Легенды о леди Эвелине. Часть 5

– Матушка, я не ропщу на судьбу, и несу наказание перед Богом, людьми и собственным мужем! Смотрите, это не замок, а тюрьма, где меня содержат – по приказу мужа! Да, целых пять бесконечных лет, полных мучений и унижений, проведённых в изгнании. Пять лет унизительных публичных наказаний – каждый месяц, по приказу мужа. Видите внизу вон ту деревянную кобылу? Муж видел такие в Польше и приказал плотникам сделать ее специально для меня! (Кобылы для порки не типичны для Англии того времени, а в Польше не было ни одной барской усадьбы без такого приспособления – прим. переводчика)

Матушка Изольда слушала печальный рассказ падшей женщины и видела, что никакого раскаяния та не испытывает. Ее бледное лицо было поднято навстречу ветру, а взгляд – устремлен в промозглую даль, к горизонту, туда, где был возлюбленный.

Небо хмурилось: темные тучи повисли над замком так низко, что казалось, их можно достать рукой. Раздался гром, и капли дождя пролили слезы над участью несчастной женщины.

– Да жив твой сэр Гилфорд, – заговорщески подмигнула матушка Изольда. – Господь услышал твои молитвы! Он служит в Нормандии и завоевал там не только славу, но и состояние!

– Спасибо, матушка! – Она встретила новость с тихой радостью и возблагодарила Господа за милость Его.

– О вашем строгом воспитании ходят слухи по всей Англии! – Матушка Изольда отдала должное мастерству замкового повара. – Очень неплохой пирог! – Что просто так мокнуть? Пойдем вниз, выпьем пива, – леди Эвелина потянула матушку Изольду за собой. – Только там – никому не слова! И стены имеют уши!

Глаза женщины светились радостью.

– Пиво это хорошо, – Матушка Изольда перекрестилась и прошептала короткую молитву, – а пирог с мясом будет?

– А как же! – Леди Эвелина с трудом удерживалась от дальнейших расспросов. – Чего я только не наслушалась за эти годы! Одни говорят, что мой любовник уже никогда не вернётся, другие же считают, что я давно сошла с ума от любви! Глупые люди, да я знаю всё, что говорят обо мне, меня это не волнует, и тем более, никак не затрагивает моего израненного сердца! А что касается публичного наказания, так мне не привыкать!

В последних словах несчастной женщины не было никакой бравады: с детства леди Эвелина очень хорошо знакома с розгами.

За кружкой темного эля женщины стали говорить обо всём понемногу. Эвелина рассказывала о печальном детстве и строгом отце. Матушка По – секрету спросила, не занималась ли леди Эвелина плотскими радостями женщиной?

– Конечно же, нет! Впрочем, я один раз была близка с собакой!

– Последнее заявление заставило матушку отложить пирог, отставить в сторону пиво и вновь взяться за четки. "Боже мой, – думала она, привычно твердя молитвы, – кто бы мог подумать?" Мысль о том, что эта красивая женщина была близка с собакой, не давала матушке покоя.

– Молись вместе со мной, потребовала она, и женщины трижды прочитали "Каюсь". А теперь, голос матушки стал ласковым и сладким как мед, я хочу изгнать беса из твоего тела!

– Что для этого надо? – Эвелина еще не понимала, чего хочет от нее исповедница. – Как говорил апостол Павел: "Бог верен, а всяк человек лжив" (Римлянам 3: 4).

– Пойдем в твою комнату и там продолжим! Главное, это запереться изнутри на засов! Ох, грехи мои тяжкие!

Обитель леди Эвелины мало, чем отличалась от тюремной камеры, но матушку Изольду это ничуть не смутило.

– Раздевайся, – приказала она, – надо посмотреть, не оставил ли Лукавый знаков на твоем грешном теле!

– Пожалуйста! – Леди Эвелина почувствовала, что руки матушки добрались до набухших сосков, – только знаки на моем теле оставляет не враг рода человеческого, а плетка!

– Да уж, – монашка провела пальцем по рубцам, пересекавшим ягодицы, – попало тебе крепко! А теперь скажи мне, тебе нравится, когда мужчина целует тебя... туда?

– Откуда мне знать! – вздохнула узница. – Ни муж, ни любовники меня туда ни разу не целовали! У покойного Фанге, язык был шершавый и влажный!

– А как же:

– Ну: – Очередной вопрос матушки заставил леди покраснеть. – Он замечательно умел вылизывать!

– Ну, по сравнению с изменой мужу, это не такой уж и большой грех, хотя в ветхозаветные времена за него карали лютой смертью! – Матушка Изольда притянула женщину к себе и поцеловала в шею. – Главное запереть дверь изнутри на засов!

Убедившись, что замковые слуги им не будут мешать, матушка приступила к обряду изгнания дьявола. Для начала она зажгла несколько свечей и принялась изучать все уголки нежного тела прекрасной Эвелины.

"Вот уж не думала, что изгнание дьявола может быть таким приятным! – Эвелина почувствовала, как матушка втирает в нее церковное масло. Нежные прикосновения никак не давали узнице сосредоточиться: хотелось думать не о спасении души, а плотских удовольствиях.

"Сэр Гилфорд Уэст вряд ли посчитает это изменой! – леди Эвелина подумала, что еще немного и она не сможет устоять. – Столько лет я не знала никаких других ласк, кроме укусов страшной плетки! Косточки Фанге давно сгнили!"

Обряд экзорцизма в исполнении матушки Изольды был для узницы чем – то совершенно новым, сладким и очень грешным. Никогда до этого леди не испытывала подобных ощущений.

– Подожди немного, – прошептала матушка, – теперь и я разденусь, чтобы легче очистить твое тело от грехов, и облегчить хоть немного страдания грешной души?

"А интересно, – думала леди Эвелина, – чью душу она имела в виду, свою или мою?".

Монахиня потрясла заключенную: под бесформенной рясой скрывалось крепкое ухоженное тело, не растравившее за годы постов и молитв природной привлекательности. Низ живота был гладко выбрит, а груди упругие и тяжелые.

"А ведь она не раз рожала, – подумала Эвелина, разглядывая матушку, – а как же обеты безбрачия?"

– Какие прекрасные груди, – промурлыкала матушка, любуясь прекрасным телом узницы, – твой муж лишил себя такого сосуда блаженства:

– Изыди Сатана! – Тут же матушка принялась целовать и щекотать их. Соски набухли и затвердели, а леди Эвелина почувствовала приятное тепло между своих стройных ног. А Матушка Изольда, казалось, сразу узнала об этом. Она целовала женщину всё ниже и ниже, пока голова не оказалась на уровне живота. Каждый следующий поцелуй становился всё более страстным, разогревая соскучившееся по ласке тело.

– Не волнуйся, все будет хорошо! Сейчас я выгоню беса из лохматой лощины! – проворный язык матушки начал приятно щекотать между ног.

– Боже мой! – леди Эвелина раздвинула их как можно шире, чтобы Матушка Изольда могла делать всё, что пожелает.

– Ох! Ах! – леди Эвелина застонала, когда матушка поцеловала маленькую горошинку, а потом принялась нежно водила языком вдоль повлажневшей лощины.

Наступил момент, когда леди Эвелина не могла больше терпеть, выгнулась дугой, вздрогнула и, казалось, взлетела над постелью!

– Ну вот, – матушка оторвалась от тела Эвелины, – похоже, я выгнала беса из твоего грешного тела!

Клубок тел распался.

– А теперь твоя очередь, моя сладкая грешница! – голос матушки Изольды стал сладким, как мед.

Леди, забыв про всякий стыд, начала делать тоже самое. До самой смерти она не забудет, насколько сладкой была матушка Изольда.

Впрочем, минутная слабость с монашкой не смогла заставить пленницу забыть мужчин возлюбленного.

– Что делать, мой отец тот год скончалась мать, и граф, раздосадованный тем, что она не родила ему сына, поклялся в том.

– Род Брисбернов древний, честный, уважаемый, хотя, быть может, и пришел в упадок за последнее время!

– Да уж, твой папочка, мир его праху, был весьма строгим родителем. Я хорошо его знала, – глаза монашки стали вдруг мечтательными, как у молодой жены в первые дни после свадьбы, – щедро жертвовал на нужды нашей тихой обители! На вот, возьми, эту волшебную воду делает нам аптекарь Авраам. Когда закончится, и сама можешь сделать. Рецепт прилагается!

"Способ изготовления ландышевой воды, – Прочитала Эллин, – взять горсть ландышевого цвету, настоять в кувшине белого вина, процедить и принимать по чайной ложке один раз или два, по мере надобности. Возвращает речь косноязычным, исцеляет подагру, унимает сердечную боль и укрепляет память. Полезен и больным, и здоровым, мужчинам, равно как и женщинам". Ниже рукою матушке Изольды была сделана приписка: "Помогает также при вывихах и после порки (втирать) и коликах (пить по столовой ложке

каждый час) ".

– Спасибо матушка! – леди с трудом подавила счастливую улыбку. – Ваша весточка о сэре Гилфорде лучшее лекарство!

– Господи, – матушка перекрестилась, – прости меня, грешную! Но вот, почитай!

Монахиня протянула женщине потрепанную книгу в кожаном переплете. "Gesta beati Benedict!"*. (Деяния блаженного Бенедикта (лат. ) – прим. перев). Она укрепит твой дух и поставит тебя на пусть раскаяния! – Deus vobiscum! С вами господь (лат. ) – Благословила узницу матушка Изольда на прощание.

Проводив матушку Изольду, леди Эвелина раскрыла подаренную матушкой книгу, но буквы прыгали, а мысли никак не хотели перестроиться на благочестивый лад. Страдалица давно поняла, что молить мужа о снисхождении напрасно, и покорилась своей судьбе. Пока сердце господина оставалось закрытым для неё, она не могла ни молить его о прощении, ни даже уверить себя в том, что должна быть за что – то прощена.

** Глава восьмая. Побег

Шли месяцы, и плеть палача все меньше казалась ей орудием наказания – по приказу мужа, а больше – испытанием – испытанием на прочность любви к сэру Гилфорду Уэсту.

И в воспоминаниях этих черпала она новые силы мужественно переносить ежемесячное наказание на кобыле.

Единственной надеждой было, что сэр Гилфорд остался в живых – и однажды придёт за ней. Но переносить экзекуции было всё так же тяжело. Тюремщик и стражники не проявляли к ней никакой жалости!

"Наш долг – жестоко наказывать! – во исполнение приказа лорда!" Считали они, обсуждая поведение леди Эвелины во время последней порки.

Ритуал, ставший за пять лет традицией, был неизменным. Хлестал ли по камню дождь, сыпался ли снег или в первый день нового месяца было солнечно, узницу неизменно выводили во двор замка, заставляли раздеться донага и растянуться на кобыле, потемневший от непогоды. Мужчинам никогда не надоедало глазеть на то, как секут жену их господина. Было ли это ветреным весенним днём, средь пыльного летнего жара, в тусклой осенней сырости или скованной морозом зимой.

Лучники, охранявшие пленницу, менялись каждые три месяца. Стоит ли говорить, какой популярностью пользовалось теперь назначение в этот отдалённый замок. Капитану каждой смены полагалось проводить порку собственноручно. Все они были разными. Некоторые – молчаливыми и жестокими, другие – казались сочувствующими ей, хотя от этого удары их не становились более слабыми. Одним нравилось оскорблять её, называя распутницей и бесстыжей шлюхой. Другие развлекались тем, что приказывали после порки окатить морской водой, и соль нещадно жгла свежие рубцы.

Она сносила любые оскорбления со всем достоинством, которое только могла в себе найти. И терпела немыслимые страдания, чтобы сохранить любовь внутри себя.

Новые страницы "Летописи наказаний" заполнялись красивым мелким почерком Эвелины. Но все записи в дневнике были схожи в одном – в конце каждой была фраза: ": претерпела ради тебя, моя любовь".

"Когда вернётся возлюбленный, – думала Эвелина, – я отдам ему дневник, и он послужит залогом нашей любви!"

Сейчас она медленно шла по крепостной стене, наслаждаясь прохладным ночным ветерком и запахом песчаных дюн. В этом месяце исполнялось пять лет с того страшного дня, когда она была разлучена с любимым. И столько же времени провела она вдали от своего мужа, когда тот уезжал в поход.

Она в последний раз глянула на неспокойное море и вернулась в свою комнату, а чуть позже в двери повернулся ключ.

Утром она искупалась в корыте и читала Библию, спокойно ожидая, когда за ней придут. Ожидание затягивалось. Через несколько часов внимание привлёк необычный шум – стук копыт во дворе.

– Кого это принесло? – Разбираемая любопытством, высунулась она в окно и увидела, что прибыл какой – то рыцарь с отрядом солдат.

Гости в замке были явлением довольно необычным. Правда, время от времени путешественники останавливались здесь, чтобы дать отдых лошадям, и им всегда оказывался радушный приём.

"Сомнений нет, путники не упустят случая и захотят присутствовать при порке, – Эвелина печально вздохнула, – пусть смотрят!"

Женщину давно уже не беспокоило, кто присутствует при порке. К удивлению, в полдень, когда пришло время идти во двор за порцией мучений, тюремщик не появился на пороге.

– Ну, госпожа, – вместо конвоя во двор пришла служанка и принесла вместе с обедом последние новости, – проезжий рыцарь испросил дозволения лично выпороть вас! А так как оказался он отличным малым, да и французское вино из его запасов совершенно расположившим к себе тюремщиков, то главный надзиратель, поразмыслив, согласился оказать гостю такую честь – но предложил сначала отобедать! Так что ждите!

Через час женщина вернулась и сообщила о новой задержке с экзекуцией.

– Чего творится в замке! – изумлённо выпалила служанка. – Сэр рыцарь послал своих людей в лес, отдав приказ нарезать свежих ивовых ветвей! Длинною с ваш рост!

Эвелина ощутила, как при этом известии по телу пробежала дрожь. После покойного отца, единственным, кто когда – либо сёк подобным инструментом, был сэр Гилфорд Уэст!

"Неужели Господь простил меня, и услышал мои молитвы?" – Она посмотрела в окно и увидела, что отяжелевшие после сытного обеда солдаты уже развалились на солнышке, ожидая, когда узницу выведут во двор.

Она почувствовала в животе странный, необъяснимый трепет.

– Нет! – Рассердилась Эвелина сама на себя. – Не надо быть такой глупой – и немедленно успокоиться! Ива наверняка был простое совпадение, не имеющее никакого значения!

Но вот незадача – несмотря на все попытки успокоиться, остаться рассудительной и не питать напрасных надежд – дело кончилось тем, что она крепко – накрепко убедила себя – этот рыцарь послан к ней сэр Гилфордом Уэстом, а изготовление розог – сигнал!

Она не находила себе места, не могла ни читать, ни молиться, как делала обычно, и к тому времени, когда за ней пришли, впала в состоянии какого – то лихорадочного возбуждения.

– Укрепи меня, Господи! – Пошатываясь, спустилась она в сопровождении стражников по винтовой лестнице и вышла наружу, на залитый ярким солнцем двор.

Собравшаяся сегодня толпа была больше чем обычно, из – за разлетевшихся слухов о приезде незнакомого рыцаря и странных распоряжениях.

Как обычно, подошла она к кобыле и стояла там, изо всех сил стараясь скрыть охватившее нервное беспокойство.

Чуть позже из своих покоев вместе с одетым в кольчугу рыцарем появился тюремщик. Они вышли из тени на солнце и остановились позади Эвелины. Лицо гостя было скрыто шлемом, а в руках – топорщились длинные толстые ивовые прутья.

– Так вот, значит, какая Вы, леди – изменница, – отчётливо произнёс рыцарь.

Стоило ему заговорить, она мгновенно узнала голос – и чуть не потеряла сознание. После пяти долгих лет, после бессчётных жестоких наказаний, перенесённых ради него, после всех этих мучений возлюбленный был здесь.

"Господь услышал мои молитвы!" – Ей потребовалось неимоверное усилие воли, чтобы не повернуться и не упасть к его ногам.

– Я верна тому, кто любит меня, сэр! – Дрожа от охвативших чувств, тихо ответила она.

Стражники стояли вокруг, и толкали друг друга локтями, недовольные тем, что наказание вот уже который раз откладывалось. Заключались пари, сможет ли рыцарь выбить из Эвелины хотя бы один крик или нет.

– Вот как? Значит, даже после этих пяти лет Вы ничуть не раскаялись в грехе, который совершили? Предав Вашего мужа и Вашу веру? – Знакомый голос набатом звучал из – под шлема.

"Боже, как его тон неподдельно суров, – ноги Эвелины задрожали от нехорошего предчувствия. – Не удивительно, если б он тоже отвернулся от меня за время своего отсутствия. И приехал сейчас только затем, чтобы выпороть – и излечить таким образом, от любви к нему. Нашел себе в Нормандии молоденькую пастушку!"Что ж, если это так, завтра же сброшусь со стены! А сейчас нужно говорить с ним!"

– Каждый вечер я молю Господа нашего о прощении за грехи мои, сэр! – Отвечая, она очень осторожно подбирала слова. – А в отношении земного господина – женщина должна следовать велению своего сердца!

– Вижу, нет у Вас никакого чувства супружеского долга или чести. Да неужто не стыдитесь Вы разврата в лесу с похотливым любовником? Или: Господи прости, уж не гордитесь ли Вы этим? Разве не придали Вам наказания ни капли смирения?

– Стыдиться мне нечего, сэр, ибо я – не шлюха, я любила и люблю! – Упрёк в распутстве больно ужалил её, но она не дрогнула и, собрав остатки сил, гордо продолжила. – Любовь – не разменная монета. Это блудницы верны тем, кто платит деньгами. А я останусь, верна только тому, кто платит мне своей любовью!

Открытый вызов и дерзкие слова были встречены возмущённым гулом толпы.

– Значит, Вы продолжаете упорствовать? Посмотрим, останешься ли ты верна своему любовнику, леди – развратница, когда розга начнёт обрабатывать твои телеса. Снимите платье!

– Пусть ваши солдаты не хватают меня своими грязными лапами! – Она разделась и встала перед ним совершенно обнажённой, сохраняю осанку аристократки.

"Если ему надо получить доказательство моей любви, пусть порет меня, словно шлюху! Может так, он поймет, что лишь ради него я терпела унижения и боль все эти годы!

Во взоре ее не было растерянности, и щеки не побледнели от страха перед такой ужасной и близкой

расправой, напротив – сознание, что теперь она сама госпожа своей судьбы, вызвало яркий румянец на смуглом лице и придало блеск глазам.

– Располагайся на кобыле, – холодно приказал рыцарь, по – прежнему не выказывая никаких признаков того, что одобряет поведение узницы.

Она глубоко вздохнула и подалась вперёд. Привычно легла животом на гладкое дерево, свесила вниз руки и ноги, предлагая выставленные ягодицы ему – своему рыцарю. Обычно она была твёрда как скала, но сегодня – сегодня руки и ноги дрожали, как у маленькой девочки, пойманной отцом на воровстве сухих фруктов из кухни.

И будто не было этих пяти лет, и словно они вернулись назад, в испещрённый солнечными пятнами лес, и опять он был позади неё. С розгой. Ничего больше не существовало для неё. Обернувшись, она увидела, как он поднял прут над покорными, трепещущими ягодицами.

Он без предупреждения хлестнул её. Эвелина резко вскинула голову – и закричала, не сумев сдержать чувств! Пять лет наказаний в один миг стёрлись из памяти. Боль была так же свежа, как в тот далекий первый раз – под сенью ивы.

– АЙ! – женщина не смогла сдержать крика. Толпа изумлённо вздохнула. Леди – гордячка всегда была так сдержанна, так терпелива, полна достоинства. Они ждали целую вечность, мечтая увидеть узницу сломленной, а не верили теперь своему счастью. Впрочем, проигравшие пари теперь мечтали лишь об одном: чтобы леди получила как можно больше мучений, раз уж они потеряли свои деньги.

Розга взлетела ещё, и тело несчастной, казалось, задрожало – всё целиком, когда она приняла удар, жадно вбирая его в себя. Не было других ощущений, способных сравниться со жгучей болью от розги на ягодицах.

Свежий прут переломился, и рыцарю пришлось выбрать новый. Снова свист и снова боль, вернувший леди к жизни! После пяти долгих лет Эвелина снова жила, и нерушимая броня воли рухнула, словно песочный замок под ударом волны. Толпа никогда не слышала, чтобы она так кричала или корчилась раньше. Казалось, она утратила всякий стыд. Нет чтобы скрывать свои страдания, таить их внутри себя, как делала всегда, так она ж, напротив, демонстрировала каждому, кто видел её, полный эффект каждого удара. Будто стремилась показать всем, что делает с ней розга.

– Ну, браток, порядок, – Один из стражников, глядя на неё во все глаза, подтолкнул соседа локтем и подмигнул, – после такого она наверняка кинется молить мужа о прощении".

А ей было всё равно. "Какое там унижение, – в голове Эвелины все перемешалось, – всё, чем я живу сейчас, были его удары, такие же беспощадные, как если бы перед ним стояла приговорённая к наказанию шлюха!" Он жестоко сёк, и розга несла нестерпимую боль, и ягодицы заалели так же яростно, как у любой женщины во время порки.

– УАУ!!! – Эвелина дернулась, насколько позволяла кобыла. Слёзы хлынули из глаз, и она начала рыдать, окончательно сдавшись, но розга продолжала безжалостно свистеть, отсчитывая удар за ударом. А толпа, что так долго расходилась с недовольным бурчанием, разочарованная самообладанием, ликовала при каждом крике.

Ни один из свидетелей порки никогда не забыл этого зрелища. Как сломалась Эвелина, и с какой радостью покорилась она рыцарю, без остатка отдавшись боли, и как непрерывно кричала она, пока не был нанесён последний, тридцать первый удар.

Справедливости ради надо заметить, и было так всегда, что женщина может быть выпорота одним мужчиной – и ощутить единственно боль, и ту же самую женщину может выпороть другой мужчина, и испытает она при этом только любовь к нему. Она долго оставалась лежать, обратив исполосованные ягодицы к небу, всем на показ, и толпа наслаждалась позором.

И вдруг Эвелина почувствовала, что намокает между ног. Вдруг стало хорошо – хорошо. Но не восторг – тихая радость и спокойствие. Через некоторое время сэр Гилфорд Уэст приказал ей подняться и поблагодарить его – на коленях. Он протянул ей розгу для поцелуя, и она прижалась к колючим прутьям трясущимися губами.

– Возьмите розгу с собой, в Вашу комнату. – Приказал он. – Пусть будет она Вам подарком на память о сегодняшнем наказании"!

Она медленно шла по двору с розгой в руках, и толпа радостно гудела, на все лады, обсуждая увиденное.

– Плакали наши денежки! – вздыхали проигравшие.

– Ура нашему гостю! – Радовались выигравшие.

Впрочем, Эвелина даже не замечала криков в толпе.

Поднявшись в комнату, она взяла Библию, пала на колени и принялась молиться. Открыв, наконец, глаза, сквозь слёзы она вдруг заметила обернутую вокруг розги записку.

"Соберите Ваши вещи. Будьте готовы выйти в полночь. Бесконечно любящий Вас – сэр Гилфорд Уэст".

Её сердце от радости хотело вырваться из груди. Она схватила сумку и, сложила пожитки: украшения, розгу, книгу наказаний, Библию и крест, принялась ждать.

Бесконечно тянулись часы. Она слышала гремевшее внизу буйное веселье. Сэр Гилфорд привёз много вина и пригласил тюремщика и стражников выпить с ним. Но – пока стража замка лихо опрокидывала кубки с вином – солдаты сэр Гилфорда пили из своих бутылей, наполненных водой.

В полночь тюремщик и стража спали мёртвым сном. Двое солдат сэр Гилфорд Уэста пришли и проводили Эвелину туда, где на внешней стороне крепостной стены свисала верёвочная лестница. Она спустилась, спотыкаясь, и побежала навстречу возлюбленному.

Лодка уже ждала беглецов.

– В Нормандии у меня свой замок, виноградник на южном склоне холма, – сэр Гилфорд рассказывал Эвелине о своих успехах. – Все это я построил на честно заработанные солдатским трудом деньги! Там мы будем счастливы!

– Добро пожаловать на борт! – капитан пропахшего рыбой суденышка был настолько любезен, что предоставил беглецам свою каюту. – Если не помешают морские разбойники, скоро будем дома!

Койка капитана послужила им брачным ложем.

– Я так долго ждал этого момента! – Гилфорд был слишком перевозбужден и был готов к разрядке.

Наконец – то Эвелина была счастлива. Не смотря на опасность погони и нападения морских пиратов, она была вместе с любимым.

– Сильней! Сильней! – молила она. – Еще!

Сумасшедший, невиданной силы оргазм наступил у обоих практически одновременно.

– Давненько меня так не имели! – Она рухнула, растерзанная, со стоном блаженства.

Скрипели старые мачты, в трюме пищали крысы, ни ничто не могло охладить страсти любовников.

– Я слишком долго этого ждала! – Эвелина была на вершине блаженства.

Казалось, все неприятности уже позади.

Много дней и ночей наслаждалась она с возлюбленным тем счастьем, которое надеялась найти в своём браке. Каждый такой день, каждый миг стоил любого из безжалостных ударов плети, стоил тех мучений, которые она перенесла за пять лет. Ради него.

Но, по мере того как проходили неделя за неделей, сэр Гилфорд Уэст стал замечать почти неощутимое остывание взаимной страсти. Необъяснимый оттенок рассеянности в настроении и холодок в отношении к нему.

Она не меньше его боялась, что любовь их может выгореть – как случилось в браке. Но ей казалось, что она не в силах убедить его или себя в важности этого неясного ощущения. И она чуть не плакала от бессилия и невыразимого словами страха.

А потом, однажды утром, она проснулась оттого, что он, приподняв ночную рубашку, целовал ягодицы. Глянув в его горящие глаза, она догадалась, что сэр Гилфорд Уэст прочитал дневник наказаний, и попыталась встать. Но тут взгляд скользнул дальше, и она неподвижно застыла, потрясённая. На подушке лежала свежая розга.

– Я был глупцом, простите меня! Я был недостаточно требователен к Вам! – потерянно бормотал сэр Гилфорд Уэст.

Мне начинает казаться, что меня удерживает какая – то сверхъестественная сила. Прекрасное

создание! – продолжал он, подходя к ней ближе, но с великим почтением. – Так молода, так хороша, обречена, терпеть позор и мучения. Кто может не плакать над тобой? Двадцать лет слезы не

наполняли мои глаза, а теперь я плачу, глядя на тебя. Но этому суждено свершиться, ничто не спасет тебя. Мы с тобой оба – слепые орудия судьбы, неудержимо влекущие нас по предназначенному пути, как два корабля, которые несутся по бурным волнам, а бешеный ветер сталкивает их между собой на общую

погибель. Прости меня, и расстанемся как друзья. Тщетно старался я

поколебать твою решимость, но и сам остаюсь, тверд и непреклонен, как сама несокрушимая судьба.

– О чём Вы, господин мой? – Эвелина непонимающе посмотрела на него

– Пока я не прочёл описания наказаний в Вашей "Летописи", такие подробные, такие обстоятельные – я не понимал правды. Я думал раньше, что годы экзекуций были просто Вашей жертвой ради меня, что Вы хотите забыть их!

– Но: так и есть, господин мой! – поражённо запротестовала она.

"Неужели, он решится? – сердце женщины отчаянно билось. – Ради спасения наших чувств я готова на все!"

– Да, моя дорогая, я внимательно прочел все, но скажите честно, были Вы всего лишь жертвой? – вдруг спросил он.

Она внезапно залилась краской. И отвела глаза, зная, что он прав.

– Посмотрите, – он подвёл к окну, прикрыв ей глаза, и убрал руку, – вот вам мой сюрприз!

Внизу, в центре двора, работники устанавливали деревянную кобылу, копию той, что стояла в тюрьме.

"Нет! – Ноги внезапно отказались держать её. – Это не кобыла, а Троянский конь, пронесённый в крепость!"

Сердце женщины отчаянно билось, готовое выпрыгнуть из груди, она поняла, что перестала лгать самой себе.

– В городе каждый месяц проходит ярмарка, – сэр Гилфорд Уэст произнёс над самым ухом, – я послал туда за целой общиной!

Она выдохнула и обмякла.

– Теперь, моя сладкая, надо раздеться, – тихо приказал он, – полностью!

Эвелина стянула платье и рубашку, а сэр Гилфорд Уэст взял розгу и прикоснулся прутьями к ягодицам своей ненаглядной леди. Свежие ветки укололи кожу, и тело – снова ожило.

– Лизни! – последовал новый приказ.

– Соленая? – Эвелина почувствовала, как колени стали мелко дрожать.

– Клянусь именем господним, – с сегодняшнего дня Вы найдёте во мне самого требовательного из любовников, во всей Нормандии! – прошептал сэр Гилфорд.

– Требуйте от меня всего что захотите. Никогда не щадите меня, господин мой, и я отдам Вам всё, что у меня есть. Это всё, чего я когда – либо хотела! – просто ответила она.

Он крепко прижал к себе, поцеловал, а потом взял за руку – и они пошли вниз по лестнице, к кобыле и толпе.

Надо сказать и о последних днях лорда олиывера Хаксли. Дружда с алкоголем и апннлй Болейн, ордное из жен короля Генриха VIII не довела его до добра.

Удар топора и душа несчастного пьяницы Хакли отправилась в рай.

После казни осужденного герольдмейстер объявил детей и все потомство казненного "подлыми, лишенными дворянства и недостойными носить оружие и участвовать в военных играх, турнирах и присутствовать на придворных собраниях под страхом обнажения и наказания розгами, как людей низкого происхождения, рожденных от ошельмованного судом отца". Конечно, такая церемония, как разжалование рыцарей, производящая сильное впечатление на умы людей, имела на них и благодетельное влияние. Впрочем, подобные церемонии во времена Генрихв VIII происходили регулярно; разжалование и смертная казнь присуждались рыцарям только за самые тяжкие преступления.