Чай из утренней росы. Часть 3

Император пробудился: приятно потянулся, отодвинул две подушки, которые обнимал во сне, медленно повернулся по кровати и открыл глаза.

Дверь спальни распахнулась, и решительно вошел тот же слуга, который будто следил сквозь щель в стене, чтобы вовремя заметить пробуждение императора и явиться немедленно.

В руках слуги был круглый деревянный поднос с желтым большим полотенцем, на нем стояла маленькая серебряная кастрюлька с белым жидким мылом и открытые баночки с разноцветными мазями.

Босые ноги аккуратным шагом прошли по ковру, слуга осторожно поднял скрытую занавеску в углубленной в стене нише и зашел туда, готовясь к императорским процедурам с водой.

В дверях спальни появилась маленькая собачка и сразу поняла, что хозяин проснулся. Она пискляво залаяла и подбежала к его постели, стремясь залезть наверх. Император улыбнулся, продолжая лежать, и опустил руку вниз, а собачка сразу же прыгнула на ладонь и зависла наверху, весело вертясь на груди императора и пытаясь вылизать его нос. Император хохотал ярким утренним смехом, закрывая лицо, но вскоре сжалился над своим питомцем и послушно приложил ухо.

Слуга решительно приблизился к постели, не обращая внимания на продолжающиеся ласки, и привычным движением протянул обе руки.

Император окрикнул собачку и строго приказал:

– Хватит! Покой!

Она поняла и быстро отскочила в дальний угол постели, залегла на середине подушки и глядела на хозяина сверкающими глазками.

Император поднял покрывало, сел на кровать и положил свои руки на руки слуги, которые были крепкими и тянутыми. Опершись на них, он встал – на нем была длинная ночная рубашка, застегнутая спереди на большие пуговицы.

После того как он надел желтые сандалии, император медленно подошел к окну, а слуга поспешно последовал за ним и раздвинул перед ним черный штору из тюля - это было условное сигнал для музыкантов при дворе.

Небольшой оркестрик, который стоял в саду возле статуи Будды, сразу начал играть любимую мелодию, которая радовала слух императора. Игра тростниковой флейты Мабу, звучание струн Пипа и Цинь, удары по барабанам Баньгу и звук трещотки Хва создавали прекрасную атмосферу.

Император был очень доволен этим звуком и даже двигал головой в такт ударам мелодии, а также смешно шлепал губами, напевая мелодию. Бодрый и веселый, он вскоре отвернулся от окна и отправился в комнату для водных процедур, после чего звуки оркестра сразу же затихли.

Закрыв окно шторой, быстрый слуга скользнул по ковру, опередил императора и первым подошел к большому тазу с водой.

Почуяв запахи мазей, собачка чихнула, подняла головку и прислушивалась к звукам плеска воды и хлюпанью ее хозяина. Затем резко и быстро раздались удары ладоней по его обнаженному телу, что усилило аромат мазей и заставило собачку снова чихать.

- О-го-го! А-ха-ха! - Воскликнул император, наслаждаясь массажем от сильных рук своего слуги. - О-го-го! А-ха-ха!

Когда он появился в спальне, завернутый длинным желтым полотенцем от головы до ног и напоминающий огромный кокон большого насекомого, собачка моментально опустила голову и притворилась спящей.

Император приятно расслабился, когда его тело облилось горячей водой и пахучими ароматическими маслами. Он уселся на край постели и сказал спокойным голосом:

– Ван Ши Нан, позови мою возлюбленную Юй Цзе, она находится за дверью, а ты можешь отдохнуть.

Бровь слуги стремительно поднялась, а потом он кивнул и вышел из комнаты. Император оглядел своего верного питомца – собачка спала безмятежно на подушке, не проснувшись от открытия двери и появления Юй Цзе.

Юй Цзе была хрупкой и изящной девушкой, словно маленькая игрушечка в ярком кимоно. Она стеснительно приблизилась, наклонила голову и подняла ладони к лицу, ожидая указаний.

– Подойди ближе, дорогая, – нежно сказал император. – Ты же понимаешь, для чего я вызвал тебя?

– Да... – застеснялась она, словно звонким колокольчиком, но продолжала стоять на месте.

– Иди же, одень меня, я уже жду, – сказал он и встал с постели в своей желтой одежде.

Юй Цзе не осмелилась противиться и опустила взгляд ещё ниже, двигаясь легкой походкой по ковру и остановившись перед императором.

– Юй Цзе, – тихо попросил он. – Пожалуйста, подними глаза и посмотри на меня.

Юй Цзе испуганно подняла голову – ее лицо выражало страх перед неизвестным пропастью, которую император хотел открыть перед ней.

Он с удовольствием смотрел в глубокие светящиеся глаза наложницы, на дрожащие губы, на завиток черных волос у ее гладкого виска, на маленькие уши, столь тонкие, что просвечивали как пергамент.

Император медленно опустил свой восторженный взгляд на изумительную грудь юной красавицы, которая искусно обволакивала ее фигуру под легким кимоно.

Неотразимый аромат молодого цветущего цветка проник в каждую клеточку его тела, вызывая дрожь по всему его нервному существу.

– Моё платье... за ширмой... – прошептал он, указывая в сторону.

Рядом с постелью стояла ширма из нежного шелка с золотистыми узорами. Девушка Юй Цзе подошла к ней и осторожно развернула. За ширмой были развешаны предметы императорского наряда: широкие атласные брюки, длинные носки, халат, красный платок и само платье, украшенное редкими драгоценными камнями. Юй Цзе первым делом взяла только брюки и собиралась подойти к императору.

– Глупенькая... – усмехнулся он. – Ты собираешься одевать меня прямо на этом полотенце?..

Девушка пришла в себя, оживилась, аккуратно повесила брюки обратно и поспешила к императору. Ее руки неуверенно потянулись к полотенцу, желая снять его, но тут же отступили назад.

– Ну, дерзай... – нетерпеливо сказал он и добавил повелительным тоном. – Освободи меня уже! Я уже высох! И подойди поближе!

Подойдя к императору вплотную, Юй Цзе быстро раскрыла желтое полотенце. Когда его тело полностью разголилось перед ней, девушка испуганно замерла и ее взор застыл на одном месте - большом и явно возбужденном...

Я увлеченно стучал по клавишам компьютера, слова летели и складывались на экране монитора в яркие фразы, а мои губы без устали произносили: "... девушка испуганно замерла и её взгляд намертво приковался к тому самому месту, которое находилось ниже живота - большое и сильно возбужденное...".

– Костик, какой же ты неприятный... – пожаловался Оленькин голос, пробуждаясь. – Сегодня суббота, ещё так рано и темно... а ты постоянно стучишь по клавишам своей клавиатуры: бубнишь – бубнишь...

Я быстро выключил настольную лампу и прошептал в полной темноте:

– Просыпайся, я буду очень тихо.

– Какой здесь "тихо"... – возмущенно заявил голос. – Ты же мешаешь всем спящим людям... Неужели после вчерашнего веселья у тебя не болит голова?..

– Нет, у меня – идеи.

– Какие идеи, Костик?.. Ведь вчера вы с папой пили и водку, и коньяк до утра...

– Я сам удивляюсь, но у меня голова чудесно работает.

– Зато у меня чудесно трещит...

– У тебя от чего? От двух бокалов шампанского?

– Не от двух бокалов, а почти от двух бутылок...

– А-а-а, понятно, – проговорил я, – ты перебрала с газировкой, а тебе предлагали коньячка, а ты настояла на шампанском.

– Ага, "коньячка", чтобы меня погубить, да?! Ты нашелся поучать! Я сейчас закидаю тебя и твой компьютер подушками!

Оленька завертелась, зашуршала, и мне в голову действительно ударила подушка.

– Эй! – крикнул я. – Голова же не деревянная!

– Попался! – засмеялась она. – Ещё один удар получишь, неприятный писатель!

– Так-то-о! – сказал я, зажег настольную лампу, вернул подушку обратно и быстро направился к нашему дивану. – Кто здесь неприятный писатель? Кто-о?

Она закричала, просив пощады:

– Нет-нет, больше не буду, Костик! Ты отличный писатель, умный и современный! – ее черные волосы разбросались по белому листку простыни, глаза блестели и часто моргали, а губы стали приближаться ко мне и теперь уже ласково проговорили с чувственным вздохом. – Больше не буду... мой дорогой... моя любимая... дорогой... любимый...

Овладела мной сильная страсть, и я наклонился, чтобы поцеловать Оленьку в ее притягательные губы. Она освободила свои руки, обняла меня за шею, и я осторожно провел языком по ее подбородку, оголив плечо. Медленно опускаясь ниже к ее груди, которая напоминала две большие чаши цвета сливочного молока. Когда я ласково тронул упругие соски, Оленька издала тихий стон. Под правой грудью, ближе к животу, на ее белой нежной коже была видна маленькая темная родинка. Я замедлился на ней и поцеловал несколько раз.

- Если случится так, что я потеряюсь или... умру... тебя будет легко найти по этой родинке... - прошептала она.

- Глупышка, я никогда не дам тебе потеряться или умереть, даже не думай об этом - мои губы опускались все ниже и ниже.

- Конечно же ты не дашь это случиться. Я так сказала... на всякий случай... - Оленька снова застонала, а ее тело дрожало и приподнималось. - Я хочу тебя...

- А что насчет головы?

- Временные проблемы... У тебя есть замечательный доктор, который сразу же вылечит меня...

И мы больше не могли говорить, потому что страсть овладела нами, и мы отчаянно наслаждались друг другом.

Когда я открыл глаза, комнату уже заполнил мягкий утренний свет начинающегося дня, и стрелки часов приближались к одиннадцати тридцати. Я повернул голову в сторону компьютера. Он терпеливо ждал меня, и на экране монитора скакала фирменная надпись "Майкрософт".

Девочка Оленька отдыхала на моем плече и тихо дышала непосредственно в мое лицо. Я хотел осторожно освободиться и незаметно подняться с дивана, но в этот момент она проснулась, раскрыла свои длинные ресницы и вскрикнула, еще полусонной:

- А?.. Что?.. Мы опоздали к маме?.. Мы же должны были поехать к маме сегодня... Ты забыл?.. Тебе, наверное, вышло из головы?..

- Пожалуйста, успокойся, у нас есть еще три часа,- я поднял одеяло и легко прикоснулся губами к ее милой родинке на гладком животике.

Оленька растянулась с удовольствием, словно кошечка, и сказала:

- О-о-о, у нас еще очень много времени. Мы оба заснули сразу же после того...

- Буквально мгновенно.

- Именно так,- она загадочно усмехнулась.- Я всегда говорила, что самый лучший способ для сладкого сна и крепкого здоровья - это только секс...

Мы вышли в коридор в одинаковых розовых пижамах и тут же заметили открытую комнату отца, из которой доносился его глубокий бас, мелодично исполняющий балладу. Мы остановились и прислушались, отец как всегда был в прекрасном настроении:

- Я не был ей мужем,

Я не был ей другом,

Я только следил за ней!

Сегодня я подарил ей целое небо,

А завтра все землю ей дам!

Чтобы ты не страдала от пыли на дороге,

Чтобы ветер не закрыл твой след,

Осторожно возьму любимую на руки

И посажу на облачко!

Когда я пронесусь, обгоняя ветер,

Когда я ускорю коня,

Ты, дорогая, наклонись с облака сверху

И посмотри на меня!

- Браво! Брависсимо! - радостно закричала Оленька и начала аплодировать громко, когда отец закончил.

- Браво! - я подхватил. - Браво!

Отец вышел в коридор в своем излюбленном рабочем халате, усеянном красками и засохшим гипсом, держа в руках кусок пластилина.

– Ого-го, мои милые проснулись! – произнес он и сделал низкий поклон, словно актер. – Благодарю! Всегда рад доставить вам радость!

– Как ваша голова, Юрий Семенович? – спросила Оленька.

– Моя голова уже почти готова. С самого утра я поднялся на верхний этаж в мастерскую, приготовил для нее чашечку и отличного мраморного гипса. Вот она - моя работа, – он указал рукой в комнату, – загляните, последние штрихи делаю.

Оленька засмеялась:

– Я не про эту голову спрашивала, а про вашу! Как она после вчерашнего?

– А-а-а... - отец понял и прикрыл лоб рукой. – Ты про это... Думает душа моя, требует ремонта...

– И немедленного ремонта! – добавил я.

– Я вам покажу, что такое "ремонт"! – Оленька размахнулась пальцем. – Вы забыли, что сегодня идем к маме? Вы должны выглядеть свежими и безупречными!

– Да, дорогая, – объяснил отец и похлопал себя по груди, – огурчик может быть соленым, полусоленым... или еще хуже - как его...

– Вялым, – напомнил я.

– Именно так, Оленька, вялым. Его нужно оживить, тогда он обязательно станет блестящим.

В голосе Оленьки прозвучали приказные нотки:

– В общем-то, ребята! Вы должны быть свежими и без посторонней помощи предстать перед моей любимой мамой! Понятно?!

– Но: все же: – отец умоляюще протянул руку и показал пальцами точную дозу стакана - сто пятьдесят граммов.

– Юрий Семенович!!!

– Милый, – вмешался я, – кажется, ты слишком...

– Слишком что?! – она удивленно посмотрела на меня. – Ну-ка, рассказывай!

– Я имел в виду, что ты слишком подавляешь мужские желания и стремления, которые женщина не всегда способна понять.

– Если вы настоящий мужчина, то проявите самообладание и потерпите! Возможно, у мамы есть что-нибудь интересное! – и Оленька сделала звуковой эффект щелчка по горлу.

– Ладно-ладно, дорогие мои, давайте обойдемся без ссор. – отец просил. – Этот вопрос уже ясен, не нужно его обострять. А как насчет другой проблемы? Будем рассматривать ее?

– Конечно будем! – ответила она. – Обязательно!

Мне показалось, что ее ответ был несколько неискренним.

– Пожалуйста, заходите!

В комнате отца всегда царила атмосфера художественного беспорядка.

На столе, диване, шкафу и подоконнике разбросаны различные наброски, эскизы на больших листах бумаги или просто на отдельных листках.

Тюбики с красками разных цветов были раскиданы около мольберта, на котором висел полузаконченный осенний пейзаж.

На фанерных подставках стояли обнаженные пластилиновые фигурки людей: бегущих, сидящих, лежащих и обнимающих друг друга.

Кусочки пластилина были приклеены к спинкам стульев, дверцам шкафа и зеркалу – в зависимости от того, где скульптор-художник в данный момент работал со своим материалом.

– Прошу! – и отец указал нам на большой бюст.

– Кутузов... – сразу догадалась Оленька и подошла очень близко к фельдмаршалу.

– Это он! – ответил отец, при этом произнося поэтические строки, адресованные великому бюсту. – "Барклай де Толли больше не нужен! Пришел Кутузов, чтобы победить французов!".

Оленька медленно обошла бюст, внимательно рассматривая его губы, закрытое ухо и орден на груди.

– Вы Ларионовы такие загадочные... и сын, и отец, – сказала она. – Всегда я спрашиваю вас:

"Костик, что ты пишешь? Юрий Семенович, что у вас нового?" Но вы всегда молчите или отвечаете "потом".

– И правильно, моя дорогая! – заметил отец. – Зачем рассказывать о том, что еще не закончено, не написано, не создано? Но теперь ты сразу поняла суть бюста!

– А мне все равно непонятны и суть и правда, – сказал я.

– Спрашивайте, мой сын! Мы ответим!

– Зачем французскому посольству наш Кутузов?

– Я думаю, что они хотят видеть своих победителей в лицо! И Кутузов будет стоять прямо у входа, словно сразу говоря французскому посла: "Помнишь, мой друг, как я однажды нанес тебе удар и обложил грязью?".

– Юрий Семенович! – вскрикнула Оленька.

– Ну что "Юрий Семенович"? Это, милая моя, известная цитата! Лев Толстой "Война и мир"! Последняя страница последнего тома! Можешь проверить!

– Обязательно, – улыбнулась Оленька. – Я проверю, как только приму душ! Чур, я первая в очереди! Чур первая! – и она улетела прочь от нас и от бюста Кутузова.

– Боже мой!!! – мы в один голос закричали. – Но не торопись, мы подождем!!! – и тут же замерли, прислушиваясь.

Как только ванная комната была затоплена, отец и я тихонько ушли на кухню. Наши руки с нетерпением распахнули дверцу холодильника... наконец-то: Стараясь не издавать лишних звуков, мы осторожно извлекли почти полную бутылку армянского коньяка, тарелку с остатками закуски и осторожно сели за стол. Я быстро налил по 150 миллилитров и тихо произнес: "Ну что, пойдем еще раз?" - "А во сколько интересно была первая?" - серьезно спросил отец. "В пять утра. Я тогда сразу отправился за компьютером." - "Ах да, точно, а я сразу начал лепить Кутузова. Весь вечер работали." - и он поднял палец вверх. "Допинг, мой мальчик... это не есть хорошо: Правда, Ольга права: нужно перебороть себя и выдержать: но... вчерашний ОБОЗНАЧЕННЫЙ ДЕНЬ нам чуть-чуть позволяет усугубить положение: " - "И я об этом думаю." - "Тогда будем живы, сынок." - Я решительно кивнул и едва заметно коснулся его стакана. Мы выпили все сразу... Все закуски на праздничном столе были украшены заботливыми руками моей будущей тещи: двумя бутылками водки "Золотой Орел", бутылкой игристого вина, тремя бутылками вина из Крыма и большим графином кваса. Помимо алкоголя, поражала также разнообразие закусок: красная икра, лосось, сыр, колбаса "Горьковская", шпроты, сельдь, четыре разных салата, нарезанные овощи, свиные и говяжьи холодцы, под шубой маринованные грибы с морковью - глаза просто разбегались. Нас пятеро - я, отец, Ольга, ее сестра Наташа и мама Тамара Петровна - сидели в просторной комнате.

Тамара Петровна была женщиной с чрезмерно яркими эмоциями, импульсивной и склонной к многословию. Всегда стремилась доходить до сути вещей и страдала от того, что забывала свои предыдущие разговоры и постоянно повторялась, когда мы приезжали к ней снова. Сначала нам было сложно привыкнуть к таким нагрузкам, но через несколько месяцев мой отец и я начали спокойно относиться к этой особенности Тамары Петровны. Живя без мужа в тихой трехкомнатной квартире, она постоянно видела только свою молчаливую дочь Наталью и часто не имела возможности выразить свои чувства и мысли. Поэтому наше присутствие в ее доме на "Планерной" всегда радовало Тамару Петровну - она находила у нас благодарных слушателей и собеседников.

Моя мама имела полное, округлое телосложение и носила широкое платье голубого цвета, напоминающее волны. Вверху справа на ее груди была закреплена декоративная ракушка бледного оттенка. Она всегда укладывала свои русые волосы в старинном стиле - в большой и круглый пучок, и любила щедро наносить пудру, чтобы приукрасить глаза и губы.

Наши бокалы и рюмки зазвенели при столкновении, и мы все выпили: отец и я - водку, Оленька - "Арбатское", а Наталья с Тамарой Петровной предпочитали шампанское.

Тамара Петровна сказала:

- Дорогие мои, прошу вас больше подавать салаты! Если что-то останется - отправлю все на помойку!

Отец поперхнулся и начал кашлять. Я быстро помог несчастному и несколько раз постучал ему по спине.

- Мамочка, - заметила Оленька с небольшим укором, но тут же улыбнулась, чтобы не обидеть Тамару Петровну, - ты уже говорила об этом две недели назад, дорогая.

– О, действительно? – мама была очень удивлена. – Это не проблема, можно повторить ещё раз! Я имею в виду, что остатки салатов, которые лежали в холодильнике, являются вредными для организма: они окисляются и могут вызывать раковые образования! Мы с Наташей... – она не успела закончить.

– ...заботимся о своем здоровье и не употребляем остатки салатов, – добавила Оленька спокойно и шутливо.

– Конечно, – кивнула Тамара Петровна. – И не только остатки салатов!

Отец подхватил тему:

– Это на самом деле жестокий закон всех ресторанов. Все оставшиеся салаты тоже выбрасываются, а на следующее утро готовятся абсолютно свежие для гостей. В мои студенческие годы я работал на кухне, в отделении холодных закусок. Ужасно много увидел! И самое интересное...

– Папа, – перебил я его. – Ты уже рассказывал об этом две недели назад...

– Я знаю, сынок, – спокойно ответил он. – Как джентльмен, я должен поддержать МАМУ.

Мама засмеялась, хлопнула в ладоши и сказала довольная:

– Вы такой милый, Юрий Семёныч! Вы всегда вовремя! Вы всегда меня понимаете!

Отец сделал глубокий поклон в сторону Тамары Петровны, не упуская возможности продемонстрировать свои актерские способности, и спросил:

– А как дела у наших киргизских братьев? Они благодарны вам?

– Конечно! Ведь каждый день я выношу все остатки в чистых пакетах из целлофана и не только остатки салатов – у меня ещё много другого остается – и аккуратно ставлю рядом с мусорными контейнерами!

– Ма-моч-ка-а-а, – пропела Оленька и почему-то недовольно посмотрела на отца.

Наталья молчаливо фыркнула и начала есть грибочки вилкой.

Отец – подогретый водкой и на пике своего задора – шутил и безжалостно использовал забывчивость Тамары Петровны:

– За такую пищу, скажу я вам, братья киргизы должны трудиться и трудиться.

– Конечно! – ответила Тамара Петровна. – Два месяца назад бесплатно установили новый санитарный прибор!

– Вот люди, способные бесплатно установить санитарный прибор!

– Мамочка, – вмешалась Оленька, – Юрий Семёныч отлично знает о санитарных приборах. Может быть, о чем-то другом?

– Подожди, доченька, не все так просто как с этим санитарным прибором! – возмутилась мама. – Вот у меня в квартире работает жена одного киргизского дворника, а раньше была другая работница, которая когда-то украла серебряную ложку с вилкой! А у меня помимо ложек с вилками есть еще много ценных предметов!

– Ну что вы говорите?! Например!

– Пожалуйста, начнем с небольшого шкафчика...

– Мамочка, все сидящие здесь уже давно знают о твоих шкафчиках, – и Оленька вновь посмотрела на отца.

– Действительно известно?. . – удивилась Тамара Петровна. – Вот я теперь следлю за новой киргизской женщиной, недавно установила скрытые камеры, они называются видеозаписью! Их я поставила на кухне, в прихожей и в комнатах! Доверяй, но проверяй!

– Это же высший класс, Тамара Петровна! – заметил отец. – Видеозапись! О-го-го, это стоит дорого!

– Не так уж и дорого... – пояснила Оленька.