Последняя ночь Самайна. Из книги Первый брачный ночь секс

На свидание собиралась Молодая девушка с Гохо, Князем Смерти...

Песнь об Отори аль Инараса.

 

В Загадочном месте ее всегда называли Фениксом. Всегда, потому что Она родилась и выросла в Загадочном месте, она стала его частью, а он проник в нее, наполнив каждую клетку ее тела своей силой и каждую незримую частицу ее души. Здесь, и только здесь были ее союзники, здесь, и только здесь она ощущала себя настоящей.

Когда кто-то из Загадочного места упоминал ее скрытое имя, Она непроизвольно улыбалась, и в ее улыбке было несколько ноток гордости. Она привыкла относиться к другим жителям Загадочного места с некоторым превосходством, хотя и не настолько, чтобы унизить их достоинство.

У нее было за что гордиться: природа одарила Её изумительной красотой, а Загадочное место подарило только Ей уникальную, фантастическую способность к воскрешению, способность, которой никто другой не обладал. Возможно, за это стоило благодарить ее предков, особенно бабушку Эгеретту, которая проводила свою родословную от самой Луны...

Феникс. Только Она одна из всех жителей Загадочного места несла на себе печать тайны, каждый раз после очередной прекрасной и сладостной смерти обретая новую жизнь. Она не знала и не могла объяснить, как происходит это чудо, которое для нее уже давно перестало быть чудом. Герольд Лагун говорил, что она - шутка Судьбы, и ей, несмотря на ее тысячелетний возраст, все равно нравилось быть шуткой, хотя она не верила ни в богов, ни в демонов (за исключением ее союзников).

Когда Она думала об этом, она поражалась сама себе и хотелось смеяться. И она раздражала просторным и звонким хохотом, как радостный летний ливень, пугая робких фей и мелких демонов, не говоря уже о людях. Ведь они всегда боятся лунных ночей и безграничной свободы, тех самых вещей, без которых Она не могла жить и умирать...

Та ночь перед Самайном, когда она впервые заметила жалость в глазах сестры Кандиды, тоже выдалась лунной и загадочной...

Най любила Самайн и, возможно, поэтому гнала от себя дурные предчувствия. Она слишком увлеклась балами и пирами в Небесной Цитадели, где в эти дни собрался весь Орден. Ее жизнь заполнили встречи с долгожданными друзьями, молчаливые ночные процессии на белых и алых конях, любимые ею с детства, и прогулки по мглистым рощам, освещенным огнями костров и факелов. Най вновь, как каждый год, упивалась сдерживаемым этикетом весельем, созерцанием прекрасных дам, в каждом жесте которых царила грация, а в каждом слове – утонченное сладострастие, величественных паладинов, преисполненных силой и благородством, и их статных горячих скакунов, от которых исходил непередаваемый терпкий запах погони, всегда заставлявший ее жадно вдыхать напоенный им воздух и волновавший в ней такую же алую кобылицу, гордую и ненасытную в своей неутоленной животной ярости. Но Най слишком хорошо знала эту неукротимую красавицу, чтобы отпустить ее на волю раньше времени; она ждала той праздничной ночи, последней ночи Самайна, когда ее братья и сестры снова кинутся в пучину волшебного, оглушающего безумия, и она сможет показать миру свой истинный лик и превратиться в Феникса...

В комнате по соседству сестра Ундина громко, нараспев читала "Книгу крови", древнюю летопись Ордена, но Най не разбирала слов. Голос, сливаясь с далеким напевом арф неведомых менестрелей, превращался в чудесную музыку, которой Орден говорил о своей любви к ним, своим детям. От этой мелодии, рожденной какими – то таинственными струнами в душе ее самой нежной подруги, тело Най превратилось в тугой бич, занесенный для удара, оно гудело от охватившего его напряжения, и по пылающей коже шли мурашки острого любопытства, к которому примешивался легкий страх. Что приготовил ей сегодня Орден?

По неведомому повелению, руки самостоятельно расстегнули тяжелую золотую брошь на плече, и атласная накидка темно-красного цвета скользнула на пол, создавая прохладные складки вокруг ног. Зеркала на стенах комнаты, украшенных гобеленами, отражали ее божественное тело в его ослепительной красоте. В этой обстановке сотни зеркал Най ощущала себя как богиня, парящая в небесах. Она редко раздевалась до гола, потому что ее обнаженность пьянила ее безудержно и часто приводила к безумным страстным порывам. Она унаследовала великолепную фигуру от своей матери - эльфийской красавицы Миркелиан. Ее длинные стройные ноги с тонкими щиколотками были характерными для женщин этого народа, а ее изящные бедра перешли в гибкую талию, словно ствол молодой пальмы, не знавший родовых изменений. Ее полная, но не тяжелая грудь с гордыми золотисто-коричневыми сосками выделялась вперед, а ее плечи и шея были ровными и грациозными, вызывающими зависть у любой смертной. Ее блестящие черные волосы доходили почти до ягодиц и были аккуратно уложены в сложную прическу, украшенную золотыми иглами, лилиями и орхидеями, чей тонкий и притягательный аромат заменял парфюм. Най единственным своим недостатком считала свою смуглую кожу. Однако за тысячу лет она успела привыкнуть к этому, особенно потому что ее кожа всегда была нежной и безупречно гладкой, словно атласная ткань, расстилающаяся у ее ног.

Сестра Ундина вошла в комнату, не стуча. Най не сказала ни слова, услышав тихие шаги подруги. Между ними не было секретов, поэтому она спокойно отреагировала на приход Ундины, несмотря на ее роскошное темно-синее платье и открытое тело. Напротив, Най заметила возбуждение и желание в глазах своей подруги, что только еще больше укрепляло их доверие друг к другу. Они обе понимали, что сегодня им не суждено быть вместе.

Ундина молча подошла к Най и аккуратно накинула ей плащ на плечи, ласково касаясь разогретого тела своей рукой. Ее руки прикоснулись к локтям Най, и когда они встретились глазами, Най заметила странную грусть с оттенком сострадания в глазах Ундины - будто между ними произошло что-то новое и неожиданное.

– Огонь требует новой жертвы из нашей крови, – прошептала Ундина загадочную формулу. – Орден ждет своего овна, который очистит нашу жажду своей невинностью и чистотой...

– ...Жажду огня, который подпитывает нашу бессмертную сущность, – продолжила Най ритуальное предложение.

Ундина взяла Най за руку, и они вместе направились к алтарю, стоящему посреди просторного Центрального Зала. Зал был озарен тысячами факелов. Сестры опустились на колени перед массивной золотой кроватью с четырьмя высокими колоннами углами. Барельеф на кровати изображал древних богов и богинь в странных объятиях. Там были звереголовые правители Египта - Озирис и Изида, Молох пожирающий младенцев в объятиях Иштар, жестокий Кецалькоатль - змей, оплодотворяющий Землю, Марс изменяющий Венере и даже сам Кама, который насильно обладал чистой Сарасвати словно утренней росой.

"Невероятно, сколько имен придумывают для меня люди!" - размышляла Най, выставляя свечи на алтаре так, чтобы они образовали символ Солнца и привнесли в это место божественную энергию. - Они называли меня Маху и Морриган, объединенных в трех лицах, видели во мне порочную Лилит и кроткую Еву, кровавую опустошительницу Нурну и утешительницу Наламиру. Какие они все глупые! Даже Мастер, испугавшись своего Дирижера, превратил меня в паучиху. Даже Старец - С - Вершины - Рассветной - Зари не догадался, что Лакшми – другое имя для разрушительницы Тандавы, что Лада – такая же страстная женщина, как и все достойные Ордена".

У Най снова появилось желание громко рассмеяться, но на этот раз она подавила его. Бережно расстелив зелено-белую шкуру единорога на алтаре с темными пятнами почти черного цвета, она угольком нарисовала черные руны на мраморном полу вокруг кровати и из гибких веточек молодой омелы сплела письмена на огаме, закрепив их на углах. Затем она села у тяжелого основания алтаря, ждущая чего-то, что никогда раньше не происходило.

Сестра Ундина вышла за пределы святого круга символа, и Най осталась одна. Хотя это было только видимостью, ведь весь Орден сейчас следил за ней: кто с нетерпением, а кто с завистью.

- Vous êtes charmant ce soir! - воскликнула своим бархатным голосом сестра Мари-Noir по прозвищу Ляпеж, перемешивая французский со сломанным английским.

"Немного глуповата, но очаровательно красива", - подумала Най, приятно удивленная комплиментом.

– Ого, какое у тебя чудесное произношение! – восхищенно шептал брат Бенедикт. Най ощущала, как его взгляд поглощает ее полуобнаженное тело, как огонь, поднявшийся из ее сердца, горит в его глазах, как он стремится мысленно завладеть ею, зная, что это никогда не случится в реальности.

"Он так хорошо произносит слова", - думала Най. - "И какие красивые стихи на древнегреческом языке он сочинял для меня! Но, к сожалению, он совершенно неумелый любовник: слишком сильно влюблен в свое влюбленное состояние".

– Пора отложить яйца... – пошутил брат Анарэль и добавил на уэльском языке с тона опытного обольстителя женщин.

– Сейчас мне не до этого! – грубо перебил его брат Тэлсинн, который не понимал эльфийского юмора и испытывал неприязнь к его причудливому акценту при выговаривании кельтских слов. – Презренное племя! – выругался он в сердцах, хотя знал, что Анарэля обидеть просто невозможно: он либо всегда оставался гордым и непоколебимым, либо вообще не понимал, в чем дело.

От звука голоса ирландца тело Най заколыхалось. Мощный и неутомимый самец! От него всегда исходил сильный животный запах, который делал ее послушной и возбужденной. К тому же его внешность и манеры напоминали волка, возможно, он был оборотнем...

Через несколько минут Ундина вернулась, но она не была одна. Рядом с ней шла хрупкая испуганная девочка лет двенадцати в светло-голубом летнем платье.

– Сегодня ты наш помощник, Феникс, – сказала Ундина, грубо толкнув девочку к алтарю, а затем присоединилась к зрителям. Най посмотрела в заплаканные глазки девочки - темно-зеленые с черными пятнышками - и увидела в них такой глубокий страх, что не могла не почувствовать к ней жалость и сострадание. Она любила детей, хотя никогда не согласилась бы стать матерью, ведь она больше всего любила саму себя. Слезы снова выступили у девочки на глазах, но Най поспешила вытереть их своим плащом, ласково улыбнулась и спросила:

– Как тебя зовут, ребенок?

– Энджелина, – ответила девочка, с интересом осматривая зал, факелы, украшающие стены полотна с устрашающими и одновременно притягательными изображениями, золотое ложе с необычными фигурками и эту красивую женщину, которая почему-то казалась ей единственным добрым существом в этом странном месте. Она слышала легенды о волшебных холмах – сидах, где в Самайн собираются загадочные люди богини Дану, некогда правившие всей Белой Страной. Но будучи модной и начитанной девушкой своего времени, она рассматривала это как выдумку. К тому же ей не понятно было, как это место под землей может одновременно находиться над облаками. Ведь она видела их внизу, проходя по коридору мимо высоких арочных окон.

Все это запутывало мысли девочки в поисках хоть какого-то разумного объяснения, и она вымолвила первое, что пришло ей в голову:

– Я хочу к маме. Отпустите меня, пожалуйста!

– Конечно, дорогая, ты скоро будешь дома, – успокоила ее Най, не переставая улыбаться. – Я просто хотела немного поиграть с тобой, ведь сегодня большой праздник. У меня есть для тебя маленький подарок, – продолжала она, достав из складок плаща изящную серебряную диадему с орнаментом из яркого золота и блестящими бриллиантами и рубинами. Она аккуратно положила ее на высокий лоб девочки. Та восхитилась и осторожно прикоснулась к драгоценной обручальной короне кончиками пальцев; такие прекрасные вещи она никогда раньше не видела.

– Хочешь стать королевой? А я буду твоей подругой? – заговорщически прошептала Най, подмигнув девочке.

– Вы так любезны, мадам! – поблагодарила ее Энджелина. (Ей, конечно, стоило отказаться от такого дорогого подарка, ведь она совсем не знала эту даму, но она уговорила себя сделать это немного позже. Только чтобы не обидеть эту прекрасную женщину.)

Вместо ответа Най коснулась ладонью теплого обнаженного плеча девочки, взглянула ей прямо в глаза и прошептала почти бесслышным шепотом заклинание забвения:

– Ego, ago, et superago, et consumattum est.

Взгляд девочки на миг заволокло туманной дымкой, но уже через мгновение он стал ясным и чуть рассеянным.

– Хочешь ли ты, чтобы я стала твоей мамой? – спросила Най, приближаясь к уху девочки.

– Да, да! – прошептала Энджелина почти со слезами от счастья. Никогда в жизни она не испытывала такой любви к кому-то, как к этой чудесной даме. Ни у кого из людей, которых она знала, не было такого приятного голоса, такой нежной улыбки и таких горячих ласковых рук. Теперь она была готова отдать все на свете, чтобы быть подобной ей. Не в силах сдерживать слезы, Энджелина бросилась в объятия и прижалась к ней своим дрожащим телом, спрятав лицо в прохладных складках ее плаща.

– Не плачь, не плачь, Энджелина, я тебя люблю! – повторяла Най, мягко гладя волосы, плечи и спину девочки. Та дрожала ли от слез или от ее нежных прикосновений.

"Да, только Ундина смогла приготовить для меня такую радость", – думала она, благодарная в своих мыслях сестре и предаваясь неудержимому огненному вихрю, который возник где-то внизу ее живота от прикосновения острых вершинок маленьких девичьих грудей.

Она взяла в свои руки голову девочки, оттирала слезы с ее лица, проходя кончиками пальцев по ее трепетным векам и влажным щекам. Ее ароматное горячее дыхание и ласковые слова обжигали эти места, и последние остатки страха в сердце девочки таяли, превращаясь в потоки любви.

Теперь Анжелине хотелось только одного - чтобы эта прекрасная женщина была счастлива, чтобы у нее было все хорошо. Поэтому она не возражала, когда Най поцеловала ее соленые губы, испачканные слезами. Напротив, она сама жадно откликнулась на настойчивые губы Най, чувствуя, как ее язык ласкает внутреннюю поверхность ее нежного рта. Она хотела продолжить это новое захватывающее ощущение и сравнила его со скучными поцелуями Тома - одноклассника, которые казались безжизненными.

Сердцебиение девочки становилось все быстрее, голова кружилась, но она продолжала наслаждаться прикосновениями Най и сама целовала ее, зная, что это доставляет радость ее любимой. Теперь она по-новому ощущала аромат этих тяжелых волос и теплую нежную кожу. Боже мой, как она хотела (но боялась признать это даже самой себе), чтобы ее губы коснулись ТОГО места, где она чувствовала жгучую страсть!

В необъятной страсти Най продолжала целовать ее лицо, губы, тонкую шею и угловатые плечи девочки. Она не могла остановиться даже если бы хотела. Она становилась неудержимой хищницей, наслаждаясь своей безоговорочной властью над юной жертвой и проникая в ее мягкую плоть.

Ее небрежно брошенный плащ сползал все ниже, обнажая божественные плечи и приоткрывая загадочную впадину между грудей. Най взяла в руки прохладные маленькие ладони Энджел, отметив для себя, что у нее длинные аристократические пальцы, и прижала их к своей полуголой груди, заставив девочку еще больше обнажить ее. Большие теплые полушария ее роскошных грудей самостоятельно оказались в руках Энджел, и Най словно растворилась в ее прекрасных ласках, ощущая, как под стеснительными и немного неуклюжими касаниями пальцев девочки ее грудь начинает наполняться теплыми соками, а большие круги сосков набухают и становятся все более твердыми и чувствительными.

В голове у Най был шум волн, дыхание участилось. От этого нового наслаждения становилось все сложнее стоять на ногах, и она, скинув плащ и подхватив Энджел на руки, села на покрытый мягкой шкурой алтарь и посадила девочку себе на колени. Ее горячие ладони гладили тонкие девичьи ножки, покрытые мягким пушком и послушными золотистыми волосками, нежные и гладкие, словно перо лебедя, бедра, задирая все выше подол сарафана, и вскоре коснулись шелковой ткани нижнего белья.

Девочка, опьяневшая от острого желания, которого никогда прежде не испытывала, принимала каждое прикосновение своей новой матери как ценный дар. Сложив руки, она сбросила с плеч легкие бретели и платье легко скользнуло вниз, открывая перед Най маленькие еще не до конца сформировавшиеся грудки, напоминающие два нежных незрелых персика, покрытых тонкой полупрозрачной кожей, под которой скрывалась такая же мягкая кисло-сладкая мякоть.

Женщина нежно прикоснулась языком к бегущей под левой ключицей девочки синей венке, просвечивающей сквозь бледную кожу, словно ручеек, бегущий в снегу невинных мечтаний. Она ощутила свежий теплый аромат юных подмышек и ласкала покрытые мягкими курчавыми волосами губами, пристрастно прильнув к розовому соску, который словно сам стремился ей навстречу. Ее поцелуи были страстными, полными желания и влажности. Она ласкала нежные соски кончиком языка и легко покусывала их, наслаждаясь вкусом молодой чувственной плоти.

Медленно и уверенно Най сняла с девочки белые трусики и сжала упругие розовые ягодицы. Вспыхнув от страсти, Энджел обхватила руками шею Най, запрокинула голову и начала тихо стонать, а Най продолжала окутывать ее тело страстными поцелуями.

Наконец, их губы вновь соединились, они сильно прижались друг к другу, груди соприкоснулись, а соски начали трется друг о друга, подхлестывая страсть. Най продолжала двигаться волнообразно, помогая им натираться друг о друга. Затем она положила уставшую девочку на мягкий мех единорога и приступила целовать ее ноги, лаская солоноватые подошвы и губами обнимая маленькие пальчики. Ее жадные поцелуи поднимались все выше и выше, охватывая лодыжки, икры, колени и бедра, приближаясь к скрытому лону покрытому каштановым руном. Немного раздвинув наружные половые губы девочки пальцами, Най нежными поцелуями прильнула к ее еще неоткрытому цветку и начала его ласкать, слегка увлажняя сочившимся нектаром из влагалища и своей слюной. Она возбуждалась все больше: то от стонов Энджел, впервые испытывающей запретное наслаждение, то от аромата желания, исходящего из ее открытого лона. Ее язык медленно скользил вверх и вниз по алой щели, проникая все глубже с каждым движением, задерживаясь на набухшем клиторе. Смочив указательный палец густой слизью, Най стала ласкать им ложбинку между ягодицами девочки и розовую окантовку заднего прохода. Постепенно он свободно проник в ее узкий анус. Вставив туда еще один палец, женщина начала делать круговые движения рукой, продолжая сосать увеличившийся клитор. Это заставило девочку дрожать и выпячивать спину от сладострастия.

Не в силах больше сдерживать охватившее ее возбуждение Най уселась на девочку верхом, раздвинув ноги так, чтобы их вагины тесно прижимались друг к другу, слившись в одном безумном движении, и их тела сплелись в невероятном объятии, страстно лобзая друг друга.

Энджел вся без остатка отдалась захлестнувшей ее волне экстаза, превратившего ее в послушную рабыню этой прекрасной волшебницы. У нее перед глазами в быстром танце кружились ожившие фигуры языческих богов: их дико изгибающиеся тела, по бронзе которых метались огни факелов, яростные оскалы, искажавшие их нечеловеческие лица, и вспыхивавшие в сполохах пламени самоцветы глаз. Эта огненная пляска, казалось, изображала сам бесконечный круг жизни, круг любви и смерти – двух величайших сил в этом мире, скованном цепями трех гун, будто ожерельями из черепов, украшавшими шею владычицы Кали, будто бесчисленными витками Солнечного Змея Кецалькоатля, – двух сил, которые здесь, на этом ложе, познавали себя как единое вечное начало. И они вдвоем, Феникс и девочка по имени Энджелина, присоединились к этому сумасшедшему танцу, сделались частью этого круга, впитав в себя его ритм и смысл...

... Най, забыв обо всем, с остервенением кусала губы, шею и грудь девочки, царапала своими длинными острыми ногтями ее нежную кожу, оставляя на ней алые полоски, и эта боль превращалась в теле Энджел в жгучее, незабываемое ощущение счастья. А когда по ее обезумевшему телу пошли судороги, и нестерпимое наслаждение громким воплем вырвалось сквозь оскаленные зубы, Най выхватила из своей высокой прически золотую заколку и с силой вонзила ее в ямочку на горле своей жертвы. Тонкая длинная игла легко, как в растаявшее масло, вошла в юную плоть, проколола трахею, и ее острие показалось с противоположной стороны. Девочка издала хриплый сдавленный стон, из уголка ее рта потекла тонкая струйка крови, а Най снова и снова вонзала в ее тело свое оружие, нанося бесчисленные удары в шею, грудь, живот. Из пробитой аорты ударил фонтан горячей алой крови, которую Най, обезумев от ее сладковатого аромата, принялась с наслаждением размазывать по лицу и по всему телу. Она пила и не могла напиться этой соленой, будто морская волна, живительной влагой; ей хотелось вобрать в себя эту пульсирующую струю, и она подставляла ей розовые лепестки, окружавшие ее влагалище, чувствуя, как улетающая душа Энджелины наполняет ее существо новой силой, новой жизнью.

Она испытывала глубокую благодарность к этой молодой, наивной девушке за этот неповторимый глоток вечности, который был не доступен обычным и грубым людям с их мелкими и пошлыми страстями, не знавшими настоящего взлета души и тела.

... Даже океан имеет своё дно, даже бесконечность находит свой предел в словах, Феникс, – безразличным тоном произнес Магистр. – Орден имеет право дать, но он также имеет право отнять, все мы это знаем...

– Как и то, что его милость безгранична, – напомнила Най уверенно и покорно.

– Так же как и то, что мы все – его слуги, – продолжал Магистр, не потерявший спокойствия при осознании своей власти. – Иначе мы просто продолжали бы жалкое человеческое существование. За тысячу лет ты узнала многое; ты стала одной из избранных – Фениксом. Ты возможно стала самой любимой дочерью Ордена, и поэтому твой авторитет среди сестер велик. Подумай, хочешь ли ты сохранить это положение или уйти навсегда? Сейчас самое время, Феникс, потому что твоё время истекло. Тебе больше никогда не предстоит воскреснуть.

– Но я не могу жить без смерти! – растерянно вскрикнула Най.

– Тебе придется выбрать, Феникс. – Она поняла, что это были последние слова Магистра. Он не мог изменить волю Ордена, так как он сам был его частью, несмотря на свою власть.

Последний раз преклонив колени и коснувшись лбом пола перед Великим, Най, словно испуганная птица, вырвалась из ставшей вдруг невыносимо тесной камеры. Она бежала по широким коридорам и просторным светлым залам, забыв о направлении к выходу. Цитадель казалась ей сейчас темницей. Как он мог! Она металась в своих мыслях, пытаясь сделать ужасный выбор между бессмертием и страстью, которая давала смысл всей её жизни, но разум покинул её, и на его месте оставалась глубокая рана.

Взбешенная и неистовая, Най ворвалась в Святилище, которое теперь открылось ночью, слившись с огненными кострами в лесу. Однако братья и сестры не заметили ее нарушение, так как она уже выполнила свою задачу. Теперь она испытывала к ним только отвращение. Похотливые создания стали ей противными, осознавая значение смерти!

Спеша к Мари-Нуар, которая мучительно извивалась на брате Хью, Най жестко ударила ее по лицу. Девушка даже не почувствовала этого удара, хотя из ее носа потекла кровь. Най пнула ее в мягкий живот. Она любила ощущение слабости и покорности под своей подошвой и продолжала бить Мари-Нуар ногами, рвать ее прекрасные черные волосы, хлестать щеками и грудью. Она наслаждалась тем, что раздирала такое нежное и живое тело. Француженка была прекрасна в своих мучениях, с поруганным лицом и растрепанными волосами!

- Еще! Пожалуйста, еще! - кричала Мари-Нуар, моля каждый удар движением тела, но она не видела Най за пеленой боли и наслаждения. Она подставляла свое лицо и самые чувствительные части своего тела под удары, наслаждаясь их жестокостью и своей низостью. Ее грудь со стоящими малиновыми сосками была покрыта зелеными кровоподтеками, а на лице оставались кровоточащие раны. Ее трепещущие ноздри впивались в запах мускуса...

Внезапно из-за деревьев вышла серая тень - огромный волк с горящими желтыми глазами. Мгновенно пройдя расстояние между ним и женщиной, он тихонько подкрался сзади к Мари-Нуар и ударил ее головой в спину, опрокинув на четвереньки. Сначала она испугалась, но почувствовав теплый влажный нос, касающийся ее промежности, и настойчивые лизания сильным языком по бедрам и ягодицам, она приподняла спину и подалась назад, прижимаясь задом к теплому мохнатому телу.

С громким утробным рычанием могучий волк зажал в челюстях тонкую шею девушки, лишив ее свободы движений, и быстро и неистово удовлетворил свою похоть. Огромный детородный орган зверя с трудом поместился в миниатюрном влагалище Мари – Нуар, но, несмотря на раздирающую боль, она была наверху блаженства. В каком – то ненасытном порыве сладострастия она выставила зад как можно выше, так, чтобы громадный член вошел в ее тело до упора, и почти легла на грудь, не переставая рукой ласкать собственный клитор. Ее покрытое синяками лицо исказила безумная гримаса боли и наслаждения, и, завыв, протяжно, словно волчица, она кончила.

"Прочь! Прочь! Прочь!"

Только одно слово пылало в сознании Най. Ей хотелось лишь одного – убежать, улететь, скрыться от этой беснующейся в разврате толпы. И она бежала пустыми коридорами Цитадели, которые совсем недавно казались ей такими родными, бежала, закрыв глаза ладонями и не разбирая дороги. Сделавшиеся вдруг будто чужими ноги сами привели ее в келью Ундины, которая избегала шумных оргий и предпочитала им уединение даже в праздничные дни.

Най бросилась к ногам сестры, сидевшей в одиночестве перед гадательным столиком, на котором стояло две свечи и были разбросаны черные камешки, обняла ее колени и дала волю рыданиям.

– Я не такая, как они! Я другая, другая! Я не могу умереть! Я не хочу, не хочу!..

– Успокойся, милая, – ласково шептала Ундина, перебирая ее волосы, – ты не умрешь, ты всегда будешь с нами. Это – всего лишь испытание Ордена.

– Но, сестра, почему все они кажутся мне врагами? – умоляюще спросила Най, заглянув Ундине прямо в глаза. – Почему я чувствую себя средоточением зла?

– Так бывает, моя любовь. Это страх, всего лишь страх. Ты испытываешь боязнь навсегда исчезнуть, подобно человеку. Люди тревожатся из-за греха, потому что они смертны. Страх – это и есть грех.

– Как я смогу прожить без Него? Вечность! – в ужасе воскликнула Най. Слезы на ее глазах высохли, уступив место беспросветному отчаянию.

– Забудь об этом пока мы вместе, дорогая! Когда ты увидишь Его, ответ сам придет к тебе на уста, зародившись в сердце, – сказала Ундина, обняв ее за плечи.

Ее слова не могли быть ложью, даже теперь, когда Най перестала верить самой себе и Ордену, она неосознанно положилась на свою возлюбленную сестру.

В своем голубом атласном платье, похожем на ночное летнее небо где-то над Энгрейлом, Ундина напоминала Ами – Лэу, Владычицу Тьмы. В ее коричневых, светящихся от любви глазах Най видела только сочувствие и ласку, которых так не хватало ей самой. Желая избавиться от безумия этой ночи и погрузиться в любовь подруги, она поцеловала ее чувственные теплые губы. И уже не могла оторваться.

Их руки сплелись, словно стебли гибких лоз, а их губы непрерывно ласкали друг друга, сливаясь в одно целое. Най села на колени перед сестрой, обвивая ногами ее талию и целуя шею, освободила из пленa своего тела кусочек летнего неба. Ундина нежно улыбнулась и скромно прикрыла руками свою грудь.

А Най снова оказалась под воздействием ее неземного очарования: ее слух наполнялся этим знакомым тихим смехом, ее ноздри щекотали ароматы женского тела, а ее взгляд, будто впервые, восхищенно раскрывал для себя плавные и изящные линии. Она взяла Ундину за запястья и мягко, но настойчиво отстранила ее руки.

У нее была изумительная тяжелая грудь, молочно – белая с голубоватыми прожилками вен и необыкновенно большими розовыми сосцами. Когда Най смотрела на ее божественную наготу, ее память невольно возвращалась к воспоминаниям забытого детства, когда она маленькой девочкой засыпала на груди няни Энн, которая была для нее тогда самым надежным приютом на свете, и Ундина казалась ей самым теплым и милым существом в мире, и похожее на боль желание, поднимавшееся из потаенных глубин ее тела, превращалось в огромную нежность, рвавшуюся из глаз потоками горячих слез.

Най позволила вечности длиться, только взглядом лаская нежное тело подруги, чтобы подарить ей тот самый восхитительный миг, когда ее кожа, превратившаяся в тлеющую, медленно нарастающую истому, вспыхнет яркой вспышкой наслаждения даже от случайной искры легкого прикосновения. Именно Ундина когда – то учила ее часами разжигать это опьяняющее нетерпение, а потом, превратившись в одно целое, взмывать в заоблачную высь, чтобы прикоснуться к звездам, сгореть в солнечной короне и рухнуть в океан блаженства.

... А когда последние песчинки вечности со звоном рассыпались на каменном полу, Най позволила себе со всей нежностью, на которую была способна, прошелестеть кончиками пальцев вниз по ее гладким золотистым плечам, поцеловать подушечками ямочки на локтях и снова скользнуть вверх по внутренней стороне рук, чтобы обнять ладонями облака...

Переплетаясь, их тонкие пальцы ласкали крупные, еще мягкие соски Ундины. Най прикасалась к ним с необычайной осторожностью, помня об их поразительной чувствительности (Ундина говорила, что даже их трение о платье причиняло ей боль). Но потом, когда ее соски набухли и затвердели в руках подруги, боль превратилась в жгучее удовольствие, и Ундина, тяжело дыша и постанывая, погрузилась в него с головой. Откинувшись на кресле, она пощипывала груди Най и подставляла каждую клеточку своего тела ее огненным поцелуям и ласкам.

Ундина, сняв с себя последние одежды, страстно целовала разные части тела Най. Ее язычок ласкал каждую складочку кожи – плечи, грудь, живот, бедра. Она аккуратно собирала капли пота и нежно облизывала углубление в пупке. Особенно ей нравилось губами охватить полную грудь Ундины и стимулировать его языком и зубами.

– Пожалуйста... перестань... – Ундина вскрикнула, подавленная возбуждением, чувствуя приближение оргазма. Она хотела продлить эту сладостную игру как можно дольше. Най поняла ее и освободила сосок изо рта.

Ундина повернулась к Най спиной, встала на колени и изогнула спину как кошка. Она скинула свое платье и розовые шелковые трусики, обнажив стройные ноги и упругие ягодицы. Най сжала ягодицы пальцами, слегка щекотая своими длинными ногтями, и начала целовать гладкую кожу на внутренней части загорелых бедер, двигаясь все выше. Она глубоко вдыхала мускусный аромат возбужденного лона, пока наконец не прикоснулась губами к паху Ундины, и на ее лицо не стекла теплая и густая смазка.

Ундина извивалась и стонала от удовольствия, но Най хотела еще большего. Она поцелуями облизывала влажные половые губы и клитор Ундины, розовые полусферы ягодиц, гладила мягкий живот. Нежно и страстно она прижималась своим лицом, шеей и грудью к пышной заднице и влажной промежности Ундины. Затем она смочила свой твердый сосок ее вагинальными выделениями и осторожно ввела его в анальное отверстие, чтобы почувствовать судорогиющие спазмы, вызывающие мурашки по всему телу и замедляющие дыхание.

И вдруг сквозь густой туман наслаждения, застилавший ее разум, Ундина почувствовала, как горячий и влажный язык Най скользнул в ее прямую кишку и устремился внутрь, а плотно сжатые пальцы тонкой руки вошли в ее упругое скользкое влагалище, словно огромный, очень твердый фаллос...

... Они давно уже потеряли счет оргазмам, каждый из которых был ярче и острее предыдущего. Теперь Най лежала на полу, широко раздвинув ноги и поглаживая свою набухшую от неистовых ласк грудь, и непрерывно стонала. Ее тело блестело от пота и было покрыто синяками и тонкими длинными царапинами. А Ундина, усевшись на нее верхом, вводила в ее раскрытое влагалище толстую восковую свечу с закругленным оплавленным концом. Второй такой же свечой она совершала возвратно – поступательные движения в заднем проходе сестры.

Их тела медленно и плавно двигались в одном тягучем ритме. Най положила ладонь на живот подруги и стала щекотать ее сильно возбужденный клитор. Через несколько минут красивое тело Ундины изогнулось в сладкой судороге, а облепленное волосами лицо исказил дикий оскал; ее блестящие белые зубы были плотно сжаты, из уголка рта струилась слюна.

Благодаря ее резким порывистым движениям импровизированный фаллос вошел в тело Най так глубоко, как только это было возможно, затронув самые потаенные родники наслаждения; пушистый и влажный лобок сильно терся об ее увеличившийся клитор, а обезумевшие руки грубо, неистово мяли ее груди.

Будто издалека, она вдруг услышала чей – то протяжный вопль, переливавшийся вместе со все нарастающими волнами того бескрайнего бушующего океана, в который она превратилась. Казалось, что этот стон никогда не оборвется в бездну тишины, рассыпаясь повсюду долгим эхом, просторным и звонким, как веселый ливень в середине лета.

Высоко в атмосфере, словно огромный всеведущий глаз, светила полная луна. Ночь достигла пика и безраздельно царствовала на спящей Земле, похожей на околдованную принцессу в объятиях темного волшебника.

Больше всего на свете любила Най этот момент, час полной тьмы и непроницаемого молчания. Она оставалась с ночью один на один и постепенно, словно изысканное вино, поглощала её энергию и грусть. Все прошло: и боль, и радость. Смерть, закутанная в призрачный плащ, скиталась где-то в мраке этих холмов, держа в руках чашу с неясным напитком покоя для своей гордой дочери.

Вдали раздался стук копыт. Всадник быстро приближался, и сердце Най билось все сильнее под увеличивающимся звуком. Она знала, кто пробил стекло окружающего её молчания; она видела его до того, как он появился на горизонте. Её Бог, её Вселенная, её жизнь!

И она ожидала его на перекрестке неизведанных путей, не зная, кто он и откуда пришел к ней в эту ночь. Её волосы развевались холодным ирландским ветром, а луна отражалась на её лице, как в заколдованном зеркале.

Он никогда не опаздывал на их редкие свидания. И сегодня он явился вместе с третьим часом ночи. Казалось, его плащ был продолжением ночного неба, усыпанного драгоценными звездами, а изо рта его гигантского скакуна струился огонь вместо пены. Его шлем напоминал огромный черный замок с зубцами и причудливыми шпилями, его взгляд проникал сквозь всё и лишь немногие могли выстоять перед каменной рукой.

В одиночестве ездок приблизился к Наи и обнял ее, даря последние объятия в ее жизни...

Период между осенью 1998 и весной 1999 года.