Пpофи

Когда они вышли из ресторана, стояла уже настоящая южная ночь. Пересекли ярко освещенную площадь перед универмагом, прошли метров двести по главному проспекту курортного городишки и стали подниматься по винтовой лестнице, прилепленной к белой стене. Вошли и остановились посреди небольшой комнатенки с косым потолком – во Франции такое, наверное, именуют "мансардой".

Она хорошо знала, что предстоит – поэтому огляделась, изучая место предстоящего любовного сражения и что – то смутно припоминая.

– Да ты бывала здесь! – подает голос ее спутник. – Помнишь, мы тебя трахали вдвоем с Владленом?

Она ничего не может припомнить. Ее спутник говорит об игре в фанты, напоминает о минете прямо в такси.

– Мы же давно знакомы! – утверждает он со смехом. – Ты притворяешься? Помнишь, мы еще натягивали тебя в парке?

Она старательно морщит лобик и улыбается – вежливо, успокаивающе. Отчего – то ее спутник расстроен. Она по – матерински утешает его, пытается объяснить:

– На меня частенько обижаются. Один стаpинный знакомый недавно заявил: "Странно, мы с тобой уже раз десять занимались любовью, а вчера в ресторане мне пришлось по – новой знакомиться с тобой!"

– Поверь, я тебя действительно не узнала! – оправдывалась она.

– Носи очки! – жестко парировал он.

Никому невдомек, что тут не помогут никакие диоптрии. Когда – то давно, когда эта особенность доставляла много хлопот, она действительно отправилась к врачу. Со зрением оказалось все в порядке, зрительная память тоже в пределах нормы, и все же... Уж слишком они одинаковые, эти носители членов. Слишком стандартно ведут себя в постели ("а теперь сделай минет", "ножки пошире", "раскрой письку"), слишком одинаково жалуются на своих высоконравственных, престарелых жен. Они отличаются только степенью жадности, да способностю ее утолить. И кроме того: ведь запоминать каждого из них – это значит растрачивать на них душевную энергию. К чему? Девять из десяти заботливо расспрашивают, как она "занялась этим". Для них она разучила душещипательную байку об отчиме, который изнасиловал ее в восемнадцать лет. Под видом глубокого сочувствия они стараются выведать как можно больше щекочущих нервы подробностей. Они их получают – это часть ее профессии. Они отчего – то полагают, что несколько раз погрузив и вынув свой отросточек в расщелину у нее между ног, они обретают право на интимные излияния, на душевную близость, чуть ли не дружбу. Если потом она не в силах опознать их, они реагируют чрезвычайно болезненно. Им чудится пренебрежение, это задевает их мужское самолюбие. Каждый из этих подержанных петушков в глубине души полагает, что отоварил ее совершенно незабываемым, небывалым образом. Она не возражает, пусть себе пребывают в приятном заблуждении.

Чтобы не задеть бедняг лишний раз, она научилась виртуозно пользоваться всякого рода наводящими вопросами, безличными формулами вежливости, междометиями. Довольно скоро она обнаружила, что при известной осторожности и ловкости можно поддерживать оживленную дружескую беседу, практически ничего не зная о мужчине. Достаточно выяснить, где они познакомились – остальное идет по раз и навсегда отработанной схеме.

"Странно, " – продолжала раздумывать она, – "мужикам так хочется, чтобы их выделяли, называли по именам, расспрашивали о работе".

Ее спутник все не мог успокоиться. Он сыпал именами, датами, встречами, деталями каких – то прошлых соитий...

"Ну да, меня это тоже нервировало, пока я не поняла, что дело не в зрительной памяти, а в глубочайшем равнодушии. Меня можно было бы обвинить в эгоцентризме, если бы я не была столь же равнодушна и к своему собственному прошлому. Тот воспитатель в пионерском лагере, его длинные нравоучительные раговоры и ладонь, всползающая по ноге под юбку, и вскрик, боль, кровь... Он так и не решился овладеть мною по – настоящему, но пальцами исследовал каждую складочку и все говорил, говорил... А мне так хотелось, чтобы он навалился на меня, подмял под себя! Потом его городские друзья... Наши странные турпоходы, когда я оказывалась единственной девочкой в компании пяти – шести взрослых мужчин. Я с трепетом ждала, когда лодки причалят к берегу и будет установлена моя палатка. Мне нравилось принимать их по два – три за ночь. Мне нравилось играть их членами, баловаться. Почему – то они боялись меня. Однажды меня чуть не утопили – им показалось, что я собираюсь пожаловаться... На всякий случай они перевезли меня в другой город и уступили какому – то толстяку. Там – то я и обнаружила, что все скользит мимо сознания, не задевая, не цепляя за живое. Как будто я только по обязанности принимала участие в чужих жизнях, чужих равлечениях, а моя шла где – то в стороне, далеко оттуда. Так прошла добрая треть жизни. Бесследно. Словно это было не со мной... "

Так размышляя, она постепенно раздевалась, принимая все более соблазнительные позы. Она видела, что ее спутник несколько раз провел языком по высохшим губам, что его легкие брюки вздулись спереди крутым буруном.

– Конечно, я пошутила! – проговорила она, опускаясь перед ним на колени и медленно расстегивая его брюки. – Еще бы мне тебя не помнить! Сейчас я поиграю на твоей дудочке, а ты расскажи, стала ли твоя жена за это время хоть немного разнообразнее в постельке?

– О, Надин! Ты даже помнишь о жене!

"Значит, прошлый раз я назвалась Надей", – отметила она про себя, приступая к работе.

Ее сегодняшний партнер откинулся на спину и засопел удовлетворенно, как счастливый ребенок.