Дела банные. Часть 7. Карты - на стол!

В следующий раз родители навестили нас на Новый год. За время до их приезда произошли значимые изменения в жизни нашей семьи. От прорывного подъёма моей гидравлики пола я повеселел, да и жена, тоже. Для занятия регулярным сексом я был ещё слабоват, но, то, что лёд тронулся, было очевидно. Как-то всё странно было, искусственно, что ли! Словно это не жизнь моя идёт, а кино какое-то, а я, хоть и участник постановки, но смотрю на всё словно со стороны. Может, это я просто зациклился на сексе? Вон, сколько лет сыну исполнялось — еле вспомнил! Секс. С изменением в здоровье болеть этим вопросом, и нервничать, постепенно переставал. Когда вползал в жену, пусть, мягковатым членом, она замирала от удовольствия и не шевелилась, опасаясь того, что мой, ещё не окрепший боец выскочит наружу. Обычно она сама медленно опускалась на меня, лежащего на спине, и едва заметно двигалась тазом вперёд-назад, улыбаясь чему-то своему.

Длилось это долго, но под конец её всё же прошибал оргазм, пройдя конвульсиями по тазу. Сам я после этого ещё испытывал в позвоночнике боль, от которой всё эротическое настроение пропадало напрочь, но желание и упрямство были сильнее. В душе поселился не то, что страх, но опасение: а что если такое станет каждый раз повторяться, и у меня может появиться стойкая ассоциация секса с ломящей болью в позвоночнике, которая отобьёт всяческое желание близости с женой, особенно, когда у неё кислое лицо по окончании? Да, понимаю, милая, что тебе этого мало, но ты хоть этому радуйся, а не так! Что делать, я не знал, и честно признался любимой, что с ней у меня выходит не очень оттого, что слишком энергична она, что ли. Странное ощущение: вроде мне лучше становится, а жена будто отдаляется от меня. Оглядывается, как я там, не набрал ещё кондиции, но уже какая-то отстранённая, что ли! Вот и теперь, она с досадой вздохнула и погрузилась в довольно продолжительные раздумья, не посвящая меня в них, механически приводя постель в порядок, а после вновь прилегла возле меня. Привалившись грудью, обняла, и, уткнувшись лицом в волосы на моей груди, громким шёпотом спросила:

— Тебе мать звонила про отца?

— Нет, а что, с ним что-то не так?

— Сердце шалит. Он, оказывается, таблеточки принимал, чтобы быть неутомимым в сексе, вот и доигрался. А как я вижу, в ближайшее время ты ещё не сможешь, выходит, что мне снова придётся помучиться, пока.

— Да ладно! Неужели так уж невозможно потерпеть!

— Не веришь, что я испытываю боль, когда там долго никого не было? Напрасно! Сам понимаешь, что я могла бы и не говорить тебе, как это другие девки делают, и гулять от мужа, но я так не хочу. Хочу, чтобы ты знал, если такое случится. Придумаешь что-нибудь? Ну, о чём думаешь?

В голову почему-то пришёл приятель, у которого были в бане, но едва всплыло в памяти его лицо, с совершенно маниакально горящими глазами, откровенно желающими мою жену, сразу содрогнулся и постарался поскорее прогнать из головы даже мысли об этом, сексуально озабоченном парне.

— Боюсь, что ты обидишься, если я тебе скажу, о чём думаю.

— Скажи, а там посмотрим!

— Понимаешь, если я, на крайний случай, предложу тебе посетить совершенно постороннего мужчину, с которым можно будет спустить пар, ты мне по морде не съездишь? Как ты отреагируешь? Порядочной женщине, любимой жене самому такое предложить — последнее дело!

— Не знаю. А есть другие варианты?

— Наверняка есть, надо только помозговать.

Я мозговал, и неожиданно подумал о том, что если уж решили решать эту проблему внутри семьи, то стоит, пожалуй, попытаться поискать выход её «пару» и среди родственников жены. А почему — нет? Она же вон, не в обиде на своего отца! А вдруг?

Ночью, лёжа в постели, наконец, решаюсь и задаю вопрос:

— Ты никогда не говорила мне про то, кто был твой первый мужчина, а почему?

— Ты не спрашивал. А что ты вдруг об этом вспомнил?

— Не знаю, само в голову пришло. Расскажешь?

Супруга явно не хотела говорить про эти старые дела, но, помолчав, затем — вздохнув, и устраиваясь поудобней, чувствуя, что разговор получится долгим, вновь вздохнув, она начинает полушёпотом тихо говорить.

Мы тогда в другом районе жили, в такой же трёхкомнатной квартире, в панельке девятиэтажке. Когда мама умерла, мне только-только исполнилось восемнадцать, и я закончила первый курс института. Братьям было по пятнадцать. Всё легло на плечи отца. Он даже поседел немного. И финансы и воспитание. Я помогала, конечно, репетиторством, но это от случая к случаю. Вся домашняя работа, естественно, на меня обрушилась. Что-то делали братья, что можно детям доверить. Мы жили как-то по инерции, что ли, но со временем становилось всё трудней и тоскливее. Братья ходили головы опустив, а отец, он же простой мужик, начал к бутылке прикладываться. Ну и примерно через год, когда мальчишек в пионерлагерь отправили, напился отец до чёртиков. Меня не узнавал, а называл именем мамы. И так говорил про то, что стосковался, что после у него ни одной не было, верность хранит. А после потянул меня к постели. У меня от горечи сочувствия и ужаса в груди всё сжалось.

Понимаю, что он хочет, не хочу этого, но и отца так жалко! Решила, что лягу рядом с ним, поговорю, поглажу, и присплю. Наивная! Ему-то — другого надо! Уламывает, уговаривает, и всё именем маминым называет, в любви клянётся, целует всё лицо, грудь. А я лежу и плачу от горечи за него, что так маму любит. И когда он на мне ночнушку задрал и стал сверху ложиться, я не стала сопротивляться. Постаралась не закричать от боли, и долго-долго терпела, пока он не заснул. Кое-как выбралась из-под него, ночнушку с кровяным пятном в тазик в ванной бросила. Подмылась, помазала себя мазью для заживления ран, и легла в своей комнате. Утром он встал — ничего, что было ночью, не помнит. Ну и я промолчала.

— И всё, на этом всё закончилось? Больше не приставал?

Снова жена тяжело вздохнула:

— Приставал, конечно, когда сильно напивался, но было это только в получку.

— И это, тоже, повторялось?

— А ты как думаешь! Куда бы я делась! А там и сама уже привыкать стала жить с мужчиной. Даже нравиться стало. Ну, не то, что он — отец, а просто, что с мужчиной.

— И долго вы так?

— Два с половиной года. А после тебя встретила, и всё закончилось.

— И что, все два года только в день получки?

Вновь жена тяжело вздохнула.

— Так — пол года.

— А потом? Что-то случилось?

— Ну, да. Пришёл однажды в себя, понял, что на дочери лежит, и всаживает, а я сама уже распалилась, ему отвечаю, двигаюсь навстречу. Он замер. Я глаза приоткрыла, смотрю, а у него слёзы в глазах, шепчет мне: «прости, доченька, змий попутал. Прости». Снова у меня защемило от жалости и любви к отцу. Обняла я его за шею, притянула к себе, глажу по волосам и шепчу: « Ничего. Я всё понимаю. Я не виню тебя, тебе же это надо было. Ты же вон какой голодный! Я помогу». И всё. Он робко так, неуверенно, но — продолжил. А мне стало так хорошо, спокойно на душе от того, что всё стало по-честному! Ну, короче, хорошо мне было с ним. А через неделю после этого сидит вечером, после ужина, курит, смотрит на меня, весь красный от стыда, а попросить — стыдится. А я мою посуду, а у самой сердечко трепещет от радости. Не знаю, отчего, может потому, что скрывает то, что нужна я ему, может, оттого, что стыдно ему. Повернулась я к нему, и говорю, а сама чувствую, что красная, как помидор стала:

— Ты иди, ложись. Я домою посуду, и приду.

Так и повелось — он вечером подойдёт со спины, сиськи мои через халатик возьмёт в ладони, прижмётся, чмокнет в шейку, и уходит в свою комнату. Дождусь, когда братья уснут, и иду к нему. Так и жили.

Жена положила свободную ладонь мне на трусы, другая её ладошка уже давно потихоньку двигалась с засунутыми себе в трусики пальчиками.

— Мой муж — маньяк — хихикнула жена. Да я и сам чувствовал, что стоит у меня, как в лучшие времена.

— Всё! Хватит разговоров!

Займёмся делом!

Она шустро стянула свои трусики, стянула с меня мои, и со вздохом наслаждения, оседлав, осела. Она наслаждалась с видом наркомана, млеющего от радости, с выражением абсолютного счастья на лице. Оргазм у неё наступил довольно скоро, едва вжалась она со всей силой клитором в мой лобок. За ним последовал второй, а после она склонилась надо мной, и яростно двигала тазом, напарываясь, мокрющая, легко скользя по моей мужской тверди. Было просто чудесно! Давно так не было у нас. А когда я начал проявлять мягкотелость, в прямом смысле слова, милая самоотверженно бросилась спасать свой третий оргазм. Она ниже склонила ко мне лицо с нависающими каплями пота на бровях и носу, и, задыхаясь, но не прекращая скоростной скачки, заговорила шёпотом, торопливо выдыхая по слову мне в лицо:

— Я поняла... у тебя... стоял... когда... твой отец... меня... У тебя... встал... сейчас... Ты хочешь... чтобы я... со своим...

Жена не договорила, разразившись долгим стоном в голос. Её колотило, затем она затихла, упав на меня грудью.

— Ты сама хочешь своего отца — зашептал я ей на ушко — очень хочешь, но тебе было стыдно этого желания, ты боялась, что я узнаю об этом и разлюблю тебя. Я хочу, чтобы ты с ним, чтобы тебе было хорошо в постели. Хочу увидеть сам, как ты с ним, и тебе — хорошо.

Последние слова я говорил с жаром, чувствуя, как от этих чудовищных слов у меня вновь начинает крепнуть предмет любви моей супруги, и я полегоньку принялся двигать им. Она часто, коротко, тихо заахала и вновь содрогнулась тазом, снова, а потом она начала осыпать меня торопливыми страстными поцелуями, между которыми слышалось:

— Милый! Любимый! Спасибо! Милый! Правда хочешь?

— Хочу.

— И я хочу! Очень хочу! Давно хочу! Милый! Люблю!...

Я добился концовки, сдавленно застонав, и жена замерла, а после, не слезая с меня, нежно обняла, укрыв собой. Я же лежал, придавленный лоснящимся от пота телом жены, ощущая мокрый жар женского тела, и мне было хорошо.

Утром любимая просто светилась вся, и было трудно понять, что так воодушевило её, бурный секс со мной, или то, что было сказано про её отца. Жена выглядела слегка смущённой, но про ночной разговор не напоминала. Она время от времени вглядывалась в меня, занимавшегося с сыном, думая о чём-то своём, словно есть ещё какая-то тайна, и теперь она стоит перед выбором: самой всё рассказать, или я пройду по её краю, так и не узнав всего.

Ну, да, близость с отцом. Сколько раз я становился случайно узнавшим про такой грех, тщательно скрываемый семьями! Вот, первая девушка, за которой я начал ухаживать, отслужив. На гражданке, после тех дебрей любая выглядит красавицей, но эта была действительно красивой. Познакомился с родителями. специально для bеstwеароn. ru Театры, концерты, музеи. Художница. Ирина. Вот как сейчас, с женой, ощущалась некая недосказанность. Мать явно желала выдать дочь поскорее. Родители — интеллигентная пара. Отец — профессор литературы, мать — модельер. Но. Но, увидели нас мои приятели, и за бутылочкой говорят:

— Ты что, с Луны свалился? Вся округа знает: её мать изнасиловали и заразили. Болезнь нее лечится. Потыркались они, и стал отец, с согласия жены, или ей назло, жить с дочкой, как с женой. Уже год так живут.

— Да, ладно! Не дала кому-то, вот он в отместку и пустил сплетню! — возразил я, а парни на полном серьёзе продолжают:

— У нас, в том году, от предприятия были путёвки в дом отдыха, бесплатные, ну, мы, с Серёгой, решили съездить, шишку попарить. А в соседнем домике она с папаней жила. Она же из нашей школы, узнала, поздоровалась. Вечером мы к ней, ну, погулять позвать. Мимо окошка проходим — света нет, а слышно, как она постанывает, а потом:

— Папочка, папочка, миленький! Любименький!

И, кончать стала. Мы после каждый вечер стали приходить к окну. Один раз увидели, как он её при свете положил голую на стол, ноги — на плечи, и, полный вперёд! А после узнали, что он её ещё и в тихий час пялит. Ну, трепанули ребятам. Теперь её никто замуж брать не хочет. Знаешь, как в народе говорят? Если баба чужого хуя попробует — по рукам пойдёт, к бабке не ходи! Ты что, свой хер на помойке нашёл?

Вспомнилась мне эта история, и как-то стыдно стало за то, что порвал я с той девчонкой, ничего не объясняя ей. Вот, женился, и что, разве она плохой женой мне была, пока эти скоты из неё проститутку не сделали! Вот и выходит, что и та девчонка, и моя жена — они же из сострадания к своему отцу! Как их за это осуждать! Ну, да, неприлично. А жизнь, она не ради приличий, а чтобы душой не скурвиться! Ну, не дала бы моя бате своему, и что? Да спился бы давно, или повесился, от тоски по жене! И что, корить теперь её всю жизнь этим? А сколько мамаш для сыночков тихонь становятся первой женщиной! Не прилично говорить об этом, но ведь это тоже, жизнь! Ну, вырастает после из непорочного задрот, девок боится — кому это лучше? Выходит, что мамаши-то — правы! Вон, со мной служили, так двоих наверняка, а может и троих, матери пожалели, пригрели в глуши, где в увольнение в тайгу не ходят! Ну, стали бы они, как пацаны из средней Азии, по очереди дарить удовольствие Машке, живущей при нашей кухне, козе, или педиками стали бы — лучше было бы?! Не все же способны два года хранить верность Дуньке Кулаковой! Есть и верующие, для которых эта пресловутая Дунька не меньший грех, чем Машка.

Через два дня вновь глядит, вечером, на меня милая коварным взглядом, и зовёт в постель. Легли.

— Ну, милый, будешь ещё расспрашивать про моё прошлое, или без этого обойдёмся?

— Слушай, неужели братья ничего не знали и не подглядывали!

— Узнали, конечно. Стыдно было — просто хоть сквозь землю! Получилось так, что подглядывали за нами, а дверь от сквозняка приоткрылась, и мы увидели их. Отец замер, лёжа на мне, посмотрел на них, и продолжил, не сказав ни слова. Думала — умру от стыда, но как только концовка приблизилась — всё из головы вылетело! Ну, может так и лучше — не нужно стало таиться от них. Стали спать в одной постели.

— И часто он?

— Только не обижайся, каждую ночь.

Вместо возбуждения откровенное признание на этот раз вызвало у меня горестное чувство.

— А когда ты с ним в последний раз?

Чувствуя, что настрой у меня совсем не тот, что в прошлый раз, и рассказ не возбуждает, жена помедлила, раздумывая над тем, говорить ли честно, и тихо, почти шёпотом ответила:

— Я попрощалась с ним в ночь перед нашей свадьбой.

— Значит, пока пол года ты уже была со мной, то параллельно, по ночам, была и с ним?

— Осуждаешь? А если бы я тебе сказала тогда, ты бы женился? А я — влюбилась, и боялась тебя потерять.

Жена права — не женился бы.

— Но, всё равно. Неужели самой не противно было с разными?

— Противно, и сердце разрывалось, но что я могла сделать, ведь вам мужикам — вынь, и положь!

Я задумался. Может, и права была моя мама, когда говорила, что не та эта женщина, которая мне нужна? Но мы же прекрасно жили вместе! Сын. Ну, брошу её — кому я нужен буду такой, особенно к старости, когда все переломы болеть начнут? Что ж, какая есть, а — жена. Пока не знал, ведь устраивала, даже гордился ею! И она мной всегда гордилась.

— После свадьбы у вас было?

— Нет.

Ну, хоть здесь плюс к её репутации! Не обманывала.

— А ещё что и с кем было?

— Ты уверен, что после того, как я тебе вообще всё расскажу, ты не бросишь меня?

— Говори сразу всё, чтобы после всякие тайны нам жизнь семейную не портили!

Жена виновато улыбнулась и робко поцеловала в щёку.

Мы молчали.

— А братья, что, не подкатывали, когда увидели, что отцу — можно?

— Ну, так, прижмут, полапают — я без трусов по дому ходила, сиськи помнут, и всё. Только когда им повестки пришли на мед. комиссию в военкомат явиться, отец сам сказал, чтобы я вернулась в свою комнату, и не гнала их, если ночью приходить станут. Может, они в Афган попадут, ничего не попробовав в жизни.

— Стыдно было?

— Ещё как! Два месяца они ко мне приходили каждую ночь, ну, когда я могла.

Вновь жена вздохнула:

— А после были проводы.

— И что было на проводах?

— К нам пришли друзья братьев, пара девчонок. Сидели, выпивали допоздна. Когда остались только трое из ребят, которые тоже на днях должны были идти на службу, мои, пьяные уже, стали просить, чтобы я их дружкам дала. Я согласилась только поцеловаться с ними. А там — пошло-поехало. Целуют и лапают, постепенно раздевают, и — на диван. Когда дала этим троим по два раза, братья — пьяные, тоже полезли на меня. Что мне было делать! Сама уже лежу почти без сил. Коленки — в стороны. Только думаю про то, что ж они творят! Ведь завтра вся округа узнает, что я даже своим родным братьям даю. Потом совсем вырубилась. Очнулась — на мне отец, пьяный в доску, а молодёжь вокруг смотрит во все глаза. Потом снова, снова. Пришла в себя утром. Братьев даже поехать проводить сил не было. Отец — спит. Никого в квартире нет. К обеду дружки эти снова появились, мол, помочь порядок навести, а сами на меня и на оставшуюся водку поглядывают. Тут отец не ко времени проснулся. Выпил и пошёл языком трепать про то, какая я ласковая и добрая — братьям давала, ему — даю постоянно. А те щерятся, гадёныши!

Короче, они отца стали подначивать, и тот снова на меня залез, а те — гогочут. А после и они. Кто-то сфотографировал меня под отцом. Через неделю в почтовый ящик фотографии подкинули. Слухи по соседям поползли. Пришлось нам менять квартиру. Переехали, и через неделю тебя встретила на улице. Молодой, широкоплечий, весёлый:

— Девушка, а что Вы такая печальная?

— Жизнь такая.

— А давайте, мы эту траурную жизнь закопаем, и родим новую?

— А Вы — землекоп?

— Нет, зато помогу родить!

— Сперва — жениться надо, а после уже — рожать!

— Согласен, вот, как раз 127-ой идёт, пошли!

— В смысле?

— Он как раз до ЗАГСа и довезёт!

Вспомнился тот солнечный день, полный безотчётной радости, грустная девушка и ощущение того, что она — в беде, и нуждается в помощи настоящего мужчины.

— Ну, что скажешь, муж?

— Не обидишься, если сегодня без этого? И вставать завтра пораньше надо. Поеду на 127-ом автобусе решать проблему.

— Значит ты так решил?

— А как иначе! Сама подумай, это же полное скотство — скоро Новый год, а из налоговой до сих пор платёжку не прислали! Поеду в налоговую сам: не ждать же, когда пении насчитают за просрочку!

— Дурак! — сквозь слёзы засмеялась жена.

8. Глава.

Казалось, что уже всё и так понятно, и следующий после свёкра любовник жены — снова её собственный отец, но вмешался случай.