Заигрались

— Ну ладно, они болваны, идиоты, с этими кретинами всё понятно. Но ты-то сама? Лена, ты каким местом думала? — тут я понял, что сказал уже лишнее. Не в её состоянии сейчас критически мыслить. Её надо успокоить и обогреть, а не спускать на неё собак: — Ну что же, ты, девочка моя? — спросил я её уже ласково и приблизился, раскрывая объятья. — Товарищ командир отряда, отставьте эти вольности! — остановил меня её голос. И звучал он отнюдь не так дружелюбно, как мне того хотелось бы. Да, рано мне ещё называть её своей, ох рано. Тороплюсь слишком, как бы не упустить.

— Товарищ командир отряда? — вывел меня из задумчивости её вопрос: — Товарищ командир отряда, разрешите обратиться? — Да, конечно обращайся... — Разрешите доложить: партизанка Иванова прибыла в расположение отряда! — отчеканила она звонко и чуть тише добавила: — После отсидки в мертвятнике... Замели, ироды окаянные... , — и снова весело: — Готова отдать жизнь за Родину, Сталина и партию Ленина! Я смотрел на неё и не мог понять, она шутит так вообще или издевается надо мной персонально? Или ей просто очень больно, вот она и ведёт себя немного того... ну, неадекватно в общем. — Лена, тебе больно? — спросил я её участливо. — Пустяки... Ой, ну немножечко больно ещё. Расстреляли меня по полной программе. Так что я теперь героиня, пала в борьбе с фашизмом. Кстати, а мне орден посмертно дадут? — Лена, скажи мне, кто это сделал? Нет, кто из этих уродов до этого додумался? — Никто. — Лена, не бойся, тебя они больше не тронут... — Да правда же никто! — обиженно заявила она: — Они хорошие. А ты на них ругаешься совершенно напрасно! — Ни фига себе хорошие, — аж присвистнул я: — Сперва тебя раздели... — Я сама! — Что, вот так прям сама? До гола? — Ну да, а что такого-то? Я же симпатичная вроде. — Ладно, пусть по твоему... — А что, скажешь не симпатичная? — с вызовом бросила она.

Знаете, какой самый ужасный вопрос может задать девушка?"Ты меня хочешь? » — вот этот вопрос. И что на него ответить? Скажешь «Хочу» — обвинят во всех смертных грехах, обзовут извращенцем, предателем и т. п. Потому что уж очень приятно девушке ощутить себя этакой недоступной, но желанной. А попробуй скажи «Нет, ну как ты могла подумать такое про меня, мы же просто друзья» — и девушка тут же теряет к тебе интерес. Сейчас моя ненаглядная Лена задала мне этот самый коварный вопрос. — Нет, что ты, конечно симпатичная, — выкрутился я как мог: — Но... ладно, оставим этот момент. Просто раздеваться было вовсе не обязательно. Даже если они тебе чего-то наплели... — Ничего они мне не наплели! — Хорошо, не наплели, — отступил я: — Но каким же надо быть долбодятлом или отморозком, чтобы расстреливать девушку очередями по самым нежным местам. — Ну это же всего лишь пластмассовые шарики, — возразила она: — А ты ругаешься, будто меня и в самом деле пулями изрешетили. Да, я знаю. Всего лишь пластмассовые шарики, калибра 6 миллиметров и весом примерно в треть грамма каждый. Ну, это если ума хватило тяжёлыми не заряжать.

А ведь есть и тяжёлые, почти на грамм потянут. На всех играх они, конечно же, запрещены — но в любой уважающей себя команде они есть у каждого бойца в отдельной запасной обойме, чисто на всякий случай. И даже в самой лузерной команде обязательно есть у снайперов — специально, чтобы отстреливать «маклаутов» — таких, в которых сколько ни попадай, а не признаются. Вот таких с удовольствием расстреливают самыми тяжёлыми шарами из самых навороченных и безбожно проапгрейженных стволов. Расстреливают в упор. Когда такой шарик встречается с целью со скоростью под 150 метров в секунду, то рвёт одежду, а застревает уже в теле. Неглубоко, только кожу надорвёт — но будет «маклауту» наука до конца игры — в следующий раз, дорогой товарищ, изволь сразу признаваться, коли тебя лёгким шаром зацепили. — Но тебе же больно, Лена? — Ну и что? А как на войне людям что, не больно было? Вот! Я не знал что возразить. Похоже, в Ленке неожиданно проснулась мазохистка. А я и не подозревал, что такое вообще возможно.

Такая королева по жизни, сама мисс недоступность — и вдруг мазохистка. Нет, ничего против подруги-мазохистки не имею, однако как-то это слишком неожиданно. Чёрт, я даже не знаю, что теперь делать? Может она ждёт, что и я буду строг с нею? Ну, скажем, накажу за провал задания... а как? Расстрелять? Да ведь она теперь уже другой персонаж, ту, которая провалила задание, уже наши фрицы расстреляли. — Раздевайся, — скомандовал я. — Полностью, товарищ командир? — уточнила Лена. — Полностью, товарищ Иванова. Я же должен убедиться, что они тебя не травмировали. — Не, не травмировали, — весело прощебетала она, избавляясь от камуфляжа: — Они же не из пулемёта. Между тем Ленка уже разделась, и довольная крутилась передо мной.

Фигурка её выглядела действительно соблазнительно, и только пятнышки мелких синяков портили вид. Особенно густо они украшали собой обе грудки и ещё лобок. — Ну как, командир? Нравлюсь, да? — ей как будто совсем не было дела. Хотя я знал, что в мертвятнике она плакала. Наверное, она плакала и когда эти сволочи её расстреливали. Отчего же она так защищает их? Неужели ей нравится такое обращение? — Да уж, хорошо что хоть не из пулемёта. Спасибо хоть это сообразили, недоумки, — пробурчал я, вспомнив как давеча тюнингованный пулемёт фрицев бил пустые бутылки очередями метров с полста тяжёлыми шарами. На игру, им, естественно, тяжёлые шары недопустили. — Да уж, жадины, шаров хороших на меня пожалели. — Чего? — Ну я уж упрашивала их, а они всё равно из пулемёта отказались. — Ты что, Лена, совсем спятила? — не удержался я: — Да этот пулемёт... Он продырявил бы тебя. У тебя сейчас грудь не в синяках была бы, а в дырках, в крови...

Я начинал злиться не на шутку. Чёрт с моим обещанием главмастеру — я пойду нынче же ночью, с дубиной, выловлю кого-нибудь из этих гадов, и буду бить пока он не поймёт — на своей шкуре не поймёт — что они сделали девушке очень больно. Но тут меня отрезвил её голос: — Ну да, в дырках, в крови. Как по-настоящему! Понимаешь? Это было бы так красиво — я, такая молодая, голенькая, и истекаю кровью... Правда, замечательно? Смерть героини-партизанки... Ай, ты что? — Извини, не сдержался, — ответил я, потирая руку, которой только что отвесил Лене смачную пощёчину: — Но у тебя нервная истерика, а истерики лечатся только таким способом. — Никакая у меня не истерика, — обиделась Ленка: — А ты, командир, сам дурак! И, схватив в охапку свою одежду, она выбежала из штабного блиндажа. Когда я выскочил за ней наружу, то лишь увидел, как она прошмыгнула в свою палатку. Я пошёл было за ней, но... да, точно у неё сейчас истерика и ей лучше побыть одной. А, вон и Света, уже пошла к ней.

И пусть — они же подруги, лучше понимают друг друга. Она её пожалеет, а я... я ей пока всё ещё чужой. И если я хочу изменить это, то должен выждать, пока она не захочет поговорить со мной сама. Ну а с уродцами я разберусь позже. Заигрались, ребятки во фрицев, ох заигрались. Ничего, я вам, гадам, устрою гитлер-капут. * * * — Отряд! Построится! Ра-авняйсь! — скомандовал я, и добавил: — Ёлы-палы, товарищи красноармейцы, команда была «равняйсь». Вы чё, выровняться не можете? Без особого энтузиазма, но ребята построились. Выглядели они как шайка партизан — хотя по сценарию игры считались кадровой частью. Жаль, главмастер не пропустил нам, что мы НКВД-шники. А впрочем, против немецкого пулемёта это нам бы не помогло. А вот то, что разрешил нам партизанить и ещё разведчицу к фрицам засылать, это мастеру спасибо. Не козёл. — Итак, отряд, слушай боевую задачу... — начал я: — Ну, чёрт вас дери, офицеры и сержанты! Достали планшеты... у кого есть. Ну что вы все, как непроснувшиеся? — Дык, командир, — возразили из нестройного строя: — Может всё-таки сперва по чайку, ну для сугрева? — Ладно, хрен с вами, — согласился я, утро и вправду выдалось какое-то зябкое: — По чайку можно. Но чтоб ничего крепче! И даже для сугрева! Всё что крепче чая только после отбоя. Считайте, что ворошиловские сто грамм сгорели вчера в разбомбленномэшелоне. Но если сегодня возьмёте дзот — то после отбоя хоть упейтесь. — Ого! — раздалось сразу несколько голосов, а кто-то добавил: — Ну так это ж совсем другое дело, командир. В городе вино и бабы, три дня гуляем. Раздался сальный мужицкий смех, однако, после вчерашнего, мне эта шутка не понравилась. Но я ничего не сказал. Это ведь только шутка. И вообще это мои ребята, а не те уроды. Но вот если мои возьмут сегодня дзот, то завтра пойдём в атаку на фрицевский штаб — а там их единственный пулемёт везде не поспеет.

К сожалению, думал я, прихлёбывая заботливо принесённый мне Светой горячий чай, к сожалению пока об атаке на штаб можно лишь мечтать. На пути дзот — а в нём будет пулемёт. Если мы зайдём справа — то они перетащат пулемёт туда. Если слева — та же фигня. А он больно бьёт, зараза. И подходы все простреливаются насквозь. Разделить отряд на две группы, как вчера? Вчера завязли под огнём автоматчиков, а потом немцы подтянули команды с других участков. Но если я хочу завтра успеть поставить в этой игре жирную точку — красную точку нашей победы — то сегодня мы должны кровь из носу, но взять этот долбанный дзот. Пока я пью чай, есть время подумать. Но осталась всего половина чашки — и я должен буду сказать «Товарищи бойцы... « И что я им скажу? Ну, с разведкой по крайней мере всё понятно. В разведке у нас Света. Как и вчера, переоденется в черную юбочку, сапожки, пилоточку, такая вся типа а-ля СС — и пойдёт к немцам. Если бы она не выглядела так клёво, они вряд ли бы согласились на нашу разведчицу у себя в лагере. И так на мастерятнике спорили об этом до хрипоты, что пулемёт мол не такое уж большое преимущество. Ага, не такое — а гораздо больше! Ведь разведчицу-то нашу они до конца боя от себя не отпускают. И чтобы она смогла передать, где именно будет этот окаянный пулемёт, нужно чтобы туда шёл кто-то ещё. НО Я НЕ ОТПУЩУ ТУДА ЛЕНУ! — Стас, — позвал я: — Товарищ старшина! — Я воль... тьфу-ты, виноват. Здеся моя, товарища командир! — весело ответил Стас, пытаясь изобразить, как он вытянулся по стойке смирно, не вставая с полена, на котором сидел. — А вот я тебе наряд вне очереди, — пригрозил я. — Не полагается, товарищ командир, — отшутился Стас под общий хохот: — Я же командный состав. — Ну в таком случае, командный состав, ты у меня сейчас в штрафбат отправишься. Заодно и всем прочим наука, не шутить, когда боевой приказ отдают. — Да ладно, ну чего ты, в самом деле? — примирительно сказал Стас. Но я уже начал заводиться. — Значит так. Решением военного трибунала в моём лице, товарищ старшина, за нарушение устава, отправляется искупать вину кровью... — Вот же ты вредный какой, — с намёком на обиду сказал Стас: — Ну, говори уже, где там искупать-то предстоит? — Пойдёшь в разведку... — Товарищ командир! — вдруг раздался пронзительный голосок у меня над ухом: — Товарищ командир, за что такое недоверие? Я справлюсь и одна. Мне охраны не надо... — А Вам, партизанка Иванова, охрана и не потребуется. Будете охранять лагерь. — Ты это специально, нарочно, да! — выкрикнула Ленка мне в лицо и вдруг... разревелась. Разревелась и убежала. Я посмотрел ей вслед, затем обвёл взглядом всех ребят.

Никто не смотрел мне в глаза. Все сосредоточенно пили чай. И молчали. Даже Стас. — Я... сейчас, — сказал я, обращаясь ни к кому, затем поднялся и пошёл вслед за Ленкой. Она стояла за палатками. Я подошёл к ней и — наконец-то — обнял её за плечи. Но она вырвалась и неожиданно яростно бросила мне упрёк: — Ну что ты мне поиграть не даёшь? Почему всем можно, а мне нельзя? Что ты такой... такой вредный? Ну упиваешься ты, что командир — ну и ладно. Может тебя прёт от этого, да мне по фиг от чего тебя прёт. Но что ты не можешь как человек. Ну дай поиграть? Ну, хочешь я тебя попрошу? Вот смотри, на колени перед тобой встаю, прошу — дай поиграть мне, а? Ну чё те, жалко что ли? Девушка, о которой я только мечтал до сего момента, моя недоступная и желанная Лена стоит передо мной на коленях. Я выдумывал тысячи способов, как соблазнить её — такую недосягаемую... И вот... Неужели она предлагает мне — себя? Вот так? — Лена, Лена, милая, ну что ты, — я пытался поднять её: — Ну не надо... — Нет, надо! Я сейчас кричать буду. Я всех сюда позову. Пусть видят, как ты меня унижаешь... Её ловкие пальчики ухватили меня за самое ценное. И ухватили не совсем аккуратно. Чёрт, неприятно же. Что творится у неё в голове, что за странные вспышки то любви, то ненависти? К чему эти метания? — Лена, но ведь это неправда... Блин аккуратнее же! — Мне плевать. Я хочу играть. Всем можно. Светке так вообще роль немецкой шлюхи дали, а мне ничего. Вообще ничего теперь нельзя что ли, так? — Да можно, но... — Никаких «но». Я сейчас закричу! — Лена... — Или разрешай, или я кричу, что ты меня насилуешь! — Чёрт! — Уже кричу, последний раз предупреждаю! — Ладно, разрешу... — скрепя сердце выдавил из себя я. — Правда? Ой, какой ты хороший! — она вскочила с колен и неожиданно поцеловала меня. — Только... — заикнулся было я, но тут же был остановлен её ледяным взглядом. — Что «только»? — это была совсем не та девушка, которая только что целовала меня.

Теперь уже и в фантазиях я не смог бы представить, что Лена может встать перед кем-то на колени. Теперь это была фурия, госпожа и повелительница, прихоть которой закон, а какой-то презренный — то есть я — осмелился в этом усомниться. О, в её холодных глазах явственно читалось, что расправа с наглецом уже близка. Ну хоть дайте последнее слово, Ваша Честь? — Лен, я чего сказать-то хотел... — Ну говори, командир, — бросила она чуть не презрительно. — Лен, если они тебя ещё раз... — То что? — Что-что, — вскипел я: — А то, что кровь за кровь, вот что. Не знаю, чего ты думаешь о себе, обо мне, но только, Лена, знай, ты мне не безразлична и если тебя кто обидит, если хоть капельку крови твоей прольёт, хотя бы и случайно — то вот тебе моё слово, я не стану слушать про то, ты ли это сама просила или нет. Я возьму топор и зарублю гада, кем бы он ни был. Наверное я говорил это действительно убедительно, потому что она вдруг отшатнулась от меня и странно так посмотрела. А затем сказала: — Ты придурок, — сказала она, отступая на шаг: — Псих! — выкрикнула она, отступая ещё дальше: — Маньяк психованный! И убежала. А я скрипнул зубами от досады, застегнул ширинку обратно и поплёлся за ней вслед, пытаясь придать себе как можно более пофигистический вид. На поляне народ уже приканчивал завтрак. Ребята перешучивались, где-то среди них затесалась и Ленка. Не знаю, что она им успела наплести, но все головы повернулись в мою сторону с невольным приглушённым возгласом «о-о-о», полным не то зависти, не то насмешки, не то я уже сам не знаю чего. Разрядил ситуацию своевременный вопрос Стаса: — Ну что, командир? Пойдём как вчера? Руки с бутербродами застыли у ртов, десятки глаз сверлили меня. И что я мог им сказать? * * * Сидя в мертвятнике, я думал, что на войне как на войне. Даже если война игрушечная, то думать надо о ней, а не о своих душевных метаниях. Атака наша попала аккурат под пулемёт.

Повезло ещё, что фрицы начали палить издалека, и мы успели убраться за спасительные кусты почти без потерь. Но дальше все наши попытки подобраться к дзоту были обречены на провал — а мы все шли, пёрли как на танк с шашкой. И вот, все сидим теперь в мертвятнике, пьём пиво в компании с несколькими немцами, которых нам каким-то чудом то же удалось подстрелить. Хорошо хоть ребятам весело, потому что командир из меня хреновый. Гнать меня надо с командирства, вот что. А вот и мастер вернулся. Пойду, изображу жажду деятельности, а то так просто сидеть уже никакой мочи нет. — Отреки же мне, страж царства тьмы, доколе нам тут портянки сушить? — нарушил я почти интимную идиллию вокруг мастерского костерка. Никитка аж поперхнулся, а его девицы вздрогнули. Ну и ладно. Пока я доволен произведённым эффектом. — Во-первых, — с горячностью, свойственной всем слабакам, наивно думающим, что человека в очках бить не будут: — Не Царства Тьмы, а Царства Мёртвых. Я не злодей, а абсолютно нейтральный Страж на грани миров... — Кончай уже, страж за гранью, — нарочито грубо оборвал я его. Нет, я вовсе не собирался отбивать его девиц. Тем более, что они и не его, а так, просто на огонёк заглянули. Что может быть лучше на игре, чем зайти в гости к мастерскому костерку — самому лучшему месту, если хочешь быть в курсе всех игровых сплетен и интриг.

Поэтому сейчас они сидят вокруг этого недомерка и, глядя ему в рот, слушают его, но только ему всё равно ничего не светит. И, однако, мне приятно лишний раз унизить его на людях — а то ведь то же мне страж выискался. Пусть знает своё место. И, между прочим, скажет спасибо, что я его не пнул. — А спорить с мастерами... — Слышь, ты! Горе-мастер! Заткнись уже и давай по делу. Нам тут сколько ещё сидеть? — Если будете спорить с мастерами — то до конца игры. — Врёшь, — спокойно возразил я, кладя ему руку на плечо, отчего бедняга даже сжался: — Максимум до вечера, пока боевое время сегодня не кончится. Ну, так сколько ещё сидеть? — Всё, боёв на сегодня больше не будет. Аут! — развёл руками Никитка. — Как это? — Главмастер сказал, чтоб без него никаких боёв. А его как раз и нету. — Так чего ты тут сидишь! А ну, команда была «встать» и «бегом марш» искать главмастера. Пшёл живо! Но Никитка не двинулся с места: — Ты мне не указ. Придёт главмастер вот он указ! А ты для меня как обычный игрок. Это ты должен мне подчиняться. — Да ну? — А я только главмастеру подчиняюсь. Вот хочешь сам у него спроси. Когда он придёт. — Ага, буду я тут сидеть и ждать. Вот сейчас сам пойду и поищу его... — Да иди, — вдруг согласился Никитка: — Только снарягу оставь здесь, а на голову белую повязку, чтоб сразу было видно, что ты мертвяк и не в игре. И очки не забудь. Без очков не выпущу! Конечно насчёт «не выпущу» это он загнул. При всём желании даже десяток таких как он не смогли бы остановить меня, я бы прошёл и не заметил. Но насчёт очков он всё же был прав. Ведь кто там разглядит или не разглядит эту белую повязку за кустами — сперва шмальнут очередью. А шальным шариком в глаз получить это запросто. — Про очки мог бы и не напоминать. И сам надену, мне мои глаза дороги, — сказал я, доставая очки. — Снаряжение, — напомнил горе-мастер. — Лады, лады. Отнесу сейчас до своих ребят, — сказал я уже миролюбиво. И в самом деле, чего я взъелся на него? Ну сопляк он, слабак, ну и чо теперь, будем его прессовать всем миром? Поди ему и так по жизни достаётся. Может игра это единственное место, где он себя хотя бы человеком чувствует. Шоколадку ему что ли подкинуть?

Пусть поделится с девушками, заодно и я в их глазах не таким злобным букой буду выглядеть. Я скинул рюкзак, порылся среди обойм, запасных аккумуляторов и прочей ерунды, которую привык таскать с собой чисто на всякий случай, чтобы в решительный момент боя, не бежать до лагеря. Где-то в глубинах всего этого хлама, на самом дне нащупал НЗ. Плитка шоколада раскрошилась, но держалась в обёртке. Ну, уж не взыщите, чем бог послал. За неимением лучшего сгодится и такая. — Ребя, присмотрите тут за шмотками моими, — попросил я: — И это, если я не вернусь быстро, а вас уже выпустят, то захватите моё барахло до лагеря. Лады? — Будет сделано, товарищ командир. А сам-то ты куда? — Искать, где черти носят главмастера. — У-у-у, далеко они могут его унести, — пошутил кто-то: — Полигон-то большой. Шутка была никакая, но народ почему-то рассмеялся. Смеялись и наши и фрицы, все вместе. Обычное состояние отходняка после азарта боя. Да, пожалуй зря я гоню лошадей, на сегодня боёв уже действительно хватит. Вот завтра дадим последний и решительный, и... Но тут до моего сознания стали проникать слова. Они летели издалека, со стороны мастерского костра. Рассказывал Никитка: — Да не, вот честное слово не вру! Я же мастер! Я и её спросил, что это, мол, такое — и она подтвердила, что сама настояла. Не знаю, нравится ей что ли. Хотя как это может нравиться. Они же её лупят, да по всему телу, голенькую. Ей же видно, что больно, до слёз больно, полосы красные от ремня остаются — но терпит. Не сдаёт кто разведчик. Немцам уже и самим неловко. Они ей массаж сейчас делают. Предлагали просто её расстрелять, но она сказала чтоб без пролития крови... Тут сильные руки подняли рассказчика от земли и встряхнули: — Говори! Говори, сморчок-недоносок! Что ты сказал сейчас? — ... говорит казнить без пролития крови... — только и пробормотал Никитка Я швырнул его наземь и стремглав кинулся в сторону немецкого лагеря. Казнить без пролития крови — старая формулировка инквизиции, лживое милосердие, означавшее смерть на костре. * * * В лагере было пусто. Слабый дымок, на который я бежал, опасаясь самого худшего, оказался всего лишь дымом от потухшего без присмотра костра. Да, так каша у фрицев долго ещё не сварится. Подкинуть что ли дровишек? А то проголодаются пацаны, придут — а каша всё ещё не готова.

Стоп, а что же они сами не подкинули? Где кашевар или часовой какой-нибудь? Где все? Я бросился по палаткам. Что-то не так в этом пустом лагере. Ну пусть половина обитателей сейчас сидит вместе с моими орлами в мертвятнике. Но где герр офицер? Где фельдфебели? Где доблестные дойче золдатен? Хоть кто-то же должен быть тут! Чувство тревоги и страшной опасности вновь овладело мной. Что-то происходит и это что-то очень и очень неладное. Но что? Я должен думать. Прежде всего спокойно подумать. Значит так, положим, речь шла опять о Ленке. Она им попалась. После её вчерашней выходки с расстрелом, я готов поверить во что угодно. И в то, что ей взбрело вдруг терпеть игровые пытки — легко поверю. Как они их отыгрывали? Заставляли её приседать или отжиматься? Нет, это ей было бы неинтересно. Она, похоже, в натуре мазохистка та ещё. Значит, она уговорила их её лупить. Видимо ребята разошлись тут не на шутку с нею — но она-то их не останавливала. Может даже ещё просила — а что, с неё станется. Этот сморчок, горе-мастер, то же хорош — уж остановил бы бесчинство своей властью... хотя какая там у него власть, его тут вообще никто не слушает. Что есть человек, что нету, всё едино пустое место. Но почему же сейчас никого в лагере нет??? О! Я хлопнул себя по лбу. Ну конечно, что я понапридумывал себе страстей всяких. Ну, они её отлупили — по обоюдному согласию отлупили, затем как она ни упрашивала продолжать, они это дело прекратили. Ну и дальше, естественно, перед ними голая девушка — и куда они пойдут? Правильно, купаться пойдут на озеро. Вода, правда, холодновата на мой вкус. Но я вообще теплолюбивый.

А народу, разгорячённому после боёв и таких зрелищ, которые им тут Ленка устроила, так в самый раз чтобы охладиться. Ну и её то же чуток в чувство привести. Вот всей толпой и двинулись на берег. Должно быть вот эта тропка как раз куда-то в ту сторону ведёт. Успокоив себя такими мыслями, я уже почти с лёгкой душой неспеша двинулся по примеченной тропке. А что, солнышко светит, травка зеленеет, вот птички чирикают. Природа, воздух свежий. Лепота! И виселица... Они все застыли так, как на архивных фото «казнь партизана». Герр офицер, фельдфебели, дойче зольдатен со шмайсерами. Все стояли и смотрели на Ленку. А она голенькая, с табличкой на груди «Партизанка» и петлёй на шее, стояла на складном табурете. Я хотел закричать, но вовремя спохватился — она же может испугаться, нога сорвётся и тогда игра в миг превратится в убийство. (Специально для . оrg — BestWeapon. ru) Ребята заигрались, сильно заигрались, не понимают что вот так шутить нельзя. Опасно же, чёрт возьми. Надо бежать и подхватить её, а потом уже объяснять, увещевать, ругаться. Главное чтобы она продолжала стоять на этом шатком табурете, пока я не выну её из петли. И тут я увидел, как она улыбнулась. Затем её губы двинулись, и не знаю откуда, но я понял что она сказала «Ауфидерзейн! » И подняла одну ногу. Как лось бросился я сквозь кустарник. Время почти застыло — почти, но не совсем. Её нога продолжала своё движение. А рядом с ней не было никого, кто остановил бы её. Да и не смог бы. Ведь фотография не может двигаться. Они больше не люди — они там, на фото, фашисты.

Я уже расталкивал в стороны автоматчиков, стоявших у меня на пути, когда и вторая её нога оторвалась от опоры. Мне оставался всего шаг, но... я не успел... Ленка рухнула на землю. А сверху на неё упала и перекладина виселицы. Затем куда-то в сторону завалился и столб. — Лена, Леночка! Ты жива? Лена! — я тряс её тело. — Да жива она, — раздался голос сверху. Я оглянулся. Надо мной возвышался герр офицер. — ТЫ! Скотина! — заорал я, вцепляясь в него: — Ты убил её! Как я потом, уже на холодную голову понял, счастье, что меня оттащили. — Ты что, совсем рехнулся что ли? Это же только игра! — Ни фига себе игра тут у вас! Живого человека вешать. — Да не вешать. Ты хоть посмотри, верёвка даже не привязана была, виселица из веток трухлявых, пальцем ткни, всё развалится. Ну ты чё в самом деле, не знаешь что ли как ролевики строят? — Козлы вы, а не ролевики! — Послушай, она сама сказала, что всё с тобой согласовано. Чтоб её не расстреливать... — Мальчики, — раздался девичий голосок снизу и мы все синхронно повернули головы на него. Светка сидела рядом с Леной и поддерживала её голову. Глаза Лены были закрыты, грудь явственно вздымалась. — Мальчики, бросьте спорить. У неё шок. Её надо в наш лагерь отнести. Десятки рук потянуль к Лене — к моей Лене. — Нет! — прохрипел я. И руки замерли: — Никто, слышите, никто не смейте прикасаться к ней. Только я сам. Я поднял её тельце на руки. — Мы же помочь... — Уйдите с глаз моих. Все сгиньте. Добром прошу, — сказал я, прокладывая себе путь через опешивших фрицев: — Не могу больше ваши морды видеть, уродские. В спину мне раздался недовольный ропот, но мне было плевать. Я бережно нёс мою девочку. Сзади догнала меня Светка. Наша разведчица.

Она была всё в той же немецкой униформе. — Прикрой её хотя бы, — сказала она, протягивая мне ленкину одежду. * * * Вот уже который час я тупо смотрел в потолок своего штабного блиндажа. На обратном пути до нашего лагеря Ленка пришла в себя. Сперва она обнимала меня за шею и так прижималась ко мне, что я готов был простить всех и её в том числе. Затем внезапно её настроение изменилось и вот уже, слово за слово, я негодяй, пользуюсь её беспомощностью, чтобы поглазеть на её тело, и прочая нелестная околесица в мой адрес. Сейчас Ленка вроде спит в своей палатке, рядом с ней Света, присматривает, чтобы чего не случилось. Всё-таки человек в таком состоянии... Или она вообще по жизни такая неадекватная? Что я вообще знаю про неё, про девушку, которая мне так понравилась, что я поставил себе целью любыми средствами добиться её расположения? Да ничего по существу я не знаю. Просто сидел на краю нашего обычного места тусовки в городе, а мимо шла она, моя Лена, вместе с подружкой Светой. И я подумал... ну, наверное то, что обычно думают в таких случаях и все остальные: «Ах, какая эффектная девушка. Наверное не про меня, но чем чёрт не шутит. Да и вообще, кто это сказал, что не про меня? » И я подошёл к ней и предложил познакомиться. Не сразу, но она согласилась. К тому же подружка поддержала идею, ну а как известно, куда одна туда и другая. А я чем мог её завлечь? Ведь девушкам нынче мерседесы подавай — а я ещё пока на мерседес не заработал. Но у меня есть то, чего невозможно купить за деньги — моя душа. У многих, кто при деньгах, её нет. Продали они свою душу. Не в прямом смысле, конечно, но очерствела их душа — и не стало человека, только кошелёк на ножках. А жизнь прожить надо ведь не с деньгами, а с человеком.

И тогда я стал рассказывать им про игры. Лена сперва лишь усмехалась. Конечно, она такая эффектная, на что ей эти игры. Но и тут Света помогла. Ей это похоже интересно стало, она и сказала Ленке: «Да что мы теряем? Давай поедем? » И вот так моя будущая девушка оказалась в моём отряде. — Командир? — в проёме показалась голова Стаса: — Я типа... — Да заваливай, не стесняйся, — отозвался я, не вставая с лежанки. — Да я так, на пару минут. Тут мы с ребятами потолковали. Короче ну сам видишь, стухла игра. Нет смысла завтра ждать. А дома, сам знаешь, сессия, готовиться надо. В общем, мы снимаемся, командир. — Снимайтесь, — ответил я. Стас ещё помялся немного и слинял. Мне было по барабану. И по бубну то же. Я созерцал потолок. * * * Проснулся я ночью от того что элементарно замёрз. Пойти что ли погреться у костра, чайком побаловаться. Но когда я вышел, то не увидел ни костра, ни часовых у него. Ах, мать! Они же свалили все. Точно, ещё Стас мне об этом толковал, а я клювом прощёлкал. И где теперь чайком разжиться? Не к фрицам же бежать? Тем более, после вчерашнего, вряд ли меня там хорошо примут. Постой-ка вон какая-то палатка. Кто-то не съехал. Ура, живём! Не я один тут робинзон, есть у меня товарищ по несчастью, такой же недотёпа, как я сам. И должны же быть у него хотя бы спички, чтоб костёр разжечь... или не должны? Вообще-то по закону подлости навряд ли у него есть спички. Но хотя бы его можно будет подбить сходить к немцам за огоньком — поди ему-то, в отличие от меня, не откажут.

А кстати, а кто же это не уехал вместе со всеми? Кажется, в палатке мерцает свет... Я подходил всё ближе к палатке и теперь уже видел, что в самом деле, сквозь приоткрытый полог пробивается неясное мерцание огоньков, как от тлеющих углей. Иногда как будто в воздух взвивались струйки дыма. Ну да, точно. Дым, мерцание углей, как в хижине старого лесного шамана. И ещё тихий распевный шепот. Я подходил ближе и напев становился всё явственнее. Я как будто знал этот голос, но не мог разобрать ни слова. И мне не хотелось их разбирать, а хотелось идти всё ближе и ближе. Я крался, я прижимался к земле как гепард перед прыжком. Я слышал зов и это был зов самки. Но она звала не меня... Кого же? Я вслушивался и не мог понять. Мои мысли уплывали куда-то, на их место приходила лишь одна решимость — узнать кто же встал поперёк моей дороги. И вдруг напев сам собой стал складываться в отдельные слова в моей голове. Я даже не мог понять как это произошло, но теперь я чётко слышал всё. Голос убеждал: — Ты не можешь больше жить. А другой подпевал ему: — Я не могу больше жить. Первый вновь настаивал: — Ты хочешь умереть. Второй соглашался: — Я хочу умереть. — Смерть, только смерть принесёт тебе наслаждение. Ты мечтаешь о наслаждении и ты получишь его в смерти... — Что за чертовщина тут творится! — ворвался я в палатку. Передо мной сидели две совершенно обнажённые девушки. Светка испуганно сжалась в комочек, а Ленка всё ещё покачивалась в трансе перед маленьким костерком, на котором дымились какие-то листья. И их сладковатый дымок уносил сознание прочь. Ногой я разметал костерок, вышвырнув тлеющие листья из палатки прочь.

Затоптал угли. Какая-то тень шмыгнула мимо. Сперва я инстинктивно шарахнулся в сторону, и только затем увидел стремительно удаляющийся в ночь девичий силуэт. Я бросился следом. У беглянки хватило ума не пытаться ломиться сквозь кустарник. Ну а на тропе я быстро нагнал её. Схватил за руку... это была Светка. Она тяжело дышала и не отводила от меня испуганных глаз. Было видно как она дрожала. И, думаю, не только от ночной прохлады. — Ну! — потребовал я. — Прости, — вдруг разрыдалась она: — Я люблю тебя. Понимаешь? Это я тебя люблю, а не она, ну как ты не видишь? — Что? — удивлённо переспросил я, и вдруг догадка озарила ту пустоту моей головы, которую, как нас учит наука, должен занимать у человека мозг: — Ты сделала это? — Я думала, если её не станет, то ты наконец заметишь меня. Ведь я не хуже, правда. Я всё для тебя сделаю, честное слово всё, что прикажешь, командир. В раздражении я отпустил, почти отшвырнул её от себя. Не знаю, каким чудом она удержалась на ногах, но и хорошо что удержалась. Хоть я и был зол, но если бы она упала, то мне было бы уже неловко. А уж если бы поранилась, то наверное я просил бы у неё прощения. Хотя по уму её следовало бы наказать сейчас... Нет, по уму вот прямо сейчас надо проверить в каком состоянии Лена! Я метнулся в сторону лагеря. Подбежал к палатке, отдёрнул полог так, что едва не оторвал

его нафиг... там было пусто. Сзади раздался топот босых ног — Светка спешила ко мне. Не удержавшись, я схватил её и схватил очень грубо, так что она пискнула от боли. — Где она? Говори! Иначе я буду очень недоволен. — Я не знаю, правда. Я лишь... — Что ты делала? Что ты внушала ей? — Я... У меня есть странное для меня самого свойство — иной раз я бываю в обычной жизни почти как... как цветок в проруби. Но в минуту настоящей опасности я мыслю чётко и ясно. Видимо моё подсознание решило, что как раз такая минута настала, потому что я вдруг понял, что если я хочу увидеть свою Лену живой, то должен сменить тактику: — Ты только что клялась, что выполнишь любой мой приказ.

Я желаю чтобы Лена осталась жива и невредима. Пойми, если с ней что-то случиться, то как я смогу общаться с тобой дальше? Ты поняла меня? — Да, — увидев, что я говорю спокойно, Светка то же немного успокоилась: — Я не знаю, действительно не знаю точно. Но я думала про воду в этот раз... Болван! Ну конечно же, какой я болван! Что она ещё может предпринять — конечно же пойдёт к озеру. И я ломанулся сквозь кусты напрямик. Я успел выскочить на берег и в свете выглянувшей из-за края леса полной луны шевельнувшаяся тень привлекла моё внимание. Время опять замедлило свой бег, я обернулся и увидел, как обнажённая девичья фигурка падает в воду. Раньше, чем до моих ушей донёсся плеск сомкнувшейся воды, я уже летел туда. Вода была жутко холодной, но понял я это лишь на берегу, когда уже вынес туда Ленку и почувствовал, как начинает холод сводить мышцы. Хорошо, что это не произошло в воде, а то и её бы не спас и сам бы потонул ни за что. Тень нависла надо мной. Инстинктивно я отпрянул — это была Светка. Всё ещё голая, она смотрела на меня наверное с неменьшим испугом, чем я в тот миг на неё. — Ты... — спросил я, и, подавив предательскую дрожь в голосе, добавил: — Ты как здесь так быстро оказалась? — Я по тропинке бежала. Я же не могла как ты через кусты, — оправдалась она. Ну да, верно. И Ленка не могла сюда через кусты. Она то же шла по тропинке до воды, дошла и прямо тут и бултых. Любой нормальный человек сразу бы об этом догадался, если, конечно, мозги у него есть. И только я один изображал из себя лося. Ну да, нафига лосю мозги? — Дыхание, — сказала Света, опускаясь рядом с нами: — Ей надо делать искусственное дыхание! — А-а-а... да, — сообразил наконец я. Вот бы ещё знать, как оно правильно делается-то? Кажется, видел я чего-то такое по телевизору. Но Светка остановила меня: — Сейчас же, — сказала она серьёзно: — Не медля в лагерь. Переоденься сам и принеси одежду ей. Или хотя бы одеяло какое, но быстро. — Да может лучше я... — Не спорь! — пресекла она: — Если ты заболеешь, будет только хуже. И не беспокойся, я обещаю тебе, что не причиню ей больше никакого вреда. А теперь беги и быстрее. Бежать по тропе оказалось намного легче, чем ломиться сквозь кустарник. Переодеваться я, конечно же, не стал, схватил свой спальник в охапку и через минуту уже был обратно на берегу. Света поддерживала голову Лены. Та уже дышала, но всё ещё была в отключке.

Вместе мы завернули нашу счастливо спасённую утопленницу в мой спальник, я поднял её на руки и понёс. Сзади по тропе семенила своими босыми ножками Света. И я только сейчас подумал, что ведь ей, наверное, то же холодно. Я оглянулся на неё. — Не останавливайся, — сказала она: — Нам надо идти быстрее, чтобы ты не успел замёрзнуть. Твоя сила понадобится, чтобы отогреть её. — В смысле? — Иди, иди, не останавливайся. Ты получишь то, что хотел. Мы принесли бесчувственное тело в палатку. Света вмиг сообразила как соорудить из двух спальников двуспальное ложе, туда мы уложили нашу красавицу, а вслед за тем, Светка не терпящим возражений тоном приказала раздеваться и мне и лезть туда же. — Что полностью? — не удержался от вопроса я. — А как ты её иначе согревать-то будешь? — удивлённо вскинула на меня брови Света. — Постой-ка, в смысле согревать? Уж не хочешь ли ты сказать... — Да, — прервала она меня: — Именно так ты и будешь её согревать. Разве не этого хотят мужчины от женщин? — Но... Света, это неправильно. Я не такой. Я так не могу. — Что значит не могу? Ты хочешь её отогреть? Вернуть в неё чувства, сознание наконец? Или пусть так и останется на всю жизнь замерзшей, без сознания, как овощь? Ты такой судьбы ей хочешь? — Нет. Но... она девственница или... ? — Не волнуйся об этом. Думай только о ней. А девственность всё равно когда то все теряют. И я послушался. Я лёг со своей желанной и прижался к ней всем телом. Но холод давал о себе знать. — Ах ты, ну что же это такое! — раздосадованно воскликнула Света, увидев что у меня ничего не получается: — Что же это у вас, у мужиков так! Когда ваша сила нужна, то её и нету! — но вдруг она смягчилась: — Прости, я не права. Лежи так, прижимайся к ней, думай о ней. Я помогу, я сейчас.

Она изчезла где-то внизу. Затем я почувствовал, как мягкое и тёплое обволокло мой член. Что-то поглаживало и играло с ним в этой теплоте. — Э, Света? — Не отвлекайся, — раздался её голос: — Сейчас ты согреешься. Она была права. Одна прекрасная, хотя и бесчувственная девушка лежит в моих объятьях, другая сосёт мой наливающийся силой член. От такого даже камень согрелся бы. — Вот так будет хорошо, — вновь услышал я светкин голос: — Я помогу. Вот так. Я понял, что она направляет своей рукой моё орудие в лоно своей подруги и конкурентки. Да, это был миг, который испытать дано не каждому. Подарок судьбы. С такой помощью без усилий я нежно проник во вход, а затем рванул на полную. Что уж там, раз уж подвернулась такая удача, то чего теряться-то? Пользоваться надо коли подфартило, вот что! Светка вынырнула и прижалась к Лене с другой стороны. Спящая красавица оказалась зажата нашими телами, мы согревали её своим теплом, а я ещё и грел изнутри. — Еби её, трахай, не жалей, не бойся, — подбадривала меня Светка: — Ты ей сейчас не сделаешь плохо. Ей будет только хорошо. Ну давай, давай же, милый, ты же можешь. Сделай её счастливой сейчас. И она была права. В ту ночь нам всем троим было счастье. Но было и утро... * * * Реакция Лены была вполне предсказуемой. Конечно же во всём виноват я. Я подлец, я воспользовался её беспомощным состоянием, я её изнасиловал. Но так и быть, заявлять на меня она не будет, потому что это было приятно. И даже она мне немного благодарна за такое романтичное лишение девственности. И это был для неё такой опыт! Но вообще я негодяй всё равно и знать она меня больше не желает.

Короче она собрала свой рюкзачок и двинулась в сторону деревни, ждать автобуса. Ну а я... А что мог сделать я? Признаваться в любви? А оно ей надо, эта моя любовь? Поэтому я пошёл к озеру. Смотреть на воду — занятие, которому можно предаваться вечно. Особенно если найти удачное место, где-нибудь на склоне холма. Там и нашла меня Света: — Я... — попыталась начать она: — Наверное я очень плохая... — Всё нормально, — ответил я на невысказанный вопрос: — Всё нормально. Просто, извини, но вот прямо сейчас мне надо немного подумать. Хорошо? Я не оглядывался. Но спиной чувствовал, как она смотрит на меня. — Да, хорошо. Я поняла, — наконец ответила она тихо: — Ты найдёшь меня на вершине холма. И она ушла. Куда-то наверх. А я остался внизу. Наедине со своими мыслями — один против них всех. Нет худшего врага у человека, чем он сам. От недруга можно укрыться, а от себя куда сбежишь? Но хуже всего — заиграться. А тут нынче заигрались все. Заигрались фрицы — ну ладно, с ними всё понятно. Так вообще неплохие ребята, но надо же и меру знать, уметь вовремя остановится. Нет тормозов. Мастера — те то же заигрались. Ах как забавно, народ на игре интригует, так отчего бы мастеру не замутить свои интриги? У них на глазах люди уже чуть грань не перешли, за которой беззаконие — а мастера умиляются. Ну не козлы ли? А мои ребята — не заигрались ли? Ну да, конечно очень легко сказать «игра стухла» и нет проблем. А по жизни то же вот каждый раз отступать будешь? Нет, друг ты мой разлюбезный Стас, нельзя так. А вот коли игра стухла, то это вина мастеров. И надо было из принципа ждать последний день и вот тогда, на последнем параде, при всех выносить мастерам кочан капусты — и ставить. Кушайте, мастера дорогие. Поняли теперь, кто вы? Впрочем, Ленка и сама хороша. Заигралась ещё больше и пацанов с толку сбила. Да она вообще по жизни играет. Ах, то же мне, подумаешь, богиня красоты!

Все должны пасть ниц пред нею. А я, значит, недостойный, должен быть счастлив, что из воды её вытащил. Ладно, Лена, мне то же было хорошо с тобой, для меня это то же опыт — больше на таких, как ты, не клевать. Светка... Да, она то же заигралась. Совместила одну мыслеформу с другой — ах, как просто достигается результат. Хорошо хоть под конец призналась. Вот только не могу её винить. Не виновата она. То есть виновата, конечно — да не она. А я... Я один во всем виноват. Это ведь я совместил одну мыслеформу с другой. Только ещё раньше. Когда сидел на краю тусовки, и увидел проходящих мимо двух девушек — одна была Лена, но ещё была и вторая — Света. И я подумал: «Вот идёт девушка. Такая красивая. Я для неё никто и звать никак. Но я ведь знаю как, я умею сделать так, чтобы я и только я стал для неё смыслом жизни. Так почему бы не воспользоваться? Вот она даже взглянуть на меня не хочет — но всего одно моё желание, и она полюбит меня больше жизни» И я совместил мыслеформы. Всё это так просто! Но у меня получилось то же, что и у Светы вчера. Когда она думала про воду — и в воду бросилась Лена. Так и я думал про Лену... Нет, не про лену, а «Пусть полюбит» — вот что думал я. А там была ещё Света, невзрачная на фоне Лены, но такая чувствительная к этим самым мыслеформам. Кто же мог знать! Да, так всё и было.

Созданный мной импульс задел и её. Ведь я думал не столько про Лену, сколько про то, как доказать своё превосходство. Н-да, с этим я промахнулся. Мне ещё работать и работать над концентрацией. А дальше Лена бесилась, не могла понять что удерживает её возле меня — и так пока наши кратковременные отношения не достигли кульминации. После этого она разумно сочла программу выполненной и довольная умотала. Должно быть, будет теперь хвастаться перед подругами, что уже не девочка. И рассказывать, как это было романтично. И вообще это же опыт. Тот самый опыт, который все они так стремятся набрать до свадьбы — а то ведь как иначе выгодно выскочить замуж? Но осталась ещё Света. Света, которая, на свою беду, так чувствительна. И которую ненароком задел я. И вот она, сгорает от безответной любви ко мне. Сгорает так, что готова сжечь вокруг себя весь мир, вместе с лучшей подругой впридачу — и всё это только чтобы понравиться мне. Чтоб заслужить от меня хотя бы взгляд.

Если уж говорить честно, то это я во всём виноват. Так виноват, что если б меня судили за всё это, то я бы требовал себе смертной казни. Вот только теперь без меня этот узел не развязать. Лена ещё может оттаять и вернутся. И не раз — обычная реакция отдачи. Как маятник качается туда-сюда — вот так и она будет, долго ещё будет приходить и снова уходить, пока не успокоится. Я ей нужен, как небольшая опора в этом бреду. А для неё это всё точно бред, как из какого-то другого мира, куда её ненароком занесло. Зазеркалье, из которого ей нужно помочь выбраться. И ещё есть Света. За которую я теперь то же в ответе. Кстати, она ведь кажется ждёт меня на вершине холма? Да, сейчас я встану, повернусь и пойду к ней. Я ей всё объясню, она конечно же поймёт. И вместе мы все исправим. Обязательно исправим, да! И с этой мыслью я улыбнулся, встал и обернулся...