Угрюмый мрачный поселок. Часть 1: Жанка-ларёчница

Васю бог наградил не только громадных размеров фигурой, «парой метров в плечах» и добродушным нравом, но как наградил, так и наказал, дав родиться в одном из умирающих поселков где – то на окраине некогда громадного технологического полиса, превратившегося сейчас в ржавые руины, депрессивное население, живущее от получки до пенсии бабушки – кормилицы, да с таким же мировоззрением.

Несколько раз Вася пытался уехать из поселка, первый раз сразу же после армии, но вот как – то не приживался в большом городе и всяк раз возвращался в обыденность и пустоту своего поселка. Возвращался, искал работу, отчаивался и… И пока ему вдруг не повезло познакомиться с Ашотом.

Ашот слыл старожилом поселка, человеком уважаемым и потому несшим себя достаточно высоко. Как раз недавно подстрелили одного из его работников и теперь Ашот подыскивал тому замену. Васили ему тут же приглянулся. Ашот навел справки, поинтересовался, купил историю из милиции или там из военного стола, и успокоившись предложил работу Василию.

Работа была не пыльной и каждый первый в городе о такой мечтал. Правда она была связана с определённым риском, особенно в поселке, где за пару купюр могли подрезать в заброшенном парке или подворотенке. Но Васю это не смущало, тем более что с его стороны никакого криминала не намечалось, ходи себе по точкам Ашота и собирай выручку. Решай вопросы с соседями и местными, получай свою долю и возвращайся домой в хорошем настроении.

И лишь услыхав о предложении, Василий тут же приступил к работе.

Ашот держал по поселку четыре ларечка и несколько передвижных точек – палаток. Старушки палаточницы приносили выручку сами, а вот за ларечницами приходилось присматривать. В ларьки Ашот набирал местных молодых, а порой и не очень, девчат, объясняя это тем, что: «Бабы молоды и дуры. Деваться им некуда. Будут делать всё, что скажу! »

Василий выслушал это и принял к сведению, выходя в первый же день на обход.

– Новенький! – встретила его пышных форм дама лет тридцати – тридцати двух. – Ашот предупреждал. Ну, заходи. Жанна, – представилась она, впуская Василия в ларек.

В ларьке было тесно, но в то же время уютно. Совсем иначе он выглядел со стороны улицы, куда выходило одно небольшое окошечко, через которое выдавался товар и куда принимались деньки. Окна – витрины давно были завешены товаром, плакатам, какими – то тряпками и попросту не позволяли извне взглянуть вовнутрь. Василий впервые был внутри и должен признаться, несколько растерялся.

– Ну, выручку принимать будешь? Или ты сюда глазеть пришел?! – оскалилась то ли улыбкой, то ли насмешкой Жанна. Василий встрепенулся и перешёл к пересчету наличности.

Как и следовало ожидать, денег было совсем не много, но даже эта захудалая пачка для него, жителя умирающего поселка рядом с вырезаемым на металлолом индустриальным гигантом, была вещью значительной и потому её требовалось пересчитать, записать в тетрадь и получить подпись ларечницы.

– Да ты что? – округлила глаза Жанна. _это что – то новое… – она коряво поставила подпись в разлинеенной тетрадке и зашелестела одеждами и занавесками, занавешивая остатки витрины тряпками, которые служили ей занавесками.

Василий погрузился в повторный пересчет – дело новое, не хотелось с самого начала наделать глупостей – и заполнять что – то в тетрадку.

– Ну? Долго я буду ждать? – донеслось до его слуха. – на дворе не месяц май, а здесь не Ташкент! – сетовала Жанна где – то у окошка.

– Что? – поднял свой взор Василий и тут же уперся в две белые массивные женские ягодицы, что выпирали едва ли не ему в лицо. Жанна лежала на прилавке, уткнувшись лицом в окошко, заслоняя любой обзор оттуда, её задранная вверх юбка и приспущенные джинсы только и оголяли что ягодицы и совсем немного ноги.

– ну? – вновь повернулась она к Василию. – Сколько ещё ждать то буду? Или трахай, или уходи! – произнесла слегка насмешливо она.

– Что? – растерялся Василий вставая со стула.

– Тебя что, не предупредили? – удивилась Жанна, все так же возлежа на прилавке. – Порядок такой у нас. Хочешь работать – давай. И тебе, и Ашоту. – пояснила она.

Василий удивился, округлил глаза, ещё раз взглянул на пухлые ягодицы, на половые губы, что предлагали проникнуть в них, на саму барышню, что так буднично и непринужденно предлагала… И не смог устоять.

Жанна была холодной, жесткой и непроходимой, как дороги в их краях во время осенних дождей и первой оттепели. Она просто лежала, позволяя войти в себя, протиснуться, упереть лицом в то самое окошко и производить акт совокупления без какого – либо интереса и удовольствия с её стороны. Это была её ежедневная обыденность и один из элементов дневного бытия, когда приходил инкассатор и сбор денег завершал актом физической близости. Критические дни могли бы быть оправданием, но только не на этой работе – ведь всегда существовали рот и заднее отверстие, – это в свое время очень настойчиво и со знанием дела втолковал им в голову Ашот. И Жанна, как правило, отлеживала свои десять минут на прилавке, закрывала ларек и шла домой уставшая, но довольная хотя бы тем, что у неё в кармане водилась хоть какая – то копейка.

Правда время от времени заскакивал Ашот, к которому Жанна питала какую – то непонятную и скрытую страсть. Тогда был кабак, вино, угощения и теплая постель где – то в одной из квартир Ашота или, на крайний случай, заднее сиденье его подержанной иномарки.

– Ну ты как там? – повернулась Жанна к Василию, ощутив, как что – то теплое и жидкое прыснуло ей на ягодицы. – Уже? – со знанием дела подхватила она полотенце. – Знаешь, а ты всё же ничего, – подмигнула она впервые за время их общения без ехидства и высокомерия. – Ты заходи завтра. Я тебе чайку приготовлю… А сейчас – давай, давай, иди… Мне ещё в магазин заскочить успеть нужно.

Если понравилось, не забудьте лайкнуть в конце. :)