Урок музыки

Софье Никитичне, как девушке знатного рода полагалось получить блестящее образование. В числе прочих к ней три раза в неделю приходил учитель музыки — Павел Арсеньевич Левицкий. Он был высоким и худощавым стариком 50 лет, с волевым лицом, прямой как палка спиной, густыми седыми волосами и был всегда безукоризненно одет. При виде своего учителя юная Сонечка всегда впадала в оцепенение, она его ужасно боялась, может быть поэтому умненькая девушка, которая радовала своими успехами всех своих остальных педагогов, никак не могла выучить нотную грамоту. «Нуте-с, милая барышня, пройдемте в музыкальную комнату» — этой фразой по обыкновению начинал занятие Павел Арсеньевич.

Софья Никитична, внутренне холодея от непонятного ужаса, изо всех сил стараясь держать спину прямо, шла впереди своего учителя, всем организмом физически ощущая взгляд его ледяных глаз. В комнате она зажигала свечи в канделябре, стоявшем на старинном рояле, и покорно садилась за инструмент. Павел Арсеньевич открывал ноты на нужной странице и повелительным жестом холеной руки приказывал Соне играть. Пальцы ее деревенели, путались, нажимали совсем не те клавиши. Учитель презрительно морщился и требовал начать сызнова. Однажды Павел Арсеньевич явился на занятие явно не в духе. Он нервно снял перчатки, швырнул их в руки лакею, второму лакею нахлобучил на голову свой шелковый цилиндр, с ненавистью взглянув на самую бездарную ученицу из тех, что у него были. Молча и стремительно проследовал он в музыкальную комнату.

Оцепенев от ужаса, юная Сонечка, наблюдавшая эту сцену, на негнущихся ногах последовала за ним. Когда она вошла, свечи уже были зажжены, Павел Арсеньевич стоял на своем привычном месте, ноты были раскрыты. Она мелкими шажками приблизилась к роялю и сев на вращающийся табурет положила руки на колени. Выждав минуту, она собрала волю в кулак и ее хрупкие прозрачные пальчики легли на клавиши. Сегодня она, похоже, была в ударе, музыка звучала стройно и гармонично. Ее учитель, закрыв глаза, благостно кивал головой в такт музыке, его руки, сжатые в кулаки, стали расслабляться.

Обрадованная Софья Никитична почувствовала себя увереннее, пальцы ее налились невиданной прежде силой, и полностью отдавшись музыке, она заиграла, вкладывая душу в звучание музыки. Павел Арсеньевич удивленно открыл глаза и стал внимательно изучать ее лицо, порозовевшее от возбуждения. «Какой прехорошенький ребенок», — думал он. Конечно, ребенком девушка не была, но с высоты прожитых лет, Павел Арсеньевич воспринимал ее именно как дитя, милое невинное существо, коим она, впрочем, и была, несмотря на то, что уже числилась барышней на выданье. И тут муза вдохновения снова покинула Соню, пальцы перестали быть ей послушными и плавный ход произведения был безжалостно нарушен. Сонечка вжала голову в плечи и окончательно запуталась в своих руках. Из ее лучистых глаз посыпались крупные горошинки слез, отчего она совсем перестала различать ноты. Совсем сбившись, она убрала руки с клавиш и беззвучно рыдала, облизывая языком соленые капли, залившие ее личико.

И тут Павел Арсеньевич взорвался. Он наклонил свое лицо прямо к замершей от ужаса девушке и прошипел: «Бездарность! Ничтожество! Никаких сил нет слушать, как вы коверкаете великие произведения! Вас пора хорошенько выдрать! » Он схватил девушку за плечи, рывком поставил на ноги, развернул к себе спиной и загнул ее на рояль. Юбки мгновенно оказались у нее на голове, тонкие кружевные панталончики были с нее безжалостно сорваны с печальным треском и юный розово-сахарный пышный зад предстал перед разъяренным взором педагога. Он, не отдавая отчета в своих действиях, стал ладонью от всей души шлепать бездарную девчонку по ягодицам. Софья Никитична глухо рыдала под своими юбками и ощущала жгучие прикосновения жестокой руки к своей коже. Придя в себя, Павел Арсеньевич замер, опустил руки и, тяжело дыша, опустился на крутящийся табурет, на котором по обыкновению сидела его воспитанница. Девушка покорно стояла в той позе, в которую он ее поставил.

Ее ягодицы сделались ярко-красными, на одной отчетливо был виден белый отпечаток его широкой ладони. Павел Арсеньевич смутился и не знал как вести себя дальше. Его взгляд скользил по юному обнаженному телу. Он увидел между ее дрожащих ножек пухлые губки, покрытые светлым нежным пушком. Невиданное возбуждение накрыло учителя. Он, не отдавая себе отчета, подошел к своей ученице и положил руки на ее бедра. Сильно сжимая зефирную плоть, он почувствовал, как его член стал дыбом. Нагнувшись, он стал языком буравить крошечное колечко ануса, смачивая его слюной. Соне казалось, что она умерла и попала в ад, настолько нереальным было для нее происходящее. Павел Арсеньевич, смачно плюнув на свою ладонь, растер слюну по вздыбленному пенису и, приставив головку к звездочке нежной попки, стал медленно, но неумолимо давить на нее.

Головка шла очень туго, но учитель был настойчив. Медленно он натягивал юную задницу бездарной музыкантши на свой член. И вот, наконец, он лобком уперся в ее ягодицы. Сонечка не издала ни звука. Дойдя до предела, он так же туго как входил, стал доставать член обратно. Достав его полностью, он увидел, что на юном невинном анусе выступили капельки крови. Не выдержав такого грубого натиска, попка треснула в нескольких местах. Вид окропленных кровью ягодиц пробудил зверя в интеллигентном пожилом музыканте, и он с яростью снова ринулся вперед. Смазанный кровью и слюной член стал скользить в кишке девушки легче. Через несколько минут попочка полностью привыкла к вторжению и расслабилась. Член Павла Арсеньевича поршнем ходил туда и обратно, чмокая и хлюпая. Сонечка молчала и покорно сносила наказание беззвучно обливаясь слезами.

Наконец яйца старика поджались и затвердели, готовясь исторгнуться на неплодородную почву. Вставив член до предела в анал юного создания, он задергался, фонтанируя густой спермой в недрах невинного доселе юного тела. Кончив Павел Арсеньевич, не извлекая члена, без сил лег грудью на спину девушки и тяжело дышал, приходя в себя. Затем мягкий пенис сам выскользнул из оскверненного отверстия. Отступив назад несколько шагов, учитель привел в порядок свою одежду и в ужасе взирал на содеянное. Там где несколько минут назад была крошечная дырочка, сжатая от ужаса в точку, теперь было зияющее красное жерло с пульсирующими ребристыми стенками. Из этого ужасающего дупла на стройные ножки вытекала сперма музыканта смешанная с кровью его юной жертвы. Почувствовав раскаяние, Павел Арсеньевич, опустил юбки Сонечки, вытер ее слезы ее же порванными панталончиками, подвел ее к табурету и усадил на него. Сидеть девушке было очень больно, но она не смела перечить грозному педагогу. «Ну вот, милая, вы вынудили меня страшно наказать вас. Пусть моя наука не пройдет даром, играйте же» — промолвил Павел Арсеньевич и руки Сонечки, помедлив мгновенье, легкими бабочками вспорхнули и опустились на желтые костяные клавиши...