Годы учёбы или Нескромный мемуар

Почему-то считается, что студентки делятся на две категории: давалки и синие чулки. придумать больший идиотизм, чем подобная классификакция сложно. Если не верите, то давайте, я расскажу о своих романах за студенческие годы, а вы скажете, к какой же из этих категорий я отношусь.

Весь первый семестр я считала свою молодость бездарно загубленной, потому что образование — это, конечно, хорошо, но хочется же и не только учиться, учиться и ещё раз учиться, а у нас институт благородных девиц в чистом виде — филфак всё же (два откровенно голубых однокурсника не в счёт, они разве что в подружки годятся). И можно сколько угодно рассказывать о прелестях женской дружбы, но прыжки на импровизированной дискотеке в отсутствии юношей скорее относятся к категории «физкультура и спорт», чем к какой-либо ещё. Нормальная героиня эротического рассказа тут бы быстренько сориентировалась, сменила ориентацию и переспала со всем женским коллективом по очереди, но меня такие игры как-то никогда не привлекали, можете считать ханжой.

История первая. Женя.

Во время зимней сессии я познакомилась с Женей. Он переводился в наш институт из другого и досдавал разницу. Внешне он был, как выражалась моя подруга Лизавета «совсем обыкновенный мальчик»: среднего роста, среднего телосложения, разве что в профиль напоминал какую-то диковинную птицу, потому что немаленький от природы нос был ещё и сломан, а очки это подчёркивали. Ну, нравятся мне молодые люди еврейского происхождения да ещё и в очках, пусть психиатры разбираются, почему, если их это вдруг заинтересует. После сдачи какого-то особо зубодробительного экзамена (как известно, такие бывают по тем предметам, которые никому, кроме преподавателей, не нужны) за чашкой отвратительного столовского чая он мне признался, что сразу заметил, влюбился с первого взгляда и навылет и так далее. Может, и банально, но мне было 18 лет лет, а ему двадцать... После совместного посещения театра и похода в какой-то там музей мы оказались у него в общаге. Для тех, кто там никогда не был, поясняю: общага — это не то заведение, где тараканы троем маршируют по стенкам, все повально пьянствуют и спят друг с другом. Это что-то вроде минимально приличной гостиницы, только все её постояльцы студенты.

Сначала, как положено двум последним романтикам, пили вино. Потом стали смотреть альбом по живописи эпохи Возрождения и удивлялись, как одна из нимф на картине на меня похожа, потом он предложил раздеть меня и сфотографировать в той же позе, а я согласилась — мне было интересно, чем это кончится, да и вино было крымское и выдержанное. На третьем кадре он потерял самообладание и прилёг рядом. Я заявила, что так нечестно, потому что он одет и надо либо мне одеться, либо ему раздеться. Кстати, под рубашкой его среднее телосложение очень даже хорошо смотрелось. Мы возились, как двухмесячные щенки — он пытался укусить меня за ухо, а я порывалась щекотать его живот, но это мне не удавалось, потому что он каждый раз отлавливал мою руку на полпути. Подозреваю, со стороны картина ещё та: я совсем голая, Женя в расстёгнутых джинсах, лежим на узкой кровати, но мне это нравилось — такое потрясающее ощущение полной открытости, которого ни с кем потом не было...

В дверь постучали. Мы замерли, Женя встал и ощупью (без очков он совсем плохо видел) пошёл закрыть дверь на щеколду. Надо сказать, я была неопытной для своего возраста девицей, и только сейчас увидела, что он, гм, меня всерьёз хочет. Сидящий внутри циник ехидно поинтересовался: «Ну, так у нас сегодня что-нибудь будет или он вообще со странностями? ». Когда он вернулся, дурашливость исчезла, а воздух загудел от напряжения. Стало ясно: всё будет. Женя выключил светильник, служивший при фотографировании источником таинственного света и поинтересовался, не холодно ли мне. Было действительно прохладно, и он стал меня греть, от его горячих губ тело вскоре запылало, и где-то внутри запульсировало незнакомое, но приятное ощущение.

— Я у тебя первый?

Ответить я не могла, только кивнула.

— Не бойся, больно не будет.

Я не боялась. Я хотела.

Его рука проникла между моих бёдер и палец скользнул в мою уже мокрую.

Это было очень приятно и я подалась вперёд. Он стал вытаскивать палец, и я сжала руку бёдрами, чтоб у его это не получилось.

— Подожди...

Он всё-таки освободил руку и, раздвинув мне ноги, провёл языком по промежности. Меня как будто обожгло: если он сейчас не возьмёт меня всю, я сойду с ума. Он разделся до конца ещё раз пообещал, что будет осторожен. Какая, к чёрту, осторожность, я вся горю! У него оказался не очень большой, но толстый член, и когда он в меня входил, было немного больно. Он медленно ввёл до конца и замер. Черз несколько секунд мне уже нравилось ощущать его внутри.

— Так не больно?

Получив подтверждение, Женя начал осторожно двигаться. Когда он стал ускорять темп, я попросила не спешить, но он сказал, что сдерживаться уже тяжело и лучше мне быть сверху, чтоб самой контролировать. Он вышел из меня и лёг на спину. Я опасалась этой позы, потому что я всё-таки девушка крупная, но он заверил, что выносливый. Быть сверху мне по ощущениям нравилось меньше, к тому же на узкой кровати очень неудобно.

— Попробуем по-другому, — Женя посадил меня в кресло, а сам встал перед ним на колени. В свете фонаря за окном (шторы мы не закрыли) его лицо стало казаться каким-то дьявольским, и я чувствовала себя соблазнённой Воландом, от этого кружилась голова, и я кончила, успев только подумать, что надо быть осторожней, чтоб не расцарапать ему затылок.

Через полминуты кончил и Женя и, тяжело дыша, сел на пол и положил голову мне на колени. Сил разговаривать ни у кого не было. Через несколько минут Женя поднялся и спросил:

— Надеюсь, я не внушил тебе отвращения к этому занятию?

Вместо ответа я встала и поцеловала его — кстати, целовался он потрясающе и очень это любил...

Мы были вместе почти год, я уже раздумывала, какого фасона платье надену на свадьбу, а потом Женю убили. Первые три месяца у меня было ощущение, что и меня убили вместе с ним, потом жизнь пошла своим чередом, тем более его мама, с которой мы познакомились на похоронах, утверждала, что он не был бы счастлив, видя, как я по нему убиваюсь...

История вторая. Миша.

Миша был капитаном университетской команды КВН и по совместительству первым университетским красавцем: больше двух метров роста, поэтически взъерошенные чёрные волосы, зелёные глаза и шербинка между передними зубами, указывающая, как считается, на тайную порочность. Девицы на него вешались чуть ли не десятками, но максимум, чего они добивались — поцелуй в щёчку, потому что Миша с восьмого класса встречался с некой Галей. Самое обидное — эта Галя была красивая. Будь она страшна, как ржавый танк, извлечённый из болота, можно было бы решить, что Миша просто дурак с плохим вкусом и на том успокоиться. Однажды среди студенток пронёсся слух: Миша насмерть поссорился с Галей. Кто, как и откуда это узнал непонятно, но все решили ловить момент — подтягивали юбки как можно выше и одёргивали кофты как можно ниже, чтоб создать декольте. Я в соревновании по привлечению его внимания не участвовала, хотя хотелось: как назло была простужена и по этому поводу оделась в джинсы и толстый свитер с огромным воротом. Однако обалдевший от такого количества внимания Миша подсел в буфете именно ко мне, а не к кому-то из этих декольтированных и лучезарно улыбающихся. Знакомы мы были шапочно, но молчать было как-то всё же неловко, поэтому я спросила, когда ожидается КВНовский финал и с кем предстоит сражаться. Миша ответил и предложил билет. Взгляды однокурсниц из-за соседних столиков красноречиво говорили о том, что за одну парту с ними на следующей паре лучше не садиться. Он предложил либо оставить билет для меня в учебной части, либо зайти завтра вечером

на репетицию и забрать самой.

Следующим вечером я пошла в актовый зал, где команда репетировала. Там были только Миша и пианист Серёжа — они разучивали песню. У Миши, кстати, помимо сногсшибательной внешности был ещё и потрясающий баритон — до сих пор мурашки по коже, как вспомню. Когда они закончили, Серёжа исчез, а Миша достал из рюкзака билет и поднял его высоко над головой. Минут пять мы поиграли в «а ну-ка, отними» (с учётом, что он на полметра выше, угадайте, кто выиграл), а потом Мише надоело надо мной издеваться. Взяв билет, я поднялась на цыпочки, чтоб в благодарность чмокнуть его в щёку, но он не стал нагибаться, поэтому мой поцелуй пришёлся куда-то в область шеи.

— Может, закроем дверь и попробуем ещё раз? — спросил Миша. Я согласилась, удивляясь такому быстрому развитию событий. Чтобы не пришлось совсем уж сильно наклоняться, Миша посадил меня на подоконник и стал целовать. Целовался он очень агрессивно и больно кусался. Наверное, Гале так нравилось. Я отстранила его и стала сама показывать, что надо не так. Миша понял очень быстро. Потом он, обжигая горячим дыханием, стал скользить губами по моей шее, а я пляшущими руками стала расстёгивать его рубашку и гладить по груди. Его руки гуляли у меня под свитером. Несмотря на то, что от окна дуло, стало жарко. Я спрыгнула с подоконника и за руку отвела его на сцену — там репетировали номер с падением и после этого не убрали мягкий мат.

Мы улеглись на него — Миша был сверху и мне нравилось ощущать, какой он большой и тяжёлый. По коридору кто-то шаркал, но нам было уже не до этого. Никак не получалось расстегнуть ремень на Мишиных джинсах — он был с какой-то хитрой пряжкой, но Миша мне не помогал: ему нравилось моя возня в паху — его ширинку просто разрывало изнутри. В это время его губы обрабатывали мою грудь. Это было ну очень приятно. Прежде чем в меня войти он раскинул мои руки и прижал их к мату.

— Так надо, — ответил он на мой вопросительный взгляд. Он двигался мучительно медленно, казалось, если сейчас не ускорится — я не выдержу и потеряю сознание.

— Быстрее, — попросила я, но он как будто не слышал.

Я стала подмахивать. Голова кружилась и в ушах звенело. Наконец он отпустил мои руки и, прижавшись ко мне, стал двигаться быстрее.

Кончили мы одновременно.

— Судя по тому, как ты исцарапала мне спину, тебе понравилось, — улыбнулся Миша.

Я стала извиняться, но он засмеялся — мол, да ладно, мне и самому было очень хорошо и стал целовать мне руки и благодарить. Совсем как Женя...

История продолжения не имела: оказалось, что он один раз не смог с Галей и, испугавшись импотенции, использовал меня как лекарство. Я не в обиде. Всё равно я бы не смогла долго поддерживать отношения с молодым человеком, на которого вешается столько девиц.

История третья. Александр.

С Александром меня познакомила подруга Катюша. У них были запутанные отношения: начинались вроде бы как влюблённость, а потом ни во что большее не перетекли, но и отпускать друг друга они не торопились. Александр был актёром, даже имел звание заслуженного артиста, но широкая публика его не знала, и он по этому случаю очень любил предаваться рефлексии: ну вот, сорок три года (теперь ясно, почему Александр, а не Саша?), а такой весь одинокий и покинутый (с женой он развёлся несколько лет назад) и периодически уходил в запой. При этом был феноменально светлым человеком. Смешно. А через неделю после выхода из запоя он переставал быть похожим на пожилого сенбернара и становился фантастически красивым. Катюша описывала его как «фактурного мужчину» и лучшего описания, честное слово, не подобрать. Изначально я не воспринимала Александра как мужчину, потому что он был ровесником моего отца и точно так же смотрел телевизор в разношенных тапочках.

Так, старший товарищ. Он помог мне отыскать кассету с одним старым фильмом, который я год нигде не могла найти и давал почитать редкие старые книги — у него была шикарная библиотека. «Да и вообще, будешь пробегать мимо — заходи на чай, повесели старичка». Я периодически захаживала — с ним были интересно, и он варил потрясающий кофе. Месяца через два он предложил обращаться к нему на «ты» и начал недвусмысленно намекать, что он вообще-то годен не только для бесед.

Три дня я не могла решить, надо мне это или нет и поэтому «включала дурочку» и делала вид, что намёков не понимаю. Не в смысле «то ли дать, то ли дать пощёчину», просто из рассказов Катюши следовало, что «У него же душа, ему же потом ещё и поговорить надо», а какие скелеты в шкафу, то есть в душе, немолодого, несчастливого, пьющего и талантливого человека обнаружатся — неясно (до сих пор мы беседовали в основном о литературе и кино). Может, он будет высокохудожественно и с выражением (заслуженного артиста зря не присвоят) рассказывать, как его в пятом классе обидела отказом Галя с первой парты у окна. А может и не будет... В конце концов, после истории с Мишей прошло три месяца, а молодой здоровый организм своего требовал. За очередным чаепитием (мы сидели в комнате на диване).

Александр перешёл в наступление по всем правилам тех времён, когда он был в моём возрасте: как бы невзначай накрыл мою ладонь своей и начал рассказывать, какая я красивая. И это было приятно, потому что, в отличие от ровесников, он, рассказывая, какие у меня глаза, смотрел действительно в глаза, а не в декольте (у меня четвёртый размер; подруги завидуют, а мне иногда хочется, чтобы замечали не только его).

За окном начинался дождь. Мы не спеша целовались. Такого уж бешеного желания эти поцелуи во мне не разожгли, но сумерки, негромкий джаз из магнитофона и запах кофе — это всё создавало удивительно приятную атмосферу. Примерно через полчаса — кассета закончилась и магнитофон с громким щелчком выключился — он перешёл к следующему этапу — стал поглаживать мою шею. Было удивительно, как его руки, такие большие, могут быть такими ловкими, но было очень приятно. Возбуждение было какое-то мягкое и обволакивающее. Я чувствовала себя Лолитой, которую соблазняет Гумберт Гумберт.

Костюмчик а-ля востмиклассница-отличница — юбка и белая рубашка — очень способствовал.

— Потанцуем?

Он вёл очень уверенно: профессионал всё же. Потом мы прекратили танцевать и продолжили целоваться. Он стал расстёгивать мою рубашку, а я скользнула руками ему под свитер.