Одна история в Олениче (. Серия: Секс истории часть I)

Было много дел. Игорь не ожидал, что у него такое деловое чутье. Все шалости юности остались позади. Друзья еле узнавали его - он уже не был тем задирой и весельчаком, которым был раньше. Теперь он стал серьезным и ответственным, и не думал о развлечениях. Даже его голос и походка изменились. Ведь теперь он был главой семьи! Мама смотрела на него и только улыбалась, но ничего не говорила.

Теперь у них были деньги. Мама открыто радовалась этому. С Черного времени они жили в бедности, и это очень давило на обоих - на Игоря и на маму. Они оба привыкли к другой жизни.

Возвращаясь из похода, он приобрел в Киеве на Подоле заложнические билеты на четверых крепостных на два года. И еще он купил старую, но крепкую Агафью, профессиональную няню для матери. Это помогло маме справиться с домашними делами. Сотник Лют улыбался и подшучивал, предлагая купить молодую крепостную жену или наложницу, ведь какой молодой парень может быть без жены? Но Игорь только покачал головой. Нет, каждая монета была ценна для него. Конечно, тысяцкий не испортил его душу - он щедро вознаградил его за заслуги и сделал одним из лучших женихов Оленича. Но ему нужно было восстановить всё хозяйство семьи после того ужасного времени, которое они пережили.

Сотник с уважением кивнул головой в ответ на решение парня. Все Оленичи были деловыми людьми. Здесь, на Подоле, Игорь приобрел пять гнедых жеребцов, свиней для разведения, сто цыплят, дюжину телят, почти полную телегу домашних принадлежностей и инструментов. Это приносило ему радость и восторг. Он не забыл и про богатые подарки для матери и сестер. Мать просто безумела от счастья, что он вернулся живым. Она долго плакала, обнимая его всей душой. Сестры - Машенька, Дарьюшка и Аиша - радостно прыгали вокруг них. Затем мама почти упала в обморок от такого богатства, и теперь она смотрела на Игоря уже не как на мальчика, а как на кормильца и главу семьи. Игорь вывел свою семью из нищеты.

С Игорем, Марком, Кириллом и Владимиром, крепостными, которых он привез из Киева, он начал разговор сразу. Все четверо были освобождены от своих долгов по закону и должны были работать на него, который заплатил за них в казну Киева, не более двух лет. Игорь обещал быть щедрым и отпускать их домой зимой за хорошую работу. Не входило в обычай для помещиков издеваться над крепостными. Хотя уже прошли те времена, когда хозяева сажали своих подопечных за одним столом.

Уже в первую неделю они быстро построили новый коровник и птичник, привезли дерево на плоту с другого берега реки. Они выкопали глубокий холодный погреб, поставили клетки и прочный оградительный забор из дуба. Крепостные работали усердно и ответственно, в соответствии с обещаниями Игоря. Только мать не работала наравне со всеми остальными. Теперь няня больше занималась девочками, и у мамы стало намного больше свободного времени.

Игорь всегда отказывал ей и отправлял в дом, чтобы она занималась женскими делами - готовила еду и ткала. Мать никогда не спорила и всегда послушно уходила. Игорь беспокоился за нее, ведь ей было нечестно выполнять тяжелую работу, но, если честно сказать, он был ревнив к ней.

Мать вышла замуж за отца, когда ей едва исполнилось пятнадцать лет, а в 18 она уже родила Игоря. Сейчас ей было уже 33 года. Но никто не мог даже подумать, что ей уже 25. Женщины в деревне шептались друг с другом, что горе и страдания делают ее только прекраснее, словно насмехаясь над всеми трудностями. Она была в расцвете сил: маленький рост, миниатюрная фигура, стройная с красивыми бедрами и длинными ногами, светлокожая. Просто невероятно красивая. Ее густые черные волосы доходили до пола, и это было ее гордостью. А ходьба у нее была лебединой. Большая зрелая упругая грудь заставляла мужчин слюнтиться и оборачиваться, когда она шла домой с ведром на плечах. Многие восхищались ею. И даже несмотря на то, что она уже имела трех дочерей, за год к Игорю пришли три жениха за ней. Он конечно же отказал им с молчаливого согласия матери.

Вот и сейчас, когда мама начинала что-то делать рядом с ними, помогать делу, в своём лёгком сарафанчике, у холопов невольно вытягивались лица, а инструменты просто валились из рук и, работа не шла уже никак. Игорь злился и снова прикрикивал на мать.

Соседи часто захаживали к ним теперь в гости. Смотрели, как идёт работа, как возрождается спалённое хозяйство, хвалили.

Вечерами мама жарко истапливала баню. Скидывала с себя одежду, потому, как одетым хоть самую малость в бане оставаться не было никакой возможности, тушила лампадку, дабы в темноте Игорь не узрел её наготы и, проскальзывала в парилку. И только после в предбанник заходил Игорь, раздевался и заходил следом в парилку к матери. Здесь он укладывался на лавку, а мама долго парила его душистыми вениками, натирала терпкими благовониями и мазями, поливала горячей водой, и со знанием дела пальцами разминала и массировала его мышцы. Она говорила, что так его тело быстрее оправится от раны, что получил он в походе. И, впрямь, скоро боли, что бывало мучили его на месте шрама, стала отступать. Но он очень привык к этим вечерним омовениям. Мама не возражала. Она вообще ему никогда не возражала. Очень быстро это стало их традицией.

Игорь вспомнил, что когда-то так каждый вечер точно также они подолгу закрывались в бане с отцом. И теперь каждый раз Игорь, распаренный, разогретый, лежал и млел от рук матери. Мама тяжело дышала, трудясь над ним. Она садилась ему на спину, касалась грудью его спины, так что Игорь кожей чувствовал её большие шершавые соски. Это всегда возбуждало его невероятно, так что становилось больно лежать на животе. Он всячески убеждал себя, что собственно с самой матерью это вожделение никак не связано. Всякий раз он старался делать вид, что ничего особенного не происходит. Но его член всё более деревенел, разбухал до огромных размеров, и когда Игорь переворачивался на живот, или поднимался на ноги, конечно, было невозможно не обращать на него внимания, даже в темноте парилки. Пока мать натирала его мочалкой или обливала водой, Игорь то и дело нечаянно постоянно задевал им маму. В темноте он чувствовал мамино замешательство, даже больше смятение и испуг. Или если касался нечаянно рукой её груди, или попки, или бедра. Торопливо одергивал руку. Оба краснели, и стыдливо сопели, всеми силами делая вид, что ничего особенного не происходит. И оба всегда молчали.

После каждого посещения бани мама выходила с парилки, а Игорь всегда сразу же занимался своими личными делами, так как возбуждение было огромным. Он старался не думать о матери, но все равно она всегда присутствовала в его мыслях. При этом он замечал завистливые взгляды других людей. Возможно, каждый из них мечтал о том же самом с матерью в бане.

Дома мама всегда притворялась, что ничего не произошло. Они никогда не обсуждали то, что происходит в бане. Но каждый вечер мама продолжала разжигать баню и ждала сына в темной парилке.

*****

Род Оленей населял эти места уже очень долго. Так долго, что уже никто не помнил предшественников. Здесь была плодородная земля - заболоченные пастбища, густые леса с ягодами и дикой живностью. Река Исхра, крупное приток Десны, приносила рыбу и позволяла купеческим лодкам заходить в этот благословенный уголок. Но настоящая сила рода заключалась в другом.

Этой силой был остров. Оленич, как его называли с приходом рода Оленей, стал именем самого острова и деревни, построенной на нем. В самом сердце Исхры, где река впадала в Ширатское озеро, раскинулся большой остров со стремительными берегами и густым лесом.

Старая легенда гласила, что много поколений назад, когда предки рода Оленей перебрались сюда из Большой степи, убегая от хазарской мести, они выбрали этот остров в качестве своего убежища, потому что он предоставлял большую защиту по сравнению со стенами крепости или города.

С тех пор прошло много времени. В этих местах не раз проходили войны, уничтожая окрестные деревни и города. Множество воинов рода погибло в этих конфликтах, но никогда никто не проникал на территорию Оленича, так как это было очень сложно. Берега Оленича были окружены мощными стенами, а сами оленята были опытными стрелками. Завоевать поселение при помощи штурма означало понести значительные потери. Но ни один враг не решился на это. Так и продолжалось. Оленичи жили, развивались, обрабатывали землю на обоих берегах Исхры, разводили скот, ловили рыбу, собирали мед, производили вино и ткани, торговали и становились богаче. Они всегда верно служили князьям владычества, но всегда имели возможность укрыться на своем острове в беспокойные времена. Сейчас количество дворов в деревне Оленич превышало несколько сотен.

Киевские князья со временем стали уделять особое внимание Оленичам, назначая из здешних окрестных тысяцких, доверяя им сбор оброка с соседних земель, его хранение и передачу в княжескую казну.

Шли поколения славянские роды, что жили по соседству с Оленичами смешивались, рассеивались по Киевской земле, теряя родовую родственность и корни, чувствуя себя уже больше РУССАМИ, нежели членами какого-то маленького рода. Но не Оленичи. То ли потому что, оленичи были заперты на своём острове от внешнего мира, живя здесь крайне обособленно по славянским меркам, или потому что, старейшины рода привыкли держаться так обособленно и настороженно с другими славянами, но оленичи никогда не чувствовали себя частью большого славянского союза, именуемого РУССАМИ или РУСИЧАМИ. Хоть и служили они верно киевским князьям, посылали своих сынов в их дружины, когда князья ходили воевать, и помогали оборонять Киевскую Русь от ворогов, и вроде бы сами были славянами, и по виду ничем не отличались от других славян, и были они такие же крещённые, православные, но в душе они всегда оставались оленичами, — и своих старейшин ставили превыше хоть самого киевского князя, а законы рода выше законов Киевской Руси.

Так оно и шло из поколения в поколение. За эти поколения только дважды старейшины Оленича пошли навстречу внешнему миру. Первый раз, когда приняли православное крещение и пожгли своё перуново капище. Но тут уж никак. Слишком уж крут был на расправу князь Владимир с противниками строить храмы Христа. Храм возвели огромный белокаменный с медными куполами, но с той поры все священники в этом храме были только из старейшин Оленича. Митрополит Киевский с этим предпочитал не спорить, ведь оленичи были истыми христианами и приносили в церковную казну щедрую десятину.

Во второй раз произошло такое, когда старейшины запретили мужчинам из оленичей брать в жены женщин. Но здесь уже ничего не сделаешь. Старейшины опасались смешения крови. В течение многих поколений на острове все стали практически родственниками.

В этом году Игорю исполнилось пятнадцать лет. В этом году половцы пришли на Киевскую Русь... Старейшины Оленича в своих исторических записях назвали этот год Черным.

*****

Игорь не знал, как поступить. Ему необходимо либо гордиться своим подвигом в битве и похвалой от самого тысяцкого Микулы, либо радоваться тому, что тысяцкий выполнил свое обещание и выделил обещанную долю, которую обещал воину, который найдет отряд противников...

Битва была ужасной. Половцы не сражались за жизнь и не собирались отступать, хотя русские атаковали их неожиданно из темноты. Там у реки были убиты почти все враги. Игорю тоже досталось в этой битве. Не сильно, но все же больно. Вражеский меч, который был неудачно отразил самим Игорем, скользнул по его груди, разрезал кольчугу (спасибо оленичам - своих сыновей на войне никогда не отправляли без доспехов) и оставил рану через половину груди. После битвы сотник оленичей в армии тысяцкого Микулы Лютого Косолапого только хмыкнул, покачал головой и добавил, что если бы не кольчуга, Игорь бы не выжил, а затем строго выговорил игоревому десятнику Сирому. Это произошло не потому что у оленичей было принято переживать за своих соотечественников и даже не из-за того, что Игорю было всего шестнадцать лет и это была его первая кампания. У оленичей особый случай с Игорем.

В Чёрный год погиб отец Игоря сотник Олег. И, кроме старшего Игоря у него осталось ещё двое детей, сёстры Игоря, — Маша и Дарья. Так по определению оленичей Игорь сразу стал кормильцем своей семьи, своей матери и сестёр. К тому ещё в тот год погиб родной младший брат отца, спустя меся умерла его жена, и они с матерью по законам рода забрали на воспитание их дочерей Аишу и Росу.

Как единственный кормилец своей семьи Игорь не должен был идти на эту войну. Более того закон рода запрещал это. Конечно, род не даст умереть семьи с голода. Но и не более того. Сиротам в Оленичах обычно светила судьба надсмоторщиков за рабами или писарями в совете старейшин. Это не считалось в роду чем-то предосудительным или недостойным, но не сулило ни достатка, ни почёта.

Но Чёрный год принёс страшный урон Оленичам. И впервые, на призывную грамоту князя, род не смог выставить требуемую дружину, сотню воинов с лошадьми, амуницией и провиантом.

Для какого-нибудь захудалого городишки это может и не было никаким горем. Нет солдат, так плати великокняжеский ратный налог и дело с концом. Но это могло подорвать авторитет Оленича в глазах Киевского князя. А так и до потери тысяцкого недалеко. И, прощай сбор княжьего оброка и сопутствующие тому привилегии для Оленича. Ох, и крепко же задумались старейшины. Ох, и крепко..

Нет, мужчины, конечно, были. Но после Чёрного года многие из них, кто без руки, кто без ноги, кто крепко израненный или обожженный, уже не могли идти ратовать за князя.

Мать заплакала, когда Игорь решился идти вместе с Косолапым Лютом под руку великокняжескому тысяцкому Микуле, но как всегда тихая, робкая и послушная чужой воле, не смела ни спорить, ни возражать, а только просить. Но когда мольбы ничего не дали, она заплакала. Но Игорь был полон решимости пойти в это поход. Нужно поправить дела семьи. Иного выхода он не видел. Чёрный год крепко по ним ударил, впрочем, как и по многим из оленичей.

Выбрав меньшее из двух зол, старейшины дали Игорю разрешение отправиться на войну. Однако сотник Лют получил строгое указание охранять юношу и держать его подальше от битвы.

И сейчас сотник Лют, разглядывая рану Игоря и задумываясь о том, что лучше бы самому умереть, чем позволить Игорю погибнуть в нынешней битве, был очень расстроен. Старейшины Оленича не одобряли непослушание своих указаний.

Пленных взяли много. Неделю назад грабители напали на большой караван из Византии возле Дона. И тысяцкий Микула, почувствовавший шанс на хорошую добычу, отправился искать ее по степи как охотничий пес, разместив дозоры по всем направлениям. Казалось уже потерял след басурмана, но тут-то Игорю улыбнулась удача - он нашел верный след в Великой Степи.

Уже целых четыре месяца войско Микулы дежурило на берегах Дона, охраняя караванные пути и следя за Степью. Было сотни мелких групп половцев, жаждущих наживы, роющихся по окраинам Руси. Игорь помнил сотни сражений, засад, ночных атак и погонь. Половцев били без пощады и не просили милости. Воины уже были устали и измучены, но теперь... Эта добыча была не хуже княжеской. Значит, воины вернутся к своим семьям с золотом в кармане. Это радовало всех воинов Микулы - каждый из разношерстной армии тысяцкого. Не каждый раз удавалось вернуться с такой добычей после битв против половцев.

*****

Осенью на народном собрании один из старейшин открыто сказал Игорю, что его отец был бы горд им, если бы жил. Игорь почувствовал гордость и заметил одобрительные взгляды мужчин. Конечно, он достиг многого за эти полгода. Он восстановил семейное хозяйство, возродил конюшню, скотный двор, амбары и погреба, птичник. У него был урожай ржи, а также стадо коров и табун лошадей. В его хозяйстве уже работало семь крепких холопов. Это было процветание и достаток. Старейшины были довольны его успехами.

Была им довольна и мать. Впрочем, если бы её что-то не устраивало, она всё — равно бы и не сказала, да и виду бы не подала. Такой уж у неё был характер или воспитана отцом так. Оно, конечно, у оленичей женщины никогда не обладали никакими правами, ни на имущество, ни на свой голос, но даже для порядков Оленича мама была очень послушна и кротка.

Красавица каких поискать, мастерица-кудесница на все руки, — вон каике платки или ковры ткёт, купцы готовы втридорога платить, в быту сколько помнил её Игорь мама была всегда такой, — тихой, скромной, послушной, если не сказать более покорной, беззащитной голубкой. Он в жизни не помнил, чтобы она голос на него когда-нибудь подняла, даже если доводилось ему и чересчур уж нашкодничать. Нет, мама, умела быть только ласковой и нежной.

Так точно она безропотно приняла после смерти отца старшинство Игоря, и ни разу не посмела ему наперечить или не послушаться. Она могла только посоветовать, но если Игорь не внимал её советам, тут же беспрекословно исполняла всё так, как он укажет.

Конечно же, очень скоро Игорь привык к такой почти рабской покорности. Сначала из его голоса потихоньку исчезли просительные нотки, когда он обращался к матери, потом всё чаще эти нотки принимали уже только приказные наклонения. Но мама снова и не думала возражать. Игорь сам бывало ловил себя на том, что разговаривает с матерью уже почти, как со служанкой, осекался, но в круговерти дел быстро снова забывал.

Как то раз мама вдруг предложила ему взять себе наложницу.

— Ты очень молод, сын, — просто сказала она на немой вопрос Игоря, — кровь, бурлит в твоих жилах. Тебе нужна женщина. Это очень вредно для мужчины, — в твоём возрасте быть долго без женщины. Женится бы тебе, сына. Но старейшины ведь не разрешат тебе заводить новую семью пока не повзрослеют твои сёстры. Значит, тебе нужна наложница. Тем более, что теперь мы можем себе это позволить, — мама улыбнулась, — а то последнее время мне уже страшно ходить с тобой в баню..

Игорь покраснел, словно мак, и взглянул на свою матерь. В ее глазах промелькнули игривые огоньки, но не было никакой насмешки. Мать говорила серьезно. Увидев реакцию Игоря, она нежно погладила его волосы и поспешно вышла из комнаты.

Мысли о женщинах посещали Игоря неоднократно. Конечно, в Олениче законы в этом отношении были строгими — до самого предела. Никаких наложниц старейшины не признавали. Только законные жены. Но действительно ли Игорь имел право жениться сейчас, пока не восстановит свою прежнюю семью? Значит ли это, что старейшины могут разрешить ему иметь наложницу?

Молодая и прекрасная женщина стоит дорого. Гораздо больше, чем усердный работник. Возможно, через год, когда инвестиции в хозяйство начнут приносить прибыль, он сможет позволить себе такую женщину. Но сейчас, когда зима на носу, было глупо тратить уже не очень большой запас денег на свои незначительные желания. Игорь вздохнул. Но его мать была права — ему действительно хотелось... В деревне после Черного года было много вдовушек, но хитрые старейшины поспешно упаковали их замуж за вдовцов, чтобы не подорвать благосостояние Оленича.

Он вспомнил, как однажды его мать застала с друзьями, когда они подглядывали за купающимися женщинами в реке. Ему уже исполнилось четырнадцать лет тогда. Мать ничего не сказала ему. Но вскоре отец радостно спросил, разве уже приходятся на девок?

Тогда, весной, отец взял его с собой на торги в Киев. Неподалеку от Киева отца завело к одному греку-трактирщику на Подоле. Здесь были женщины. Много женщин. Молодых и привлекательных. Самых разных, наверное, со всех уголков света. Темные, светлые, загорелые, мулатки... Отец, видя реакцию сына, разразился хохотом и сказал, что любая из них может быть его женой и удовлетворять все его желания. Так Игорь познакомился с проститутками. В течение четырех вечеров отец водил его в трактир и он узнал многое о женщинах и о том, на что они способны. Отец приглашал для него самых опытных девиц и они доставляли ему незабываемое удовольствие всеми своими частями тела.

Ещё отец научал ошарашенного парня, что есть такие желания, с которыми принято ходить только к этим непотребным девкам. Нельзя оскорблять жену, мать своих детей, засовывая свой член ей в рот, или в попку. Для порядочной православной женщины это предосудительно и неподобающе. К тому же твоя жена, — это мать твоих будущих детей. Да и церковники не приемлют такого. С женой должно быть всё чинно и благородно. Но в каждом мужчине тлеют тёмные страсти, добавил отец, но выход этим страстям можно давать только в хмельном доме. На худой конец с рабыней, но только не с крещенной, нечего гневить Бога. Ибо разврат и прелюбодейство страшные грехи, не зря ведь за них были так жестоко наказаны Содом и Гоморра.

Прибежала мать, держа в руках почтового голубя, с радостным блеском в глазах:

— Смотри, сынку, Яромиры просятся к нам в гости на Ивана-Купалу!

Обрадованный Игорь вскочил ей навстречу.

*****

Яромиры. Братья — близнецы, Олег и Бор. Дядьки Игоря, младшие братья отца. Пожаловали с богатыми гостинцами со своими жёнами и детьми.

То понятно. На Руси Ивана-Купалу справляли не хуже, чем Новый год, или Рождество Христово. А как справляли Ивана-Купалу в Олениче, так не праздновали нигде. И, конечно, братья не могли не приехать на такой праздник. Оба были с Дубравой Заставы на Днепре. Эдакая своеобразная одновременно и крепость и торговый пост Оленича на неспокойных водах Днепра. Убежище для торговых караванов Оленича.

И скоро дом наполнился гомоном и суетой. Дети играли и громко веселились во дворе Игорева дома. Мама миловалась с жёнами Яромиров, — Ольгой и Лебедью. Они были давними подружками. Ещё с тех времён когда отцовы братья жили в Оленичи, и ещё не были никакими Яромирами.

К кануну ночи большая часть жителей Оленича уже была в их доме, они давно уже считали друг друга родственниками. Столы были накрыты прямо на улице, пекло стояло невыносимое, гости пили и веселились. Шуты танцевали и изображали странные лица, музыканты играли песни. Игорь вскоре сильно опьянел, и все события стали сливаться в одно целое - дикий танец, прыжки через костры в почет Ивана Купалы, хороводы и пение родовых песен на всю глотку.

Ближе к полуночи что-то полностью вымотало его - да и как не так, он совсем не привык пить. Потихоньку он скрылся с праздника, вернулся домой - здесь никого не было кроме старой Агафьи и девочек в отдаленной комнате для детей, все были на гулянье. Он засунул голову ведро со ледяной колодезной водой в сенях, но это ему мало помогло. В его спальне кровать была заботливо заправлена. Игорь снял праздничную рубашку через голову, скинул красные кожаные сапоги, выпил холодного кваса, который стоял в кувшине у головы кровати, и упал на нее. Но, как ни странно, пьяный сон не пришел, как положено. Его голова не кружилась, будто открылось второе дыхание так вот просто. Игорь лежал и безжизненно смотрел на белоснежный потолок с росписью. Его мама рисовала его. Он вспомнил о матери. Где мама? В его мысли самопроизвольно всплыли воспоминания о любовных историях, которые каждый год обязательно происходят во время празднования Ивана Купалы. А на его маму то какие же мужчины даже трезвые - просто слюной облизывались..

- Мама! - это было не криком, скорее полуревом - полукриком. Требовательным, громким, жестким - мама!!!

Интересно, как она его услышит? Шум от музыки и песен по всему Оленичу стоял неимоверный. Но..

— Да, соколик, мой... — это была мама. Она заглянула в дверь его опочивальни. И Игорь облегчённо перевёл дух. Нет, не желал он, чтобы мама оставалась одна, без него, на безудержном празднестве. Мама замерла в дверях.

— Иди сюда!, — махнул он ей рукой, — сядь рядом на кровать.

Мама послушно уселась рядом с ним, но отчего-то не спускала с него настороженных глаз.

— Прости, мам, — на миг Игорю стало стыдно, — пить совсем не умею... Побудь со мной.

Мама только согласно кивнула. Игорь хоть и сам был пьян, но потому, как блестят у матери глаза и румянцу на её щеках понял, что она тоже очень даже навеселе.

Ему хотелось сказать ей что-то многозначительное умное и рассудительное, чтобы показать матери, что он очень даже трезв. Почему-то на ум пришли яромировские семьи, и то, что им всем негде будет спать. Дом был большой, но светлиц всё равно на всех не хватит.

— Мам!, — голос отчего-то вышел резким, — я хочу, чтобы ты сегодня легла здесь, со мной!

Он хотел ей это предложить, вроде как посоветоваться с ней, но вышло таким тоном, словно он приказал это ей сделать. Приказал матери лечь в его постель. Игорь даже осёкся.

Мама как-то вздрогнула, вроде как даже поникла, странно взглянула на него, каким-то непонятным робким взглядом.

— Ты, правда, этого хочешь, сын?, — тихо спросила она.

Игорь сел на кровати, и внезапно ощутил, что вроде как, даже протрезвел. Даже бодрости и задора прибавилось. Вот она, значит, знаменитая оленическая медовуха, — быстро хмелит, но и быстро отступает. Игорь уж было начал матери объяснять, что эт он предлагает просто ей, чтобы было где всё семейство Яромиров в доме расположить. Но мама, вдруг, накрыла его рот горячей ладошкой, и порывисто встала.

Она смотрела на своего сына сверху вниз, и внезапно склонила голову и опустила глаза на пол, словно испытывая стеснение.

— Сынок... Ты хочешь, чтобы я пришла к тебе в постель?, — прошептала мама, едва слышно.

Игорь был сбит с толку. Но что-то было странное в ее голосе и поведении.

— Да, мама, — просто ответил он, пожимая плечами, — а что насчет тебя?

Мать подняла глаза на миг. В них отражалась непонятная грусть и злость.

— Нет, дорогой... Ты же глава семьи... Как я могу возразить тебе?, — вздохнула мама, снова проявив легкую злость, — я всегда чувствовала, что рано или поздно ты захочешь этого.

Игорь смотрел на нее с изумлением.

— Мама... Что ты имеешь в виду?

— Что я имею в виду? — насмешливо спросила она, — это решать только тебе перед тем, как мы ляжем вместе... Ты должен решить, кто я буду для тебя — матерью или женой...

И словно подтверждая свои слова, она медленно приподняла подол своего праздничного сарафана и показала свои стройные ножки и бедра, оголяя ажурные греческие трусики (их не делали на Руси, и греческие купцы продавали их за большие деньги).

У Игоря началось жарко. Он не мог понять, что происходит с его матерью. Боже, может быть, она выпила что-то или просто шутит? Но он не мог оторвать глаз от ее стройных ножек с белой кожей, которые привлекали его взгляд. В его горле стало сухо, он почувствовал, как его член напрягается.

— Мама, — едва вымолвил он, — Боже мой! Что ты делаешь? Что с тобой? Я не понимаю... Это же стыдно перед сыном!

Это вырвалось само собой. Потому, что возбуждение уже начало дурманить ему голову. Глаза матери потемнели, она смотрела на него с каким-то вызовом:

— Ты глава семьи... Ты многое сделал для нас, для меня, для девочек. Старейшины не разрешат тебе брать жену, пока ты не поднимешь на ноги девочек... Наложницу ты сам не захотел брать. А ты молод, горяч... , — глухо говорила мать, опустив голову, — Я всё понимаю, мой мальчик. Я тебя не веню... Ты не обидишь меня. Думаешь, я не замечаю твои взоры на себе, и не чувствую, как ты воспламеняешься, когда мы вдвоём в бане? Я всё пойму, сын. Это часть моего материнского долга... Я должна быть и буду покорной и послушной твоим желаниям... Ты вправе распоряжаться мной, — ты глава семьи, — тебе и решать..

Игорю пришлось дождаться, когда к нему вернётся дар речи. Он был, словно, в прострации, и не верил в то, что слышал. Слова матери будили в нём тайные сокровенные мысли и желания, но разум брал вверх. Великий грех возлечь на любовном ложе со своей матерью! И то, что она так красива и ладна, — это было его крестом, душевной борьбой похоти с разумом, которую он вёл в самом себе, внутри себя, с самого своего возращения с похода. И, которую, конечно, тщательно скрывал от матери. О чём не решался сказать на исповеди даже священнику.

Он кашлянул, в горле стоял ком.

— Мам... Господи... Что ты... Да я же имел ввиду совсем другое... Яромирово семейство где разместить-то всё в доме, а? Вот я и... я только из-за этого, мам..

— Правда? — просто ахнула мать. Она глубоко вздохнула. Это был вздох облегчения, сомнений в том не было никаких. Мама отпустила своё платье, и словно, без сил опустилась на медвежью шкуру, что устилала пол. Игорь видел, как от стыда зарделись ярким румянцем её щёки, потом шея и даже руки. Она не смела поднять глаз на сына, — до того ей было стыдно.

— Прошу прощения, мой сын. Представляю, как ты теперь относишься ко мне... Мне очень стыдно. Я заслуживаю самого строгого наказания... Я совершила ужасную ошибку...

Игорь насмешливо улыбнулся. Он испытывал жалость к своей матери, но его больше интересовал другой вопрос:

— Мама, ты действительно готовилась лечь со мной, своим собственным сыном? Это просто не укладывается в моей голове.

Она неуверенно бросила на него быстрый взгляд, словно побитая собака. Улыбка на лице ее выражала подчинение.

— Прости меня, Игорек... — она обняла его обнаженные ноги и прижалась щекой к его коленям.

— Мама, ну... — Игорь пошевелил ногой.

Мать замерла на месте, затем кивнула, не отрывая щеки от колена сына.

— Да... Ты ещё очень юн и не всё понимаешь... — она прошептала тихо. — Нельзя сказать, что я была бы рада этому или получала от этого удовольствие, конечно же нет, сын. Я согласилась на это из-за своих материнских обязанностей...

Игорь даже присвистнул:

— Мама, ты очень странно понимаешь свои материнские обязанности... Ты это где-то услышала? — он явно подшучивал над матерью, не мог удержаться.

Мать закрыла руками лицо и заплакала:

— Ты не знаешь о всех правилах Оленича. Здесь женщина должна ублажать, рожать, готовить и работать, но самое главное — слушаться мужчину, главу семьи. В Олениче часто матерям приходится быть любовницами своих сыновей. Мужчины часто погибают на войне. Старший сын должен содержать семью отца, только после этого ему разрешается жениться. Если у сына нет денег на любовницу или пьяный домик — мать заменяет его женой. И законы Оленича не позволяют ей возражать.

Игорь медленно и ласково гладил мать по голове. Ему искренне было жаль её. Он любил маму всем сердцем. Но в его голове уже зрело другое твёрдое решение. Мать на многое открыла ему глаза. Удручён он не был, — он был рад.

— Банька истоплена, мам?, — требовательно спросил он.

Мать подняла заплаканное лицо, отчего-то снова испуганно взглянула на него, словно почуяла мысли сына.

— Да... я говорила Агафье, — тихо сказала она. Игорь ласково потрепал её по щеке.

Он осторожно взял её лицо в свои ладони... Его сердце билось, словно молот в наковальне, а в висках предательски шумело. Медленно он приблизил своё лицо к её лицу, к её алым сочным пухлым губам.

Потом, вспоминая, их первый поцелуй, он никак не мог даже самому себе объяснить, как это всё вышло и почему он всё-таки решился на это. Скорее всего, потому, что только теперь был уверен, что мама отпора не даст. Хотя, он мог бы поклясться, что за миг до этого у него и в мыслях не было целовать мать. Одному Богу ведомо, кто из них двоих удивился больше, когда, Игорь впился в губы матери долгим, требовательным поцелуем,...

Мама вздрогнула... Потому, что это не был целомудренный поцелуй сына, как целуют сыновья матерей перед сном, желая им спокойной ночи. Это был поцелуй мужчины, страстно желавшего женщину, которую он целует. Мама было попыталась отвернуть голову, испуганно взглянула на сына... Но в голове у Игоря шумело, словно, море в шторм. Как будто снова он был изрядно пьян... Он испытывал такое дикое безумное возбуждение... К своей матери. И знал, что более ему не придётся подавлять в себе или срывать от неё своё вожделение. Вожделение её тела, её ласк. И лишь от одной этой мыли, внезапной и неожиданной, осознания того, что мать полностью в его власти, что даже законы Оленича не спасут, оказывается, её от его страсти, — он едва не вознёсся к самому пику возбуждения.

Игорь нежно поцеловал маму, проявляя страсть и желание. Он глубоко вошел языком в ее рот, а она позволяла ему целовать себя. В то время как мама не отвечала на его признания.

Наконец, Игорь оторвался от матери, ощущая кружение головы. Мама опустила голову и ее щеки зарделись.

- Мам, давай пойдем в баню... - произнес с уверенностью сын, осознавая свою власть над ней. - Попаримся... Здесь нас могут помешать... А мы должны обсудить многое друг с другом.

Он отстранился от матери и без каких-либо стеснений поднялся с кровати. Его возбужденный член шлепнулся о его живот. Мама опустилась вниз, со слезами на глазах, и поспешно поднялась на ноги, смотря на член Игоря с испугом.

- Мам, давай быстрее в баню. Подготовь все там. Я скоро буду.

Мама послушно выскочила из комнаты.

Он глубоко вздохнул, пытаясь собрать свои мысли. Различные идеи наполняли его голову, но он прогонял их. Сейчас он не хотел думать ни о чем... Иначе совесть начнет его мучить или станет жалко маму... Нет, он будет думать об этом позже. Когда насладится мамой полностью. Тогда он сможет испытывать раскаяние, терзаться совестью и так далее. Потом...

*****

В бане горела лампочка, а из парной доносился запах благовоний, которые мама уже положила на угли. Мама стояла в углу предбанника без одежды. Ее сарафан аккуратно был сложен на полке. В руках у нее было большое шерстяное полотенце, которым она прикрывала свое обнаженное тело.

Игорь хмыкнул и снял накидку, которую набросил на себя перед походом в баню. Он кивнул матери в сторону парилки.

— Мам, чего стоишь? Пошли..

Она нерешительно попятилась бочком вдоль стенки к парилке, но лёгкий окрик сына остановил его:

— Мам, да на кой ляд тебе полотенце в парилке-то?, — он широко улыбнулся, — перестань тут строить из себя монашку...

Мама замерла. Её белые плечи дёрнулись. Медленно отняла руки от себя и полотенце скользнув по её телу, упало на бревенчатый пол.

Нагота матери ослепила сына. Высокая тяжёлая упругая молочнобелая грудь с большими тёмными сосками волнительно вздымалась и опускалась, — мама тяжело дышала. Длинные стройные ножки, упругий животик, покатые высокие бёдра и промеж них небольшой холмик тщательной выбритой киски. На бёдра матери была одета тонкая золотая цепочка, с тонким вытянутым крестиком, который опускался до лобка матери... Игорь не знал для чего мать одела на себя эту цепочку, но золото на фоне её молочной кожи смотрелось невероятно возбуждающе.

С трудом подавив в себе желание наброситься на мать прямо здесь сейчас, повалить её на пол, подмять пол себя да и отодрать, как сидорову козу, — Игорь, открыл дверь парилки и шагнул внутрь, аж весь дрожа от возбуждения.

Он уже уселся на полку, широко расставив ноги, когда скрипнула дверь и в парилку неслышно впорхнула мать... Она была, по привычке, шагнула к лампадке, чтобы затушит свет, но Игорь остановил её:

— Не надо, мать... Оставь свет... Нам он сегодня не помешает... Плесни на меня лучше водичкой..

Мама упорно не поднимала на него глаз. Когда она повернулась к нему спиной, чтобы взять с пола дубовую шаю, Игорь с удивлением заметил у неё на пояснице расписную татуировку алого цвета. Узор на всю поясницу, витиеватый, был очень насыщенным и совершенно непонятным. На миг он даже забыл о своём возбуждении.

На неожиданный восклицательный звук Игорь повернулся.

— Это символ Силы Леса, — просто сказала мама. — Вятичи, живущие в лесистых местах, особенно почитают этого духа. Мой род происходит от сына Силы Леса по имени Дар. Когда я была ребенком, меня предрекли стать жрицей Силы Леса. И вот таким образом у меня появился этот символ.

Игорь был ошеломлен. Мама даже улыбнулась ему.

— Прости, Игорь, мы с твоим отцом никогда не рассказывали тебе об этом. Мы думали, что нет нужды говорить тебе о том, что я из вятичей. Вятичи верят в древних богов. А я приняла веру в Христа здесь, в Олениче, в нашей церкви, — медленно облила его из кадки теплой водой мама. Игорь наблюдал, как при движении ее груди колыхались и капали струйки воды... Поляне пришли на эти земли еще при князе Святославе. А твой отец освободил меня из плена хазаров. Злобные люди напали на нашу деревню, почти всех заковали в цепи. Мы бы и погибли на чужбине, если бы не дружина воеводы Свенельда, которая случайно оказалась на их пути. В ее числе было двадцать оленичей. Так я и познакомилась с твоим отцом.

Мама осторожно массировала плечи и грудь Игоря греческой мочалкой, стараясь не обращать внимания на его возбуждение. А Игорь уже не мог себя контролировать и протянул руки к ее груди. Она соблазнительно колыхалась.

Мама вздрогнула, ее груди впервые испытывали такое безудержное страстное напряжение. Игорь словно сумасшедший. Он мять груди матери, сильно сжимал их, поднимал ладонями, целовал, лижет, шлепает и даже кусает. Особое внимание сын уделял ее соскам. Скоро, Игорь не заметил, стали большими и твердыми, и сын с удовольствием начал их сосать и облизывать. Мама терпеливо стояла перед ним, дрожа, со мочалкой в руке. Ее дыхание стало тяжелым, а глаза закрытыми. Она только испуганно дергалась и инстинктивно втягивала мышцы живота, когда член сына случайно задевал ее ногу.

На миг Игорь оторвался от лобзания материнской груди:

— Мам, ну не молчи, — выдохнул он, — дальше-то что? Как вы с отцом..

Мама снова вздрогнула.

— Отец... Твой отец... — её голос прерывался, — он привёз меня сюда... В Оленич... Почти пять зим я была его наложницей... Старейшины долго не разрешали ему жениться на мне... Я ведь была язычницей. И, даже, когда я приняла веру Христа, они долго относились ко мне с подозрением... Но мы с твоим отцом любили друг друга... И, когда у нас появился ты, — наш первенец, — счастливее нас никого не было в Олениче...

Посасывая материнскую грудь, Игорь потянулся к её бёдрам. Господи, он дико хотел мать, но всё никак не решался взять её, наконец, насадить, её свой член. Но словно, что-то останавливало его. Глупые предрассудки упорно не уходили из головы. Он, будто, боялся перейти эту черту...

Но только его ладони коснулись бархатистой кожи бёдер, как мать совершенно неожиданно отпрянула от него. Игорь вспыхнул. Он совсем не ожидал от мамы подобного. Что это? Бунт целомудрия? Игорь раздражённо вскочил на ноги.

— Подожди немного, сын... — воскликнула мама, поднимая руки, словно огораживая себя от сына, — скоро ты получишь меня..

— Ну, что ещё, мам, — раздосадовано буркнул он.

Мама закусила губу, и впервые недовольно посмотрела на него:

— Игорь! Я пока ещё твоя мать, а не... , — она кивнула на огромный стоящий член сына, — и имей ко мне подобающее уважение... Перед тем как, я познаю твою плоть и стану твоей женщиной, — мы должны совершить Таинство...

Игорь вздохнул, опустившись обратно на лавку:

— Мама, почему ты так задержалась... , — покачал головой Игорь, — именно это я жду, чтобы ты стала для меня не только матерью..

— Я знаю, — сказала мама со скорбным голосом, — но нам нужно совершить это Таинство... Ведь ты принимаешь свою мать в свою постель... И кроме того, — мама внезапно заикнулась и снова сильно покраснела, — мы должны подумать о будущих детях. Без этого Таинства божественное наказание может быть на них возложено.

Игорь чуть не изверг от возбуждения свое семя прямо здесь, от одной мысли о том, что действительно скоро его мать будет беременеть от него и рожать его детей. Это повлияло на него не менее, чем вид обнаженной матери.

— Мама,— хрипло проговорил он,—ты готова забеременеть от меня?

Мама грустно улыбнулась и покачала головой:

— Это зависит не от меня, Игорь, а от тебя... Тебе решать облить меня своим семенем или испустить свое семя на мой живот..., — она снова указала на возбужденный член сына,— но, зная твою страстность, боюсь, что мне придется рожать много раз... а в вашей семье мужчины очень плодовиты,— она вздохнула,— детей, которых матери-наложницы рождают от своих сыновей, ждет участь священников. Это закон старейшин. В 14 лет их отправляют в Киев, в церковную школу,— все оплачивают старейшины,— она усмехнулась,— и киевский митрополит всегда удивляется, откуда в Олениче так много юношей и девушек, желающих служить Христу..

Мама выскользнула из парилки, но скоро вернулась. В ее руках были две шелковые веревки и плеть. Она протянула их Игорю, и он безмолвно принял..

Мам стояла прямо перед ним, широко разведя в стороны руки.

— Слушай меня сын и запоминай... , — тихо сказала она, — я думала, что наше Таинство произойдёт в твоей почивальне... Или моей... Но, там нам сегодня могут помешать... Но ничего, подойдёт и здесь..

— Сын... Я твоя мать., — заговорила она торжественны голосом, — я не могу добровольно принять твою плоть. Это смертный грех. Так гласит закон Оленича и закон Церкви. Мать не может добровольно лечь со своим сыном. Но сын может заставить мать раздеться до нага, поставить мать на колени, опутать её руки и ноги шёлковыми шнурами, и сказать ей, что не нужна ему более она, как мать, а нужна ему, как послушная рабыня. Затем взять в руки свой крест нательный и её крест нательный, подняв голову к небу и сказать Небу три раза, что более не нужна эта женщина ему, как мать, а нужна, как раба. После сын должен разрешить своей матери прочитать молитву Небу о прощении себя и его. И сын должен встать позади матери, возложить руку голову ей на голову и тоже читать Небу молитву о прощении. Но когда мать произносит последнее «Аминь», сын берёт плеть и больно три раза бъёт мать по спине. Так Небо видит, что мать идёт на ложе сына не добровольно, но связанная по рукам и ногам, и битая плетью. После сын кладёт свою мать на спину, берёт в руку её Оберег, — при этих словах мама показала Игорю на крестик у себя на бёдрах, — и положив свою ладонь вместе с оберегом матери на её лоно, — отказывается отныне считать это лоно священным для себя, потом также он поступает и с материнской грудью. Единственный раз, когда сын становится перед матерью на колени, это когда он клянётся ей, что признает её детей своими законными наследниками. Теперь сын говорит матери, кто теперь она ему жена или наложница... Развязывает её ноги, руки матери остаются связанными, но сын должен возложить себе их на плечи и овладевает ей..

«Мама, я больше не могу», простонал Игорь, «твои слова так сильно задели меня... Подойди ко мне».

Он взял мать за руки и прижал к себе, нежно поцеловав ее на губы и обнимая ее. Мама, смущенная и испуганная, начала отмахиваться.

«Нет, сынок, сперва Таинство», прошептала она в его объятиях.

«Мам, я уже все понял, не беспокойся», усмехнулся он, аккуратно завязывая ее длинные волосы в узелок. «Даже без этого Таинства я не позволю осквернять твое святое место».

«Пожалуйста, Игорь», попросила она. «Давай сперва исполним ритуал».

«Хорошо, мама», произнес он и подтолкнул ее на колени перед ним. Затем он опустил ее на четвереньки прямо перед своей стоящей лавкой. Он заметил ужас в ее глазах при виде его возбужденности.

Мама напряглась. Но Игорь крепко удерживал ее, держа одной рукой за волосы и другой за шею.

«Открой ротик, мама», ласково сказал он. «Дай сыну насладиться».

Мама вновь закричала и оттолкнулась.

«Ты бесстыжий! Я приличная женщина, а не развратница из грязного двора. Тебя не учил отец, что такие похотливые желания неприемлемы к жене?»

Игорь расхохотался прямо в лицо матери.

«Ого... А ты что? Моя жена?» Усмехнулся он. «С женой все будет по-другому, как настоящие супруги... Но ты - мать, а не жена... И нигде не написано, как сыны должны обращаться со своими матерями в постели! Так что открывай ротик и радуй своего сына, иначе я применю эту плеть первого числа», он указал на плетку, которую она принесла для Таинства. «Разговор окончен».

Для верности, чтобы лучше усвоила свой первый урок послушания, он дал ей не сильную пощёчину. И не ожидая ответной реакции, засунул ладонь прямо в мягкий рот мамы, заставляя его широко распахнуться.

Мама что-то ещё силилась сказать, что-то возразить, — но её коса была крепко намотана на кулак сына, и он уже тянул её голову, её широко распахнутый рот на свой огромный вздыбленный член.

— С-сучка... , — процедил Игорь, двигая бёдрами навстречу, и в следующий миг мать познала вкус плоти собственного сына.

Игорь застонал от удовольствия. Он чувствовал теплоту мягкого рта матери, чувствовал, как раздвигаются под его напором её нежные податливые губы, как щекочет её дыхание возбуждённую головку. Он давил на голову матери медленно, но неуклонно, насаживая её на всю длину своего члена. Мама больше не брыкалась, словно, разом смирившись со своей новой судьбой. Когда её нос упёрся ему в живот, Игорь так и замер, с насаженной до горла на своём члене матерью. Это было ничем непередаваемое чувство. Почему-то, то, что на его члене сейчас насажена именно мать, а не какая другая женщина, — делало удовольствия парня во сто крат сильнее. Такого он не испытывал даже в хмельном доме. Мама подавилась, дёрнулась с члена, жалобно замычала. Игорь сжалился, снял её рот со своего члена и смотрел, как мама, тяжело дышит, пытаясь восстановить дыхание и, смотрит на него безумными глазами. Она было попыталась встать с четверенек, но Игорь не позволил ей этого сделать. Он снова стал давить на голову матери. Она неприязненно посмотрела на приближающийся член сына, но послушно распахнула рот, когда разбухшая головка упёрлась ей в губы.

- Мама, слышала ли ты, что говорят о язычницах и их умении в постели? - Игорь промолвил. - А ты, похоже, никогда не имела дело с мужским членом, - он насмешливо хмыкнул. - Если бы ты знала, какие вещи способны делать пленницы из Половцев с мужскими членами...

Мама попыталась выразить свой гнев словами, но Игорь не дал ей возможности и продолжил свое действо, насаживая ее рот до самого горла.

Все происходило медленно и размеренно, что делало это особенно изощренным. Мама стояла перед сыном на коленях, подняв голову и широко открыв рот. Сын же крепко держал ее голову в своих руках и проникал своим членом в рот мамочки. Член медленно входил все глубже в ее рот. Матери приходилось приложить значительные усилия, чтобы полностью принять огромный фаллос сына в свой рот.

- Мама... Мама... - Игорь стонет каждый раз, когда его член задевает ее живот. - Боже, как долго я мечтал об этом...

В печке бани тихо потрескивал огонь, вокруг клубился пар. Мама подчинялась и продолжала сосать. Игорь издавал нежные звуки удовольствия. Его рука, на которую были завиты волосы матери, двигалась все быстрее и его бедра сильно двигались вперед, чтобы максимально проникнуть своим членом в глотку мамочки.

Мама выносила все без возражений. Она задыхалась, кашляла, отрыгивала - но никогда не пыталась возразить или отвернуться. Когда Игорь приказывал ей лизать его член и яйца, она тут же послушно начинала нежно облизывать его мокрый от слюны фаллос, а затем усердно вылизывала яйца своего сына. Затем долго и тщательно ласкала его член губами по его указанию. Игорь наслаждался каждой минутой этого процесса. Может быть, мама не была опытной, но она делала это с такой искренней нежностью и заботой, которых не было у проституток или рабынь. На мгновение ему даже пришла мысль, что только его собственная мать может подарить мужчине такое сладкое удовольствие, потому что она знает желания и настроение своего сына. Нет, даже в пьяном доме он не испытывал такого блаженства. Он похвалил маму, сказав ей, что если бы она была проституткой в пьяном доме, то за такой отсос мужчины платили бы ей огромные суммы. Щеки и уши мамы снова загорелись.

— Мам, — хмыкнул сын, — но это только ты так можешь, — стесняться с мужским членом во рту..

Желание уже разрывала его изнутри. На миг ему показалось, что его член превратился в вулкан. А через миг началось извержение... Мощное и бурное..

Когда он пришёл в себя, мама сидела на коленях у его ног. Её губы, щёки, грудь, — всё было перемазано в его семени, а сама мама выглядела ошарашенной. Игорь улыбнулся матери... Но вдруг случилось, то чего он совсем не ожидал. Глаза мамы вдруг потемнели, и она без лишних слов залепила ему крепкую пощёчину..

— Мама! — взревел он.

Но мама уже была на ногах. Разъярённая, с видом тигрицы, уперев руки в голые бока, она с вызовом смотрела на Игоря, сузив от злости глаза. Игорь аж сник сразу. Крайний раз мать была так зла лет пять назад, когда он с друзьями обнес соседскую грушу. Хм... теперь его вина надо думать повесомее.

— Игорь, сын Олега, — медленно прошипела мать, — я, кажется, уже просила тебя не забывать о том, что я твоя мать! Пусть ты теперь глава семьи! Но я твоя мать! И я требую уважения к себе!!!

Игорь опустил голову. Но не из-за того, что ему стало стыдно. Хотя, конечно обижать и злить маму ему не хотелось. Особенно после того, как она подарила ему такое блаженство. Но дело было в другом. Вид матери, обнажённой, отчитывающей его, словно нашкодившего щенка, но чуть ли не с головы до перемазанной его семенем, — казался ему невероятно возбуждающим. И он уже чувствовал, как его член снова наливается силой, каменеет, словно, это и не он минуты назад залил мамочку своим семенем.

— Мама... — начал он, немного дрожащим голосом, — я был так взволнован... Ты так прекрасна...

— Замолчи, Игорь! — резко перебила его мать, — ты главный в семье!!! И даже если ты заставил меня выполнить интимные действия, самодовольный человек, это не означает, что можно обзывать свою мать и говорить ей подобные вещи! Пока ты не совершил надо мной ритуала, я остаюсь твоей матерью! И кстати, — взвизгнула мама и энергично пошла прочь, — пока ты не совершил ритуала, — не пытайся прикасаться ко мне своим половым органом!

Игорь опешил:

— Мама, а что же все дело в этом обряде!? И после него я буду свободен делать что угодно?

Мама зло выдохнула.

— Это правило Оленича! Ты главный в семье, Игорь! Я зависима от тебя! Но я остаюсь твоей матерью. Но ты можешь выполнить надо мной ритуал по моему желанию или без него. Это твое право. Если я не подчинюсь, мне придется уйти из семьи. После ритуала ты можешь делать со мной все, что захочешь...

— Мама, — Игорь посмотрел на нее, — ты же не покинешь семью?

Мама опустила голову:

— Ты не имеешь права спрашивать об этом, сынок. Ты можешь выполнить надо мной ритуал. Но потом я сама буду решать — подчиняться или уходить.

— Нет, я хочу знать. Мама, ты уйдешь?

Мама молчала. И он повторил свой вопрос.

— Возможно, я предпочту остаться твоей матерью, а не стать проституткой... Но я никогда не оставлю девочек и тебя... Вы моя семья... Вы все, что у меня есть..

Игорь улыбнулся и встал на ноги. Его плоть снова возбуждалась. Мама даже всхлипнула и испуганно отступила.

Игорь взял в руку веревку.

— Преклонись передо мной, мама!

*****

Он все же дал ей небольшую отсрочку. Она хотела помолиться. Своим древним богам, просить их благословения. Игорь не хотел этого делать, он сильно ее желал, но мать снова устремила на него ледяной взгляд и сын отступил. Глубоко в душе мама до сих пор была язычницей. И теперь, пока он в прохладном коридоре пил холодный напиток, разгоряченный и возбужденный, злой на мать из-за этой задержки, она в своей комнате тихо разговаривала со своими лесными духами. А Игорь все больше возбуждался.

Когда мама вернулась, он уже был зол, словно, голодный лев, в клетке. Мама сразу почувствовала его настроение. Торопливо скинув с себя рубаху, ничего не говоря, она скользнула в парилку. Сын со стоящем членом, словно, с копьём наперевес шагнул следом.

— На колени, мама! — рыкнул коротко он второй раз за этот день.

И вот со связанными руками и ногами, она стоит на коленях. Иногда тихо подсказывает, что нужно правильно делать или говорить. На словах обряд казался гораздо легче. Мама была щепетильна и строга во всех мелочах, часто заставляя повторять некоторые жесты или слова. Она хотела быть УВЕРЕННОЙ, что становится наложницей сына законно и с Высшего соизволения. И вот сын наносит матери три удара плетью... Один за другим. Мама даже не вскрикивает, хотя ей больно, она закусила губу, плеть оставила на её молочной коже три ярких красных следа.

Вот рука сына с оберегом матери в кулаке ложится на материнское лоно, что дало ему жизнь. Мама чуть не плачет, Игорь тоже разволновался. Перед мамой и небом он отказывается боле считать это лоно священным для себя. Потом его рука легла на материнскую грудь, что вскормила его.

И вот он на коленях перед матерью, лежащей перед ним связанной по рукам и ногам на бревенчатом полу. Он готов принести ей клятву, что признает её детей (хоть и не рождённых в освящённом венчанием браке) своими законными детьми и наследниками.

— У нас будут дети? — спрашивает его мать, — намерен ли ты орошать меня своим семенем? Или быть может тебе будет достаточно любовных утех со мной?

Мама смотрит на него с недоумением. Она понимает, что он очень возбужден и жаждет того, чего сын ждет так нетерпеливо - окончания этого особого момента, чтобы он мог быть со своей матерью.

Голос Игоря дрожит. Он желает ее, его вожделение ощутимо. Он больше не хочет ждать и пожирает ее взглядом. В его голосе слышится гнев и вожделение:

- Да, мама... Я буду поливать тебя! Я наполню тебя своим семенем! Да! Ты будешь рожать от меня. Каждый год, мама!

Мама подпрыгивает от этого страстного признания и смотрит на сына с непониманием.

- Игорь, я тебя не узнаю. Ты был преданным, добрым и заботливым сыном, который никогда не произносил ко мне плохих слов. Я не понимаю тебя... Боже, откуда это в тебе? Где все это скрывалось в твоей душе?

- Мама... Ты же не забыла, кто из нас первый предложил другому свое тело для любви...

Мама вздыхает и кивает.

- Я думала, что спасаю застенчивого юношу... Я плакала ночами, видя, как ты страдаешь и мучаешься. Ты вытянул нас из нищеты, но сам был словно в плену. Мне было очень сложно принять это решение. Но я не подозревала, что такой огонь горит в глубине твоей души... И что он разразится наружу словно вулкан...

Мама вздыхает:

- Немногие сыновья решатся сказать своей матери во время этого особого момента, что они хотят иметь детей от нее.

- Мама, я всегда честен с тобой. Я не хочу, чтобы у тебя были ложные надежды.

Мама опускает голову. Теперь она смотрит в потолок.

- Я принимаю это особое мгновение, мой сын и господин, - медленно и отчетливо произносит она. - С этого момента я буду твоя рабыня, твоя возлюбленная, и только по милости и любви к тебе я прошу разрешения называться и дальше твоей матерью. Игорь, ты можешь освободить мои ноги и закончить это особое мгновение...

Наверное, мама этого не ожидала. Во всяком случае, в следующий миг, после того, как Игорь развязал её ноги, она, взаправду, перепугалась. Она взвизгнула, когда сильные руки сына легко, играючи, оторвали её от пола и взвили в воздух. Сжимая мать в своих объятиях, без малейших затруднений Игорь держал её в воздухе. Раздвинув в стороны её ножки, он вжал мать своим телом в тёплую бревенчатую стену и с наслаждением впился в её губы долгим поцелуем хозяина. Да... наконец, эта женщина, красивая и ладная, в его власти. Как долго он мечтал об этом, засыпая вечерами в своей холодной постели. Он чувствовал, как прижимается её упругая грудь к его груди, как её ноги обвиваются вокруг его бёдер.

Он оторвался от сладких губ матери. Он хотел сказать ей кое-что, перед тем, как сольётся с ней в любовном экстазе.

— Мама, я хочу, чтобы ты забеременела... Прямо сегодня, сейчас... , — мама потупила взор, опустив голову, но Игорь снова взасос поцеловал её в губы долгим поцелуем, — да, ты родишь мне сына... Но он не будет церковником. Он станет моим наследником... , — мама испуганно посмотрела на него и Игорь снова её поцеловал, — да, мам... Девочкам исполнится по шестнадцать только через три года. До этого старейшины не разрешат мне жениться. Но в нашей семье больше нет мужчин, — я последний, мама! И у меня есть право выбрать себе наследника, мам! И это будет наш сын!

Не сказать, что эта мысль повергла её в восторг. Мама вообще была, словно, в прострации, — слишком уж много всего случилось за один день, и она просто не поспевала за стремительно развивающимися событиями... Всё, на что её хватало, так это повиноваться сыну, и вяло принимать его ласки.

Она почувствовала, как что-то крупное и твердое притиснулось к ее внутренней стороне бедра.

— Игорь! Нет! — вздрогнула она, — мои руки должны быть на твоих плечах!

— Да, мама, — улыбнулся сын, перекинув шнур, который связывал ее запястья над головой, и положив ее ладони на свои плечи. Он легко подбросил мать в воздух, словно пушинку, перехватил ее за бедра и опустил на свой возбужденный член.

Мама беспомощно вскрикнула. Ее ногти впились в кожу на плечах Игоря, а скрещенные за его спиной ножки напряженно сжались... Игорь издал долгий стон, прикусывая нежную шейку матери. Затем он снова легко поднял мать так высоко, что она словно парила над ним наполовину – а затем неизбежно опускал ее на свой колоссальный член. И каждый раз мама всхлипывала тонким голосом, закрывала глаза и замирала от ужаса. И так она всхлипывала каждый раз, когда сын снова и снова опускал ее на свой мощный член.

Они не заметили, как старая Агафья беспокоилась из-за криков и стонов, доносившихся из бани, тихонько открыла дверь в парилку. В густом паре она увидела алую шелковую ленту, женский оберег, лежавший рядом на полу. Затем она увидела тела, страстно соединяющиеся у противоположной стены под стонущие женские вздохи, глухое мужское постанывание и громкие хлопки бедер матери и сына от энергичных движений любви. Агафья улыбнулась, покачала головой и тихо закрыла дверь.

Мать была беззащитной перед напором сына. Его член мощно проникал в нее силой и рыхло распахивал ее поля. Ей не оставалось ничего другого, как подчиниться этому напору и отдаться на милость сына. Ее тело реагировало с охотой на его ласки. Она отвечала на его поцелуи, а ее лоно послушно и благословенно принимало его плоть. Она закрыла глаза, стараясь не думать о том, что мужчина, в объятиях которого она находилась, был ее собственным Игорем. Будет сложно привыкнуть к этой мысли – стараться видеть Игоря как мужчину, а не как своего сына. Но у нее был выбор... И она сделала свой выбор.

— Мама! Открой глаза, — прерывисто выдохнул Игорь, — я хочу видеть твои глаза, когда буду наполнять тебя своим семенем. Мы должны запомнить этот миг. Оба, мам. Этот миг, когда мы зачнём нашего сына... Мама... Ты слышишь меня, мам?

— Да, — одними губами молвила она. Мысли беспомощно заметались. Нет... Нет... Нет... Она не видела выхода... И ей была непонятна эта странная блажь Игоря, зачать в ней сына... Неужели ей на роду написано рожать от собственного сына?

Она открыла глаза и встретилась взглядом с сыном. Игорь вонзился в неё и замер, силой прижимая бёдра матери к себе. По его телу прошла судорога. А через миг где-то глубоко внутри неё взорвался настоящий вулкан. Её тело радостно задрожало от уже почти забытых ощущений, пока горячее семя сына мощными толчками наполняло её утробу.

— Мама... , Возьми всё, мама... , — прошептал обессилено Игорь, целуя мать долгим нежным поцелуем.

Потом они долго, совершенно без сил, лежали на полу в объятиях друг друга.

*****

Из баньки мать уже выходила его наложницей. Вот как оно всё обернулось, — ещё пять часов назад, — Игорь и возомнить не мог, что скоро мать безраздельно будет принадлежать ему. Мама была тиха и молчалива. Глаз на него не поднимала, но и не обиду никакую не казала. И от счастья тоже не светилась. Как будто и не случилось ничего между ними. Она торопливо переплела косу (Игорь крепко подрастрепал её конец, наматывая косу на свой кулак), переоделась в новое платье, и не понять уже по ней, что эту бабу только что очень рьяно отлюбили. Кроме одного. В её волосах не было серебристой ленточки. Так оно было заведено у оленичей. Молодые незамужние девки вплетали в волосы зеленые или голубые ленты, вдовы серебристые или белые. Мать впервые, со смерти отца не вплела в волосы ленту. Это значило, что мама теперь была или чья-то жена, или наложница.

Еще не наступила полночь, и веселье находилось в разгаре. Все жители деревни были уже вполне опьянели от празднования. Игорь снова много выпивал и щедро наливал своей матери, пока ее глаза не засверкали от выпитого. Они безудержно танцевали, отдыхали, пили, пели песни.

Когда часы подошли к полуночи, как это обычно бывает в ночь перед Иваном-Купалой, всей деревней с гиканьем и шутками направлялись к реке Исхра для обнаженного купания. Холодная вода приятно охлаждала разогретые головы и освежала кожу.

В темноте он повел свою мать на глубину и стал мять ее грудь под водой. Мать была пьяна и притворялась обиженной, хихикала только на его прикосновения. Она была очень привлекательной, прижималась к нему так близко, что Игорю было сложно удержаться и не завладеть ею прямо здесь, в воде. Мать почувствовала, как его член задел ее живот.

Она нахмурилась в состоянии опьянения:

— Игорь... Ты такой сексуальный самец, а не просто мужчина! — снова хихикнула она, — ты всё еще не удовлетворился мной сегодня?

Это только больше возбудило Игоря.

— Мама, я не был с женщиной уже полгода! — прошептал он в ответ, гладя под водой ее ягодицы, — и все это время я мечтал о тебе...

Мать опять хихикнула:

— Ну-ну, скромностью никогда тебя не отличали, — ты мог бы заняться со мной гораздо раньше, если бы проявил настойчивость и решимость.

В ответ Игорь только грустно вздохнул:

— Ничего, мама, я всегда найду способ это исправить.

Он прижал мать к себе и без стеснения поцеловал ее. Мать не противилась.

Они взяли друг друга за руки и направились вдоль берега, наслаждаясь прохладой ночи. Игорь постоянно высматривал укромное место на берегу, где они могли бы быть наедине, но везде были пары односельчан, также поглощенные романтикой. Мать наблюдала за его тщетными попытками и только тихо смеялась.

Наконец, поиски Игоря увенчались успехом, — он схватил маму за руку и потащил её за собой, на берег. Мама закатила притворно глаза:

— О, господи, Игорь, только не говори, что мы опять будем делать тебе наследника, — она прыснула смехом. На берег Игорь вынес её на руках.

Здесь у самой воды, на мягкой траве, они долго целовались. Рука мамы, словно, сама собой легла на возбуждённую плоть сына.

Глаза мамы расширились:

— Ого! Поверить не могу, что эта дубина поместилась у меня во рту... Как ты смог её в меня засунуть? — рука мамы крепко сжала его член, её запястье принялось медленно двигаться вверх-вниз. Игорь закатил глаза от удовольствия.

— Мамочка... — застонал он, — ты прелесть..

Мама снова хихикнула. Игорь поцеловал мать ещё раз и, словно, игрушку, приподнял её на руках и поставил на четвереньки.

— Игорь, — маме было весело, — и что ты опять задумал со мной сделать?

Игорь шлёпнул её по ягодице, и мама послушно выпячила попку. Ладонями он раздвинул пышные аккуратные ягодицы матери... Когда он плюнул ей на тугое колечко ануса, мать заволновалась..

— Господи, Игорь... У тебя нет ни стыда, ни совести... , — произнесла она, — тебе совсем наплевать, что я благонравная порядочная матрона... Ты делаешь из меня шлюху из хмельного дома..

Вместо ответа Игорь ещё раз увесисто шлёпнул её по попке. Он пристроился сзади её, плюнул на головку члена. Мама покорно ждала..

— Господи, и где ты этого понахватался? — вздохнула мама.

— В походе, мам, — ответил Игорь, раздвигая ноги мамы шире и заставляя её сильнее прогнуться в спине, — воины так трахают пленных половчанок. Чтобы не плодить ублюдков.

Мама вздохнула.

— Боже, за что же меня так? Я не в плену? Или я какая-то незнакомка? Я твоя настоящая мать, сыночек... — мама плакала, но не противилась сыну.

Игорь не получил ответа от нее. Он осторожно ввел свой палец, увлажненный слюной, в ее задницу, ощущая горячее и сухое там. Мама тихо вскрикнула. Игорь похлопал ее по заднице другой рукой, подбадривая.

Некоторое время он двигал пальцем внутри маминых ягодиц туда-сюда, разрабатывая ее анальное отверстие.

Он опять шлепнул ее по заднице.

— Расслабься, мама. Тебе будет лучше..

Он снова раздвинул ее ягодицы и несколько раз эффектно плюнул в прямую кишку мамы перед тем как медленно засунуть уже два пальца. Вскоре увлажненные слюной пальцы проходили легче, а мама старалась расслабить свою попку. Но сын был неумолим, и скоро мама вынуждена была принять уже три пальца в свою задницу. Теперь мама затихла.

— Игорь... может быть, это не нужно, — умоляла она, — пощади меня... Я же не проститутка.

— Будь послушной девочкой, мама. Расслабься... , — прошептал Игорь, — я все равно возьму твою попку... Она так красива у тебя..

Мама издала безнадежный стон. Игорь настойчиво двигался в ее заднице тремя пальцами.

— Сынок, твой отец никогда не обращался со мной таким образом... , — привела мама последний аргумент. Игорь усмехнулся:

— Мама, мы уже говорили об этом сегодня. Ты была женой для отца, а для меня ты любовница... Знай свое место..

— Ты хочешь, чтобы я родила тебе ребенка? — прошептала мама с насмешкой, двигая задом из стороны в сторону.

— Мам, вот как родишь, — так и посмотрим.

Его член упёрся в тугой анус матери..

— О, мама... — простонал он, крепко сжимая её бёдра и толкая мать на себя.