Ветер в открытом окне

С высоты двадцати пяти метров "Колеса времени" парк был хорошо виден. Но не только парк. Весь старый город простирается перед глазами. Дмитриев внимательно осматривал свое хозяйство... он получил в управление более тридцати гектаров древнего соснового леса. Весной, особенно осенью, когда все покрыто сухими листьями или пухом тополей, всегда есть риск пожара - достаточно лишь одного небрежного броска спички, и огонь начинает быстро распространяться по тропинкам. И сегодня уже трижды пришлось отправить людей с инструментами для тушения случайных костров. А день только начинался и обещал быть жарким и бездождным.

Случайный взгляд на близлежащие дома привлек внимание директора. В одном из открытых окон он заметил фигуру женщины. Худощавый силуэт в легком халате. Девушка стояла на подоконнике, поднимала руки и, по всей видимости, что-то настраивала у самого потолка. Может быть, она снимала шторы или готовилась повесить их. Легкий ветерок развевал полы халата, и Дмитриев ясно видел стройные молодые ноги. В один момент, когда ветерок задул сильнее, открылись округлые бедра, на которых блестели маленькие трусики, похожие на тоненькую ленточку. Девушка не обращала особого внимания на свою открытость, и он не смог оторвать глаз от этого зрелища. Напротив, он устроился комфортно в кабинке, повернув ее таким образом, чтобы окно с привлекательной незнакомкой оставалось в его поле зрения как можно дольше.

Из глубины комнаты подошел парень к девушке. Его спортивное обнаженное тело было видно: крепкие плечи и рыжие локоны на большой голове словно огонь. Возможно, он что-то говорил, а девушка возможно отвечала - звуки не доносились до парка, затерянные в шуме машин, трамваев и обычной городской суеты.

Дмитриев наблюдал, как мужские руки обвивают ее вокруг щиколоток и медленно поднимаются выше, к талии. Парень прижимается лицом к полоске трусиков, а девушка оставляет свои ладони на его рыжей голове и безмолвно стоит на подоконнике.

Колесо начинает опускаться, и кабинка медленно снижается все ниже. Через несколько секунд окно закрывают деревья, и Дмитриев достает сигарету. Ему нужно было спрыгнуть с аттракциона и отправиться в офис, где его уже ждали дела, но он решает остаться и подняться еще раз. Подмигнув оператору аттракциона, директор проходит глазами стоящие поблизости карусели и замечает, что пора перекрасить лодочки и сделать их ярче. Кроме того, цепочки нуждаются в обновлении. Но эти мысли были обыденными и привычными для него; он не задерживался на них, нетерпеливо ждущий следующего подъема колеса и появления девушки в открытом окне.

На этот раз он не рассматривает сосны, не ищет дым и пламя, а фокусируется на одной точке. Казалось, что колесо никогда не крутилось так медленно, как сейчас. Деревья не спешат опускаться вниз, закрывая дом и окно на верхнем этаже.

Наконец, Дмитриев достиг нужной высоты. Однако подоконник оказывается пустым. Вероятно, девушка спустилась вниз в комнату, чтобы быть со своим рыжим другом. Это вызывает разочарование. Он чувствует легкую ревность, вспоминая, как рыжий прижимал к своему лицу тело девушки. Хотя зачем ему заботиться о них?

Эвгению Савельевичу исполнилось сорок этой зимой. Возраст не критический — до пенсии еще много лет — но утром его начинают посещать грустные мысли. Более того, есть достаточно причин для этого. Ничего не сложилось в жизни. Он не стал успешным бизнесменом или предпринимателем, не накопил денег, и его семейная жизнь оставляет желать лучшего... Впрочем, уже много лет Дмитриев управляет небольшим парком в центре города, но это не карьера. Нет, подумал он в очередной раз, нужно что-то менять. Может быть, бросить все и начать сначала? Найти такую молодую и стройную девушку, которая будет стоять у открытого окна в расстегнутом халате, а он будет любоваться ею.

Лирические размышления были прерваны внезапным и диким, почти животным криком. Евгений Савельевич даже не понял сначала, что произошло, потом, найдя глазами знакомое окно, ужаснулся.

Девушка, которой он только что любовался, висела в воздухе, уцепившись руками за подоконник. Она пыталась подняться, влезть в открытое окно, изо всех сил перебирая ногами, но сил у нее явно не хватало.

– А где же ее парень? Рыжий – то где? – закричал Дмитриев, как будто кто – то мог его услышать здесь, над землей.

Действительно, рыжего не было видно. Он не высовывался в окно, не обхватывал своими сильными ладонями ее рук, не пытался втащить ее в комнату.

– Да что же это такое?! – кричал Дмитриев, уже вне себя, дергаясь в кабинке, и не имея ни малейшего представления о том, что нужно делать. Надо бы позвонить, вызвать кого – нибудь... спасателей, пожарных, милицию, "скорую"... Но как позвонишь, если ближайший аппарат в конторе, на его столе, метрах в трехстах от карусели, а мобильника и не было никогда.

В доме стали открываться окна, балконы, высовывались головы соседей, все больше женские в намотанных на бигуди мокрых волосах да детские, с вытаращенными от ужаса и любопытства глазами.

Еще одна попытка подняться. Девушка, видимо, собрала все силы в этот порыв, уперлась ногами в какие – то незаметные глазу выступы на стене и снова повисла. Потом, видимо, передохнув секунду, она медленно, по миллиметру, неизвестно за что уж там цепляясь пальцами, стала подниматься.

Это продолжалось бесконечно, целую вечность. Каждый миллиметр, отвоеванный ею у стены, казалось, занимал около часа. Хотя, какое там! Все длилось секунды, потому что максимум минут через пять колесо снова опустило Дмитриева на землю. На это раз он ничего не стал говорить контролеру, даже не кивнул головой. Вероятно, он и не вспомнил, что надо бы выйти, добежать до телефона...

... Когда за верхушками деревьев снова стало видно открытое окно, он еще раз воскликнул от удивления – у самого подоконника стоял рыжий мужчина. Руки были сложены на груди, он выпрямился и показал свой мощный рост. Взгляд его был надменным, губы сжаты в усмешке, а сильные руки лежали на груди. Он не произносил ни слова, так как его губы оставались неподвижными и рот закрытым. Дмитриев ясно видел этот образ – высокомерные глаза, злорадствующие губы, крепкие руки на груди. Он всегда был здесь, рядом, но не предпринимал никаких действий для помощи.

Евгений опустил взгляд и вздохнул с облегчением... девушка уже почти полностью лежала на подоконнике. Видимо, самое страшное уже прошло.

Он не до конца просмотрел это зрелище, достал сигарету, повернулся к кабинке и закурил.

"Вот такое бывает. Как это возможно? Что произошло там? Случайность? Но почему парень ничего не предпринимал? Ты странный, Господи... "

Весь день он ходил, не сумев избавиться от виденного. Вечером он отправился к знакомому дому.

Он не знал, зачем ему это нужно, что он ищет в этом доме, что скажет, если увидит девушку или рыжего мужчину. Но подошел, остановился и взглядом попытался найти нужное окно. Это было легко сделать – окно оставалось открытым. Теперь оно было закрыто шторой – легким куском белой материи. Дмитриев понял, что окно находится примерно в центре дома, вероятно, подъезд должен быть где-то посередине.

Он обошел дом со двора. И действительно, дом состоял из трех подъездов, а центральный имел большой пристроенный тамбур во дворе – как кладовая или гараж для велосипедов или мопедов.

Он вошел в подъезд. Лестница была чистой, ступени только что вымыты и оставались влажными. Он шел по этажам, не зная, что ему делать дальше, и наконец остановился перед одной из дверей.

Дошел до последней площадки. Вот она, дверь. Вероятно, это нужное место. Дверь была окрашена темно-коричневой краской и имела стандартный английский замок с черной металлической ручкой.

Дмитриев задумался. "И что теперь? Что делать?" – размышлял он, но ответа так и не нашел. Постояв минуту, он нажал на кнопку вызова. Однако ничего не услышал в ответ. Нажал еще раз, потом еще – тишина. Он постучал в дверь. Сначала тихонько, потом громче, еще громче. Никто не открыл дверь, не послышались шаги или голоса. "Что делать? Продолжать стучать или лучше уйти?" Но он так и не успел принять решение на свои собственные вопросы. Соседняя дверь скрипнула открыванием цепочки, и из нее высунулось старое лицо.

– Чего вам надо там? – спросила старуха. – Там уже давно никто не живет.

– Как это никто не живет? – удивился Дмитриев. – Я только что видел там девушку, она чуть было не упала.

– Девушку? – переспросила старуха. – Сегодня? Нет, там точно никого нет уже давно. И ключ у меня. Квартира продается...

– Но я видел открытое окно и занавеску... – не успокоился Евгений.

– Открытое окно? – сомневаясь пробормотала старуха. – Подождите-ка минутку.

Она закрыла дверь, шаги удалились, а через некоторое время дверь открылась снова, и старуха вышла на площадку, сжимая в руке желтый ключ, который был на черной веревочке.

– Итак, чего вы хотите? – спросила она.

Он не знал, что ответить. В самом деле, ему самому не было ясно, что ему нужно... Но старуха уже не ждала ответа. Она была заинтригована словами Дмитриева о открытом окне и спешила проверить, что там, за дверью, происходит...

Замок не очень – то легко поддавался, старуха довольно долго кряхтела, дергала ручку, прижимаясь к ней своим худеньким плечом, вынимала ключ и вставляла его снова, а Евгений все стоял рядом и никак не мог представить, что же такое с ним происходит.

Как будто по странной прихоти времени он вернулся в какое – то из давно прожитых им мгновений. Именно мгновений, таких коротких, что не успеваешь ни ощутить, ни понять когда это все было. И как было. И что было дальше. Но именно было. Не снилось, ни представлялось в мечтах или фантазиях, а существовало в реальности, только в очень дальней, забытой. Вот так же какая – то старуха стояла у закрытой двери, шептала то ли молитвы, то ли проклятья не в силах справиться с запором, а он наблюдал за этим, не помогая и не мешая.

Наконец, дверь поддалась. Из полутемной прихожей пахнуло пыльным застоявшимся воздухом, в сумраке комнат различались какие – то стулья, громоздкий шкаф со смуглыми стеклами, стремянка.

Квартира была пустой, тихой и спокойной. Окна в комнате и кухне плотно задернуты тяжелыми неподвижными шторами, на полу и мебели ровным слоем сероватая пыль...

– Закрыто все, слава тебе, Господи... И не было тут никого. Напугали вы меня, – проворчала старуха, поворачиваясь уходить.

– Вы говорите, начал было Евгений, – что квартира продается, а... – и он не закончил свою мысль. Там, в углу, на стуле, прижавшемся к массивному шкафу, белели легкие женские трусики. Точно такие, какие он видел на своей незнакомке. Еще рыжий прижимался к ним лицом, а потом они так выделялись на ее теле, когда она ползла по стене.

– Вы собираетесь покупать? Я дам вам номер телефона, вы можете им позвонить.

– Им? – спросил Дмитриев, недоумевая.

– Да, хозяевам. Я не принимаю решения. В любом случае, посмотрите на квартиру пока. А я зайду за телефоном.

Старуха ушла, оставив его на некоторое время одного в этой пустой и незнакомой квартире. Он осознал, что это все не так, не здесь. Это не те шторы и не может быть такой пыли. Но эти трусики...

Дмитриев быстро перешел комнату и поднялся к стулу. Он механически сжал тонкую белую ткань в кулак и спрятал ее в карман. Затем, уже медленно, как потенциальный покупатель, подошел к окну и отодвинул штору.

На улице все еще светило яркое солнце. Парк был зеленым, а колесо – прямо напротив. Ему даже показалось, что кто-то находится в кабинке колеса обозрения и смотрит на него. Евгений потряс головой, отгоняя видение. Это всего лишь сиденье, с высокой темной спинкой, которое напоминало человека.

Он успокоился и взял себя в руки, когда старуха принесла кусочек бумаги с написанными на нем пятью цифрами.

– Вот, звоните им сами. Только вечером, они днем недоступны. А сейчас у меня нет времени, скоро мой внук придет из школы и его нужно будет накормить.

– Да-да, – ответил Евгений, – спасибо, я ухожу. – И быстро вышел из комнаты, почти бегом спускаясь по лестнице и даже не интересуясь о том, как старуха справляется со сложным замком.

Он больше не глядел в окно. Даже обходил дом через двор, а не по улице, уставившись только на свои ноги.

В автобусе он прижался лицом к стеклу и смотрел на дома, магазины и прохожих без возможности фокусировать свой взгляд на чем-либо.

Что это было с ним? Все казалось так ясным и четким: окно, занавеска, парень... Но почему оно так долго висело на стене, медленно поднимаясь, словно в фильме с замедленным эффектом? Соседи открывали окна, высовывались и громко кричали что-то непонятное. А сейчас вечером это окно, которое раньше было открытым, оказалось закрытым. И шторы были другие - плотные и тяжелые, а не белые и невесомые. Но что делать с этими трусиками? Дмитрий положил руку в карман и испугался. "Боже мой! Что я делаю? Зачем я принес это домой? Почему я взял это вообще? Как мне объясниться, если Катя увидит?".

Они прожили почти двадцать лет в браке. Безусловно, он не был идеальным. Он иногда задумывался о том, чтобы быть одиноким, приходить домой в пустую квартиру без ожидания никого и чтобы его тоже никто не ждал. И если бы стало слишком грустно, он мог бы завести собаку. Но все эти мысли оставались пустыми и нереализованными. Все оставалось постоянным и неизменным. Даже легкие романтические отношения (их было всего два-три за все эти годы) ничего не меняли, как и быть не могло.

Однако сегодня эти трусики в его кармане, даже если они принадлежали кому-то другому и для непонятной цели, тревожили его намного больше, чем все настоящие и выдуманные связи.

Евгений уже решал выбросить этот предмет в мусоропровод, когда начнет подниматься по лестнице, но он не смог это сделать - Катя встретила его на автобусной остановке с тяжелой сумкой в руке и очень обрадовалась. Она начала что-то рассказывать ему неясное и абсолютно неинтересное, а он взял у нее сумку и спокойно пошел рядом. Они остановились у табачного киоска чтобы купить сигареты, и он задержался хотя бы на минуту, но жена схватила его за руку и потянула к дому.

– Я приобрела твой Соверен. Вот! – Она извлекла голубой пакет и умело засунула его в карман его плаща. Прямо туда. – Что это? Платок?

В ее руке оказались трусы. Жена внимательно рассмотрела их, затем аккуратно свернула в небольшой комочек и положила обратно в тот же карман. Ни слова не было сказано.

... Утром Евгений Савельевич проснулся рано. В пустой квартире царила тишина. Он еще некоторое время пролежал с закрытыми глазами, а потом все-таки поднялся. Голову стискивал тяжелый металлический ободок. А на месте сердца что-то давило и давило.

"Ну, и что ты достиг своим безмолвием? Своей безмерной глупостью?" И что ответить? Нечего отвечать.

Пол под его босыми ногами оказался неожиданно холодным. Просто ледяным. Где-то стукнулись тапочки... А может быть, он даже не надевал их вчера... Он уже и не помнил... И до двери ему было далеко... А, вероятно, все было бы так замечательно без этих плавок, без тонкой фигуры, висящей над пропастью. И Катюша сделала бы свой салат вчера, он сбегал бы за пивом, и они сидели бы вечером у открытого окна, оба курили и почти ничего не говорили. Было бы так спокойно... И утром она как всегда высунула руку из-под одеяла и махнула ему в ответ на его "Я ухожу!".

Он подошел к ванной комнате, открыл дверь, почему-то не включая свет. И остановился. Прямо перед ним, в зеркале, отразилось ЕЕ лицо. В точности такое же, каким он видел его там, у окна – с улыбкой, с румянцем на щеках, с немного закругленным носиком и даже белый зуб со слабой сколкой проглядывал из-за приоткрытых губ. Это было ТО САМОЕ лицо. Он даже не предполагал, что так запомнил его. Ведь прошло столько лет. Почти тридцать. И они никогда не были знакомы на самом деле. Просто иногда видели друг друга – он видел ее иногда, бегущую по пляжу, загорающую на большом красном полотенце или купающуюся в мрачном и как-то угрожающем море.

И звали ее смешно – Эсфирь. Он не думал, что такие имена бывают. Или даже если и бывают, то только в книгах. А тут вот она, длинная, гибкая, и купальник такой крохотный, и ей в нем так тесно...

Зазвенел телефон. И все пропало, рассыпалось маленькими цветными осколками. Он, пошатываясь, дошел до стола, снял трубку.

– Женя, я была не права, да?

– Нет, Катя, все так и было. Так и было. Ты все поняла правильно.

– Ты все придумал, скажи, придумал? Но зачем? Для чего?

– Придумал? Что? Я этого ждал, всю жизнь ждал.

– Что ты ждал? Что?

– Не знаю. Ничего не знаю.

– Я приеду сейчас, Женя. Ты подожди меня, пожалуйста. Не уходи.

Он ничего не ответил и повесил трубку.

Эсфирь... Она откидывала назад голову и волосы так смешно вздрагивали на лбу, колечки волос... Черных, смоляных волос под необычайно ярким солнцем. Он и не знал до тех пор, что вообще бывают такие черные волосы.

Он вернулся в ванную и, все также не включая света, снял плавки и залез в чуть теплую, как всегда, воду. Вода была зеленоватой от цвета самой ванной. Он специально подбирал такой цвет, чтобы море напоминало каждое купание. Катя еще смеялась... "Ну вот, и на юг ехать не надо!".

Вообще они любили плескаться в теплой воде вдвоем, сплетаясь телами, поливая друг друга из сложенных ладоней, намыливая и смывая мыло раз по десять, забываясь в поцелуях, возбуждаясь и доводя себя ласками до экстаза.

Пожалуй, именно с этой ванной были связаны самые яркие ощущения. Он и сейчас, вспоминая, почувствовал прилив крови, руки опустились к ногам и он начал перебирать волоски там, где это делала Катя, перед тем, как опуститься ниже и, впившись в его лицо поцелуем, собрать в ладонь и член, и мошонку с маленькими и ставшими вдруг твердыми яичками, а потом второй рукой обхватить его зад, гладить пальцем и даже слегка углубляться в него, чуть – чуть, самую малость, но это заставляло его дрожать всем телом и он едва сдерживался, чтобы не обрушиться на маленькое тело жены со всей страстью. Но это было бы преждевременно, потому что ее губы начинали путешествие по его телу, опускаясь все ниже и ниже, и он переворачивался на живот, слегка прогибаясь, чтобы Катя могла нырнуть под него и ее ноги оказывались у его лица и он забывал обо всем, оказываясь во власти ее запахов, нежности ее кожи, ее вздрагиваний и вздохов, он погружался губами и языком в глубину ее тела а сам ощущал как ее маленький язык кружился вокруг напрягшегося члена, а рука все продолжала путешествовать по заду и углубляться в него, миллиметр за миллиметром, обжигая огнем. Казалось, это может длиться бесконечно, вернее нет, не так. Просто время останавливалось. Навсегда. Но Катя не любила, чтобы все заканчивалось в этот момент. Ни запах его спермы, ни ее вкус ей не нравились и он вынужден был продлять эту муку как можно дольше, стремясь довести ее до экстаза и остаться не опустошенным. А когда терпеть уже не хватало никаких сил, в этот самый момент, всегда точно и безошибочно улавливая его, она поднималась на ноги, поворачивалась к нему спиной и он видел ее всю, распахнутую, горячую, еще влажную от его поцелуев и тоже вставал, прижимался к ней телом, входил в нее, входил резко и глубоко, до самого корня, и теперь уже ничто не могло его остановить, он двигался внутри, он прижимался руками к ней, он ощущал под руками собственные движения там, в ее глубине и от этого загорался еще сильнее... А когда все заканчивалось, они опускались на дно ванной и включали душ, разлетавшийся брызгами по всей комнатке.

Боже! Вот теперь он внезапно осознал – все то, что он заставлял Катю делать, чему ее учил и настаивал, все это было лишь повторением того, давнего, казалось навсегда забытого дня...

Тогда утром он выбежал из дома, когда еще не было слишком жарко, и дул легкий ветерок. Он был одет в шорты, почти зеленые и выцветшие, и рваную майку на груди. Он бежал к морю только с целью окунуться, посмотреть на медуз или может быть поймать одну из них. Или просто посмотреть без намерения ловить. А потом отдохнуть на большом горячем валуне и вернуться для завтрака. Это утреннее приключение было для него обычным, повседневным. И только в это время он мог полностью наслаждаться морем и солнцем.

Проверившись за спиной и убедившись, что его никто не видит, он разделся до гола и с высоко поднятыми ногами бросился в воду. Он не был нудистом и не хотел, чтобы его видели обнаженным. Он купался голым по утрам только для того, чтобы потом восхищаться своей смелостью – как он мог купаться в море на юге без плавок... Хотя ему это нравилось...

В этот день он довольно долго плавал и уже забыл о себе, о своей одежде и о завтраке. Просто было здорово. И солнце, и море, и ветерок... Когда он решил выйти из воды, то обнаружил двух человек на берегу возле его валуна. И рядом лежала одежда. "Черт побери", – подумал Женька, когда ситуация стала еще сложнее – эти двое делали что-то такое, что ему не хотелось видеть. Он замер с раскрытыми глазами и не мог шевельнуться. Потом немного пришел в себя и решил проплыть ближе. Что же делать? Уйти не мог – его одежды нет; прятаться где-то и ждать было бы разумно, но у него не было на это сил. Женька нырнул и бесшумно поплыл под водой в направлении берега. Он приблизился достаточно близко, почти ползая по дну, прежде чем решил поднять голову, чтобы вдохнуть. И увидел то, что его потрясло. Они целовались и ласкали друг друга на валуне, а ее черные (он сразу узнал ЕЕ черные волосы) разбросались по его загорелой заднице. Такого Женька еще не видел. В основном он видел только размытые, едва различимые изображения, а здесь – при ярком свете дня...

Вероятно, Женька вздохнул громко, и Эсфирь подняла голову, чтобы посмотреть на него. Ее глаза были черными, глубокими и наполненными особым блеском. Они не выражали ни смущения, ни изумления. Она смотрела на Женьку так, будто его присутствие было само собой разумеющимся, и все происходящее у моря казалось естественным.

– Ну что, – сказала Эсфирь, – зачем стоишь? Подойди сюда. Не бойся...

Женька был в замешательстве. Он не знал, что делать - идти или оставаться на месте. Эсфирь опустила голову и он заметил, что она занимается чем-то со членом парня, который лежал на ней. Она прижимала его голову к своим волосам между ног.

Если бы он хотел убежать - это было бы разумным решением. Но вместо этого Женька пошел вперед. Вода уже давно достигала ему коленей, но он не обращал внимания на свою наготу. Его притягивали волосы, губы и руки Эсфирь... Он подошел к ней.

– Наклонись, – прошептала Эсфирь низким голосом. – Не бойся...

Ее голова находилась между ног парня, и чтобы подойти к ней, Женька должен был лечь на парня. Впрочем, именно этого она хотела - привлечь его к себе и облизывать влажные губы языком.

Женька встал на колени, а Эсфирь раздвинула ноги перед ним. Теперь он был между ее ног. Он не понял, как она смогла его заманить и что она делает своим ртом, языком и руками. Внезапно он осознал, что лежит на парне, а Эсфирь ласкает уже не его член, а другого парня. Его член входил в упругое что-то и двигался туда-сюда в такт движениям парня. Женька стоял на коленях на острой гальке и двигался в задаваемом парнем ритме. Кровь текла из его коленей от ударов острого камня, но он не обращал на это внимания, поддавшись неизвестной силе... И внезапно все закончилось. Оргазм был ярким и мощным. Казалось, из него вырывалась вся накопившаяся энергия. Такой интенсивности он не испытывал никогда раньше, когда удовлетворял себя самостоятельно.

Однако оказалось, что это еще не конец. Едва осознав, что он только что сделал не то, о чем мечтал под одеялом ночью, а наоборот - вместо девушки рядом с ним был парень, Женька столкнулся с новой неожиданностью. Парень оторвался от Эсфири и обратился к нему.

- Ну? - спросил он хрипло.

- Что? - прошептал Женька едва слышно.

- Теперь я.

- Что? - Женька повторил вторично.

- То же самое, - хохотнул парень и прижав его за шею, угнетая к земле.

- Я не хочу, - попытался возразить Женька, но его слова игнорировались. Сильные руки обхватили его поперек живота и прижали к горячему телу. Затем его склонили к земле и он почувствовал как что-то мокрое и твердое притискивается к его заднице. Он попытался вырваться, но безрезультатно. Затем начала болеть, но он уже не пытался освободиться. Парень вошел в него так глубоко, как хотел, и плавными движениями начал качать его в соответствии с собственным ритмом. А Эсфирь простояла и наблюдала, и от ее взгляда стало особенно больно и стыдно. Женька закрыл глаза и терпеливо дождался конца. Затем он оделся, надел шорты и ушел с берега.

Все случившееся было настолько ужасно, что Женька заперся в своей маленькой комнате и даже не пошел завтракать. Родители этому не удивились - ребенок переплавился на солнце... Они уехали на очередную экскурсию спокойные и довольные своим отдыхом.

... Когда наступила темнота, а на юге становилось необычайно быстро темно, окружающее стало непроглядно черным, Женька вылез из комнаты через окно, почти лежа на земле, тихо проскользнул через маленький садик на улицу и так же тихо и плавно, не выпрямляясь, направился в сторону от дома.

Он давно знал адрес Эсфири, примерно пять дней. Впервые увидев ее, его поразила необычная яркость и внутренний огонь, исходивший от ее тела. Она лежала на красном полотенце в голубом купальнике, обтягивающем ее бедра и грудь, с тонкой линией по животу. Она смотрела на него. Возможно, этот взгляд остановил его и напугал. Женька повернулся и убежал с пляжа.

Однако он не полностью ушел. Он спрятался за кустарником с большими ароматными белыми цветами и просидел там до вечера, чтобы подождать, пока девушка отправится домой. Затем он последовал за ней, достиг дома и теперь знал ее адрес. Более того, он знал время, когда она ложится спать; он знал, что окно никогда не закрывается на ночь. В общем-то все было готово для осуществления его задуманного...

Когда на следующее утро весь поселок заговорил о страшном пожаре, в котором погибли парень и девушка, никому не пришло в голову задать вопрос о том, кто мог спровоцировать этот пожар. Было естественно предполагать, что молодые люди легли спать с горящими сигаретами, и это стало причиной. А Женька утром сразу поспешил на свой пляж и провел там весь день...

На самом деле, он почти не вспоминал об этой истории. Он не посещал море много лет, пока недавно Катя не уговорила его отправиться в Дагомыс под Сочи, где они арендовали жилье. И лицо Эсфири больше не беспокоило его до сегодняшнего дня.

КОНЕЦ