Вторая любовь. Из сборника Читать рассказы про любовь Часть 4

Прошла неделя перед Американским Днем Благодарения. Теперь деревья стояли без листьев, ночи стали длинными, а зима быстро приближалась к долине Гудзон. Наш двигатель был собран и помещен в специальную раму для испытаний. (Я не придумывал ей имя "Персефона", но для меня она всегда была женственной.) Мы активно тестировали компоненты, составляли и проходили чек-листы и на самом деле надеялись запустить его на следующей неделе. Рама для испытаний выдерживала тягу до 36 тонн, и мы знали, что если дать ему полную мощность, то "Персефона" справится с этим без проблем.

Новость о посещении лаборатории Президентом университета вместе с членами военной проектной группы не вызвала радости. Во-первых, мы не хотели отвлекаться от работы. И что еще хуже - мы не знали, что она может сказать или предпринять. Хорошо, это не так точно. У меня была идея, я только надеялся, что ошибаюсь.

Но, к сожалению, я не ошибался. Военная команда оценила нашу работу и университет получил премию за завершение грантового проекта с соблюдением бюджета, требований и в кратчайшие сроки. Однако они забирали проект обратно к себе. Прямо сейчас. В то время как она говорила, у дверей находилась военная охрана, которая стирала все данные проекта с наших ноутбуков и телефонов и запрещала доступ к нашему зданию после того, как мы уйдем в этот день.

Мы молчали от изумления. Лиза выглядела так, будто скоро заплачет. Я никогда не подвергал авторитеты сомнению, но глядя на поникшие плечи и опущенные головы своей команды, решил попытаться хотя бы что-то предпринять. Я встал.

— Уважаемая Президент, уважаемые господа. Этот проект полностью отражает нашу команду. Когда мы столкнулись с необходимостью провести сложный редизайн, команда вложила еще больше усилий. Всю эту информацию вы уже знаете из докладов, которые я вам предоставил.

— Мы осознаем ваш труд и старания, Макдональд. Как я уже говорила ранее, вы можете быть уверены, что ваши люди получат компенсацию. Что у вас есть еще сказать?

— Дело не только в финансовой стороне, мадам. Этот проект для нас стал личным делом. Невозможно работать так долго и настолько интенсивно над чем-то без того, чтобы это не проникло в нашу жизнь. Он стал не просто очередным проектом.

— Он? — перебил меня другой сотрудник.

— Да, сэр. Речь идет о корабле. В конечном счете, мы вложили в него так много энергии и времени, но так и не видим его потенциала и способностей — то, ради чего мы его создавали... Сэр, есть ли возможность продолжать работу до того момента, когда он будет готов загореться? Хотя бы один раз увидеть его в действии? Вы можете оставаться здесь с охраной и выполнять все необходимое, но мы достигли такого прогресса. Пожалуйста, позвольте нам сделать последний шаг и по-настоящему "потанцевать" с ним.

Офицеры обсудили это около двадцати минут, а затем согласились на нашу просьбу. Безопасность будет строго контролироваться. Ноутбуки и другие устройства должны оставаться в защищенной зоне под замком при выходе из помещения. Это нас устроило — все понимали, что нам не придется часто возвращаться домой в ближайшие несколько дней. Затем руководство ушло, моя команда тепло меня поздравила, и мы приступили к работе. Я проверил, чтобы каждый член команды выполнял все меры безопасности — я не хотел сталкиваться с какими-либо проблемами. Неожиданным результатом стало то, что даже охранники заразились нашим энтузиазмом. Через несколько дней им также хотелось увидеть, как "загорается" Персефона, как и нам.

Вторник перед Днем благодарения был большим днем. Мы потратили утро на последние детали и тестирование, стараясь не выглядеть нервными. Думаю, это нам не удалось: я видел, как один из охранников, ростом должно быть метр девяносто восемь, и весом сто двадцать два килограмма, обнял за плечи одного из моих тощих маленьких гениев.

— Никто не волнуется, — сказал он этим своим глубоким рокочущим голосом. — Она загорится хорошо. Вы будете ею гордиться.

В 13:16 по восточному стандартному времени она сделала именно это. Она ожила, заглушив наши возгласы. Мы постепенно довели ее до половинной мощности, давали ей гореть несколько минут, измерили тягу — почти восемнадцать тонн, а затем выключили ее. Она израсходовала немного больше топлива, чем мы ожидали, но это не было необычным для прототипа двигателя. Персефона была настоящим живым двигателем. Она произнесла свои первые сильные слова. И за это она больше не была нашей: теперь она принадлежала другим.

Дальше все пошло на спад. Мы сдали ключи, значки и ноутбуки, почистили телефоны и планшеты и в последний раз покинули старый манеж. Было немного слез, но не много. Мы слишком устали. Я выходил последним. Меня ждала Президент. Она поблагодарила меня, сказав, что я нахожусь в оплачиваемом отпуске до конца семестра (всего две недели), и добавила, что им требуется, чтобы до Рождества я покинул свою квартиру.

Две мои большие любви — моя жена и мой двигатель — теперь принадлежали другим. Я чувствовал себя таким же одиноким и заброшенным, как и до встречи с Карен. Не знаю, что бы я делал, если бы не Лиза. Она и несколько друзей всегда были волонтерами в Армии спасения в День благодарения, и она предложила сне присоединиться к ним. Мы весь день упорно потрудились, и я осознал, что мои перспективы не так уж плохи, поскольку у других — гораздо хуже.

На следующий день мы решили, что наши квартиры сильно запущены из-за нашего полного игнорирования их состояния в последние несколько недель. Понадобилась полная уборка. Мне сказали, что это будет групповой проект: я, Лиза и ее подруга Джен. Мы провели время весело: Джен не позволяла нам разговаривать о ракетных двигателях или художниках из Франции и Канады, и когда мы закончили, квартиры выглядели отлично.

В субботу мы провели последний обед вместе, а Лиза помогала мне в последний раз. Это было сладко-горько: она стала как хороший друг и очень компетентный помощник по работе. Она была возбуждена - ее отношения с Джен продолжались уже два месяца и становились все прочнее каждый день.

— Видимо потому, что тебя никогда не было рядом с ней, ты всегда был занят своими делами,— подразнил я ее. Она засмеялась и стала серьезной.

— Мы оба сильно изменились,— сказала она. — Я думаю, я стала более устойчивой. Теперь, когда проект с двигателем завершен, мы увидим, как все будет работать. И ты стал лучше заботиться о себе. Я думаю, что теперь могу полностью доверять тебе.

Я сказал Лизе, что было приятно работать с ней и что она была отличным другом. Буду скучать по ней и желаю ей всего наилучшего. Она встала и задумчиво посмотрела на меня.

— Никогда не думала, что скажу это, но если бы когда-нибудь я решила поменять команду, то только ради тебя,— прошептала она и поцеловала меня в лоб. — Давай будем поддерживать связь,— добавила она и повернулась на своих длинных ногах, уходя и оставляя меня без слов.

Приходилось определяться с жильем, и совсем скоро. Жить одному, возможно, не было бы моим первым выбором, но теперь я знал, что могу это сделать. Также я знал, что не смогу выжить, живя с Карен, если она все еще будет «безумно любить» Филиппа, как сказала Сара-Мари. Нам надо было поговорить. Я набирался сил, чтобы позвонить ей, когда мне позвонили еще раз.

Джим Леверетт был одним из офицеров «Айка», а после войны ушел в частный бизнес. Он слышал, что я как бы свободен после завершения крупного проекта.

— Кто тебе это сказал? — спросил я.

— Эээ, маленькая птичка.

— А, значит, военная безопасность все еще...

— Нормальная ситуация, — усмехнулся он. — Я мог бы добавить, что та же самая маленькая птичка, что очень впечатлена тобой, сказала мне, что ты мог бы заинтересоваться сменой обстановки. Ты когда-нибудь думал о том, чтобы работать на себя?

— О чем это ты?

Он был переведен в руководство Дженерал Электрик Авиэйшен в Цинциннати, и ему было поручено собрать команду специалистов по большим реактивным двигателям. Леверетт наверняка хотел меня, и, если некоторым из моих гениев реактивные двигатели въелись в кровь, он хотел бы также и их.

— Это большой шаг. Когда требуется дать ответ?

— Пятого декабря.

— Это скоро.

— Мы хотели бы, чтобы ты занял это место к началу года. Слушай, а давай мне свой адрес электронной почты, и я пришлю тебе наше предложение. Это сэкономит время и ответит на многие твои вопросы.

Я согласился и сел, чтобы подумать.

Я — насквозь житель Нью-Йорка. Я побывал во многих местах, но долина Гудзона — мое самое любимое место во всем мире. Я бы не хотел отсюда уезжать. Университет поступил со мной справедливо, но я знал, что они вытурят меня в мгновение ока, если это будет отвечать их интересам, поэтому не чувствовал перед ними ответственности. Потом был дом. Когда мы его покупали, я думал об этом как об огромной ветхой денежной яме, намного большей, чем нам когда-либо понадобиться, и ради которой нужно работать больше, чем мы могли бы. Я купил его потому, что он понравился Карен. Затем мы работали над ним, инвестировали в него и сделали его своим. Дом больше не был ее, он был нашим, таким же уникальным, как и все остальное в нашем браке. Я могу честно сказать, что полюбил его. Тогда он, казалось, был счастлив принять семью Дю Монт, точно так же как Карен была счастлива приветствовать ЕГО в своей главной спальне. Было ли что-нибудь, что я любил, и что он еще не украл и не осквернил?

Турбореактивные моторы. Моторы на реактивном принципе. Моя семья отобрала у меня Персефону, но были и другие автомобили. Я стал более благосклонно относиться к предложению компании Дженерал Электрик. Это означало бы сохранить то, что мне дорого, но также давало возможность построить новое на том, с чем Дю Монт никогда не связывался. Однако сперва мне нужно поговорить с Карен. Я позвонил ей для назначения встречи.

— Тебе не нужно договариваться о встрече, Роб. Это твой дом; я - твоя жена, и ты можешь приходить и говорить в любое время.

— В прошлый раз, когда я пытался это сделать, ты сказала, что сейчас не самый удобный момент. Я не хочу рисковать быть прерванным и нуждаюсь в полном внимании.

Мы договорились о следующем вечере.

***

Я переступил через порог. Карен уже ждала меня; она провела меня к небольшому столику рядом с кухней. Часть пятна от вина была удалена со стены, но я все еще видел его следы. Проходя мимо беспорядка, который постепенно превратился в памятную выставку Филиппа Дю Монт, я задумывался о том, было ли время, когда Карен столь же заинтересована в моей работе, как сейчас.

— Роб, прошло больше трех месяцев с того дня, как ты узнал о Филиппе и обо мне, — начала Карен. — Я открыто и честно рассказала тебе о всем произошедшем и о своих чувствах по этому поводу. Я не скрывала ничего от тебя. Ты прав, двадцать лет назад я лгала и утаивала информацию от тебя из любви и чтобы не причинить вреда. Но я понимаю, какие эмоции это вызывает у тебя. Все это уже прошло. Сейчас нельзя изменить прошлое, поэтому нет смысла цепляться за него. Нам нужно двигаться вперед, чтобы строить будущее. Я люблю тебя так же, как любила все эти двадцать пять лет, и так будет всегда. Ты был моей первой и последней любовью. Ты знаешь, чего я хочу: я хочу, чтобы ты вернулся домой ко мне, и хочу, чтобы мы вместе прожили старость. Итак, все зависит от тебя. А что мы будем делать? — Я заметил, что она не спросила меня о моих желаниях.

— Карен, когда ты рассказала мне о своем романе, то описали его так, словно это была история любви, красивый роман. Очевидно, ты до сих пор видишь это так. Чего ты не видишь или не хочешь признать, так это то, что когда ты начала историю любви с ним, ты закончила ее со мной. Я верю, что ты все еще любишь меня, но романтика, история любви, — все это было с ним, а не со мной, и так было двадцать лет.

— Роб, я все время говорю тебе, что это неправда! После того как мы впервые были вместе, он сам сказал мне, что я должна вернуться к мужу и заняться любовью с ним. Я так и сделала. Он никогда не просил меня бросил тебя. Он не стал бы. Он все это время был моей второй любовью.

Ну да, именно поэтому, после того как взял Карен, он отправил ее домой, чтобы подарить мне возможность поплескаться в его сперме, утвердив себя как ее главного любовника, сказав ей, что это не так. «Типично», — подумал я, — «говори одно, делай другое».

— Да, ты сказала это, но это никогда не было правдой, даже в самом начале. Задумайся на мгновение. Было ли когда-нибудь, когда ты была с ним, даже до того, как отправиться в его кровать, когда ты хотела, чтобы ты была вместо него со мной?

Карен быстро ответила:

— Много раз, когда я была с ним, мне хотелось, чтобы ты был с нами. Я часто думала о том, какие прекрасные мужчины вы оба. Я была и уверена сейчас, что вы бы полюбили друг друга, если бы ты дал ему шанс. Да, я часто думала о тебе, когда была с ним.

— Но ты никогда не хотела, чтобы я был там ВМЕСТО него.

— Нет, я не хотела его заменить, — она призналась с неохотой.

— А теперь скажи, когда случился тот первый день, когда ты легла со мной в нашу постель и пожалела, что рядом с тобой был я, а не он?

Карен опустила глаза на пол.

— Пожалуйста, не заставляй меня отвечать на этот вопрос. Это неважно, а для тебя только больно будет.

— Так это был именно тот день, когда ты впервые его увидела? — спросил я. Она неохотно кивнула. — Именно с этого дня он занял место в твоем сердце. Ты принадлежала ему полностью. Ты отказывалась мне во всем. — Я замолчал, когда пришла новая мысль. — Забавно, он никогда не был целиком твоим, точно так же как я. Ты предпочла его часть передо мной. Это не очень лестно.

— Я действительно так не думала, Роб.

— Я уверен, что ты так не думала. В конце концов, мне и не нужно было это узнавать. Ты сказала, что единственная ошибка, которую ты сделала, — это картина. Ты в это веришь?

— Ну, если бы не картина, ты бы никогда не узнал правду.

— Ты имеешь в виду, что я бы никогда не задумался о временах, когда ты была далеко от меня, о напряжении между мной и моими сыновьями после моего возвращения из Ирака и обо всех этих поездках в Монреаль на работу? Правильно. Мы оба знаем, какой я доверчивый, и я признаю свою глупость. С другой стороны, если бы ты привела Аврил сюда, рано или поздно она бы все рассказала. Главная причина того, что тебе удалось скрыть это от меня все эти годы — в том, что я любил тебя и полностью доверял. Ты знала об этом и использовала это против меня двадцать лет. Это цинично.

— Неужели ты действительно хотел бы узнать об этом раньше? Еще до того, как поехал в Ирак?

— Тысячу раз да. Намного легче начать сначала в тридцать, чем в пятьдесят.

— Так что, дошло уже до этого, не так ли? — Карен посмотрела на меня мягко и нежно, как она делала тысячи раз. От нее все еще учащался пульс. — Роб, ты меня любишь?

— Люблю.

— Тогда не можем ли мы как-то заставить это работать? Это то, чего я хочу больше всего на свете, и если ты любишь меня, а я люблю тебя, мы обязательно найдем способ.

Я вздохнул.

— Ты отдала ему, а он забрал, все что хотел от тебя: твой разум и тело, твое сердце и душу. Ты была его целиком и полностью, а я получил остатки. Даже его мать знает это, и очень этим гордится. Карен, я не вернусь за его объедками.

Карен решительно посмотрела на меня:

— Роб, даже если бы это было правдой, все это теперь в прошлом. Как я могу доказать тебе, что в этот момент, прямо сейчас, ты — первый в моем сердце, моя первая любовь?

— Ты можешь начать с сожжения картины.

— Нет! — Карен была в ужасе. С ее лица сошла краска. — Нет, Роб, подумай, о чем ты просишь! Это — великое произведение искусства; мир должен его увидеть. Ты не можешь этого желать.

Я грустно улыбнулся ей:

— Карен, может ли кто-нибудь взглянуть на эту картину и усомниться в том, что ты была его любовницей? Если ты любишь меня, зачем тебе унижать меня, храня ее в нашем доме, не говоря уже о том, чтобы показывать ее миру?

— Но это важно, Роб! Не только для меня, но и для Аврил тоже. Я знаю, что тебе будет больно, и мне очень жаль, но эта картина должна быть частью выставки. Должна! Роб, разве ты не любишь меня достаточно сильно, чтобы позволить мне сохранить ее и выставить? Я так сильно тебя люблю, разве я не могу сделать что-нибудь еще, чтобы доказать это?

— Как и следовало ожидать, — я сказал мягко и встал, чтобы уйти. — Прощай, Карен.

***

В ту ночь перед сном я плакал, что случилось впервые после похорон родителей. Когда проснулся, до меня наконец дошло, что наш брак с Карен уже не живет. Я позвонил Леверетту и сообщил ему о своем решении принять его предложение; переезжать я буду в декабре или начале января. Затем зашел к адвокату, который готовил завещание для меня, и попросил составить заявление о разводе.

Я полагал, что Карен просто выполнит формальности, но это оказалось не так. Когда мой адвокат сообщил мне о готовности документов, я взял их, подписал и позвонил Карен, чтобы договориться о встрече. Она спросила, не может ли к нам присоединиться Аврил? Я ответил, что это зависит от нее.

Медленно спускаясь с холма к тому месту, где когда-то был наш дом - возможно, в последний раз - я ходил вокруг, вдыхая свежий прохладный воздух и запах древесины из камина. Виды и ароматы вызывали воспоминания, теперь испорченные осознанием того, что все это было не таким, каким мне казалось. Наступило время.

Карен и Аврил сидели на диване. В камине горел огонь, рядом стояли знакомые новогодние украшения. Гостиная и столовая были забиты материалами для выставки, но старый дом все равно выглядел уютным и теплым, несмотря на абстрактное искусство. На Карен был новый свитер с новогодней тематикой, Рудольф с ярким красным носом оказался прямо на ее левой груди. Я позавидовал ему. Я рассказал им о предложении работы в Цинциннати, которое начинается в начале января, и о том, что я его принял.

— Но, Роб, я не могу уехать. Мы слишком заняты, и ты знаешь, что я не хочу покидать этот дом.

— Тебе и не требуется. — Я смотрел, как их лица осунулись, когда они все поняли. Я положил манильский конверт на журнальный столик.

— Это ходатайство о разводе. Я подписал его. Все, что тебе нужно, это отнести его в офис Джеймса и подписать. Там сделают нотариальное заверение, а потом он подаст его в суд. Здесь все подробно описано. Дом, в основном, оплачен, и я отдаю его тебе. Я оставляю тебе половину наших сбережений и все наши вложения. Я сохраняю свою пенсию и не буду вносить вклад в совместный счет после первого года. Ты можешь пригласить другого юриста просмотреть его, но я уверен, что он скажет тебе, что это честно.

Аврил нарушила молчание.

— Как ты смог это сделать? Как ты можешь быть таким жестоким? Таким бессердечным? Она отдала тебе двадцать пять лет, а ты выбросил их? Ты отбросил ее любовь к тебе из-за чего-то, что закончилось в прошлом?

Я покачал головой и обратился к жене:

— Карен, когда две недели назад пришел сюда, я искал способ заставить наш брак работать. Двадцать лет лжи, обмана и предательства — это слишком много, чтобы оставить позади, но если бы ты хоть немного извинилась за то, что сделала, я бы попробовал. Но ты не чувствуешь вины и не сожалеешь. Тебе жаль, что я все узнал, и ты сожалеешь, что твой роман причинил мне боль, но ты не сожалеешь о том, что сделала это. Если бы ты дала мне хоть какой-то признак, что я смогу вернуть себе то место, которое когда-то было в твоем сердце, я бы попытался сделать это, несмотря на все, что есть во мне. Вместо этого мы оба знаем, что это место стало его, с того дня как вы встретились, и теперь оно принадлежит ему, и будет его, пока ты не умрешь, несмотря на все, что я бы мог сделать. Вот почему никогда не будет «все в прошлом».

- Даже если это правда, Роб, и я не утверждаю, что это так, это не означает, что мои чувства к тебе изменились. Мы все еще можем создать что-то прекрасное вместе. Это может быть не все, чего ты желал или думал, что у нас было, но попробуй подумать о том, что мы могли бы получить в будущем, а не о потерях. Подумай о прекрасной семье, которая готова любить и принять тебя. Неужели с этими перспективами тебе будет хуже?

- Карен, ты значила для меня всё, единственное...

- Тогда почему ты бросил её и своих сыновей и ушел на войну? - прервала меня Аврил.

- Мы никогда об этом не говорили, верно? Я думаю, сейчас самое подходящее время. Вы обе говорите мне, что я подвел вас уйдя от вас. Но на самом деле уже год как ты принадлежала ему.

- Я собиралась расстаться с ним как я и говорила тебе,- немного резко ответила Карен.

- Это то, что ты говорила, но на самом деле ты ничего не предприняла. И единственная причина, по которой ты вообще задумалась об этом, была то, что боялась, что даже доверчивый Роб узнает всю правду. - В комнате воцарилась тишина. Я продолжил:

- Тот, кто хочет пойти на войну — глупец. Я точно этого не желал, как бы ты ни думала. Но каждый день я говорил себе, что должен выжить ради возвращения домой к Карен и нашим мальчикам. Я пережил все это только потому, что верил в то, что ты нуждаешься во мне. На самом деле ты уже нашла замену для меня и переместила его в нашу постель, в наш дом и в нашу семью еще до того как мой рейс покинул Ньюфаундленд. Единственное, чего от меня требовалось — это чтобы я оплачивал счета. Ты даже заставила меня содержать его, пока изменяла мне с ним...

— Ужасно, когда на тебе — кровь твоих товарищей по кораблю, твоей команды. Я испытывал это не раз. Вот почему я так отчаянно нуждался в тебе, когда вернулся домой. Я рассчитывал на тебя. Вместо этого ты была отстраненной и безразличной, а я не мог понять почему, но теперь знаю: ты инвестировала себя в кого-то еще. Он, как всегда, был первым.

— Там у меня была работа, и я хорошо справлялся с ней. Благодаря тому, что я делал, есть парни, которые выжили, чтобы вернуться домой к своим женам и детям. Я горжусь этим, хотя и знаю, что вы обе считаете это неудачей. Я просто надеюсь, что семьи, к которым они вернулись, были более верными и любящими, чем моя.

Мы просидели так несколько мгновений, ни одна женщина не встречалась со мной глазами.

— Что, если я не подпишу? — спросила Карен.

— Карен, наш брак окончен. На самом деле, он закончился с того дня, как я увидел эту картину, хотя ни один из нас не хотел этого признавать. Это — правда, независимо от того, подпишешь ли ты. Аврил, мы с тобой во многом не согласны, но я действительно благодарю тебя за то, что ты — подруга Карен. Я рад, что вы есть друг у друга.

— И что это должно значить? — захотела узнать Карен. Я улыбнулся:

— Мне очень жаль, но у мадам Сара-Мари длинные уши и свободный язык. Я остановлюсь на этом. — Аврил хихикнула, а Карен покраснела. Повисла неловкая тишина.

— Итак, вот как все закончилось? Ты настроен не понимать? Ты действительно сдаешься, уходишь от любви Карен? Сдерживая свою боль и свой гнев, и отбрасывая любовь двадцати пяти лет? Ты такой глупый? — Аврил казалась искренне грустной.

— Аврил, я думаю, ты не осознаешь этого. Ты не можешь представить себе, как это — узнать, что тебе намеренно лгали и изменяли в течение двадцати лет, узнать, что твоя абсолютная любовь и полное доверие были жестоко и цинично использованы против тебя. Что нет ничего, абсолютно ничего, что единственная женщина, которую ты когда-либо любил, сохранила только для тебя. Карен все еще его женщина и всегда будет. Каждый раз, когда есть выбор, она всегда выбирает его вместо меня. И всегда будет так делать. Я был ее первой любовью, он — ее последней и лучшей.

Я поднялся.

— Карену не нужно говорить мне свое решение, офис Джеймса сделает все за нее. — Я положил ключ от дома на конверт и направился к входной двери.

— Прощай, Аврил. Прощай, Карен.

***

Не было причин задерживаться в Олбани. Я доставил свою маленькую компанию мебели на склад, загрузил машину и отправился на запад. «Куин-Сити», как они его называют, расположен на берегу реки, с холмами и лесами, так что я не переезжал в Канзас или куда-то совсем незнакомое. Леверетт прожил там несколько лет, а я был не очень прихотливым, поэтому мы быстро нашли для меня квартиру и расставили мою мебель.

Я общался с Жоржем или с ним и Симоной, по крайней мере раз в неделю. Они жили в Оттаве, где он работал государственным инженером-строителем. Его нрав был очень похож на мой, и мы хорошо ладили. И все же я удивлен его предложению.

— Роб, нам нужно провести Рождество в Монреале, но на следующий день мы вернемся домой. Не хотел бы ты приехать на следующий день после Рождества и остаться до Нового года? У нас есть свободная комната, которую ты можешь занять. Она небольшая, но мы с Симоной и детьми очень хотели бы, чтобы ты побыл с нами и провел время с нашей семьей.

Я онемел. Симона включила громкую связь, чтобы убедить меня.

— Мы знаем, что праздничные дни для тебя будут тяжелыми, Роб. Ты можешь говорить о Карен или нет, как хочешь. В любом случае ты знаешь, ЧТО мы об этом думаем. Пожалуйста, приезжай, Роб.

Ну, я сказал, что буду, и они оба, казалось, этому обрадовались. Я ненадолго задумался, почему, но решил, что это не имеет значения. Это все еще оставляло меня в одиночестве на Рождество, но короткая беседа с Лизой (мы все еще поддерживали связь) напомнила мне, что мы делали на День Благодарения. Я позвонил в местную Армию спасения, и да, им и впрямь требовались добровольцы на Рождество.

Цинциннати — непростое место для незнакомцев, поэтому меня заставили загружать автомобили и фургоны, вместо того чтобы ездить с доставкой. Первые пару часов физический труд чувствовался хорошо, но после этого я начал ощущать свой возраст. Я знал, что этой ночью буду хорошо спать! У нас была довольно хорошая команда, если так можно выразиться. Когда мы прервались на обед и представились, то узнали, что среди нас — вице-президент Проктер энд Гэмбл, нападающий футбольной команды Калифорнийского университета, линейный электромонтер энергетической компании и я, все под командой этой резкой на язык небольшой рыжеволосой девушки. У нее мог быть любой возраст от двадцати пяти до пятидесяти, и какая бы у нее ни была фигура, она была полностью скрыта под ее зимней рабочей одеждой. Она точно знала, как все должно быть сделано, и не раздумывая говорила нам. И единственно достоинство, перевешивающее все недостатки, было в том, что она оказывалась права.

Футбольный нападающий задумался о причинах такой строгости во время Рождества. Ведь мы должны приносить утешение, радость и другие приятные вещи, верно? Вице-президент сказал, что слышалась информация о ее темном прошлом, где-то что-то пошло не так, но кажется, никто больше не знал подробностей. Конечно же, ей не задавали вопросов, особенно когда она выбрала этот момент, чтобы спросить: "Почему мы все еще бездействуем, пока дети ждут свое Рождество?"

— Потому что у нас нет возможности сделать что-то еще,— тихо пробормотал электрик линии передачи. Он произнес это слишком тихо для нее. По крайней мере, он надеялся на это. Но мне показалось, что я заметил уголок рта рыжеволосого солдата поднялся вверх. Хотя это было лишь мгновение.

Когда мы закончили работу, уже стемнело и мы устали от подъемов и спусков к потайной двери. Мы направились к входной двери, чтобы пожать руку и поздравить владельца заведения с Рождеством. Я пожал руки своим новым друзьям и сказал, что мы еще увидимся. И я был удивлен самому себе, обнаружив, что на самом деле надеюсь на это. И тут передо мной оказался наш работодатель.

— Ты новенький, верно?

— Да. — В то время я больше хотел принять горячий душ, чем разговаривать.

— Карла,— она протянула руку.

— Роб.

— Слушай, Роб, я хотела просто сказать спасибо. Мне было приятно работать с тобой. Ты ветеран?

— Действительно флотский.

— Я так и подумала. Видно, как ты относишься к порядку и дисциплине. Послушай, у тебя будет лишнее время для волонтерской работы? Мне нужна помощь в организации этого места. Не мог бы ты помогать раз в месяц или около того?

Я на мгновение задумался. Чему это могло помешать? Мне не требовалось планировать время для своей семьи, и я буду отдавать, как говорится. Я согласился, и мы обменялись номерами телефонов.

— С Рождеством, Роб.

— С Рождеством, Карли.

***

Я проследовал согласно своим инструкциям (для меня это — карты: никакого GPS, спасибо) к небольшому дому в довольно тесном жилом районе Оттавы. На вид ему было лет шестьдесят или около того, и он, очевидно, был построен по тому же плану, что и все другие дома в квартале, но был в хорошем, ухоженном состоянии и со вкусом оформлен по сезону. Он выглядел именно так: простой, неприхотливый семейный дом. Когда я вышел из машины и потянулся, то увидел, что передняя штора слегка сдвинулась, и из угла окна исчезло маленькое темноволосое лицо. Я улыбнулся. Сколько времени прошло, с тех пор как кто-нибудь, даже мой кот, смотрел в окно, ожидая моего прибытия?

Я перекинул сумку через плечо и пошел к двери. Она открылась прежде, чем я успел постучать. Все семеро улыбались, как будто на семейном портрете, хотя только днем вернулись из Монреаля. Девочки отнесли мою сумку в запасную спальню, а мальчики показали, где мыть посуду. У всех нас был долгий путь, поэтому мы немного поболтали, поделились домашним рождественским печеньем и легли спать.

На следующее утро я спустился рано, чтобы приготовить кофе. Пока он просачивался сквозь фильтр, я удовлетворенно смотрел в окно на двадцать сантиметров свежевыпавшего снега, который все еще быстро падал. Члены семьи стеклись, привлеченные утренним запахом кофе. Предложение Жоржа отправиться на санную горку в соседнем парке, было принято с радостью. Из подвала были доставлены пара длинных саней и те маленькие круглые санки, что мы называем летающими тарелками. Я помог мальчикам одеться, в то время как Жорж и Симона собирали Жоржетт, и мы поехали.

Громкий шум возбужденных детей затихал под мягким падением снега, не нарушая тишину окружающего пространства. Стефани старалась вести себя как ответственная старшая сестра и присоединиться к взрослым, пока Филипп не попал ее точным броском снежком, начав таким образом игру. На улице не было автомобилей, а она сама превратилась в покрытую снегом детскую площадку. Мы, трое взрослых, с удовлетворением следовали за ними, а Жоржетта выражала свое недовольство мямливыми словами. Я полагаю, она старалась убедить своего отца, что уже достаточно взрослая для участия в этой забаве.

Когда слеза скатилась по моей щеке, Симона это заметила.

— Что случилось, Роб?

Я видел сострадание в ее глазах и глазах ее мужа.

— Я был единственным ребенком в семье, — ответил я лишь частично. Они шли по обе стороны от меня и без слов обняли меня. Момент был грубо прерван, когда я получил по затылку что-то холодное и влажное. Я думаю, это была игривость Мари, потому что она смеялась громче всех и находилась ближе всех. Я захныкал и побежал за ней...

Весь день мы играли в прятки, снежки, катались на санках и ледянках. Нам было все равно на время - ни часов, ни телефона не было рядом. К нам присоединились другие семьи из округи. Мы строили снежные крепости, которые энергично атаковали и защищали, а затем спешно оставляли ради горячего какао и рождественских печений, предоставленных объединенной командой. Весьма скоро мы все оказались покрытыми снегом от головы до ног, усталые до мозга костей, но у нас не сходил со лица улыбки, когда мы направлялись домой. Мальчикам было тяжело идти, поэтому я взял по одному из них за руку.

— Спасибо, дядя Роб, — сказал мне в ухо сонный мальчишеский голос.

***

Санное оборудование было убрано, и все, кроме нас с Жоржем, крепко спали. Мы посмотрели друг на друга и усмехнулись. Я хотел найти слова, чтобы сказать ему, как много для меня значит быть включенным в их семью, но не смог. Вместо этого я спросил, где его лопата для снега, и начал работу на тротуаре и подъездной дорожке. Я предположил, что на земле было около сорока сантиметров снега, но у Жоржа было не так много тротуаров, так что, я закончил примерно за час. Махая лопатой, я пытался вспомнить такие же дни с семьей. Их было немного, даже после того как я вернулся из Ирака, но даже хорошие воспоминания были зачеркнуты и испорчены романом Карен. Я пытался проклясть ее за то, что она разрушила то, что когда-то было теплыми семейными воспоминаниями, но у меня не хватило сил. Максимально, чего я смог добиться, — это легкой грусти, смешанной с глубокой благодарностью Симоне и Жоржу.

После ужина я прочитал мальчикам сказку (по особой просьбе Филиппа) и пожелал девочкам спокойной ночи. Жоржетта привередничала — ее успокаивали Жорж и Симона. Я, наконец, вспомнил о своем телефоне и включил его. Было одно сообщение. Этим утром Карен подписала прошение о разводе, и в тот же день оно было подано в суд. Через девяносто дней я уже буду холостяком.

Я прошел долгий путь от человека, ошеломленного, потрясенно стоявшего в своей гостиной с глазами — на картине с изображением своей обнаженной жены, в то время как моя жизнь рушилась вокруг меня. С другой стороны, я делал маленькие шаги к тому, чтобы снова довериться после полного предательства Карен, и именно Симона с Жоржем держали меня за руки, в то время как я учился жить, а их дети подбадривали меня.

Это было прекрасное время, проведенное вместе с замечательной семьей. Симона и Жорж настоящим образом любили друг друга, сочетая страсть молодого романа и глубину укрепившейся любви. Взаимное доверие было полным. Их дети были умными, энергичными и подвижными, но при этом хорошо воспитанными и любящими. Я наблюдал, как стабильность брака Симоны и Жоржа придавала им чувство уверенности в своем процветании. Они всегда выполняли свои обещания: никогда не упоминали о Карен, хотя я уверен, что они видели ее в Монреале.

Однажды утром, когда все остальные находились где-то еще, Стефани попросила меня поговорить "по-взрослому". Она сказала, что всегда очень любила тетю Карен: она была такой красивой и милой. Я ответил ей, что тетя Карен тоже понравилась мне; сам заметно покраснел, но объяснил, что не могу понять, почему я никогда не ездил в Монреаль с тетей Карен и почему сейчас не живу в Олбани со своей бабушкой Дю Монт. Она спросила свою маму об этом, и та ответила ей, что тетя Карен сделала со мной что-то ужасное, но если она хочет узнать больше, то должна спросить меня сама.

— Если не хочешь говорить об этом, то можешь молчать, — ответила она на мой вздох и уставилась на свои руки, сложенные на коленях. — Но она до сих пор говорит, что любит тебя, — она встретила мой взгляд своими глазами. — И я не понимаю, как она могла сделать тебе такое ужасное дело, если любит.

Что же. Я бы попытался дать ей искаженную версию всего происходившего в стиле Диснея, но у меня такой истории нет.

— Роберт, я знаю о сексе. Я знаю то, что моя настоящая мать изменяла отцу и какую боль это причинило ему. Тетя Карен изменила тебе? В этом вопрос? — Пока я пытался придумать, как на него ответить, я заметил, что что-то светлое двигается в темноте возле угла коридора. Мари. Двенадцатилетняя дочь Стефани. Ой.

Стефани тоже это увидела.

— Заходи, Мари, ты сможешь услышать это из первых рук. — Я совсем не был в этом уверен. — Я знаю, что ей всего двенадцать, но она все время подслушивает, как мы разговариваем с мамой. Ей так же любопытно, как и мне, так что, мне все равно придется ей рассказать, поэтому мы можем не таиться. — Мари совсем не смутилась, она улыбнулась, плюхнувшись по другую от Стефани сторону меня.

— Так ты говорил... ? — подтолкнула меня Стефани.

Я дал им самые основы с минимальными эмоциями, насколько мог: их дедушка познакомился с Карен в Олбани, соблазнил ее, имел с ней роман в течение двадцати лет, все об этом знали, кроме меня, а я узнал только несколько месяцев назад, когда увидел картину. Их милые молодые лица стали грустными, затем мрачными.

— Это ужасно, — решительно заявила Мари, сверкая голубыми глазами. — Ужасно, ужасно, ужасно. Как она могла так поступить с тобой и при этом говорить нам, что любит тебя? Она просто не любит, вот и все. И не может. Она — лгунья, и я не хочу ее больше когда-либо видеть.

— Она — член семьи, Мари. Нам придется с ней встречаться, и мы должны вести себя хорошо, — объяснила Стефани.

— Хорошо, но когда-нибудь я влюблюсь, и когда я это сделаю, я никогда не причиню ему вреда. Я всегда буду правдива, как мама для папы. И я буду особенно добра к дяде Робу при каждой возможности. — Она наклонилась и нежно поцеловала меня в щеку, затем отступила, очаровательно покраснев. Стефани безмолвно повторила действие с другой стороны от меня. Я обнял каждую из них, и несколько минут мы прижимались друг к другу.

В ту ночь Симона извинилась за то, что ее дочери интересовались Карен. Я ответил, что нет нужды в этом — мир был бы значительно лучше, если бы больше взрослых подражали ее девочкам. Они также являлись ее дочерьми в полном смысле этого слова, несмотря на то, что она не родила их.

— Вы и Жорж делаете с ними фантастическую работу, гораздо лучше, чем я со своими сыновьями. — Это было правдой.

— Надеюсь, ты всё ещё сможешь это сказать через десять лет, — засмеялась Симона. — Думаю, самое сложное ещё впереди.

Я подтвердил свою веру в них.

Всем им было грустно видеть меня уезжающего ранним новогодним утром, даже Жоржетта немного покрылась слезами. Все они хотели услышать обещание вернуться рано или поздно, и я знал, что выполнять это обещание. Когда я направился на юго-запад, погода была очень холодной, но у меня в душе было тепло, как не было за последние месяцы.

***

На следующий день наступил мой первый полный рабочий день в деловой Америке. До работы было всего пять миль, а не десять минут пешком, но всё выглядело хорошо, и я подумал, что привыкну к этому. Джим помог мне адаптироваться, представил членов команды дизайнеров, которых я буду руководить, и затем мы сели в его кабинете для разработки плана.

Мне не хотелось ходить вокруг да около. У этой команды не было ни одного шанса создать передовой реактивный двигатель. Большинство из них похоже не знали о достижениях последних десяти лет. Разговор с ними после работы с моей командой Персефона заставил меня задуматься о поиске движущей силы. Некоторые из них даже попытались убедить меня в том, что невозможно создать двигатель с тягой более тридцати двух тонн. Я полагал, что один инженер обладает большим потенциалом, это была единственная женщина в команде, но прежде чем она станет полезной, кто-то должен преодолеть слои цинизма, которые накопились у нее со времени, когда ей говорили садиться и молчать. Мы обдумывали разные варианты, но не нашли подходящего решения, и я серьезно задумался по дороге в свою квартиру.

Мое настроение не улучшил ожидавший меня большой конверт из манильской бумаги. Это была моя копия подписанного прошения о расторжении брака. Постановление о вступлении в силу с определенного срока ожидалось на следующей неделе, окончательное — в марте. Также там был запечатанный конверт с моим именем на лицевой стороне, написанным Карен. Я понял, что в нем было, и не мог справиться с этим натощак, поэтому поел, а затем занимался другими делами, пока у меня не закончились оправдания, чтобы откладывать дальше. Я взял пиво и начал читать:

Дорогой Роб,

Мне требуется сказать тебе несколько вещей. Я хотела бы сделать это лично, но так, я по крайней мере

знаю, что ты меня выслушаешь.

За день до Рождества я села с Сарой-Мари, чтобы извиниться за твою чрезмерную реакцию на тост за Филиппа. Она ошеломила меня, отмахнувшись от моих извинений и сказав, что уважает тебя за то, что ты сделал, хотя за свой тост она тоже не извинилась.

Я сказала ей, что ты подал на развод, и что я еще не ответила. Я все еще хотела найти способ убедить тебя, что Филипп не забирал меня от тебя, что ты все еще был и всегда будешь первым в моем сердце. Она сказала, что я никогда не добьюсь успеха, потому что это неправда. «Так с Филиппом было всегда», — сказала она, — «любую женщину, которую он брал, он забирал целиком, включая, в особенности, тебя. Роберт — хороший мужчина в своем роде, но против моего сына у него не было ни единого шанса».

Она сказала, что я безумно люблю Филиппа, и всегда буду его любить. Мы поспорили, но, в конце концов, мне пришлось признать, что и она, и ты были правы. И я согласилась.

Несмотря на это, я все же считаю, что была для тебя замечательной и преданной супругой. Я старалась удовлетворить все твои потребности, не только чтобы скрыть от тебя свои отношения с Филиппом, но и потому, что безусловно люблю тебя. Теперь осознаю, что мне не удалось полностью выполнить это обещание и прошу прощения за свои ошибки. Я не жалею о своем обмане - знание о нас только причинило бы вред тебе и ничего не изменило. Я бы никогда этого не пожелала. Никогда не стыдилась своей любви к Филиппу и не стыжусь ее сейчас.

Сара-Мари сказала мне, что все знают, какая я была хорошая жена для тебя, и сказала, что ты поступил глупо, разрешив мне уйти. Она говорит: "Многие хорошие жены в сердце не всегда держат своих мужей на первом месте", иногда они делают это ради карьеры или любимого ребенка". Она говорит, что у меня такое прекрасное и любящее сердце (это ее слова, а не мои, и да, я покраснела), что твоя глупая потребность быть первым в нем будет стоить тебе гораздо дороже, чем мне. Но ты оказался недостаточно разумным, чтобы увидеть это.

Я не уверена в этом. Она очень сообразительна и во многом права, но она не знает тебя так хорошо, как я. Мы были очень одиноки, когда нас с Филиппом связала любовь друг к другу. Для обоих из нас было почти так же важно найти человека, кому можно доверять, как истинную любовь. Я всегда тебя любила и всегда буду любить, но понимаю почему ты испытываешь обиду: я подорвала твое доверие. Я бы хотела, чтобы ты принял мою любовь к тебе такой, какая она есть и всегда была. Мне грустно видеть, что ты этого не можешь сделать, но предполагаю что понимаю почему - здесь никто не понимает. Тебе нужно иметь возможность полностью доверять тому, кого ты любишь, и ты не можешь мне доверять.

Вот почему, когда завтра я вернусь домой, я подпишу прошение о разводе. Я признаю, что тебе необходимо то, чего я не могу тебе предложить. Сделала бы я что-нибудь по-другому, если бы знала, что любовь к Филиппу положит конец нашему браку? Наверное, все равно нет. Сара-Мари и Аврил говорят, что это не имеет значения, что, когда Филипп решил приударить за мной, остальное было неизбежным. Я бы хотела думать, что у меня было больше самоконтроля, чем на самом деле, но правда в том, что я была уязвима и очень легко поддалась Филиппу, не особо задумываясь о тебе, кроме одного: как скрыть это от тебя. Так что, возможно, в этом они тоже правы.

Прежде чем я закончу, я должна поблагодарить тебя за то, что ты — хороший человек, хороший отец и хороший муж. За двадцать пять лет ты ни разу не дал мне повода не доверять тебе. Я понимаю, что многие жены, включая Аврил, не могут такого сказать, и я благодарна тебе. Я рада, что мы поговорили о твоей поездке в Ирак. Это было единственное, что ты сделал за все эти годы, что заставляло меня усомниться в твоей любви ко мне, и я рада, что теперь лучше все поняла.

Я действительно не могу жаловаться. В течение двадцати лет, пока не умер Филипп, у меня была прекрасная жизнь, как и у тебя. Я до сих пор верю, что то, что я сделала, было лучшим для всех нас троих. Я хотела только одного, чего не получила. Много раз мне хотелось рассказать тебе свою вторую большую историю любви и полностью разделить свое счастье с тобой, моей первой любовью. Аврил думала, что так и было, и я позволила ей думать так, но была уверена, что это станет концом нашего брака. Теперь мы знаем, что я была права, к нашему сожалению.

Я всегда буду сохранять теплые чувства к тебе и желать только хорошего. Я надеюсь, что ты найдешь то, что действительно нужно для счастья, и мне очень жаль, что это не может быть я.

Мои чувства остаются неизменными,

Карен.

P.S. Понимаю, что ты планируешь встретиться с Симоной и Жоржем. Пожалуйста, будь осторожен, чтобы не нарушить гармонию между Симоной и ее семьей. Для Сары-Мари главное - сохранить связь со своей внучкой, а не из-за тебя разрушать отношения. Ее сыновьям важно поддерживать связь с родственниками из Дю Монт.

Карен.

Что ж, это как раз то, что было нужно мне после ужасного дня. Я рад, что она не стала продолжать разговор о "прошлом". Мне интересно было узнать, гордится ли она всеми браками, которые разрушил ее сын: детей, которых разлучили с отцами; когда-то счастливых домов, которые остались пустыми - все это, чтобы он мог насладиться новым завоеванием. И вот последняя ирония: для Карен было нормально разрушить отношения с нашими сыновьями, заставив их скрывать ее роман, пока они росли, но при этом я не должен встать на пути между юным Филиппом и Андре и их глупым дедушкой? Я просто покачал головой. Вспомнились слова Лизы, которые она сказала несколько недель назад: "Не то, что она тебе говорит, не то, что она сама себе говорит, а то, что она делает".

"Всегда люблю", - написала Карен. Я уверен, что она верит в это. Так же говорили и Аврил, и даже старая Сара-Мари. Но им было все равно на то, как она унизила меня, выставив перед всеми свою интрижку. Боже мой, представляю себе, как она заставляет меня одеваться нарядно и ходить на какие-то церемонии только для того, чтобы слушать ее рассказы о том, как замечательный был ее любовник. Как она могла это сделать, если любила меня?

"Она просто не испытывает чувств к нему. И не может." Когда я вспоминаю решительные слова Мари, улыбка появляется на моем лице. В их семье никто никогда не говорил мне, что любит меня, но они всегда были готовы помочь, принимали меня в своих сердцах и доме и на каждом шагу демонстрировали, что им не все равно. Я всегда знал, что никто из них, даже Жоржетт, не будет относиться ко мне так же, как делает Карен - то есть искренне. Они меня любили.

Я любил Карен всем, что у меня было. Если бы она была готова оставить своего возлюбленного в его могиле и вернуться ко мне в брак, я бы попытался все возможное для того чтобы это получилось. Никогда не узнаю, удалось бы мне это или нет, но я любил ее настолько сильно, что старался бы приложить усилия если только она сама захотела бы этого. Но она этого не сделала: единственным предложением был страстный мирный секс и тройное интимное время с Аврил. Мы очень любили друг друга, но она не любила меня настолько, чтобы выбрать меня перед Филиппом даже после его смерти, а я не любил ее настолько, чтобы согласиться на это.