Олеся

Хрупкая, голубоглазая, белокурая, вовосемнадцатилетняя девушка, небольшого роста, дом её родителей находился на окраине небольшого посёлка. Путь к её школе пролегал вначале по тропке, мимо покосившегося реденького забора соседнего участка, а дальше уже до самой станции, Олеся шагала по железнодорожной насыпи, с двух сторон которой тянулся тощий кустарник, переходящий глубже в сырой мшистый еловый бор.

Обратно домой Олеся чаще шла не одна, а в небольшой веренице людей, прибывших на вечерней электричке, когда электричка задерживалась, девушки приходилось проделывать свой маршрут в одиночестве. В пятницу после занятий она не спеша шла домой, мечтая атом, что ей осталось учиться последние восемь месяцев и всё, далее она поступит институт и навсегда покинет свой тихий посёлок и начнёт новую взрослую жизнь. Как она считала, терять ей было нечего, подружек у неё не было, а отношение с родителями были очень натянуты.

Олеся не могла просить своим родителем, что они её очень поздно отдали в школу. За то, что на всё лето они отправляли её на дачу к бабушке, этим самым снимая всякую ответственность за воспитание единственной дочери. Она не заметила, как подошла к железнодорожной насыпи, рельсы начинали нервно дрожать, спереди нарастал тяжелый ритмичный гул невидимого поезда.

Олеся продолжала идти навстречу этому гулу и сходила с путей лишь, когда из – за плавного поворота железной дороги показывалась зеленая, голова локомотива и звучал длинный сердитый гудок. Вскоре появился локомотив, к которому было прицеплено огромное количество грузовых вагонов, громадные колеса товарника катились мимо, обдавая Олесю ветром, запахом металла, смазки и леденящий ужас ей воображалось, будто она оказывается под этими страшными неумолимыми колесами.

Товарняк прошел, оставив после себя какую – то особенно осязаемую пустоту, незнакомый человек возник на насыпи в одночасье, как если бы он лежал на обочине, а затем резко поднялся.

Впереди уже виднелось перед поворотом полотна, ограждение мостика, под которым в бетонной трубе пробегал ручей. Сердце Олеси похолодело, когда она заметила что и чужак, также посмотрел вперед. Она не разглядела на расстоянии его лица, отметила лишь тёмные густые волосы, карие глаз. Если побежать, то почти наверняка будешь первой у тропинки, берущей начало сразу за мостиком, а там уже и дом.

Пока Олеся решала, бежать или не бежать, высокая темная фигура очутилась рядом, она не успела даже по – настоящему испугаться, как лицо её оказалось прижатым к пахнувшему потом свитеру, так что она не могла ни закричать, ни вздохнуть. Большая твердая ладонь прижимала её голову, другая рука подхватила её под попу, и по сотрясениям и хрустом камней она поняла, что похититель сбегает с ней вниз по насыпи. Через несколько мгновений, она уже лежала на спине, под огромной толстоствольной елью.

– Молчи, – склонилось над ней свирепое лицо.

– Хочешь, жить, молчи, – повторил он.

Олеся и так молчала, онемев от страха, к тому же ей казалось, что стоит закричать и случится что – нибудь еще более страшное, она лишь часто дышала открытым ртом, и как завороженная, глядела в эти пронизывающие глаза.

– Вот так, будь умницей, если будешь молчать, все для тебя кончится хорошо, плохо, я тебе не сделаю, – несколько мягче промолвил незнакомец.

Пока он это говорил, его рука проникла Олеси под свитер и под майку, потом вниз, в трусики, она пискнула, лицо её вспыхнуло от страха и беспомощности, глаза защипал от внезапно выступавших слёз.

– Не бойся, все хорошо, ничего страшного, – бормотал мужчина, стоя на коленях, он торопливо раздевал девушку.

– Не надо, – попросила она и вдруг дернулась в отчаянном порыве, пытаясь вывернуться из этих цепких рук, в туже минуту увесистая ладонь больно ударила её по щеке.

– Не шути со мной, сучка! – угрожающе произнёс он.

Внезапная душевная слабость, полуобморочная вялость и покорность судьбе вытеснили в Олеси остальные чувства. Ей показалось, что это уже не она, а кукла тряпочная, неживая кукла, которую треплют, дергают, как хотят, раздевают. И пока её теребили, она широко раскрытыми глазами, глядела на тяжелые, мохнатые, еловые лапы, нависающие над ней шалашом, губы незнакомца тем временем присосались к её животу. Продвигаясь сантиметр за сантиметром, они добрались в конце концов до того заветного лобка, как будто слабый электрический ток пробежал по телу девушки.

Олеся догадываясь, что будет дальше, сухие твердые ладони легли на колени её вытянутых на влажном мху оголенных ног, с силой подали их вперед, к животу, и раздвинули в стороны, она быстро свела их обратно, но мужчина решительно развел их опять. И девушка больше не посмела противиться, она лишь тихонько всхлипывала, ожидая боли, что её снова ударят или как это бывает в фильмах, которые когда – то смотрела несколько раз по телевизору в отсутствие родителей. Однако ничего такого не произошло, вместо этого что – то влажное, теплое скользнуло по складочкам в основании её ног, еще и еще раз и вдруг проникло в неё.

Она напряглась, приподняла живот, но секунду вся обмякла, окончательно сдавшись, коварно плененная этими нежно – пронзительными и болезненно – сладкими ощущениями. Невольно ей вспомнилось, что она не раз мечтала о таком, испытывала что – то подобное во сне, где вот так же страстно и нежно мужчина целовал её живот и ниже. Отчасти это напоминало и то тайное удовольствие, что бывало, испытывала она в постели, поглаживая, лаская руками саму себя.

С той лишь разницей, что происходящее сейчас было во много крат острее, слезы досады медленно скатывались по её щекам, что она не вольна противостоять, если не насилию, то хотя бы этому непрошеному наслаждению, что её тело не в силах отказаться от него. Широкие мужские ладони гладили её ноги, живот, маленькие бугорки едва наметившихся грудок, сдавливали слегка её сосочки. Сильнее запрокинув голову, она увидела под обвисшими игольчатыми ветвями серый шершавый ствол с мутноватыми капельками смолы на нем, голова мужчины мерно двигалась у неё в ногах.

В какой – то момент, девушки даже захотелось изо всех сил сжать коленями, эту голову, сжать так сильно, чтобы язык, выдавленный из неё этим сжатием, стал длиннее и еще глубже проник в неё, движения приостановились.

– Скажи честно, тебе приятно? – услышала она сиплый голос.

Олеся чуть приподнялась на локтях и робко взглянула в лицо своего совратителя, у него был мокрый рот, мокрый подбородок она сглотнула слюну, слабо кивнула. И снова сладкие волны побежали одна за другой от её ласкаемой чувственной дырочки по всему худенькому девичьему телу. Снова закружились над головой косматые темно – зеленые кроны. Олеси показалось, что вот – вот наступит то самое сильное, самое пронзительное блаженство. Но в это мгновение мужчина лег на неё сверху, и девушку глубже вдавив в мох, он облизал её губы.

Теперь уже не мягкий язык, а нечто более твердое проникло в неё, но проникло осторожно, медленно, то чуть подаваясь вперед, то отступая. Боли не было, было лишь слегка неприятно, как если бы ей под наркозом, тянули зуб, а затем она ощутила это уже глубоко внутри себя, так глубоко, что ей почудилось, будто живот у девушки приподнимается, подпираемый изнутри. Стоя перед ней на коленях, поддерживая руками под бедра, мужчина двигал теперь ею столь энергично, что спина и голова Олеси елозили по мху, а шея подворачивалась.

Но Олеся ничего этого уже не замечала, она вся обратилась внутрь себя, где происходило что – то невообразимое и новое для неё, где двигалось инородное тело, распирающее, протыкающее и вместе с тем так сладко бередящее её не в срок пробужденную женскую сердцевину. И в теле всё нарастал и нарастал восторг и достиг, наконец, такой силы, что на какое – то время она почти, что лишилась чувств, девушка чувствовала как твёрдый орган чужака, пульсировал внутри и извергал в неё тепло.

Девушка лежала, не понимая, что произошло, но ей особенно понравились последние секунды, когда в неё извергалась очень тёплая тягучая жидкость. Дряблыми прохладными прядями мха он отер её ноги, свой запятнанный кровью, всё ещё напряженный и такой пугающе мужской орган. Прежде чем отпустить свою жертву, мужчина какое – то время держал её, словно игрушку, у себя на коленях и говорил что – то совсем уже ласковое. Так вкрадчиво, интимно не говорил с ней никто, даже мать с отцом. Никто до сего дня не прижимал так бережно её к себе. И трудно было представить, что полчаса назад этот самый человек грубо, по – звериному тащил её в лес и насильно стаскивал с неё одежду.

Вскоре мужчина спешно оделся и быстро зашагал вглубь чащи, девушка, немного прейдя в себя, неспешно оделась и волной эйфории она долго как пьяная бродила между елей. Прейдя домой молча, прошла в свою комнату, родители не придали значение молчанию своей дочери, один Тимошка, их домашний пес, неизменно крутился у Олексиных ног, радостно вертел лохматым хвостом, показывая ей свое исключительное обожание.

Запершись в ванной, Олеся обмыла холодной водой ноги, простирнула трусишки, из которых выпали несколько длинных бледно – зеленых волокон мха. Уроки делать она не стала, сразу прейдя из ванной комнаты, завалилась не диван спать, ночью, во сне, ей пришлось пережить все еще раз, колючий свитер, облепивший её лицо, и острый запах мужского пота, гладящие её руки, пальцы, сжимающие соски, и язык, проникающий в её тело. Школу на следующий день она прогуляла, после того, что случилось, ей казалось невозможным видеть своих одноклассниц и учителей.

Несколько дней девушка провела в своей комнате, набравшись смелости, она решила пойти в школу. Если прежде Олесин путь к школе и обратно представлял собой безмятежную и даже приятную прогулку, то теперь её охватывал озноб, едва она поднималась на насыпь.

В том месте, где её схватил незнакомец, она на миг приостанавливалась, чувствуя, как кровь отливает от её лица, а затем быстрым шагом, почти бегом спешила дальше. Но день на четвертый или пятый, постояв там дольше обычного, она неожиданно для самой себя свернула в лес. Вот та высокая ель, смиренно, по – женски опустившая свои многопалые руки.

Олеся доверительно, дружески погладила шершавый и как будто теплый ствол. На смятом притоптанном мху она нашла сломанную спичку и почему – то спрятала её в карман. Кажется, еще сохранился отголосок дурманного запаха плоти, смеси запахов его и её. Не этим ли комком мха, этими растрепанными волокнами отирал он в тот вечер её ноги и ту свою штуку?

Олеся ощутила слабость в ногах, она опустилась на землю, мох был влажен, девушка подтянула под себя край курточки, затем легла как тогда головой к стволу, расстегнула куртку.

Она гладила себя, воображая, что это гладят её его руки, пощипывала свои сосочки, которые сделались с того дня как будто тверже и чувствительнее, нежные ласкающие токи, казалось, готовы были завладеть её напрягшимся в ожидании телом, но чего – то не хватало. Быть может, чужой силы и власти или чужого пронзительного взгляда, чужого неукротимого желания обладать ею?

Она попробовала заменить своим средним, самым длинным пальчиком ту особую часть мужской плоти, тугую и скользкую. Но даже если бы эта замена стопроцентно удалась, ей бы не доставало всего остального, сильных рук, больно держащих её под бедра и рвущих её на себя, яростного чужого дыхания, запаха мужского пота, не доставало бы собственной покорности куклы. Летом Олеся уехала на дачу к бабушке, жизнь на даче была скучной.

Олеся часами просиживала на веранде с книгой, открытой всегда на одной и той же странице, или помогала тете по хозяйству, пропалывала и поливала из лейки грядки, но как – то все вяло, без интереса, скорее механически. Осенью Олеся поступила, как и планировала в институт, ей предоставили комнату в общежитие. В октябре при возращении из города её родители попали в аварию, шансов выжить у них не было, огромный грузовик выехал на полосу встречного движения, по которой ехали родители Олеси, лоб в лоб, старенькая машина превратилась, в груду метала. В погоне за новыми ощущениями, Олеся связалась с наркоманами, села на иглу, и не дожила до своих девятнадцати лет, умерла от передозировки, её тело найдут только весной следующего года, на чердаке пятиэтажного дома...