Победа потребует подлости

АНДАНТЕ

— Музыка «на костях», значит?

Примерная комсомолка Екатерина вполголоса рассмеялась скованным тоном. Заставила себя рассмеяться, так было бы сказать точнее? Чего не сделаешь для выполнения самоотверженного светлого плана.

— Здесь есть не только Хэйли, — шепнул вполголоса Мэлс, обнимая девушку за талию, кружась с нею в ласковом танце, — но даже и Фэтс Домино.

Рука Мэлса — или Мэла, как он теперь глупо предпочитает себя называть? — скользнула чуть ниже Катиной талии, коснулась изгиба.

Он заглянул ей в лицо со странным ищущим выражением, сердце партактивистки на мгновенье остановилось — и тут же с удвоенной мощью и частотой заколотилось снова.

— Ты знаешь, если репутация кантри уже относительно устоялась на Западе, к ним проявляляют уважение, то рок... о, рок, это отчётливо для нехороших мальчиков.

Она ощутила с новой силой и ясностью, что должна осуществить план, должна вернуть Мэлса на сторону разума, должна заполучить его вновь для партии и для общества.

— Их не приглашают на рауты.

Должна.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

О да, это фанфик.

Если выражаться точнее, развилка к прогремевшему более десятилетия тому назад фильму «Стиляги», живописующему трудную судьбу неформалов в слегка альтернативном Советском Союзе 1950-х. Коли вы не смотрели фильм, для вас многое может остаться загадкой, хотя, в принципе, так ли уж сложен сюжет?

Есть комсомолец Мэлс, отбросивший от своего почётного имени последнюю букву и ставший презренным «стилягой». Есть его любимая Польза из сей неформальной среды — известная в миру как Полина — ставшая по ходу событий его судьбой и его же жизнью. Есть партактивистка Екатерина — с детства знакомая с Мэлсом и заинтересованная в его возвращении на коммунистически-праведные пути не только из альтруизма или воспоминаний.

В фильме присутствует эпизод, где упомянутая выше Катя является к Мэлсу с весьма неуклюжей попыткой заинтриговать его и соблазнить. Глупо, безумно и тщетно, ведь сердце его к этому моменту уже отдано другой?

Как говорится, лучший способ навек оскорбить женщину — отвергнуть её предложение интимного свойства. Следующие же дни принесли Мэлсу разнос на собрании парткомитета и неотвратимую ломку грядущего.

Но что, если бы наш герой заранее в силах был об этом узнать, имея при этом в руках схему противодействия предначертанному? Схему, однако, разработанную вовсе не им, схему подлую и циничную?

«Судьбы нет. Мы творим её сами».

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Парень несмело глянул в глаза подруге своего детства, с кем вместе было перенесено множество испытаний, кто была ему некогда преданным и верным товарищем.

Неужто она способна и вправду на то, что открылось ему? Можно ли верить россказням Шестипалого, странного залётного наркомана, читавшего Берроуза и курившего опиум?

«Ты можешь не верить мне, — вспомнились ему слова невзрачного худощавого как скелет парня, утверждающего, что испарения кактуса дали ему власть видеть варианты грядущего. Парня, взирающего на мир с выражением странной тоски. — Поверь тогда собственным своим глазам. Взгляни завтра прямо в лицо ей, своей подружке, прислушайся к своему сердцу».

Мэл вгляделся в Катины очи.

Искры решимости. Капля волнения. И — пламя самоотверженного, готового снести всё преграды на своём пути, испепеляющего всё и вся фанатизма.

«Спроси себя — хочешь ли ты, чтобы такое грядущее наступило».

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Полузажмурившись, она поцеловала Мэлса, чувствуя, как что-то в ней вздрагивает невольно от его прикосновений, как во всём теле её нарастает неведомый жар, почему-то особенно фокусирующийся в низу живота.

Это так странно.

Изображать из себя фривольную, раскованную, распутную девку во имя целей, не имеющих с распутством совсем ничего общего?

Левая её рука обвилась вокруг пояса парня.

— Мэл... — выдохнула Катя, проглотив последнюю букву.

Тот не отвечал, застыв почему-то оцепенело как истукан и не реагируя на её движения. Так, словно бы ждал чего-то?

«Изображать из себя распутную».

Она поцеловала его ещё раз, прижалась к нему всем телом. Презирая себя и в то же время гордясь собой, потёрлась о его пояс.

— Ты... хочешь меня?

Она облизнула почему-то вдруг пересохшие губы, глядя парню в глаза, чувствуя его тягу к ней, его желание. Правая её рука скользнула неспешно за спину, к шнуру светильника.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

«Тебе предстоит сделать выбор».

Глядя в глаза Кати, в которых вместо чистой любви отражалась смесь тревоги, заботы и почти собственнического беспокойства, он вспомнил вновь слова Шестипалого, того странного парня, с коим его познакомил Лёва на вчерашней тусовке.

Легенда московского андеграунда.

Предсказатель судеб.

«Она хочет тебя».

Одного чувака Шестипалый, по слухам, спас от авиакатастрофы, другому — помог вылечить давнюю астму. Можно ли доверять, однако, всем этим байкам?

«Но не тебя настоящего — тебя такого, каким, по её мнению, ты должен и обязан стать. Если ты откажешься измениться по её пожеланиям, она разрушит тебя и твою судьбу, разрушит, воображая, что несёт тебе благо, несёт тебе спасение через уничтожение».

Сейчас, видя твёрдые искры стального огня в глубине глаз подруги, видя, как Катя играет принуждённо совсем не свою роль, он сравнивал это почти неосознанно с чистым лучезарным блеском глаз Пользы.

И видел разницу.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Рука её, потянувшаяся было к шнуру, была на полпути нежно, но властно остановлена.

— Не надо... не надо выключать свет, — проговорил Мэлс, чуть запинаясь. — Я хочу... видеть тебя... видеть тебя целиком.

Губы его еле заметно дрогнули, будто в странной горькой иронии, как если б у этих слов был некий неведомый смысл.

Катя чуть покраснела.

«Ну да, чего ты ждала. Хотя бы самых элементарных приличий? »

Наклонив с лукавым видом головку, примерная партактивистка и отличная комсомолка слегка улыбнулась, изобразив, будто бы просьба Мэлса лишь только польстила ей.

«Секс, наркотики и рок-н-ролл. Тлетворное влияние Запада».

Приняв подчёркнуто вульгарную позу, она прижала к талии руку специфическим жестом, оттенив этим форму груди, провела ладонью по своей пояснице.

«Не страшно, Мэлс, мы всё равно рано или поздно спасём тебя».

Глаза её хищно блеснули в приглушенном свете комнаты.

«Хочешь ты того или нет».

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Парень шагнул вперёд.

Обнял её, глядя на неё с жалостью, всё ещё не будучи в силах поверить в открывшееся ему вчера. Но не будет ли чересчур поздно действовать, когда все сомнения отпадут?

«Тебе будет трудно».

Руки его обвились вновь вокруг её тела, он закрыл глаза, вслушиваясь в чужедальние ритмы, в сладкие манящие звуки. Стараясь забыть об услышанном сутками ранее, стараясь забыть о видении, что предстало ему самому, когда Шестипалый ему протянул странной формы кальян с истолчёнными иглами кактуса?

«Завтра — последняя точка неопределённости, последний миг до бифуркации. Ты можешь переиграть судьбу, ты можешь изменить виденное, но победа запросит усилий, потребует от тебя жертвы своего рода».

Прижавшись лицом к Катиной шее, чувствуя запах её волос и плеч, отчаянно пытаясь выкинуть из памяти услышанное и увиденное, Мэл коснулся на миг нежно её кожи губами.

Сердце его кольнуло стыдом.

«Можно даже сказать, потребует подлости? »

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Сделай... сделай это со мной, — выдохнула Катя, жарко дрожа.

Странно, но она почти не играла, ей и вправду жгуче хотелось этого, она не могла сказать чётко, что движет ею в эту секунду. Стремление спасти Мэлса, высокие чувства или нечто совершенно иное?

Парень над нею неловко навис, прервавшись в очередной раз, ей померещилась на мгновение снова странная грусть в уголках его глаз.

— Ты... тебе ведь всё равно с кем, — сладко прошептала она, задрав выше край своего платья, совсем как развратная девка с этих их вечеринок. — Сделай... сделай это со мной, я... я хочу тебя...

Она почти застонала, театрально изобразила несостоявшийся стон, закусив губу.

— Мэ-элс...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Рука его легла несмело на её грудь, не без удивления он ощутил лёгкую остроту сосков покрывшейся багрянцем девушки. Глаза Кати расширились, дыхание её участилось.

— Ты... точно этого хочешь, Кать? — Вглядываясь вновь ей в глаза, он как будто бы снова пытался найти там что-то. Давнего друга, доверенную собеседницу или хотя бы крупицу искренности? — Ведь ты... ведь ты... совсем не такая...

Пальцы его еле заметно щипнули правый сосок через ткань рубашки.

— Я, — собеседница набрала воздуха в грудь, не сводя с лица Мэла яростно-просветлённого взгляда, — м-могу быть... любой. Какой надо. Я... ничем не хуже её. Всё, на что готова она... всё, на что готова она... я...

Девушка сбилась, свободная рука Мэла тем временем ей проскользнула под юбку, коснувшись ленточки трусиков. Ленточка оказалась действительно узкой по советским стандартам, примерная комсомолка оделась на свидание как в бордель?

Парень неторопливо провёл кончиками пальцев по шёлковой паутинке, размеренно лаская, обдуманно лелея её.

— Уверена?..

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Катя открыла рот, чувствуя, как жар в низу её живота перерастает в пламя, как стыд угрожает испепелить её, но в то же время она не в силах вынудить Мэлса выдернуть из-под её платья руку.

Больше того, в комнате продолжает до сих пор гореть свет, хотя и неяркий, свет, усиливающий в несколько раз сладко-жгучее чувство стыда?

— Ты же ведь, — парень сглотнул слюну, словно приняв внутри себя не самое простое решение, — даже и представления не имеешь, на что способна она.

Пальцы Мэлса прижались к ленточке её белья, как будто бы нащупывая сквозь ткань — от мысли этой девушка даже вспотела — потайные губки.

— На какие... извращённые мерзости.

Кончик указательного пальца вдавил шёлк прямо меж створок.

— На какие... гнусности.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— М-мне... всё равно. — Кажется, язык девушки слегка заплетался, причем явно не только от выпитого ранее алкоголя. Она тяжело дышала, зажмурившись, палец Мэла ощутил лёгкую мокроту. — Я... сделаю всё. Я сделаю всё, что угодно!

Парень чуть ослабил давление, отстранив палец. В голос свой он впустил долю тщательно рассчитанной озабоченности, показной тревоги.

— Даже если я... попрошу тебя... произнести вслух что-нибудь грязное, что-нибудь непристойное? Что-нибудь попросту мерзкое или лживое о себе?

Он перевёл ладонь выше, скользнув через трусики по бархатному треугольничку, по тому самому треугольничку, миллионы открытий вокруг которого подарила ему не так давно Польза.

Сердце Мэла вновь кольнуло стыдом, мысли его коснулись на миг перегораживающей комнату занавески. Но отступать некуда, это ведь делается отчасти и ради Пользы?

— Ты знаешь, это... — шепнул он, прижав губы к её уху, одновременно пощекотав кончиками пальцев низ сакрального лоскутка кожи, — многих так возбуждает. На наших развратных, грязных, ужасных сборищах западного образца...

Толика грустного сарказма в его словах могла бы насторожить Катю, будь та способна сейчас адекватно воспринимать действительность. Но дыхание Мэла на её шее, ерошащие низ её живота пальцы мешали девушке хоть сколь-либо чётко осознавать подтекст его слов.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Что-нибудь... г-грязное. — Катя закусила губу, теперь уже не совсем театрально, чувствуя, как рука Мэлса играет тихонько с ней, как она становится игрушкой в его испорченных пальцах и у неё даже нет ни малейшего желания отступать. — О-ох... чт-то?..

Даже сквозь полузакрытые веки она ощущала на себе его нежный, немного весёлый и в то же время почему-то капельку грустный взгляд.

— Скажи, — губы парня горячо дохнули на мочку её правого уха, — что ты, комсомолка Катя... н-например... просто тайная шлюшка. Что ты... мечтаешь о разврате с парнями каждую ночь.

Поцелуй.

Жаркий, в то же время слегка неловкий и словно бы чуть извиняющийся поцелуй в уголок рта, от которого выдающаяся партактивистка почувствовала, как что-то внутри неё непоправимо сдвигается.

— Ты можешь... сказать это вслух для меня, Катя?

Она приоткрыла губы.

— Я...

Во рту её пересохло, вся влага её организма словно перекочевала вниз, туда, где двигалась рука Мэлса. Парня, которого она видела сейчас будто впервые в жизни, но которого тем не менее обязана была подчинить, обязана была вернуть на правильный путь, пусть даже самой страшной ценой?

— Я... комсомолка Катя, — услышала она словно со стороны свой тихий тающий голос, произносящий нечто несуразное и нелепое, — п-просто... тайная шлюшка.

Краска прилила вдруг с новой силой к её щекам, сердце её стукнуло с необыкновенной громкостью, её охватил нелепый испуг — что было бы, услышь кто-нибудь эту фразу? — и одновременно страшное подозрение, что сказанное ею может быть правдой.

Иначе почему она всем телом дрожит, чувствуя, как пальцы Мэлса проскальзывают ей в трусики, как указательный палец проникает глубже меж её створок?

— Я... я м-мечтаю о разврате с парнями.... к-каждую... ох!..

Катя сдавленно застонала.

— К-каждую ночь...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Хорошая девочка.

Полурасстегнув ей верх платья, проникнув ладонью под лиф, он ощупал уже непосредственно её остренькие бугорки. Прижался лицом к её сочной нагой груди.

— Не хуже Пользы.

Его кольнуло стыдом, сказанное им отдавало предательством, как и всё совершаемое им в эту секунду, пусть он и делал это отчасти во благо их же с Пользой союза.

В то же время он ощущал в себе странное растущее пламя, пламя противоестественного желания, неужто начинает действовать то снадобье Шестипалого, которое тот настоятельно посоветовал выпить Мэлу перед началом дебюта?

«Для смелости и для наглости».

Так, кажется, этот странноватый нефор выразился тогда?

«Иначе ты просто не сможешь заставить себя совершить требуемое».

— Скажи... что ты... комсомолка Катя... — губы его коснулись правого холмика, кончик его языка выписал влажный кружок возле соска, он нежно куснул мягкую плоть, — ммм... просто блядь. Скрывающая... таящая это от родителей и от товарищей... но в то же время мечтающая, отчаянно жаждущая частью души, чтобы все увидели это...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Екатерина резко распахнула глаза, тяжело дыша.

— Ты можешь не произносить этого, — шепнул ласково Мэл, новое имя шло ему в эти мгновения куда больше, целуя её правую грудь. — Если не хочешь. Просто ты сказала как будто, что способна на всё...

В висках девушки застучало, она вновь опустила веки, даже сквозь них ощущая на своём лице бдительно-изучающий взгляд собеседника.

«Переиграть меня вздумал? »

Катя открыла рот, чувствуя жуткую слабость в теле, ощущая жуткую неуверенность. Чувствуя, будто весь мир вокруг неё проваливается неизвестно куда?

«Решил показать мне, что я никогда не смогу пасть так низко, уподобиться той сдвинутой извращенке и дегенератке? Довести меня до предела, до отказа от своих слов, после чего насмешливо поглумиться? »

Краснея, она сглотнула слюну.

— Я... к-комсомолка Катя, просто... п-просто блядь. — Её обожгло от только что сказанных слов бешеным жаром, одновременно она ощутила, как губы Мэлса опускаются ниже, как они касаются её взмокшего живота. — Я... я... скрываю это от... о-от родителей и от товарищей... мечтая в то же... вре-емя... чтобы все ви-идели это... а-ах!..

Девушка глухо застонала, почти непроизвольно раздвинув бёдра и прижавшись низом живота к губам своего парня. Да, пожалуй, теперь уже несомненно и полностью своего?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Ты, — негромко добавил Мэл, касаясь выверенными движениями сокровенного треугольничка плоти, — ласкаешь себя... между ножек пальчиками... каждую ночь. Т-ты... представляешь, как твои товарищи по учёбе касаются тебя там... как тебя ласкают их руки, их губы, их жаркие языки...

Стон Кати отразился в его ушах сладкой музыкой, она уже явно не контролировала себя. Или её свела с ума картина, только что обрисованная им, безумно умопомрачительная картина?

— Скажи это, Кать...

Язык его упёрся кончиком в нежную бусинку — и чуть-чуть вильнул в сторону.

— Скажи.

Бёдра её задрожали, она выдохнула что-то сиплое и неразборчивое. После, откашлявшись, начала было вновь:

— Я... Боже!

Возглас этот звучал так по-религиозному экстатично из уст потомственной атеистки? Скрыв незаметную всё равно Кате улыбку, Мэл провёл кончиком языка по чадящей сладкими ароматами промежности, дотронулся до поблескивающих алых створок.

— Я... ах!.. — Руки её вцепились, явно почти неосознанно, в Мэловы плечи. — Я... ох, не... я ласкаю с-себя... п-пальчиками между ног каждую ночь. Представляя себе... как меня трогают там... мои т-товарищи по учёбе. Т-трогают... все сразу, трогают... своими пальцами, языками и губами... М-мэ-элс!..

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Выгнувшись всем своим телом, комсомолка Катя застонала безвольно под языком Мэла, её внутреннему взгляду и впрямь предстала эта немыслимая, эта ужасная картина.

И еще — ей представилось чётко, как те же товарищи видят сейчас её, почти обнажённую, текущую потом и влагой, раскинувшую широко ноги в объятьях стиляги?

— О-ооох... Мэлс...

Ей почему-то вдруг захотелось поцеловать его. Дурацкое, противоестественное желание на фоне всех этих издевательств.

— Да, Кать?..

Чуть отстранившись, он кинул на неё взгляд снизу вверх со странным лукавством, в глазах его переливались озорные искры. Прежде она никогда не видела его таким, Мэлс сейчас выглядел словно бы пьяным?

— Скажи, — шепнул он, поцеловав изнанку левого её бедра, — тебе же... понравилось самой произносить вслух всё это? Ну, немного... если честно?

Его изучающе-тёплый взгляд скользнул по её лицу, она ощутила, что ей трудно дышать.

«Честно».

Проверка?

«Я испытываю его, он испытывает меня. Если я покажу, что мне можно полностью доверять, он последует за мной куда мне угодно».

Катя приоткрыла вновь рот, захватив новую порцию воздуха.

— Да, — выдохнула чуть слышно она. Прокашлявшись, чувствуя, как по её лицу идут пятна, повторила громче. — Да, Мэл...

Она сама не заметила, как проглотила последнюю букву его имени, превратив в прозвище. Ей показалось, что парень еле заметно улыбнулся.

— Тебе... и правда понравилось представлять, как твои товарищи по учёбе делают с тобой это? — Мэлс обнял её вновь трепетно чуть выше коленей, губы его коснулись нежно её дрожащих бёдер, медленно поднимаясь выше. — Понравилось же?..

Катя куснула губу, на миг ощутив себя шлюхой и дурой, зря ступившей на тропу нелепого плана, но в то же время чувствуя, как растущее пламя в ней не оставляет отступа. И потом, она же должна показать, что способна пасть ничуть не менее Пользы?

— Д-да...

Пальцы девушки, оказавшиеся у него на плечах, почти конвульсивно дрогнули.

— Ох, да-а...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

В очередной раз отстранившись, Мэл посмотрел на неё нежным, одобрительно-уважительным и в то же время словно бы испытывающим взглядом. Ну, по крайней мере, он очень надеялся, что со стороны его взгляд выглядит именно так?

— Как бы я хотел увидеть тебя такой.

Катя моргнула. Кажется, она не вполне расслышала.

— Что?..

— Увидеть хотя бы однажды.

Он помолчал с секунду, держа на лице выражение непередаваемого томления и в то же время философской грусти.

— В виде невыразимого исключения из правил, нарушения законов природы, которое не повторяется дважды. Увидеть приличную комсомолку Катю ласкающей своё тело, трогающей себя там, где воспитанные девочки вообще никогда себя не касаются, увидеть её в открытую делающей с собой это. Услышать, как с уст её срывается описанье подобных фантазий?

Взгляд его коснулся её расширенных глаз. Тут же отдёрнулся — словно бы с сожалением, со слегка показной кручиной.

— Жаль, что ты неспособна на это. Как говорится, в каждой игре есть известный предел?

Краем глаза он видел, как губы Кати приоткрываются, дрожа, и тут же смыкаются заново. Следом вздрогнули её пленительно нагие бёдра.

Вот её ротик приоткрывается снова.

— Ты... хочешь этого, Мэлс?

Отчаянное пламя надежды в глазах. Надежды на то, что сказанное окажется шуткой, проверочным выстрелом вхолостую, но также, возможно, надежды на нечто иное?

— Да, Кать, — выдохнул он чуть слышно, вновь начиная ощущать себя подлецом, видя краем глаза мельчайшие колебания занавески в углу, хотя снадобье Шестипалого продолжало наполнять каждую его клеточку похотью. — Очень хочу.

Мэл сглотнул ставшую вдруг отчего-то вязкой слюну.

— Один раз...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Примерная комсомолка и прославленная партактивистка Екатерина выпрямилась, тяжело дыша, чувствуя на себе раскалённый взгляд Мэлса. Повела неловко плечами, стряхивая с себя и так почти что расстёгнутое, остававшееся на теле только лишь чудом платье.

«Это безумие».

Она приложила руку к груди над наполовину сбившимся лифчиком, покраснела, дыхание её участилось раза в два с половиной.

Приласкать своё тело?

Как?

«Ты знала, идя на это свидание, что тебе предстоит пасть, принести себя в жертву ради спасения близкого человека. Чего ты не знала, так это того, что пасть тебе предстоит ниже, чем самой отъявленной проститутке? »

Парень перед ней приоткрыл рот, как видно, тоже ощущая неловкость, какие-то остатки совести советского человека боролись в нём с влиянием Запада. Провёл языком по губам.

— Спусти... спусти с себя трусики, Кать. — Голос его дрогнул. — Пожалуйста.

Взгляд её упал на бельё, приспущенное не так давно с неё Мэлсом, бельё, которое она механически привела в норму, вставая. Вспыхнув, комсомолка опустила вниз руки, пальцы её подцепили резинку.

«Тем лучше».

Горя от стыда, чувствуя в то же время, как дыхание её наполняется жаром иной природы, Екатерина спустила медленно трусики со своих бёдер.

«После подобного ты будешь моим целиком, моим навсегда. Окажешься целиком и полностью в моих коготках, в ловушке, из которой нет выхода? »

Возможно, последняя мысль была не совсем достойной, но после всех этих измывательств Катя решила простить её себе?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Лифчик тоже.

Странно вздохнув, словно всхлипнув, девушка перед ним освободилась от последней детали белья.

— Положи левую руку на грудь. Поласкай свои нежные холмики, пощекочи соски. Ты ведь, наверное, никогда не делала этого, чтобы получить удовольствие?

Катя стиснула губы, на мгновенье метнув в него яростный взгляд. В Мэле встрепенулось что-то радостно-светлое — как ни нелепо — в эту минуту она будто отбросила маски, показав истинное своё лицо, лицо бывшей его подруги.

Но уже в следующий миг она подавила гнев, спрятала чувства, как видно, напомнив себе, что общается с презренным стилягой, которого ещё перековывать и перековывать, а для этого сперва надо бы получить власть над ним?

— Н-нет. — Она вновь покраснела. — Никогда...

— Тебе... нравится это? — Голос Мэлса стал бархатно-вкрадчивым. — Я слышал, не у всех девушек чувствительность груди одинакова. Если тебе не нравится, то не надо лгать...

— Н-ну...

Она заалела гуще, стоя посреди комнаты, ноги её задрожали.

— Эт-то... немного приятно. Физически...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Хорошо.

Голос его словно убаюкивал её, лишал воли. Или это она сама себе выдумала, чтобы оправдать совершение того, чему нет прощения?

— Теперь... опусти правую руку ниже, положи между ножек. Нащупай пальчиками свои сокровенные складочки, которые под ворсинистым треугольничком.

Катя повиновалась, испытав дикое желание прижать пальцы к своему телу крепче. Впрочем, разве не к этому неумолимо движется дело?

— Левой рукой снова проведи по груди, не прекращай медленно себя ласкать... а правой рукой... поиграй с теми сладкими складками, потереби их. Нащупай там самый чувствительный уголок и поерошь его.

Прижав к промежности пальцы, Катя закусила губу, чтобы не застонать, она зажмурилась, чтобы не видеть горящих глаз Мэлса. Движения её пальцев ускорились, левой же рукой — девушка с ужасом поймала себя на этой мысли — она принялась лапать себя так грубо и беззастенчиво, как это сделала однажды в школе при ней пара хулиганов-десятиклассников со скромной восьмиклассницей Нюрой.

— Вот так, правильно.

Кажется, в голосе его что-то мелькнуло, что-то, похожее на слабый сдержанный смех? Ему это нравится, ему нравится власть над порядочной ответственной комсомолкой?

— Опусти чуть ниже ладонь, просунь пару пальчиков вглубь себя меж нижних аленьких створок. Как если бы... пальцы эти... были не совсем пальцами...

Закусив было снова губу, девушка не сдержалась и отпустила её. С уст её слетел стон, стон беспомощно-обречённый и исполненный в то же время безумного наслаждения.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Внимательно наблюдая за ней, будто за красивым африканским пауком-нефилом, попавшимся в свою же собственную паутину, Мэл сдвинул и раздвинул несколько раз бёдра.

Ему начинало нравиться это.

Да что там говорить, он испытывал некое постыдное удовольствие едва ли не с самого начала этих экспериментов, этих опытов с бывшей подругой. Снадобье, растёкшееся по его организму, лишь помогло ему осознать это?

— Ты действительно наслаждаешься этим. — Он впустил в голос долю демонстративного удивления. — Любишь трахать саму себя пальцами. Стоя совершенно нагая прямо перед другом своего детства.

Катя кинула на него взгляд лютого зверя, потная и взъерошенная, но тем не менее не прервавшая ни на миг движения своих тонких пальцев, даже ускорившая слегка их.

— Ведь правда?

Голос Мэла стал ещё вкрадчивей, стал почти что медоточивым.

— Ты, комсомолка Катя, т а к а я.

Он помолчал с минуту, созерцая, как когда-то близкая ему девушка почти что бьётся в конвульсиях, прибавив к проникшему меж створок пальцу ещё один, как горят яростным блеском её глаза и как она ущипнула секунду назад бесстыже собственный левый сосок.

— Скажи это вслух, — полуутвердительным-полувопросительным тоном предложил он.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Это было безумием.

Глухо застонав, некогда примерная советская девушка зашаталась, зажмурившись изо всех сил, введя в себя пару пальчиков глубже, стиснув полушарие левой груди.

— Это... это... о-о-о-о-ооох... п-правда.

Кто мог подумать, что спасать близкого друга, товарища давних времён, может оказаться так нечеловечески стыдно, жгуче позорно и вместе с тем неимоверно приятно?

— Я... к-комсомолка Катя... т а к а я.

Что было бы, услышь произносимые ею сейчас фразы её родители? Что было бы, увидь они её прямо в этот момент такой?

— Я люблю... ох-х!.. т-трахать саму себя пальцами голая... н-на глазах... д-друга своего д-детства... не-е-е-е-ет!!.

Рука Мэлса, рука парня, обратившего её более чем в рабыню, ласково огладила девушку по взмокшим от пота длинным каштановым волосам.

— Да, Катя.

Пальцы его на мгновение сжались на её шевелюре.

— Тебе же ведь нравится это, так?..

Голос его стал откровенно весёлым.

— Нравится представлять, как тебя видел бы сейчас парторг, как тебя рассматривали бы члены партийного комитета. Как их взгляды... путешествовали бы по твоему телу. Нравится?

Катя зажмурилась вновь, зажмурилась крепче прежнего, помимо воли вообразив, как Михаил Андреевич видит её сейчас, как его седые брови гневно вздымаются при виде её движущейся меж ног руки. Представив себе, как недоумённо вытягиваются лица её товарищей по парткому, как окидывают её взором Максим со Стасом, после чего на лице первого возникает шок, а второй со странным восхищением присвистывает.

— О-о-о-о-о-о-о-ооооооох... Я... Ох, не-е-е-е-ет...

Её обожгло вспышкой сумасшедшего удовольствия, пальцы её вжались до предела в скользкое влажное нутро, адски задрыгались там.

— Ты этого хочешь, Кать, — ласково, но настойчиво уговаривал её голос откуда-то с периферии сознания. — Ты, примерная порядочная комсомолка.

«Примерная шлюшка», — сладко-обжигающей молнией сверкнуло неожиданно в её уме.

— Скажи это, — кажется, Мэлс облизнулся, — вслух.

Екатерина застонала громче, откинув голову назад, расставив широко бёдра и втиснув уже едва ли не три пальца в свою алую полость, чувствуя, как вспышки безумного наслаждения испепеляют её, как жар взрывается пламенем между ног и захлёстывает сладкими белыми волнами всё её тело.

— Я...

Она еле слышала свой собственный голос, содрогаясь от терзающих каждую клеточку ощущений, теряя равновесие.

— Я... п-примерная комсомолка... О-ох!.. хочу, чтобы п-парторг видел меня с-сейчас!.. П-парторг и весь партко-о-о-о-ом... видели, кака-ая я... а-ах!.. комсомолка К-катя... шлюха и бля-я-я-я-ядь!..

Она застонала, почти что завыла, забилась пулемётно-бешеной дрожью всем своим телом в приступе нового спазма, губы её искривились в сардонично-безумной улыбке, в их уголках проступила слюна, ноги её подогнулись, а проникшая между них ладонь скрылась во влажных створках словно бы чуть ли не целиком.

Её подхватили ласковые чуткие руки, в то время как между ног её взрывалась звезда за звездой, Катя закричала чуть слышно, затрепыхалась в объятиях Мэлса, ощущая краем сознания текущие по бёдрам лёгкие тёплые струйки.

Крик перешел снова в вой, затем — в приглушенный всхлип.

Она шмыгнула носом.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Он нежно поцеловал её в лоб сквозь взмокшую чёлку, поцеловал, почти не играя. Как бы ему хотелось в тот миг, чтобы Катя хотя бы сейчас отбросила глупости, отбросила наносные слои воспитания и просто позволила другу детства следовать его путём.

Или — чтобы закон и традиции СССР охотно допускали без всяких проблем многожёнство? Мэл отогнал нелепую странную мысль.

— Это... ведь было хорошо, Кать?

Он посмотрел на неё снизу вверх. Приоткрыл губы, коснувшись кончиком языка трепещущей жилки на её шее.

— Правда ведь?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Девушка распахнула глаза, чувствуя, что уже не просто сходит с ума, что уже давно перешла ту грань, за которой здравый рассудок переходит в безумие.

«Мне это нравилось. Мне действительно это нравилось».

Она и впрямь представляла себе взгляды Михаила Андреевича и остальных, она корчилась в сладких муках от их воображаемых взоров, она всем своим телом неподдельно в эту секунду хотела, чтобы все её друзья из парткома видели сейчас её.

«Я действительно шлюха? »

Бёдра Кати чуть дрогнули, упрямая волевая девушка чуть было не шмыгнула снова носом. Ей вспомнились смутно некоторые из библейских рассказов её деревенской прабабушки.

Что-то о святом, сошедшем в ад, чтобы...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Мэл поцеловал её снова, задержав губы у её сладкой вспотевшей шеи, наслаждаясь помимо воли её ароматом, её волосами. Левая его рука, полуобвившаяся вокруг талии бессильно повисшей на его теле девушки, почти безотчётно ласкала ладонью нежные ягодицы.

— Можешь не отвечать, — шепнул он ей в ухо, чувствуя, как вздрагивает её дыхание. — Я знаю, что тебе было хорошо.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

«Он знает».

Губы Кати чуть дрогнули, то ли в зачатке всхлипа, то ли в попытке горькой ухмылки.

«Конечно. Он видел своими глазами, какая я шалава, видел, какая я сходящая с ума от похоти проститутка. Сможет ли он теперь хоть когда-либо уважать меня? »

Моргнув, сосредоточив на Мэлсе взгляд, подозрительный взгляд отходящей от безумного взрыва чувств девушки, она так и не смогла уловить в выражении его лица что-либо кроме нежности, глубокой заботы и едва уловимой тревоги.

— Мэл... это было прекрасно.

Губы её нашли почти слепо край его носа и неуверенно чмокнули, вступим в преисподнюю до конца, если так надо для плана. А правильно ли она проглотила вновь последнюю букву его имени, не выглядит ли это как поощрение всех его заморочек, не осложнит ли это труды по его перековке?

— Это... это было просто волшебно...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Шаблонные фразы, клишированная пафосная благодарность, так слабо крепящаяся к произошедшему всего лишь минуту назад? Лучше б она ударила его, это не кольнуло бы его так болью в грудь?

Тем не менее Мэлу даже сейчас хотелось каплей сознания поверить Кате, хотелось расслабиться и открыть себя. Он позволил ей нашарить губами в приглушенном свете комнаты его собственный рот.

Звук поцелуя.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Катя почувствовала, как заливается краской, как воздуха перестает ей хватать. Одновременно с этим она ощутила сумасшедшее напряжение в брюках Мэлса, напряжение, угадывавшееся даже через одежду.

«То, зачем я пришла сюда».

Рука её медленно, двигаясь словно змея, соскользнула ниже к поясу парня, прильнула ладонью к молнии его брюк. Именно так должна себя вести отъявленная сладкая шлюшка?

«То, зачем я себя сюда привела. Как покорную овцу на заклание».

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Мэл на миг перестал дышать, чувствуя на своём причинном месте пальчики Кати, пальчики принципиальной и строгой советской девушки.

— Тебе... хорошо, Мэлс? — жарко глянула она ему в глаза. — Я... могу сделать так, чтобы тебе стало... ещё лучше...

Пальцы её потёрлись о ткань его брюк, Мэл ощутил, что готов сейчас кончить, готов извергнуться сейчас в брюки прямо от её касаний. Ему было уже почти что плевать на занавеску в углу, было плевать на всё?

— К-катя...

Зажмурившись, он с трудом собрал в себе последние остатки воли, остатки решимости. Правильным ли вообще был этот невероятный, пошлый, до крайности извращённый план?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Да?

Мягкая ладошка её застыла на вздувшихся пузырём брюках, Катя с ласковой спокойной насмешкой смотрела ему в глаза. Теперь она вновь ощущала себя роковой совратительницей?

— Ты, — парень задышал чаще, — м-могла бы...

— Да, Мэлс?..

Пальчики её нежно вильнули.

— Сделать это, — он безвольно приоткрыл рот, — по-французски... П-при помощи своих губ, губ, языка и рта... Конечно, если ты способна на это.

Катя лишь усмехнулась еле заметно, вспоминая произнесённые ею минуту назад кощунственно-сладкие фразы, вспоминая тот испепеляющий белый взрыв жгучего наслаждения, выжегшего из души комсомолки последние остатки чести и совести.

Этот наивный мальчик ещё испытывает её, проверяет, как низко она может пасть?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Вот так?..

Пальцы девушки быстрым и почти что игривым движением расправились с молнией брюк. Катя наклонила голову, оттянув резинку Мэловых плавок, дыхание её коснулось трепещущего твёрдого органа.

— Да, т-так. — Голос парня беспомощно сбился, его кольнуло вновь воспоминанием о занавеске, но он сейчас не мог уже толком ни о чём думать. — К-катя...

— Что, Мэл?

Вопрос этот звучал так лукаво. Почти искушающе.

— Об-ближи его... я п-прошу тебя. — Он дышал тяжело и сипло. — П-поласкай... к-кончиком языка... К-ка-а-ать!..

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Скрывая улыбку, которую всё равно некому было усмотреть, девушка высунула кончик языка наружу и провела им по головке дрожащего поршня, почти зажмурившись, почти растворив себя в этом незнакомом чувстве странного солоноватого привкуса. Так, как если бы намеренно убивала в себе личность порядочной комсомолки в эту минуту?

«Побыть блядью».

Приоткрыв губы, Катя обвила ими багровую от крови головку, впустила в рот пульсирующий скользкий агрегат. Почти уже стихшая была музыка вращавшейся неспешно пластинки вильнула в это мгновение, будто бы поощряя девушку, взвившись похожим на щелчок мелодичным всплеском.

«Неужто это и вправду то, чего мне хотелось всегда? »

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Мэл застонал вполголоса, откидывая назад голову, чувствуя, как жаркий рот подруги его школьного детства проделывает с ним нечто непостижимое, проделывает то, что прежде ему казалось доступным лишь Пользе. Как это странно, противоестественно, постыдно и сладко в то же самое время, сравнивать их сейчас в действительности?

— Ка-а-а-а-ать...

Рука его вцепилась сама собой в её каштаново-тёмную шевелюру, пальцы истово сжались.

— Не останав-вливайся... п-пожалуйста... о-о-о-ооооох!..

В помещении раздался ещё один тихий щелчок, едва уловимый на фоне играющей музыки. Мэл ощутил, как губы Кати ускоряют движения, лишая его возможности планировать что бы то ни было, лишая его даже возможности думать.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Я х-хочу, — парень почти стонал вслух, — с-сделать это... а-ах!.. т-тебе на лицо. Н-на лицо и на волосы... п-пожалуйста, К-кать!..

Примерная советская девушка лишь вскинула брови, не сразу поняв смысл сказанного. Когда до неё дошло, о чём идет речь, что он может иметь в виду, щёки её снова ожгло огнём, а в низу живота что-то приглушенно ёкнуло?

Глаза её незаметно для Мэлса сузились, пальцы рук, полуобвивших колени парня, сжались на мгновение в кулачки.

— Хорошо.

Кто виноват, что интонация её в этот миг прозвучала коварно?

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Тебе... нравится, Мэлс? — она ускорила движения языком, явно наслаждаясь своей властью над парнем. Притискивая язык крепче к нижней части его головки, потираясь о нежную кожицу, щекоча её краешек. — А так?..

Он застонал громче, чувствуя, что сходит с ума, готов извергнуться прямо на её губы.

— Лучше, чем Польза?..

Катя куснула слегка его распалённый орган, куснула едва уловимо, куснула скорее край кожицы, чем главную плоть.

— Скажи это, — выдохнула она, язык её принялся вновь вращаться остреньким свёрлышком вокруг дрожащей от страсти, пылающей жаром головки, — скажи это... вслух. Скажи, что... Польза... лишь дешёвая потаскушка рядом со мной.

— Я-я... а-ах!.. не-е...

Он застонал бессильно, заныл сквозь зубы, чувствуя, как темп движений губ и языка Кати ускоряется в несколько раз, как она стискивает на мгновение губы кольцом вокруг средней части его агрегата — и тут же чуть отстраняется. Чувствуя, как теребят с безумно тонкой медлительностью её ноготки его крайнюю плоть.

— Скажи! — влажно шепнула она.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Кать!.. ах... П-польза...

Он почти плакал, почти что рыдал, Катя поощрительно пощекотала пальчиками его трепещущий член. Такой огромный, вздувающийся сосудами в считанных сантиметрах от её глаз?

— Она... н-не-е-ет...

Катя чуть сжала пальчики.

— П-просто... ах-х... деш-шёвая потаскушка рядом с тобой, — выдавил выстрелом из себя, почти выпалил содрогающийся от похоти парень. Застонал тихо, как видно, сознавая смутно, что только что произнёс. — О-ох, Ка-а-ать...

Комсомолка с удовольствием рассмеялась.

Абсолютная власть.

Как же это приятно.

Она наклонила голову ниже, вбирая в себя его член целиком, причмокнула с удивившей даже её саму естественностью, сжала губы вокруг его основания и принялась неспешно-размеренно, повинуясь приступу вдохновения, скользить кольцом своих губ взад и вперёд по стволу едва ли не разрывающегося от крови органа.

Стиснула губы крепче, помогая себе ладонью, извлекла его орган из своего рта на миг и тут же вернула обратно — но одну лишь головку.

— К-кать... — Он почти задыхался, ему не хватало дыхания. — Ка-а-а-а-аааатя!!!

Девушка вновь отстранилась в последнее мгновение пред взрывом, жаркие выплески украсили горячими белыми струйками её носик и губы, её левую подглазную впадину и даже пару тёмно-каштановых локонов.

В музыку снова вторглась пара едва различимых щелчков, но ответственная серьёзная партактивистка не уделила этому какого-либо внимания.

АФФЕТУОЗО

— Ты теперь — мой. Целиком мой, — шептала приглушенно девушка, покрывая поцелуями лицо Мэла, покусывая нежно его подбородок и его щёки. — Та потаскушка никогда не получит тебя... хи-хи, слышала бы она, как ты только что обозвал её?

Парень поцеловал её прямо в губы, чувствуя, как колотится бешено его сердце, чувствуя сладость, боль и в то же время муку отчаяния. Часть его искренне в этот миг захотела, чтобы план Кати сбылся, причём не как в том жутком видении, а по-настоящему?

Нет, он не любил её, даже теперь он не был способен влюбиться в неё как в девушку, но сейчас видел, что она его любит, пусть по-собственнически и по-извращённому?

— Спасибо тебе, Кать, — выдавил он еле слышно сквозь бешеные пульсации крови в ушах. — Ты... ты... — Что бы ей сказать вслух такого, что не вызвало бы подозрений, хоть отчасти скомпенсировав неизбежную грядущую пытку? — Ты... лучшая.

Хихикнув ещё раз, Катя лизнула подбородок Мэлса. И прикрыла глаза, позволив наконец темноте под веками забрать её в лучший мир.

ДОЛЕНТЭ

Сладко зевнув, девушка приподняла веки, уступая натиску безжалостно бьющего в них солнечного луча. Ей было хорошо, чувство уюта переполняло каждую её клеточку игривой щекоткой, хоть некоторые воспоминания о вчерашних делах и казались жгучим бесстыжим сном.

Мэлса не было рядом, парень ухитрился как-то выскользнуть из её объятий под утро, причём, судя по отсутствию клетчатой рубашки на спинке стула и нелепой цветастой куртки на вешалке, квартиру он зачем-то покинул.

«Ну и ладно».

Губы Кати искривились в ехидной ухмылке.

«Всё равно тебе теперь придётся выкинуть эти лохмотья. Нормальная жизнь честного советского парня поджидает тебя, тирьям-тарарам».

Нет, она определённо не жалела о проделанном ей этой ночью, об этом даже забавно будет вспоминать когда-нибудь. О том, как напоказ унижавший её всю ночь фанфарон оказался позже в её коготках и сам в конце концов стал ей благодарен за это.

Она просунула ноги в тапочки у кровати, прокатывая в голове будущий диалог с Мэлсом. Или, быть может, стоит заранее позвонить Григорию Алексеевичу, знакомому маминому врачу, чтобы готов был выдать ей справку о беременности, когда это станет правдоподобно?

Катя нахмурилась на миг, пытаясь припомнить, случилось ли вчера хоть раз что-то, могшее привести к оплодотворению.

Какая разница, впрочем? Мэлс и подавно едва ли помнит.

Взор её упал на тумбочку, где стоял странный электронный прибор не советских компактных очертаний. Поверх прибора лежал небольшой бумажный конверт, а поверх конверта — открытка с парой десятков строчек.

При взгляде на открытку сердце девушки почему-то ёкнуло.

«Милая Катя!

Ты так крепко спала, что я не решился нарушить твой сон. Спасибо тебе за прекрасную ночь, мы здорово развлеклись, я буду вспоминать об этом многие месяцы. Кто бы мог подумать, что приличная девушка и порядочная комсомолка способна на это?

Ну, не злись.

Я так понял, что ты хочешь вмешаться в мою жизнь радикально, я же решил, что мне видней, какой она должна быть. Прежде чем ты надумаешь что-то сделать, куда-нибудь позвонить или прочитать под этим текстом постскриптум, пожалуйста, ознакомься сначала с содержимым конвертика под запиской или нажми на кнопочку «Play» прибора чуть ниже.

Этот прибор, кстати, одолжил у друга своего друга один мой знакомый, что побывал на интернациональном фестивале молодёжи в Гааге. Свежая американская разработка под маркой Midget Recorder, переносной магнитофон. Может и записывать звук, и воспроизводить, представляешь? »

Плохо понимая написанное, но чувствуя, как стук крови в ушах становится всё глуше и глуше, Катя отложила открытку обратно в сторону. Едва гнущимися пальцами она разорвала конверт, внутри оказалось несколько десятков фотоснимков высокого качества — хотя, конечно, чёрно-белых, но чётких и почти лишённых зернистости.

Дыхание девушки перехватило.

Переводя взгляд со снимка, где она бесстыже задирает пред Мэлсом платье, на снимок, где рука её стискивает левый сосок, Катя невольно шмыгнула носом. Когда она увидела безумные кадры с её пальцами между ног, с её движущимся по багровому органу языком, с её личиком в сперме, шмыгание стало громче, мир пред глазами её словно бы потемнел.

Но как?

Глаза партактивистки сузились.

Взгляд её обвёл неверяще комнату, остановившись на занавеске в углу. Судя по ракурсу снимков — ни в один из них, к слову, не попал целиком Мэлс, фотограф явно старался не запечатлеть его лика? — съёмка велась оттуда.

Всё это было театром, было лишь водевилем?

Вся горя, чувствуя, как стук крови в ушах перерастает в грохот, девушка стукнула пальцем по клавише «Play», еле найдя её на устройстве.

— Я... комсомолка Катя, — прозвучал из миниатюрных динамиков словно дрожащий от еле скрытого удовольствия голосок, — п-просто... тайная шлюшка. Я... я м-мечтаю о разврате с парнями... к-каждую... ох!.. К-каждую ночь...

Ноги Кати чуть вздрогнули.

Лицо её вспыхнуло ярче прежнего, взгляд панически метнулся по комнате. Как выключить эту дьявольскую машину? Вдруг кто-либо случайно зайдёт и услышит хоть что-нибудь?

— Я... к-комсомолка Катя, просто... п-просто блядь, — прозвучало очередное признание с плёнки. Признание, в коем не слышалось ни крупицы владевшего ею тогда стыда или совестливых колебаний, признание, звучавшее как самодовольная исповедь конченой извращенки? — Я... я... скрываю это от... о-от родителей и от товарищей... мечтая в то же... вре-емя... чтобы все ви-идели это... а-ах!..

Катя зажмурилась едва не до боли, снова переживая это.

— Я... Боже!..

С плёнки послышался стон.

— Я... ах!..

Отступив безвольно на несколько шагов к дивану, девушка села — можно сказать, почти что рухнула глыбой? — на его край.

— Я... ох, не... я ласкаю с-себя... п-пальчиками между ног каждую ночь. Представляя себе... как меня трогают там... мои т-товарищи по учёбе. Т-трогают... все сразу, трогают... своими пальцами, языками и губами... М!..

Каждая новая фраза прибавляла пятен на лице Кати, гул крови в её ушах грохотал уже так, что мешал чётко слышать запись. Что, впрочем, вероятно, было и к лучшему?

— Это... это... о-о-о-о-ооох... п-правда, — донеслось откуда-то из бесконечной дали до её слуха. — Я... к-комсомолка Катя... такая.

В памяти её снова ожили увиденные ею только что снимки, кадры, изобразившие как раз тот момент, к которому приближалась с неизбежностью звукозапись.

Что будет, если кто-либо сопоставит их?

— Я люблю... ох-х!.. т-трахать саму себя пальцами голая... н-на глазах... д-друга своего д-детства... не-е-е-е-ет!!. О-о-о-о-о-о-о-ооооооох...

Вся дрожа, она закусила губу, лицо её упало в вытянутые навстречу ладони.

— Я... Ох, не-е-е-е-ет... — Этот приглушенный стон не казался сейчас отражением моральных рефлексий, он звучал как стон бесстыжего животного наслаждения, стон упоения произносимым. — Я... п-примерная комсомолка... О-ох!.. хочу, чтобы п-парторг видел меня с-сейчас!.. П-парторг и весь партко-о-о-о-ом... видели, кака-ая я... а-ах!.. комсомолка К-катя... шлюха и бля-я-я-я-ядь!..

Коленки Кати задрожали опять, как и её руки, она слабо всхлипнула, всхлипнула ещё громче, закрыв руками лицо. Магнитофон тихо щёлкнул, запись окончилась, но девушке теперь было уже всё равно.

«P. S. Думаю, ты не хочешь, чтобы кто-то ещё увидел и услышал эти материалы. Магнитофон и конверт, кстати, содержат лишь копии их, оригиналы надёжно спрятаны, их никто никогда не увидит, если ты будешь милой девочкой и не будешь ломать никому судьбу всякими выступлениями на партзаседаниях. Ты ведь не будешь, правда? »

Глядя на текст, слова которого казались безнадёжно чужими, как почему-то и почерк, комсомолка стиснула кулаки. Владеющее ею оцепенение перерастало в беспомощный гнев, застилающая мир пелена понемногу становилась багровой.

Её использовали.

Её актёрской игрой воспользовались в своих интересах, ею потешились как игрушкой, после чего выкинули на свалку.

Катя сжала яростно зубы, припомнив, как наивно наслаждалась своей властью вчера, вынудив этого подонка предать на словах свою шлюшку. Увы, плёнка теперь не содержит даже следа этого, он со своими дружками хорошо поработал над записью, они вырезали даже вырвавшийся у неё вчера возглас с именем Мэлса?

С другой стороны, нет ли в этом ключей к преимуществу? Мэл — имени «Мэлс» он отныне теперь недостоин? — явственно не желает, чтобы Польза узнала о проделанном им вчера, все фотографии и аудиозаписи изображают только лишь Катю.

Комсомолка вновь ощутила дрожь, проходящую упругой змеёй через всё её тело, только на сей раз это была скорее приятная дрожь. Подставить под удар свою репутацию и будущую судьбу, подставить под удар не только себя, но и своих родителей, однако любой ценой уничтожить предателя?

Взгляд её снова коснулся скомканной открытки в руке.

С недочитанным последним абзацем.

«Если ты не будешь послушной, копии записей и фотоснимков получит как партком и все твои сверстники, так и твои родители, все твои родственники, вплоть до прабабушки Авдотии Николаевны из деревни. Вряд ли ты особо желаешь этого, хотя как знать? Вчера ты с таким наслаждением мысленно представляла это».

Зажмурившись в очередной раз, Катя часто-часто задышала, после чего заставила себя через силу расслабиться. Лицо её вновь запылало, после чего побледнело.

Прабабка Авдотья.

Это просто убьёт её. Здоровье не сможет выдержать подобных сведений о поведении любимой внучки. Она даже не успеет что-либо объяснить ей, не сможет рассказать о мотивах, да и верующая прабабушка всё равно бы не приняла их?

Комсомолка стиснула зубы, потом расцепила их.

Кинула взор на открытку, всё ещё сжимаемую дрожащей рукой.

Бросила в угол.

Она будет послушной.

ФЛЕБИЛЭ

— Не слишком цинично? — хмуро поинтересовался Мэл, не глядя на собеседника.

После всей проделанной комбинации, после сделанных им накануне на глазах у друга вещей он ощущал себя словно бы не до конца бодрствующим, не до конца вообще существующим. Снадобье Шестипалого словно размыло грань между сном и реальностью, хотя первый толчок к этому дало ещё на день раньше пророческое видение от игл кактуса.

— А, текст, который я набросал от твоего имени? Брось, так даже лучше. Не будет душевной маеты, попыток воззвать к твоей совести или чего-то подобного. Теперь она попросту тебя ненавидит и приставать к тебе больше никогда не захочет.

Он неслышно вздохнул, опустив голову. Почему-то ему не стало от этих слов легче.

— Думаешь?

— Убеждён. Ты теперь для неё не просто пустое место, ты — отрицательная величина. Негативный заряд. Рана в плоти вселенной. Гордись. Она бы могла счесть священной миссией тебя уничтожить, но, надеюсь, ради спокойствия близких просто предпочтёт не связываться.

Мэл невесело хмыкнул.

«Гордись».

Ему вспомнилось что-то из курса по физике о будто бы свойственной разноимённым зарядам склонности притягиваться друг к другу. Что-то, что он уже вспоминал во время знакомства с Пользой и что вспоминалось ему теперь во время возвращения мыслями к вчерашней ночи?

Как глупо всё-таки устроен мир.

Быть может, в каком-нибудь другом мире, невероятном, потустороннем и запредельном, он бы мог быть одновременно с Катей и с Пользой, ничем не ущемляя ни одну, ни другую. Быть может, в каком-то невиданном мире, где нет ревности и стыд используется только для удовольствия, Катя могла бы получить по-настоящему наслаждение от сделанных ею вчера диких запретных вещей, явно дававшихся ей в этой реальности через силу?

«Подумай лучше о том, что в куда более правдоподобной параллельной реальности Катя бы тебя сегодня физически уничтожила перед товарищами по парткомитету, — прозвучал в его сознании спокойный скептический голос. — Ты видел эту дорогу. Знаешь, куда она ведёт».

— Что пригорюнился? — Друг хлопнул его по плечу. Повышенная фамильярность его поведения, чуть неестественный смех в голосе показывал чётко то же стремление забыть о случившемся, как можно быстрее выкинуть прошедшие сутки из памяти. — Пошли лучше прошвырнёмся опять по Бродвею, кинем кости на Пешков-стрит?

Мэл улыбнулся невольно уголком рта, дёрнул носом.

— Пошли.