Пацаны не дрочат. Пацана заставили сосать

— Сегодня твой прокачиваем зад,

по полной отработаешь, Никита! —

сказал в качалке тренер мой Мурад,

похожий на громилу-ваххабита.

Три месяца плачу ему баблос

за то, что лепит из меня брутала...

Он для меня в качалке — царь и босс,

с характером и телом из металла!

Мечта моя — таким же стать качком

с внушительным бугром в районе паха,

а не обычным стройным пареньком,

чей козырь — лишь смазливая мордаха.

Я, как подписчик пабликов мужских

о тёлках и о том, как нам завлечь их,

конечно, знал — пацанский зад для них

не меньше важен, чем грудак и плечи.

— Братэлло, проработать надо так,

чтоб укончались, глядя, все девицы!

Вот здесь ты должен чувствовать напряг, —

Мурад мои пожамкал ягодицы.

Я, максимально выпятив попец,

со штангой терпеливо наклонялся,

и, кажется, мурадов огурец

сквозь шорты всё сильнее выделялся...

Так тренер не гонял меня давно —

уприседал ленивого засранца!

Мне вспомнилось, как в штатовском кино

комвзвода пидарасил новобранца.

И вот теперь я сам в таком кино...

— Мурад, родной, дай отдохнуть хоть малость!..

И темное горячее пятно

с промежности по шортам расползалось.

Но тренер мой, войдя в какой-то раж,

сказал, что за старанья приглашает

к себе домой, где сделает массаж

и мне коктейль белковый замешает...

Ухтышка, вот так клёвый поворот!

По ходу, мы становимся как братья...

Сказать — или неправильно поймет —

что постер с ним приколот над кроватью?

В прихожей тесной кроссы прислонил

я к мокасинам кожи крокодила...

Мурад, толкнув под попу, пригласил:

— Давай уже, заваливай, братила!

Гантели отливают серебром,

турник и штанга, постеры с качками...

Вполкомнаты — нехилый сексодром

меж красных стен, обитых зеркалами.

— Запрыгивай на середину, брат!..

Я, джинсы сняв, скользнул по шелку прессом,

а сверху придавил меня Мурад

стодвадцатикилограммовым весом.

Шел от его подмышек аромат

пьянящий, как цветущая черешня...

— Хотел бы стать, как я? — шепнул Мурад,

и я кивнул восторженно: — Конечно!..

— Давай, братишка, спину разомну,

сам вижу, ты сегодня притомился...

Меня он распластал во всю длину,

а сам пониже попы угнездился.

Он нежно широчайшую размял,

мурлыкая: — Кайфуй и расслабляйся...

Впадая в сладкий транс, я ощущал,

как греют зад увесистые яйца.

Внезапно он с лопаток соскользнул

на труселя с рисунком камуфляжки

и, чуть полапав булочки, стянул

трусы мои на ноющие ляжки.

— Ну как, братан, заметен результат?... —

я прошептал, спуская их пониже.

— Да, жопа хороша... — шепнул Мурад,

но я её ещё брутальней вижу!

— Ты думаешь, сегодня мало ей?

Дай отдыху хотя бы до субботы...

Мне булки сжал железный бармалей:

— Пожалуй, я над ней бы поработал...

Я в зеркале напротив увидал —

он облизнул насмешливые губы...

и вдруг Мурад мне дырку засосал

без предисловий, по-пацански грубо.

Я простонал: — Ведь мы же братаны...

Я думал, что пришел к тебе, как к другу...

Он скинул на паркет свои штаны:

— Кайфово, бля, что у тебя там туго.

Я не люблю гламурных петушков,

мне нравится прикид твой хулиганский...

Я сделаю всё сам. Вставай рачком.

Не бойся, бро. Всё будет по-пацански.

Такие есть пацанчики, братиш —

хотят, но никогда не скажут сами...

Я не заметил, думаешь, малыш,

как в душе ты мой хер сосешь глазами?

Таких, как ты, я чую за версту...

— Каких «таких»?... — Ну... перспективных мачо.

Тех, что имеют тайную мечту

на задней прокатиться передаче.

От их сердечек знаю я пароль...

Он длинный, но запомнишь непременно!

И хоть при вводе чувствуется боль,

но боль, Никитка — спутница спортсмена!

Я, повинуясь, дырочку разжал

и дал себя пошлепать по батонам...

И, принимая хуй — не завизжал,

лишь застонал глубоким баритоном.

Пусть знает — я не баба, а пацан,

с которым будет классно задружиться,

что на меня, включая мой пукан,

он может во всех смыслах положиться...

Своей сарделей протаранив зад,

— Ну, как тебе? — он прохрипел довольно.

Я, угадав, чего желал Мурад,

сквозь зубы процедил: — Немножко больно...

Тут в дырке так напрягся сервелат,

что чуть не приподнял мои коленки,

и бешено задвигал таз Мурад,

меня лицом впечатывая в стенку.

Мой стон его пьянил, как алкоголь,

он драл меня взахлёб, без передышки:

— Запомни, сука, только через боль

таким, как я, ты сможешь стать, братишка!

Мое лицо он комкал пятернёй,

а сзади рыл тоннель своей лопатой,

и, шлепая тяжелою мотнёй,

мне в рот загнал мизинец волосатый.

Прервав на две секунды жаркий трах,

он засмеялся: — Пёс ладошку лижет!

А я вжимался попой в колкий пах,

чтоб стать к нему сейчас как можно ближе...

Накрыв меня, он в ухо прорычал:

— Готовься лопать спермачок на ужин!..

А я со сладкой дрожью ощущал,

как сильно я сейчас Мураду нужен...

Седлай меня, скачи, мой смуглый князь!..

И ты поймёшь, братэлло, очень скоро,

как я умею, боли не боясь,

быть другом, псом, конём и тренажёром...

Он был техничен, как порнозвезда,

на взмокшем крупе розовело сальце,

и слезы счастья, боли и стыда

бежали по его мохнатым пальцам.

На «Больно же! » он отвечал шлепком,

мгновенно ускоряясь до галопа,

и вскорости обещанным белком

прокачаная захлебнулась попа.

Закрыв глаза, нутром я смаковал

белковую питательную клизму,

и, вместе с ней, дрожа, в себя вбирал

мурадову самцовую харизму...

— Мурад, ты всё?... Шлепок. — Заткнись, лошок,

сегодня буду драть тебя до ночи...

Тут брызнул я, не тронув петушок.

... Ведь я пацан, а пацаны не дрочат!