Валенсия

Глава 1

Мы оказались в Амстердаме. Это был тихий июльский вечер 1948 года. Я называю год специально, чтобы не возникало сомнений в достоверности моего рассказа. Но об этом позже.

Итак, Амстердам, лето, вечер. Я стою у края корабля, опираясь на перила, и смотрю на темнеющие вместе с небом воды. Они сверкают словно расплавленное золото под огнями большого города. Тихий вечер погружает меня в сладкие и притягательные мечты, а незнакомый город обещает много интересного и захватывающего.

Через час закончится моя смена дежурства, и я спущусь на берег. Но до тех пор я еще наслаждаюсь часом тихого и немного грустного одиночества на пустевшем судне. Из груди вырывается неосознанный вздох, а на память приходят слова из какой-то простенькой песенки, которую исполняла юная негритянка в портовой таверне на острове Борнео:

- О, могучий Бип!

- Ты источник радости

- И сладости.

- Ты мой кумир.

Легко можно было догадаться, что такое "Бип", потому что негритянка водила в руках его резиновую копию и проделывала с ней такие трюки, что юные матросы покраснели и отвели глаза. Вспоминались Бомбей с его широкими улицами, роскошными ресторанами и темноглазыми красотками. Хотя, правда, со мной в этом городе не произошло ничего романтического, за исключением одного случая, который можно назвать трагическим. Но я не хочу сейчас вспоминать об этом – это слишком тяжело. Мысли и воспоминания текут потоком, наполняя меня радостным чувством жизни. Для меня она словно праздничный фейерверк с лишь несколькими малозначительными темными пятнами, которые в океане огня почти незаметны.

Привет, Фридрих! Время проснуться!

Я приоткрыл глаза и увидел перед собой Макса Беккерса, второго помощника капитана.

Наступила моя смена. Ура! Я свободен.

Через десять минут я спешил по скользкой лестнице на берег, одновременно застегивая пуговицы на своей куртке. Я сел в такси и попросил отвезти меня в... бар. Еще через десять минут я вошел в роскошный холл гостиницы "Америка", где расположен ресторан "Супер-люкс". Трудно передать всю его изысканность, которая делала этот небольшой ресторан самым лучшим в Амстердаме.

Вокруг меня царил нежный аромат цветов, музыка джаза окутывала меня умиротворением. Я прошел по толстому ковру, и официант провел меня к столику, на котором была выставлена широкая хрустальная ваза с цветами. Ничего не заказывая, я опустился на стул, прогнал официанта и осмотрелся вокруг. У барной стойки сидели люди на жестких табуретах. Некоторые из них пили коктейли. Женщины, за исключением тех, которые сидели рядом с мужчинами, пристально разглядывали зал.

Я предпочел быть одному и не отвечал на их взгляды. Рядом со мной сидела обеспеченная компания. Два молодых парня в окружении привлекательных дам, старше их по возрасту, шутливо разговаривали и громко аплодировали, когда джазовая музыка заканчивалась. Еще несколько столиков было занято парами, которые весьма неприлично флиртовали, пользуясь полумраком. На танцевальной площадке постоянно крутилась одна и та же пара пожилых танцоров, исполняющих такие устаревшие движения, что все зрители в зале как будто находились на спектакле. В общем-то было скучновато. Я оставил доллар на столике и вышел. На улице меня затянул поток людей, и я, не оказывая сопротивления, поплыл по течению. Постепенно улицы опустели, народ стал беднее, и я оказался в одном из незаметных и тихих рабочих кварталов. Я замешкался, не зная куда двигаться. Мимо проехал мужчина на велосипеде.

– Скажите, пожалуйста, нет ли здесь поблизости бара?

Человек остановился, осмотрел меня и спросил:

– Вам нужен порядочный?

– Нет, мне все равно.

– Тогда пройдите по этой улице, – Он указал на темный пустынный переулок направо, – И сверните за угол. Там есть бар для матросов.

– Спасибо.

Я без труда нашел указанный бар, над которым висела старая вывеска "Моряк". В низеньком длинном зале было много дыма и душно. Справа, вдоль всей стены, высилась стойка буфета, а в глубине небольшая эстрада, на которой сидел слепой музыкант и его музыку едва можно было разобрать в гвалте пьяных голосов. Народу было много. Я с трудом нашел свободное место возле пожилого, бедно одетого матроса, который тупо и бессмысленно уставился в пустую бутылку из – под рома. Перед ним на столе лежали карты в потертой целлофановой обертке.

Он не обратил на меня никакого внимания и продолжал сидеть во взгляде его пьяных пустых глазах было что – то нездоровое и я уже собрался пересесть на другое место, как вдруг к нашему столику подошла милая, но грубо накрашенная девушка в дешевом сиреневом платье.

– Что грустите, мальчики? – задорно воскликнула она, блеснув черными пуговками больших зрачков.

Странный мужчина вдруг встрепенулся и, оттолкнув перепуганную девушку, закричал:

Пошла вон, шлюха! Жизни от вас нет! Он нехотя выругался и, не глядя на девушку, уже тише сказал:

– Кровь вы всю мою высосали! Вампиры! Его лицо скривила гримаса и он, уткнув лицо в руки, опустил голову на стол.

Удивленный и озадаченный, я остался на своем месте, надеясь разузнать поподробнее, что с ним приключилось, что вызвало в нем такую ненависть к женщинам.

Он сидел неподвижно, не поднимая взгляда. Внезапно он встал и протянул мне карты:

– Возьмите. Вы еще молоды, это вам пригодится. Всего за два доллара. Желаете?

– А что это такое?

– Карты. Посмотрите, какие прекрасные женщины, – Он перевернул одну из карт, и я увидел на ней изображение светловолосой красавицы с длинными ногами, облаченной в прозрачную ткань, через которую просвечивало розовое тело, прикрытое только трусиками. Это был король треф. Я случайно заинтересовался красавицей и попробовал поднять другую карту.

– Нет, сначала скажите, возьмете за два доллара?

– Но я даже не видел карты.

– Это не имеет значения. Они стоят больше, возьмите, вы не ошибетесь.

Я был в замешательстве, карты были обычные и уже потертые по краям. Хотя середина с изображением женщин была абсолютно чистой. Мне не хотелось покупать их, так как я не играл в карты и не видел в них никакой ценности. Человек умоляюще смотрел мне в глаза и тихо шептал:

– Ну возьмите, это для вас ничего не значит. Вы еще молоды, вы же любите женщин.

Я отрицательно покачал головой, а он схватил мою руку и положил мне карты в ладонь, промурлыча:

– Возьмите так, это бесплатно, только угостите меня вином и мы квиты. Мне было непонятно, почему этот незнакомец настолько настойчиво пытается продать мне карты. Я хотел задать ему вопросы об этом, но в это время к нашему столику подсела очень полная девушка с ярким макияжем, и похлопав меня по плечу, пьяно прошептала:

– Всего за десять долларов, капитан, и будет море удовольствий... – она не закончила фразу и убежала от стола со скрипом. Мой сосед был яростен до предела, выскочил из-за стола и бросился за девушкой с огромной бутылкой из-под рома. Не догнав ее, он злобно прошептал что-то, ударил бутылку об пол и вернулся к столу.

– Черт возьми, – выругался он, опрокидывая в рот остатки вина из стакана, – наплодил их дьявол на нашу голову. Ох, как я их всех ненавижу... Ну, будете брать карты? – уже зло спросил он меня, пряча их в карман, – Ну и не надо. – он пошарил в карманах, выгреб несколько монет и, выбросив их на стол, собирался уходить.

Прощай, капитан, передай привет своей маме. – Он зло пихнул пробегавшую мимо девку, что – то буркнул ей вслед и тяжелой походкой направился к выходу. Что – то непостижимо загадочное было в поведении и поступках этого странного человека и я, не в силах справиться с любопытством, окликнул его.

Он уже был в дверях. Не сразу сообразив, что зовут именно его, он с минуту недоуменно оглядывал зал, потом кивнул мне головой и пошел обратно. Усевшись на свое место, он бросил колоду снова на стол, и, в порядке предисловия, буpкнул:

– Если есть время и охота слушать, закажи вина и чего – нибудь пожрать.

Пока я передавал заказ он молча и сосредоточенно разглядывал грязные ногти на своих почерневших от масла и угля коротких пальцах правой руки, на которой красовалось толстое литое обручальное кольцо.

Когда все, что я заказал, было уже на столе, он неспеша налил полный стакан коньяку и, медленно смакуя, выпил его до конца, потом долго жевал буженину, постоянно вытирая рот рукой, и, наконец, придвинувшись ко мне вплотную, тихо заговорил...

В 1945 году я после эвакуации из Франции осел в маленьком городке Эбель, который находился недалеко от кельна, через год я завел свое дело и имел уже достаточно средств, чтобы обзавестись семьей. К счастью, подвернулась хорошая возможность, я вскоре стал мужем маленькой Элизы, дочери военного, владевшего заводом в Кельне. Я перешел служить к тестю и быстро пошел в гору. Через год тесть отправил меня в алжир с важным поручением фирмы. Вот здесь – то и начинаются чудеса, которые привели меня в жалкое состояние. Если у вас есть время до конца выслушать, то я готов рассказывать вам по порядку и если вы согласитесь, то заранее предупреждаю, что я не сумасшедший и не собираюсь врать вам, хотя история, о которой я хочу вам рассказать, совершенно невероятная, и даже мне самому иногда кажется просто кошмарным сном.

Я дал свое согласие, и он, опустошив еще один стакан, начал рассказывать...

Глава 2

Через два дня, когда все дела были завершены, я приступил к укладке вещей, готовясь вернуться обратно. Пароход до Антверпена отправлялся на следующий утро. После того как все было подготовлено, я отправился прощаться с этим городом. Было полдень и невыносимая жара царила повсюду, даже в тени не было прохлады. Однако я продолжал идти по пустым улицам мерцающих белых домов и при каждом колонне обливал себя голову до ног водой, которая мгновенно испарялась. Таким образом я дошел до длинных рядов парусиновых навесов. В тени этих навесов лежали алжирцы около разнообразного хлама. Это был черный рынок. Он был огражден высокими глиняными заборами с двух сторон, которые подпирали скорченные фигуры в белом и создавали единое целое. Я прогулялся по рядам, осматривая товары. Здесь можно было найти все что угодно - от старых и изношенных туфель до дорогих золотых и серебряных сосудов. Рядом с кучей старого мусора лежал индус и, облизывая потрескавшиеся губы, перебирал четки. Когда я подошел к нему, он поднял руки вверх и на французском крикнул: "Месье, хотите ли вы женщин?"

Я ничего не понял, но все же приблизился к нему. Он решив, что я заинтересован, вскочил и достал колоду карт из своего кармана. Карты были уже не новые, но и не сильно потертые. На каждой из 53 карт было изображение женщины, каждая из которых выглядела великолепно по-своему. Я смотрел на них с большим удовольствием, а индус подходил ближе ко мне и шептал мне на ухо: "Месье, каждая из этих женщин придет к вам ночью. Они созданы для любви и знают все ее тонкости, о которых мы, простые смертные, не имеем представления." Я слушал его безумные рассказы и рассматривал карты. "Вы мне не верите?" - спросил он, глядя мне в глаза. "Я не лгу".

Он потянул меня за рукав и, глядя куда – то вдаль сумасшедшим взглядом, приглушенным голосом сказал, вытянув вперед правую руку: – Она подарит вам самые сладкие ласки, самые приятные поцелуи и самую пламенную плоть. Она заставит вас забыть весь мир и даст вам возможность постичь истинное наслаждение в любви. Я не верил ни одному его слову, но меня поражали артистические таланты этого базарного продавца. И когда я стал вторично пересматривать карты, женщины показались мне более одухотворенными и еще более прекрасными. Я решил купить карты, чтобы при случае рассказать эту странную историю дома и проиллюстрировать ее картами. Как бы угадав мою мысль, индус бросил, не поднимая головы: – Два доллара.

Я расплатился, спрятал карты в карман и зашагал в гостиницу. Портье сообщил мне, что меня около часа ожидает какой – то господин. Я поднялся в номер и нашел там своего старого фронтового друга Карла Бинкера. Мы радостно облобызались и закидали друг друга вопросами. Когда первое волнение встречи улеглось и мы уже высказали самое интересное о себе, наступило минутное молчание. Я разглядывал его холеное розовое лицо и мне отчетливо припомнился вечер в Париже, когда мы с Карлом, голодные, оборванные и грязные, бродили по пустым и грязным бульварам перепуганного войной города и искали не еду и тепло, о которых перед вступлением в Париж только и говорили. Такой ли он теперь бабник, как был? И, как бы отвечая на мой вопрос, Карл сказал: – Хочешь, мы устроим сегодня вечер в твою честь? Будут чудесные девчонки. Я согласился. Через несколько минут он извинился и убежал делать приготовления к вечеру, а я принял холодную ванну, улегся на диван и стал еще раз просматривать карты. Томная, сладострастная поза пикового туза привела меня в трепет, а загадочный взгляд пиковой тройки обещал столько наслаждений, что сердце мое стало учащенно биться. Меня восхитила девственная свежесть полуоголенной груди девятки треф и грация шестерки. Туз червей привел меня в сладостную истому. У меня мелко стали дрожать руки и по телу пробежал озноб. Я долго, не отрываясь смотрел на очаровательную фигурку милой дамы червонного туза и вдруг мне показалось, что она подмигнула мне левым глазом, причем я почти физически ощутил нервное движение ее стройного тела в своей руке. – Это какое – то наваждение, – подумал я, все еще не в силах отвести от красавицы взгляд, и положил ее в сторону рядом с собой. Больше никто не вызвал у меня особого внимания, за исключением червонного вальта с его удивительно милой фигурой и длинными стройными ногами. Я сложил карты, спрятал их в чемодан и стал готовиться к вечеру. Карл заехал за мной ровно в девять на своем "Бьюике". После десяти минут езды мы подъехали к небольшому белому особняку, окруженному большим садом. Узенькие дорожки сада были посыпаны желтым песком, отчего они казались золотыми. Во всех окнах дома горел свет и доносились раскаты музыки. Карл провел меня в довольно просторный зал гостиной, где на диванах и в креслах сидели около десяти гостей, мужчин и женщин. Среди женщин были и очень привлекательные. Мужчины всех возрастов, однообразно и элегантно одетые. С нашим приходом все пришло в движение. Меня поочередно представили каждому гостю и потом все шумной толпой направились в соседнюю комнату, где были расставлены столики на четыре персоны каждый. Вышла хозяйка дома, стройная миниатюрная женщина с черными как смоль волосами, спускавшимися мягкими волнами на ее оголенные плечи. Размашистое декольте позволяло видеть ее нежно – розовые упругие округлости грудей, разделенные узкой темной бороздкой. На ней было черное атласное платье, достигавшее колен. Справа на платье был такой глубокий разрез, что при ходьбе были видны голые ноги выше чулка. Она блистала драгоценностями, красотой и молодостью. Мы познакомились и я, как почетный гость, был приглашен к столу. Ее звали Салина. Отец ее, богатый американец, поощрял все прихоти дочери, считая это верхом оригинальности своей фамилии. Она увлекалась экзотикой дикой Африки и вот уже второй год в этом особняке беспрерывно праздновала свою юность с многочисленными друзьями. Одна половина столовой была свободна, и там расположился небольшой джаз. С нами за столом села лучшая подруга Салины маргарита граф и Карл. Ужин начался. Звенели бокалы, звучали тосты, гремела музыка. Салина пригласила меня танцевать буги. танцевала она страстно и самозабвенно. Осколки ее разрезанного платья летали в воздухе, совершенно обнажая красивые холеные ноги. Слегка влажные от пота руки она совала мне в рукава и, охватив мои запястья под манжетами, лихо вертелась вокруг меня, закидывая свои ноги как можно выше. Наконец и меня захватил ритм танца. И почти бессознательно совершал я головокружительные па, поражая окружающих. Мы с ней, хмельные и возбужденные, опустились прямо на пол. Нам зааплодировали. Глядя на свежее благоухающее тело Салины, я не удержался и прикоснулся к ее плечу рукой. Оно было влажное и прохладное. Она с удивлением взглянула на меня, погладила мою руку и порывисто вскочила на ноги. Я тоже встал и взял ее под руку, проводил ее к столику. – Вам скоро ехать? – спросила она меня, когда мы сели. – В десять часов утра. – О, как мало осталось времени. Я хочу побыть с вами. Давайте уйдем отсюда. – Давайте. Мы вышди в сад. Маленькие цветные лампочки едва освещали сад и дорожку, по которой мы шли. Я взял ее под руку, и она прильнула ко мне ближе. Мы свернули на более узкую тропинку, по которой пришлось идти по одному и она прошла впереди, а я следовал за ней и любовался ее фигурой, освещенной слабым отблеском долетавшего сюда света. Наконец, мы подошли к небольшой застекленной беседке. Она открыла своим ключом дверь и пропустила меня вперед. Задрапированные плотной тканью окна совсем не пропускали света. В беседке было темно как в банке с тушью. Я наткнулся на столик и чуть не упал, потом нащупал рукой что – то мягкое и сел, пытаясь присмотреться, но тщетно. Было совершенно темно. Где – то рядом я услышал дыхание Салины. Вдруг звонко щелкнул выключатель и синий матовый свет немного осветил беседку. Роскошное убранство этого уголка ошеломило меня. Я сидел на широкой бархатной тахте, покрытой чудесным персидским ковром. Рядом стоял маленький круглый столик с цветами в хрустальной вазе, отделанной золотом. У столика два пуфа, на одном из них сидела Салина. Справа блестело огромное трюмо, на полочках которого были расставлены в красивом беспорядке флаконы духов. Почти посредине комнаты высился великолепный торшер с широким голубым абажуром. Пол был покрыт ковром во всю комнату. Окна завешаны синим бархатом, а потолок задрапирован алым шелком. Я не упомянул еще низенький шкафчик с книгами, но он мне не бросился в глаза, я заметил его позднее. Салина была довольна впечатлением, которое произвел на меня этот тихий волшебный уголок. Она молча смотрела на меня, ожидая, когда я заговорю сам. – Что это? – спросил я. – Это мое убежище. Нравится? – Здесь чудесно, особенно, когда вы здесь. – Без меня не может быть и этой беседки. Когда я буду уезжать отсюда, я ее сожгу. Здесь у меня было столько приятных минут, что я ревную ее ко всякому, кто мог бы получить в ней то же самое. Я очень привязалась к вещам, некоторые из них я люблю как живые. Это называется фетишизмом, но меня не пугает это слово. Пусть называется как угодно, но мне так нравится. А у вас есть любимые вещи? – Нет, впрочем, есть, – и я вспомнил карты и туз червей. – Что это за вещь? – спросила она, глядя в зеркало. Мне не хотелось говорить ей про карты, и, чтобы замять разговор, я переменил тему. – Какие у вас чудесные волосы. Они придают вашему лицу невыразимое очарование. Она кокетливо тряхнула головой и, мило улыбнувшись, ответила: – Я только боюсь, что скоро останусь лысой. Уж слишком много желающих на земле иметь их на память. Хотите, я вам отрежу локон? – Вы очень добры ко мне. Чем я заслужил ваше внимание? – Ничем. Вы интересный мужчина. Вы мне нравитесь. Она поднялась с пуфа и подошла к трюмо. Отыскав ножницы, она быстро отрезала длинный локон у виска. – Нате! – она бросила мне волосы, и они, как тоненькие серебряные змейки, рассыпались передо мной. Я бережно подобрал их и положил в портсигар. А она причесалась, протерла лицо и руки духами и села на свое место. – Почему вы такой робкий и молчаливый? – Я не молчаливый. Я просто поражен вами и всем этим и никак не могу придти в себя. – Хотите, я покажу вам журналы, в которых помещены мои портреты? – Она подошла к шкафчику с книгами и вытащила оттуда целую кипу, – вот я во Франции на конкурсе красоты – Мисс Вселенная 1945 года. А вот я в Дании... А вот это в Бельгии. Смотрите, какой шикарный кабриолет. Я специально привезла его из Америки, чтобы ошарашить королеву. – Получилось? – Еще бы. Королевой была я, а она только присутствовала при мне. Салина выбрала из кучи один красочный журнал и показала его мне. На обложке фотография женщины в таком тонком платье, что можно было бы считать ее просто голой. На ее руках были черные перчатки, инкрустированные блестками, в черных волосах пламенем горела рубиновая роза. Сквозь узкие прорези черной бархатной маски просвечивали искорками зрачки глаз. – Узнаете, кто это? – Наверное, вы. – Это я так была одета в прошлое рождество на празднике в Майами, там было много почтенных дам, они шарахались от меня, как от чумы, – со смехом сказала она, любуясь своей фотографией, – Но все остальные были потрясены экстравагантностью моего костюма, парни бегали за мной толпами. На них смешно было смотреть. Один до того разгорячился, что в самозабвении слизывал пот с моего плеча во время танца. Я очень люблю, когда на меня смотрят мужчины. Мне приятно наблюдать, как возбужденные моим голым телом, они всем телом начинают трепетать от плотского возбуждения. Они шарят по мне глазами и чудится, будто на глазах у всей публики меня гладят по самым сокровенным местам, будто взгляды этих мужчин проникают в меня, как плоть в плоть. О, я упиваюсь этим и мне хочется в такие минуты еще больше раскрыться их взорам и отдаться одновременно всем. Салина закрыла глаза и запрокинула голову, исступленно шепча: – Как жаль, что люди ограничили себя пресловутой моралью, сковали себя навеки золотыми цепями нравственности и самое чудесное во всей вселенной назвали пороком. Ах, люди, люди, – вырвалось у нее. Она встала с дивана и подошла к окну. Воцарилась неловкая тишина. Я не знал, что ответить ей на этот довод и водопад страсти и, чувствуя себя виноватым, уткнулся в журналы. – Зачем мы с вами ушли от всех? – вдруг спросила она, – Там было скучно, а здесь еще скучнее. Боже! Как надоела эта скука! Как опротивел мир со всеми его мелкими, до смешного ничтожными людьми, с его никому не нужной целомудренностью и лживой нравственностью, а в душе у нее зловонный букет такого порока и разврата, что кажется, она сплошная багровая дыра, в которую чуть ли не каждый раз вниз головой бросаются мужчины. А эти безобразные псы, жаждущие вина и оргии, в минуты потрясения вдруг начинают громко вещать о морали, о нравственности, пренебрежительно говорить – шлюха, с которой вчера извивался в постели, вкушая сладости, которых ему никто, кроме женщин, не даст... Вы смотрите, в каких условиях мы живем, почему юбки должны быть до колен, а не ниже и не выше, почему я могу оголить почти всю грудь, но только не соски? Почему я на пляже могу ходить голая, а по городу обязательно одеваться с головы до ног? Чушь какая – то. Вот мне хочется сейчас раздеться, я хочу отдохнуть от тугого платья, но вы здесь и мне неудобно уже это делать, если вы не отвернетесь. Ну, что же вы молчите? Ответьте мне. – Я с вами во многом согласен, но кроме сочувствия ничего сказать не могу. У меня это с кровью матери, еще из утробы. Мы, немцы, высоко ценим целомудрие и нравственность, для нас это не просто слова, а культура жизни. – Ах, вы мелете чепуху! – перебила она меня, раздраженно отмахиваясь, – Мы... Немцы... У вас не меньше проституток, чем во Франции, вы тоже толпами лезете смотреть голое ревю и печатаете миллионами порнографические фотокарточки, – теребя свой шелковый платок, она прошлась по комнате и подсела ко мне, – А все – таки, вы, немцы, необычный народ. В вас нет бесшабашной веселости и милого юмора французов, в вас нет шокирующей развязности американцев, нет культурной учтивости швейцарцев и раболепной лести арабов. Салина сидела так близко ко мне, что я ощущал мелкую дрожь ее ног. Задумчиво уставившись в пространство, она молчала. – Зачем вы мучаете себя такими нелепыми мыслями? – спросил я ее, как – то бессознательно опуская руку на ее колено. Она вздрогнула, как под ударом электрического тока, взглянула на меня, отодвинулась. – Идите в гостиную. Я хочу побыть одна, – и как бы извиняясь, добавила, – Я от скуки совсем больна, а вы для меня неподходящее лекарство. Идите, и если Карл еще не уехал, шепните ему, чтобы он пришел сюда. Мне хотелось ее избить, месить как тесто, меня душило бешенство. Мое самолюбие было растоптано ее острым изящным каблучком, и это требовало отмщения. Я сдержал свой порыв ярости, вяло пожал ее холодную руку и вышел. Проходя в дверь, я незаметно отодвинул гардину на окне так, чтобы образовалась довольно приличная щель. В дом я не пошел, а спрятался в ближайшем кусте. Через минуту, убедившись, что за мной не следят, я подошел к беседке и отыскал свою щель. В полумраке я едва различил фигуру Салины. Она сидела все на том же месте и в той же позе. Прошла минута, две, три. Она нетерпеливо взглянула на часы, потом прошлась по комнате почти до двери и вернулась к зеркалу. Потом она стала собирать журналы, подолгу разглядывая некоторые из них. Уложив журналы на место в шкаф, она посмотрела на часы и принялась расхаживать по комнате. Взглянув на дверь, она вдруг остановилась, с минуту подумала и стала раздеваться. Сняла платье и осталась только в очень маленьких трусиках, которые блестящей ленточкой прикрывали низ живота, она стала осторожно растирать оголенные груди, любовно разглядывая себя в зеркале. Покончив с массажем, она сняла туфли и чулки и забралась на диван. Долго укладывалась, выбирая позу и, наконец, затихла. – Это она так ждет Карла, – мелькнула у меня мысль, от которой мне стало не по себе. – Я для нее плохое лекарство, что она хотела этим сказать? Я стоял в смятении, не зная, что делать. Позвать Карла не позволяло самолюбие, а возврашаться к ней сейчас я не решался. Меня колотила нервная дрожь и неприятно замирало сердце. Чтобы успокоиться, я решил пройтись по аллее и выкурить сигарету. Когда я снова подошел к беседке, в ней было темно. Я испугался, а вдруг она ушла. И теперь у меня не было никакой возможности ее увидеть. Но я сразу сообразил, что она не могла никак уйти незаметно для меня, так как я шел по той дорожке, которая вела к дому. Я решил войти к ней и сказать, что Карл уехал, а потом будь что будет. Темнота придавала мне смелости. Как только я вошел, Салина, очевидно, повернулась к двери, под ней мелодично зазвенели пружины. – Кто это? – шепотом спросила она. Я молчал. Бешеный стук сердца содрогал меня, как порыв ветра осину. Судя по молчаливому ответу, уже громче и с издевкой Салина сказала: – Это опять вы? – Да, я. – Зачем вы пришли? Я вас не приглашала. – Я пришел сказать, что Карл уехал. – Да! А вы не догадались спросить у портье, когда произошло это ужасное событие? – Нет, я никого ни о чем не спрашивал, – разозленный ее тоном, грубо ответил я, – И вообще, я вам не посыльный, если вам нужен Карл, идите и ищите его сами. Я хотел сейчас же уйти, но почему – то задержался. – Вас очень рассердила моя просьба? – уже более дружелюбно спросила она. – Я совсем не думала, что этим вас обижу. Извините меня, я звонила Карлу и он действительно собирался уехать. У него очень важные дела, но он сказал, что вас он не видел, хотя разговор мой состоялся через семь минут после вашего ухода. Я решила, что вы заблудились в саду. Вы теперь меня извините, я хочу спать. Это единственная возможность скоротать скучную ночь. Спокойной ночи. Под ней снова зазвенели пружины и все затихло. Я стоял ошеломленный и раздавленный, не зная, что делать. Я не мог уйти от нее, меня как будто приковали к ней невидимой цепью. Я стал в уме поносить ее площадной бранью, пытаясь заставить себя возненавидеть ее, но тщетно. Я только еще более отчетливо понял, что полюбил ее той сумасшедшей любовью, которая рождается мгновенно и мучает человека всю жизнь. Динь – динь – динь – дискантом прозвенели часы на трюмо. Три часа ночи. Я стоял в угрюмом оцепенении и мрачно соображал: что делать? Мелькнула мысль броситься к ней и умолять о прощении, чтобы она позволила побыть с ней, чтобы я мог ее видеть. Теперь даже ее издевки казались мне малыми по сравнению с этим пренебрежительным молчанием. Созерцание ее стройного свежего тела доставляло мне почти плотское наслаждение. О! Чтобы хоть раз взглянуть на нее! Мне хотелось броситься к торшеру, включить свет, взглянуть на нее и убежать. Я не знаю, сколько времени я простоял в этой чернильной тишине, копаясь в своих мыслях. Салина ничем не проявляла своего внимания ко мне, будто меня не было. Я тяжело вздохнул. – Это все еще вы? – спросила она. Я не ответил. – Вы что, хотите меня караулить? Не стоит беспокоиться. Я никого не боюсь, а евнухов не держу, так как ненавижу целомудрие. Черт вас возьми! – вдруг закричала она. – Вы либо убирайтесь отсюда, либо зажгите свет и сядьте, что вы стоите, как столб посредине комнаты? Этот окрик вывел меня из мучительного оцепенения. Я подошел к торшеру, нащупал шнур выключателя и включил свет. Салина сидела на диване, поджав к подбородку колени и диким злым взглядом пристально смотрела на меня. – Бросьте мне халат, он лежит на шкафу. Теперь отвернитесь, я оденусь. В шелковом алом халате она выглядела еще стройней и тоньше. – Дайте сигарету, – сказала она, присаживаясь на пуфик. Помолчали. только теперь я услышал звонкое тиканье часов, которое раньше не замечал. Стрелки показывали 3 часа 35 минут. – Что же мы будем делать? – спросила она. Разговаривать с вами не о чем, а на большее... – Помолчите, – попросил я, – дайте на вас посмотреть. Она очень удивилась, но замолчала, обиженно отвернувшись. – Боже, какая вы чудесная! – невольно вырвалось у меня восклицание. – Из какой сказки, какой волшебник вас добыл и подарил людям? Она улыбнулась и склонила головку, кокетливо посмотрела на меня из – под опущенных ресниц. Халат на ее груди чуть приоткрылся и мне стала видна пышная округлость мраморно – белой груди. У меня захватило дух и слова застряли в горле. – Что же вы замолчали? Говорите! Говорите же... Мне это очень нравится. – Что говорить? – продолжал я, с едая ее взглядом. Разве можно высказать словами то очарование, которое вы излучаете, которое греет, обжигает и ослепляет все вокруг? Она заметила, что я смотрю на ее грудь, но не захлопнула ворот халата, а только прикрыла глаза и опустила руки, отчего он еще больше распахнулся, обнажая белую полоску живота с темной впадинкой на пупке. Я не выдержал и, порывисто вскочив с пуфа, приник губами к ее полуоголенной груди. Она вскрикнула и оттолкнула меня, стремительно отскочив в сторону. – Не надо! – прошептала она. – Не надо! В этом восклицании не было ни гнева, ни укора, ни мольбы. И я понял, что она горит тем же желанием, что и я. В каком – то диком исступлении, не сознавая, что делаю, что говорю, я протянул к ней обе руки и прошептал: – Ну, покажи мне ее и я не прикоснусь к ней, я только буду смотреть. Кинь мне эту подачку. Я умоляю тебя! Ее глаза загорелись, красивые крылья прямого носа затрепетали и сузились, она издала тихий протяжный стон и как будто против своей воли, как загипнотизированная, раздвинула в стороны халат. Оба полушария ее грудей, глянцево отсвечивающие белизной, с маленькими и темными сосками, покачнулись и замерли, призывно выставленные мне навстречу. Сладостная истома подкосила мне ноги и я чуть не упал. Конвульсии содрогнули тело. – Салина, милая, я люблю тебя, – прошептал я, не сводя с нее глаз. – Говори, говори, не умолкай! – задыхаясь, прошептала она и закрыла ресницами глаза. – Покажи мне еще кусочек твоего очаровательного тела, чтобы я мог на всю жизнь унести в памяти это сказочное видение! Она выставила из халата одну ногу. – Хватит? – Нет, нет! – закричал я. – Еще. – Ну что же еще? Я тебе почти вся показалась. – Я хочу видеть твой животик, твои руки, твои плечи, хочу взглядом лобзать твой стан, твои бедра, все и все, все... – Ох! Как ты обжигаешь меня своими словами, – ответила она с дрожью в голосе. – Я покажусь тебе вся, только подожди минутку, а то я умру. – Я не могу ждать. Я хочу видеть тебя. – Ну, смотри... – и с этими словами она сбросила с плеч халат и он упал на пол, окружив багряным ореолом ее ноги. Я невольно зажмурился, как от яркого луча, так очаровательно красива и мила была Салина в наготе. только маленькие атласные трусики прикрывали от меня остатки еще не познанного ее тела. Я задержал на них свой взгляд, пытаясь угадать, какие прелести скрыты там. Салина поймала мой взгляд. – Ты хочешь видеть и это? – Да. – Так сразу... Я не могу... – Давай я помогу тебе. – Нет, не надо... Я сама... Отвернись... – Я не могу отвернуться, я не могу ни на миг расстаться с тобой. – Ну хоть закрой глаза, – взмолилась она. – Нет, не могу. – Ну, тогда подожди немного... – Я не могу ждать. Я сгораю от нетерпения. – Сейчас. Не сводя с меня глаз, наполненных сладострастной влагой, она стала шарить рукой по бедру, ища замок змейки. – Сейчас... – шептала она, – сейчас... Наконец, тихо треснула змейка и трусы упали к ее ногам. Она тихо вскрикнула и, как будто пронзенная в самое сердце моим взглядом, как подкошенная упала на пол. Я подбежал к ней. Она была бледной, капельки испарины мелким бисером покрывали ее лоб и щеки. Я схватил ее на руки и отнес на диван. Пока она не пришла в себя, я торопливо шарил по ней рукой, сладостно ощущая нежное голое тело. Мягкая выпуклость ее лобка была гладкой и чистой, без единого волоска. Это придавало ей неземную красоту античной фигуры. Она была божеством и все, на что я мог решиться по отношению к ней, это трогать ее тело рукой, чтобы убедиться и убедить свое сознание в реальности происходящего. Салина открыла глаза и испуганно вскрикнула, прикрыв грудь рукой: – Ты ничего со мной не сделал? – Ничего, – ответил я, еще не поняв вопроса. Она облегченно вздохнула и улыбнулась. – Милый мой, ты прелесть, – прошептала она и погладила своей мягкой рукой мою пылающую щеку. – Подай мне халат, я мерзну. Я подал ей халат и пока она одевалась, сидел рядом на диване, с сожалением глядя, как под плотной тканью постепенно скрывается прелестное тело Салины. – Ты огорчен тем, что я одеваюсь? Ну, не надо. Я теперь твоя. Как только я согреюсь, я снова разденусь для тебя и ты сможешь смотреть на меня сколько захочешь. О! Давай немного выпьем, я уже совсем трезвая. А ты? – Я тоже. Но где мы возьмем вина? – У! Этого добра здесь сколько хочешь! – воскликнула она и, подбежав к книжному шкафу, извлекла бутылку коньяка. – Будешь это или лучше виски? – Давай это. Мы выпили по бокалу и Салина спрятала бутылку. – Хватит, я не люблю пьяных. Ты ведь тоже не хочешь, чтобы приятные воспоминания этой ночи потонули в пьяном угаре? – Ну, конечно. Иди ко мне, я тебя поцелую. – Только не сильно. В губы. – Хорошо. Она подошла ко мне и, положив свои руки мне на плечи, запрокинула голову, подставив губы для поцелуя. Я приник к этим пухлым, кроваво – красным подушечкам, чувствуя, как они шевелятся под кончиком моего языка, затрепетав от сладостного упоения. Мы чуть не задохнулись от захватившего нас счастья. Моя рука попала под халат и, обняв тонкий, гибкий стан, я прижал ее к себе, чтобы она почувствовала во мне мужчину. Второй рукой я стал гладить ее грудь и теребить соски. Салина вяло и бессильно сопротивлялась, тихонько вскрикивая: – Ой, что ты делаешь... Не надо! Но моя рука уже гладила и мяла упругую мякоть ее лобка, а указательный палец погрузился в обильно увлажненный "Грот любви". Салина задыхалась. Тело ее извивалось в сладостных конвульсиях, она едва вымолвила: – Я не могу больше стоять. Идем на диван... Подхватив ее на руки, я перенес Салину на диван, распахнул халат и в безумном порыве страсти стал исступленно целовать розовое, вздрагивающее тело. Салина прикрыла ладонью свой лобок, не допустив туда мои губы. Я поцеловал руку, милая девочка опять была близка к обмороку и, чтобы дать ей придти в себя, я прекратил свои лобзания. Постепенно она успокоилась, открыла глаза и тихо спросила: – Что же ты? – Сейчас! Я быстро разделся догола. Она пристально следила за мной с восхищением. Затем я лег рядом с ней и ощутил, как трепетная дрожь сотрясает ее тело. – Салина, милая, только не теряй рассудок, – шептал я ей, осторожно раздвигая ее ноги. – Я попробую, ты осторожнее. Это все так приятно, но у меня мутнеет разум... Я хочу почувствовать все... Осторожнее... С предельной осторожностью, давая ей возможность привыкнуть к каждому новому ощущению, я пробирался к драгоценному сокровищу. Салина нервно вздрагивала и бессознательно порывалась меня остановить. Она схватила мою руку, но не отталкивала ее от себя, а задерживала на том месте, до которого я добрался. Я нежно уговаривал ее, выбрасывая слова между поцелуями, она отпускала мою руку, и я упорно двигался дальше. Наконец, я благополучно перелез через нее, устроившись между ее широко раздвинутыми ногами. Но как только наши члены вошли в соприкосновение, Салина вскрикнула и закатила глаза, ее тело дернулось и затихло. Мертвенная бледность покрыла ее щеки, дыхание стало едва заметным. Я решил подождать и, не покидая достигнутых позиций, стал нежно массировать ее грудь левой рукой. Очень медленно Салина приходила в себя. Дыхание становилось ровнее и глубже, щеки розовели, дрогнули веки и ее глаза открылись. Она посмотрела мне в глаза и вдруг сказала: – Уйди, я не хочу тебя. – Что с тобой? Милая, чем я тебя обидел? Она оттолкнула меня от себя и отскочила на другой конец дивана, прижавшись спиной к стене. – Уходи, уходи! Ты гадкий, противный урод. Я не хочу видеть тебя ни одной секунды, – злобно сказала она, закрыв лицо руками. – Но что я сделал? Об ясни! – Ничего не хочу об яснять. Уходи вон. Сейчас же. – Я не уйду, пока ты не скажешь, в чем дело, – настаивал я, злясь за это нелепое недоразумение. – Я сейчас вызову человека и он вышвырнет тебя голого на улицу, – воскликнула она и потянулась к кнопке звонка. – Постой! – я перехватил ее руку, – ты оскорбляешь меня незаслуженно. Я не сделал ничего недозволенного. – Ты взял меня, когда я была без сознания. – Нет. Клянусь богом, – закричал я, отступая от нее. И это восклицание было настолько искренним, что Салина сразу поверила мне без дальнейших доказательств. – Я верю. Милый, как хорошо, что судьба послала мне награду за все то, что я испытала. Я теперь никогда в жизни не расстанусь с тобой и ты никуда уже не уедешь. Она нежно прильнула ко мне, целуя лицо, плечи и грудь. – Боже мой, как я благодарна всевышнему за тебя. ты хочешь меня? Бери, я твоя. Навеки. Но только, милый, осторожно, я хочу чувствовать тебя в себе. – Я буду осторожен. Все началось сначала. Медленно и осторожно я лег на нее и слегка надавил своим членом на мягкие губки любви, чувствуя, как они сами собой раздвигаются. Салина задрожала и вцепилась в меня руками. Она вскрикнула от боли и перестала болезненно дрожать. Взгляд ее глаз стал вызывающе спокоен. – Ну... Дальше... – сказала она и нетерпеливо двинула бедрами. Я надавил телом и мой член нырнул в горячую пропасть сумасшедшего удовольствия. Я уже не помню, что я делал и как. Смутно, как во сне, я представляю себе изгибы белого упругого тела, рычание и стон двух жертв любви. Потом все пропало в сладостном безумии. Когда я очнулся, Салина уже сидела около меня и своей нежной маленькой ручкой гладила мой живот. Сквозь щели, оставленные мной ночью, пробивался яркий луч солнца. – Я думала, что ты умер, – с дрожью в голосе сказала Салина. – ты видишь, я оказалась впервые в жизни сильнее мужчины. Я чувствовала тебя всего до конца, я даже рассмотрела сок, который ты в меня влил. Он очень смешан с моим. Хочешь, я и тебе покажу? Она спрыгнула с дивана и, взяв со стола розетку, поднесла к моим глазам. там мутными отблесками трепетала густая жидкость. – Здесь ты и я вместе, – восторженно прошептала Салина. – я буду хранить это всю жизнь. Мы теперь муж и жена. Я никогда не отпущу тебя от себя ни на минуту. Тебе не нужны будут никакие женщины, я их всех заменю одна. Я таял под наплывом бурного счастья. Созерцая голую Салину, я еще раз убеждался в совершенстве ее милой и нежной красоты. – Сали, я должен все – таки уехать в Кельн, – виновато сказал я. – Нет, никогда, – в ее глазах сверкнул гнев. – Но, милая, не нужно сердиться. Это от меня не зависит. Меня послали с очень важным поручением фирмы. Дело особой секретной важности, невыполнение которого грозит мне смертью. ты хочешь, чтобы меня убили? Я взглянул на часы. Было 7 часов 20 минут. Оставалось не многим более двух часов до отхода парохода. Я быстро оделся, расцеловал свою новую чудесную жену и бросился в гостиницу. Проводить меня к пароходу она не пришла. Я напрасно прождал у трапа до отхода. Я не знал, что с ней случилось и до сих пор не могу поверить, что она меня обманула. Но это была последняя встреча с земной женщиной, с которой я жил и которая оставила в моей памяти неизгладимое впечатление. Судьба, очевидно, послала мне ее для того, чтобы показать, как ничтожны были ее сладости по сравнению с тем, что готовили мне женщины – карты. Незнакомец был совсем пьян. У него заплетался язык и голова склонилась к столу в неодолимой дреме. Меня тронул его бесхитростный рассказ, и я решил во что бы то ни стало узнать, что было дальше. Но он ничего не мог сказать, он почти спал. Я быстро написал записку, в которой сообщил свой адрес, имя и фамилию, завернул в нее несколько долларов и сунул ему в карман.

Глава 3

Утром мы должны были отплыть в Лондон, но из – за обнаруженной поломки лопасти правого винта наше пребывание в Амстердаме затянулось на несколько дней. Меня это нисколько не огорчило. Мне не терпелось услышать продолжение сказочной истории незнакомца и, я уже собирался отправиться в бар, как меня окликнули с палубы. Я вышел. – Вас ожидает у трапа какой – то оборванец, – сообщил мне матрос. Я глянул через борт и увидел своего ночного расказчика, приветливо помахал ему рукой. Он мне ответил тем же. Я сошел к нему. Мы пожали друг другу руки как друзья. – Извините, – сказал мой новый знакомый, я вчера перепил. Хорошо, что вы оставили свой адрес, а то бы я потерял вас! А мне хочется рассказать вам всю историю до конца, вы очень хороший слушатель. – Если вы не возражаете, сказал я ему, – то мы захватим с собой моего друга Дика, он приличный парень, канадец. Мы отправимся в какую – нибудь гостиницу. там за бутылкой хорошего вина вы нам поведаете остальное, хорошо? Он немного подумал и согласился. Я сбегал за Диком и через несколько минут мы втроем заняли небольшой уютный номер в тихой портовой гостинице. После двух рюмок доброго коньяку Рэм – так звали хозяина карт – продолжил свой рассказ. – Небольшой, но быстроходный французский электроход "Святой Августин" понес меня прочь от лучезарного берега Алжира и от моей чудесной любви. Невыразимая тоска и предчувствие чего – то недоброго щемили мне сердце. Ни на секунду я не мог забыть Салину и все время вспоминал до мельчайших подробностей свою прошедшую ночь. Слезы обиды и ревности туманили мне глаза. Стоя на корме, я напряженно всматривался в удаляющийся берег в надежде увидеть хоть мельком милую сердцу фигуру очаровавшей меня женщины. Берег скрылся в знойном мареве, но я еще долго видел его неясные очертания, рожденные моим воображением. Запершись в своей каюте, я решил никуда не выходить, пока не прибудем в марсель. День прошел в мучениях. Вечером я вышел прогуляться на палубу. Была чудесная погода. Все высыпали наверх. Я смотрел на разнаряженных женщин и все они казались мне бесцветными и неинтересными. Мысли мои были полны Салиной. Я был болен ею. В половине двеннадцатого я вернулся в свою каюту и, не раздеваясь, лег на диван. Я, кажется, задремал. Очнулся от стука в дверь. – Кто там? – к вам женщины, – ответил из – за двери мужской голос. Я не хотел видеть никаких женщин, но не отвечать было невежливо, за стеной приглушенно звучали голоса. Я открыл дверь и в изумлении попятился назад. Передо мной во всем блеске своего великолепия стояла, горделиво выгнув стан, дама, как две капли воды похожая на червонного туза. – Можно к вам? – спросила она, лукаво улыбаясь.

Я пригласил ее войти жестом без слов. Она выразила благодарность кому-то за дверью и прошла внутрь. "Вы уже спали?" - спросила она, снимая белую кисейную маску с лица и бросая ее на стол. "Так рано ложатся спать только от скуки. Вам скучно?" - явно не вежливо ответил я, избегая взгляда на нее.

Меня раздражал этот фальшивый представительный образ. Я был уверен, что всё это постановка и никак не верил, что она действительно женщина с тех самых фотографий. "Кто ты такая?" - спросил я. Она пристально посмотрела на меня, закинула руки за голову и приняла вызывающую позу, которая подтверждала мои подозрения. "Я туз червей" - спокойно ответила она.

Мне помутилось в глазах. Что за наваждение? Может быть, индус говорил правду? Может быть, это всего лишь сон? Я ущипнул себя за руку и почувствовал боль. С каждым прозрением реальности, чувство беды становилось все сильнее. Несмотря на непередаваемую красоту ночной гостьи и ее необычный, вызывающий наряд, я испытывал только страх. Она протянула мне руку. "Давайте познакомимся. Как вас зовут?"

Я отступил еще дальше и побоялся подать ей руку, но назвал свое имя. "Что с вами?" - удивилась она. "Чем я вас так напугала? Может быть, вы думаете, что я безжизненная статуя и холодная как лягушка? Вы ошибаетесь. Дайте мне вашу руку и я докажу, что она горячая, как ваша. Прикоснитесь к моей груди и почувствуйте биение моего сердца. Поцелуйте меня и вы поймете, что я женщина..." - она остановилась.

"Нет, спасибо" - ответил я быстро. "Не нужно". "Вы чувствуете себя хорошо? Вы бледны! Что-то случилось дома?" - спросила она обеспокоенно. "Нет, все в порядке. Или, может быть, и нет".

Она села на диван и с состраданием посмотрела на меня. – Бедный, чем же вам помочь? Выпейте вина, оно хорошо очищает голову от посторонних мыслей. – Послушайте, – обратился я к ней, стараясь быть повежливей. – вы не могли бы быть настолько любезны, чтобы покинуть меня. У меня нет никакого желания кого – нибудь видеть, тем более женщину.

Она удивленно вскинула брови и милая улыбка слетела с ее губ. – Ну, что же, будем сидеть так? – тихо спросила она.

Я взглянул на нее... И содрогнулся от захватившей меня страсти.

Она лежала на диване голая, закинув ногу на ногу, прямо в туфлях и кончиками пальцев теребила соски своих грудей. Только приоткрытые глаза и полуприоткрытые губы без слов говорили о том удовольствии, которое она сама себе доставляла. – Что вы делаете? Вам, вам не стыдно?.. Воскликнул я, не в силах больше созерцать это.

Она повернулась ко мне и посмотрела удивленными глазами. – Вы сказали – стыдно? Это вы мне? – она села на диван и приняла вызывающую позу, выставив мне навстречу маленькие, но упруго торчащие груди с заостренными сосками. – Вам не стыдно кушать сладости? Вам это приятно. Почему же мне может быть стыдно? Мне приятно.

Нисколько не смущаясь, она погладила свою грудь, руки ее скользнули на живот, затем плавно прошлись по бедрам и соединились на лобке. Она сама себе раздвинула руками ноги, и я с ужасом сознавая, что теряю самообладание, приник взглядом к узкой плотной щели с розовыми пухлыми губками. Но это продолжалось одно мгновение. Она тотчас же сжала ноги и встала с дивана. Стройная, изящная, блистая какой – то особенной женственностью и грацией, она прошлась по комнате и остановилась возле меня. От нее исходил пьянящий аромат свежего душистого тела. Каждая мельчайшая деталь ее груди, плеч, рук, бедер и очертания стройных красивых ног составляли единую непостижимую гармонию и очаровывали бесхитростной простотой. В ней не было ничего сверхъестественного и вместе с тем она была необыкновенно хороша. Я не удержался и протянул руку, прикоснулся к ее ноге чуть выше колена. И это было тем рубежом, переступив который я потерял всякую связь с земными женщинами, они просто перестали для меня существовать. Они были искаженным отражением вот этой истинно величественной красоты. Она подхватила мою руку своей теплой мягкой рукой и, опустившись на колени, прильнула к ней губами. Постепенно моя рука оказалась на ее груди и я, уже растеряв остатки самообладания и вчерашней влюбленности, в диком исступлении мял нежную грудь очаровательной женщины, чувствуя, как она трепещет под моими ласками. Второй рукой я гладил ее плечи, спину, ощущая необыкновенный бархат плотно сбитого тела. Она стала постепенно подниматься с пола и мои руки поплыли вниз по ее телу, на мягкий живот и округлости бедер. Я целовал и целовал, как сумасшедший, все, что попадалось под мои губы, и дрожь ее тела передалась мне, захлестнув страстным порывом непреодолимого желания. Я сунул свою руку ей между ног, и она присела, раздвинув их в стороны, освобождая мне дорогу. Густые горячие потоки слизи обволокли мою руку, палец сам собой скользнул в полуоткрытые губы влагалища, и я, зверея от плотского вожделения, подхватил ее на руки. Мы бросились на диван. Наши тела сплелись в совершенно непостижимую комбинацию и я не мог понять, соединились наши плоти или нет. Но мне было невыразимо приятно. Она обняла меня своими горячими руками и, шепча слова ласки, целовала губы, обдавая жаром порывистого дыхания. Она совершала своим телом плавные волнообразные движения, прижимаясь ко мне то животом, то грудью. Ноги она забросила ко мне на спину, и я чувствовал легкое покалывание ее каблуков. Но вот она сняла одну руку с моей шеи и просунула между нами, осторожно, двумя пальцами взяла мой член. Нежно помяв головку, она двинула его в себя, и я почувствовал, как он медленно стал погружаться в горячую мягкость ее тела. И как только он дошел до конца, невыносимое наслаждение обрушилось на меня горячей волной и утопило в жгучем безудержном водовороте удовольствия. В ту же секунду задрожало и тело моей партнерши. Она издала громкий протяжный стон и затихла. С минуту мы лежали, не двигаясь. Потом она спрыгнула с дивана и, лукаво улыбаясь, спросила: – Ты доволен? – Да очень! – я тоже встал и застегнул штаны.

Она посмотрела на меня с укором. – Почему ты не раздеваешься? Тебе стыдно? – Нет, нет стыда. Но сейчас это делать неподходяще. – Но раздевайся, – она подошла ко мне и начала снимать мой пиджак.

Я быстро разделся до гола. Она повела меня к столу и посадила в кресло, заняв положение на коленях. – Пока ты не приобрел силу, поглаживай меня руками, – она сняла широкий веер из страусовых перьев со своих волос и начала им размахивать.

Я целовал ее груди и ласкал пальцами ее жаждущий бутон страсти. Она дрожала и, улыбаясь мне восхищенным взглядом, играла с моими волосами.

Вот такую историю она рассказывала мне: "В Индии есть один чудесный художник. Его воображение настолько сильно, что он создает произведения искусства без использования моделей. Он принял заказ от богатого англичанина на 53 портрета красивых женщин для колоды карт. Он приступил к работе, и вскоре первая картина – моя – появилась на его холсте. Моя естественная и неповторимая красота вдохновила его до такой степени, что он начал просить бога оживить свое произведение. Бог услышал его мольбы, и однажды я очнулась в его студии, не понимая, что происходит. Я осмотрела комнату с чудесными картинами и незаметно вышла через темный коридор. Голоса донеслись до меня, и я последовала за звуками. Я увидела светлую щель и решила открыть дверь. Передо мной была комната с простой, но со вкусом обставленной мебелью. За столом сидел художник и какая-то женщина. Они оба испуганно посмотрели на меня, не понимая, откуда я взялась. Женщина первой пришла в себя и грубо спросила: – Кто ты? Что тебе нужно здесь? Я рассказала им о себе, а художник, потерявшись в недоумении, лишился сознания. Женщина выгнала меня из комнаты и запретила мне возвращаться. Я вернулась в студию и, усевшись на грязный табурет, осмотрела себя от головы до пят. Я не могла понять, как снять эту длинную юбку. После долгих поисков я нашла серебряную пуговицу, которую легко отстегнула, и юбка скользнула на пол. Я увидела свои стройные ноги в черных лакированных туфлях на высоких каблуках, чему очень удивилась – как я могла в таких ходить? Белая шелковая лента, закрывавшая мою грудь, тоже оказалась простой в снятии. Но не понимала я зачем у меня был букет перьев в голове и почему рот прикрывала кисейная маска. Я осталась довольна своим образом и почувствовала странное желание", – она засмеялась и задвигала ножками. – А теперь позволь мне полизать тебя, – сказала она мне, когда я уложил ее на диван. – И как? – Ты ложись на диван, а все остальное я сделаю сама.

Я послушался. Она села у меня в ногах и, нагнувшись, стала кончиком языка лизать соски моей груди. Едва ощутимое чувство трепетной сладости разлилось по моему телу. Чтобы не оставаться в долгу, я принялся мять ее груди, пощипывать соски и гладит руки.

Медленно росло опьяняющее возбуждение, прорываясь все более и более сильными взрывами душераздирающей сладости. Я снова пришел в неистовове возбуждение и, схватив ее за талию, потянул к себе. Она опустилась грудью на мою грудь и, широко раздвинув в стороны ноги, направила своей рукой мой член себе во влагалище и, когда он достиг предела, она резко выпрямилась, согнув ноги в коленях. теперь она сидела на мне, слегка выгнув стан, и я отлично видел, как мой член торчит из ее тела. Она раздвинула пальцами губы своей щели и сказала:

Положи сюда свою руку, так будет и тебе и мне приятнее.

Я сделал так, как она сказала. Я мял лобок и щекотал клитор, она тихонько подвывала, корчась на мне, как от дикой боли. Это продолжалось долго, пока, наконец, я кончил, ущипнув ее за живот. Она дико вскрикнула и тут же забилась в судорогах, изливая на меня обильные потоки своего нектара. Изможденный до предела, я лежал на диване, не в силах пошевелиться, а она спрыгнула на пол, свежая и бодрая, как ни в чем не бывало и, мельком взглянув на часы, с ужасом прошептала: – О, боже! Уже конец!

Напуганный ее восклицанием, я вскочил с дивана и подошел к ней. Она молча указала мне на часы. Было 5 часов 58 минут. – Что это значит? – Еще две минуты и мы расстанемся навсегда, – ее голос дрогнул и на глаза навернулись слезы. – Ласкай меня, скорей ласкай! – воскликнула она и кинулась на диван. Она села, поджав под себя ноги, раздвинув их в стороны, и я принялся тереть ей клитор так неистово, что через несколько секунд она задрожала от наслаждения. Плача, смеясь и стоная, она шептала слова любви, слова прощания, которые разрывали мне сердце. Я тоже почувствовал слезы на своих щеках, мы душили друг друга поцелуями и истязали себя остервенелыми ласками. И вдруг она исчезла. Я провалился грудью на диван. Разбитый и уничтоженный, я сел. У меня еще горели руки от жара ее тела. В воздухе стоял аромат ее духов, смешанный с запахом нашей плоти, но ее уже не было. Она исчезла. Я свалился на подушку и уснул мертвым сном.

Он замолчал, уставившись куда-то вдаль с мечтательным взглядом. Затем он выпил стакан коньяка и закрыл глаза. "Я устал и хочу спать", - прошептал он, - "приходите вечером, я расскажу, что произошло дальше". Мы попрощались с ним и вышли. Дик заплатил за проживание на неделю вперед и попросил портье не беспокоить оставшегося человека. Взволнованные его рассказом, мы шли молча долгое время. Затем Дик щелкнул языком и сказал: "Вот удача всегда находит человека!" Я посмотрел на него с сожалением. "Глупость, это его трагедия".

Глава 4

К семи часам вечера мы вернулись в отель с Диком. Рэм уже поднялся и завершал бритье старой поврежденной бритвой. Он не обрезал свою бороду полностью, а только подравнял ее, так что выглядел моложе. Его руки стали чище и под ногтями уже не было черных полосок грязи. Он радостно встретил нас и, убрав свои бритвенные принадлежности со стола, поставил бутылку коньяка.

Официантка принесла ужин, и он посмотрел на нее не слишком дружелюбно, но без злобы и даже помог расставить тарелки на столе. Мы все сели за стол, выпили и Рэм продолжил свой рассказ.

Я проснулся только в трое дня. Сначала я подумал о ночных происшествиях как о сне, но увидев белые пятна на ковре, кресле и диване, понял, что это было наяву. Я оделся и вышел на палубу. Пароход приближался к Марселю. Уже можно было видеть портальные краны и густой лес мачт кораблей в порту. На пароходе царила суета - все готовились к высадке. Я вернулся в свою каюту, быстро сложил вещи в чемодан и сел у окна. В моем сердце было пусто и легко. Ничто меня не тревожило. Я не чувствовал ни потери Салины, ни радости возвращения домой. Я должен был отправиться из Марселя на поезде, чтобы избежать неловкой ситуации с очередной женщиной, в присутствии которой я не сомневался. Я взял отдельный купе. В пять часов вечера поезд Марсель - Кельн отбыл со станции и помчался на север. Я сидел один в своем купе и просматривал свежие газеты, которые купил на вокзале. Но даже происшествия, из-за которых я и покупал эти газеты, меня не интересовали. Мне было скучно. Я зашел в ресторан, выпил немного вина и вернулся в купе, унесши с собой бутылку рома.

Медленно тянулось время. Стрелка часов едва двигалась. Час превратился в томительную вечность. Я достал из чемодана карты и стал их пересматривать. Tуз червей был для меня не картинкой, а фотокарточкой любимой женщины. Я попытался представить себе встречу с какой – нибудь другой из милых красоток, но воображение не создало ничего интересного. Закончив просмотр карт, я положил их на столик у окна, и, страдая от безделья, задремал. Проснулся от тишины. Поезд стоял на какой – то станции. Я выглянул. Прямо передо мной на перроне светился циферблат часов – без пяти двеннадцать.

Надо приготовиться, скоро придет очередная женщина.

Я поставил на стол бутылку и приказал проводнику достать какой – нибудь закуски. К двеннадцати все было готово. Я посмотрел на часы, отстукивающие последние минуты. И как только стрелки сошлись, одна из карт с нежным звоном шлепнулась на пол и на этом месте из ничего выросла женщина. Она была высока ростом, с золотистыми волосами, повязанными шелковым зеленым платком. На ней была желтая блузка, как кольчугой прикрытая шерстяной накидкой, и малиновые атласные штаны, плотно облегавшие ее стройные ноги до колен. Штанины оканчивались рваной бахромой, которая не служила признаком ветхости ее наряда, он весь отдавал магазинной новизной. Зеленый глянцеватый пояс с двумя ремешками – застежками туго перехватывал ее узкую талию. В левой руке она держала саблю, вставленную в красные ножны с кисточками. Я с нескрываемым любопытством смотрел на нее, ожидая, что она будет делать. Будто только что проснувшись от глубокого сна, она сладостно потянулась, разведя в стороны руки и, заметив свою саблю, выругалась:

Вот, черт возьми, довел его уговорить меня отдать мне эту дубинку.

Она бросила шпагу на пол и повернулась ко мне.

Ого, вот что! Здесь есть мужчина! А я думала, что меня здесь ждет одиночество. Привет, паренек! Где мы находимся? Разве не в поезде? Забавно!

Болтая без умолку, она прошла по купе, потрогала руками все, до чего смогла дотянуться, заглянула в туалет и, удовлетворенная осмотром, вернулась к столу.

Ну что же, вполне приличная комната. Ого, я вижу вино. Вы хотите выпить со мной?

Она бесцеремонно открыла бутылку и разлила ром в два бокала.

Пейте! – не дожидаясь того, чтобы я возьму свой стаканчик, она стукнулась с ним и залпом выпила.

Ух ты! Что это? Ах, ром! – она прямо со стола руками хватала устрицы и бросала себе в рот. Я был потрясен ее наглостью и молча сидел на своем месте, не отводя от нее любопытного взгляда.

Прожевывая устрицы, она встала.

– Слушайте, у вас случайно нет иголки с ниткой?

Я отрицательно покачал головой, выпил свой ром и сел рядом с ней на диван.

– Зачем вам иголка?

Как зачем? Что вы думаете, я буду ходить в таких изорванных штанах?

Она аккуратно подвернула подол внутрь.

– Ну ладно, пойдет и так. Давайте выпьем еще.

Я обнял ее за талию и нежно прижал к себе.

– Сними свои штаны полностью.

Она разлила ром и, поставив бутылку на место, с размаху ударила меня левой рукой по щеке. Я отскочил в другую сторону дивана.

Что я для вас такое, уличная женщина? – гневным взглядом она меня измерила, – сядьте на свое место.

Горя от стыда, я безропотно вернулся на свой диван. Она протянула мне стаканчик.

– Выпьем за наше знакомство.

– Ничего себе знакомство, – подумал я, потирая щеку.

Поезд стал замедлять ход. В окне замелькали огни станционных построек. торопливо проглотив ром, она вскочила с дивана и схватила меня за руку.

– Пошли погуляем по перрону.

– Но... Ведь вы не одеты! – смущенно сказал я, указывая на ее штаны.

– А, не беда, – она взглянула на окна и радостно воскликнула:

– О, сейчас у меня будет шикарная юбка, – с этими словами она сорвала шелковую репсовую занавеску и обернула вокруг себя, получилась юбка, плотно обтягивающая ее бедра. Она была коротка, выглядывали кончики штанов.

– А я их сниму.

Она быстро сорвала штаны и прямо на голое тело навернула материю, укрепив ее на талии поясом.

– Я готова, пошли.

Поезд уже подошел к перрону. Я взял ее под руку и мы вышли из купе. В корридоре я пропустил ее вперед и только теперь заметил, что она идет босиком. Не долго думая, пока нас еще никто не видел, я схватил ее за руку и увлек обратно в купе. Ничего не понимая, она возмущенно воскликнула:

– Что это значит? Вы забываетесь, любезный!

– Извините, но вы, очевидно, забыли, что на ногах у вас ничего нет.

Она взглянула на свои босые ноги и присвистнула.

– Достаньте мне туфли! – тоном, не терпящим возражений, приказала она.

– И постарайтесь на высоком каблуке.

В Алжире я купил оригинальные туфли из змеиной кожи для своей жены. Теперь бросился их искать. Пока я рылся в чемоданах, моя дама стояла у окна и нетерпеливо барабанила по стеклу пальцами. Наконец, я отыскал нужное и бросил к ее ногам пару новых красивых туфель. Она взглянула на них и молча протянула мне ногу. Потом вторую. Она прошлась по купе, посмотрелась в зеркало и одобрительно кивнула, щелкнув пальцами.

– Замечательно! Пошли уже.

Мы вышли на платформу, где мелькали пассажиры нашего поезда – путешественники и носильщики. Мой "Красный монарх", так я называл ее, шла рядом со мной с королевской грацией, пристально оценивая проходящих мимо мужчин. Ее прекрасная внешность и нежность привлекли всеобщее внимание. Люди, в основном мужчины, выбегали на платформу, чтобы хоть на секунду полюбоваться ею. Она улыбалась одним, строила кокетливые глазки другим, а одному даже подмигнула. Тот запутался и поспешил к цветочной лавке. Он подарил ей огромный букет астров, надеясь получить что-то большее чем просто знак внимания. Но она равнодушно приняла цветы и сказала:

– Рэм, дай этому пареньку несколько франков.

"Парень" отскочил от нас как будто его ужалили. На платформу вышел уже не молодой, но достойный начальник станции в высокой форменной шапке и поднял жезл, чтобы отпустить поезд. Мы подошли к нему, и моя дама, улыбнувшись любезно, кивнула головой. Старик выпрямился как солдат на параде и, положив руку на козырек, раскрыл широкую улыбку. Не отводя глаз от моей королевы, он двинулся за нами, забыв о своих делах на платформе. Мне было забавно все это наблюдать, но в то же время чувствовалась легкая ревность. Я попытался повести ее в вагон, но не тут-то было. Она смотрела на меня пронзительным взглядом и указала рукой на буфет:

– Беги и принеси мне конфетки получше.

Помня о том, что время отправления поезда уже прошло, я поспешил к буфету со страхом опоздания. Когда вернулся к ней, обнаружил ее в окружении нескольких молодых людей приятно беседующей с начальником станции. Она строила глазки старику и разговаривала с ним на ухабистый тон:

– Я серьезно. Вы меня привлекаете. Все эти молодые зеленые ростки непостоянны и переменчивы. Для них женщина – всего лишь игрушка. Но уважаемые люди вашего возраста способны оценить женщину и быть ей верными до самой смерти.

Она неожиданно улыбнулась и, хитро прищурив глаза, оглядела молодежь:

– Тем более, что вам осталось недолго терпеть муки ревности – ведь гробовая доска уже под рукой.

Все разразились смехом от ее шутки. А начальник станции, ошарашенно вытаращив глаза, попытался на своем лице нарисовать жалкую улыбку. Вдруг она заметила меня, кивнула прощально всем головой и, взяв меня за руку, потащила в вагон. Уже со ступенек она обернулась и крикнула начальнику станции:

– Дедушка, отправляй поезд! Я уже села в вагон! – только теперь старый кавалер пришел в себя и, ухватившись за голову, побежал к паровозу. Через полминуты мы тронулись. Мимо нас проносился конец перрона с унылой фигурой начальника станции, и увидев нас, он дружелюбно помахал рукой и погрозил пальцем.

Мы вернулись в свое купе. Она сразу бросилась на диван и, прыгая как ребенок, воскликнула:

– Ой, как я хитро их разыграла! Ну-ка покажи, какие конфеты ты купил?

Я молча передал ей коробку конфет и сел на свой диван, не зная, что делать. Она явно не собиралась дарить мне ласки, и это меня выворачивало наизнанку, но я боялся приблизиться к ней. Она похвалила конфеты, бросила их на стол и схватила бутылку рома.

– Давайте еще выпьем.

– Что же, давай.

Мы быстро допили ром и принялись есть конфеты. Я опять подсел к ней, пытаясь перевести разговор на интересующую меня тему. Манипулируя золотыми монетами