Игрушка (Секс игрушки рассказы)

Наша размеренная жизнь рухнула именно благодаря Валькиным закидонам. И все это его идиотская привычка засовывать себе в зад что не попадя. Все началось давно, когда еще был жив отец, а Вальке было семь лет. Отца буквально замучил геморрой, и ему прописали специальные свечи, которые он вставлял себе в зад, что ему в конце концов и помогло. Валька стащил у отца свечку и вставил в зад себе. Отец долго хохотал, потом объяснил, что геморрой приходит с возрастом и у маленьких мальчиков не бывает, хотя, конечно, профилактика может быть начата и в столь молодом возрасте. Он еще долго веселился, потом постепенно эта дурь стала ему надоедать, раздражать. Он запретил Вальке трогать его свечи. Но на того что – то нашло: с тех пор он вечно что – то засовывал себе в задницу, и отвадить его от этого отцу было не под силу. Меня тоже крайне раздражала эта его привычка. Много раз я его уговаривал и даже давал по шее, но привело это к тому, что Валька стал делать это тайком. В n лет я застал его, когда он на треть вогнал в себя большую стеариновую свечу.

– Ты что, идиот? Ты же себе все кишки разорвешь! – я покрутил пальцем у виска.

– Коль, это так приятно! – промурлыкал он. Понять это было нельзя. Я плюнул и ушел, хлопнув дверью. Меня просто бесило, что взрослый парень носится со своей задницей, как с писаной торбой.

Когда у нас появился Тим, я твердо сказал Вальке, чтобы он все прекратил. Ты должен понять, говорил я ему, что он просто отправит тебя в психушку или откажется от нас, и мы уедем в интернат для сирот. Дело в том, что отец умер, и кроме его брата, дяди Тимофея, у нас родных не было. Ему было двадцать три года, он закончил лесотехническую академию и занял место отца в должности лесничего, получив его сторожку и нас с Валькой, моим братом – близнецом, в придачу. Валька обещал, не ехать же действительно в детский дом, но его обещаниям я не верил, как не верил им и он сам.

Жениться Тим не успел. Как теперь он собирался решать эту проблему, было не ясно. Всю свою нерастраченную любовь, заботу и ласку он обрушил на нас. И если ко мне он относился как к старшему, то Вальку в грош не ставил, зная его взбалмошный характер, подверженный резким сменам настроений и эмоциональным всплескам. Но именно к Вальке, как к более слабому и беззащитному, он испытывал особую нежность. В ответ мы беззаветно любили Тима (звать его дядей Тимофеем как – то не поворачивался язык, ведь нам было уже по восемнадцать лет). Валька, как маленький, садился к нему на колени и обнимал за шею. Тим для нас был старшим братом, умным, ласковым и добрым, без которого мы своей жизни уже и не мыслили.

Несколько раз я ловил Вальку за его паскудным занятием. Особенно он любил этим заниматься в бане, которую мы топили раз – два в неделю. Он ложился на живот, вставлял игрушку себе в задницу и, то напрягая, то расслабляя ягодицы, вдавливался в доски полки. При этом он всегда возбуждался. Его волнение передавалось мне. Я хватал веник и хлестал его по заднице. Он с криком вскакивал, и иногда на досках оставались мокрые пятна. Конечно, все это происходило только в отсутствии Тима.

В тот злополучный вечер Тим поехал на дальний участок, и мы топили баню вдвоем. Валька опять принялся за свое, я же уже просто не обращал внимание. И в разгар Валькиных игрищ вошел Тим. Мы застыли: я таращился на Тима, Валька вжался в полку, а из его задницы, как мачта, торчала его игрушка. Тим вылупил глаза, долго не сводил их с Валькиной задницы и в изумлении выдавил:

– Это что за затычка?

– Это у него профилактика от геморроя! – я в ярости швырнул мочалку на пол.

Стены и потолок бани заколыхались от гомерического хохота Тима. Он схватился за живот, упал на полку рядом с Валькой, и приступы неудержимого веселья сотрясали все его существо. Доигрался, со злостью думал я о Вальке. Как он теперь в глаза ему глянет? Что Тим теперь подумает о нас? Я взглянул на Вальку. Тот лежал, уткнувшись в свои руки, и не поднимал головы. Его тело мелко дрожало. Тим осторожно вынул из Вальки деревянный, гладко отшлифованный стержень, задумчиво оглядел его.

– А занозы не боишься? – он легонько стукнул Вальку стержнем по заднице.

Валька не отвечал. Все ощутимее его тело сотрясали рыдания. Он уже просто бился в истерике. Тим сразу посерьезнел. Сел рядом с Валькой, погладил его по голове, спине.

– Ну, перестань! Всякое с человеком бывает! Вся эта блажь пройдет! – он продолжал гладить его, потом намылил мочалку и стал водить ею по Валькиному телу. Его движения были ласковы и легки. Валька затихал, все реже раздавались его всхлипы. Тим положил мочалку и стал руками равномерно распределять мыльную пену по Валькиным спине, ягодицам, ногам. Он гладил его, шепча какие – то слова, и тот окончательно затих, отдаваясь ласке добрых рук.

Потом произошло неожиданное. Я опустил глаза, и вдруг увидел, что сам Тим крайне возбужден. Зрелище было, что надо. Такого мне в жизни видеть не приходилось. Уловив мой взгляд, Тим смутился, резко встал и, прикрывшись мочалкой, быстро вышел в предбанник...

В этот вечер спать мы укладывались молча. Спали мы все втроем на одной большой кровати в спальне. Дрова мы экономили, и ночами зимой и весной в доме было просто холодно. Мы с Валькой обычно грелись около Тима, жались к его большому горячему молодому телу. Спал он всегда с краю, так что мы ложились рядом с Тимом поочередно. Его это крайне забавляло, но он с одинаковой заботой опекал обоих. В этот раз спать рядом с Тимом была очередь Вальки.

Мы погасили свет, но сон не шел. Мы ворочались, вздыхали, стягивали одеяло друг с друга. Наконец я стал засыпать – сказывались волнения прошедшего дня. Сквозь сон мне чудились легкие движения Валькиного тела, но усталость взяла свое, и я окончательно уснул.

Сколько я проспал, я не знаю. Проснулся я от того, что Валька уперся мне в плечи руками, а коленками в мои ноги. Я явственно ощущал идущие от него толчки. За моей спиной шла какая – то возня. Оба учащенно дышали. Был слышен шорох от движений рук под одеялом. Я застыл, напряженно вслушиваясь. Валька ногтями впивался в мои плечи, но я терпел, боясь пошевелиться. Это продолжалось минут пять. Затем Тим резко вскочил и выбежал из спальни. Хлопнула входная дверь дома. Я встал и на цыпочках подошел к окну. То, что я увидел, меня потрясло. В лунном сумраке, запрокинув голову и изогнувшись дугой, стоял голый Тим, его руки обхватили напряженную плоть и яростно сдирали с нее кожу. Темп его движений все возрастал, и вдруг серебристая нить оторвалась от его живота, метнулась вверх и исчезла в темноте. За ней рванулась вторая, третья. А потом еще что – то долго искрилось в его руках и стекало на стылую землю.

Я почувствовал рядом Валькино дыхание и обернулся. Он не отрываясь смотрел в ночь, на его губах блуждала полуулыбка, а глаза лучились тихим незнакомым счастьем...

Весь следующий день Тим сосредоточенно молчал и что – то мастерил. К обеду в столовой появился новый топчан, на который был положен большой мешок, набитый сеном, вместо матраса. Валька с тоской следил за его приготовлениями. До самой ночи Тим был в лесу, и спать мы легли без него. Потом он долго укладывался на новое непривычное ложе, затем погасил свет. Я скосил глаза на Вальку. Он лежал, уставившись в потолок, и глаза его были на мокром месте. Он долго вздыхал, потом отвернулся, зарылся головой в подушку и затих. Немного погодя, уснул и я.

Меня разбудило шлепанье босых Валькиных ног. Он тихо открыл дверь в столовую и исчез за ней. Я продолжал лежать, потом не выдержал и подобрался к двери. Небольшая щель позволяла все прекрасно видеть в проникающем через окно лунном свете.

Валька стоял около топчана Тима, который лежал, отвернувшись к стене, толкал его в плечо и шептал:

– Тим! Иди к нам! Мы тебя ничем не обидели. Плохо нам без тебя. – Тим молчал, и было полное ощущение, что он не слышит. – Мы, конечно, самые гадкие племянники в мире, но мы очень любим тебя. – Валька гладил его по плечу, руке. – Холодно без тебя, Тим!

Тот резко обернулся, обхватил руками Валькины ноги и уткнулся в них лицом. Он целовал их и говорил, что, наверное, он дурак, что нужно было сразу отделаться от нас, как советовали ему все вокруг, и что к хорошему все это не приведет. Но и без нас ему уже нельзя, просто он сам не сможет без нас жить. Он продолжал целовать Вальку, а тот стоял истуканом, подаваясь навстречу его губам, и его трусы совершенно некстати остро оттопырились. Тим поднял голову и ткнулся прямо в Валькино возбуждение. Он что – то хватал губами, целовал сквозь ткань, слова лихорадочно слетали с его губ, но смысла в них уже не было. Валька обнял руками его голову и что есть силы прижал к себе: – Только не бросай нас, Тим!

Дальнейшее трудно поддается описанию. Тим резким движением бросил Вальку на топчан, подмял под себя, скрыв его полностью, и были видны только Валькины руки, которые сплелись на его шее. Затем Валька вывернулся на живот. Его руки вцепились в матрас. Он вдруг охнул и затих, а над ним метался Тим. Он обхватил Вальку за грудь, тесно прижал к себе, целуя в затылок. Казалось, он пронзал Валькино тело мощными толчками, мстя ему за свою любовь, и вдруг стон неистового наслаждения вырвался из его рта, конвульсии сковали этот вихрь движений, скрутили его мощное тело. Валька снова охнул, его руки сжались в кулаки, но скоро вновь бессильно опали. Тяжело дыша, Тим затих, затем лег рядом с Валькой и что – то долго и нежно шептал ему в ухо.

Утро долго не наступало. Я пялился в потолок, и вселенская тоска опустилась на меня. Там, за дверью, их было двое – единственных людей на свете, которые были мне дороги, которых я любил. Но я не был им нужен. Они не просто меня покинули – они во мне не нуждались.

Их было двое на свете, и этого им было достаточно. А когда утром я вошел в их комнату, они, крепко обнявшись, мирно спали. На полу лежала сломанная Валькина игрушка.

Через неделю я уезжал в интернат. Я не мог перенести того, что произошло. Все было непонятно и очень больно. Тим ругался, обзывал меня сосунком, пытался что – то объяснить, говорил, что меня не отпустит. Что, как опекун, он несет ответственность за мое будущее. Я не возражал и молча собирал вещи. На всю большую оставшуюся жизнь набрался маленький рюкзачок. Подошел Валька, обнял меня за плечи и, не глядя в глаза, прошептал: – Прости меня!...

Маленький катер отвалил от пристани. Я стоял на корме и долго глядел на их обнявшиеся фигуры, которые постепенно сливались в одно целое и уплывали в туман.