Профессиональный риск. Документальная повесть или Эротические повести

Передо мной сидит привлекательный, еще молодой мужчина. Его глаза, слегка близорукие и серо-голубые, внимательно смотрят на меня сквозь очки в тонкой золотой оправе. Он не испытывает нервозности, как большинство других пациентов, которые приходят в этот кабинет за консультацией.

Мне, доктору, не нужна ваша помощь. У меня сложилась хорошая и счастливая жизнь. В ней есть некоторые странности, но по зрелому размышлению – это что-то вроде профессионального заболевания. Помню несколько лет назад я посмотрел хороший французский фильм с Жаком Брелем в главной роли – "Профессиональный риск". Это была история о том, как взрослая школьница обвинила учителя в попытке изнасилования и невинный учитель оказался за решеткой. Мне тоже довелось поработать в школе. Нет, мне повезло - меня не обвиняли в изнасиловании. Но эта работа сильно влияет на психику. Начинаешь смотреть на мир совершенно иными глазами. Я понял, почему у поляков самое страшное проклятие – "Чтоб ты чужих детей учил!". Устал скрывать все это столько лет. Хочется высказаться. Я выбрал вас, доктор, как своего рода священника. Думаю, моя история может быть интересной для кого-то. Она предостережет кого-то и заставит задуматься других: Сейчас я не буду вас отвлекать – прочтите мой рассказ в свободное время. Я специально записал его – чтобы не краснеть и не заикаться при поиске нужного слова. И чтобы вы не косвенно глядели на часы, если моя история покажется вам долгой. А оценивайте стиль не строго. Писал по настроению. Иногда получилось выразительно, иногда – обыденно. Но исправлять не стал: пусть остается таким, каким было написано. Мой посетитель прощается и оставляет тонкую тетрадку без подписи и заглавия.

Я очень хотел открыть ее немедленно, но было неприлично прерывать прием без видимой причины. Вечер наступил, когда я решил прочитать. Усевшись на мой уютный диван, зажег торшер и раскрыл рукопись с аккуратным почерком, практически без исправлений. Мой невидимый собеседник начал свой рассказ: "На исповеди обычно говорят о самых интимных вещах, о том, что искушает нас греховно и одновременно тяжело лежит на душе. О том, что страшно признаться даже самому себе. Психика человека, кажется, устроена таким образом, что мы не найдем покоя, пока не осмелимся раскрыть свои мрачные и стыдные тайны. Удобно полагать, что это дьявол своими интригами и манипуляциями втягивает нас в грех. Но разве жизнь не предоставляет нам изощренную возможность блуждания по божественному проекту? Мы будем вспоминать этот случай неоднократно: с сожалением о упущенном шансе, если мы не сдадимся искушению в тот момент, или с укоризной в своей слабости, если поддадимся ему!"

И вот, наступивший час, когда я решил доверить свою тайну листу бумаги, вновь напомнил мне об одном эпизоде из моей далекой юности. Этот эпизод был случайностью, который имел возможность не произойти вовсе, но который изменил всю мою жизнь. После окончания университета я должен был работать преподавателем математики в какой-то отдаленной деревне под Москвой по распределению на три года. Я прибыл туда за день до первого сентября со своим чемоданом книг и другими необходимыми предметами для быта. Мое настроение было очень печальным. Казалось, что я похоронил самого себя заживо, хотя мне обещали квартиру рядом со школой в этой деревне, а директор колхоза послал за мной на железнодорожную станцию свой служебный УАЗ - вездеход, чтобы проявить особое уважение. В конце августа шел дождь, дороги были размыты, и зеленый "козлик" с трудом двигался по грязной тропе, утаптываясь в грязи до колес. Я ощущал, что отправляюсь в такую глушь, где я буду полностью оторван от внешнего мира.

Через некоторое время утомительной поездки мы достигли центрального поместья сельского хозяйства. Грязь на дороге почти привела меня к состоянию, схожему с морской болезнью, и я, колеблясь, словно пьяный, с трудом вылез из автомобиля. Школа оказалась удивительно приличной, даже хорошей, почти как городская: большое двухэтажное здание из кирпича, чистые и просторные классы с большими окнами, а также спортзал. Коллектив состоял в основном из женщин: помимо меня там был только мужчина - инструктор физкультуры. Неудивительно, что очень скоро я ощутил интересные взгляды женщин-учительниц на себе – среди них были и молодые и привлекательные.

Женское внимание слегка подняло мне настроение, и жизнь перестала казаться безнадежно угрюмой. Показалось, что даже здесь в отдаленности деревенской местности можно получить немного человеческого тепла и как-то выжить в этом новом месте. Возникли надежды на интересные и приятные приключения. Но краткая радость скоро исчезла, когда я увидел предоставленную мне квартиру, которая оказалась всего лишь небольшой комнаткой в мрачном затхлом бараке. Старый деревянный барак до самых окон утонул в земле. По всей его длине тянулся безконечный коридор, запах которого наполнялся кислым ароматом капусты, освещенный всего двумя тусклыми лампочками. В этот коридор ведут двери полтора десятка подобных клеток. Кухня - общая для всех, маленькая, шумная и очень грязная. Естественно, не было никаких удобств: туалет – старый наклонившийся деревянный сарай на заднем дворе, вода – через два блока по колодцу.

Единственное, что помогло мне избежать преждевременного ухода – соседка, учитель географии, которая также была здесь по распределению год назад. Она приехала из Сокола Вологодской области, училась в Московском областном педагогическом институте имени Крупской и получила назначение в Московскую область. Но даже живя в деревне, она не расстроилась - в отличие от меня, для которого уезд из Москвы был как ссылка и трагедия. Оля - так ее звали - без просьбы или подсказки с моей стороны сама взяла на себя все мое хозяйство: стирку белья, уборку квартиры, готовку еды и отопление.

Таким образом, соседство с Олей и ее доброта стали настоящим подарком судьбы для меня. Мне не нужно было ломать голову о том, как жить в таких условиях, которые я из-за своего московского разбалования считал неприемлемыми.

Первые несколько недель сентября пролетели для меня в постоянной работе. Мне поручили проводить 36 часов занятий в неделю: арифметику, алгебру, геометрию и тригонометрию в классах с шестого по десятый. Из-за необычно большого количества разговоров у меня уже на первых же днях пропал голос. Каждый вечер я напряженно работал, не отходя от письменного стола, пиша бесконечные планы уроков. Я уставал до предела, тут же падал на кровать и засыпал, просыпаясь от неприятного звона будильника, который говорил о том, что пора идти на занятия. Университет не научил меня, как нужно вести уроки в школе. Самое трудное было поддерживать дисциплину. Я никогда не думал, что это может стать для меня проблемой. У меня было достаточно знаний, и я считал, что учитель со знаниями легко завоюет авторитет у учеников. А дисциплина сама собой приложится: нельзя же вести себя плохо на уроке уважаемого учителя! То же самое говорилось и в книгах о передовом педагогическом опыте: главное – знания, хорошая подготовка учителя. Если ученики ведут себя плохо – значит, урок неинтересный, а учитель плохо подготовился. Как я готовился к своим первым урокам в первый год! Я продумывал все до мелочей, рассчитывал каждую минуту - сколько времени потрачу на объяснение нового материала, опрос учеников и решение задач. Я читал методическую литературу, изучал психологию, искал интересные исторические факты для оживления сухого математического материала. Я рисовал разноцветные чертежи на доске.

С ужасом я заметил, что дисциплина на моих уроках с каждым часом все хуже. Даже на физкультуре не было так шумно, как в моем классе. Мои попытки сделать занятия интересными не принесли успеха - ученики игнорировали мои слова и скучали на уроках. Их сердца не откликались на мои творческие подходы. Чтобы разбавить скучное времяпровождение, использовались школьные трюки: выстрелы из бумажных трубочек, писк лезвия безопасной бритвы, звук расчески по краю парты. По классу летали записки и бумажные самолетики. Некоторые даже играли в карты прямо на уроке, и я был безмолвен в этой ситуации. Особенно надоедала шестиклассница Ленка, которая делала странные гримасы или подражала моим словам, вызывая хохот всего класса.

Однажды я не выдержал и рассказал о своих проблемах географии Оле. Она сразу же предложила решение: "Не стесняйся, пойди к их родителям. Если Ленка доставляет проблемы, иди к ее матери. Попробуй, это может помочь. В противном случае Ленка будет тебе вечной головной болью."

На следующий день после уроков я отправился не домой, а в конец села, где жила Ленка - моя обидчица. Октябрь только начинался, но на улице было бабье лето. День был сухим и солнечным, но скорее холодным, чем теплым. Я нашел нужный дом и постучал в калитку, хотя дверь была открыта. Из дома вышла Ленка. Она была босиком в коротком стареньком платьице, потерявшем свой первоначальный цвет от множества стирок и заплаток. Я почувствовал ее испуг от моего визита, хотя она пыталась скрыть свое беспокойство. Молча она провела меня в комнату и так же молча застыла передо мной, играя подол юбки дрожащими руками. "Мама дома?" - спросил я. "Да", - тихо ответила Ленка. "Где она?" - продолжил я. "Она во дворе, доит корову". "Позови ее, пожалуйста". Ленка неохотно отправилась в сени, а я остался ждать, когда она приведет маму.

В комнате, под столом, на чисто умытом деревянном полу занимались, играли с какими-то костяшками и деревянными палочками мальчик и девочка лет шести; очевидно, брат сестры Лены. Увлеченные игрой, они не обращали внимания на меня, напевали, пыхтали, ползали по полу на животе и на четвереньках. Пришлось ждать достаточно долго, только через десять минут Ленка привела свою маму и сама тихонько скрылась за занавеской. Мать Лены оказалась крепкой молодой женщиной лет тридцати-пяти. Некрасивая, с румяным погода лицом и грубыми изможденными руками. Я поздоровался, представился и рассказал о цели своего визита. – Пожалуйста, присаживайтесь! Вижу, моя негодница даже не предложила вам присесть. Как она учится у вас?

Я рассказал.

– Да. Математика ей не даётся: Не для женского разума эта наука: Ладно! Корову и без математики подоит! А как она себя ведет? Смирно?

– Вот поэтому у нее и не получается математика, потому что на уроках ваша Лена ведет себя – ужасно! И я подробно рассказал матери обо всех проделках Лены. Я чувствовал, что мой рассказ ей не был новостью, хотя она и пыталась изобразить удивление: Вот негодница, что вытворяет! А дома такая послушная, миленькая! После минутного молчания мать тихо позвала:

– Доченька! Где ты пряталась? Подойди-ка сюда! Ленка застеснялась выйти из-за занавески. – Что это ты делаешь на уроках?! Зачем я отправляю тебя в школу, чтобы ты проказничала? Ленка молчала, глядела на пол, а по её щекам уже текли слезы двумя ручейками. – Рано плачешь! Принеси пруты! Девочка послушно выбежала в прихожую и через несколько секунд вернулась с небольшим пучком длинных березовых палок. Палки были еще мокрыми, но уже связанными в пучок. Очевидно, они готовились заранее, связывались в пучки и хранились в воде, чтобы не потерять гибкость. Чувствовалось, что палки нарезались опытными руками: подходящей длины, ровные, гибкие и шлепающие. В пучке было либо три, либо четыре палки, каждая чуть тоньше мизинца.

– Ну, что ты стоишь как вкопанный? Тебе особого приглашения ждать? Бери розги и ложись. Сейчас я накажу тебя!

Мать поднялась и забрала у дочери розги, а Ленка переместила широкую деревянную скамью от стены к центру комнаты. Затем она спустила свои вылинявшие панталоны до щиколоток, задрала подол платья и легла голым животом на скамью, крепко ухватившись руками за ее деревянные ножки. Мать приблизилась к скамье, сделала широкий размах и с силой опустила розги на белую попку дочери. Гнущиеся прутья громко свистели в воздухе, а затем свист сменился на визг: "А-а-а-ой!" Девочка вскрикнула и ее попка подпрыгнула на скамье, голова запрокинута назад. Ленка закрыла глаза и широко раскрыла рот. Ее лицо было изуродовано и неприятно. На попке, где розги коснулись, уже появились кроваво-красные полосы. Мать медленно наносила болезненные удары и говорила: "Это тебе за хулиганство! Это тебе за неуважение к старшим! Это тебе за ложь! Это тебе за дурацкие выражения!" Розги весело шипели в воздухе, удары следовали один за другим, Ленка вскрикивала и орала все громче. Она задыхалась от плача и слез, пытаясь умолять: "Мама, прости! О-ой, больше так не буду! Мама, это больно! О-ой, прости! Мама, пожалуйста: о-ой! Никогда больше: о-ой! Прости: мамочка: о-ой!" После каждого удара на попке Ленки появлялись новые шрамы. Они начинались ярко-алыми и становились темно-вишневыми, а затем фиолетовыми и синюшными. Из некоторых царапин потекла кровь. Ленка дергалась и извивалась, сжимая пальцы ног. Ее раскрашенная попка прыгала вверх-вниз, вправо-влево, словно танцевала дикий и пылкий танец. Теперь девочка кричала без остановки. Она задыхалась, глотая воздух открытым ртом. Ее лицо, испачканное слезами и соплями, стало жалким. Но ее руки крепко держались за ножки скамьи, и она не делала попыток встать с места своих мучений без разрешения. Младший брат и сестра тихо выскользнули из-под стола и смотрели со всех глаз на то, как мама наказывает свою старшую сестру. Ужасное зрелище привлекло их полное внимание.

– Посмотрите, обратите внимание! – обратилась к ним мама. – И вас также накажу, если будете расти плохими детьми.

Мне стыдно признаться, но я необыкновенно радовался видеть, как Ленку наказывают. Еще вчера я испытывал отвращение к своей профессии, школе и ученикам, которые настойчиво и последовательно выводили меня из себя на уроках. Мечтал бежать из школы и больше не переступать порог класса. Ночами я злобно грыз подушку и проливал слезы от безвыходности ситуации. Но теперь! Теперь только один раз за то, что я увидел наказание Ленки, я был благодарен богу за то, что он сделал меня учителем и отправил меня в этот консервативный городок. Что я чувствовал? Злорадство? Радость от того, что моя маленькая вражда получает заслуженное возмездие? Удовольствие от того, что она расплачивается своей кожей за все неудобства, которые она причинила мне? Все это, конечно, присутствовало в определенной степени, но главное было... сексуальное удовлетворение. Я испытывал такое удовольствие, которое ни одна прекрасная женщина не могла бы дать. За исключением, разумеется, той, которая согласилась бы на то, чтобы я ее наказал. Зрелище наказания было приятнее и более яркое, чем любые нежные и энергичные ласки женщины. Мелодичный звук розги, животный крик наказываемой девочки, униженные мольбы и просьбы извергавшейся из нее нечеловеческой болью, дергающееся голое тело словно в оргазме, ослепительная красота пухлой белой попки, меняющей цвет и форму на глазах – наконец-то кровь. Все эти стимуляторы по отдельности могли доставить фантастическое наслаждение. А что уж говорить о тех чувствах, когда все они действуют вместе! У меня перехватило дыхание, и голос исчез от волнения еще тогда, когда мама приказала Лене принести розгу. Я не мог произнести ни слова, и попытка открыть рот лишь выдала бы возбужденное состояние с помощью стука зубов о зубы. К счастью, разговор был уже закончен, и я мог молчать, сжимая предательски болезненные зубы. Я не думал, что мама будет наказывать Ленку при моем присутствии. Но, очевидно, ей хотелось усилить страдания дочери через стыд. Ведь многие верят, что основной воспитательный эффект телесного наказания обусловлен не болью, а стыдом.

Тринадцатилетняя девочка уже не была неуклюжим, худым ребенком, а почти выросшей девушкой: ее бедра, живот и ягодицы приобрели округлую форму, небольшие грудки выпирали как полушария. Когда она подняла платье высоко вверх, я заметил темные кружки около сосков и острые, напряженные сосочки. Под опущенными трусами проступала густая темная растительность. Это возбудило мой член - он стал большим и горячим от этого соблазнительного зрелища, его наполнила кровь и брюки стали тесными и стискивающими его до боли. Но эта боль была странно приятной. Когда мать начала бить Ленку плеткой, я почувствовал, как краснеют кончики моих ушей. Каждый удар плеткой, каждый визг Лены, каждая новая шрамированная рана на ее заднице производили на меня такое же сладострастное воздействие, как поцелуй или нежное ласковое прикосновение в самом сокровенном месте. Я старался не вставать, чтобы скрыть свою эрекцию и смятения от напряженных толчков возбужденного члена о давящие брюки. Через несколько секунд я достиг пика наслаждения, кончил в трусы горячей спермой и, укусив зубы, попытался подавить сладострастный стон. Раньше я никогда не задумывался о том, что по своим сексуальным предпочтениям я – садист. В детстве я не жестоко обращался с животными и не получал удовольствия от страданий других из-за меня.

Наверное, месяц преподавания так изменил мой внутренний мир? Злобные дети, которые ежедневно изводили меня на уроках, пробудили скрытые где-то в темных уголках моего разума не очень приятные чувства: желание мести, жестокость и злорадство. Позднее, осматривая окружающий мир другими глазами, я обнаружил садистические черты у многих моих коллег – учителей. Они были хорошо скрыты, но не могли укрываться от внимательного взгляда. Видимо, профессия учителя несет риск того, что страдания твоих мучителей - учеников станут для преподавателя самой заветной фантазией и наградой. И я заразился этой профессиональной болезнью.

В тот миг, когда я ощутил непередаваемое удовольствие от того, как мать беспощадно наказывала Ленку прямо перед моими глазами, я почувствовал одновременно приятное и стыдливое чувство. И даже испугался - ведь я обнаружил в себе скрытые садистские наклонности. Позже я прочитал, что "жестокость всегда спит в нас, словно хищник, всегда готовый к прыжку". Разве мне следует радоваться или жалеть о том дне и о том случае, когда зверь жестокости, спящий где-то в закоулках моего подсознания, пробудился и атаковал со всей своей силой и страстью мое волю, фантазии и стремления? Я осознал, что отныне ничто не доставит такого сладостного удовлетворения, как кровавое и жестокое зрелище избиения и страдания любимой женщины. Хищник, попробовавший сырое мясо однажды, будет жаждать его снова и снова. Я, насладившийся неповторимыми по силе и глубине ощущениями от картины телесного наказания, буду жаждать повторить их снова и снова.

В это время, после того как дочери было нанесено тридцать или сорок ударов розгами, мать Ленки слегка утомилась и отложила плети в сторону.

– Владимир Михайлович, – обратилась она ко мне, – а теперь вы сами накажите мою непослушную дочку десятком горячих ударов!

Я не заставил ее просить меня долго, взял уже потрепанные розги в руки и с удовольствием нанес двадцать полноценных ударов. Оказалось, что наказывать самому девочку было еще более приятно, чем лишь наблюдать за поркой со стороны. Телесное наказание подействовало на меня как наркотик. Оно наполнило меня радостью жизни и возбудило мысль о том, что подобные случаи могут повторяться еще множество раз впереди.

– Достаточно на сегодня! Встань! – приказал я Лене, считая последний удар.

Сопливя носом и вытирая слезы с щек, она сползла с лавки, надела трусы, встала передо мной на колени, взяла розги из моих рук, поцеловала их, затем поцеловала мне руку и сквозь слезы прошептала: Благодарю вас, Владимир Михайлович, за урок!" Затем, не поднимаясь с колен, приползла к матери, поцеловала ей руку и поблагодарила: "Спасибо, мама, за наставления!"

Мать Лены провожала меня до калитки: "Теперь Ленка будет очень послушной на ваших занятиях. А если это не поможет, приходите снова, мы добавим ума." Я поблагодарил за строгие воспитательные меры и поспешил домой.

Дома я не мог успокоиться. Воспоминания о порке Лены приятно возбуждали меня и поддерживали продолжительную эрекцию. Не выдержав, я рано погасил свет, воображая каждую деталь событий, где я был зрителем и актером прошедшего дня. Несколько раз я испытал оргазм, трусы стали мокрыми от спермы, но после каждого семяизвержения возбуждение утихало всего на несколько минут, и вскоре после нового воспоминания о наказании тринадцатилетней девушки-девочки мой член вновь поднимался в боевую готовность. Я заснул поздно и проснулся утомленным, с болью в области промежности, словно она выполняла тяжелую физическую работу. Так продолжалось несколько ночей подряд. Я начал себя называть "Великим Мастурбатором", так как только при помощи мастурбации избавлялся от постоянной эрекции, которая возникала при воспоминании о порке Лены. В конце концов яркость этих воспоминаний стала блекнуть, и мне уже не нужно было целые ночи мастурбировать для того чтобы избавиться от постоянной эрекции к утру. Однако мой мозг, уже попробовавший наркотическое опьянение, требовал новой дозы. Мне сильно захотелось кого-то снова наказать. Или увидеть, как кого-то наказывают. Или, в крайнем случае, послушать откровенный рассказ о порке. Ленка на моих уроках действительно стала очень послушной, поэтому было бы несправедливо обратиться к ее матери с жалобой, и я оставил девочку в покое, хотя тайно желал ее снова наказать. "Ладно", - сказал я сам себе, - "подождем, пока она снова ошибется. Не может быть такого, чтобы больше никогда ничего не делала – это не в ее характере". А пока я продолжил вызывать родителей других баловников или сам ходить по домам, если родители не являлись в школу. Как и ожидалось, мое приглашение оставалось без ответа не потому что родители игнорировали замечания учителя, а потому что дети иногда забывали передать мое письмо своим родителям, справедливо полагая, что после визита родителей в школу последует строгое наказание. Что ж, когда я сам приходил к ним домой и их хитрость раскрывалась, строгость наказания только усиливалась.

В процессе общения с родителями, я всегда стремился узнать, применяют ли они физическое воздействие на своих детей. Изначально они отвечали мне неопределенно, стеснялись и избегали прямого ответа. Однако, узнав, что я одобряю использование наказания, они с радостью рассказывали мне, как и за что они дисциплинируют своих неугомонных детей дома. В этой маленькой деревушке царили патриархальные нравы, поэтому родители верили в эффективность физического воздействия для воспитания. Я чувствовал себя приятно, проводя такие разговоры: подробно интересовался всеми деталями и тонкостями процесса и даже предлагал собственные рекомендации по повышению эффективности наказания. Позже, когда я случайно введение "березовой каши" в процессе воспитания детей открыл плюсы этого метода на своих математических уроках, проблемы с дисциплиной полностью исчезли. При помощи родителей и, конечно же, при помощи ремня или розг в их руках, я смог достичь отличной дисциплины на своих уроках: мои ученики стали послушными и дисциплинированными после того, как поняли, что я строг и всегда готов сообщить об их провинности родителям, а те немедленно назначат им "березовую кашу" в качестве лекарства. Мне даже было немного жаль, что на уроках не возникало повода для жалобы на учеников и для обсуждения с родителями преимуществ физического воздействия перед вербальным воспитанием школьников. Беседы с родителями о том, как они наказывают своих подростков, приносили мне определенное удовлетворение. Однако это чувство не было полностью удовлетворено из-за того, что мне так и не удалось самому принять участие в физическом наказании. Наконец, нашедши подходящий момент, когда одна очаровательная девятиклассница, о которой я уже знал, что ее родители используют физическое воздействие, совершила проступок, я подошел к ее отцу, детально описал ее проступок и посоветовал наказать ее немедленно в моем присутствии для усиления воспитательного эффекта.

– Конечно, это возможно! – согласился отец с достоинством. – Эй, Танюша, где ты пропала? Подойди-ка сюда, я буду тебя учить разуму и здравому смыслу! Никто не ответил. – Вот молчит! Притворяется, что не слышит! Я накажу тебя еще строже за это!

Не дожидаясь ответа в этот раз, мы пошли в соседнюю комнату сами, где должна была находиться виновница. Таня сжалась в комок и неподвижно сидела в углу, глядя на нас испуганными глазами как испуганное животное.

– Почему ты не идешь, когда тебя вызывает отец? Делаешь вид, что не слышишь? Я вылечу тебя от глухоты быстро! Сейчас же выбью эту глупость из тебя! Отец потащил сопротивляющуюся Таню из угла на середину комнаты. Девочка упала на колени, обхватила обеими руками отцовые ноги, стала целовать и умолять сквозь слезы:

– Папочка, милый, пожалуйста, только не сейчас! Пусть Владимир Михайлович уйдет! Накажи меня сильнее, строже, только не при нем! – Ах, тебе стыдно? Тебе стыдно перед учителем? А развлекаться на его уроках было тебе не стыдно? Пусть он теперь посмотрит, как я тебя накажу в задницу! Поднимай юбку! Слышишь? Быстро!

– Папочка, не нужно обнажать меня полностью! Прости меня только один раз! Но отец уже не слушал просьб Тани и крепко зажал ее голову между коленей и сам поднял юбку. Я помог ему опустить трусы и наслаждался видом обнаженной задницы Тани несколько секунд. Таня стояла в унизительной позе на четвереньках, полуголая, с высоко поднятой попой. Отец взял ремень, сложил его пополам и начал методично шлепать непослушную дочь. Ремень громко хлопал по обнаженному телу. После каждого удара на коже оставалась широкая розовая или красная полоса. Девочка дергалась, вертела задом, вскрикивала и плакала. Мне было приятно смотреть, как отец наказывает Танину попку, но наказание было не особенно больным: от ремня много шуму, а боли мало. Ленку – шестиклассницу, хотя она была на три года моложе Тани, ее мать наказывала значительно более болезненно. Я предложил Таниному отцу перейти на ветвистую палку уже давно: для такой большой девочки ремень – это слишком слабо. Отец запутался: – Да, возможно... Где их только взять?

– Ну, как дополнение, для хорошей памяти, для хорошей памяти, дайте доченьке несколько замков! Ремень – то она быстро забудет!

Отец перевернул ремень в руке другим образом, чтобы ударить замком, приготовился : и: замок с силой вонзился в горячую, яркокрасную ягодицу. Таня резко подскочила, словно ее облили кипятком, и издала громкий, пронзительный крик. Ей пришлось получить еще девять таких же жестоких ударов. О Боже, как она кричала! Я и представить себе не могла, что она способна на такой сильный крик полный страдания! Действие замка напоминало мощное электрическое ударение. Боже мой, как дергалась девочка каждый раз, когда замок вновь и вновь проникал в ее нежное тело и оставлял за собой большие кровоточащие синяки! Зрелище было незабываемым. Я получила настоящее наслаждение и материал для воспоминаний и фантазий на много дней вперед. Через две недели мне опять повезло: мне удалось поймать с поличным Лену, когда она делала домашнее задание по другому предмету на моем уроке. Я обещала рассказать матери, и девочка сразу же расплакалась. По окончании занятий я пошла домой к своей ученице. Мать занималась во дворе и заметила меня еще на улице: "Что, опять моя непоседа наказывается?" Узнав причину, она приказала дочери: "Лена! иди домой! И готовь веревку – сейчас Владимир Михайлович сам тебя накажет!" Женщина словно угадала мое скрытое желание: "Владимир Михайлович, пожалуйста, накажите мою непослушную самостоятельно. Ваша рука сильнее и ей это запомнится."

Я пошла в дом, где происходило такое желанное шоу по такому знакомому и захватывающему сценарию – свежая веревка, скамейка, обнаженная попка Лены, мелодичный шорох прутьев, грациозные изгибы нежного тела девочки, крики боли, просьбы о прощении и пощаде, опухшие рубцы на теле, красные полосы от ударов по заднице: Возможность полностью распоряжаться телом девочки и бить его веревкой захватывала дух. Я была безгранично благодарна матери Лены за то, что она подарила мне такое фантастическое удовольствие. Я не злоупотребляла ее доверием и дала Лене шестьдесят ударов – столько же, сколько до революции обычно давали непослушным ученикам и ученицам, если они не совершали особенно серьезных ошибок. Но удары были хорошие, с налетом энтузиазма, так что после наказания Лена отдыхала несколько минут перед тем как встать и по традиции целовать веревку и поблагодарить меня за урок.

Вечером у меня дома долго пребывала Оля. Она все чаще заходила ко мне и проводила со мной все больше времени. Мы вместе обедали, делали другие дела, вспоминали прошлое. Сегодня она спросила меня: "Как твои успехи с дисциплиной?" Я ответил, что после того, как я начал использовать различные методы и подходы, проблем с дисциплиной больше не возникает. Оля улыбнулась и сказала: – Правильно. Год назад я поняла, что это самое эффективное средство. Хорошо, что почти в каждой семье родители находят способы поддерживать порядок:

– А тебя когда-нибудь наказывали дома?

– Конечно! Иногда очень строго! Ремнем из верблюжих прутов! У нас был строгий отец – настоящий глава семьи! Мы всегда слушали его безоговорочно. Не только мы с сестрой получали наказание от него, но и мама тоже. Но мы никогда не сердились на него, потому что он всегда был справедлив, хотя болезненно. Никогда не помню ни одного несправедливого наказания. Вначале я не понимала его строгость. Когда была маленькой – я часто плакала после наказания. Плакала от боли и обиды. Мне не хотелось целовать ремень, просить прощения или благодарить за наказание.

В таких случаях отец дополнительно наносил еще несколько ударов, чтобы научить меня разуму. Теперь я понимаю, что он был прав. Я рассказал Оле о том, как видел, как Таня получала наказание, как сам наказывал Лену и получал от этого удовольствие, и что хочу повторить подобные эпизоды... – Это нормально, – после краткой паузы сказала Оля. – Настоящим мужчинам всегда нравится причинять женщинам боль, а порка – самый простой и безопасный способ осуществления этой власти и ощущения ее. Разница только в том, что одни мужчины осознают свое желание бить женщин, а другие стараются скрыть это, притворяются, что не замечают. Но настоящую женщину, особенно умную и понимающую, биологическая "кровожадность" мужчин не должна пугать: то, что природа положила в нас, не должно быть вредным. И я думаю, что для нормальной женщины умеренное наказание может быть приятным: ведь это радует мужчину, а женщина получает удовольствие от того, что доставляет радость своему партнеру. Оля немного помолчала и добавила: – Знаешь, я тоже иногда наказывала Лену. Год назад начала это делать. И не только ее. И мне тоже было очень приятно: Вдруг она рассмеялась: – Давай вместе ходить по родителям и наказывать непослушных мальчиков и девочек.

– Поехали! – с улыбкой поддержал я ее идею. В тот вечер мы впервые страстно поцеловались. Она позволила расстегнуть лифчик и немного обнажить грудь. Обнимая меня за шею, она проводила рукой по волосам, прошептывая нежные слова прямо в ухо. На следующую ночь она принесла с собой ночную рубашку и залезла ко мне в кровать. Мы лежали рядом неподвижно только несколько минут. Скоро наши губы соединились в страстных поцелуях, а руки начали исследовать самые скрытые и интимные уголки тела. Я чувствовал приятное наличие Оли, наслаждался ее нежным теплом, однако, возможно из-за перевозбуждения или по другой причине, эрекция не приходила. Оля ласково гладила мошонку, пальцами обращалась с яичками, ласкала руками и кончиками пальцев слабый ствол полового члена, который не отвечал на прикосновения. Было заметно, что она разочарована, и мне самому стало не по себе от неожиданной импотенции. Я не ожидал, что моя мужская сила может так внезапно ослабеть: всего несколько недель назад я постоянно испытывал эрекцию, следующую одна за другой с такой частотой, что иногда во время работы было сложно встать со стула. А теперь, когда рядом лежала прекрасная девушка, ждущая любви, мой член был непокорным и не хотел становиться твердым.

Тогда я начал думать не об Оле, а о Лене, извивающейся под розгой и кричащей от боли. Воспоминание о порке живо всплыло перед глазами и мой пенис тут же откликнулся на это – он наполнелся кровью, увеличился в размерах и затвердел до каменной твердости.

– О, как он вырос и стал таким сильным! – радостно воскликнула Оля. – Поторопись, зайди в меня! Я уже давно тебя жду! Возможно, я уже простыню промокла... Мне не пришлось уговаривать его долго, потому что сама давно ждала этого момента. Одним движением я направила его к себе между ног. Оля вскрикнула. Я немного подождал, а затем, когда Оля показала свою готовность продолжить, начала движения – сначала осторожные, затем более интенсивные, быстрые и энергичные. В ее влагалище было тесно, влажно и горячо. Каждое движение вызывало у меня на кончике полового члена какое-то неописуемое чувство, напоминающее приятное покалывание. Оля сделала несколько подмахиваний тазом, тихо стонала и вскрикивала. Затем она начала резко и сильно дергаться с большой амплитудой. Мне было сложно оставаться внутри нее, поэтому я снизил скорость своих движений и полностью положился на Олину инициативу. Через несколько секунд она бросила назад голову, закатила глаза, громко застонала и вскрикнула, по всему ее телу прошел спазм, а затем она успокоилась – расслабленная, умиротворенная, неподвижная. Я тоже испытал оргазм вместе с ней и в момент спазма влагалища вышел изливать внутрь густую и горячую сперму. Потом мы лежали рядом, обессиленные, гладили друг друга и шептали: "Как хорошо".

Почти каждый день мы повторяли то, что я только что рассказал, с небольшими изменениями. И каждый раз у меня были проблемы с эрекцией вначале, но мысли о связке с Леной или Таней спасали меня от неудачи. Затем, когда все заканчивалось благополучно, мы оба были довольны. Мы шептали друг другу нежности после наслаждения и засыпали спокойно. Но потом я начал мучиться чувством вины: мне казалось, будто я изменяю Оле, потому что эрекцию вызывали мысли не о ней, а о моей шаловливой ученице. В один из дней я принес домой букет свежих роз и положил его под кровать. В ночи, лежа с Олей в постели, я решил не обращать внимания на мысли о прошлых связках. На этот раз у нас ничего не получилось. Я чувствовал, что Оля была разочарована, хотя старалась скрыть это и не обвиняла меня. Но на следующую ночь, когда ей опять не удалось вызвать у меня эрекцию, несмотря на все ее усилия, она вспыхнула: "Бедный импотент! Девушка уже ждет вторую ночь, а он как автомобиль без двигателя!"

Я с нетерпением ожидал этих слов! Безмолвно вскочив с кровати, я включил свет, откинул одеяло, повернул Олю на живот, поднял ночную рубашку, обнажил ее попу и достал заранее приготовленные палки из-под кровати. Начав стегать ее тело, я испытывал наслаждение. Оля вскрикнула: "Ты что, сошел с ума?! Я не девочка! За что?!" - "Это за то, что ты неудовлетворительный! Это за твою "неисправную машину"! Это за то, что ты неудовлетворительный! Это за твою "неисправную машину"!" Оля больше не возмущалась. Мои объяснения полностью удовлетворили ее, и она посчитала наказание заслуженным и справедливым. Видимо, она хотела продемонстрировать свою стойкость и поэтому переносила битье безмолвно. Получив опыт на заднице Лены, я сильно и со злостью стегал Олю. Палки свистели и глубоко впивались в ее пышное тело, оставляя ярко-красные следы. Оля извивалась и дергалась, но не пыталась встать с кровати или прикрыться одеялом, хотя я почти не держал ее. Сдерживая крик, она прижималась лицом к подушке и зубами вцепилась в нее. Она стонала придавленно и только после особенно сильных ударов слабо всхлипывала и судорожно сжимала ягодицы. Наконец, после того как я дал ей еще пятьдесят ударов, Оля больше не могла выдержать и начала громко кричать. Я продолжил бить ее еще пятьдесят раз, наслаждаясь ее криками и тем фактом, что наконец-то заставил Олю просить пощады громко. Только после ста ударов я бросил прутья в сторону, перевернул Олю на спину и показал свою эрекцию: "Ну что? Теперь будешь утверждать, что я неспособный?" - "О нет", шепнула Оля, вытирая слезы. "Ты сильный агрессивный властный мужчина. Самец. Ты мой, навсегда!"

Мы мгновенно соединились в страстном, не признающем никаких ограничений союзе. И твердо знали, что с этого момента останемся вместе навсегда.

Со времени тех событий прошло много лет. После окончания университета мы переехали в Москву. Я работаю преподавателем в высшем учебном заведении и занимаюсь репетиторством, а Оля работает учителем в школе. У нас растет дочь – результат той страстной ночи, когда я впервые осмелился пороть ее розгами. Сейчас наша дочь учится в пятом классе. В нашей уютной квартире есть небольшая ванная комната с корытцем, где всегда хранятся хорошие гибкие розги – ивовые, березовые, разных размеров и форм. Там же находится специальная скамейка с кожаными фиксаторами для рук и ног. Сначала я наказывал Олю случайно за ее настоящие или выдуманные провинности по моему выбору. Она сильно возмущалась, выражала свое несогласие, пыталась оправдаться и, наконец, просила прощения и умоляла не подвергать ее телесному наказанию. Не могу сказать насколько искренне она действовала – то ли ей на самом деле не хотелось попадать под розги, то ли таким спектаклем она стремилась вызвать максимальное возбуждение. Но я всегда был непреклонен и серьезным тоном заявлял, что отмена наказания исключена: "Если высеку – прощу!" Тогда Оля нехотя опускалась на колени и, поднимая юбку, ложилась животом поперек кровати. После хорошей порки мы предавались великолепным сексуальным утехам, поэтому со временем стали делать "березовую кашу" обязательным блюдом каждую неделю вечером субботы в соответствии со старинной русской традицией. С трех лет наша дочка принимает участие в этой субботней церемонии. Конечно, сила наказания всегда соответствует ее возрасту: сначала она получала не более десятка легких ударов тонкой палочкой, а теперь, если сильно сделает ошибку, может заработать и целую сотню зрелых розг, которые она принимает с настоящей спартанской решимостью.

По вечерам в субботу, скамейка перемещается на центральное место комнаты, привлекая всеобщее внимание. В это время корзина с палками доставляется из ванной комнаты. Собирается всё наше небольшое семейство, и я, как строгий, но справедливый глава семьи, напоминаю членам своего домочадцев о всех их проступках за прошедшую неделю и выношу неизбежный приговор. Женщины незамедлительно связывают палки в пучки для себя, а я безо всякого уступки осуществляю исполнение наказания. Порки по субботам заметно украсили нашу жизнь с Олей и придали ей гармонии. В те дни, когда я порабощаю ее, мы проявляем особую страсть и выносливость в интимных отношениях.

Оля – усердная сторонница использования палок. В своей школе она успешно убедила всех учителей и многих родителей в этой необходимости. Справедливости ради следует отметить, что ее точка зрения встретила лишь малое сопротивление: она только помогла многим осознать то, к чему они самостоятельно уже готовы были в душе. Учителя часто с глубоким сожалением вспоминают, что палки в школах давно отменены: "Ах, как бы резко повысилась успеваемость и укрепилась дисциплина в школах, если бы разрешили учителям использовать палки!" Однако в своих семьях учителя активно применяют методику Оли. И остаются очень довольными.

Оле также очень нравится, когда уверенные ею мамы приглашают учительницу к себе домой, чтобы присутствовать и даже принять участие в порке нарушивших правила учеников и учениц. Она полагает, что ее присутствие значительно повышает эффективность наказания. И, вероятно, она права.

Я успешно занимаюсь репетиторством и готовлю старшеклассниц к поступлению в престижные вузы. Мои первые ученицы были найдены Олей в своей школе, и все они смогли поступить в университеты. Это повысило мой авторитет, и с течением времени все больше желающих обращалось ко мне за помощью. Конечно, чтобы достичь таких высоких результатов, я не обходился без согласия родителей на использование наказания. Они полностью поддерживают возможность применения порки к своим дочерям. Таким образом, я завершаю свое исповедание – кто же я: праведник или грешник? Я чувствую себя счастливым. Хотя это может показаться странным, но факт того, что я регулярно наказываю свою жену, дочь и учениц ради их исправления, приносит мне удовольствие. В конечном итоге, оказывается, что эта боль служит благом для всех. Никто из них не выглядит подавленным или безнадежным. К тому же, ученицы часто достигают поставленных перед ними жизненных целей даже лучше.

Так кто же, бес или ангел, вдохновляет меня использовать наказание?

по информации из газеты "Сильный взгляд"