Возвращение

Спустя время, я обрел силы описать происшедшее со мной. Когда я пытался выразить свои чувства на бумаге, столкнулся с некоторыми трудностями. Я помню, каким был маленьким мальчиком и какие чувства испытывал. Самое главное из них была моя любовь к матери. Она была самой заботливой и прекрасной женщиной. Я сожалел о своих друзьях, у которых не было такой замечательной матери, ведь лучшая мама на свете была у меня. Я часто хотел сказать ей, как сильно я ее люблю.

— Мама, я обожаю тебя! Я очень-очень тебя люблю!

Я понимал, что словами я не мог передать всю свою любовь и страсть. Так впервые я осознал ограничения взрослого мира языка. Эти ограничения связывали меня сейчас, когда я рассказываю эту историю из детства.

Конечно же, невозможно передать все эмоции через слова, но я прошу вас, читателей моего рассказа, открыться, как ребенок. И единственное запретное правило для вас - избегать банальности.

***

Я увидел их издалека, когда они приближались ко мне. Там была скромно одетая стройная женщина с знакомым лицом, которая улыбалась мне. Рядом шла яркая блондинка с вызывающим взглядом, по-видимому ее дочь. Конечно, их было невозможно не заметить - они привлекали внимание к себе и глядели на меня так, будто мы знакомы.

— Женя, приветик! - радостно вскричала моя мама и обняла женщину.

— Здравствуйте, - произнесла блондинка без улыбки.

Меня охватило неприятное чувство от ее пристального, оценивающего взгляда. Такой взгляд можно увидеть у какой-нибудь девушки на корпоративе, когда она решает, стоит ли заняться с тобой ничего необязывающим интимом или нет.

— Познакомься, Павел! Вот твоя сестра Лена, — объявила мама.

Увидев мое недоумение, она добавила с улыбкой:

— Молочная сестра! А это Женя, твоя вторая мама. Она кормила тебя, когда ты был еще маленьким.

Обе женщины засмеялись. В отличие от своей дочери, Евгения Александровна обладала особым шармом, который сразу вызывал доверие. И я почувствовал приятное дрожание от ее низкого и мягкого голоса, который показался очень знакомым.

— Твоя мама работала ночами, Павел...

В этот момент я вдруг почувствовал приятность того факта, что эта прекрасная женщина называет меня Павлом.

— И я кормила вас обоих. Одну грудь сосала Лена, другую — ты.

Она смущенно хихикнула. Я механически посмотрел на ее грудь. Женщина была одета в плащ, и, конечно же, у нее была такая же грудь, как у всех женщин. Но что я мог рассмотреть там? Я поднял глаза и увидел, что она заметила мой взгляд и почувствовал себя полным идиотом.

— Да-да, — добавила она с лукавой улыбкой — примерно так...

— Ее дочь уже интересовалась мной, но я решительно опустил глаза.

Мы продолжили идти вчетвером, а я все пытался вспомнить, где я видел лицо этой женщины. И наконец-то я вспомнил. Нет, я ее раньше не видел. Она очень напоминала забытую актрису из советского фильма. Да, помню отрывок из старого фильма. "Опасный поворот", если не ошибаюсь. И меня поразили лицо, голос этой актрисы, ее милые и неуклюжие движения. Позже я задумывался о том, что образ этой актрисы запал мне в память не случайно. Вероятно, детские, неосознанные воспоминания о моей кормилице так проявляют себя.

Вспомнил. Актрису звали Антонина Шуранова.

***

Это был самый конец весны, ну или самое начало лета. Было на удивление тепло, и готовилась распуститься сирень. Я шёл по двору школы в тихом сонном микрорайоне и слушал заливистое пение птиц. Я подставлял лицо ласковым лучам солнца и улыбался ему. Я был молод, полон надежд, а вся жизнь была ещё где-то впереди. Скоро дни станут длиннее, сирень наполнит ароматом нагретый воздух, а ночи станут короче, недоступнее, желаннее...

— Здравствуй, Павлик! - услышал я неожиданно.

Обернувшись, я в изумлении уставился на немолодую стройную женщину рядом с собой.

— Евгения Александровна?! Здравствуйте...

— Ой. Зови меня "тётя Женя". Хорошо?

— Да, тётя Женя.

— Зайдёшь ко мне? Я здесь совсем рядом живу.

— Дайте вашу сумку. Давайте, давайте, я донесу.

В хрущёвке Евгении Александровны были какие-то джунгли. Всё заполнено цветами. Экзотическими, вьющимися везде, разгульно цветущими, разными. Уютный диванчик, на который я сел, сразу заключил меня в свои объятия, из которых не хотелось уходить. В открытое окно врывался солнечный свет, разноголосый гам птиц. Слабый тёплый ветерок аккуратно трогает моё лицо.

Почему-то не могу собраться с мыслями. Из хрустального стакана в моей руке делаю очередной глоток, но это не помогает. Из кухни неслышно появляется тётя Женя. Она стоит вполоборота ко мне и задумчиво смотрит в окно. Я обращаю внимание на то, какая у неё бесподобная фигура. Фигура балерины в отставке. Внезапно представляю, как она исполняет балетные па. Её руки словно обнимают невидимую вазу, ножки сомкнуты, ступни вывернуты немыслимым образом. На кончиках пальцев она исполняет дорожку шагов. Вот она наклоняется, одна ножка летит вверх, головка запрокинута, руки обнимают пустоту...

— Ну как ты, Павлик?

Я открываю глаза и замечаю ее взгляд рядом со мной. Она смотрит на меня с нежностью. Легким прикосновением своих длинных тонких пальцев она проводит по моей щеке. Я чувствую такое же удовольствие, как бездомный котенок от случайной ласки. Я подношу свою щеку ближе к ее руке.

— Павлик, Павлик, ты стал дикий...

Кто это сказал? Это не имеет значения. Она протягивает ко мне руку снова, и я беру ее в свои. Прикасаюсь губами к ее пальцам, целую их всех, целую обручальное кольцо, которое она больше не снимает после смерти мужа. Почему так болит в груди? Чувствую себя обманутым, как будто у меня что-то украли, только сейчас я это осознал. Но на самом деле я ничего не хочу. Мне нужно только то, чтобы эти руки продолжали ласкать меня с материнской нежностью, как ребенка.

— Тетя Женя, мне так хорошо... Я не понимаю почему, не могу объяснить. Послушайте...

— Говори, Павлик, говори. Я слушаю...

Чувствую ее дыхание на лице. Ее губы шепчут у самого уха:

— Что ты хотел сказать, мой мальчик?

С трудом проглатываю комок в горле.

— Я только что осознал, что меня обманули в детстве. Они разлучили меня с моей мамой, отрывали от ее груди. И с тех пор я был одинок.

Теплое дыхание на моих губах, я облизываю их, словно в состоянии бреда.

— Я абсолютно одинокий, тетя Женя! Я ОДИН!

— Не кричи, Павлик, не кричи. Ты не один...

Ее губы нежно и настойчиво прижимаются к моим. Это опытные губы женщины, они пахнут вином и молоком, они имеют запретный аромат опыта. Мое сердце бьется сильнее, чувствую пробуждающуюся чувственность. Она отпускает мои губы, и сладкая ниточка слюны тянется от ее полуоткрытых губ. Она глубоко дышит через нос, я тоже. Потеряв дыхание, она говорит с паузами: и

— Павлик, тебя любят... Тебя любит мама... Она не может любить тебя так... Так как я... Но она бы любила тебя... Если бы это было возможно...

Её губы принимаются касаться моего лица. Нежно, быстро, мимолётно. Её горячее дыхание будоражит, я пью его, вдыхаю его.

— Ты не веришь? Ну, представь... Представь, что я - твоя мама... Неужели она любит тебя меньше, чем я?..

С коротким полувздохом - полустоном она вновь завладевает моим ртом. Помимо моей воли, мои руки поднимаются и кощунственно прижимаются к тёплому гибкому, стоящему на коленях телу рядом со мной. Оно эфемерно прогибается под моими руками, избегая их, словно мираж.

— Же... Женя, это немыслимо! - выдыхаю я.

И так же немыслимо, как называть эту женщину тётей. Какая девушка сравнится с ней!

В следующий момент она с ловкостью наездницы перешагивает через меня и опускается на мои бёдра.

— Да, Паша, немыслимо. Мысли только мешают, и ты просто не думай ни о чём. И помни: я твоя мама. Ведь это правда, я кормила тебя своей грудью. Я никакая не тётя Женя. Называй меня мамой!

Я закрыл глаза, силясь переварить всё это. Словно прочитав мои мысли, женщина легонько шлёпнула меня по щеке:

— Не включай мозг! Это не убогость ролевой игры, это реальность. Реальность, Павлик, данная нам в ощущениях. Хочешь молочка?

Тупо уставившись, я смотрел, как она расстёгивает халат на груди. Уже сидит обнажённая по пояс, в зелёного цвета бюстгальтере. Наклоняется ко мне.

— Застёжка сзади, Паша.

Она походила на забытый кем-то скромный цветок в изящной вазочке, тихо увядающий под неярким сентябрьским солнцем. Я смотрю на её лицо. Какое оно милое, с неподдельным выражением заботы и нежности. Мама!..

Мамин грудной питательный источник. Она такая гладкая, она такая прохладная. Длинные, ласкающие пальцы ее рук медленно проникают в мои волосы. Я слышу ее стон, когда твердый, напряженный сосок после многих лет снова оказывается у меня во рту. Мы оба окунаемся в воспоминания, но эти воспоминания не просто ментальные - они физические. Взаимное телесное воспоминание двух людей, которые когда-то были близкими. Мои руки нащупывают приятную упругость ее грудей, которые приносили мне наслаждение раньше и сейчас дарят другое наслаждение. Ее голова откинута назад, она кусает свои губы, чтобы сдержать стоны. Ее полузакрытые глаза не видят ничего. Я лежу на спине, а она сидит на мне полуголая и наклонившись ко мне, кормит меня своим телом. Я чувствую, как ее ноги обхватывают меня с боков и напрягаются. Она приподнимается, наклоняется вниз, и я чувствую приятное тяжение ее грудей на своей груди. Холодные мокрые соски начинают прогреваться на возбужденной коже, когда ее рот, нежный как распускающийся бутон мака, падает на мой рот. Ее спина изгибается под моими руками, словно спина гибкой кошки.

Поднимаясь надо мной, она сладко вздыхает и тяжело дышит, чтобы восстановить дыхание.

— Ты ешь так жадно, вампирчик,— улыбается она.— Хорошо хоть не плачешь. А знаешь, как я успокаивала тебя?

— Наверное, пела колыбельную.

— Да. Но не колыбельную. И я не пела... Ну ты же знаешь, как мамы успокаивают своих мальчиков? Нет? Уже забыл?

Я даже не успел сообразить, как оказался полностью обнаженным на диване со штанами где-то под ним. А Женя сидела рядом, ее лицо в нескольких сантиметрах от моего. Она легонько касалась губами моей щеки около уха нежными поверхностными поцелуями.

— На тебе тогда тоже ничего не было, Паша, даже пелёнок. Руки убери?.. Знаешь, он у тебя тоже вставал, когда ты кричал. Только маленький был, как косточка у финика.

— Же... Мам, я пойду, наверное...

— Подожди, ты с таким и идти-то не сможешь. Ты что, меня боишься? Давай-давай, расслабься.

Она опять поцеловала меня в щёку.

— Я же твоя мама. Ты стесняешься меня?

— Ммм... Да.

— Стесняешься своего писюна, или того, что он стоит?.. Неужели того, что он стоит?

Она погладила меня по голове.

— Ну, расскажи почему. Какая-то дура девчонка тебя обидела в детстве?

Я собрался с мыслями.

— Ну, да. Хотя, не то, что обидела... Просто мне тогда в первый раз стало стыдно.

— Расскажи.

— Это было в детском саду. Нас укладывали днём спать, вроде тихий час. Но я не спал никогда днём. Лежал на своей раскладушке и терпел вынужденную скуку. Рядом со мной в тот раз была раскладушка одной девочки. Она из неблагополучной семьи была, и мы потом в одном классе учились. Она тоже не спала. Повернулась ко мне и говорит: "Хочешь сыграть во взрослую игру?"...

Я продолжил свой рассказ, и Женя внимательно слушала, опершись локтем на спинку дивана и глядя на меня.

— И я до сих пор помню, какиеу неё были нежные губки, - закончил я.

— Паш, - задумчиво произнесла Женя - ты красавец. И он у тебя тоже. Сейчас я тебя успокою. И руки убери, говорю.

— Ж... Мама, не надо, пожалуйста!.. Я люблю тебя... - произнёс я в панике.

Ах, как это глупо... Я сидел посреди её джунглей, и как гибкие лианы, её руки обхватили меня, потянулись ко мне, легли на мой рот. Наверное, чтобы я заткнулся. Её тёплое дыхание опередило касание её губ. Это были лёгкие поцелуи, начинающиеся от бёдер, затем моя затвердевшая как рог, плоть, погрузилась в её волосы, ласкающие, щекочущие. Её губы прижались к самому основанию, и я не смог сдержать стона. Она целовала со всех сторон, приникая и губами, и нежным горячим ртом, в то время как пальцы осторожно поглаживали и перебирали самую болезненную часть моего организма. Её ласка была нежной, а для неё это не было только лаской. У неё ведь давно не было мужчины, и сейчас она вспоминала, что это такое, быть с мужчиной. Я сам по себе был подарком для неё, а я был благодарен ей за эту нежную ласку. Её поцелуи, огибающие со всех сторон мою плоть, становились всё продолжительнее, всё глубже, а эта сладостная пытка всё продолжалась. Я взял её голову в свои руки, я гладил её волосы, чтобы хоть как-то выразить свою благодарность к ней. И держать в руках её беспрестанно двигающуюся голову, было отдельным наслаждением. Я как будто бы заставлял её делать это, хотя это и было не так. Наконец я ощутил, что более не выдержу. Она, словно почувствовав это, остановилась и замерла. А потом она наклонилась, и я в агонии вошёл во влажный, горячий, мягкий рот. И когда самого кончика коснулся её щекочущий язык, я просто лопнул. Она лишь успела поднять голову, и в лицо ей хлынул кипящий, плюющийся липким гейзер. Ничего не сказав, она на ощупь побрела в ванную, а я, торопливо натянув штаны, поспешил ретироваться.

Ощущение стыда и вины за произошедшее охватывало меня. Воспоминания о Жене, ее лице, грустном лице актрисы с внутренним светом прекрасной души, приходили на ум. Ее взгляд, полный мягкого сострадательного участия, вызывал у меня грусть, которую не могли развеять даже яркие солнечные лучи, проникающие сквозь листву и играющие на стенах комнаты. Мама отвлекла меня от размышлений.

— Ты опять бездельничаешь? — фыркнула она, пройдя к окну.

Она распахнула занавеску и занялась уходом за цветами.

— Мама, нужна помощь?

— Пойди лучше умойся, я приготовила тебе завтрак.

Я поднялся и подошел к окну, стоя рядом с ней.

— Мама, ты любишь меня? — неуклюже спросил я, опуская глаза.

— Конечно, — ответила она немедленно.

Она посмотрела на меня с изумлением.

— Почему ты спрашиваешь?

— Я тоже тебя очень-очень люблю.

— Что с тобой случилось, сынок?!

Она смотрела на меня с явным беспокойством. Затем взяла меня за руку, повела к дивану и усадила рядом с собой.

— Рассказывай, что произошло.

Я откинулся на подушку за спиной и закрыл глаза.

— Мне никогда не нравилось ходить в детский сад. Я целый день ждал момента, когда ты придешь, положишь мне руку на голову и скажешь: "Пора домой, сынок!". Я так ждал этого...

— Павлик, не заболел ли ты?

Она положила руку на мое лоб. Я взял ее руку и приложил к своей груди.

— У меня боль здесь, мама. Боль в душе.

Она погладила меня по щеке и поцеловала в лоб.

— Тебя какая-то девочка бросила, да? Кто это была?

— Нет у меня девочки. Я не могу объяснить, что со мной происходит. Это невозможно объяснить, мама. Нет слов для этого.

— Ну, всё ясно. Заведи себе подружку. Хочешь, я тебя познакомлю с хорошей девочкой?

— Мам, у тебя одни девочки на уме.

— А что на уме у тебя?.. - с горечью спросила она.

***

Я нашёл её номер в записной книжке у мамы. Собрался с духом и позвонил ей.

— Здравствуйте, Женя. Это Павел...

— Павлик, здравствуй! Рада тебя слышать.

— Я ммм... Я хотел извиниться... Что так глупо получилось...

— Да что ты, Паша! Это ты извини меня, дуру старую.

— Женя, вы несправедливы к себе. Не надо так говорить!

— Ну ладно, забыли. Не телефонный это разговор. Зайдёшь ко мне? У меня всё и обсудим.

У меня было такое чувство, что я иду на своё первое свидание. Приготовил бутылку игристого, коробку конфет, и с этим дурацким набором отправился к знакомому дому. Ещё нарвал букет сирени во дворе, она ведь только что расцвела.

— Проходи, Паша!

Она с улыбкой приняла от меня букет, и её глаза заблестели от радости. Букет в изящной вазочке занял место на открытом окне её комнатки. Атмосфера джунглей никуда не делась, она продолжала царить здесь.

Я любовался ею, стоящей у окна с морозным бокалом в руках. Со своей короткой причёской, как у комсомолки двадцатых годов, она походила на поэтессу эпохи декаданса. Она смотрела на улицу, и в её позе, поднятых плечах, в прижатых к телу локтях, чувствовалось напряжение. Этой своей беспомощной позой она влекла меня к себе. Она называла меня Павликом как маленького мальчика, но ведь я уже был мужчиной. Она столкнулась с этим в нашу прошлую встречу, и это открытие, вероятно, потрясло её. В её жизни уже многие годы не было мужчины, и она боялась. Она просто уже не знала, как со мной себя вести.

— Я помню, как ты был совсем маленьким, — сказала она, словно проникнув в мои мысли. — Теперь ты уже взрослый. Это трудно поверить.

Она нервно засмеялась. Я подошёл к ней сзади и обнял её за плечи. Моя роль заключалась в том, чтобы быть мужчиной. Мой долг — проявить благодарность к ней. Но не коробкой конфет. Как женщина, она жаждала женского счастья, которое было лишено её на протяжении многих лет. Как мужчина, я имел возможность и должен был дарить ей это счастье. Даже если только на время. Всё так просто.

Она стиснула от моего прикосновения, словно девушка от первого нежного контакта. Я ухватил её за талию сильным и решительным движением, как будто брал свою собственность, свою добычу. Она тихо выдохнула, словно попав под ледяной душ. Когда я начал целовать её шею, она поставила бокал на подоконник и опустила руки. Она подчинялась моей агрессивной мужской силе, возможно, даже желала этого, но это было недостаточно для меня. Мне были необходимы отношения между мужчиной и женщиной. Мне было недостаточно того, что эта утончённая и интеллигентная женщина предавалась мне. Как приятно держать её в своих объятиях, словно птицу в клетке, почувствовать страстные сердцебиения в груди, покорить её грубо и торжественно прямо на этом подоконнике, измучить её до слёз, до истерики, до полного истощения... Мне этого было мало.

Я целовал её шею, она наклонила голову назад, чтобы я смог поцеловать её шею страстными губами. Я прижался ртом к её волосам.

— Мама... Ты любишь меня?

Её тело вздрогнуло в моих объятиях. Она была как моя мама, как моя вторая мама. Она повернулась ко мне. Она смотрела на меня снизу вверх, и в её глазах блестели слезы. Моё лицо оказалось в её ладонях.

— Я люблю тебя! - произнесла она срывающимся голосом, у неё от волнения сводило скулы.

Чего мы оба хотели? Я жаждал женского тела? Она хотела мужчину? Я не ханжа, я отвечу: да, мы хотели этого. Но это лишь часть картины. Когда я шёл к ней, я мечтал лишь о том, чтобы она сидела в кресле, а я бы положил голову ей на колени, и закрыл глаза, почувствовав поглаживания её рук. Она бы дала мне всё, что я захотел, но не потому, что хотела мужчину, а потому что любила меня.

Любовь... Что мы понимаем под этим словом? Ведь на земле превыше всего материнская любовь, её невозможно купить, невозможно подделать. И более всего мы желаем этой любви, слияния с ней. Подсознательно мы хотим вернуться изэтого жестокого мира обратно в полное любви к нам материнское лоно, раствориться в нём, в этом непреходящем блаженстве. Мужчины ищут нирвану, совокупляясь с женщиной в подсознательной попытке слиться с источником своего рождения.

Она приняла мою игру. Нет, нет, не игру! Наш язык опять обманывает нас, подсовывая искажённые понятия. Как это сказать... Поймите, это не было игрой, это было на самом деле...

— Мама... - прошептал я - Я тоже очень-очень люблю тебя...

Я целовал её солёное от слёз лицо, а она целовала моё. Мы хотели целовать друг друга, мы сталкивались лбами, носами, губами... Мы делали это счастливо улыбаясь, ведь мы только что нашли друг друга.

Я целовал её глаза, шею, обнажённое плечико с прозрачной бретелькой лифчика, она обнимала меня одной рукой, в то время как другая, расстегнув рубашку, лежала на моей груди. Разволновавшись, мы часто дышали.

— Мама, - прошептал я едва слышно, - Мама, у меня есть желание...

"Тебя" не было в моих словах, но смысл был понятен и без этого.

— Да, - ответила она, глядя пристально в мои глаза.

Она закрыла окно плотными занавесками. Скинув халат, она стала передо мной во всей своей стройности. Я сел на диван, а она поднялась на него рядом со мной. Мы молчали и просто смотрели друг на друга. Потом она наклонилась ко мне, и я почувствовал ее дыхание на своих губах. Мы целовались страстно и неторопливо, слова стали излишними. Она обнимала меня за шею, а я ее за талию, чувствуя прикосновение к тонкой резинке гладких трусиков из воздуха.

— Хочешь что-нибудь выпить? - спросила она прерывистым шепотом с дыханием в лицо - Ты помнишь где находится бутылка?

Успокоившись после напряженного момента, она откинулась на подушку дивана, положив голову на свои руки, запятнанные краской. Ее грудь была небольшой и еще не потеряла свою форму, словно ожидая меня.

— Мама, какую грудь ты мне давала?

— Ту, которая побольше. Ты всегда прожорливый.

— Это все мое? А где же моя сестра? - шутливо спросил я у нее на ухо.

— Если захочешь, будет и сестра, - ответила она.

Я не заметил улыбки на ее лице и взмолился в недоумении, решив, что услышал неправильно. Впрочем, я быстро забыл об этом. Ее голова была выброшена назад и она продолжала смотреть на меня сквозь полуприкрытые веки. Она не отводила от меня свой взгляд, пока я раздевался до гола. И тогда я снова чувствовал ее полуголое тело в своих руках. Ее поцелуи стали легкими и игривыми, а мои руки гладили и ласкали ее грудь.

Затем она обняла мою голову и придерживая её, принялась меня кормить. Она подтянула ноги, и моя голова лежала на её тёплых и мягких обнажённых бёдрах. Она как кошка, свернулась вокруг моей головы, а я с наслаждением сосал грудь, всё более сильно терзая сосочек. Она кормила меня своей любовью, её губы прижимались к моему лбу. И я невольно затих, когда почувствовал, как её пальцы осторожно и неспешно ласкают меня ТАМ. Я прикоснулся к тому наслаждению, которое испытывает ребёнок, которого кормит любящая мать. Она кормит его собой, своей плотью, дарящей жизнь и негу. Она кормит его своей любовью...

— Мама, - вырвалось у меня - Как это чудесно! Немыслимо чудесно! И я не хочу, чтобы это кончалось.

Моё словесное излияние прервали её губы, прижавшись к моим. Она подарила мне нежнейший поцелуй.

— Я люблю тебя, мой мальчик, - сказала она, почти касаясь меня губами, и я вдохнул тёплый поток её дыхания.

Мне захотелось потрогать её губы, и она позволила это, а затем её рот захватил мой палец, посасывая его так же, как я сосал её грудь.

— Я целовала твои малюсенькие пальчики, когда кормила тебя, - произнесла она потом.

Её голос звучал низко, воркующе. Я опустил свою руку, чтобы потрогать её ласкающие пальчики, становящиеся всё более бесстыдными и возбуждающими.

— Ты тоже тогда делала это со мной?

— Да. Тебе нравится?

— Мне кажется, я сейчас умру...

— Я твоя мама. И я тебя съем.

— Съешь меня, я хочу опять попасть в твой животик.

Она тихонько рассмеялась.

— Ммм... Я чуть не съела тебя, когда ты был маленьким. Маленький, голенький, урчащий вампирчик подо мной сосёт моё молоко, и я невольно тоже становлюсь вампиршей, склоняюсь над твоими разбросанными сучащими ножками и забираю тебя в рот вместе с твоими яичками. Ты знаешь, девочки ведь тоже помнят о маминой груди, им тоже хочется пососать.

Она нежно засмеялась, словно цветок раскрывающийся на летнем ветру.

— Нет, ты такой взрослый уже, я не смогу дотянуться...

Мое сердце переполняли чувства к ней и неудовлетворенная мужская сила, которая просыпалась. Я жаждал любить, ведь для этого я создан.

— Мама, я обожаю твою грудь... Я хочу быть рядом с ней... Я так хочу...

Эта часть меня жаждала принадлежности, иначе она не могла выразить свою природу. Взгляды, прикосновения сердец, ласковые руки, владение... Она сидела на диване в изящной женственной позе, скрестив ноги. Но улыбки на ее лице не было.

— Подойди ко мне.

Она подняла голову высоко, раскачивая свои волосы. Её руки опустились на мои бока ниже поясницы. Затем мой напряженный орган полностью окунулся в её грудь. Этот неожиданный момент слияния потряс меня своей древностью, словно забытый магический обряд. Она закрыла глаза и прикусила губу, когда оначала почувствовать, как головка становится более темной от возбуждения, стекая липкими прозрачными слезами, описывая круги вокруг её соска и нежно прижимаясь своей нижней частью, настойчиво вгоняя сосок в грудь короткими движениями. Я держал её лицо в своих руках, а она медленно раскачивалась в такт моим движениям, облизывая пересохшие губы. Возбуждение неуклонно нарастало как у нее, так и у меня. Её руки загорелись и легли на мои ягодицы, поглаживая и задавая ритм движений. "Ммм" - она выдавила из себя стон возбуждения и боли одновременно, когда шершавое как акулья кожа прошло по ее обнаженным нервам. Мой член был теперь прижат к её горлу. Когда она попыталась проглотить, он непредсказуемо дернулся.

Наша взаимная поза была нелепа и непонятна, как странное тайное посвящение. Она сидела передо мной на коленях, а я прижимал её к себе в попытке сохранить наше обоюдное стремление к близости. Я поднял её с дивана, притянул к себе, и мы стояли прижавшись друг к другу, ощущая живую горячую пульсацию наших тел среди многочисленных вьющихся растений и цветов.

Секс? Вы скажете, это секс? Но поймите, это лишь внешняя сторона. Если кроме секса ничего и нет, то это секс, механическо-физиологическое действо. Я не могу сформулировать то, что происходило между нами, как и не могу правильно описать это. Я описываю всё в терминах секса, потому что других средств у меня нет. Но я бы назвал происходящее с нами постижением. Постижение обожаемого и благодарного ребёнка и матери, отдающей ему молоко и любовь, постижение друг друга на новом витке временной спирали, когда и мама и ребёнок изменились, постепенно вспоминая давно, казалось, забытое. Люди становятся жестокими, когда они забывают любовь. Они не помнят свою любовь к матери, они не помнят непостижимую тайну материнской любви. Что у них, несчастных, есть? Секс?..

Я стоял перед ней на коленях, прижавшись губами к её животу. О чём я говорил? О постижении?.. Вот так придёт смерть, положит мне ладонь на голову и скажет: "Ну, что сынок, пойдём?". И я постигну смерть...

Она положила руку мне на голову.

— Пойдём?

Она сбросила покрывало с узкой вдовьей кроватки. Стоя ко мне спиной, сняла с себя трусики и легла навзничь. Она лежала передо мной обнажённая, с бледной полупрозрачной кожей, с небольшой грудью, с сомкнутыми неширокими стройными бёдрами, с тёмным треугольником волос на лобке. Её руки вытянуты вдоль тела, и она лежала словно на жертвенном столе. Она была для меня воплощением тайны. Тайны моего рождения.

— Игра во взрослые игры тебе интересна? - спросила она, улыбаясь.

Её глаза были закрыты, словно загадка.

 

— Ты расскажешь мне, что произошло между вами дальше?

Она задумчиво помолчала. Меня охватило чувство неожиданности. Я переместил телефон к другому уху.

— О чем ты говоришь? - спросил я, стараясь сохранить спокойствие.

— Ты сам знаешь, о чем. О нас с мамой.

Это было полной неожиданностью. Возникла пауза, пока я собирался с мыслями.

— Я не понимаю. Что не так у нас с мамой?

— У МЕНЯ С МАМОЙ, - уточнила она.

— Ну, так спроси свою маму, что не так.

— А ты не подумал, что я именно это и делаю?

— Лена, послушай. Я рад, что ты позвонила и все такое. Но я не понимаю, о чем ты говоришь. Какое отношение это имеет ко мне и твоей маме? Если хочешь, объясни все как следует, иначе давай прекратим этот разговор.

— Да ты все понял, подлец. Я прочитала твою историю, о великий писатель.

В последнем слове была скрытая насмешка.

— Хочу поздравить тебя с "Возвращением", - продолжила она с ехидством.

— Спасибо. А куда я вернулся?

— Это здорово, - неожиданно оживилась она. - Замечательно, что ты так уверенно играешь роль партизана. Не хочешь подставить маму? Не отвечай, нет нужды. Ты так подробно описал всё, что невозможно не распознать вас обоих, даже с псевдонимом. А я случайно наткнулась на твою историю. Судьба, братик. Итак, давай поговорим?

— Не по телефону, сестричка. Какое вино предпочитаешь в это время суток?

В это время суток здесь царил приятный полумрак. В уголках было достаточно места для уединения и звучала приятная тихая музыка. Несколько пар уже были на танцполе.

Нас вполне можно было принять за такую обычную парочку. Моя "молочная сестра" Лена выглядела классно. Навести макияж она постаралась. Такая эффектная пышная блондинка, какой я её и запомнил в нашу первую встречу. Даже разговоры у нас были самые обычные: погода, новости, книги... Нет, до книг ещё не дошло. Пока.

— Давай за знакомство. Ты замужем, я вижу.

— Замужем. Не финти, Павел. Я хочу знать подробности.

— Ты же сама говоришь: подробности в рассказе неизвестного писателя.

— Я хочу знать, что было дальше. Рассказ обрывается на самом интересном.

— А хорошее вино. Ты что, чем-то озабочена?

— Павел, это ты, сукин кот, озабочен. А я хочу узнать, что ты сделал с моей мамой.

Я покачал головой. Действительно, хорошее вино. Мысли начали разбегаться, немного поплыла голова...

— Пойдём, потанцуем, - предложил я.

Она согласилась, наверное только потому, что надеялась удовлетворить своё любопытство.

— А ты конечно, считаешь, что тебя это касается.

— Конечно.

— Как ты считаешь, я - животное?

— Нууу... Нет. Нет, не совсем.

— А почему, как ты думаешь, я спросил тебя, замужем ли ты, глядя на твоё кольцо?

Она пожала плечами.

— Ты замужем. А твоя мама - нет. И у неё нет мужчины. И она при этом не опустилась, не располнела, не обабилась. Она красивая утончённая женщина. А теперь скажи, замужняя женщина: у неё, что, нет права на личную жизнь?

— Ну да. А ты ей эту личную жизнь, добрый самаритянин, обеспечиваешь.

— У меня нет такой цели.

— Нисколько не сомневаюсь. Твоя цель - собрать материал для своих гнусных рассказиков.

— Но тебя ведь мой отвратительный рассказик заинтересовал?

— Я понимаю. Можешь мне ничего не говорить. Но прошу тебя ничего не писать об этом.

— Так я и не планировал. Это ты заинтересовалась продолжением.

— Я всё расскажу маме.

— Может быть, скажешь, зачем? Чего ты хочешь этим достичь? Ну, скажи уже?!

На этот раз она была безмолвной, потому что не знала, что ответить.

— Мы часто поступаем жестоко с нашими близкими, - с горечью заявил я - Вместо того чтобы приносить им радость, мы думаем только о себе. Рассказ... Я просто не мог его не написать, извини. И только немногие смогут понять, о ком идёт речь.

— Приносить радость... Вот о чём ты говоришь. Ты тоже прости меня, я просто не подумала, что ты способен на такое. Даже странно...

Она задумалась на мгновение.

— Ты вероятно думаешь, что я лезу в не своё дело... Но я внимательно прочитала твой рассказ. И выходит, что ты забыл обо мне. Я же также участвовала в этих событиях. Меня тоже кормили грудью вместе с тобой.

Её заявление было столь неожиданным, что я остановился и едва не расхохотался. Но на её лице не было даже намёка на улыбку.

— Ну, во-первых, я всё же упомянул о тебе. Кстати, а как ты представляла себе, как я расскажу тебе то, что произошло между мной и твоей мамой? Расскажи уже, что происходит между тобой и твоим мужем, когда вы занимаетесь любовью. Тогда я пойму, какой стиль использовать для повествования.

— Ах так вы занимались любовью? - сказала она удовлетворённо.

Женская логика...

— И кроме того, ты же писатель, - проникновенно улыбнулась она - Ты способен.

— Слова обманывают, и произнесённая мысль есть ложь. Пусть музыка и мысли, пусть всё проходит мимо. Смотри мне в глаза, смотри внимательно. Глаза не обманывают...

***

Она лежала передо мной, словно принося себя в жертву.

***

— Ты всё-таки хочешь знать, что было между мной и твоей мамой?

Я смотрел ей прямо в глаза.

— Конечно, - ответила она без колебаний.

Помедлив, я наклонился к ней ближе, так, что мои губы почти касались её уха.

— Я протянул ей руку и привлёк к себе. Мы стояли обнажёнными, напротив друг друга. Каждый из нас чувствовал и слышал дыхание другого. Я не знаю, что чувствуют женщины в подобных случаях. Я могу лишь рассказать, что чувствовал я. Мне было необычайно приятно ощущать её гладкое тёплое тело в своих руках, испытывая при этом ощущение, что ты гладишь кошку, когда мои ладони скользили по её спине. Ты представляешь это ощущение? Её тело одновременно и отстранялось, и льнуло к моим рукам, это раззадоривает, это начинает кружить голову. Я держал её в своих руках, но при этом у меня не было чувства обладания ею, ока как бы всё время ускользала от меня.

Моя партнёрша по танцу завороженно слушала меня.

— Мы стояли лицом к лицу и ощущали, как поднимается тёплый воздух в узком пространстве между нашими телами. Моя плоть до крайности возбуждена и начинала томиться, испуская сок. Запах моего вожделения поднимался вместе с этим потоком воздуха, и он, без сомнения воздействовал на неё, помимо её сознания. Шестым чувством я ощущал, как в ответ начинала медленно тлеть её страсть. Как горячо тяжелеет её цветок любви, готовый раскрыться, выделяя тяжёлый дурманящий нектар.

Краем глаза я уловил, как моя партнёрша облизнула свои губы. Её руки на моей спине дрогнули и прижались ко мне плотнее. Я ощутил, что её руки горячи и буквально обжигают.

— Ее руки прижались к моей спине, их тепло ощущалось. Она притянула меня к себе, и наши тела слились друг с другом, как только это было возможно. Мое возбуждение мешало нам полностью соприкоснуться, оно становилось все более неотступным от близости с ее телом. Я осторожно прикасался губами к ее лицу, шее, ушам; гладил ее волосы до тех пор, пока она не прошептала мне на ухо: "Пожалуйста, возьми меня".

Ты хочешь знать, что говорила мне твоя мама? Я рассказываю тебе об очень интимных вещах, которые происходят между мужчиной и женщиной. Представь себе, как ее почти шепот доставляет эти слова...

Лена уже обняла меня за шею. Мы двигались в замедленном танце и становились все ближе друг к другу. Я сам чувствовал возбуждение от своего рассказа и видел картинки из прошлого в своем воображении.

- Я поднял ее на руки и приподнял с пола. Она обхватила меня за шею, а я вдыхал запах ее волос. Положил ее на кровать, и она привлекла меня к своим губам. Ее поцелуй был страстным, влажным, нетерпеливым. Мы дышали часто, жарко, жадно. Мы были одни в этом мире, мы занимались только собой и ничего не хотели, кроме нашей возбуждающей игры. "Взрослой игры", как сказала та девушка из моего прошлого. Я почувствовал, как ее пальцы начали ласкать меня легкими прикосновениями, и это было одновременно волшебно и невыносимо, потому что мое возбуждение стало неимоверным и вызывало почти физическую боль. На какой-то миг я захотел причинить боль ей самой, пытаясь изощренно мучить ее и наслаждаясь видом ее страданий, но одновременно я чувствовал трепет и любовь к ней...

— Продолжай. Пожалуйста! – шепнула Лена.

Её рука расстегнула на мне пиджак, проскользнула под него и сейчас прожигала мне спину через рубашку, опускаясь всё ниже. Наш танец становился уже чем-то иным, чем просто танец. Лена была явно возбуждена, не говоря уже обо мне. Она явно захотела удостовериться в этом, когда её полное бедро на пару мгновений протиснулось у меня между ног, и я не смог сдержать невольного восклицания.

— Продолжай, - повторила она еле слышно, отстранившись и глядя мне в глаза.

— Я уклонился от мучающих меня рук и склонился над её возбуждающим естеством, на которое указывала чёрная стрелочка внизу живота. Её тело вздрагивало, когда я целовал её живот, сомкнутые бёдра, этот магический манящий треугольничек. Она позволила мне поднять её ножки и развести их. Затем я принялся прокладывать дорожку из поцелуев, которая по спирали приближалась к её цветку, к её дикой орхидее. А затем... Затем приник к нему. Она явно не была готова к этому, у неё стоном вырвалось «Не надо! », но я уже упивался им, в то время как она испытывала нечто, ранее ей недоступное. Её руки сбоку обняли моё лицо, а потом она нашла мои руки, сжала их своими руками и испытала оргазм. Знаешь, для мужчины нет ничего приятнее, чем доставить оргазм любимой женщине.

— Любимой? – хрипло переспросила Лена.

— Именно.

— Так ты её любишь?

— А ты?

— Она – моя мать.

— И моя тоже, сестра.

— Это так странно, когда ты называешь меня сестрой... Мне это нравится.

Она бросила на меня испытывающий взгляд.

— Что было потом?

— Это сложно объяснить, но у меня одновременно возникло чувство гордости и грусти. Гордость за себя и грусть оттого, что эта прекрасная женщина была лишена самого элементарного женского счастья. В этот момент я почувствовал необыкновенную нежность к ней. Она также испытывала подобную нежность и благодарность ко мне. Ласкала меня, словно ребенка, а затем взяла в руки мое неукротимое желание и помогла мне прийти в себя. Я боялся причинить ей боль, но мои мужские инстинкты требовали свое. Наше сближение было чувственным, страстным, я был напряжен до предела, трепетал от похоти, наслаждаясь ее изящным телом, которое податливо прогибалось подо мной. Она постепенно разгоралась, как тонкая проволока после прохода тока. Ее руки становились жадными, они притягивали меня к себе. Ее тело активно участвовало в нашей совместной игре, следуя моим движениям так, что я почти не двигался внутри нее. Это был невиданный развратный танец плоти, исчерпавший нас обоих своей сладостной безрезультатной борьбой. В конечном итоге, я уже не мог сдерживаться. Схватил ее за плечи, перевернул на живот и, прижимаясь к ее ягодицам животом, овладел ею сзади. Это был момент дикого звериного чувства владения. Ее волосы были мокрыми от пота, шея и плечи тоже. В ослепительном пламени оргазма я укусил лобок ее уха зубами, затем все потускнело, и я услышал свой приглушенный крик. Затем она лежала подо мной, наполненная выплесками моей страсти, давая мне обладать ею, заполнять свое семя ею, лишив меня силы и в то же время избавив от пронизывающего тяжелого невыносимого призыва плоти. Она лежала подо мной, позволяя мне прийти в себя, разрешая проявлять свою нежность, свою животную благодарность, целуя ее ушко, плечи, волосы...

Лена выдохнула, и было слышно, как она шумно сглотнула. Неожиданно для самого себя я ощутил, что её пальцы лежат уже не на моей спине, а ниже пояса брюк, на верхней части моих ягодиц. И смотрела она как будто внутрь себя.

— Знаешь, - проговорила она тихо, с хрипотцой – Это потрясающая история... Не подозревала, что такое может быть с моей мамой! Я... Да! Это просто невероятно... Ты не женат?

— Нет.

— Ну тогда, это тебе от меня.

Нимало не обращая внимание на наше окружение, она расстегнула рубашку на моей груди и прильнула губами к моей груди, оставив узнаваемый рисунок красной помадой. Затем застегнула рубашку и наморщила лоб, как будто что-то обдумывая.

— Я ведь стою сейчас перед тобой так же, как мама тогда. Ты сказал – «запах вожделения»? Что, если я скажу, что я чувствую его сейчас?

— Извини, я...

— Нет, это ты меня извини. Ты меня реально завёл... Брат, - произнесла она с какой-то тоской.

Мы остановились, наконец осознав, что музыка закончилась. В тот же миг раздались аплодисменты. Люди за столиками смотрели на нас с улыбками и хлопали в ладоши. Растерянно озираясь и смущённо улыбаясь, мы вернулись за столик. Лена достала зеркальце и осмотрела себя.

— Давай отвезу тебя домой. Заодно потренируюсь в вождении, - улыбнулась она нерешительно.

Ехали мы в молчании: я решил не отвлекать её, за рулём она чувствовала себя ещё не уверенно. Остановились мы у школьного сквера.

— Во дворы к вам не поеду, боюсь, не выберусь, - улыбнулась она.

— Спасибо.

Я вышел из машины.

— Погоди, - окликнула она меня, выходя – Давай сядем здесь, тут удобнее.

Мы переместились на заднее место автомобиля. Здесь было спокойно и уютно.

— У меня есть вопрос к тебе, — произнесла Лена, глядя в сторону.

Я посмотрел на нее с любопытством, а она пыталась собраться с мыслями.

— Скажи, влияло ли то, что моя мама была и... Ну, по сути, и твоей мамой тоже, на то, что произошло у вас?

Я озадаченно посмотрел на нее. Она сидела, опустив глаза. Внутри меня почудилось холодом и одновременно радостью.

— И влияет ли то, что мы как бы являемся братом и сестрой? — спросил я, приближаясь к ней.

Она уставилась на меня удивленным взглядом, и в этот же миг я прислонился к ее губам.

Я не столкнулся с сопротивлением. Она отвечала на мои поцелуи, закрывая глаза. Когда я отстранился от ее губ, мы замерли друг перед другом.

— Паша, всегда думала о тебе, как о своем брате. Поэтому то, что мы делаем, это неправильно.

— Но тебе же нравится представлять меня как своего брата, верно? У тебя никогда не было брата, а сейчас ты можешь почувствовать, каково это — иметь брата. Мы даже похожи друг на друга, согласись.

Она смущенно и задумчиво на меня взглянула.

— Какой ты странный человек, Паша, — проговорила она со страданием в голосе. — Да, мне приятно. Мне приятно, когда ты называешь меня сестрой.

Она запнулась.

— А вы? Ты и мама занимались этой игрой? — спросила она с румянями на щеках.

— Я не играю. Для меня все происходящее — на самом деле серьезно. А играть или нет — это выбор твой. Просто учти: я не играю!

В ее глазах было страдание. Она сидела, слегка открыв пухлые губки. Хотела что-то сказать, но я опередил ее, обхватив ее за плечи и шею и притянув к себе так, чтобы ее голова оказалась на моем плече.

— Пашммм...

Я целовал её в губы, сначала мимолётно, потом всё настырнее и глубже, чувствуя, как ускоряется её дыхание.

— Правда, приятно целоваться со своим братом на заднем сидении авто в уединённом парке, замужняя женщина? – спросил я, оторвавшись наконец от неё.

— Пусти. Пожалуйста, - прошептала она, переводя дыхание.

— Тебе ведь понравился мой рассказ, согласись? Скажи «Да».

— Да.

— Я хорошо это описал?

— Да. Более чем.

— Ты наверное, не осознала, что всё это правда? Ты узнала, что произошло с твоей мамой. А хочешь теперь узнать, что произойдёт с тобой?

— Ты сумасшедший.

— Будь немного безумной. Без этого нет драйва.

— Я понимаю. Ты хочешь трахнуть меня здесь, воображая, что я твоя сестра – проговорила она с усталой иронией - Правильно?

— Ну да. Я опишу пустынный парк, стоящий в нём лимузин, который мерно раскачивается. Затем это прекращается, открывается дверь, и мужская рука отшвыривает использованный презерватив. Следом летят мокрые салфетки. Ты действительно считаешь меня таким унылым писателем?

Лена освободилась от моего объятия и выпрямилась.

— Так чего же ты хочешь? – спросила она.

Я пожал плечами.

— Спроси себя, чего хочешь ты. Теперь, когда ты всё знаешь.

Она откинулась на спинку сиденья, закрыв глаза.

— Моя мама... Я завидую ей. Это было так красиво!..

— Хочешь, чтобы я написал нечто такое и о тебе?

— Паааша, - протянула она – Какой же ты мучитель!

Я коснулся кончиками пальцев её щеки.

— А кто просил тебя открывать ящик Пандоры? – пробормотал я рассеянно, в то время как мои пальцы коснулись её шеи, опускаясь вниз.

Я прикоснулся к ее плечу под воротничком, а затем начал расстегивать пуговицы ее блузки. Не спеша, сверху вниз, ощущая каждый миллиметр ее кожи.

— Павел, что ты делаешь? – сказала она с некоторым тревожным оттенком.

— Я уверен, - ответил я – что тебе нравятся мои прикосновения. Я уверен, что твои сосочки сейчас напряжены.

— Ты животное, Павел. Я ошибалась в тебе.

— У тебя замечательная блузка! Выглядит очень элегантно.

Моя родная сестра просто сидела со сложенными руками, не предпринимая попыток остановить меня. Я наклонился к ее губам и легко прикоснулся кончиками своих губ. Ее губы дрогнули, но поцелуй так и не состоялся. В это время мои пальцы легко скользили по обнаженной коже ее плечей, шеи и груди. Мой неосуществленный поцелуй передался ей на уровне подсознания, охватив всю ее физическую сущность.

— Я животное? Но я ничего не делаю, сестра - прошептал я, приближаясь к ее полуоткрытым губам.

Мы дышали друг в друга все быстрее.

— Застежка сзади? – спросил я, притягивая ее к себе, в то время как моя рука скользила под блузку за ее спину.

— Зачем ты это делаешь? – пробормотала она почти шепотом, почти плача.

— Хочу стаканчик молока. Покормишь меня?

Когда девушка садится рядом с тобой на заднем сиденье автомобиля и отвечает на твои поцелуи и ласки "Нет-нет-нет!", это значит, что она хочет тебя. Ленка даже не пыталась противиться нашим общим желаниям, у нее не было больше сил на это. Однако она не желала близости со мной, точнее боялась этого. Я чувствовал это какое-то особое предчувствие. Всё, чего она хотела, - быть моей мамой из моего рассказа.

— Ты представляешь, - произнесла она неожиданно – Насколько это пошло? Секс на заднем сиденье автомобиля в парке.

— Я думаю, это тебя не остановит, - сказал я уверенно.

— Меня – нет. Остановит тебя.

Она смотрела на меня пристально. Я отодвинулся от неё и тоже откинулся на спинку сиденья. Повернулся к ней и погладил её по щеке.

— Верно. Умница, сестричка.

Окинул взглядом её, беспомощно сидящую полулёжа на сиденье, с растерзанной на груди блузкой, с тоскливым взглядом, и взялся за ручку двери.

— Поцелуй меня, пожалуйста, ещё, - жалобно попросила она меня вслед.

Помедлив, я вернулся к ней и взял рукой её снизу за подбородок. В этот раз её поцелуй был настойчивым и страстным; она обняла меня за шею и не отпускала до тех пор, пока мы оба едва не задохнулись. Тяжело дыша и глядя на меня тёмными расширенными глазами, она сказала:

— Хочешь меня сзади?.. Так же, как маму?..

Неожиданное бесстыдство её слов вызвало во мне какую-то холодную ярость.

— Я же говорил: пошлость тебя не остановит.

— Да, - торопливо согласилась она, и я помог ей сдвинуть передние сиденья вперёд.

Она встала на колени в тесном пространстве автомашины, змеиным движением выскользнула из задранной до пояса юбки, спустила с бёдер колготки вместе с трусиками и оперлась локтями на сиденье. Голова и плечи её опустились, спина вздымалась и опускалась от глубокого дыхания. Вульгарная непристойность её поведения возбудила меня так, что самому захотелось быть таким же: вульгарным и непристойным. Когда в этой тесноте я торопливо расстёгивал брюки, пряжка ремня шлёпнула её по ягодицам. Наверное, больно, потому что она ойкнула.

— Наглец, - прошептал я, подходя ближе к ней.

Пальцами зацепил застежку ее бюстгальтера, она раскрылась с щелчком, и в моих руках легли груди моей светловолосой сестры - прохладные и бархатные на ощупь. Она почувствовала мое возбуждение, которое уже было неотъемлемой частью меня. Ее рука двинулась навстречу, и я почувствовал ее осторожные пальцы. Я прижал ее тело к себе. Мои губы были очень близко к ее уху.

— Как включается задняя передача на твоей машине? – спросил я вкрадчиво.

— Что?! – ответила она смущенно и задыхаясь.

— Задняя передача, Лена. Как?

— Там... Под рычагом есть кольцо. Его нужно опустить...

— Хорошо. Включай.

Она поняла. Двумя пальцами она сдвинула вниз мой напряженный рычаг точно под головкой. Ей пришлось приложить усилие, чтобы преодолеть сопротивление, когда она наконец нашла нужный угол и направление. Она выдохнула глубоко и восхищенно, когда ее усилия были вознаграждены успехом.

— Поехали, сестрица, - пробормотал я ей в ухо.

Мне не хотелось грубить, но все происходящее шло по ее линии понимания. Я всего лишь подстраивался под нее, используя свое писательское мастерство. В процессе нашего слияния я уже сочинял новую историю прямо на ходу, шептал ей слова на ушко, словно диктовал своей секретарше, которая старательно записывала мои мысли.

— Представь, Лена. Все то, что происходит сейчас с тобой, будет отражено во второй части моей новой работы. Каждый может зайти на мой сайт и прочитать о твоих приключениях. О твоей страстной безудержности. О том, как твоя рука с обручальным кольцом играет с моим возбужденным членом и направляет его в твое лоно. Представь, что этот рассказ читает твой муж и возбуждается, не зная, что он узнает, как он стал рогоносцем. Все подробности, Лена, он сможет узнать...

— Продолжай... Пожалуйста!.. – горячо сопя носом в подушку сиденья, попросила Лена.

— Я знаю, что тебе нравится слушать такое. Ты ведь любишь ушами? Во время нашего танца ты представляла себя на месте твоей мамы, ты завидовала ей, ты уже хотела меня тогда, правда? Скажи «Да».

— Да...

— Ещё бы. Ты промокла до колготок. А сейчас ты стоишь в позе сучки, на которую залез кобель. Только этот кобель является твоим братом. Ты даёшь своему брату. Это запретно, поэтому так приятно! Это более приятно, чем просто измена мужу. Ты познакомишь меня с ним?

— Да...

— Это хорошо, сестричка. Я буду разговаривать с ним, вспоминая, как трахал тебя, развратную, сластолюбивую, похотливую сучку.

— Да, да!.. Скажи ещё, что я сучка!

— Ты сучка, е... вая сучка, изменяющая мужу. Он тебя в резинке, да? Не хочет детей? Без кондома совсем другие ощущения, правда? Залететь не боишься?

— Я хочу забеременеть... От тебя.

— От меня?! Отчего так?

— Ты необычный, ты классный. Я хочу, чтобы у меня был сын, похожий на тебя.

— Залетишь и подсунешь мужу дырявый гандон. Я правильно понимаю?

Я шлёпнул её по ягодице.

— Видел бы твой муж этот маленький красный Опель, который стоит на полянке и равномерно раскачивается. Видел бы он, что делает его жена в недавно подаренной мужем машине! Наверное, мы уже привлекли чьё-то внимание... И ведь точно! Вон там несколько пацанов смотрят во все глаза и хихикают. Что мне делать с тобой, маленькой бесстыдной шлюшкой? А предложу-ка я тебя им. Представляешь, стоит твоя машинка с открытой задней дверцей, из которой торчит твоя голая попа со спущенными колготками. Пацаны с восторгом оглядывают тебя, трогают везде, издавая радостные возгласы, не веря, что им досталась для услады настоящая девушка, а не собственный кулак, как обычно. Потом самый смелый из них пристраивается к тебе сзади. Когда у него получается, ты чувствуешь его сопение, его руки держат тебя за таз, а бёдра пацана ударяются о тебя, всё быстрее и быстрее. Всего несколько движений, и ты слышишь его сдавленный крик. Ты не видишь его поднятого лица с остекленевшим взглядом и открытым ртом. Ещё несколько последних судорожных ударов, и он распластывается на тебе в изнеможении, но его тут же с нетерпением отталкивает другой, и всё повторяется. Последнему из них не удается совокупиться с тобой, и он брызгает на твои колготки.

— Я сейчас закончу!.. – кричит Лена с тревогой в голосе.

Женский оргазм практически невозможно подделать. Мое возбуждение уже на пределе, а волна удовольствия, пробегающая через ее тело, заставляет меня испытать неудержимое семяизвержение. После минуты полного истощения я ступаю на дрожащие ноги и одеваю штаны. Выходя из автомобиля, я оглядываюсь, чтобы насладиться видом моей родной сестры в ее когда-то аккуратном костюме, который теперь выглядит разрушенным. Она лежит на сиденье с блаженным выражением лица, закрывая глаза.

— Это... Это было невероятно... Никогда раньше я так не получала удовольствия! - прошептала она, прикрывая лицо рукой и пытаясь встать.

— Загляни на мой сайт через несколько дней, - прощается со мной последний раз я, закрывая дверцу.

Я ем борщ, приготовленный мамой, и наблюдаю за ней уголком глаза. Кажется, она чем-то беспокоится. Она волнуется и необычно активна на кухне, стараясь быть со мной при любом удобном случае.

— Мам, что-то случилось? – спрашиваю я, закончив есть и помыв посуду.

— Я хотела поговорить с тобой, - отвечает она слегка смущенно, с нервной улыбкой.

Я целую ее в лоб.

— Мам, что происходит?.. Поговорим!

Мы заходим в мою комнату и садимся на диван. Я смотрю на нее с вопросительной улыбкой. Мама сидит прижавшись к стулу и скрестив руки так крепко, что ее косточки пальцев становятся белыми.

— Павлик, - наконец говорит она, решившись – У тебя что-то есть с Женей?

— С какой Женей? – быстро реагирую я, чувствуя, как земля исчезает из-под ног.

— С тетей Женей, - отвечает мама резко.

Волна грусти накатывает на меня. Кто ей рассказал? Наверняка Лена. Отрицать не имеет смысла, а лгать нет сил, да и это было бы жестоко по отношению к маме.

— Что-то?.. Да. Можно сказать и так.

— Я так и думала, - протянула мама с болезненным вздохом – Боже мой!

— А кто тебе сказал? – рубанул я напрямик.

— Никто, - ответила мама печально – Я встретила Женьку и прочла всё в её глазах, после того, как она спросила про тебя. Что спросила? Неважно. Я сердцем всё поняла. Тебе нравятся взрослые женщины? А у меня-то всё девочки на уме, - горько произнесла она, напомнив мои слова.

Она опустила голову.

— И ты решила, что твой сын извращенец, - продолжил я – Ну, хорошо хоть не гомик.

Она резко повернулась ко мне, и я увидел на её красивом лице боль, жалость и любовь одновременно. Она протянула руку и неловко погладила меня по волосам.

— Нет. Я поняла другое. Здесь какая-то трагедия. Ты не можешь так просто никого обидеть, а Женя не такая, чтобы соблазнять пацана ради своего удовольствия.

Мама задумалась.

— Она похоже, хотела дать тебе то, что не могу дать я. Что это за боль у тебя внутри, сынок?

Я задумался. Вспомнился тот разговор с Женей. Я почувствовал, как мучительно заныло в душе.

— Меня обокрали, мама.

Её глаза округлились от удивления, она собралась что-то сказать, но я быстро продолжил:

— Знаешь, я помню время, когда я был у тебя в животе. Я висел в тёмно-вишнёвой пустоте, и это было то место, которое правильнее называть раем. Я помню чувство совершенного, космического чувства защищённости и единения со Вселенной, которой для меня была ты. Ты разговаривала со мной! И это тоже было счастьем. Проходили миллионы мгновений, а я всё пребывал в этом раю. Но однажды словно грозовые тучи нависли над моей головой. Я понимал, что наступает катастрофа, но ничего не мог поделать. Потом меня с силой сжало со всех сторон, и я потерял сознание. Очнулся я от арктического холода. Я висел в лучах ледяного света и ёжился. Внезапно меня ударили по попе так, что хрустнуло в основании черепа. Во мне всё кричало от несправедливости: почему меня бьют, если мне и так плохо? Следующий удар был ещё сильнее, от него у меня резко прострелило поясницу. Я понял, что навсегда попал в жестокий мир, где меня будут бить, пока я не умру. От осознания этого, от осознания того, что я был изгнан из рая, от осознания того, что мне не вернуться, я заплакал...

— Ты никогда не рассказывал об этом, - изумленно пробормотала мама, смотря на меня широко раскрытыми глазами – Правда ли, что ты всё это помнишь?

— Да, помню. Я не говорил об этом, потому что предполагал, что все вспоминают. А затем молчал, так как никто все равно бы не поверил.

Мама осталась без слов от удивления.

— Потом меня забрали от твоей груди, и это тоже вызвало боль. Затем меня отдали в детский сад и забрали тебя. Этот жестокий мир украл у меня самое дорогое – тебя. С тех пор я одинок и остался только с воспоминанием о тебе.

Я больше не мог продолжать разговор и замолчал. Мама подошла ко мне и обняла меня, целуя в лоб и гладя по голове. Я ответил ей поцелуем. Мы промолчали некоторое время.

— Теперь я понимаю, почему люди забывают об этом: так проще. Ты не знаешь, что потерял. Ты не хочешь вернуться в место, где был твой рай. А тетя Женя, мама... Она помогла мне ощутить это снова. Она снова покормила меня своей нежностью. Она дала мне возможность на мгновение вернуться в то счастливое пристанище, из которого был изгнан...

Мама закрыла лицо руками и заплакала. Я гладил ее волосы и шептал: "Прости, мама!". Может быть, я зря всё рассказал ей, но как иначе быть?..

***

Мы находились на кухне у Женьки и пили чай. Просто чтобы разрядить напряжение между нами. Обе мы были не в своей тарелке. Женя скрывала свой испуганный взгляд и сидела напряженно, сложив руки, словно ожидая удара. Я поднялась, подошла к ней сзади и погладила по голове, а затем поцеловала в затылок.

— Жень, я не обвиняю тебя ни в чем, правда!

Она порывисто встала, с облегчением и благодарностью глядя на меня, и мы обнялись.

— Если можно... Расскажешь мне про Павлика? – спросила я.

Мы сели на диван в комнате, полной самых разнообразных растений. Вьющихся и обычных, стоящих там и сям в горшочках. Они гасили яркий солнечный свет южной стороны, на которое выходило окно.

— Мы встретились здесь, не далеко, у школы. Он помог мне дотащить сумку. Я давно его не видела, он так вырос и возмужал...

Она осеклась и бросила на меня осторожный взгляд.

— Но в ту первую встречу он показался мне каким-то потерянным. Одиноким, что ли. Смотрел как бы внутрь себя. Печаль, отрешённость и какая-то растерянность во взгляде. А дальше...

Она замялась, подбирая слова.

— Он почувствовал, что я ощутила и поняла его состояние. Поняла не так, как это мог бы понять любой наблюдательный человек, а прочувствовала его одиночество, потянулась ему навстречу в сочувствии и любви.

Она опять съёжилась и бросила на меня взгляд искоса.

— Материнской любви. Я вела себя с ним, как с ребёнком, и он буквально растаял от моей ласки. Нет, понимаешь, это не было инфантильностью с его стороны. Он как будто возвращался в своё детство, купался в нём, а я помогала ему ощутить это. Для него это было как вспоминание прошедшего. Он нормальный молодой человек, и в следующую встречу он вёл себя со мной как мужчина. Опытный, нежный, бережный, который стремится подарить тебе радость физической любви.

Она остановилась, нервно потирая тыльные стороны ладоней и избегая смотреть на меня. Я почувствовала, как у меня начали пылать щёки.

— Ты упомянула о предстоящей встрече. Ты запросила его к себе?

— Нет-нет! – быстро ответила она – Он сам позвонил и попросил разрешения прийти и извиниться...

Она замолчала.

— Извиниться? За что?

На этот раз она стала краснеть.

— Наташа, я не могу говорить об этом, это... Это очень личное. Его чувство вины было притворным, точнее, это было проявление его чрезмерной заботы ко мне. Если ты так настаиваешь, то он извинялся за естественную реакцию мужского организма на нашу последнюю встречу.

Мы обе сидели с ярко покрасневшими щеками и бросали друг на друга быстрые взгляды.

— Жень, ты искусница говорить двусмысленно. Ведь это мой сын. И «очень личное» между ним и тобой меня очень беспокоит.

— Наташа, я же замечаю, что тебя уже тревожит его отношение ко мне. Если я поделюсь с тобой всеми подробностями, это только ухудшит ситуацию.

— Я тревожусь?! Тревожусь из-за того, чем вы занимались здесь?

— А ты что, знаешь, чем мы занимались?

— Конечно, знаю. Вы читали Библию вслух, не иначе.

— Нет. Ты тревожишься за то, что я первая проявила материнскую любовь к Паше, а не ты! – Выпалила она.

Я резко встала.

— «Материнская любовь»?! Это какая-то такая материнская любовь, о которой тебе даже стыдно говорить?

Женя быстро встала и миролюбиво обняла меня.

— Наташа, не надо так. Мы разругаемся до чертиков, и от этого только всем будет хуже. Если хочешь, я расскажу тебе все. Но подумай хорошенько, как ты будешь воспринимать все эти интимные подробности. Зачем они тебе?

Она настойчиво посадила меня на диван.

— Пожалуйста, не считай меня врагом, ни для тебя, ни для Паши. Просто представь себе, что я – это ты. Разве ты смогла бы причинить вред своему сыну? И как ты думаешь, сможешь ли рассказать все это самой себе? А ведь Павлик для меня – как собственный ребенок.

Она пристально посмотрела мне в глаза.

— Единственное отличие меня от тебя в том, что я могу позволить себе с Павликом то, что ты не можешь позволить себе. Ты же всё понимаешь. Разве я не права? И получается, что ты злишься на меня именно за это: я могу себе позволить, а ты – нет.

Она буквально раздавила меня своей логикой. Я откинулась на спинку дивана, чувствуя какую-то безнадёжную пустоту внутри.

— Тебя послушать, так я ущербная мать по сравнению с тобой. Этак любая баба может соблазнить моего сына и качать свои материнские права.

— Любая? – болезненно усмехнулась Женя – А многим бабам до сих пор удалось соблазнить твоего сына?

Она примирительно наклонилась ко мне.

— Наташа, я понимаю тебя лучше, чем кто-либо. Но и ты пойми своего сына. Он уже взрослый мальчик, и ему иногда нужна женщина. Павлику нужна умная, ласковая и опытная женщина. И он инстинктивно ищет такую. У него в душе травма, полученная в детсадике от одной испорченной девочки. Ты не знала об этом?

У меня всё сжалось внутри.

— Нет... Он никогда об этом не рассказывал. Я знаю только, что ходить в садик он не любил. Что там произошло?!

Женька с готовностью пересказала мне историю Павлика. Я выслушала её, уткнувшись лицом в ладони и кусая губы.

— Ему нужно было избавиться от застаревшего, засевшего глубоко в подсознание чувства стыда и вины. И я помогла ему в этом. Теперь хочешь узнать подробности того, как это у нас было, или представишь сама?

— Не надо! – вырвалось у меня – Ты права, Женя. Ты права... Прости.

Женя привлекла меня к себе и обнимала, гладя меня по голове, пока я не проревелась.

— Давай, подруга, выпьем, — вздохнула она и подвинула к столику бутылку ликера молочного цвета и две рюмки.

***

Мы неприметно, но достаточно сильно налегли на напиток. Ликер был сладким, приятным на вкус и как будто заглушал запах алкоголя. Я почувствовала приятную тяжесть и полное равнодушие к происходящему. Возможно, просто давно не испытывала такого эффекта от алкоголя. Я полулежала, упираясь в подушку, а рядом развалилась Женя. В отличие от меня, она начала говорить сочными словами. Она обняла меня и мечтательным голосом сказала:

— Вспомнила я тот момент, когда маленький Павлик сосал у меня грудь. У меня было много молока, а он приставал ко мне как вампирчик, довольно чавкал и освобождал от напряжения в груди. Это было так приятно! Мне ещё приходило в голову: вырастет он красавцем, всех девушек сведет с ума. Я даже не могла предположить, что... Сама стану одной из этих девушек! Наташ, ты слышишь? Да... Когда Павлик пришёл ко мне, всплыли воспоминания о тех временах, когда я была молода. Мне захотелось вернуть то, что было. И Павлику тоже. Я сидела здесь, на этом диване, обнимала его и кормила грудью. Наташа, какое это непередаваемое ощущение! Молока конечно уже нет, но чувствительные соски реагируют на каждое прикосновение. Я ощущаю его губы, язык; Паша играет вопросительным ртом со мной, не подозревая о наслаждении и страдании, ведь он уже взрослый, у него сильные челюсти и зубы, которыми он иногда кусает. Я испытываю неподражаемое сексуальное удовольствие. Подожди-ка...

Она без церемоний снимает у меня свитер, а я только слабо двигаю губами.

— Женька, ты что делаешь... Перестань...

Она довольно грубо раздевает меня до пояса. Не успеваю сообразить ничего, как она берёт мою грудь и начинает сосать.

— Женька!..

Не хватает сил оттолкнуть её голову от себя. Упираюсь её в плечи, но руки бессильно падают. Внезапно, возможно, это следствие опьянения, но я чувствую, как моё тело сверху донизу пронзает нерв сексуально окрашенного чувства. Её руки лапают и мнут мои обе груди.

— Представь, что это делает Паша! – пьяно говорит она, отрываясь на миг от меня, и продолжает вновь.

Я изнемогаю от действий своей старательной мучительницы. Какая-то часть моего сознания поражается тому, до чего могут дойти две пьяные женщины. Ну да, представляю, что чувствовала моя подруга, когда совращала моего Павлика. Это мой Павлик, змея, и я кормила его своей грудью! Она отрывается, и продолжает терзать мою грудь. Уткнувшись лбом мне в висок, говорит мне прямо в ухо:

— Павлик лежит у меня на руках, обнажённый, как младенец. У него мускулистая грудь и живот, который напрягается, когда я провожу по нему ладонью. Я двигаюсь ниже, там жёсткая щёточка волос, затем...

Она делает паузу, жарко дышит мне в щёку запахом ликёра и продолжает:

— Ленка в детстве была худенькая, ела мало, а Павлик это дело наоборот, любил. Я положу его на спинку, сама наклонюсь над его ножками, он безошибочно хватает почти полную грудь и сосёт, а я беру в рот его писюн. Ты пробовала так? Он сосёт меня, а я его. Это так необычно, так возбуждающе. Ты пробовала так?

— Если бы я только знала, что ты с ним творишь, извращенка!

— Ну, он же малыш, он ничего не запомнит. А мне приятно.

— «Не запомнит»?! – вырывается у меня, и я сразу кусаю себя за губу. Женька ведь не знает, ЧТО он помнит...

У меня вырывается стон.

— Однажды он мне даже написал в рот! – довольно смеется Женька – Его член поднялся и обдал меня в рот горячей соленой струей. У меня было ощущение, что парень кончил во мне.

— Мне страшно даже представить, что ты делала с ним на вашей последней встрече. Ты что, решила его полностью развратить? – вырывается у меня.

— Да нет... Я, конечно, не удержалась от того, чтобы поиграть с ним, погладить, взять в руку... Знаешь, у меня очень давно не было такого. Он был такой твердый, горячий, он просто истекал любовным соком...

— Прошу тебя, хватит уже!

— Парень был очень возбужденным. Так приятно осознавать свою способность завести молодого человека! Ты этого не поймешь.

— Я больше не хочу слушать! – говорю я и пытаюсь встать, но у меня это не получается.

Женька удерживает меня.

— Ведь ты сама хотела знать подробности, так что слушай.

Она выпрямляется, красиво подпирает подбородок запястьем и совместно со своей прической и жемчужным ожерельем начинает напоминать поэтессу эпохи декаданса. Закрывает глаза и, вздыхая, продолжает мечтательно:

— Павлик был таким нежным со мной! Ты не представляешь. Видишь мою кровать? Мы стояли рядом с ней обнаженные, напротив друг друга. Он прижал меня к себе, но полностью соприкоснуться наших тел помешал его... помешало его возбуждение. Его руки скользили по мне, а мое тело откликалось вспышками удовольствия от этих ласк и какой-то внутренней дрожью. И я словно закипала снизу от неспешного жара, который подступал и охватывал меня. У меня очень давно не было мужчины, а теперь меня держит в руках красивый юноша, стройный и мускулистый как Аполлон. Он целует меня в шею, его поцелуи жгут меня как пчелы. Затем его руки перестали двигаться по мне и легли на мои бедра сбоку. Это был некий сигнал, который завел меня окончательно, я уже хотела его страстным желанием весенней кошки. Если бы мы продолжали так стоять, то я наверное полезла бы на него как обезумевшая. Как будто почувствовав это, он поднял меня и осторожно положил на кровать.

Женя потянулась к столику, достала длинную сигарету с мундштуком и закурила, медленно пуская дым, что сделало её ещё более похожей на эмансипированную поэтессу эпохи Блока. Она попыталась что-то сказать, делая жесты своей сигаретой, но кроме этих жестов ничего не последовало, словно она пыталась, но не могла выразить некую свою мысль в стихотворной форме.

— Не могу передать своё состояние. Я не была просто одинокой женщиной, которая дорвалась до секса. Ведь Павлик для меня не просто какой-то абстрактный мужчина, я воспринимаю его как сына. И осознание того, что происходит между нами, осознание недопустимого, запретного, придавало всему необычайный привкус. Павлик ведь тоже не просто юноша, пылающий вожделением. Он наслаждался близостью со мной, как с родным ему человеком...

Она склонилась ко мне и буквально прокричала мне в лицо:

— Как с тобой! Ты понимаешь это?! КАК С ТОБОЙ!

— Это безумие, - только и смогла выдавить я – Ты сумасшедшая нимфоманка.

— Ты не права, - спокойно возразила Женя, затягиваясь – во-первых, я не нимфоманка...

Она потёрла лоб, собирая воедино разбежавшиеся мысли.

— Я даже не знаю, кому больше завидовать, себе или тебе, - произнесла она наконец.

— Да? А мне-то за что?

Женя погасила недокуренную сигарету.

— Подвинься-ка.

Она прикорнула рядом со мной.

— За то, что ты можешь испытать нечто подобное. Но гораздо более волнующее и изысканное. Подарить Паше себя.

— Ну, всё! Я пойду. Пусти.

Я сделала очередную попытку подняться с дивана, но Женя оказалась сильнее и в конце концов прижала меня к подушкам, навалившись на меня всем телом. Мы обе тяжело дышали, утомлённые борьбой и слабостью в теле от выпитого алкоголя.

— Наташка, ты такая наивная. Ох, какая же ты наивная!

В следующую секунду ее губы прикоснулись к моим, и я была потрясена происходящим. Ее страстный поцелуй заставил меня отвечать на каждое движение ее губ и языка, в то время как мой разум не мог понять, что происходит. Что она делает?! Что я делаю?! На эти вопросы не было ответа.

Ее рука нагло проникла между моих ног.

— Ты же не лесбиянка, Наташка. Почему тогда ты возбуждена? А я скажу тебе почему. Потому что представить своего собственного сына как источник физического удовольствия – это вызывает изощренное возбуждение. Но знаешь... Я не буду ничего объяснять. Прочувствуй все сама.

***

Я проиграла. Во всех отношениях я проиграла Женьке. Как это случилось, что Павел доверил ей свою историю о "игре для взрослых"? Ей, а не мне! Это только подтверждало, что Женя ближе к моему сыну, чем я, его мать. Я не была достаточно близка к нему. Но с другой стороны, он рассказал мне о своем рождении. Он рассказал только мне в тот единственный момент, когда я решила заговорить с ним. Единственный раз, когда я уделила ему внимание! Было горько осознавать это. Кажется, мы жили рядом как чужие люди, не интересуясь друг другом. Нет, не так. Я не проявляла интереса к нему, была холодной и безразличной. Я могла вспомнить несколько застенчивых попыток привлечь мое внимание со стороны сына, на которые я не отреагировала никак. И теперь, когда у сына вырвались наружу его скрытые эмоции и проблемы, я, наконец-то поняла, о чем он говорил, говоря о "обокрадывании".

Моя давняя подруга Женька с характерной для неё беспощадной ясностью высветила истинное положение вещей, с которыми я, тем не менее, не могла смириться. Смириться прежде всего с тем, что Женя объективно ближе к моему сыну, чем я. Самой страшное было в том, что я ревновала её к сыну, ревновала – страшно сказать – к тому, что у неё с Павликом были интимные отношения. С моим Павликом! С моим!!

Я не ревновала бы так своего сына к снохе, будь он женат. Но Женя, его молочная мать, моя ровесница! Я воспринимаю её как конкурентку, и выносить это есть сущее мучение. Мучение - осознавать себя какой-то суррогатной матерью. Это при том, что именно Женя была эрзац-матерью, а не я. Я – настоящая!

***

Со мной происходит странное, восприятие смещается так, что я порой не узнаю себя. Возникает сомнение, со мной ли это происходит? Моя любовь к сыну принимает неожиданную окраску и звучание. Иногда мне кажется, что я сливаюсь с ним, настолько я хорошо его понимаю, или по крайней мере, стремлюсь к этому. С Павликом тоже происходят изменения. Он стал значительно мягче и внимательнее ко мне, и вместе с тем, он словно бы стесняется меня. С одной стороны, мы стали внимательнее друг к другу, с другой – стали словно опасаться чего-то. Я долго размышляла над этим, и наконец, до меня дошло, что мы ведём себя как двое влюблённых, которые испытывают взаимное влечение, и в то же время не решаются раскрыть свои чувства другому. Из-за чего? Это недоверие? Нет, это страх. Страх переступить невидимый барьер, установленный стереотипами, нашим воспитанием, всем окружающим обществом. Как преодолеть этот барьер без риска скатиться в бездарную пошлость, в унижение, в сожаления и стыд? Есть только один способ для этого: переключение реальности. Я так это называю. Я внезапно поняла, что во мне борются две личности, которые совершенно по-разному воспринимают действительность. Они борются друг с другом и страдают от этого. А ведь просто не нужно этого, можно обойтись без войны.

Ночью рядом с супругом засыпает вся тактичная Наташа. А просыпается великолепная, дерзкая и презирающая все ограничения Кейт. Она осторожно поднимается, внимательно глядит на спящего мужа Наташи, испытывая приятное покалывание в груди от мыслей и желаний, которые теперь получат свободу. Кейт снимает свою длинную ночную рубашку и надевает узкую и короткую шелковую комбинацию. Тихонько, как кошка, выскальзывает из комнаты и осторожно открывает дверь в спальню сына Наташи. С такой же бесшумностью она заходит внутрь, закрывает дверь и, сложив руки за спиной, прислоняется к косяку двери, глядя на Павла. В это время Наташа из глубин своего сознания наблюдает за всем этим со страхом.

***

Павел спит очень чутко по сравнению с мужем. Когда я вошла и стала у двери в своём провокационном полунагом виде, он проснулся и широко открыл глаза. Мы некоторое время молча смотрели друг на друга. Не знаю, что он думал, но его явно поразило происходящее. Через некоторое время он пришёл в себя и медленно подошёл ко мне. Мы стояли в нескольких сантиметрах друг от друга. Между нами была полумрак и тишина. И ещё невидимая граница. Граница запретного. Нас связывали только наши глаза, в которых мы пытались прочитать, что нас ждёт.

Я увидела, как его дыхание задрожало, и он почти судорожно глотнул слюну. Его губы дернулись, но он не издал ни звука. "Если тебе нужна женщина, Паша, то она здесь" - кричали мои глаза. Глаза Павла молчали, в них не было мыслей, потому что его мир остановился. Мы продолжали смотреть друг на друга в глаза и проходить через тысячелетия. Затем я повернулась и тихонько вышла из комнаты.

Кейт в спальне переоделась и заснула. Утром проснулась Наташа, которая вела себя с Павлом так, как будто ничего не произошло. Когда она увидела, как на неё смотрит Павел, пристально, удивлённо, не зная, как себя вести с ней, она подошла, внимательно заглядывая ему в лицо:

— Павлик, что случилось? Ты не заболел? – спросила она заботливо, пробуя его лоб.

— Ммм...

Он опустил свой ошарашенный взгляд.

— Мне кажется, что заболел. Я не знаю...

— Я тебе дам арбидольчику. И эхиноцеи заварю.

— Мам, нет... У меня нет температуры, это пройдёт, я думаю...

И снова его взгляд, растерянный, непонимающий, который он опустил, не выдержав пристального взгляда матери.

— Ну, смотри! А лучше бы ты выпил лекарство.

Наконец, через пару дней, он всё-таки не выдерживает, подходит ко мне и спрашивает напрямик:

— Мама. Ты приходила ко мне ночью. Зачем?

— Я приходила к тебе ночью? Ну, если приду ещё, то спроси зачем, - засмеялась она.

Надо было видеть его лицо.

***

В этот раз, когда я вошла ночью, он быстро поднялся с дивана и подошёл ко мне.

— Ты велела мне спросить, зачем ты пришла, - произнёс он, стоя напротив, напряжённо глядя на меня.

— Зачем пришла? Мне уйти?

— Нннет... Нет! Прости, я просто дурак, проговорил он торопливо – Я просто... Я просто не верю происходящему.

— Я люблю тебя, - произнесла я – Люблю больше, чем кто бы то ни был. Больше тёти Жени.

— Он закрыл глаза и издал мучительный стон.

— Боже, какой же я дурак!

— Ты говорил, у тебя отняли меня? Видишь, я вернулась к тебе.

Он протянул руку и завороженно смотрел, как она касается моего локона, скользит кончиками пальцев по щеке, шее, обнажённому плечу.

— Такого не может быть, - произнес он в конце концов.

— Я настоящая, - заверила я его шепотом.

— Он смотрел на меня счастливыми глазами, светящимися даже во тьме.

— Мама... – произнес он мечтательно – Ты же знаешь, я помню многое. Я помню, как твое лицо склонялось надо мной, и я точно ощущал твой запах, я помню такие живые ощущения от твоего лица и волос... Твои волосы пахли немного по-другому, и они щекотали мою кожу... Ты не представляешь, как это было счастливо!..

Его тело невольно подалось ко мне.

— Положись в кровать, - попросила я его потихоньку.

Я медленно приближаюсь к нему, лежащему на спине. У него прекрасное молодое тело, мышцы напряжены и почти полностью обнажены, так что я могу его рассмотреть впервые. Садуюсь на самый край кровати и приближаюсь к его лицу так близко, что чувствую его дыхание. Целую его лоб, глаза, нос...

— Вот так?

— Да! Как здорово!.. Но я не знал тогда, что можно так...

Он осторожно удерживает меня за шею и, приподнимаясь, притискивается губами к моему веку, затем к другому. С закрытыми глазами я подставляю лицо под его поцелуи. Такие поцелуи раньше были невозможны, но сейчас...

— Что может выразить благодарность к тебе, источнику моей жизни! – прозвучало в тишине.

Дальнейшее было странной игрой, в которой мы как бы играли и боролись за возможность поцеловать лицо другого. В конечном итоге, подчиняясь силе его рук, я уступила ему это право. Пассивная роль ребенка, которого целует любящая мама, уже не устраивала его. Он отодвинулся назад, приглашающе притянул меня к себе и я легла рядом. В спальне рядом с мужем остывало место, где лежала Наташа, а здесь происходило невероятное, в котором я лежу в постели со своим сыном. Если бы прямо сейчас вошел муж и увидел нас, я даже не представляю, какая это была бы катастрофа. От осознания этого меня тревожно сжало в животе, и адреналин, который захлестнул меня, заставил меня сладостно дрожать от ощущения бесконечной опасности.

Я ничего не делала, просто лежала и ждала, отдав инициативу в руки Паши. Павлик мягко обнял меня, придвинулся и принялся целовать моё лицо, затем шею под ухом, при этом навалившись на меня. Я слышала его учащающееся дыхание, и слышала собственное, такое же частое. Наша произошедшая близость, открывшая путь к этим нескромным поцелуям, сделала нас похожими на любовников, а не на маму с сыном. Проснувшаяся во мне Наташа с возмущением кричала, что мы не можем быть любовниками, это пошло и грязно. «Любовь не может быть пошлой и грязной! » - возразила Кейт и оголила плечо для нисходящей дорожки поцелуев. Да, мальчик обращался со мной, как с женщиной. Но ведь ему и нужна была женщина! И тут я поняла, что совершаю ошибку своим пассивным поведением. Он – мой ребёнок. И он получит от меня лишь то, что я ему дам, а не то, что он хочет. Воспитание в том и заключается.

Паша застыл, прижавшись губами к моему плечу около шеи. Я приподнялась и опрокинула его на спину, склонившись над ним. Ты – мой, ты принадлежишь мне, а не наоборот. Я вновь приблизила к нему лицо. Он глядел на меня не двигаясь. В следующее мгновение мои волосы щекотали его грудь, а мои губы захватили его отвердевший сосок. Затем другой. Он болезненно ахнул.

— Та девочка в садике делала так же? – спросила я, отпуская его.

— Мама, откуда ты...

— А что она ещё делала? – перебила его я – Скажи мне, - продолжала я, наклоняясь над его лицом.

— Мама! – воскликнул он тихим, но паническим голосом.

— Ну, скажи же, я должна знать, - сказала я иезуитским тоном, дыша ему в лицо.

За окном неожиданно погас фонарь, и мы медленно погрузились на самое дно обступившей нас тьмы.

Октябрь 2019.

Кейт Миранда.

mir-and-a@yandex. ru