Пиздень на плетень aka Тёщина пиздень Часть 2: Пироги с мясом

Рэкс вбежал в залу стуча когтями по половицам. Я повернулся на другой бок, смутно припоминая вчерашний день, а точнее ночь, и попытался еще немного подремать. Меня мучила совесть за то, что я учудил на печи накануне, и похмелье. Отчасти в этом была повинна моя бабушка, напоившая меня самогоном, но и с себя вину не снимешь. А Рэкс тем временем все не унимался, скакал по полу и и скубся, как одержимый.

— Рэкс, фу! — собака требовала внимания.

Как же так вышло, что я переспал с собственной бабушкой? Вопрос во многом риторический, но всё же.

Тем временем пес гонялся за собственным хвостом и опрокинул сервант.

— Рэкс, да уймись же! — псина уже стягивала с меня одеяло. — Хочешь, чтобы я встал и навалял тебе?

Я блефовал. Для того, чтобы встать мне было необходимо как минимум пару литров черного кофе и адреналина прямо в сердце. Мои жалкие угрозы действовали на песика ровным счетом — никак! Он все с тем же рвением тянул одеяло с койки.

— Нет, ты вынуждаешь меня коробку пиздюлей тебе распечатать! — я попытался лягнуть пса, но промазал и больно ударился костяшкой об край кровати.

— Суууууука!! — взвыл я! — Пидарас шерстяной!

Рэкс воспринял это как команду: «к ноге! » и запрыгнул на постелю. Шмыгнув под одеяло он начал щекотно тыкаться носом мне в ляжку. Нос был холодный и мокрый, отчего я непроизвольно поёжился. Надо бы выгнать этого шелудивого пса по хорошему пока он не пустил здесь корни и не нассал, не дай бог.

Ума не приложу, когда мы успели с бабусей переместиться за ночь на лежанку? Хотя мал-помалу память возвращалась. И таки да, действительно, у старухи замлела спина и мы перекатились на мягкую перину.

— Вот что ты удумал, Собакевич? — Рэкс увлеченно слизывал вчерашние выделения с простыни. — Это же отвратительно! Животное! Никакого представления об эстетике.

Попытки согнать песика не увенчались успехом. Он только больше разбаловался и даже стал кидаться на меня. Чтобы Рэкс перестал царапать мои ляжки, я прекратил всякое сопротивление и развел крегли пошире — авось отстанет.

Да, бабушка вчера конечно дала жару. В постели ведет себя ровно как асфальтоукладчик. Я так и верещал под ее напором, обливаясь потом от страстных объятий и засосов. А об отсосах и говорить нечего.

Пока я предавался сладостным воспоминаниям, Мухтар уже во всю лобызал мою мошонку.

— Шарик! Этот мешочек не для твоей пасти покрывался волосами. Прекрати, кому говорят?!

Но псу хоть кол на голове чеши. Он продолжил в том же духе и даже зарычал, оскалив зубки. Я опасался за сохранность своих семязборников и поэтому голос не повышал, ведь кто знает, что на уме у этой чертовой псины. В любой момент зубами клацнет и я пополню ряды мальчиков-евнухов. Вместо рискованных трюков и резких движений я решил просто перевалиться на живот, а заодно и подмять под себя свое хозяйство. Конечно, хозяйству не поздоровится, но я, по крайней мере, уберегу их от зубов Мухтара. А пес не лыком шит, скажу вам. Не успел я перекувырнуться, как он воткнулся своим холодящим носом прямо между моих ягодичных мышц. Интересно, что он задумал? Ждать долго не пришлось. Барбос пустил в ход свой шершавый язык.

— Это уже слишком, Рэкс! Прекращай сейчас же! — гневно распорядился я, но, надо признать, малость слукавил. Эти собачьи «лизалки» стали нравиться мне. Одно из двух: либо Рэкс — мастер аsslicking`а и многие годы практиковался в этом искусстве, либо у меня в заду, действительно, инжинеры кнопочку установили, потому как кровь к женилке стала поступать прямо таки декалитрами.

— Лошаааааарик! — стонал я. — Назови меня по имени. Меня это заводит. Ходя бы прогавкай.

Мухтар лаял басом.

И тут в залу вошла старушка. Такое ощущение, что у ней чуйка на это дело.

— Доброе утро, милок. — прощебетала она и принялась сгонять с меня волкодава своим костылем, тем самым обломав нам весь оргазм.

— Какой я тебе милый? Я внук тебе. — пес нехотя вышел из меня и скуля забился под печь. Костыль, судя по всему, приводил его в настоящий первобытный ужас.

— Отныне ты мне больше, чем унук. Прошлая ночь навсегда изменила мое к тебе отношение. Теперь ты мой полюбовник.

— А если это нам лишь привиделось. Эдакое сексуальное наваждение.

— Мираж любви? — не одуплялась старуха.

— Можно и так сказать. Но в любом случае зря мы эту огненную сивуху пили. Я вот не помню ровным счетом ничего.

— Все ты помнишь, рожа твоя бандитская. Бедную бабушку опоил и в койку уложил. Тебе только того и надо было. Сунул-вынул.

— А вот и нет. Я еще тот кавалер и джентельмен. С женщинами уважительно. Обращаюсь бережно и не бью по рылу!

— Ты лучше вставай, мой озорной внучок, и иди завтракать. Я вон уже на стол накрыла.

— Это я щажжа! Набить брюхо — это я первый!

— Я вон там харчей всяких, деликатесов тых с автолавки принесла. Икру купить хотела, да мне по ногам, по икрам Семеныч сапогом трахнул. Ён это не спецально, но, паскуда, больно! До сих пор стреляеть. Я б его самого так трахнула!

— Эээээээ, бабка! Не заговаривайся.

— Что ревнует твоя двуличная душонка? — отличилась проницательностью старушонка. — А вот тебе на закуску домашняя тушенка.

— В вас, бабуля, определенно умерла поэтесса! — подметил я, принимаясь за угощение. — Умерла и разлагается. Иначе чем еще можно объяснить этот мерзкий запах?

— Это от меня-то пахнеть? Лучше б сходил бы в баньку, да помылси! Вон как псиной преть!

— Чушь собачья! Ничего от меня не прет!

— Заткнися щажжа и ешь, что дали!

— Кажется это ваше угощение так ароматизирует, вы, бабуля, из какой субстанции ее готовили?

— Опять не так! Тушенка-то домашняя, цобачья. Что не нравится?

— Собачья? — ошалел я. — Это мне-то собачью даете?

— А нечего с псиной водиться да блудиться! — гневалась старушка. — У том годе Мухтара утки задрали, так я его общипала и в банку закатала, чтоб мяско не пропадало.

От этих слов к горлу подкатило. В очередной раз я убедился в неадекватности пенсионерки.

— Не нравится — не ешь! — подытожила она, сдвинув тушнину на край стола. — Пироги-то будешь?

— Если, блядь, только не из собачатины! — огрызнулся я.

В самом деле, сколько можно терпеть все эти сумасшедшие выходки?! Дома меня уже заждалась моя умница-красавица надувная, а я тут едоваю псину тушеную, да перепихиваюсь по пьяни с собственной бабушкой. Скоро я совсем упрощусь и начну ходить на четвереньках. Этого от меня и добиваются. Но этому не бывать! Самоконтроль, дисциплина — вот мои козыри.

Бабуля уже волокла к столу целый таз румяных пирожков, приговаривая, какие они вкусные и сытные.

— Выглядит аппетитно, но вот что за начинка в них? — поинтересовалса я.

— Мяско с косточки, милок.

— С чьей, блядь, косточки, старая? — не выдержал я. — Мухтаровой?

— Мухтар маленький был собака, весь на тушенку пошел. А это Семеныч с охоты вепря приволок. Жесткое у его волокно, так я его цельную неделю жарила, парила, томила...

— Так с мясом пироги, получается? Ладно, отведаю, твоей выпечки. — и я отхватил ломоть от самого зажаристого. — А ничего, вкусно даже.

— Отчего не вкусно? Пирожки-то с мясом, с требухой.

— С мясом, с чем? — поперхнулся я.

— Потроха да кишечки.

— Кишка? Не прямая, я надеюсь?

— Она самая, фаршированная.

— Фаршированная чем? — голос мой дрожал.

— Тем, что кабанчик скушал.

— Мало того, что ты мне экзотические блюда из жуков колорадских без спросу подсовываешь, так еще и собачатиной потчеваешь. Но это еще ладно, терпимо. Люди вон едят и не такое и ничего — живые ходят. Но последней каплей терпения стали эти твои пироги. Ты хоть представляешь, что говном собственного внука накормила?!

— Что ты придумываешь?! Дед тот за милую душу ел, да облизывался только. На вот, попробуй! — с этими словами она сунула мне их прямо в харю, тщетно пытаясь протиснуть в ротовое отверстие.

— Я вынужден применить силу! — с этими словами я сдернул

скатерть со стола, опрокинув яства на пол, и оттолкнул старуху от себя. В этот момент я абсолютно себя не контролировал, находясь по видимому в состоянии аффекта. Бабби была просто ошарашена подобным поведением и медленно отступала от наступавшего меня. Я тряс стиснутыми кулаками перед самой её морщинистой физиономией.

— Сама напросилась! — взвизгнул я и замахнулся.

Пенсионерка отстранилась и вплотную прижалась к печи.

— Помилуй меня грешную! — взмолилась она и села прямо на горячую лопату с новой партией пирогов. Большая часть выпечки попадала на пол, уступая место безразмерному заду бабуси. У меня прямо зла не хватало!

— Чуешь внучек как мяском запахло? — выдала вдруг она. — Не врала я тебе, не с говном они, а с кабаньим волокном.

— Вздор! Шиш! Дудки! Меня на мякине не проведешь, то обонятельные галлюцинации. — гнул я свою линию, хотя волоски в носу уже пришли в восторг и вибрировали от нового аппетитного запаха.

А может и в самом деле «с мясом»? В таком случае я напрасно пресанул бабку и теперь придется извиняться, ведь старость надо уважать. Но тут меня осенило:

— Что ты мелешь, дура? Так это кожей пахнет, сама себя зажарила.

— А ведь и правда, милок! — как ни в чем не бывало согласилась старая, пытаясь отлепить прилипшие к металлической поверхности большие половые губы.

На лопате остался след, напоминавший помадный поцелуй, только в данном случае это были малюсенькие частички крайней плоти старой женщины. Странно, что она еще от боли не корчится. Хотя, вероятнее всего, в шоковом состоянии находится.

— Шрам наверное останется — подвел я своеобразный итог, глядя на скисшую старушку. Пенсионерка совсем расклеилась. Держать за секель она не отводила остекленевших глаз от того места, где минуту назад томились пироги с «мясом». В ухе зажужжало. Не хватало вот только слуховых галлюцинаций на сегодня! Но звук не прекратился. На след «поцелуя» села изумрудного цвета муха. Она с важным видом потерла лапки и недолго думая принялась за разжижение частичек плоти.

— Села муха на варенье — вот и все стихотворение! — резюмировала бабка.

К вечеру мне с трудом, но удалось немного успокоить старушку. Правда пришлось влить в нее добрый литр сэма. Она еще долго кочевряжилась и канючила:

— Деда загубил, а теперь еще и бабку хочешь? Как ты объяснишь мне гибель кормильца?

— Эхо войны. — нашелся я. — Да и к тому же это несчастный случай.

Бабуля как будто не слышала меня. Она завела старый патефон и под грустные булькающие мелодии принялась вертеть задом. Уж очень ее заводили эти патефоны! Но плясала она не долго и после пары трепаков уже мирно похрапывала кверху дном.

В часах откуковала полночь и на двор опустилась тьма-тьмущая. Зашумел ветрило. В такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выпустит, а наш Мухтар жмется бедный в будке. Надо было с этим что-то делать и в моей голове мгновенно созрел план действий.

Аккуратненько за лямочки я принялся стягивать со старушонки ночнушку. Дело живо спорилось, ведь с пьяной бабкой можно не церемониться и поддать ногой, если что. За тем медленно, еще медленней, чем снимал, начал надевать на себя. В этом деле я знаю толк. Эротичность — мой конек!

Видок у меня был — ну просто закачаешься! Еще теплая от старухиного тела ночнушка неприятно липла к коже, но этот дискомфорт я всерьез не расценивал. Прильнув к окошку я принялся выглядывать Шарика. Тот как лежал сиднем, так и смотрел всё в сторону хаты.

— Мухтар, домой, хороший песик! — завывал я. — Хади, на!

Но пес не двигался с места. Пришло время для тяжелой артиллерии. Я пододвинул к окну скрипучую шатающуюся табуретку и встал на нее. Теперь шарик будет мой! Я был уверен в этом на 101 долматинца! С этими мыслями я призывно завилял своими костлявыми бедрами. Старушечья ночнушка была слишком длинной для подобного рода танцев и я подзадрал ее до пупа.

Рэкс заинтересованно нахмурился. Глазья его заблестели ярким светом. Я знал куда был обращен его взгляд. Паховые области мои были практически лишены волосяного покрова. «Практически» — потому, что пусть и с небольшой, но какой-никакой порослью я все таки горделиво вышагивал по дому, когда родители уходили на работу. Причины по которым я был обделен мотней могли быть всевозможными. Например, была такая гипотеза, по которой из-за занятий «онанизмой» все питательные вещества у меня отхлынули от волосяных жировиков на мошонке. Но это все антинаучная ересь, ведь я точно уверен, что это цыганское проклятье.

Но довольно о моих яйцах, лучше подивитесь на то, что было дальше!

Полная луна выглянула из-за тучки и осветила мордаси песика. Все его существо разом преобразилось: шерсть встала дыбом, а член колом. Я и раньше замечал за Рэксом волчьи повадки, но теперь они были заметны и невооруженным глазом.

Шкура его опала, а тело укрупнилось, приобретя обезьяноподобные пропорции орангутана, а за тем и человека прямоходящего. И вот передо мною уже стоит самый настоящий манекенщик с песьей головой и серым хвостом. Просто мечта любого собачника! Быстро же он мутировал, эволюционировал. Молодца!

— Ты так мудно завел меня с утра, посмотрим на что ты способен в вечернее время суток. — игриво прочирикал я себе под нос. А Рэксик тем временем направлялся к хате.

— Заходи, там не заперто. — прочирикал я.

Когда пес-оборотень бесшумно прошел в хату и приобнял меня за талию, я на секунду усомнился в происходящем.

Ведь не может быть такого! И дело вовсе не в том, что мой пес оказался оборотнем, а в том, что слишком много счастья выпало на долю одного человека, а именно меня, Эрогена Бабушкина.

«Делиться надо! » — учили меня в школе, ударяя башмаком под дых и сбивая дыхалку. Вот я и запомнил эту нехитрую мудрость на всю жизнь.

Наскоро растолкал бабулю и попытался растолковать ей, что к чему, но судя по ее виду ей уже было все равно.

— Чего это ты вырядился у ночнушку и почему это я голая? — задала она резонный вопрос — Что ты со мною делал, окаянный?! Небось груди мои молочные тискал, да у рот брал?

— Ничего подобного? Меня обвисшие дойки не особо возбуждают.

— На тебя бы посмотрела в 70 лет, у самого до колен отвиснет.

— Уже. — всхлипнул я, получив своеобразный моральный удар в пах от бабби. — Уже обвисли.

Но не будем об обвисших и безволосых яйчугах, лучше я вам как-нибудь потом об этой оказии поведаю. А пока вернемся обратно в деревенскую хату.

— Чего это с нашим Шариком сделалось? — поинтересовалась бабушка, нагло пялясь на эрегированный собачий хер.

— А ты только сейчас заметила, старая?

— На то я и старая, чтобы не видеть, да не слышать. Что? Что ты сказал? Любишь пироги с требухом?

— Не мудно ни разу!

— В нашего Рэксика нечистый вселился. — констатировала пенсионерка. — Думаю, я смогу кое-что сделать, как-никак колдовскими чарами я владею.

— Врешь не возьмешь! Никакая ты не волшебница, ведьма ты поносная!

— И тебя успела зачаровать! Волшебной самогоночкой приворожила, а ты думал.

— Стерлядь! — зарычал я.

В следующий момент Рэкс уже подмял меня под себя и принялся сношать по-собачьи. Ночнушка на мне задралась до самой макушки, оголив низ спины и живота. Теперь я и пискнуть боялся. МОнструозные гениталии больно врезались в мою девственную щелочку. Пес даже не удосужился плюнуть, так что мне пришлось туго.

На скорую руку бабуля навела марафет: натерла бураком щеки и надела фуфайку на голо тело.

— Надо спасать унука пока не поздно. — за неимением Святого Писания она взяла в руки Псалтирь.

И она яростно принялась произносить православные заклинания, дабы изгнать нечистого из Барбоса.

— Именем Святых Чревоугодников я заклиная тебя, изыди из этого бренного собачачьего тела.

— О, господин Дармому, мой оргазм обламывают православные еретики! Я взываю к тебе! — не своим голосом ответил Барбос.

— Сила Семи Лун! — не сдавалась ведьма. — Не дай произойти кощунству!

Но кощунство уже вот-вот должно было произойти, лишая меняя анальной гордости.

— Волк позорный! — кричал я, напрягая голосовые связки и сфинктер, чтобы хотя бы так приостановить четырехлапого партнера и не дать ему окончательно сорвать мою резьбу. А бабби уже во всю секла мои светловолосые ляжки, оставляя алые разводы. Как это могло помочь вернуть Рэкса в прежнее тело я не представлял. Но бабке виднее.

Цербер тем временем ускорил возвратно-поступательные движения до такой сверхзвуковой скорости, что я уже не чувствовал своей задницы. Но вдруг волна дикой боли пробежала по моим кишкам.

— Рэксик, ты меня разрываешь! — орал я, как оглашенный.

Рэкс молчал, за него ответил демон:

— Нравится, когда папочка тебя дерет, верно? Фанатеешь от члена?

— Нет, не нравится. Меня больше заводят тэги: пожилые, переодевание, странности. — ответил я честно, корчась от анальной пытки.

— Что, Бабушкин, думаешь обмануть кого-то? Может тебе и удалось водить всех за нос, но от меня истину не утаишь в мешке из-под картошки. Я тебя на чистую-то воду выведу, плутовская твоя рожа!

Я совершенно не понимал к чему ведет этот одержимый волчара. Бабушка тем временем что-то пыталась изобразить и тут Рэкса неестественно раскорячило. Подбросило аж до самого потолка. Ко мне он потерял всякий интерес (да и к громким разоблачениям, я думаю, тоже). (Эротические рассказы) Он уже вертел выей на все 360 градусов (видать кошку учуял), а потом принялся ругаться на древне-иеремейском. Видать продолжил меня поносить, но без разговорника я ровным счетом ничегошеньки не понимал, да глазенками чистыми лупал. Выглядело этот всё со стороны жутко страшно, но, в какой-то мере, эротично.

Пришлось использовать самую сильную магию, известную человеку, чтобы прекратить эту котовасию:

— Рэкс, крэкс-пэкс-фэкс! — произнесла колдунья-пенсионерка и вервольф от этих сакральных слов сделал сальто назад так же грациозно, как это исполняют в цырке дрессированные карлики и бородатые женщины.

— Внучок, тащи пирожки с мясом, будем задабривать духа.

— Так они же с говном! Как бы не разгневать еще больше.

Но времени на раздумья не оставалось и вот я уже скачу с тазом, наполненным доверху горелыми булками.

— Надо заторнуть беса, чтоб ён больше не высовывался! — бабушка принялась запихивать в пёсью пасть пирог за пирогом. — Принеси-ка, внучок, маслица, глотку собаке смазать, а то что-то застряло.

Я мигом метнулся в кухню и нашарил какой-то обмылок среди крынок с молоком и простоквашей.

— Вот такие пирожки с мясом. — мудро заметила добрая бабушка-волшебница.

... Бесовщину мы одолели ближе к рассвету. Я вывалился на крыльцо, чтобы почесать свое лицо, да и просто подышать свежим предрассветным воздухом. Глубоко вдохнув я закашлялся, давненько не приходилось прочищать легкие от копоти и нагара. Да и день был сложный, весь проникнутый страстями и пороком.

Неожиданно для себя передо мною пронеслись все события последних двух порно-рассказов: колорады в трехлитровой банке, старухин кокошник и ее же трясущиеся груди, дедова пилотка и прочие пироги с требухой.

— Эх, широка-то Рассея, но надо отсюда сваливать!

Позади меня скрипнула входная дверь.

— А ведь я все слыхала. — послышался бабушкин скрипучий голос. — Что свинтить отседава удумал, внучок? Как бы не так.

И на мою голову накинули шерстяной свитер. По темечки съездили чем-то твердым.

— Что вы делаете, волки?! — взвыл я.

— Как что? Тяпкой тебя трахнула. — честно призналась в своем разбойном нападении старушка.

В глазах поплыло и, теряя сознание, я, кажется, опорожнил кишечник.

(Продолжение следует...)