Не благодари меня aka Меня изнасиловали

В нетерпении он отводит меня на задворки старого здания и, наконец-то отпустив мою руку, поворачивается ко мне лицом и говорит, что это идеальное место. Под идеальным местом он имеет в виду тесный закоулок, куда по вечерам собирается молодёжь, чтобы в безопасности от взрослых глаз раскуривать сигареты и пробовать различные спиртные напитки. Сейчас здесь, днём, понятное дело, никого нет.

Я быстро осматриваюсь. На земле лежат бесчисленное количество придавленных окурков. Ржавая бочка, возле которого свален мусор. Пустые деревянные ящики, смятые банки пива. Металлический забор весь расписан граффити и грязными словами; та же учесть постигла кирпичную стену старого здания. Атмосфера такая, будто здесь недавно кто-то умер.

— Давай, снимай трусики.  — Больше приказ, нежели просьба.

Заключив меня в объятья, он целует меня в шею, затем в щёку, быстро находит языком мои губы. Обычно поцелуй не входит в сделку, однако для него я готова сделать небольшое исключение. Моим уступкам движет не симпатия, а скорее опасение. Он мне не слишком нравится. Краем уха слышала пару нехороших историй про него, которые ходят среди учащихся.

— Ты слишком медлишь.  — И после небольшой паузы, вызванной поцелуем:  — Тогда я сам их с тебя сниму.

Я уже привыкла к прикосновениям чужих людей; но сейчас, когда эти руки с каким-то особым рвением хватают меня за бёдра, я вздрагиваю. Скользнув к ягодицам, он действительно устремился к моему нижнему белью. Ещё секунда, и чувствую пальцы, лезущие под резинки трусиков. Извиваюсь в его объятьях — не от отвращения, просто хочу некоего удобства, хотя о каком удобстве можно говорить, находясь в подобном месте.

Мне удаётся немного отстраниться от него, перехватить назойливые руки, так желающие сорвать дорогое кружевное бельё, которое не терпит грубого обращения.

— Ты классная сучка.

Оставляю без внимания отпущенный в мою сторону комплимент; сейчас меня меньше всего интересуют похотливые словечки; конечно, бывают дни, когда от определённого слова, произнесённого определённым человеком, по спине пробегают приятные мурашки; но данный случай явно нельзя отнести к таковым. Поочерёдно сгибая ноги, избавляюсь от трусиков. Всегда странно кожей промежности чувствовать уличный воздух, прохладу, образовывающуюся в закоулках, куда толком не опускаются тёплые лучи солнца.

Зажав пальцами ажурную ткань, трясу им перед его глазами: мол, смотри, без тебя управилась.

Он ухмыляется.

Теперь его очередь.

Короткий звук расстегнувшейся ширинки, суетливые руки, вынимающие возбуждённый член из джинсовых штанов; член у него обычный, ничем не примечательный — ни длиной, ни шириной, ни формой. Хорошо хоть не кривой. Откуда-то из задних карманов он достаёт нераскрытый презерватив. Одним движением разрывает упаковку, берёт розового цвета кружок силикона. Упаковка отлетает в сторону. Когда он натягивает презерватив на член, мне кажется, что ему всё же не достаёт объёма, чтобы слой тонкой резинки тщательно облегал ствол и смотрелся поувереннее, посолиднее; а-то всё в каких-то складочках. Надеюсь он не соскользнёт прямо внутри меня.

Поворачиваюсь к нему спиной и выпячиваю попку. Но он разворачивает меня, толкает к кирпичной стене, чтобы я спиной упёрлась в холодные тёмно-коричневые блоки, измазанные 

нецензурными словами. Наверняка в них плевались и мочились множество раз, но я надеюсь, что всё же нет.

Смотрю на него.

Он подходит ко мне вплотную, и твёрдый стояк тыкается мне в живот.

— Сучка,  — говорит он.  — Сучка ебаная.

Животом чувствую, как его член дёргается при каждом произнесённом слове.

— Сейчас я тебя выебу,  — продолжает, после чего правой рукой хватает мою ногу и приподнимает её, чтобы из этой позы открыть лучший доступ к вагине.

Он входит в меня сразу, одним точным рывком, и без промедления начинает пользоваться моей дырочкой. Елозит изо всех сил, тяжело вздыхая, время от времени постанывая, словно ебут его, а не меня.

А я ничего не чувствую.

Совсем ничего; просто знаю, что в мою пизду входит и выходит инородный предмет. Если заменить обтянутый презервативом член на дилдо, то никакой разницы не будет. Разве что, если размер секс-игрушки окажется больше...

Через некоторое время мне становится реально скучно. Надоедает стоять на одной ноге и обслуживать этого парня, ведь секс — абсолютнейшая банальщина, ведущая к одному и тому же, при этом не приносящая даже удовольствие. Но если мне за это платят, то я не против потерпеть пару минут.

На моём лице прочно укоренилось безразличие. Ноль эмоций, будто бы я сижу за покерным столом, а не трахаюсь в обоссанном закоулке.

Чтобы унять нарастающую скуку, достаю из кармана верхней одежды телефон. Включаю его. Захожу в чат, где в онлайне сидят несколько моих подружек. Передаю им пламенный привет, а когда они интересуются чем я сейчас занимаюсь, пишу, что меня трахает один старшекурсник из факультета английского языка. Подружки оставляют смеющиеся до слёз эмодзи и желают удачи.

— Что ты делаешь?  — Негодующий вопрос повисает в воздухе, но он не прекращает меня трахать.

Просто чатюсь.

— Чего? А ничего, что мы ебёмся?

Убеждаю, что в этом нет злорадства с моей стороны. Тем более он заплатил попользоваться только моей киской, а не моими мыслями и движениями рук и глаз. Когда ты арендуешь квартиру, ты пользуешься квартирой, а не хозяйкой. Говорю ему, что я непрестанно сжимаю влагалище, даже когда смотрю на экран телефона, так что нет причин для беспокойства.

Опять он ускоряет темп: член входит и выходит с удвоенной скоростью; на лице то ли озадаченность, то ли негодование, или мышцы скул и лба сжались в преддверии окончания. Мне трудно сказать. От усиленных толчков меня болтает как при езде верхом. Становится невозможно сосредоточиться на чате, когда картинка перед глазами постоянно прыгает вверх-вниз. Так он это со зла?

Убираю телефон в карман.

Слышу, как моя вагина хлюпает от стремительных проникновений, но сама я всё равно ничего не чувствую, поэтому даже не меняюсь во взгляде. Заниматься сексом так скучно.

Тем временем он начинает издавать какие-то протяжённые звуки, больше напоминающие стенание попавшего в капкан зверя; или мучение старика, которому срочно нужно выпить таблетки.

И вот он, втолкав в меня свой член по самые яйца и откинув голову назад, с воплем эякулирует; по его телу 

бегут короткие судороги; затем он вздыхает.

Наконец-то.

Отталкиваю его, и, поддавшись назад, он выпускает мою ногу. Как же удобно стоять на своих двоих! Он не спешит застёгивать штаны. На обмякшем члене свисает розовая резинка; даже беглым взглядом замечаю, что там особо нет спермы. Возможно, пара капель.

— Тебе понравилось?

Вопрос мне не понятен — зачем спрашивать о подобном, если из нас двоих удовольствие должен был получить тот кто с членом. Правильнее было бы если я задала этот вопрос ему. Но я такой фигнёй не привыкла страдать. Молча надеваю трусики и поправляю смятую одежду.

— Я мог бы выебать тебя ещё раз. Прямо сейчас. Изнасиловать в жопу, сука ты ебаная.

Не обращая внимание на его резкие высказывания, пытаюсь пойти к выходу из закоулка, так как мне больше нечего делать в компании этого человека — свою часть уговора я выполнила,  — но здесь настолько тесно, что он легко хватает меня за запястье и останавливает.

— Я заставлю тебя вопить...

Не понимая его вспышки ярости, пытаюсь вырваться из плена, но силы настолько не равны, что я всем телом сразу понимаю, что мне не освободиться. Кричу, зовя на помощь. Ему не составляет труда развернуть меня спиной к себе, прижать и одной рукой закрыть мне рот. Пытаюсь укусить его, но у меня ничего не выходит.

— Надо же, как ты запела. Никто тебе не поможет. А если потом расскажешь кому-нибудь, никто тебе не поверит, шлюха. Сколько там людей ты обслуживаешь за день? Десять? Сто? Небось весь университет в тебе побывал.

Извиваюсь в его похожих на сталь тисках, пытаюсь собраться с мыслями. Не получается. Всё суетливо несётся в голове, кровь стучит в висках.

— Хватит рыпаться.

Ноздрями из раза в раз втягиваю сырой прохладный воздух с примесью впитавшимся вокруг сигаретным дымом и ароматом прокисшего лёгкого алкоголя; сердце колотится в груди.

— Отпущу, когда отсосёшь у меня.

Приближающиеся сзади шаги я различаю не сразу, и парень тоже; прижавшись щекой к моему виску, он нашёптывает мне всякую похабщину, откровенно признаваясь в каких позах и куда именно хотел бы здесь отыметь меня. Когда послышалось близкое шарканье чьей-то подошвы, парень от неожиданности на миг ослабевает хватку, и этого мне хватает, чтобы вырваться на волю. Прошла лишь секунда, я сразу оборачиваюсь и к своему удивлению вижу, как тяжёлый кулак врезается в лицо застывшего в ужасе парня. Удар приходится прямо в глаз, отчего парень пошатывается, делая несколько неуверенных шагов назад со спущенными штанами.

— Я те покажу, как обижать женщин средь бала дня!

Это был какой-то мужчина, больше похожий на бездомного. Не давая парню окончательно прийти в себя после первого пропущенного удара, мужчина вновь кидается на него с кулаками; но на сей раз тому удаётся уклониться, и, поняв, что его планам не суждено сбыться, он поднимает штаны, после чего со всех ног бежит из закоулка, оставив меня наедине с незнакомцем.

Когда аура опасности рассеялась в тёмных углах узкого прохода, мужчина выпрямляется и 

без резких движений поворачивается ко мне. Теперь я могу разглядеть его лицо. Бородатый — давно не пользовался бритвой; с грубыми чертами лица, а над левой бровью маячит небольшой шрам, судя по цвету рубца, заработанный не так давно. От него пахло.

— С вами всё в порядке?

От произошедшего меня до сих пор трясло. По какой-то причине я не могла сделать даже шага, будто ноги залились бетоном, даже сказать ничего не могу толком.

— Я вас не обижу.

По-хорошему мне тоже следовало бежать отсюда и больше никогда не возвращаться в это богом забытое место ни под каким предлогом. Затем мне каким-то чудом удаётся взять себя в руки. Всё ещё дрожащим голосом благодарю за спасение.

— Не стоит благодарности. Я был тут неподалёку. Вон там лежал, когда вы...

Он указывает в сторону, где стоят ржавые металлические бочки и прочий мусор. Замечаю, что на земле валяются несколько больших смятых кусков полиэтилена. Порывшись в памяти, вспоминаю, что никакие полиэтилены точно не валялись на земле, когда мы уединились здесь десятью минутами ранее.

— Я дрых там,  — говорит он хрипловатым голосом матроса и шмыгает носом.  — Затем услышал возню и увидел вас. Пришлось вмешаться. Или не следовало? Я в этих молодёжных играх мало что смыслю. Сейчас поколение такое — не поймёшь. Сначала я подумал, что вы просто дурачитесь, ну, думаю: после секса ребята решили небольшую сценку устроить — выяснить отношения, так сказать.

С ужасом осознаю, что всё это время он, укрывшись полиэтиленом, лежал от нас в каких-то десяти метрах и, должно быть, всё слышал, может быть, даже украдкой видел, как у стены меня долбят членом.

Будь я менее раскрепощённая, меня бы залило краской, да так сильно, что я опрометью выбежала бы отсюда без оглядки; а так я испытала небольшое угрызение совести. Нехорошо трахаться, когда на тебя смотрят другие. Но я ведь не знала, что здесь его дом. Ещё раз поблагодарила его. Затем подумала, что "спасибо" в карман не положишь, что этот человек как минимум нуждается в горячей еде. В конце концов он спас меня от лап негодяя, в чьих мыслях крутились страшные вещи. Как оказалось, уйти, ограничившись словами благодарности, выше моих сил. Пусть я и зарабатываю лёгкие деньги, предлагая мою вагину, но данный способ заработка не делает меня конченной стервой, бессердечной и чёрствой по отношению к тем, кто мне помогает.

Порывшись в карманах, достаю несколько мелких купюр. Сумма небольшая. Протягиваю ему деньги. Улыбаюсь. Но он почему-то поднимает руки в отрицательном жесте.

— Не, не, я на такое не подписывался. Мне ваши деньги не нужны. Не нуждаюсь я в них, понятно?

Не понимаю его отказа. Пробую вручить ещё раз, но он упрямо не хочет брать эти хрустящие бумажки, хотя наверняка не в состоянии позволить себе на сегодняшний ужин даже самый дешёвый гамбургер. Бездомный с принципами? Пытаюсь убедить, что это мой жест доброй воли, и в этом поступке не заложено ничего унизительного, ни для 

меня, ни для него. Выслушав, он мотает головой. Так и стою, протянув ему деньги, которые он категорически не хочет брать.

— Вам лучше уйти. Мне от вас ничего не надо. Просто уходите. Оставьте меня. Занимайтесь своими делами.

Думаю как лучше поступить в сложившейся ситуации. Тем временем мужчина, оставив меня без внимания, принимается собирать с земли свои пожитки — полиэтилен, который очевидно служит ему одеялом, защитой от ветра и дождя в холодную ночь.

Наблюдаю за ним.

Подойдя к его убежищу, останавливаюсь возле металлической бочки. Всем своим видом он демонстрирует, будто не замечает моего присутствия, делает вид неотложной занятости: то бутылку швырнёт далеко за забор, то пнёт упаковку сигарет, якобы прибираясь вокруг; с таким же успехом он мог мы убираться в болоте, пытаясь сделать его чище. Ещё раз пускаюсь в благодарность, хоть и понимаю, что уже хватит повторять одно и то же. Однако надежда переубедить его заставляет меня крутить заезженные фразы. Он никак не реагирует. Закончив свой монолог, кладу деньги на более менее чистый участок поверхности бочки и разворачиваюсь, чтобы оставить его в покое.

Отстукиваю каблуками ровно четыре раза, прежде чем меня останавливает внезапно упавшая на моё плечо тяжёлая рука.

— Я ведь сказал, что не нуждаюсь в подачках.

Во взгляде его сквозит гранитная непоколебимость. Когда произнесённые из уверенных уст слова растворяются в пространстве, наступает молчание, в котором он всучивает мне мои же деньги.

Нет, ну какой упрямец! Ей-богу, даже не примет помощь, когда будет на грани смерти. Вот до чего доводит людей скверный характер, не способный углядеть шанс, предоставленный судьбой. Небось из-за упрямства он и оказался на улице, и теперь вынужден укрываться полиэтиленом и лежать на сырой земле, вместо тёплой двуспальной кровати под боком женщины. Задетая за живое его поведением, я так и говорю ему прямо в лицо.

— Что ты сказала? А ну повтори!

Повторяю. Слово в слово.

— Ах ты неблагодарная... Ты не знаешь через что я прошёл, и не имеешь право так говорить обо мне.

Тут меня передёрнуло. Это я неблагодарная? Как у него вообще язык поворачивается такое ляпнуть? Напоминаю, что я минимум трижды словесно выразила своё почтение, и не единожды пыталась дать ему финансовую поддержку, не ахти какую, но всё равно поддержку. И после этого я не благодарная? Если так, то он упрямый осёл, живущий в закоулке!

— Нет ну вы поглядите на неё,  — говорит он, театрально разводя руки в стороны.  — Я спасаю её, ломаю свой кулак об лицо негодяя, а она меня ослом обзывает. Докатился. Да если бы не я, тебя насиловали бы прямо на этом самом месте, где ты сейчас стоишь! Господи!

Докатился он точно куда надо.

— Всё, хватит. Проваливай отсюда. И деньги свои грязные забери.

Единственное, что тут грязное, так это он сам.

И тут уже передёрнуло его. Он весь напрягся, хотя всем своим видом пытался скрыть сей факт.

— Если бы я знал, что ты такая тварь, то в жизни пальцем 

бы не пошевелил, чтобы спасти тебя. Наоборот, с удовольствием поглядел бы, как над тобою надругаются.

Хрен от редьки не слаще!

— Да, зря я вмазал тому типу. Надо было дать тебя изнасиловать.

Так пусть позовёт его обратно и посмотрит, как люди занимаются сексом. Небось он сам уже позабыл что это вообще такое, и для чего Бог дал мужчине член, а женщине — вагину.

— Ты со своей дерзостью слишком далеко заходишь.

Но я продолжала на эмоциях говорить ему весьма нелицеприятные фразы и замечания, от которых его побагровевшее лицо ничуть не менялось в окрасе. В какой-то момент словесной артиллерии я поймала себя на мысли, почему я вообще гоню на него? Только из-за того, что он отверг мою благодарность? Но это ведь глупо. Мне бы следовало просто уйти отсюда, забыть случившееся и жить дальше в своё удовольствие. И когда на смену словам приходит молчание, я хочу извиниться перед ним за то, что повела себя не совсем корректно, неподобающим образом; хочу объяснить, что это всё из-за последствия физической агрессии в мою сторону от того парня. Но не успеваю сделать задуманное. Когда он набрасывается на меня, я не сразу соображаю, что он делает, просто потому что не ожидала от спасшего меня человека подобных действий. А он напал, причём так откровенно и нагло.

— Хотела поблагодарить меня? Будет тебе благодарность.

Ну до чего же мужчины слабы — не могут сдержать себя при виде короткой юбочки. До поры до времени я пытаюсь сопротивляться, но каждый раз, когда я делаю шаг в сторону, он подтаскивает меня обратно, поворачивает спиной к себе и пытается нагнуть меня так, чтобы я животом упёрлась о деревянные ящики; в конце концов одна из его попыток успешно заставляет меня принять ту позу, в которую он стремился меня поставить.

Всё, у меня нет сил продолжать эту неравную борьбу. Здесь, в обоссанном закоулке, сегодня меня трахнут два раза. Вырвавшийся на волю мой внутренний голос вдруг нашёптывает: мол, сама виновата. Но в чём я виновата? В том, что хотела поблагодарить моего спасителя? От возникшей досады кусаю губы; никаких слёз на моих глазах, лишь чистая горечь на душе висит тяжёлым якорем. Думаю: вот-вот он меня изнасилует. Морально готовлюсь к подобному сценарию, хоть и знаю, что моя природная фригидность облегчит насилие над телом.

Однако мои ожидания не оправдываются. Мужчина ничего более не делает. Просто стоит позади меня, одной рукой придавливает мою голову, а второй — поясницу. Так, наверно, мы неподвижно проводим первую минуту, в полной тишине; лишь наши дыхания говорят вселенной, что мы живые люди, а не застывшие манекены.

Затем он медленно убирает руки, но не отступает назад, по-прежнему стоит, упирается своим пахом в мою попу, а я продолжаю лежать животом на пустых ящиках, хотя должна выпрямиться, развернуться, врезать коленом ему по яйцам и уйти. Просто чувство, что он мне не навредит, успокаивает меня; у него был шанс показать свою сущность,  

переступить черту, но он этого не сделал.

— Извини. Сам не знаю, что на меня нашло.

Людям свойственно ошибаться, поддаваться эмоциям и совершать поступки, о которых они будут потом жалеть. Это в порядке вещей. В свою очередь, мне не следовало говорить гнусности в его адрес.

— И всё же виноват я,  — говорит он каким-то приунывшим голосом.  — После смерти жены я совсем расклеился. А когда наконец-то оторвался от горлышка бутылки, осознал, что мне, по сути, некуда идти с этого места. Такое чувство, будто я здесь прирост с концами.

В минуты неожиданной и нелепой откровенности мне становится искренне жаль этого человека. Никто не застрахован от смерти, от смерти как таковой, от собственной, от смерти близких людей. Меня переполняет тяга к ответной исповеди; признаюсь ему, что во время секса я ничего не чувствую, и что на самом деле меня это сильно задевает, настолько, что из-за этого я решилась спать с парнями за деньги — надеялась, что однажды моя вагина вдруг принесёт мне долгожданное удовольствие. Зависть к другим девушкам съедала меня изнутри. Но сколько бы членов в меня не входило, чувствительность так и не появилась. Тяжело быть неполноценным человеком, каким я считаю сама себя.

Он ничего не говорит в ответ, ровно как и не двигается с места, и, чтобы не нарушить хрупкий миг, когда переполненные горечью сердца открываются, дабы худо-бедно залатать зияющие раны, я остаюсь неподвижна. Мне давно хотелось кому-нибудь высказаться насчёт моей фригидности. Но я боялась говорить о подобном с знакомыми людьми. Боялась открыть им правду. Боялась, что после признания, меня заклеймят, повесят на меня ярлык, отвернуться и будут смеяться за спиной. Но этот человек, которого я встретила в закоулке, который спас меня от злых намерений старшекурсника, был другим. По какой-то причине я ему доверяла. Чувствовала, что он не обидит меня; не осудит меня; и когда я уйду отсюда, он забудет обо мне, точно так же, как я забуду о нём. И это нас устраивало.

— Могу я кое-что попросить у тебя?

Его слова застают врасплох. От удивления я опираюсь локтями о деревянные ящики и оглядываюсь на него. Его пах по-прежнему упирается в меня. Он замечает мой вопрошающий взгляд.

— Вместо денег, я не прочь заняться с тобой сексом,  — выдаёт он.  — Ты ведь не против?

Я не сразу улавливаю суть его слов; вложенный смысл произнесённого предложения добирается до моего сознания медленно, в ритме патоки. Вероятнее всего, моё восприятие затормозило возникшая из неоткуда атмосфера странной благонадёжности. Почему он вдруг ни с того ни сего заговорил об это? Неужели от тоски по жене? Но когда последние слова наконец тонким слоем оседают в моей голове, замечаю, что он уже принялся оголять мою попку.

В суетливой спешке тяну руку, чтобы остановить его намерение, но он перехватывает меня.

— Ты ведь не против?  — повторяет он.

Против ли я секса с незнакомым мужчиной, даже если он оказал мне услугу? На мгновение я 

задумываюсь. По сути, этим я и занимаюсь — сплю со всеми, кто мне заплатит. И что с того, что вместо денег этот человек дал мне кое-что другое — спасение; спасение моего тела; может быть даже нечто большее, ведь своим действием — ударом кулака в глаз — он запустил цепочку, которая в итоге заставила меня открыться (хоть нелепо и сумбурно) ему как ни кому другому, тем самым слегка облегчив страдание моего сердца. Могла ли я облегчить моё сердце за деньги? Столько раз я пыталась сделать подобное — найти бальзам для души,  — но ничего существенного так и не находила. Итого, один секс норовил смениться другим; только вот между насильственным соитием и обоюдным, я всегда буду склоняться ко второму. Выходило, что я, в сущности, не против оказать ему интимную услугу. Моё решение также подкрепляло то, что я всё равно ничего физически не почувствую.

В знак моего согласия, я киваю; я готова с ним заняться сексом.

И вот он спускает с меня трусики, даёт моей вагине во второй раз за сегодняшний день почувствовать томливую прохладу закоулка. Его пальцы с жадностью умирающего от жажды человека принимаются ощупывать мои округлые ягодицы. Должно быть, он окончательно позабыл каково это, прикасаться к тёплому женскому телу. В своих стремлениях восполнить образовавшийся пробел, он с рвением юноши изучает мою выпуклость. Скользит кончиками пальцев, сжимает упругую часть плоти, ощупывает те участки промежности, которые нежнее всего; жаль только, что их нежность никак не отзывается в моём чёрством теле.

— Твоя кожа очень нежная,  — говорит он, средним пальцем оценивая стеночки моего влагалища.

Благодарю его за комплимент.

— Даже не верится, что в такие моменты ты ничего не чувствуешь.

Но это чистая правда.

— А ты не пробовала в другое место?

Понимаю, что он имеет в виду анальный секс. Но какой в нём смысл, если моя самая чувствительная зона совсем не чувствительная? Говорю ему, что ни о чём подобном я не размышляла, моя задница создана только для выхода, а не для входа.

— Хм.

Мне непонятен этот звук, который он выдавил из себя: короткий, но в то же время протяжённый, будто в этих сплетениях согласных он вложил некий загадочный смысл, который мне не под силам понять.

Я всё ещё согнута пополам, стою с прямыми ногами, лежу животом в ящиках и опираюсь локтями, чтобы поставить голову в раскрытые ладони; жду, когда он приступит к делу. Однако он не спешит.

На миг мне кажется, что он каким-то неведомым образом прочёл мои мысли; его палец покидает моё лоно, и я слышу, как он возится со своими штанами. Через пару секунд он засунет свой член в мою вагину; и в этом нет ничего удивительного.

Когда его одинокий палец входит в мой анус, я вздрагиваю. Не этого я ожидала. Он заблаговременно покрыл его слюной, и палец вошёл без какого-либо сопротивления. Я оглядываюсь на него в удивлении.

— Не против, если я посмотрю, что у тебя тут?

Там грязно.

— Меня 

это едва ли волнует. Посмотри на меня.

Смотрю на него: сзади меня пристроился бездомный мужчина с засаленными волосами, который засунул свой палец мне в задницу.

— Больно не будет.

Я отворачиваюсь, тем самым говорю: мол, делай, что хочешь, это не мои проблемы.

Минуту он трахает меня своим пальцем, периодически добавляет порцию слюны, чтобы сохранить плавное скольжение. Когда в ход идут уже два пальца, мне становится немного тяжеловато их принимать, чувствую, как напрягаются мышцы ануса.

— Расслабься,  — советует он.

Пытаюсь внять сказанному слову, и, кажется, дело начинает идти гораздо лучше. На некоторое время он во всю длину засовывает пальцы и останавливается, двигает ими внутри меня, попеременно касается моих гладких стенок, после чего вынимает и раздвигает мои ягодицы. Смотрит на результат своих стараний. Сама я ничего не вижу, могу лишь догадаться тем, что прохладный воздух особо остро обволакивает мой задний проход.

Думаю, что вот сейчас он трахнет меня в попу.

Он пристраивается поудобнее, наклоняется, и через секунду анусом ощущаю что-то мягкое и влажное. Оборачиваюсь. Вижу, что он прильнул своим лицом к моей попе, и теперь со вкусом облизывает мою дырочку. Причмокивает. И как только ему не противно совать туда свой язык? Он входит глубоко, насколько позволяет мышечный орган ротовой полости. Входит, извивается внутри, выходит, смотрит, и снова входит.

Этот последовательность действий повторяется множество раз, прежде чем наконец моя попа на короткий миг остаётся без внимания. Он облизал её всю! Вылизал дочиста! Никто и никогда со мной подобного не проворачивал. Сделал это прямо в закоулке, за старым кирпичным зданием, куда любит стекаться сомнительная молодёжь. Покрыл меня своей вонючей слюной; без стыда и совести! Словно я какая-то там сладкая конфета, а не...

Увесистые похлопывания по ягодице вырывают меня из мыслей. Сначала я думаю: почему он хлопает меня своей рукой? Затем снова оборачиваюсь и с ужасом понимаю, что он хлопает меня вовсе не рукой, а торчащим из тёмной растительности большим твёрдым ровным мужским членом.

— Не волнуйся, я хорошо разогрел тебя.

Он действительно постарался расслабить напряжённые мышцы ануса, но даже с этим учётом я не была уверена, что моя попа справится с таким размером. Одно дело вагина — привыкшая, работающая изо дня в день; и совсем другое — задняя дырочка, куда ни разу ничего не заходило.

Я сглатываю, когда он начинает головкой тереться о мой анус. Чтобы проникновение было плавным, он роняет обильное количество слюны. Чувствую, как мокрая гладкая конечность елозит меня; дразнит, или готовит, а может — предупреждает.

Где-то вдалеке слышу шум проезжающих машин; звуки сигнализации; лай собаки. Там, за пределами этого закоулка, жизнь идёт своим чередом; кто-то спешит на работу, а кто-то возвращается домой; кто-то влюбляется, а кто-то расстаётся с любимым.

Небольшое усилие, и головка члена ловко проскальзывает внутрь. Машинально сжимаю анус, некоторое время привыкаю, после чего опять расслабляюсь.

— До чего же хорошо. Никогда бы не подумал, что буду скучать по сексу. Когда он у тебя в избытке — не обращаешь внимание,  

а когда его у тебя нет — кажется манной небесной.

Постепенно он начинает продавливать, миллиметр за миллиметром, которые неизбежно превращаются в сантиметры. Мощный член в моей попе шевелится. Кажется, он вошёл только наполовину; дальше не идёт, словно чего-то ждёт. После короткой паузы он полностью вынимает член; я не знаю, как реагировать на странную пустоту в заднице. Добавляет ещё слюны и вновь начинает вторжение. На сей раз без особого труда доходит до ранее покорённой отметки, а оставшуюся часть — одним мощным рывком вгоняет до основания, и от неожиданности мои бёдра сотрясает дрожь.

Осознаю, что он полностью во мне — член бездомного дяди вошёл в меня по самые яйца! Непроизвольно пытаюсь сжать мышцы ануса, но у меня ничего не выходит: настолько он растянул мою неопытную попку.

— Сожми мой член,  — говорит он.  — Быстрее привыкнешь.

Привыкну к чему? Но вслух я не произношу этот вопрос. Выполняю сказанное. Несколько раз сильно напрягаю сфинктеры, которые ничего не могут противопоставить мощному стояку.

— Думаю, достаточно. Скажи, если вдруг будет больно.

Подпираю голову руками и жду. Надеюсь, что всё закончится быстро. Не хочется мне лежать тут слишком долго. В мыслях мимолётом проносится — а вдруг он будет делать это до вечера? Быть такого не может. Ни один мужчина не способен трахаться несколько часов подряд. Ну а вдруг? Решаю, что если мне надоест, то просто прерву половой акт, выражу ему в очередной раз свою благодарность и уйду.

Руками он держит меня за талию, что-то проговаривает себе под нос, будто сам с собой разговаривает. Слегка оттягивается назад, затем подаётся вперёд. Небрежные движения. Член начинает скользить туда и обратно. Сначала он делает это медленно, неспешно, затем ускоряется на такт выше. И ещё выше. Быстрее. Теперь каждое полноценное движение таза заканчивается столкновением о мои ягодицы.

Он трахает меня. Я оборачиваюсь на него.

— Продолжай стонать,  — произносит он.

О чём он говорит? Чтобы стонать, нужно хоть что-то чувствовать. А я ничего не чувствую. У меня ведь синдром немого влагалища. Я фригидная.

Он начинает живее натягивать мою попу на свой член, и я замечаю странный звук. Стон. Женский. Явно исходит откуда-то неподалёку, будто совсем рядом пускают по кругу какую-то конченую шлюху. Затем с удивлением осознаю, что эти стоны издаю я. Я! С негодованием смотрю на мою задницу, которой с упоением пользуется бомж. Не могу сомкнуть губы, стон вырывается один за другим; не произнести ни слова. Что он со мной сделал? Почему вдруг мне стало так хорошо? И что это за чувство, словно моё тело парит в невесомости? Я ничего не понимаю.

Одна моя рука непроизвольно тянется к мужчине, чтобы остановить его, но он с лёгкостью отталкивает её и продолжает трахать. Пробую остановить ещё раз. Безуспешно. Хочу пошевелить ногами, но они меня не слушаются. Я потеряла над ними контроль. Я потеряла контроль над всем. Моё тело принимает в себя грязный член незнакомого человека и из раза в раз содрогается приятной 

дрожью! Что со мной не так? Когда это началось? С самого начала? Однако только сейчас я обратила на всё это внимание. Наверно, я так долго жила в бесчувствии от секса, что даже не поняла, когда наконец-то испытала физическое наслаждение. Может это обман? Широко раскрытыми глазами смотрю на мужчину, чей член я чувствую внутри себя; каждый его сантиметр; каждое движение. Нет, это не обман. Я действительно стону и по-прежнему не могу сомкнуть губы; они не закрываются. В каком-то обоссанном закоулке, какой-то вонючий бомж...

Моё тело млеет. Мою душу полнит восторг. Лишь недавно я занималась сексом со старшекурсником, и я ничего не чувствовала от тех проникновений, как и в сотне других случаях. А теперь меня ебут прямо в попу, и я в экстазе от этого — настолько, что прощу ещё и ещё.

Мысли мои растягиваются, сжимаются. Надо купить молоко. У Нади сегодня было уродское платье. Хочу в кино. Как там проходит миграция толстоклювых пингвинов? Мысль проносится одна за другой. Затем всё куда-то растворяется. Исчезает. Я ни о чём более не думаю. Лишь чувствую наслаждение. Физическое. Душевное. Настоящее.

Сначала он издаёт какой-то вопль, после чего весь напрягается, и только потом кончает внутрь меня, будто я специально хожу по таким отрешённым закоулкам и собираю у непрошённых сперму. А может, он кончил внутрь в знак того, что теперь я тоже являюсь полноценным человеком. В качестве очищения. В качестве начала нового этапа жизни. А может в его эякуляции нет ничего сокрытого; просто сперма, которой наполнили меня.

Когда он вынимает член, в моей заднице образуется невыносимая пустота, которую требуется в срочном порядке чем-нибудь заполнить, так как жить с подобной пустотой просто не представляется возможным.

Я выпрямляюсь и делаю неуверенный шаг в сторону. Ноги слегка подкашиваются. Поправляю одежду, возвращаю на место трусики, куда мгновенно вытекает из выебанной дырочки всё ещё тёплая сперма.

Короткий секс с этим человеком открыл мне глаза.

— Это самое,  — неуверенно начинает он.  — Можно мне ещё оставить деньги? Хочу купить хлеб и...

Я стою перед ним вся вспотевшая, с расплывшимся макияжем. Не до конца понимаю о чём он толкует. По-прежнему нахожусь в каком-то неописуемом состоянии, будто перед глазами всё плывёт.

Достаю из кармана купюры и медленно протягиваю ему. Он принимает мою подачку. Расплывается в кривой улыбке, прячет деньги в своё пальто.

— Спасибо,  — говорит он.

А я смотрю на него. До сих пор не понимаю, как он так меня умело отымел. Впервые получила хоть какое-то удовольствие от секса. Согласится ли он ещё раз, если я попрошу? Если я сейчас напишу своим подружкам в чате, что мою попу натянул бомж, они в жизни мне не поверят. А если я ещё добавлю, что чуть не обкончалась от члена в попе, тем более не поверят.

— Ты слышишь меня?  — Проводит рукой перед моими глазами.  — Я говорю "Спасибо".  — Улыбается.

Отвечаю ему, что не стоит благодарности.