То, конечно, это мы. Часть 2/4

Глава 5: Страдания

Кайл Франклин

Джилл была в Афганистане около трех месяцев, когда погибла.

Мне было интересно, спала ли в течение этих месяцев она открыто с Деверо, прокрадывалась ли к нему по ночам, или он приходил к ней. Я был уверен, что боевые действия – идеальное прикрытие для прелюбодеев. Конечно, я ничего не знал о современных боевых действиях, кроме того, что прочитал в нескольких электронных письмах Джилл или увидел в новостях. Она работала на передовой оперативной базе, помогая выполнять задачи по логистике; на самом деле, она не выполняла боевую роль, хотя ей угрожала опасность от гранатометов, налетов, самодельных взрывных устройств, засад на пути следования и т. д.

Я предположил, что полковник был на той же самой базе. Продолжается ли их роман? Подмигивают ли им другие офицеры или морские пехотинцы, отворачиваясь? Завидуют ли тому, что полковник получает что-то от майора? В электронном письме она упомянула, что ничего ему не сказала, но что роман закончился. Мне было интересно, правда ли это? Мне было интересно, были ли у Деверо другие романы или только этот.

Я встретился с Деверо один раз перед переброской его полка. Все началось с телефонного звонка от его жены.

– Алло, Кайл Франклин? – услышал я в трубке женский голос. Это было в начале апреля, за месяц до переброски, и я редактировал рассказ плохого писателя.

– Да, это Кайл, – ответил я.

– Хорошо, это Мардж Деверо, жена полковника Деверо. Ваша жена Джилл работает в его штабе, – объяснила она.

– Да, миссис Деверо, чем я могу вам помочь?

– Ну, вообще-то, вы единственный муж офицера морской пехоты в полку, и я хотела навести мосты... – и мы долго разговаривали по телефону. Она была очень приятной, и у меня возникло ощущение, что она очень заинтересована в успехе своего мужа. Я заверил ее, что останусь на базе большую часть срока службы, что у меня есть одно или два обязательства, но я буду доступен по электронной почте или по телефону.

– Надеюсь, что вы придете на семейное собрание офицеров в конце этого месяца, – сказала она. – Это будет шанс познакомиться с Айком и некоторыми из тех, с кем работает ваша жена. Это будет за неделю до переброски.

– Я не пропущу, – сказал я.

Мероприятие было неформальным. От вторых лейтенантов до полковника Деверо, офицеры полка и члены их семей собрались под крышей павильона в прекрасный теплый субботний день в апреле. Дети были на игровой площадке, лазали и бегали. Хот-доги и пиво были в изобилии, а большинство морских пехотинцев были одеты в пустынные комбинезоны. Мы с Джилл бродили по округе, встречая некоторых офицеров, с которыми она работала или над которыми работала, пока не подошли к миссис Деверо и полковнику.

Джилл сказала:

– Миссис Деверо, я – Джилл Киннисон. Работаю в штабе вашего мужа.

Они пожали друг другу руки, и миссис Деверо сказала:

– Мардж, зовите меня Мардж. Очень рада наконец-то познакомиться с вами, майор.

Мардж была блондинкой лет сорока, привлекательной, но не броской. Ее улыбка была искренней, а рукопожатие дружеским.

– Мой муж, Кайл Франклин, – представила меня Джилл, когда полковник оглянулся. Он пристально посмотрел на меня, затем протянул руку. Моя жена представила меня своему любовнику, а я ничего не заметил.

– Мистер Франклин, – сказал он. Он схватил мою руку так, будто она была неправильной формы и он хотел придать ей более обтекаемую форму.

– Рад познакомиться с вами, полковник, – почти простонал я.

– Очень рад видеть майора Киннисон в полку, – сказал он. – Она управляется со своей группой на отлично. Стала отличным дополнением к подразделению. Сгладила все перегибы со снабжением.

Он посмотрел на меня со сложным выражением лица, как бы измеряя меня и не став ужасно впечатленным. Он был сантиметров на пятнадцать выше меня.

– Джилл – умница, без сомнения, – сказал я и улыбнулся, а она ударила меня по руке.

Мардж сказала:

– Вы всегда можете позвонить мне, если возникнут какие-то проблемы, Кайл, или если у вас будет вопрос. Обязательно возьмите список номеров. А я буду присылать вам все по электронной почте по мере переброски.

– Хорошо. Вы планируете какие-нибудь встречи семей? Во время переброски? Кажется, я пропустил собрание, когда был в школе в феврале, – сказал я.

– О, вы ходите в школу? – спросила она.

– Иногда я преподаю на писательских семинарах. На той неделе был в Уэйк Форест, – ответил я. Это был мой третий симпозиум в Уэйк Форест.

– Кайл – редактор. Работает в различных книжных издательствах, – сказала Джилл. Я заметил, что Деверо посмотрел на меня как-то иначе, словно у меня, в конце концов, есть цель в этом мире. Возможно, он собирался когда-нибудь написать мемуары.

– Да, что касается встреч, но только неформальных. Я буду на связи, Кайл, – сказала Мардж, обращаясь к другой паре, которая только что подошла.

Полковник сказал:

– После этого мне нужно будет с вами поговорить, майор. А еще лучше, я просто напишу.

– Да, сэр, – сказала Джил. Внимания полковника ждали другие, поэтому мы вежливо удалились.

– Что думаешь? – спросила Джил.

– Думаю, что он раздавил мою руку, – сказал я, сгибая ее.

Она засмеялась.

– Да, этим он знаменит. За это солдаты называют его Железным Айком.

– Он – высокомерный парень, я удивлен, что ты так хорошо с ним ладишь, – сказал я. – Он явно позировал.

Джилл сказала:

– Все они высокомерны. В бою никому не нужен сомневающийся командир. Он компетентен, по крайней мере, в том, что касается снабжения и финансов.

Я кивнул. Мы подошли поговорить с несколькими командирами рот и их семьями, ближе к нашему возрасту. Повсюду были дети, и собрание было достаточно приятным.

Во время моего трехмесячного ухода из общества я много раз вспоминал тот пикник, чтобы вспомнить, были ли какие-нибудь признаки того, что Джилл и Деверо трахались регулярно и часто. Закатывал ли кто-нибудь глаза на меня или на нас? Знал ли кто-нибудь об интрижке? Был ли я для этого полка нелепой фигурой? Я не видел в глазах Мардж никакого блеска. Конечно, часть его высокомерия могла быть злорадством Деверо над невежественным рогоносцем. Не думаю, что гордый мужчина может трахнуть замужнюю женщину без ущерба для своего эго. В борьбе за замужнюю женщину рогоносец уже проиграл.

Во время ее командировки я получил от Джилл четыре электронных письма. Они были тщательно сформулированы, потому что их мог увидеть цензор. Первое было воспоминанием о ее романе с опущенными деталями и именами, я прочитал его и положил в новую электронную папку. Там говорилось, что роман начался вскоре после того, как Деверо и она встретились.

Это дало мне начало. Она не упомянула о выкидыше. После Рождества у Джилл случился выкидыш. Связан ли выкидыш с романом? Внезапно интрижка стала еще более зловещей, когда я размышлял о ней в номере мотеля.

Это письмо заканчивалось абзацем о том, что она больше не разговаривает со своим полковником, кроме как по делу; она писала:

«Я сказала ему, что наш роман закончился. Ничего не объяснила, только сказала, что больше не буду говорить об этом, и ожидаю, что он оставит это в покое. Он не знает, что ты все обнаружил, и что мы расстались. И не узнает. Я делаю все возможное, чтобы смириться с тем, что я натворила, и встретить эту войну лицом к лицу. Хочу снова гордо держать голову рядом с родителями. Может быть, когда-нибудь».

Второе письмо было с извинениями и просьбой рассмотреть возможность сохранения нашего брака. Она объяснила свои чувства ко мне, свою неудачу, свое осознание того, что она его не любит. По ее словам, это был только секс, о любви не шло и речи.

«Он никогда не думал о том, чтобы уйти от жены, – писала она, – а я не хотела рисковать нашим браком. Мы не думали, что нас могут раскрыть».

Возможно, морская пехота научила Джилл высокомерию, как и других.

Третье и четвертое письма были краткими. Джил рассказывала о своей работе и об опасностях, с которыми сталкивалась. Каждое письмо она заканчивала признанием в любви ко мне и надеждой, что она не разрушила наши отношения. Четвертое письмо заканчивалось так:

«Сомневаюсь, что наши отношения когда-нибудь смогут обрести прежнюю полноту. Это все моя вина. Но это не значит, что они не могут быть хорошими и достойными».

Читал ли полковник ее письма? Не были ли его руки на ее груди, когда она нажимала кнопку «Отправить»?

Как и первые два, я положил их в папку с именем: «Джилл».

Я был так зол. Ненавидел ее, его, морскую пехоту, войну, все. Мысль о том, что я могу любить Джилл, меня не привлекала. Не трахалась ли она с другими морпехами? Как она прошла Окинаву без кого-либо в течение года, если не могла контролировать свое сексуальное влечение, когда я жил с ней?

Для предотвращения беременности мы пользовались диафрагмой, Джилл не хотела принимать таблетки и предпочитала ощущать меня без защиты. Когда она забеременела, я решил, что нам просто не повезло или мы были слишком буйными. Она сообщила мне об этом в ресторане; была заплаканной и очень эмоциональной. Я предположил, что слезы были вызваны неожиданностью, а она настаивала, что они от счастья. Я подумал, что это – эмоции внезапной беременности. Она была на сроке пять или шесть недель и сказала, что рада беременности, только жаль, что ей придется пропустить запланированную переброску.

Наверное, на нее повлияли гормоны, – подумал я.

В последующие дни она была очень эмоциональна, по вечерам перед сном плакала без причины. В восемь недель она сообщила об этом своему полковнику и начала предпринимать действия, чтобы уволиться; беременных майоров не отправляют в зоны боевых действий. Ее обязанности продолжались, включая внезапно запланированное назначение в Калифорнию.

На седьмой неделе у нее случился выкидыш, когда она находилась на временной службе в первую неделю января. Она проводила семинар для военнослужащих своей специальности на борту Кэмп-Пендлтон, и ей пришлось столкнуться с этим в одиночку. Она должна была пробыть там всего десять дней, уехав в четверг и возвратившись через неделю в воскресенье.

В понедельник вечером она позвонила мне и сказала, что ее тошнит, и она собирается лечь спать. Потом у нее пошла кровь, начались судороги; она пошла в туалет, плача посреди ночи, говорила она. Она потеряла нашего ребенка в туалете. На следующее утро ей сделали выскабливание в гражданской больнице, а после обеда она мне позвонила, чтобы сообщить печальную новость и сказать, что на следующее утро вылетает в аэропорт Роли-Дарем, чтобы отдохнуть несколько дней. Не мог бы я встретить ее самолет? Ведение семинара мог бы взять на себя кто-нибудь другой.

Она была одна, так далеко и без знакомых, которые могли бы ей помочь или утешить. Если бы она перед этим позвонила, я бы полетел туда, и Айла или ее мама тоже. Впервые я узнал об этом уже после процедуры. Возможно, тогда я впервые осознал, насколько Джилл независима и компетентна. Меня охватила печаль, когда я позвонил ее отцу, но я гордился тем, что она смогла в одиночку справиться даже с таким личным кризисом.

Хотя мы были тверды. Один выкидыш – это невезение. Мы его переживем.

Теперь каждое воспоминание было под подозрением. Не было ли все это махинацией? Был ли ребенок моим? Была ли она неверна уже тогда? Я не мог вспомнить дату первого упоминания в ее телефоне, а в мемуарном письме не было указано ни время начала, ни что-либо еще. Я отсчитывал месяцы, недели. Выкидыш на сроке шесть или семь недель, примерно через семь или восемь после того, как она вступила в Шестой полк морской пехоты. Она знала полковника неделю или около того, когда, вероятно, забеременела; мог ли это быть его ребенок? Так скоро?

Было ли все это – командировка, поездка в Калифорнию, руководство семинаром, телефонные звонки, выкидыш – тщательно продуманной уловкой, чтобы обмануть меня? Неужели меня обманули, заставив оплакивать потерю чужого ребенка?

Если когда-нибудь один брак превращается в два отдельных человека, оба становятся от этого хуже. Я думал о ней с Деверо и знал, что всегда буду нижележащим.

***

Кайл Франклин

После известия о ее смерти и того утра за кофе и воспоминаниями я погрузился в меланхолию. Киннисоны пошли в постель, а Айла отправилась домой, чтобы сообщить дочерям о смерти тети Джилл. Я остался на диване в ожидании сна, который все никак не приходил.

Непрошено нахлынули разрозненные воспоминания. Я видел, как она ныряет за посланным мячом, бросает мяч первой, сбивает бегуна и подгоняет другую девочку. Я вспомнил, как ее трясло, после того как в день с гололедом, когда она только получила права, машина ее мамы врезалась в припаркованный автомобиль. После смерти моей бабушки она положила голову мне на плечо и позволила мне выплакаться. Я помню ее такой счастливой, когда вручил ей кольцо с бриллиантом при обручении, а кольцо оказалось слишком маленьким, чтобы поместиться на ее пальце.

Я вспомнил, как наконец-то занялся с ней полноценным сексом, когда она достигла восемнадцати, как трогал ее груди, как ее рука искала меня, как она плакала после нашего первого полового акта. Это было теплое воспоминание. Я думал, что мы будем жить вечно.

Уверен, что я у нее – первый, даже если и не последний.

Я лежал на диване и размышлял, не в силах уснуть. Мне бы надо продать ее машину, отдать ее одежду в «Гудвилл». Мне бы нужно уехать из Кэмп-Леджуна, найти себе жилье. Возможно, я перееду в Колумбус, чтобы быть поблизости от офисов Zenger – я принял их предложение о работе, – и в сентябре или октябре моя должность изменится. Я вдруг вспомнил, что у меня есть бизнес, который нужно вести. Я сел и нашел свой телефон.

Мюррей должна знать. Я отправил ей сообщение:

– Мо, несколько дней назад в Афганистане погибла Джил. Все на взводе, а тут еще и это... ну, ты понимаешь. Не могла бы ты сообщить Шэрон? Большое спасибо. Ты – персик. – За эти три месяца я свалил на Мюррея кучу работы, а теперь еще и это.

Через несколько секунд я получил ответ:

– О, нет. Мне очень жаль, Кайл. Звони в любое время. Я свяжусь с Шэрон.

Глава 6: Старшее поколение

Пенни Киннисон, мать Джилл

Джил и Кайл были не просто женаты, они были личностью. Их брак подтвердил, что каждый из них стал на одну личность лучше. Они были больше чем сумма их индивидуальностей, как сказал однажды Гил.

Теперь Джил и Кайл разбиты, и Джил уехала.

В то утро, когда мы узнали о смерти Джил, Кайл приехал около 6:30. Он постучал в дверь, и Айла вскочила, чтобы впустить его. Он мог бы войти и так, дверь была не заперта, но с тех пор как узнал о ее романе, он изменился. Это разбило мне сердце, когда я увидела его таким.

Не будет ни примирения, ни прощения, ни «их».

Айла и Кайл долго обнимались у двери, перешептываясь. Они были очень близки. Мы с Дэном позволили им побыть вместе. Кайл выглядел таким, таким грустным. Он был выбрит и чист, но его глаза были темны от недосыпания или плохого сна. Его одежда выглядела помятой, но чистой. Наконец, они вошли в гостиную, Айла держала его руку в своей.

Я долго обнимала его. Подошел Дэн и положил руку на плечо Кайла. Кайл плакал, в основном беззвучно. Я сказала:

– Она любила тебя, Кайл. Не сомневаюсь. Неважно, какие ошибки она совершала. Она умерла, любя тебя.

Он молча кивнул.

Кайл налил себе кофе и присоединился к нам. Он откинулся на спинку дивана. Мы с Дэном взялись за руки и некоторое время просто смотрели друг на друга, желая, чтобы все было не так. Айла сидела в кресле, размышляя и потягивая кофе.

Мы рассказывали истории и вспоминали, как росли Джилл и дети.

– Думаю, Гилу бы понравилось бегать с нами всеми, когда мы были детьми, – сказал Кайл.

Айла рассмеялась. Мысль о том, что маленький круглый парень бегает вместе с ними, таскается за ними, всегда включен в ту или иную игру, была забавной. Гил был веселым. Он не был стереотипным ботаником. Ему нравилось все общественное, но в спорте он не был хорош, ему не нравились физические игры; он утверждал, что в школе всегда опережал свой возраст на год или около того, поэтому его обходили стороной.

– Я – всегда первый в каждой игре.

Когда дело дошло до женщин, он сначала сомневался, а потом поблагодарил за Айлу. Айла действительно пригласила его на их первое свидание. Вероятно, он полагал, что до этого у него не было с ней шансов. Я вспомнил, как однажды, еще до их помолвки, Гил стоял на кухне и спрашивал ее:

– Что ТЫ увидела во МНЕ? – его слова звучали недоверчиво. Это разбило мне сердце, когда я услышала его, пока Айла не ответила.

Она встала и обняла его. Она была выше него на тринадцать сантиметров, как минимум.

– Это не секрет. Ты – самый умный, самый лучший мужчина, которого я когда-либо знала.

Гил пристально посмотрел на нее, решил, что она говорит серьезно, и поцеловал ее на глазах у нас с Дэном. Это был самый долгий, самый крепкий поцелуй, который я когда-либо видела от этих двоих.

– Да, – сказала я, оставив это воспоминание для другого. – У вас каждый второй ребенок в городе пробирался через наши дворы. Почему не Гил тоже?

Кайл огляделся.

– Я всегда хотел попросить прощения за то, что бегал по твоим цветам, но Айла собиралась меня пометить и...

Я рассмеялась, впервые за этот день. Возможно, единственный раз.

– Джилл так гордилась тобой, Кайл, – сказал Дэн, – когда тебя повысили до редактора. Она позвонила нам из своего офиса, чтобы сказать об этом.

Кайл выглядел удивленным.

– Я не знал, что она вам звонила.

Голова мотнулась, грустно-счастливо.

– У нас были времена. – Это был Кайл, вспоминая хорошую сторону. Я не поднимала глаз. Надеялась, что возвращается его оптимизм. Они были такой замечательной парой, с таким количеством хороших моментов.

Позже этим же днем Айла и Гил привели к нам девочек. Мы все дремали, Кайл – на диване, Айла – после того как вернулась домой и сказала девочкам, что тетя Джил уехала. Подъехала их машина, и мы с Кайлом вышли на крыльцо, чтобы встретить их всех. Я держала Кайла за руку. Мне казалось, что к нему нужно прикасаться, что он должен быть включен.

Девочки подошли и обняли Кайла, которого не видели несколько месяцев, а затем меня. Они пошли в дом. Их глаза были красными от слез. Гил поднялся по ступенькам, держа за руку Айлу и отпустив ее только для того, чтобы взять руку Кайла.

– Как дела, приятель? – спросил Гил. Кайл ничего не ответил, снова ошеломленный, но покачал головой.

– Ты – один из нас, всегда, ты ведь знаешь, – сказал Гил. Это была его избитая фраза, имевшая разное значение в разных случаях. Сейчас она означала, что он испытывает те же эмоции, и это было тяжело.

Гил обнял меня.

– Грустный и ужасный день, – сказал он.

Кайл и Гил быстро подружились. Они были исключительными в разных, почти взаимодополняющих отношениях. Каждый из них объединял людей. Кайл потерял некоторую соревновательность с Гилом, потому что ему нравилось быть с ним. Гил приобрел менее занудного, но все еще интеллектуального друга, которого ему так не хватало. Они почти не обращали внимания на то, что Кайл мог уничтожить Гила в теннис, или что Гил мог выиграть у Кайла машину в покер. Они все еще иногда играли в обе игры. В теннисе Кайл, играя с Гилом, мог не помнить счета. Главное было не выиграть очко, а продержаться как можно дольше. А в покере они договорились, что ни имущество, ни деньги никогда не будут переходить из рук в руки. За годы учебы в колледже они стали союзниками в обхаживании сестер и друзьями друг для друга.

Кайл попросил Гила быть его шафером, сказав:

– Я должен найти способ, чтобы ты попал на фотографии.

Я вспомнил, как Айла и Джил однажды говорили об этом, когда Джил и Кайл были дома перед ее поездкой на Окинаву. Мы были в парке, смотрели, как они заканчивают играть в теннис, прежде чем все вместе пошли на обед.

– Посмотри на них. Они играют все дальше и дальше, и им все равно, кто выиграет. Рядом с Гилом Кайл совсем другой, – сказала Джилл.

Айла кивнула.

– Да. И Гил тоже. Как будто он, наконец-то, нашел кого-то, кто бы не был ботаником и все равно понимал его.

Айла и Гил улыбались, как будто у них все получилось. Я согласилась.

– Знаете, – добавила я, – мы очень гордимся мальчиками, за которых вы, девочки, вышли замуж.

Прошло еще несколько месяцев, и Гил снова получил признание за свои статьи о перестановках собственных векторов Гилстрапа, которые он опубликовал в Чапел-Хилл. UNC (университет Северной Каролины) за них наградил его. Я знаю, что инженерные фирмы часто нанимают его под именем его компании, и он зарабатывает какие-то деньги. Я не знал, что есть математики-фрилансеры, но у Гила, похоже, получалось неплохо, и обычно он был готов помочь с девочками.

Кайл тоже работал через интернет, на какого-то издательского подрядчика. Его было сложнее вычислить. Он всегда говорил о Шэрон, Нельсоне и особенно о Мо; они были коллегами по работе. К двадцати годам он работал непосредственно под началом президента компании. Однажды он сказал:

– Она готовит меня к управлению компанией через несколько лет.

Джил и он не испытывали недостатка в деньгах, но и не казались богатыми.

– Не так уж много денег получает редактор книг в небольшой компании. Но достаточно, – сказал Кайл. – На первое время.

Айла нашла несколько статей, которые Кайл написал в журналах. Она указала мне на одну из них, посвященную книге «Убить пересмешника». Я и не подозревала, как глубоко он прочитал эту книгу! Он чувствовал себя комфортно в мире издательств и критики. Кайл, уничтожавший мои цветы, чтобы не быть засаленным, стал интеллектуалом, зарабатывающим на жизнь.

Кайл гордился Гилом, гордился тем, что является его шурином. Уважение было взаимным.

Гил любил сидеть за столом со всеми нами, а теперь еще и со своими девочками. Он привык, что его оставляли в стороне, считали слишком занудным или умным. В этой же семье это почему-то не имело значения. Гил был желанной частью нас, благодаря Айле и Кайлу.

Благодаря Кайлу наша семья стала лучше. Он привнес соревновательность и братство. Но Кайл немного пострадал от неразберихи в своей семье. Он развил или унаследовал глубоко укоренившуюся и фундаментальную неуверенность в себе. По сути, я думаю, ему не хватало уверенности в себе.

Полагаю, что Джилл это видела (я знаю, что Айла точно видела; мы говорили об этом несколько раз до и после свадьбы Джилл и Кайла), и, возможно, рассматривала это не как движущую силу, а как недостаток. Я же видела в этом часть того, что делало его хорошим. Мне следовало открыто поговорить об этом с Джилл. Я думала, что это делает Кайла более чувствительным, чувствительным в том смысле, что он – сострадательный и добрый. Кайл – жесткий, твердый и решительный, но он – гораздо больше, чем просто это. Кайл обладает способностью чувствовать с глубиной, редкой для мужчин или женщин. Кайл – сострадательный.

Он открыто плакал, когда у Джилл случился выкидыш, разговаривая со мной и Дэном по телефону, чувствуя вину за то, что его не было рядом с Джилл во время этого ужасного кризиса. Дэн был тронут; он говорил о том, как хорошо и с любовью Кайл относится к Джилл, и я согласилась. Почти каждое решение было в пользу Джилл: где жить, какую машину купить, что лучше для ее карьеры и т. д. Она замечала его внимание и всегда вела себя как влюбленная.

Когда он узнал об интрижке, то разлетелся на куски. Возможно, винил себя в том, что не был достаточно хорошим мужем. Это был бы его путь. Почему-то он чувствовал, что подвел ее. В течение нескольких месяцев, пока Джилл была на позициях полка, он молчал, пил, в чем Айла была уверена. Я надеялась, что он этого не делает, не обращается со свободными женщинами и не заводид легкомысленных отношений. Все это имеет долгосрочные последствия. Айла лишь пожала плечами, когда я высказала эти опасения.

Я не знала, почему Джилл завела роман. Ее моральный провал был моим, как матери. Я верила, что мои дети должны быть хорошими, и БЫЛИ хорошими. Я хотела, чтобы мои дети хорошие в любой ситуации.

В тот день, когда мы узнали о ее смерти, я принимала в нашем доме своих внуков; они были с красными глазами и не в себе. Я поцеловала свою оставшуюся в живых дочь.

***

Мэллон Пинкни Франклин Робисон Эдди, мать Кайла Франклина

– Томас? – Я пыталась дозвониться до своего бывшего. Моего первого бывшего, Тома Франклина.

– Да? Кто?.. Мэлли?! Я бы узнал этот голос где угодно, – сказал Томас. Он ненавидел, когда я называла его Томасом, поэтому я делала именно так. Он ничего не слышал обо мне со дня свадьбы Кайла, поэтому проигнорировал это.

– Том, у меня плохие новости. Мне только что позвонил Кайл. Ты здесь?

Он был очень тихим, что для Томаса обычно означало, что он спит или кто-то сосет его член.

– Да, Мэлли, плохие новости. Что случилось?

Я услышала его затрудненное дыхание и предположила второе.

– Жена Кайла, Джилл. Она погибла, в морской пехоте. Помнишь, она служила в морской пехоте?

– О, нет, – сказал он. Я знала, что на это он обратит внимание. У Томаса могут быть проблемы с вниманием во время отсоса, но оно проснется от смерти красивой девушки, которую он знал. Мы с ним смотрели, как Кайл играет с Джилл и ее старшей сестрой. Когда мы развелись, я забрала Кайла и осталась с ним в Скай Грей. Но на самом деле Кайла вырастила моя мама, я же уехала из-за работы и повторного замужества и решила, что его друзья – самая стабильная часть его жизни, поэтому, когда мама вызвалась ухаживать за ним, все получилось. Я никогда не видела его без Джилл или ее старшей сестры, и Киннисоны тоже относились к нему как к сыну.

– Как справляется с этим Кайл? – спросил он, что было более уместно, чем он мог бы придумать.

– По телефону он был спокоен. Сказал, что они с ней расстались. Не знаю, из-за чего. Но она умерла. Он свяжется с нами, когда узнает больше, через несколько дней, наверное.

– Джилл мне всегда нравилась, – сказал он. – Помнишь, как однажды она меня увидела, БЕЗ боксеров?

Он грустно рассмеялся, вспомнив, как однажды утром стоял на кухне, а у задней двери стояла маленькая девочка... а потом остановился с непроизвольной заминкой в голосе, невольно всхлипнув, захлебнувшись. Том почувствовал потерю, и я вспомнила, почему любила его.

– Почему он сам не позвонил мне? – спросил Томас, когда вновь обрел контроль над собой.

– Твой номер у него устарел. Я взяла новый у твоей единственной девушки, той, которую ты привел на свадьбу... Бри Линн?

– Бри... Да!!! Теперь я ее вспомнил.

Он сделал паузу, возможно, задумавшись.

– Ужасно, да, Мэлли? Я помню, как Джил будила меня, крича его имя, так много раз по утрам. Она была хорошим ребенком. – Он сделал паузу на несколько секунд. – У нас не было ничего особенного в браке, но... – начал он и не закончил.

– Да, но из него вышел Кайл. И Джилл была милашкой. Я дам ему твой номер. О, у тебя есть ручка? Его номер...

Глава 7: Конец детства

Кайл Франклин

Непосредственный опыт у меня был только с одной смертью. Это случилось в феврале второго курса колледжа.

– Бабушка? Ты дома? – По пятницам я приезжал домой из Майами, чтобы провести выходные и повидаться с Джил. Бабушка знала, что я приезжаю, и обычно готовила печенье и молоко или кофе. Она старалась быть рядом. Мы разговаривали за кухонным столом о школе, о Джилл, о маме и папе.

Она ждала меня, но я позвонил в дверь, а она не открыла.

– Бабушка? Бабушка? – Это было необычно, чтобы она не отвечала. Бабушка была одной из тех пожилых женщин, что управляют своим домом. Никто не входил без предупреждения.

Я нашел ее распростертой на полу в кухне.

– Бабушка! Ну же! Бабушка! – с силой позвал я, зная, что она не слышит. Я не запаниковал, понял, что уже слишком поздно. Ее глаза были открыты. Не было ни движения дыхания, ни жизни в глазах. Крови тоже не было. Это – ее сердце, я был уверен.

Я опустился на колени рядом с ней. На ощупь она была холодной. Я поцеловал ее лоб, но он был слишком холодным.

– Эх, бабушка, – тихо сказал я и тяжело сел рядом с ней, положив руку на ее волосы. Я прислонился к шкафу.

Прошла минута, прежде чем я решился сдвинуться с места. Тогда я позвонил маме, сидя рядом с ее мертвой матерью. Она сказала мне, что делать, как только я понял, что бабушка на самом деле мертва, и никакое искусственное дыхание ее не вернет.

Я позвонил в 911 и сказал женщине, что бабушки больше нет. Женщина сказала, что на вызов приедут полиция и парамедики. Попросила меня до приезда полиции оставаться на линии. Я подошел к входной двери и открыл ее, не заботясь о том, что впускаю холодный воздух. Я вернулся к бабушке и сел обратно. Моя левая рука нежно гладила ее волосы и щеку.

Прошло всего несколько минут, прежде чем услышал впереди сирену, а затем женский крик:

– Полиция!

Я сказал сотруднице 911:

– Полиция уже здесь, – и повесил трубку и позвал: – На кухне, офицер.

Она нашла нас, увидела бабушку с моей рукой на голове, и ее лицо смягчилось.

– Я нашел ее в таком вот состоянии, офицер. Несколько минут назад.

В последний раз поцеловал бабушку в лоб и встал.

Я позвонил Джилл, которая шла домой из школы. Ее родители приехали как раз перед тем, как я положил трубку, увидев полицейскую машину и ее огни. Затем приехали парамедики. Джилл присоединилась к нам на ступеньках крыльца под холодным зимним солнцем. Мы ничего не говорили.

Я плакал, положив голову Джилл на свое плечо. Дэн Киннисон положил руку мне на плечо.

Бабушка оставила мне свои сбережения, дом и редко используемую машину. Я не был богат, но внезапно стало возможно выплатить студенческие кредиты, аспирантура была по карману, и у меня появилась некоторая безопасность. Однако я бы все отдал, лишь бы вернуть бабушку; она воспитала меня больше, чем мама. Дала мне почувствовать, что я стою ее времени.

***

Кайл Франклин

Поскольку Джилл была на два года младше меня, а у меня не было перспектив найти работу, пока я получал степень бакалавра по английскому языку, я поступил на магистерскую программу в необычную аспирантуру в Цинциннати. Программу там я закончил за восемнадцать месяцев, воспользовавшись летними морскими «круизами» Джилл, чтобы сосредоточиться на получении степени. За пять месяцев до того, как она получила степень бакалавра, я получил степень магистра литературы.

Следующие месяцы прошли словно в вихре. Мы готовились к свадьбе, планировали будущее, любили друг друга. Любили. Люди видели это. Это было первое, что все замечали в нас. Мы и не скрывали. Только секс был приватным, и прекрасным приватным.

Она окончила университет со степенью бакалавра в области бухгалтерского учета, получила звание второго лейтенанта резерва Корпуса морской пехоты, вышла за меня замуж, переехала на месяц ко мне в бабушкин дом, а потом переехала в Квантико и сняла квартиру на базе. Я оставался в Огайо еще неделю, организовывая продажу бабушкиного дома (тому самому офицеру полиции, что ответил на мой звонок в службу 911). И присоединился к Джилл в Дамфрисе, штат Вирджиния.

***

Кайл Франклин

Мы заставили морскую пехоту работать на нас. В течение первого года у Джилл было обучение: базовый курс, который проходили все новые офицеры морской пехоты, а затем курс по ее специальности. Я подавал заявки на участие в писательских мастерских, семинарах и программах в те периоды, когда она была либо в отъезде, либо очень занята. Семинар, который я посетил поздней осенью того первого года, привел к моей первой писательской работе и определил направление моей карьеры.

На третьей неделе шестинедельного семинара в Дьюке ко мне обратилась руководитель семинара Шэрон Акерман. В ее резюме значилась работа в нескольких различных книжных издательствах, которые время от времени заключали с ней контракты. Одним ранним утром в Дареме доктор Акерман попросила меня встретиться с ней в Starbuck's.

– Среди преподавателей обсуждается ваша работа по «Убить пересмешника», – сказала доктор Акерман. – Барнхэм говорит, что хотел бы в следующем месяце ее опубликовать.

Я боялся, что мое вступительное эссе «Пересмешник и детское сердце» было глупым, и удивлялся, почему его не вернули вместе с другими вступлениями в начале второй недели.

Литературный ежемесячник Барнхэма пользовался большим уважением среди издателей и некоторых писателей. В основном, это была критика уже известных романов, а не журнал для романов, только что вышедших из печати. Я был рад, что мой venti dark (черный кофе 0, 7 л) не слишком сладкий.

– Это в каком-то смысле противоречиво? – спросил я.

– Нет, просто совершенно другой взгляд на роман, который раньше не рассматривался, – ответила она, – а в этом бизнесе свежее – редкость.

Я думал, что это – обычное эссе, восхваляющее достоинства романа, особенно его взрослые темы и подростковый язык.

– Большинство идей – это синтез других, – сказал я. – Думаю, что в статьях это довольно хорошо задокументировано.

Я защищался, не понимая, почему она попросила о встрече со мной. Я не слышал, чтобы других студентов приглашали на завтрак.

Она улыбнулась.

– Понимаю, что вы насторожены. Когда пишешь что-то, становишься честной добычей для каждого читателя и даже не читателя, желающего прокомментировать. Особенно это касается ужасных анонимов. Нет, я здесь, чтобы спросить, не приедете ли вы на весенний симпозиум в Уэйк Форест? Мы бы хотели, чтобы вы выступили с докладами и критикой. Вели некоторые группы.

Она потягивала свой grande (470 мл) со сладкой молочной пенкой. Я же потягивал свой venti dark, с достаточным количеством смеси молока и сливок и небольшим количеством стевии.

Я улыбнулся, когда понял, что она предлагает мне должность.

– Вы предлагаете мне стать преподавателем?

– Да, под чутким руководством. Вы будете единственным, кто не имеет докторской степени. На самом деле, вы станете моим помощником. Будете оценивать и комментировать в малых группах, которые мы используем в Уэйке, и делать презентации по прочитанным вами романам Джеймса Джонса. И мы бы хотели, чтобы вы представили идеи из вашей статьи о «Пересмешнике». Мы очень впечатлены вашими оценками короткого рассказа мисс Мэлоун и эссе мистера Катудника – я правильно сказала? – эссе Катудника о романе Джеймса Джонса «И подбежали они».

– Это оплачивается? – спросил я. На неделе я жил в общежитии в Дьюке, а каждые выходные ездил в Дамфрис к Джилл. Это было четыре часа езды, но Джилл стоила того, чтобы возвращаться домой. Без сомнения. Субботы и воскресенья той осенью были чудесными.

– Да. Не много. Вы снимете с меня бремя. И надеюсь, что вы присоединитесь к нам в новом предприятии. Позже поговорим об этом, после Уэйк Форест. У вас есть степень магистра? – спросила она.

– Да. По литературе. Из Объединенного института в Цинциннати.

Она кивнула.

– Хорошо. Я знаю Объединенный, но это не совсем мейнстрим! Если все пойдет хорошо, у меня может появиться для вас должность. Вы сможете работать из дома, где бы он ни находился. Возможно, придется немного поездить, но нечасто.

Я кивнул.

– Моя жена – второй лейтенант морской пехоты. После Квантико она рассчитывает на Кэмп-Леджун.

Она покачала головой.

– Тяжело вам. Мой муж после медицинского института служил на флоте. Шесть лет. Дети есть?

Я покачал головой.

– Нет. Ждем, когда ей будет за тридцать. Там и посмотрим.

Доктор Акерман кивнула и отпила глоток. Я глотнул еще теплый кофе.

– После этого семинара я бы хотела иногда присылать вам рассказы для редактирования. Это будет своего рода введение в должность для работы в издательстве. Затем, после Уэйк-Фореста, мы рассмотрим полный рабочий день. Не будем торопиться, чтобы у вас стало больше опыта, – сказала она.

Я был взволнован.

– Я бы хотел этого, доктор, – сказал я. – Звучит интересно, и, честно говоря, я на это надеялся.

Она кивнула и допила свой напиток.

В декабре того же года «Барнхэм» опубликовал мое эссе под другим названием. Оно вызвало как одобрение, так и несогласие. Мистер Барнхэм был очень доволен комментариями и интересом. Доктор Акерман прислала мне СМС.

Эссе пользуется успехом. Некоторые из моих студентов его обсуждают. Один решил, что вы – «толстый старый неряха». Я сообщила ему, что мы не поощряем такую критику. Сказал: «Он вовсе не старый».

Я рассмеялся, прочитав это.

Спасибо, что заступились за меня, – ответил я. Я знал, что и она смеется в Чапел-Хилл.

Пожалуйста, отредактируйте вложение, в разумные сроки. Исправьте грамматику и включите эссе с обсуждением характеристики, сюжета, других элементов.

Каким-то образом Айла нашла мое эссе у Барнхэма в Интернете. Думаю, она набрала в Гугле мое имя, и появилось эссе, которое теперь называется «Новые взгляды на "Пересмешника" Ли». Она отправила мне письмо:

Мама и папа под большим впечатлением от того, что ты наконец-то занимаешься чем-то, что они понимают. И зарабатываешь деньги?

Я ответил:

Пока что денег очень мало, но возможно, скоро у меня появится настоящая работа по редактированию. Скрестим пальцы.

Я принял эту работу близко к сердцу и стал комментировать и критиковать подающих надежды авторов. Каким-то образом доктор Акерман получала их статьи, либо на курсах, либо через издательство. Я был тем редактором, который мог дать для нее беспристрастную критику, а они меня не знали. Каждый раз я получал критику своей работы от доктора Акерман.

После нескольких таких критических замечаний я чувствовал себя избитым. Принимал близко к сердцу каждую негативную мысль и, наконец, рассказал об этом доктору Акерман.

Она ответила длинным письмом о том, как она строит новый вид бизнеса и хочет, чтобы я стал его частью.

Я понимаю критику; так чувствуют себя все авторы. Но у меня на тебя большие планы, если справишься, – сказала она. – И я очень довольна твоими успехами.

Я понял, что хорошо писать очень трудно. Это не просто поток мыслей. Хорошее письмо – это труд, а труд не гарантирует успеха.

Когда время пребывания Джилл в Квантико подходило к концу, я принял участие в симпозиуме для писателей в Уэйк-Форест – недельном расписании встреч и обсуждений в небольших группах. Я выступал с докладами о своих представлениях об «Убить пересмешника» и военных романах Джеймса Джонса. На встречах с авторами, в основном моего возраста или старше, некоторые из которых были намного старше, я давал острую критику различных эссе на одну страницу.

– Сколько тебе лет, Кайл? – спросила доктор Акерман.

– Двадцать пять, всего лишь, – ответил я. Она помолчала.

– Думаю, это подойдет, – сказала она. – Доктор Мюррей был впечатлен лекцией по Джонсу.

– Вот как? Я не помню никакого Мюррея, – сказал я. Я читал лекцию пятнадцати мужчинам и одной девушке, и они критиковали каждое мое утверждение. Это был еще один вид избиения.

– Это женщиня, – сказала она. Ее глаза блестели.

Я остановилась, пораженный. Она могла видеть мое недоверие.

– Она – доктор наук? Ей хоть пятнадцать есть? – спросил я.

Я вспомнил о ней, потому что девушка, интересующаяся военными романами, – это необычно, и я решил, что это – талантливая студентка, приглашенная на семинар. Когда я ее встретил, она назвалась только по имени, и я подумал, что она очень молода для участия в этом симпозиуме. Мне показалось, что ей буквально пятнадцать лет. Но она определенно знала романы.

Акерман рассмеялась.

– Ей двадцать два. Очень близкий друг моей семьи. Блестящая. Морин Мюррей. Зови ее Мо. Единственное, что ее сдерживает, – ей требуется еще несколько лет, чтобы прочитать больше романов. Два месяца назад она была под крышей UNC.

Я вспомнил, что именно тогда там был и Гил на получении своей награды.

– Удивлен, – сказал я.

Она была ребенком. Хорошенькая, миниатюрная, но в глазах искра.

– Она сказала, что «Тонкая красная линия» – это аллегория.

Она засмеялась.

– Ты к ней привыкнешь. Я хочу, чтобы через несколько месяцев она работала с тобой.

Так я нашел работу по специальности, и с течением месяцев и лет моя должность быстро росла. – Шэрон Акерман возможно и была крупной женщиной, но двигалась она быстро и грациозно, развивая свою компанию. Мы с доктором Мюррей стали коллегами по Интернету, и мне нравились наши рабочие беседы.