Жизненные трудности - 3

Жора Галкин и дядя Гриша Копейкин бухали, уже второй день в обшарпанной хрущовке Жорика, доставшейся тому в наследство от работяг родителей. Точнее, поправившись на завтрак чифиром, степенно и не спеша похмелялись, закусывая крашенными в луковой шелухе, пасхальными яйцами. Вспоминали былое, терли за новое. Скентовались они, еще лет двадцать назад на пересылке в Котласе. Потом пересеклись в Шексне на зоне. В общем, Гриша Копейкин был кент и братуха по жизни. За колючкой жили семьей три года на один дубок, и в 90-е от цинги и варикоза не загнулись, как треть лагеря. А это вам не хрен собачий. Кто там был, тот поймет, как говорится.

Лет на десять старше Жоры, худой морщинистый, высушенный, как саксаул половиной зон Союза и Эрефии, дядя Гриша был правильный пацан по всем понятиям. Хотя теперь Гриша сильно постарел, потерял зубы и доживал свою никчемную жизнь в деревне под Верхней Тоймой, что в Архангельской области. Чтоб не сдохнуть с голодухи, приворовывал все что можно у соседей и дачников. И вот теперь на Пасху он собрался и приехал, как король плацкартом в соседний областной центр к корешку Жоре Галкину в гости.

Они еще выпили и закурили. - Так че ты там вчера гнал, что прешь соседку сисястую, как-бы невзначай спросил Гриша. Ты-же обещал ее сегодня в гости зазвать. Или порожняк двинул? Да ты-че?... за метлой следи, я те баклан штоле? вспыхнул Жора. Сейчас и позову.

Маринка проснувшись, выпила чашку кофе, сходила в душ, основательно растерев упругое тело любимым шампунем «Schwarzkopf» и теперь, сидя перед зеркалом в легком халате красила ресницы, собираясь в салон на маникюр. Услышав звонок, она открыла дверь и увидела взъерошенного и небритого соседа Жору.

— Блядь, так и знала, что теперь от него не отделаешься, раздраженно подумала она. Раз по пьяне дала... и ведь знала что так и будет... Хоть-бы в любви этот олух не начал объясняться...

— Чего тебе? заломив бровь, спросила она. Мариночка, праздник сегодня, пойдем отметим, зачастил Жора, переминаясь с ноги на ногу.

— Да дела у меня Жора, некогда, ответила она пытаясь закрыть дверь. Да ты погоди, вцепился он в дверь он, я видел муж у тебя на машине, поди на дачу уехал, чего ты будешь тут одна-то. Посидим пол часика, да и побежишь по своим делам. Маринка задумалась о чем-то своем. Ладно, сказала она. Пошли. Но, только на полчасика с условием, что ты больше не будешь приставать ко мне в подъезде, а то перед соседями стыдно. И еще мне в двенадцать на маникюр. - Да отвечаю, с воодушевлением ответил Жорик. Она затянув потуже пояс халата, взяла сумку от Karl Lagerfeld, закрыла дверь и боясь попасться на глаза соседям, шустро спустилась к Жорику в квартиру.

Зайдя на уже знакомую кухню она была неприятно удивлена. Внутри было накурено, в раковине гора посуды, на столе батарея бутылок. За столом сидел какой-то худой небритый дед в грязной майке и синих наколках. При виде ее он приосанился и незаметно попытался натянуть на пальцы ног грязный носок, чтобы скрыть дырку. Это Гриша Копейкин, кореш мой, суетясь, сказал Жора. Дед нахально уставился на нее загоревшимися хмельными глазами. Хороша бабенка, ох, блядь хороша... разложить-бы сейчас эту сучку на жориной шконке да отодрать во все щели, закрутились каруселью в седой, стриженной башке Копейкина похабные мысли.

Марина Владимировна, ухмыльнувшись, представилась Маринка, доставая из сумочки сигареты. Присаживайся Мариночка. Давайте за знакомство, сказал Жорик, наливая. Гриша Копейкин взял стопку и заметил, как иронично Маринка посмотрела на его заметно трясущиеся руки алкоголика. Ему стало неловко и одновременно им овладела, какая-то жажда мести, насилия. Он с трудом донес стопку до рта и расплескивая выпил.

После второй рюмки Маринка порозовела, расслабилась и стала веселой и раскованной. Она видела, что Гриша не отрываясь пялился на нее. Хотя кто на меня не пялится, беспечно подумала она. Она еще выпила, закурила тонкую сигаретку, ей было хорошо и весело. Конечно на маникюр она уже не пошла. Она чувствовала, как хмель крепко ударил ей в голову и Маринка откровенно забавлялась «забывая» поправлять периодически задирающийся халатик, или слегка наклонялась демонстрируя спелую грудь в кружевном лифчике.

Не выдержав, Гриша позвал Жору побазлать за жизнь на лестничную площадку. Слышь брат, Марина Владимировна у тебя, как актриса из кино, может дашь мне ее, такую разок попробовать?

Чего? – пьяно удивился Жора. - Да ты не ссы, щас еще грамм двести в нее закачаем, она и не вспомнит потом чо было, возбужденно забубнил Гриша, придерживая его рукой.

– Слушай, будешь приставать к Маринке шнифты бля выдавлю нараз, внезапно протрезвев, раздраженно вспыхнул Жорик, скидывая руку кореша. Да ладно не пыли, нет так нет. Просто сама ведь уже ноги раздвигает, миролюбиво хлопнул его по плечу Гриша. Они вернулись на кухню. Через час допили всё что было и прилично окосевшая Маринка засобиралась домой. Жору такой расклад категорически не устраивал, но денег на продолжения мероприятия у него не было. Тут-то и помог дядя Гриша. Ушлый урка просто спиздил всю наличку из сумки Маринки, пока она ходила в туалет. Солидно вытянув из кармана косарь «на общее», он отправил Жору за водкой и закуской.

Жорик нетвердой походкой ушел, а дядя Гриша мутными, красными глазами, окинул взглядом убирающую со стола посуду стройную фигурку Маринки. Её короткий, домашний халат, из под которым угадывались очертания выпирающих, крепких грудей и круглые красивые коленки женщины заставили его старый член дернуться. Он подошел к ней сзади и положил морщинистые руки на ее стройные бедра. Маринка вздрогнула, дернула головой и стукнулась затылком о лицо старика. Ничо, ничо! – «успокоил» её он. Слышал, как тебя Жорик прет, думаю, разрешит старому корешу разок тебя попользовать... С ума сошел, подняв брови пьяно протянула она. Да ладно тебе, ёпт – старый зек неожиданно приник беззубым ртом к шее Маринки, царапнул колючей щетиной щеку, вдыхая тонкий запах ее духов. Жадные руки полезли вниз, сжали ее ягодицы – ништяк ты бикса, прошипел он - не пиздел Жора. Давай-ка сюда, - он с силой надавил ей на плечи, пытаясь нагнуть на стол.... Ну всё, перестань, раздраженно взвизгнула Маринка резко оттолкнув его от себя.

Прилично поддатый Гриша от неожиданности отшатнулся, больно врезавшись костлявым плечом в стену. Она смотрела на него высоко подняв брови, как делают, когда хотят осадить навязчивого человека и уже не скрывала своего презрения. Ах ты, сука - моментально вскипел он и с размаху хлестанул ее по лицу. Ее красивое лицо дернулось, полыхнуло огнем, она хотела что-то сказать, но он тут же ударил ее еще пару раз, крича что-то матерное и нечленораздельное. Она тут-же замолкла, чувствуя, как начинают пухнуть разбитые губы. Потом ошалевшая от страха и боли Маринка разревелась, размазывая тушь по щекам. Ее никогда в жизни не били.

— Нагнулась, сука... убью истерично завопил он наматывая на кулак ее длинные, золотистые волосы. Глядя на его искаженное яростью, налившееся кровью лицо она, в ужасе повернувшись к нему спиной, нагнулась, упершись локтями в липкую клеенку стола. Старик, сразу как-то успокоившись, самодовольно расстегнул штаны, доставая из жеваных казенных трусов привставший член, украшенный двумя объемными шарами. Чего-чего, а людей ломать за долгие годы отсидок он научился хорошо. Он это любил. А тут даже не человек, а ебливая сучка, злобно подумал он, вспомнив, что всю его жизнь такие богатые шкуры на него даже не смотрели.

Задрав подол ее халата, Гриша нарочито грубо и резко сдернул ее тонкие трусики до колен, обнажив молочно-белый, чуть располневший зад. Ноги пошире расставь мандавошка, опять рявкнул он, больно хлопнув ее по заднице. Маринка стараясь больше не злить насильника расставила ноги пошире и почувствовала, как урка засунул несколько корявых пальцев в ее раскрывшуюся вагину. Она заскулила от боли, когда он стал двигать ими стараясь засунуть всю ладонь внутрь её влагалища, побоявшись, однако возражать. Вот так, ништяк, засопел он глядя на ее сжавшийся анус и довольный ее страхом. Щас твой лохматый сейф почистим, деловито забормотал он, пристраиваясь сзади. Ты главное не ссы, будешь молчать и Жорик ничо не узнает...

Он начал вправлять в женщину давно немытый член, проталкивая его цепкими пальцами. Маринка всхлипывая и вздрагивая всем телом, смирилась со своим положением и просто ждала, когда это всё кончиться. Но вялый член старого калдыря путался в жестких волосах ее промежности, и никак не хотел влезать в ее совершенно сухую дырку. А потом он и вообще безвольно повис сморщившись между тощих, синюшных ног утомившегося алкаша.

Сука, не стоит, утвердительно констатировал Гриша Копейкин, почесывая небритый подбородок... Первый раз такую биксу мог попахать и тут без мазы, завелся он внезапно и стукнув кулаком в крашенную зеленой краской стену. Маринка вздрогнула и сжалась. Так ладно... он замахнул не закусывая осток водки из бутылки, дернув тощим кадыком. Маринка осторожно выпрямилась, медленно натягивая трусики. Урка посмотрел на нее осоловелыми, мутными глазами и она замерла от ужаса. Он выглядел совершенно невменяемым, морщинистый с длинными костлявыми руками, разрисованными корявыми татуировками. Короче, Марина Владимировна, устал я, давай бля в рот бери – вдруг объявил он свое решение. Потом спустил штаны до колена и плюхнулся на жалобно скрипнувшую табуретку. Ползи сюда, сосать будешь смотрящему за хатой.

Жорик, затарившийся водкой и консервой, устало открыл оббитую совковым дерматином дверь в свою конуру. После второго дня пьянки поход в магазин изрядно его вымотал и он, желая быстрее поправиться, сразу двинул на кухню. От увиденного он просто застыл в дверях и белый пакет с красной надписью «Магнит-семья магазинов», грохнулся на пол. Дядя Гриша спустив штаны сидел вальяжно развалясь на табуретке и явно кайфовал. Маринка стояла перед ним на коленях и уткнувшись ему в пах, чавкая, ритмично двигала головой. Ништяк, бля, давай Марина Владимировна, от так его... глубже сука бери - сипло шептал Гриша, ероша мягкие волосы на ее голове рукой с выколотым бледносиним солнцем.

Это чо бля за хуйня? - задохнулся Жора, чувствуя заполняющую его ярость и чувства необратимого. Маринка, услышав его голос, вздрогнула, обернулась и с безразличием посмотрела на него красными от слез глазами. Вязкая слюна потянулась из ее рта к приподнявшемуся члену Гриши, помада на ее губах была развратно размазана, туш с ресниц потекла. Гриша, зыркнув зверем на Жору, неожиданно быковато с наездом ответил - Ты, слышь, Жора покури пока, Тебе чо, корешу бабы жалко? Так верну я тебе ее скоро, никуда она не денется - и грубо притягивая Маринку за волосы, снова засунул ей в рот свой багровый, заляпанный ее слюнями болт.

Жорик вдруг отчетливо вспомнил, как этим самым болтом Гриша пялил в задницу на Шекснинской зоне петуха из первоходов. Взревев, как бык, он рванул вперед и на выдохе первым-же ударом сломал старому корешу нос. Длинный с сизыми прожилками клюв Гриши, хрустнул, как сухая ветка и лег набок. Вторым, прямым Жора разбил остатки его шнобеля в брызги, как гнилой помидор. Маринка завыв от ужаса, мелькая белыми ляжками в распахнувшемся халате, на четвереньках рванула к выходу, и схватив в прихожей свою сумочку с ключами от квартиры, босая выскочила за дверь.

Гриша сползал по табуретке, захлебываясь горячей соленой кровью и слабо откашливаясь, пытался уцепиться за кореша рукой. Жора покачиваясь и тяжело дыша, потянулся к столу за ножом. - Это беспредел, бродяга, ты понятия знаешь, хрипел Жора с надрывом... Она тебе не шалашовка штопанная... Ты сам должен понимать, пацан за беспредел отвечает по любому, по всем понятиям так... Это положняк, ты сам говорил... А положняк отнимать нельзя...

Старого кухонного ножа с обмотанной изолентой ручкой на столе не было. Жора всё понял одновременно с тем, как старый вор пробив его отвисший живот, заебашил ему этим ножом в подточенную циррозом печень. Ударил сильно, ручка ножа выскользнула, и Гриша раскроил пальцы о лезвие почти до костей. Жора разом осел. В голову хлынула наслаивающимися картинками куча мыслей – а нож-то, это всё что от бабки покойной осталось... А я чо.. всё, пожил штоле?... Гриша, сука левша-же, как я забыл-то бля...

Через час дядя Гриша оттащил остывшего Жору Галкина в сортир и с трудом перевалил тело кореша в пожелтевшую от старости ванну. До ночи он бухал, прикладывая мокрую тряпку к изуродованному носу и лишь далеко за полночь, прихватив купленные Жорой харчи, осторожно выбрался на улицу и темными дворами двинул к вокзалу.