Гамбит Стаховского

— Лара! — голос подруги пронзал мой слух, будто готов был разорвать телефон. Я отложила трубку и внимательно прислушалась к ее словам: — Лара, приезжай ко мне. Он снова натворил какую-то дичь.

О Боже, когда это закончится? Когда эта безумная семейка оставит меня в покое?

Лиза старше меня на пять лет, она простая и уютная женщина, потерявшая мужа три года назад. У нее серьезные проблемы со своим "сыном". Хотя можно сказать, что он не ее настоящий сын. Восемь лет назад они усыновили его с мужем. Ему было двенадцать. Это была странная история: руководство детдома почти без раздумий отдало его им. Его личное дело сгорело в пожаре прошлого детского дома, и все, что известно о его прошлом - это то, что он сам рассказал. И он предпочитает не раскрывать эту тему особо подробно. Мы знали только одно: его родители погибли в автомобильной катастрофе. Лиза сразу же "заболела" им, как только его увидела. Муж ее противился этой идее неделю, но Лиза добьется своего.

С этим парнем всегда были проблемы. Мы спасали его от полиции, вытаскивали из компаний пьяных подростков. Он постоянно попадал в драки, каждую неделю. Мы организовывали ему отсрочку от армии, договаривались о мирном соглашении с мужчиной, у которого он украл телефон. Потом мы уговаривали какого-то отца не подавать на него в суд за изнасилование его дочери. За все это Лизе пришлось заплатить большую сумму денег. Это был просто маленький дьявол. Нам так и не удалось разобраться, что на самом деле происходит в его темной душе.

Хотя, после того как ему исполнилось двадцать лет, он успокоился. Даже поступил в институт. По-моему, он даже работает и учится. Поэтому я была удивлена, услышав волнение в голосе Лизы.

— Лара, — подруга начала разговаривать более осмысленно, — похоже, он употребляет наркотики. У него расширенные зрачки, он ведет себя странно. Дорогая Лара, пожалуйста, приезжай. Ты знаешь, он всегда был напуган тобой.

Хорошо, допустим, он боится не меня, а моего мужа - полковника ФСБ - но все равно это приятно.

Лизка встречает меня в слезах; ее щеки блестят от слезных потоков.

В доме пахнет котлетами и выпечкой. Лизка всегда была отличной хозяйкой, в отличие от меня.

— Где он? — спрашиваю без приветствия.

Подруга указывает головой на комнату, из которой доносится громкая музыка. В ярости я бросаюсь туда как пантера. Из-за этого подонка я не смогла попасть в бассейн и теперь готова просто избить его.

— Тетя Лара. Какой сюрприз.

Хам даже не встает с кровати.

— Что ты делаешь, ублюдок? — шепотом бросаю ему. — Тебе мало того, сколько нервов мы на тебя потратили? Ты уже отправил отца в могилу, а сейчас хочешь и мать довести?

Наконец-то он поднимается с кровати и приближается ко мне. Я чувствую слабый, но устойчивый запах.

— Ты просто пьяный? — удивленно спрашиваю его.

— Да, — с каким-то странным удовольствием подтверждает он мою догадку.

— Но зачем?

— Я знал, что она обязательно позвонит тебе. Ты приедешь. Лизка всегда была истеричкой. А ты - хорошая подруга.

Я стою с прижатым к стене его телом. Пьяное горячее дыхание ласкает шею, а гладкий золотистый торс манит к касанию. Хотя бы немного, просто легкими прикосновениями пройтись от шейки до плечей, по темным соскам к животу и остановиться на запретной границе, обозначенной пряжкой ремня.

— Уходи, негодяй, больше не попадешься мне на твои уловки.

— Не притворяйся, что тебе это не нравится, тетя Лара, — он шепчет мне за спиной.

Этот молодой хам знает о чем говорит.

Я случайно подобрала его на дороге неделю назад, когда ехала домой. Он голосовал и был пьян. Даже в состоянии опьянения, как всегда.

— Как учеба идет, Стас? — вежливо спрашиваю.

— Прекрасно идет, — вежливо отвечает он.

— Дома все в порядке? — меня тошнит от этой церемонности.

В ответ — долгое молчание. Бросаю беглый взгляд и замечаю его заинтересованный взгляд на моих ногах, где из-под задранной юбки видна верхняя часть чулка. Не люблю ездить на машине в юбке, но сегодня я оделась так. Пытаюсь легким движением исправить ситуацию. Пассажир только приподнимает брови. Но узкий кусок ткани продолжает подниматься.

— Очень стильно, — Стас делает вывод.

Чувствую, как его пальцы слегка касаются места, где чулок заканчивается и начинается кожа. Он медленно приподнимает юбку еще выше. Дотрагивается сильнее уже всей ладонью, проводя рукой по внутренней части бедра. Я становлюсь алой от возбуждения. Желание выбросить его из машины на обочину, в грязь после дождя, возникает, но...

У меня не было мужчины уже полгода. Мой нерадивый муж нашел себе другую — на 18 лет моложе. Когда я спросила про развод, он заявил, что не собирается этого делать. Ему не нужна дополнительная запись в его безупречной анкете. Мы будем считаться свободными от обязательств. Благодаря неформальной договоренности мы выглядим как счастливая пара, но на самом деле каждый из нас свободен делать что хочет. По крайней мере, так звучало тогда.

Всего мне тридцать пять лет, и каждый вечер я опускаю свое прекрасное ухоженное тело в ванну, добавляю пятьдесят граммов коньяку и испытываю желание насладиться сексом. Неформально - нежным, или грубым до предела, или обычным - семейным. До полного экстаза, до приятной боли, возникающей в момент наивысшего блаженства.

- Тетя Лара, - произносит он с притворной невинностью в голосе, а его серые глаза светятся дьявольской игривостью. - Я хочу пить. У тебя есть вода?

Я чихаю и отвечаю хриплым голосом:

- На заднем сиденье.

Он наклоняется через меня, выдыхает алкогольным дыханием в вырез блузки, и почти заставляет машину свернуть на обочину.

- Не отвлекайся от дороги, - шепчет он мне на ухо. - Я не могу найти бутылку с водой.

По спине скатывается подлая капля пота, а кожа покрывается мурашками на открытых участках тела. Я ощущаю каждый его выдох, каждое движение; даже его мысли кажутся реальными. Они оглядывают меня, раздевают, ощупывают, ласкают, оценивают.

- Прости, тетя Лара, - он возвращается на свое место так, будто случайно проведя горячими сухими губами по моей щеке. Она сжигает меня словно ударом.

- Ничего страшного, - отвечаю я дрожащим голосом и прикасаюсь к ожогу от его поцелуя. Слышу тихий смех. Мне стыдно. Представляю себе, что он подумал: зрелая женщина влюбилась в молодого парня.

Я высаживаю его у дома и нервно трогаю педаль газа. Влетая в свой дом как снаряд, чувствую на бедрах следы, оставленные чужими пальцами.

- Ты что, пробежала стометровку? - Эдмунд стоит передо мной с бокалом виски со златистым отблеском на дне. Его черные глаза полны насмешки, которая однажды свела меня с ума. Как будто его тонко очерченные брови приподняты, а волосы темные идеально уложены. Он окидывает меня безразличным взглядом, который вызывает желание выть.

— Ты сегодня выглядишь прекрасно.

Он поворачивается и быстро скрывается за своей комнатной дверью. Мне хочется пойти за ним, схватить его за плечи, толкнуть в грудь и опрокинуть на пол это идеально сложенное мужское тело в возрасте сорок два года. Проникнуть в него зубами, губами, языком и высосать его до последней капли, облизывать его как кошка все то, что он позволяет мне получить, наслаждаться его запахом до самого упоения. Но я знаю, что со моим мужем такое не пройдет. Он либо оттолкнет меня на подступах, что уже случалось не раз, либо скажет что-то отвратительное.

— Кстати, — он говорит уже у двери, — Краенко скоро вернется из Дагестана. Ты знаешь, что он без ума от тебя?

И закрывает свою комнату окончательно, создавая стену между нами, которую я не в состоянии сломать. Что Краенко имеет к этому делу? Кто такой этот Краенко? О, да, вспоминаю: на одной из наших совместных дней рождения, когда мы были настоящими мужем и женой, я заметила, как один симпатичный майор не отрывал от меня глаз. Эдмунд тогда произнес странный комплимент:

— Я бы ревновал, если бы ты не была моей женой.

Я еле успокоила свою расстроенную подругу и еле удерживала себя от того, чтобы убежать из этого безумного дома.

Мы сидим с ней на кухне, а Лизка поглощает пирожки в огромном количестве. Узнав, что ее Стас не наркоман, а просто пьяница, она начинает есть их еще больше. Мне становится нестерпимо наблюдать за этим сердцеразрывающим зрелищем и я быстро прощаюсь.

— Тетя Лара, — Стас стоит, опираясь на крышу автомобиля. Когда ты вышла? Почему мы не слышали?

— Стас, — говорю я учительским тоном и самой тошнит от самой себя, — немедленно иди домой. Мама будет волноваться. И к тому же, ты пьян.

— Мама Лиза не будет беспокоиться, ты успокоил ее. И я не пьян, просто выпил немного. Мне кажется, раньше тебе это даже нравилось.

И вновь, словно по сигналу, меня охватывает жар его дыхания. Крепкая ладонь скользит под майку, двигается вверх по животу, находит через тонкую ткань маленькие чувствительные точки. Пуговицы без труда отстегиваются и отлетают со звуком страдания. Пальцы оттягивают край лифчика, ласково гладят соски, заставляя их напрягаться. Мягкие губы прикасаются к моим губам, я поглощаю запах водки в его дыхании, наслаждаюсь ощущением чужого языка внутри своего рта. Я пытаюсь продлить удовольствие обычного поцелуя без запретности, зубы слегка прикусывают мои губы, но он отрывается от меня и заставляет меня разочарованно вздохнуть.

— Нас увидят люди, — шепчу я.

— Тогда садись в машину, — отвечает он, — я покажу, куда поехать.

Понимаю, что должна отказаться, но... Уже забытое чувство блаженства разрывает меня изнутри, тает сознание, замораживает мозги и высушивает то, что называется душой людьми. Оно уводит меня за пределы. Я включаю сцепление, открываю окно и ощущаю струи ветра на лице. Еще не поздно вернуться в реальный мир живых, но я не хочу. Моя реальность уже не там, а здесь - только мы: я и Стас, "золотой мальчик" без прошлого.

— Тормози, мы приехали, — говорит он за городом. — Друг уехал в командировку и оставил мне ключи от дачи.

Он начинает целовать меня сразу же после закрытия двери. Хочется разорвать его рубашку на его груди и вдохнуть его мужской запах, но он не позволяет этому случиться.

— У нас нет никуда спешить.

Я соглашаюсь эхом:

— Никуда.

Жаждущее тело реагирует на каждое дыхание, каждое прикосновение. Изнуренное желанием, оно общается на своем собственном языке, подается к незнакомым пальцам и губам. Он укладывает меня на мягкий диван, снимает остатки одежды, пристально смотря в мои глаза. Вместо блондинистых волос перед глазами мелькает угольно-черная прядь, но только на миг.

— Тетушка Лара, — безумный шепот в область ключицы, — ты моя заветная мечта.

Я горю, таю и сгораю в его пламени. Мои руки опускаются ему на плечи, ощупывая его гладкую кожу, прикасаясь к его груди и целуя его ароматные коричневые соски. Он тихо хихикает; закрываю глаза и начинаю изучать это тело на ощупь словно слепая. Я трепещу, когда он направляет свой член ко мне в губы, сильно и настойчиво. Я всегда любила это ощущение. С удовольствием беру его в рот, опасаясь только одного: не забыла ли я навыки. Но по реакции его тела можно сказать, что нет. Резко меня переворачивает, и я оказываюсь под ним.

— Теперь моя очередь, тетушка Лара.

Прости, Эд. Этот юноша сильнее меня. Он берет все, не оставляя тебе ничего, дерзко занимая твое место между моих ног. А ты кажется не возражаешь.

Я не помню и не хочу помнить ничего другого. Только его губы, которые выговаривали мое имя в пламени страсти. Только его язык, оставляющий свой след на моем теле. Только его пальцы, бесстыжие и нахальные, проникающие в каждый уголок жаждущего ласки. Только его серые глаза с расширенными зрачками от возбуждения. Только он сам — гордый и сильный — внутри меня, благодарно принятый этой влажной темнотой. Только мой стон, прорывающийся сквозь воздух, мой полузвериный крик и его ответ.

За стеклом дачного домика наступает темнота. Я шепчу тихо:

— Пора мне уходить.

Действительно, пора уже было уходить.

— Я останусь, — говорит он в ответ.

— Позвони маме, — эти слова вызывают дрожь. Бедная Лиза, — она будет беспокоиться.

— Я позвоню.

Собираю с пола кусочки одежды: блузка без пуговиц, помятая юбка. Становится неловко, я краснею, осознавая, как выгляжу в глазах двадцатилетнего парня. Старая кошелка шарится в поисках трусов.

— Тетя Лара, нужна помощь?

Горячие руки обвивают сзади, наклоняют наперед и прислоняются грудью к столу. Колени бесцеремонно раздвигают мои ноги, а его желание заполняет меня полностью без лишних церемоний. Он держит меня за шею и не позволяет поднять голову, двигается медленно, не ускоряет темп, и я возбуждаюсь, коротко вскрикивая. Он проникает пальцем в анус и ласкает себя через тонкую перегородку. Тяжело дыша, а я, чувствуя его близкую конечную точку, кричу сама, разрываясь под его прикосновением. Он вбивается в меня словно молот:

— Моя... Ты будешь... Всегда...

Он осыпает меня поцелуями и падает лицом на мою спину, укусив кожу между лопаток зубами.

Я открыла дверь, надеясь проходить незамеченной мимо комнаты супруга, но он вышел.

— Хорошенько отдохнула?

Он оценивающим профессиональным взглядом осмотрел меня целиком. От растрепанной прически до порванных колготок и рук, удерживающих блузку за воротник.

— Я была у... Лизы, — черт возьми, больше никогда не смогу произнести имя подруги без задержки.

— Вижу, — равнодушно бросил муж и закрыл свою дверь.

Я провела два часа в ванной, пытаясь смыть следы чужих прикосновений с тела и избежать взгляда Эдмунда. Если бы я не была такой трусливой, я бы открыла себе вены.

— Дорогая, ты дома?

Рука с гребнем останавливается в мгновение ока от волос. Я уже приготовилась ко сну, но неожиданно мягкий голос и давно забытое обращение «Дорогая» заставляют меня тревожиться. Слышу, как муж входит в комнату, не разуваясь, и я желаю провалиться сквозь землю. Он обходит туалетный столик, садится на кресло рядом, зажигает сигарету, смотрит на меня сквозь хитрый прищур. А раньше он никогда не курил в комнате. Идеальные волосы, серого цвета костюм, безупречно белая рубашка, галстук и даже носки... Воплощение безукоризненного стиля. Стараясь сохранять самообладание, продолжаю расчесывать волосы.

— Как прошел день? — у меня получается достаточно элегантно.

— Ох, прекрасно, — тут же отвечает он, — особенно последний час.

Чувствую подвох, но пока не могу понять, какой. Успокаиваю себя тем, что мы давно ничего не должны друг другу.

— Ты не знаешь, дорогая, — опять этот тон, источающий ядовитый мед, — что бы это значило?

На гладкую поверхность столика планируются несколько распечатанных фотографий. Сколько людей может задержать дыхание? Минуту? Две? Три? Если дайвер, то, возможно, и десять. Я побиваю все рекорды: не дышу вечность, рассматривая четкие снимки. Вот он берет меня сверху, вот сзади, вот я наслаждаюсь его пряным соленым вкусом. Объектив камеры бесчувственно улавливает удовольствие на моем лице; лица партнера, напротив, не видно. Оно либо повернуто, либо замазано фотошопом.

Эдмунд приближается ко мне сзади, крепкие пальцы надавливают на плечи и массируют напряженные мышцы. Он усиливает нажим, начинает болеть; еще немного, и он просто сломает мне шею. Затягивает руку вокруг моей шеи, сжимает до полного ужаса в глазах. Отпускает, раздвигает ворот халата на спине, замечает след чужого укуса между лопатками, улыбается мне в отражении, наклоняется и обжигает дыханием:

— Я собираюсь принять душ, а потом хочу услышать объяснения. Было бы неплохо, если они будут правдоподобными. Ты знаешь, я не люблю ложь.

Сколько времени у меня есть? Обычно он проводит в ванной много времени, но это не всегда так. Я смотрю на разные фотографии, пытаясь понять одну вещь. Зачем? Это точно не муж, я это сразу понимаю. Стас. Он установил камеру на даче и специально пригласил меня туда. Теперь я вспоминаю, как он аккуратно расположил мое тело перед объективом. Маленький подлец! Горло перехватывает рыдания. Я не знаю, что говорить мужу. И тут до меня доходит: что-то странное было в его позднем приходе - он не снял кобуру с пистолетом. Хотя обычно Эд делал это каждый раз уже 18 лет подряд, заходя в комнату. Резкий звонок на мобильный телефон заставляет меня дернуться.

— Лара, — гаденыш перестал называть меня "тетя", — ты уже все поняла?

— Зачем ты это сделал, подлец? — выкрикиваю в ответ.

— Я хочу, чтобы ты была только со мной. Я знаю несколько таких людей, как твой муж. Если я обещаю уничтожить эти фотографии, он даст тебе развод.

— Ты - глупый ребенок. Он никогда не даст развода.

Дверь ванной хлопает сильно и громко. Я прекращаю разговор, притискиваюсь спиной к углу и жду худшего.

— Ну? — Эдмунд стоит передо мной полностью одетый и крепко стоит на ногах. Он не принимал душ, чтобы я успокоилась.

Хороший следователь или плохой следователь? Кто играет хорошую роль? Кто играет плохую роль? Или может быть оба в одном лице? Представляю вам Эдмунда Мстиславовича Стаховского.

— Говори, — настойчиво напоминает он.

— Эдмунд, — начинаю я, прикусывая губу, — пожалуйста...

— Нет, — он отмахивается от моего наивного извинения, — не нужно просить прощения. Мне безразлично с кем и где это произошло. Меня интересует только одно: почему эти фотографии распространяются в Интернете? Почему моя жена выставляет свое обнаженное заднице, который сейчас возбуждают миллионы извращенцев?

Да, ему все равно, но такое компромат в сети для него - предательство.

— Успокойся, — говорит муж, когда я уже с трудом удерживаю слезы, — это не из Интернета. Сегодня они пришли на наш общий почтовый ящик. Честно говоря, я не понял, кому были адресованы - тебе или мне. Но это уже не имеет значения. Я проверил все, в Интернете этих фотографий нет. Пока.

Наконец-то он кладет револьвер в кобуру и спрятал его в сейф. Наливает джин в бокал и добавляет тоника, взглядом предлагая мне: "Хочешь?". На мое отрицательное ответствие он лишь пожимает плечами.

— Продолжим? — как будто ему нужно было моего разрешения. — Файл был отправлен из интернет-кафе. Лицо грубо замазано с помощью фотошопа. Вероятно, это твое лицо, — делает он театральную паузу, чтобы я осознала всю глубину своего унижения, — партнер догадывался, с кем имеет дело, но не до конца осознавал это. Уже завтра утром я узнаю все о нем. Хотя, я и сам могу предположить. Стас?

— Он молодой парень, — объясняет он в ответ на мое недоумение, — к тому же он давно тебя обожает глазами.

Молча киваю головой, отрицать бесполезно.

— Вы две глупые девочки, — ставит он нам диагноз со скептицизмом, — вы никогда не задумывались о том, почему у этого парня нет заполненной биографии?

— Потому что все его документы сгорели.

Эдмунд смотрит на меня, не моргая, словно ворон.

— Так ли это? — я настойчиво требую ответа. И чувствую остатком здравого смысла, что мне не хочется его слышать.

— Вот так, не иначе, — начинает муж.

Психолог детей посоветовал уничтожить личное дело Стаса. Парня с ангельским взглядом отдали первой паре, которая захотела его усыновить.

— Ты сама придумала это, Лизка, — безжалостно заканчивает Эдмунд, — надеюсь, теперь ты понимаешь, что он сумасшедший. Он полностью сошел с ума. И ты спишь с ним. Громкие аплодисменты переходят в продолжительные овации.

— Почему ты молчал?

— Потому что я даже не представлял, что ты будешь заниматься им сексом. А насчет твоих глупых друзей мне все равно.

Выпивает стакан джина и спокойно уходит в комнату.

— Что делать мне, Эд? — беспомощно спрашиваю его.

Моя единственная защита, моя стена, за которой я хотела спрятаться 18 лет назад и которая теперь треснула.

Он оборачивается уже на пороге, поднимает брови, черные глаза холодны и непроницаемы.

— Ну... Либо ты разберешься сама, либо мне придется вмешаться. И тебе не понравится, как я это сделаю. Только не вытворяй глупостей, Лара. Помни, что ты жена офицера.

Дверь закрывается, замок щелкает. Между нами пропасть, и я не могу перепрыгнуть через нее.

Во что ты превратился, Эдмунд Стаховский? Когда стал таким чудовищем? Почему я этого не заметила?

Раньше он иногда не закрывал сейф с оружием, но сегодня неприступная штуковина закрыта на все замки. Ты отличный следователь и умелый психолог, полковник ФСБ.

Набираю номер подруги, она зевает.

— Лиза, Стас дома?

— Ларочка, это ты? Он решил пожить у друга на даче. Друг уехал в командировку и оставил ему свою дачу и машину. А зачем он тебе? Сегодня он был такой спокойный.

О да, такой спокойный. Этот человек разрушает все, что касается его грязных рук. Беру ключи от автомобиля, надеваю одежду с трудом и направляюсь по вечерней трассе к даче.

Открываю незапертую дверь и бросаюсь в комнату. Стас, закрыв глаза, наслаждается музыкой в наушниках. Голое блестящее тело, расстегнутые джинсы, его рука сжимает и разжимает ствол как будто в такт музыке. Над верхней губой видны прозрачные капельки пота, которые хочется слизать. Грудь поднимается при каждом глубоком вдохе. Это зрелище завораживает меня, но я сильно злюсь на него. Снимаю наушники и понимаю, что он опять выпил.

— Лара, — радостно говорит он. — Ты как раз вовремя.

Он берет меня за талию и насильно сажает рядом с собой. Я хочу выругаться, но он закрывает мне рот своими губами. Вновь ощущаю запах водки, чувствую, как внутри меня поднимается буря. Мой язык медленно теряет рассудок, и мне приходится собирать свои мысли по кусочкам, чтобы вспомнить, зачем я пришла сюда. Отталкиваю его, опираясь руками на его гладкую грудь.

— В чем дело? — он удивленно поднимает брови. — Ах, твой муж... Вы разобрались в отношениях?

— Почему ты никогда не рассказывал о своем детском доме?

Стас встает. Джинсы все еще расстегнуты и держатся только на его бедрах; когда он наклоняется, его ягодицы обнажаются. Он наливает в стакан водку и протягивает мне. Я отказываюсь, а он пожимает плечами точно так же, как Эдмунд. Он садится на край стола и расставляет ноги демонстративно. Я изо всех сил пытаюсь оторвать взгляд от того, что видно через ширинку.

— Ты так хотела услышать, что меня насиловали каждый, кто только мог? Представляю, сколько разговоров на эту тему будут у вас на дамских посиделках. В бассейнах, парикмахерских и ваших разных фитнес-центрах.

— Мы могли бы предоставить тебе помощь, — сказали они.

Мои слова не такие. Я пришла сюда не за этим. Я пришла за своей жизнью, которую он разрушает. За своей и... его тоже. Я хочу крикнуть на него, избить это самодовольное красивое лицо, выцарапать глаза, но вместо этого я поддаюсь глупой материнской сострадательности. Он опять поднимает брови и протягивает руку, развевая длинные золотые волосы.

— Чем мы можем тебе помочь? Банальными утешениями? Я уже давно помог себе сам. Когда покончил с этим ублюдком.

— Налей водки, — я не могу говорить трезвой головой, мне нужно напиться.

— Сразу было бы проще, — он наливает почти полный стакан.

Я пью, скривляясь и отрыгиваясь. Он смеется, его золотые локоны ласкают его плечи и он протягивает мне кусок сыра. Я ем этот отвратительный вкус и чувствую, как тепло распространяется по венам. Я расстегиваю две верхние пуговицы и сразу же замечаю его жадный заинтересованный взгляд. "Стриптиз?" — он спрашивает меня глазами.

Невольно опускаю взгляд ниже, его член все еще стоит в открытой ширинке. Невероятно, но он всегда стоит. Всегда ли у него так?

— Очень редко, — отвечает мальчишка на мой безмолвный вопрос и толкает меня на диван, — и не с тобой.

Нет. Я выскользну из-под его руки, он смотрит на меня с легким недоумением, а я... я начинаю говорить. Когда я заканчиваю, он лежит перекрестно, положив одну руку за голову, а другой продолжает то действие, которое я застала его делающим, когда ворвалась через дверь. Он не собирается останавливаться и явно наслаждается этим перед моими глазами.

— И что ты хочешь от меня? — почти шепчет он.

— Уничтожь запись, верни мне носители. Стас, ты не понимаешь... Он НИКОГДА не даст мне развода, но и тебя он не оставит в покое. Давайте не доводить это до предела, ты не знаешь моего мужа.

— Нет, Лара, это не так. Если ты все узнала обо мне, то должна понять. Я всегда достигаю своей цели. Сейчас моя цель – это ты. Может быть, завтра я захочу что-то другое, но сейчас... я не могу сдержаться. Прости. Да, я такой.

— Почему? — возражаю я резко. — Между нами разница в 18 лет. Ты — юноша, а я — зрелая женщина. Удали запись, пожалуйста! — почти умоляю, хотя и не надеюсь на то, что он пойдет на это.

На его лице проявляется фальшивая игра мыслей; он отвлекается от этого состояния и снова начинает приводить в порядок волосы.

— Согласен, — неожиданно соглашается он, — но с одним условием.

Я замираю в ожидании. Он заставит меня остаться голой до рассвета?

— Ты останешься со мной до утра сегодня.

Я киваю с облегчением, осознавая, что именно этого самого грязного желания скрывает моя душа.

— Еще выпей — отвлекайся. Забудь обо всем, я помогу тебе.

Я беру стакан послушно, мне нужно отвлечься.

Он псих, он убийца. Я осознаю это в каждой клетке своего тела. И сейчас безумец расстегивает мою блузку и освобождает напряженную грудь. Псих ласкает мой живот, проникает пальцами за пояс брюк. Сумасшедший опускается передо мной на колени, прикасается ртом через ткань. Наверное, я сама такая же сумасшедшая, когда начинаю стонать в ответ на его прикосновения. Он медленно и осторожно раздевает меня, переносит на диван и отпускает свои руки. Я падаю на подушки, развешивая волны волос повсюду. Он наслаждается этим зрелищем несколько мгновений, снимает джинсы и садится перед лицом. Я вижу его прямо перед собой, на головке наблюдаю густую светлую каплю; я облизываю губы и открываю рот, принимая в себя все это благо.

— Давай, Лара, — торопит он, — еще чуть-чуть, девочка моя.

Он слишком возбужден для того, чтобы сдерживаться долго. Горькая густая струя выбрасывается вверх. Он не позволяет мне отойти, сжимая мои виски ладонями, и я вынуждена все проглотить.

— Молодец, — говорит он, целуя остатки себя с моих губ, — и все же спрашиваешь зачем ты мне нужна.

— Ты обещал, — напоминаю я.

— До рассвета еще далеко. У нас есть время.

Неожиданно звонит мобильный телефон, я вижу номер на экране и не хочу брать его. Но Стас включает громкую связь.

— Лара, — скользкий голос Эдмунда разливает холодную воду по коже,— я знаю где ты и зачем там. Надеюсь на твое благоразумие, дорогая. И... передай своему психу, что он зря начал эту абсурдную игру. Надеюсь, ты поняла о чем я говорю... малышка.

Звонок обрывается.

Псих стоит рядом и смотрит на меня, улыбаясь уголками губ. Серые глаза покрывает пелена.

— Стас, удалите запись. Я обещаю, что не уйду никуда.

— Позже.

Да, его половой член никогда не опускается, но сейчас я не уверена, что мне это нравится.

«Сыграем в маму и сынка?»

«Тебе интересно узнать, как это — быть изнасилованной?»

«Ты хотела почувствовать мою боль?»

«Расскажи мне, каково трахаться с психопатом?»

«Ты рада выпустить своего зверя наружу?»

«Ты готова перейти черту полного безумия?»

«Пойдем со мной, я покажу тебе путь»

Утром, когда на моем теле нет целой кожи, все мышцы болят, а на груди и животе появляются синяки, он развязывает омертвевшие от затекания руки. Мне чуть не потерять сознание от уколов игл, проникающих сквозь кожу. Он приносит полотенце, смоченное теплой водой, и бросает его мне:

— Поверни руки. Оно действительно помогает.

Правда, помогает не очень сильно.

— Стас, — нет ни голоса, ни слез, — за что?

Он сидит спиной ко мне, на коленях ноутбук, пальцы быстро нажимают клавиши. Очищает файлы, логи, полностью форматирует диск.

— Будь благодарна, что не избивал. Иначе ты бы сейчас не смогла встать. У меня есть большой опыт в этом, правда, наоборот.

Отдаёт флешку и видеокамеру. Ломает модем, разбивает свой мобильный телефон.

— Не предлагаю выпить, тебе же за руль. Дома выпей — забудешься. Руки смажь мазью, проходить будут быстрее.

— Стас...

Резко оборачивается, взмахивая волосами.

— Всё, у меня для тебя больше ничего нет, уезжай. Мне нужно отдохнуть, я устал. Потом поеду домой.

Я уже могу двигать пальцами, осторожно держать руль и... плакать. Но делать это сейчас не буду. Ухожу так быстро, как только возможно, и слышу за спиной:

— Прощай, Лара. Я не хотел этого, честно. Но за это благодари своего мужа. И помни, что всё было согласовано.

Сижу в машине, пытаюсь понять, кто я такая и как жить дальше. Всё болит. Банально? А что насчёт этого? Моё тело — одна большая область неприятностей, размазанная асфальтоукладчиком на дороге. Он использовал меня всем, что находил в доме и умещалось в его руке. Ему совершенно не важно было то, что "это" не хотело помещаться в меня. Он разрывал моё тело на части так же, как его разрывали когда-то.

Та приятность от выпивки осталась где-то далеко: за чужим порогом, в том мире, где меня не называли "малыш". Ты специально это сказал, Эд? Ведь я только под утро вспомнила, что тебя интересует именно эта работа. Как жаль, что так редко интересовалась твоей работой.

— Надеюсь, это твоя последняя подобная поступок. Получила хоть удовольствие?

Муж стоит лицом к окну. Мне показалось, или он тоже не спал всю ночь? Проходит мимо, и я, неожиданно для себя, приготовляюсь нанести удар. Он останавливает мою руку, с интересом разглядывает следы от веревок, приближается лицом близко, обволакивает запахом приятного парфюма:

— Бить, дорогая, нужно наверняка. Один раз, но так, чтобы противник уже никогда не восстановился. Скоро ты это поймешь. Иди помойся, от тебя пахнет самцовостью.

Согнувшись в ванной комнате, я плачу громко. Мокрые волосы липнут к лицу, мне холодно, но я не желаю включать горячую воду. Так я наказываю себя сама. Глупо и детски. Чтобы доставить зло маме отморожу уши.

— Живая? — я бы подумала что он смеется, но он этого не умеет. — Кстати, ты права: вены лучше разрезать в холодной воде. Она снимает боль. Правда, умираешь дольше — иногда успевают спасти.

Я вылезаю из ванной и сталкиваюсь с его насмешливым взглядом. Взгляд ворона, почуявшего дичь. То, чем я превратилась за последние дни.

— Я сварил кофе. Выпей, если хочешь, а мне пора на работу.

Я выпиваю чашку очень крепкого кофе, глотаю горсть обезболивающих таблеток и падаю на кровать, закутавшись головой. Меня колотит от нервного напряжения, в тревожном сне я видела двенадцатилетнего мальчика, потом его же в расстегнутых джинсах. Из мучительного забвения меня выводит настойчивый звонок. Бросаю туманный взгляд на часы — уже почти четыре. Эд скоро вернется, нужно хотя бы ужин приготовить. Хотя не факт, что он придет голодный. Его вполне могут накормить в другом доме. В том доме, где он сам другой. Тот, прошлый, который когда-то украл меня у меня же самой.

— Да, — отвечаю сонным голосом.

— Ларалара, — Лизка шепчет быстро и тихо. — Лараларалара...

— Что случилось? — спрашиваю в телефон. — Успокойся. Неужели опять подозреваешь его в наркотиках? Это заблуждение. Он просто алкоголик.

Хотелось бы еще пару оскорбительных слов, но это уже относится ко мне самому.

— Стас попал в аварию, его сбила чужая машина без тормозов. Он в больнице, Лара. И я тоже в больнице. Он в коме, и я, кажется, тоже.

Что?!

Спешу собираться. Сжимая зубы от боли, натягиваю первые попавшиеся вещи на себя, беру ключи от машины, удивляясь, что они лежат так видно, и выхожу из дома.

Лизка сидит возле кровати, на которой лежит нечто не похожее на человека. Забинтованное, загипсованное и неподвижное. Она гладит его по руке и постоянно шепчет.

— Врач сказал, что нужно постоянно разговаривать с ним, — объясняет мне Лизка виновато. — Кажется, он меня слышит.

Подхожу ближе и с облегчением понимаю, что это не Стас. Стас... он красивый, а то, что лежит на кровати, выглядит уродливо.

— У него все лицо разбито, кости сломаны. Серьезная черепно-мозговая травма. Доктор сказал, что длительность комы неизвестна. Может продолжаться один день или год. Что ты думаешь, Ларочка, он выживет?

— Конечно, выживет.

Если бы ты знала всю боль и страдания, которые ему пришлось пережить. И все же он выжил. А тут какая-то авария. Мелочи жизни. Сижу рядом и гладю ее по плечу. Она все время говорит что-то и старается не показывать свои слезы перед ним. Нет, не перед ним, а перед НИМ — маленьким сероглазым ангелом, который является смыслом ее жизни. Где ты сейчас, мой безумный ангел? Если ты вообще существуешь. Ты слышишь свою мать? Слышишь меня? И если слышишь, то знай — я прощаю тебя за то, что тебе приходится лежать здесь. Я прощаю все.

- Лиза, я ухожу?

Она молча кивает, не отпуская его руку.

- Я приду завтра, Лиза.

- Конечно.

- Завтра я заменю тебя и ты сможешь отдохнуть. Хотя бы нормально поспишь и покушаешь.

- Мне не нужен отдых, Лара. Иди, твой муж ждет дома.

Я не переношу похороны. Никто из нас этого не делает. Это естественно. Всегда ощущаем вину на похоронах. Как будто мы чего-то не сделали, прозевали или не помогли вовремя. У нас всем было много дел, мы отговаривались по телефону бессмысленными фразами и внезапно...

Кто-то умер. Кто-то, кто звонил неделю назад. А сейчас у гроба я уже не помню зачем он звонил. Пытаюсь вспомнить, складывая лобки, чтобы понять что я могла сделать для того чтобы сейчас не стоять рядом с этим красным бархатом закутанным прямоугольником. Понимаю, что не могу вспомнить и облегченно отхожу от могилы, куда кладбищенские рабочие уже начали закапывать. Потому что... нет тела - нет дела.

Стас умер той же ночью, так и не приходя в сознание. Я узнала об этом только в больнице. Лиза не смогла позвонить сразу. Она плакала, слезы стекали по гипсу, под которым тело ее сына остывало.

Идем к машине, Эд галантно поддерживает меня за руку. Он выглядит элегантным как дьявол. Для всех мы идеальная пара.

- Я предупреждал его, - сказал муж и я замерла от холодной безразличности его тона.

- О чем ты?

После нескольких секунд осознания я окоченеваю.

- Это была твоя работа?

Между нами наступает безмолвное противостояние. Черное против голубого. Его спокойствие против моего бешенства. Ставки принимаются, господа. Хотя лучше не делать ставок, я все равно проиграю.

— Без вспышек, дорогая, на нас обращают внимание.

— Ответь, иначе закричу, — хватаю его за рукав, Эдмунд глазами следит за моими пальцами, показывая свое недовольство по поводу морщинки на его костюме, — это ты испортил тормоза той ночью, когда я была у него?

— Нет, — его взгляд устремлен вверх.

— Врешь.

— Вводил в заблуждение, — открывает дверь автомобиля и помогает мне сесть.

— Ты — жестокий человек, Стаховский.

— Я просто не люблю, когда кто-то не достойный доверия спит с моей женой.

Он целует мою руку в черной перчатке и наслаждается собой.

— А вы были так заняты, что я могла бы спокойно поджечь ваш дом. Вы бы этого и не заметили. И не смотри на меня так. Развод все равно не получишь.

— Почему?

— Потому что я не хочу иметь провокационную запись в своей анкете. Вот почему. И мне нравится, когда рядом со мной ты. Вот почему. Раз и два дают трое: если я перестал тебя целовать, это не значит, что кто-угодно другой имеет на это право. Надеюсь, я объяснил понятно? Он плавно трогает «Мерседес» с места. Слишком много эмоций вредит работе. Я смотрю на его профиль, словно вырезанный скульптором; бровь приподнята; сигарета в левой руке. Что ты задумал, полковник? Ведь я любила тебя. А ты наблюдал в окне, как меня изнасиловал безумный подросток. Даже если я сама виновата, но то, что стало со мной — это твоя заслуга. Ты заставил каждую клетку моего тела отдаваться под твоими прикосновениями, подчинил мою душу, заставляя ее падать в пропасть от одного звука твоего голоса. И в один миг лишил меня этого без возможности вернуться назад. Передала все кому-то другому. И что еще остается делать? Я всегда была слабой и трусливой дурой.

Ты же улыбался так же, как и сейчас? Немного раздвигая губы, проводя кончиком языка по ним? Тебе понравилось то, что ты увидел, представитель ФСБ?

Ни одного из этих яростных слов я никогда не произнесу вслух. Потому что я боюсь.

Дома снимаю черное платье, распускаю утомленные от шпилек волосы. Эдмунд подходит сзади с бокалами, протягивает один через плечо.

— Кстати, дорогой, мне кажется, я говорил тебе о возвращении Краенко из Дагестана через месяц. Давай устроим вечеринку в его честь. Помнится, раньше тебе всегда нравились мужчины с оружием.

На журнальном столике лежит фотография, которой не было утром. Эд скрывается в своей комнате, и я осознаю, что он снова собирается к своей молодой любовнице. Смотрю на фото, где веселый неопрятный майор в камуфляже сидит на корточках, опираясь на АКМ, и улыбается в камеру. Краенко, значит. Ну что ж, Эдмунд Стаховский, я принимаю твои правила игры. Принимаю и слабо помню, что некий Михаил Краенко не мог оторвать взгляда от моей обнаженной спины, покрытой белым платьем. Значит, месяц. У меня достаточно времени на то, чтобы залечить раны. Только тебе придется потратить деньги, полковник. Прости.

Майор прибывает на вечеринку сразу после поезда. Он пропах порохом и этим непойманным мужским ароматом, который всегда выдает мужчину, чьи пальцы больше привыкли к спусковому крючку, чем к женской груди. Моя голая спина сверкает, электрический свет выгодно подчеркивает загоревшую под искусственным солнцем кожу. Следы безумной страсти "золотого парня" - это было в прошлой жизни. Я громко смеюсь, Эд слишком старается подливать мне шампанское, улыбаясь каждому слову. Он доволен своей женой.

— Ты очаровательна, — Краенко вращает меня в танце, время от времени касаясь моих плеч нервными пальцами. Углядываю, как муж поднимает бокал и отвлекается на несущественную беседу. Понимаю, что это сигнал для меня начать первый шаг. Интересно, знает ли Краенко о том, что Эдмунд задумал? Скорее всего нет, ведь Эдмунда всегда привлекали хорошо продуманные неожиданности. Они возбуждали его.

— Похоже, самое время перейти на "ты", — поднимаю глаза и вижу, как зеленые глаза светятся дьявольским огнем. Он очень привлекателен этот русоволосый майор, и я ничего не теряю. Я уже сделала первый ход с фигурой по имени Стас. Между нами двумя, чьи руки трепетно обводят вырез на спине и едва сдерживаются на границе запретного, есть только два слоя ткани: мое легкое платье и его камуфляжная форма. (Эротические истории) Чувствую, что он провел слишком много времени в Дагестане, чтобы так безнаказанно танцевать с практически обнаженной женщиной, и предлагаю ему выпить. Майор ведет меня к столу, пристально разглядывая всю одежду, которой почти нет. Кусок белого шелка и маленький треугольник под ним. Забавно. С расчетом задеваю его бедро там, где бурлит и просит освободиться страсть. Чувствую, как его массивное напряженное тело дрогнет.

— Дорогой, я провожу гостей, — Эдмунд смотрит на меня пристально, я на него в ответ, — а потом выйду на свежий воздух. Похоже, я перегнул палку. Лара, пожалуйста удержи этого защитника Отечества до моего возвращения. Я хочу лично поздравить его без посторонних глаз. Миша, подожди меня пару часов. Моя жена постарается занять тебя, чтобы ты не скучал.

Эдмунд передает в последнем предложении максимально понятное сообщение. Я понимаю и принимаю его. Похоже, я разгадала твою уловку, полковник.

Михаил кладет бокал; замечаю, что нам двоим неудобно в огромной комнате, и первой касаюсь его шеи. Он прижимает меня к себе, резко выдыхая. Без лишних слов опускает до локтей лямки платья и погружается лицом между грудей. Машу руками в запахавшихся войной волосах. Пробую на вкус с потным от солнца лбом. Поднимаю за виски, где бешено бьется жилка, русую голову, облизывая ресницы, упавшие на глаза. Не смотри сюда, не нужно. Он медленно поднимает подол платья, оттягивает тонкую резинку, пробует пальцем едва заметную влагу, облизывает ее безотрывно. Сама подставляю ему губы, целую тихо и нежно.

— Прости меня, — почему он шепчет так, что сердце замирает, — целоваться болезненно. Губы трескаются.

Понимаю, что майор нравится мне именно такой: с порошинкой на пальцах, с впитавшейся в кожу пылью Дагестана. Поворачивает меня спиной к себе, прижимаюсь к нему всем телом, слышу глухие стоны в шее.

Ласкает соски большими пальцами, задирает платье окончательно, снимает трусики со бедер, находит нерв, заставляет изгибаться от грубой ласки.

— Больше не могу, — хрипло дышит в волосы, — пощади меня, пожалуйста.

Согласно киваю головой, чувствую его освобождение от лишней одежды. Нежной и нетерпеливой настойчивостью подталкивает к креслу, заставляет опираться руками. Вскрикиваю от возбуждения, когда он — огромный — едва не разрывает меня напополам.

— Прости, — сразу останавливается майор, — понимаю, что это больно. Но это пройдет, не волнуйся. Выдержи. У меня нет другого выбора.

Я снова киваю. Конечно, это пройдет. Конечно, я выдержу. Я только и делаю, что киваю и выдерживаю.

— Впечатляющее зрелище, — слышны тихие аплодисменты у входной двери.

Эдмунд стоит у косяка, на его ровном лице видна нескрываемая радость. Так ты хотел этого, Стаховский? Тебе стало скучно быть одному и ты решил поделиться со мной с другом? Это был твой ход? Наслаждайся этим, полковник.

Краенко отступает назад и спешно застегивает штаны. Я наливаю себе шампанского небрежно не прикрывая свое платье. Я точно не знаю какую игру ты начал, Эдмунд, но я очень хочу узнать. Прости, но я не верю в твое бескорыстие по поводу моего сексуального удовлетворения. Муж спокойно проходит в комнату, а майор пытается что-то объяснить.

— Эд, извини, я действительно не хотел. Я просто не смог себя контролировать. Я долго воевал. Твоя жена... она ни в чем не виновата, это моя вина. Ну, ударь меня, Эд, только не молчи.

Стаховский останавливает его одним движением руки, смотрит на меня и мое обнаженное тело, которое только что посетил другой мужчина. Под его пристальным взглядом я бросаю трусики в угол комнаты и хочу разорвать разрез на левом бедре с треском, чтобы вызвать какую-то эмоцию, но боюсь перейти границу. Я всегда была трусливой. Он спокойно отвернулся и лицо его ничего не выражает. Ходячий автомат.

— Итак, все было предусмотрено? — задаю я видимо безобидный вопрос. Краенко не замечает этого по своей реакции.

На лице Эдмунда появляется улыбка. Он оборачивается к Михаилу.

— Понимаешь, мы только что занимались любовью с женой начальника, прямо у него дома. И сколько времени вы этим занимаетесь за моей спиной?

Подходит к сейфу, открывает дверцу и показывает пустые полки.

— Документы о последнем проекте. Те самые. Где они? А что если заглянуть в карман твоей куртки, Миша? Кажется, они там. Кстати, Ларочка знает код. Она очень сообразительная.

Я чувствую, что что-то не так.

— Я не знаю кода, Эд.

— Замечательно знаешь, — ко мне обращаются непроницаемые глаза, из безупречной прически ни один волосок не выбивается. Стыдно за свой неопрятный вид, — дата нашей свадьбы. Дорогая.

Я исправляю платье и едва сдерживаю предательские слезы.

— Что тебе нужно? — наконец говорит майор. — Я не препятствовал тебе, мне все равно на вашу тайную игру. Я — военный офицер, а не кабинетный интриган.

— Диктофон с записью моих разговоров с людьми Штыря. Он случайно попал к тебе, потому что идиотский помощник перепутал конверты. Но я уже не мог добраться до тебя, ты вовремя ушел на войну. Вне очереди, как мне сказали в отделе.

Кажется, Краенко понимает, о чем я говорю, в отличие от меня. Потому что он сразу успокаивается и наливает себе стакан водки, но не выпивает его.

— Ты первый пойдешь под судебный процесс, — говорит он, — небрежное отношение к делам, хранение документов дома... А разговоры со Штырем? Стаховский, у тебя больше статей против тебя, чем мух на горке навоза. В общем-то таким ты и являешься.

Эдмунд искренне смеется и поднимает голову вверх.

— Майор, ты всегда остаешься в горячих точках, а я в это время укрепляю связи и получаю компромат на всех возможных людей. Ты прекрасно понимаешь, как быстро меняются показания свидетелей. Интересно, почему ты до сих пор остался майором? Вспомнишь последнюю разработку? Ту самую, через которую прошел твой двоюродный брат. Его даже подозревали некоторое время. Потом его дело переквалифицировали из-за недостаточности материальных доказательств.

С этих слов он подчеркивает значение материальных доказательств.

— Все это было задумано тобой с самого начала, — я рывком бросаюсь к Эду в безнадежной попытке его убить, — ты холодное животное.

— Конечно, дорогая, — он перехватывает мои руки, — Я вел тебя к этому полгода. Мне нужно было заставить тебя потерять контроль и лечь с кем-то, на кого я указал. Это должно было быть несложно с учетом твоего вспыльчивого нрава и пристрастия к сильным мужчинам. Но моя маленькая неудачная шлюшка решила поиграть в самостоятельность. Я легко мог запереть того парня в психиатрической клинике, это было его заслуженное место. Изначально я так и хотел сделать, но потом решил дать тебе насладиться свободой. Может быть, это заставит тебя стать более разговорчивой. И, как видишь, я не ошибся. Потому что я никогда не ошибаюсь. Так что садись и молчи, — он бросает меня на кресло.

Я складываюсь в комок, подтягивая ноги к груди. Чувствую себя ненужной, они не обращают на меня никакого внимания. Они разделяют привилегии между собой.

— Так каковы твои условия? — спокойно спрашивает майор, словно перед последним выстрелом.

— Я на твоих глазах устраняю все доказательства по делу, связанному с твоим родственником. Никто никогда не узнает о том, что только что произошло — слово офицера. Мы забываем о всех наших разногласиях, дело с твоим братом я архивирую. И да... есть еще приятный бонус.

Эдмунд грубо схватывает меня за локоть и отталкивает в сторону Краенко.

— Она принадлежит тебе. Мне она уже надоела до чертиков.

Михаил берет меня на руки, лицо прячется у него на груди.

— Ты — подлец, Стаховский, — с чувством говорит он, не отпуская меня. Я благодарна ему за это.

— Майор, я надеюсь, ты это понимаешь не только сейчас, — без эмоций заявляет муж.

Краенко спрятал меня за своей спиной, чтобы не мешала и продолжает разговор.

— Нет, не только сейчас. Еще тогда я услышал запись. Ты перехватывал на себя финансовые потоки от нее, — легкий жест в мою сторону, — умершего полгода назад отца-генерала.

— Более того, — Эдмунд выражает самодовольство, — я даже женился на этой кукле только ради защиты отца. Она мне была нужна только по интересам. Несколько комплиментов и пара страстных ночей. Кстати, поздравляю тебя, у нее хорошие навыки в этом деле. В конце концов, она была МОЕЙ женой. Но сейчас это для меня абсолютно не нужно.

Я стояла за спиной майора и осознавала, что всю мою прошлую жизнь использовали как простую фигуру в игре. Жестокой игре, где меня использовали как бесполезную пешку. Итак, все 18 лет это было только из-за отца — генерала ФСБ. Я такая глупая!

— Согласен, — фраза Краенко завершает партию.

Эдмунд объявляет шах и мат - он не привык проигрывать.

Наклоняет голову к плечу, становится еще более похожим на ворона, ищет взглядом меня:

— В таком случае, позвольте выразить свои поздравления вам обоим. Ожидаю запись на завтрашний день в кабинете точно в 8:00 утра. Надеюсь на вашу надежность, Миша, и приверженность офицерскому кодексу.

Я супруга майора уже второй год. Майора, который, к счастью, не будет продвигаться до полковника. Слежу за новостями о взрывах в Дагестане и умоляю всех святых, чтобы мой муж избежал смерти. Взглядом обводлю лицо нашего спокойно спящего ребенка в кроватке и жду не дождусь момента, когда мой муж – Краенко – проникнет через дверь нашего дома после боя, пропитанный запахом пороха и грязью. Мой генерал.