Терапия. Часть 3: Осмотр

Вдоль левой стены кабинета располагался шкаф с различными препаратами и нехитрым медицинским инвентарём той эпохи. У правой стояла довольно высокая кушетка, накрытая чистой простынёй.

Рядом находилась сложенная сейчас гармошкой длинная ширма, которая при необходимости могла полностью отгородить от остального пространства кушетку и ещё немного места вокруг. Я частенько её использовал, когда нужно было организовать нечто вроде смотровой, где пациент мог бы чувствовать себя более комфортно.

— Ну-с... и от чего же Вы собираетесь меня лечить... доктор?  — лукаво поинтересовалась пациентка, проводив взглядом в окно пылящую по дороге бричку, в которой сидел её отец.

— Всё будет зависеть от того, на что ты жалуешься,  — спокойно ответил я, надевая на нос пенсне, придающее лицу больше серьёзности и солидности.

— Но я ни на что не жалуюсь!  — заявила она, повернув и наклонив немного голову, чтобы увидеть меня, глядя себе через плечо.

— Кати, милая, пойми: я вчера пообещал твоему отцу, что сделаю всё, от меня зависящее, чтобы помочь вашей семье преодолеть этот сложный период жизни,  — начал я издалека, намывая по привычке с мылом руки в умывальнике, висевшем в углу у двери.

— Но при чём же здесь я? Вот ему и помогайте, раз пообещали.

— Но ты же понимаешь, что причина всех его страхов и невзгод — это ты и твоё нынешнее состояние.

— А разве со мной что-то не так?!

— Ты мне это скажи... Кстати, присядь-ка вот на кушетку, стул-то у меня тут всего один...  — я ногой выдвинул маленькую табуретку, которая была нужна, чтобы взобраться на высокое ложе.

Девушка послушно заняла предложенное ей место, а я выдвинул единственный стул на середину кабинета и уселся строго напротив. Стул был гораздо ниже кушетки, и сейчас я смотрел на Кати немного снизу-вверх. Это была маленькая психологическая уловка, чтобы расположить собеседницу к более откровенному разговору.

— Самое главное, что мы с тобой должны сделать — это понять, что с тобой произошло, и где ты провела столько времени. Скажи мне честно, что именно ты помнишь о том дне, когда ты пропала?

— Да не пропадала я никуда вовсе... просто... хотя да, Вы правы, я почти ничего не помню.

— И даже утра того дня не помнишь?

— Нет, почему? Утро помню. Помню, как с подругами мы пошли играть в мяч на тот берег речки. Было очень весело, мы набегались... Потом вдруг подул сильный ветер, небо заволокло тучами, полил дождь, и началась сильная гроза...

— И что было потом?  — поддерживал я разговор нарочито спокойным и вкрадчивым тоном, пристально глядя в глаза собеседнице.

— Потом все с визгами побежали по домам... И всё! Дальше ничего не помню...

— Расскажи подробнее, как ты бежала домой? Кто был с тобой рядом? Что тебе говорил? Что ты на это отвечала? Что ты видела вокруг?.. Важна любая деталь!

— Рядом была Элен, моя сестра. Она переживала, что платье у неё стало зелёным от травы, а теперь ещё и грязным, наверное, станет из-за дождя...  

Потом сверкнула молния и тут же ударил гром. Было очень громко! Все перепугались, кто-то закричал даже от страха. Нас было там человек с дюжину, наверное. Тот, кто бежал быстрее, уже успел перебежать мост через реку, а я не могла бросить Элен, которая бежала очень медленно, платье всё своё берегла... Поэтому мы вбежали на мост последними.

— Элен бежала впереди тебя, или позади?

— Впереди. Немного совсем, на шаг или два всего... Мы обе были босыми... Когда сестра уже миновала середину моста, я наступила на что-то острое, должно быть загнала себе в пятку занозу. Было очень больно ступать, я остановилась и подняла ногу, чтобы посмотреть... Там, и вправду, была толстенная и здоровенная заноза — чуть не с вершок (~4.5 см) длиною! И кровь так и хлестала!.. Я заплакала... В этот момент снова сверкнула молния... Но не обычная, она была гораздо ярче... ярче и длилась не мгновение, а намного-намного дольше... Я зажмурилась. А когда открыла глаза, никого вокруг уже не было.

— Ты стояла на мосту совсем одна?

— Нет. Я была уже не на том мосту, а совсем в другом месте. Там было очень светло, очень! Свет заливал всё вокруг, но не слепил. Ветер стих, ливень вдруг прекратился...  — рассказывала Кати, закрыв глаза и закинув немного вверх голову.

— Что это было за место такое? Куда ты попала?

— Не знаю. Но я точно помню, что волосы мои оказались каким-то чудом сухими, хотя до этого насквозь вымокли и висели, как сосульки. И пятка уже не болела вовсе. А ногам было приятно стоять — пол был тёплым и мягким, словно персидский ковёр. Иногда мне казалось, будто я вишу вниз головой, потом вдруг кружусь, а потом снова стою...

— У тебя кружилась голова?

— Да. То есть нет... Просто... я была какой-то необычно лёгкой. Стоило мне лишь сделать шаг по этому ковру, как я подлетала в воздух почти на аршин! (~71 см)

— Удивительно...  — эта деталь её повествования натолкнула меня на невероятную мысль, но выводы делать было слишком рано,  — А что ещё было необычного?

— А ещё у меня было какое-то очень странное чувство...

— Можешь его описать?

— Это было чувство свободы и умиротворения. Ещё секунду назад я куда-то бежала, спешила, мне было холодно и больно... а теперь всё не имело никакого значения, мне было хорошо и спокойно, бежать никуда не хотелось. Правда... ОЙ!!!  — она осеклась, открыла глаза и заволновалась, теребя подол платья у себя на коленях.

— Что-то ещё вспомнила?

— Да, но о таком я не стану рассказывать — и не просите!

— Кати, душа моя, нужно рассказать. Я потому и запер дверь, чтобы кроме меня никто тебя не услышал.

Девушка молчала, отрицательно мотая головой.

— Я ведь доктор, а все доктора связаны обетом хранить врачебную тайну, поэтому клянусь тебе — никто от меня ничего и никогда не узнает! Ты пойми, это может быть важно. Всё важно, любая ерунда, любая мелочь — всё может иметь 

очень большое значение.

— Но мне весьма неловко... Видите ли, доктор,  — краснела и ёрзала она на кушетке,  — я в тот момент было совершенно голой. На мне не было ни платья, ни ночной рубашки, ни панталон, ни обуви — вообще ничего!..

— Так ведь вокруг же никого не было — кого же стесняться?!  — обыденностью своих интонаций я старался снять возникшую напряжённость.

— Никого не было. Но всё же... Да и это ещё не всё. Ну... эээ... мои волосы... они тоже куда-то исчезли.

— Твои шикарные русые локоны? Погоди, ты же только что сказала, что они были мокрыми, а потом вдруг высохли. Значит, были на месте?

— Ммм... нет, не на голове... я имею в виду мои волосики там,  — она взглядом указала куда-то на низ живота,  — и вот тут тоже,  — девушка похлопала себя по подмышкам.

— Вот так раз!..

— Да!  — тут Кати перешла на шёпот,  — У меня и по сей день там всё лысое!..

— Погоди, а ты уверена, что они раньше у тебя там были?

— Вы издеваетесь?! Конечно же, были! Как я могу забыть — они у меня там ещё лет в двенадцать выросли, как и у всех моих подружек!

— Но знаешь, с другой стороны, ничего страшного тут нет! Напротив, хочу тебе по секрету сказать, многие дамы признавались мне, и я разделяю их мнение, в том, что волосы украшают девушку лишь в одном случае — когда растут на голове. Во всех остальных местах они только мешают и даже могут доставлять разные неудобства.

— Ай-ай-ай, доктор! Вы же сказали, что храните все врачебные тайны, а сами только что рассказали мне секрет других женщин!

— Гм... Кати, как бы тебе объяснить... эти секреты они мне рассказывали... ну, в общем вовсе не как своему доктору... Понимаешь?..

Девчонка ехидно хихикнула. Потом вдруг стала серьёзной, посмотрела на меня и призналась:

— Я не знаю, где я была, и сколько времени там провела. Но со мной определённо что-то приключилось. Мне говорят, что меня не было четыре года, но я не могу в это поверить. По мне — так прошло от силы четыре недели. Иногда я чувствую себя совершенно обычно, так, как и раньше. Но порою на меня что-то находит, и я будто сама не своя делаюсь! Я не могу ни сидеть, ни стоять, ни лежать... Вообще не могу оставаться на одном месте. На людей бросаться хочется от такого! Оттого и творю бог весть что... Самой потом стыдно делается, но в те мгновения я решительно никак не могу себя унять!

Сейчас передо мной сидела вовсе не та Кати, которая размазывала языком сахар по ложке, а потом заигрывала со мной под столом своей босой ножкой. Это была совершенно другая, повзрослевшая, умудрённая немалым опытом, но, всё же, ещё очень юная особа прекрасного пола.

В глубоком взгляде её выразительных глаз, которые пристально смотрели на меня сейчас из-под приподнятых густых бровей, сочетались и испуг, и растерянность, и в то же 

время решимость преодолеть все трудности и победить своих видимых и невидимых врагов.

— Вы мне поможете?  — с надеждой в голосе спросила девушка.

— В общем-то, могу сразу тебя успокоить — ты не первая, и не последняя, кто проходит через подобное. Причина, вызывающая такое поведение, мне вполне понятна. И я знаю, что с этим нужно делать. Но чтобы не ошибиться, всё же, нужно понимать больше о том месте, куда ты таким загадочным образом попала. Кстати, скажи, а ты раньше кому-нибудь об этом рассказывала?

— Нет! Да и не могла я! Я же только что вот тут, сидя перед Вами, всё и вспомнила...

Это было как раз то, чего я больше всего боялся услышать. У меня закралось сомнение, что либо она просто-напросто фантазирует, причём сама охотно веря в эти свои фантазии, либо с её головным мозгом кто-то изрядно поработал, заставив на какое-то время выполнять лишь определённые функции. Поэтому она и не помнит почти ничего, потому что и вспоминать-то ей нечего. И теперь её истерзанный разум не может войти в свой обычный ритм, периодически вызывая такие вот неконтролируемые приступы гиперсексуальности, о которых рассказывал вчера её отец. Тогда я решил кое-что прояснить...

— Кати, а ты позволишь мне внимательно осмотреть твою стопу, ту самую, в которой была огромная заноза?

— Но она уже совсем у меня не болит. Я и забыла про неё...

— Дело не в этом. Просто, если в тот день тебе в ногу попала заноза такого размера, как ты говоришь, обязательно должен остаться шрам. Я хочу на него посмотреть.

— Вы мне не верите?  — обиделась было Кати.

— Опять не угадала. Просто такие шрамы остаются на всю жизнь, и по его состоянию сейчас можно понять, как долго ты пробыла в том загадочном месте на самом деле. Ну, вот ты считаешь, что отсутствовала всего несколько недель, а люди говорят, что несколько лет. Тебе самой разве не интересно узнать правду?

— Интересно...  — доводы подействовали, и она без колебаний вытянула ко мне свою правую ножку.

Уже то, что она не колебалась, какую ногу вытягивать, вселяло надежду на то, что девчонка не сочиняет. Тем не менее, сначала шрама я не разглядел. Даже на секунду опять подумал, что всё, что она рассказывала — лишь плод её воображения. Но после того, как сходил за увеличительным стеклом, при более внимательном анализе шрам действительно проявился, причём точно в том месте, где она указывала, и в длину он был более трёх сантиметров.

— Ну, как?.. Сейчас видно что-нибудь?

— Да, Кати, видно. Ты абсолютно права — шрам твой на месте. И его размер, и форма совпадают с твоими описаниями. Но должен тебя разочаровать — этому шраму точно уже не один год. И если мне скажут, что ему года четыре, я охотно соглашусь, поскольку шрамов на своём веку повидал немало. Если бы с тех пор, как ты засадила эту занозу, прошло, как ты говоришь, несколько недель, такая рана,  

конечно, успела бы зарубцеваться, но наощупь она была бы немного выпуклой, хорошо просматривалась и хоть немного, но давала о себе знать при надавливании. Скажи, вот здесь тебе сейчас больно?  — Я с усилием надавил пальцами на то место, где когда-то была огромная заноза.

— Нет. Будто и не было там ничего... Гм... как странно! Но почему я тогда ничего не помню? Где же я была, и что делала столько времени?

— Ну, бог даст, мы с тобой и это выясним... Пока могу лишь только высказать свои предположения. Когда ты попала в это необычное место, тело твоё каким-то чудесным образом перестало стареть... эээ... в смысле — взрослеть. Поэтому ты и выглядишь сейчас моложе своей младшей сестры, которой шестнадцать. Тем не менее, биологический возраст твоего тела уже перешагнул восемнадцатилетний рубеж.

Вот сейчас я испытал настоящее облегчение: передо мной сидела не какая-нибудь там Набоковская нимфетка, а действительно совершеннолетняя девушка. Это подтверждалось и её метриками, и результатом изучения давнишнего шрама у неё на стопе.

А это позволяло несколько скорректировать уже сформулированный курс терапии, не ограничиваясь лишь рекомендациями относительно разумных, но значительных ежедневных физических нагрузок, да успокаивающей микстурой перед сном.

Всё это, конечно, помогло бы, но лишь на треть — не больше. Лечить такую острую гиперсексуальность, вызванную сильнейшими гормональными всплесками, нужно несколько иным, более радикальным способом... Разумеется, при этом я твёрдо намеревался не оставлять попыток докопаться до её воспоминаний о прожитых где-то в небытии годах.

— Давай вернёмся к тому вопросу, который ты мне задала в самом начале беседы — от чего я собираюсь тебя лечить? На мой взгляд, само слово «лечить» здесь не вполне уместно, поскольку физически ты вполне здорова.

— Угу... Значит, я буйно-помешанная?!  — при этих словах Кати взъерошила свою волнистую шевелюру и скорчила мне гримасу.

— Да нет же! Никакая ты не помешанная! Но то «буйство», о котором ты сама мне рассказывала, имеет под собой вполне конкретную причину.

— И вы знаете, как это исправить?  — с явной надеждой в голосе спросила девушка.

— Для начала я тебе кое-что расскажу о том, как работает наш организм. Хотим мы того, или нет, но наш разум беспрекословно подчиняется командам, которые отдают ему химические вещества, вырабатываемые нашим телом. Например, желудочный сок заставляет нас думать о еде и всячески стремиться её заполучить...

— О да! Это мне хорошо знакомо!  — захохотала Кати.

— ... избыток углекислого газа заставит искать выход на свежий воздух. Но есть вещества, которые воздействуют на нас не так явно, но, тем не менее, влияние их на нас очень велико. И имя этим веществам — гормоны. Они, подобно шпионам, действующим в тылу противника, не выдавая себя, заставляют нас порой творить невообразимые вещи якобы по собственной воле.

Я рассказал ей вкратце и о том, что и поведение, и мысли, и даже внешность мужчин и женщин во многом определяется этими самыми «шпионами», которые так мастерски нами руководят. Конечно же, я не забывал о том, какой за 

окном год, и что лишняя информация из моих уст не должна уж слишком выходить за рамки мировоззрения людей того времени.

Этим я стремился достичь двух целей: убедить собеседницу в объективной правильности предлагаемой мной терапии, а также расположить её к себе, вызвав доверие, основанное на моей уверенности в том, что я говорю.

— Выходит, после возвращения моё тело производит слишком много этих... гармоней, и они заставляют меня так себя вести?!  — не без изумления в голосе умозаключила девушка, дослушав этот мой небольшой научно-публицистический экскурс.

— Всё верно. Только не «гармоней», а гормонов,  — поправил её я,  — Но ты во многом права: должна быть гармония между тем, что требуется, и тем, что получается, иначе... беда!

— ... иначе это не жизнь!  — закончила она за меня мысль.

— Вот именно! Ты же понимаешь, что напоить жаждущего сухарями вряд ли получится, нужно дать ему воды...

— А в моём случае как быть? Пить-то мне совсем не хочется!

— Да. И нам с тобой придётся дать твоему телу то, что требуют от него по какой-то неведомой причине разбушевавшиеся в нём гормоны, которые жаждут удовлетворения твоих потребностей, как совсем взрослой женщины. Понимаешь меня?

— Пытаюсь, но пока не очень...

— Ну, смотри... Буду с тобой до конца откровенен. Будь ты замужней барышней, я бы выписал тебе пару микстур, порекомендовал утреннюю гимнастику и прогулки перед сном. Потом побеседовал с твоим мужем, настоятельно посоветовав ему не лениться и уделять тебе в постели побольше внимания и ласки...

— Так мне что ж, замуж срочно пора, так получается?  — Кати снова залилась звонким хохотом, откинулась, сидя поперёк кушетки, к стене так, что гулко ударилась о неё затылком.

— Боюсь, в твоём случае это может занять слишком много времени, да и не факт, что это вообще поможет.

— А почему не поможет?  — озадаченно спросила она, потирая ушибленный затылок.

— Потому, что не каждый супруг сможет сделать с тобой в постели то, что ты от него захочешь...  — почти шёпотом проговорил я в ответ.

От этих моих слов её бровки снова невольно вздёрнулись кверху. А на лице застыла какая-то самодовольная лукавая улыбка.

— И как же быть?  — заговорщически прошептала девушка, наклонившись ко мне.

— Думаю, в твоём случае должен помочь один древневосточный метод...  — я поднялся со стула и придвинул его к шкафу с многочисленной медицинской утварью, что стоял у меня за спиной.

Я встал на стул ногой, порылся на верхней полке и достал оттуда небольшой деревянный ящичек с позвякивающими внутри пузырьками и плотно задвигающейся крышкой. На ней были нанесены два размашистых китайских иероглифа и дублирующая их надпись на латыни. Кати с любопытством наблюдала за моими действиями, вытянув шею. Стряхнув с ящичка пыль, я предъявил его своей пациентке.

— А что здесь? Мне придётся это пить? А оно горькое? А тут что написано?..

— Это курс терапии для случаев, подобных твоему. Меня обучил ему один Тибетский монах. Надпись я сразу перевёл на латынь с его слов, поскольку 

в иероглифах не разбираюсь, как и ты, я полагаю.

— Ух ты!.. Из самого Тибета?.. А как это называется? Как его принимают?

— Название тебе ничего не скажет, да ты его и не запомнишь. А принимать его нужно особым способом — точечными втираниями. Вот смотри...

Я приоткрыл крышку заветного ларца. В нём находились двенадцать небольших стеклянных пузырьков с притёртыми пробками, они располагались в два ряда, каждый в своей маленькой ячейке. Третьим рядом — посередине — шли ячейки большего размера.

В первой из них лежали завёрнутые в рисовую бумагу шесть странных предметов, похожих на фасолины. Во второй — шесть тщательно оструганных тонких круглых деревянных палочек размером примерно со спичку. А в последней — раскрытое соцветие вызревшего хлопка.

Усевшись в позу лотоса на кушетке, Кати с раскрытым ртом рассматривала заграничную диковину. Я умышленно пока не показывал ей крышку, на внутренней стороне которой содержались зарисовки с подробной инструкцией по применению этого всего.

— Вот это да!.. А пахнет-то как здорово!

Из деревянного ящика, в самом деле, исходила целая какофония запахов, смешавшаяся сейчас в нечто загадочное, ни на что не похожее, но весьма притягательное.

— А это точно не надо ни пить, ни нюхать? Ммм... как мне запах нравится!  — закрыв глаза, она с удовольствием раздувала ноздри своего курносого носика над пузырьками.

— Нет, уверяю тебя, это следует применять совершенно иначе. Вот, взгляни на инструкцию...  — Я, наконец, решился показать ей оборотную сторону крышки.

На ней имелось полутора десятка рисунков с изображением того, где находятся на женском теле те самые точки, куда полагалось втирать целебное снадобье.

Было там изображено и то, как именно это полагалось делать. Кати принялась разглядывать весьма откровенные иллюстрации, ещё шире раскрыв глаза и рот.

Она перестала раздувать ноздри. Мне даже показалось, что она на время и вовсе перестала дышать. Через минуту, оторвав взор от дощечки, девушка посмотрела на меня, всё ещё не веря, что я это всё всерьёз.

— Вы... Вы что... Вы серьёзно предлагаете мне самой всё это проделывать?

— Нет, что ты, самой тебе с этим никак не справиться. Тут нужен особый навык и определённый опыт... Да и потом — тебе же самой попросту не дотянуться до всех этих точек под нужным углом. Ты будешь приходить ко мне, и я буду это всё с тобой проделывать сам.

Свою реплику я высказал совершенно хладнокровно и уверенно, чтобы не дать и шанса усомниться в моей компетентности.

— Разумеется, никто не смеет тебя заставлять, и, если ты сочтёшь, что это для тебя невозможно, ты вправе отказаться. Я дам тебе время подумать, скажем, до завтрашнего вечера. Если решишься, жду тебя к восьми часам. Если не придёшь — дело твоё. Но имей в виду, твой отец не успокоится и поведёт тебя к другим докторам. А если попадёшь в руки к шарлатанам...

— Доктор... Да неужели же Вы всерьёз могли подумать, что я...  — перебила она меня громким возмущённым шёпотом,  — ... такое пропущу?!

Кати снова посмотрела на меня сквозь свисающие волнистые локоны тем 

самым игривым взглядом, который у неё был за столом во время чаепития.

— Ну, что ж, вот и чудно! Значит, жду тебя завтра ровно в восемь.

Накрыв крышкой ящичек, собеседница отдала мне его в руки.

— Только далеко не убирайте!  — настойчиво попросила она,  — И ещё, доктор... Вы ведь до сих пор меня так и не осмотрели. А разве это не обязательно перед такой ответственной процедурой?

— Признаться, я в любом случае собирался это сделать, но это не поздно сделать и завтра...

— А... А вдруг вы увидите нечто такое, что заставит Вас задуматься и, быть может, как-то скорректировать моё лечение? Нет-нет, я настаиваю на осмотре именно сегодня!

— Что ж, хорошо... тогда я попрошу тебя снять платье, можешь сделать это за ширмой. Останься в одной...

Я лишь отошёл от кушетки на пару шагов, чтобы поставить на письменный стол китайский ящичек.

— ... нижней рубашке.  — договорил я по инерции.

Кати к тому моменту уже лежала на кушетке совершенно голой, вытянув стройные ножки и положив руки по швам.

Я неторопливо подошёл к умывальнику и ещё раз тщательно вымыл руки с мылом, затем неспешно вытер их полотенцем. Во время этой паузы я боковым зрением наблюдал за своей необычной пациенткой. Она была полностью обнажена, но это её ничуть не смущало. Будто ей вовсе не впервой вот так вот демонстрировать свою наготу малознакомому мужчине. Это обстоятельство показалось мне странным, требующим отдельного изучения, ведь она совсем не была похожа на распутную девку.

С невозмутимым видом я приблизился к кушетке, держа руки перед собой на уровне плеч, как это делают хирурги перед операцией. Никаких инвазивных манипуляций я проводить с ней сейчас не собирался. Но, признаться, в висках почему-то застучало от мысли, что сейчас мне придётся прикоснуться к этому совсем ещё юному девичьему телу.

Осмотр я начал с пальпирования лимфоузлов в области шеи. Затем провёл подушками пальцев по её щекам, лбу и кромке волос. Ощупал кожу головы и снова переместился на шею. Кати всё это время смотрела на меня, часто моргая.

— А теперь открой рот и высуни язык.  — учтиво, но настойчиво попросил я.

Она послушно выполнила мои указания. Зажмурившись, она разинула рот и высунула свой розовый язычок так сильно, как могла. Никаких признаков знакомых мне заболеваний я не нашёл. А взглянув на её зубы, заметил, что два из четырёх зубов мудрости уже прорезались. Это ещё раз, пусть и косвенно, подтверждало совершеннолетний возраст моей чересчур юной на вид пациентки.

Далее я попросил её приподнять руки, чтобы дать осмотреть область подмышек. Удивительно, но кожа на них была идеально гладкой. Я даже воспользовался лежавшим в кармане халата увеличительным стеклом, но так и не смог рассмотреть волосяных фолликулов, даже в зачаточном состоянии.

— Что-то не так, доктор?  — взволнованно спросила пациентка.

— Нет-нет, всё в порядке...

Я спешно убрал в карман лупу и продолжил осмотр. Её молочные железы выглядели вполне развитыми и симметричными. На ощупь однородными, без уплотнений. На лёгкое сдавливание 

болевых ощущений не давали. Соски тоже выглядели безупречно. Как с медицинской, так и с эстетической точки зрения.

Кожные покровы груди и живота были идеально чисты, без признаков воспалений или раздражений и практически без родинок. Внутренние органы брюшной полости при пальпировании прощупывались совершенно чётко и без болевых синдромов.

Я снова и снова прощупывал и простукивал ей то живот, то рёбра. Хотя и так давно было понятно, что девушка вполне здорова. Дело было в том, что следующим объектом моего внимания должны стать её внешние половые органы. Я проделывал подобное уже сотни раз, но, признаюсь, сейчас я почему-то волновался гораздо сильнее обычного.

Как и следовало из её рассказа, ни на лобке, ни на внешних половых губах также не было и признаков волосяного покрова. Даже современные для меня способы эпиляции, включая лазерную, не могут дать такого безупречного результата. А со слов самой пациентки, волосы у неё тут когда-то всё же были. Значит, они были кем-то весьма мастерски удалены, причём перманентно!

Мне даже не пришлось ни о чём просить. Кати сама, без подсказок, развела в сторону ноги и немного согнула их в коленях. Её вагина при этом немного раскрылась, продемонстрировав свои бледно-розовые недра. Это не был гинекологический осмотр, и я не планировал заглядывать в неё сейчас слишком глубоко. Но один вопрос волновал меня до трясучки.

Чуть раздвинув пальцами одной руки её податливые створки, указательным пальцем другой я несколько раз аккуратно провёл вдоль сомкнутых внутренних лепестков. Когда они разошлись в стороны, я с осторожностью попытался чуть углубиться пальцем меж них. Я рассчитывал встретить сопротивление девственной плевы, но... её там не было!

От мысли, что лежащее передо мной такое невинное с виду создание уже не раз занималось сексом, у меня подступил к горлу ком. Стараясь не выдать своих эмоций, я ещё несколько секунд пристально изучал нежно-розовый зев её влагалища. На клиторе и у самого входа просматривалось небольшое покраснение и потёртости. Это свидетельствовало о том, что девушка регулярно мастурбирует.

— Может... Вам стоит снова лупу взять, чтобы получше там меня рассмотреть?  — не то с участием, не то с иронией предложила Кати.

Я ничего на это не ответил. Лишь многозначительно хмыкнул и переключил своё внимание на её ноги — ими я и намеревался закончить сегодняшний осмотр. На всякий случай ощупал со всех сторон бёдра. Осмотрел коленные чашечки и голени. Провёл пальцами в изгибе колен, так и не найдя нечего, выходящего за рамки нормы. Зато мои руки буквально звенели от бархатисто-нежного тепла, исходившего от её юного тела.

В самом конце я снова осмотрел шрам на правой стопе. На всякий случай осмотрел и левую тоже. Но так ничего особенного и не нашёл — просто пара молоденьких розовых пяток. Держа руками Кати за приподнятые лодыжки, я поймал себя на том, что лишь делаю вид, что сравниваю её стопы одну с другой. Сам же украдкой любовался обескураживающе красивой щелочкой и неё между ног. Полагаю,  

она это тоже заметила.

— Ну, что ж, можешь одеваться.  — заключил я бодрым тоном.  — Должен сообщить, что я не обнаружил никаких противопоказаний относительно рекомендованной мной ранее терапии. Ты уже взрослая и вправе сама принимать решения. Если ты сочтёшь её для себя приемлемой и необходимой, жду тебя завтра ровно в восемь часов.

— Хорошо, я подумаю.  — кокетливо ответила пациентка.  — А в восемь утра или в восемь вечера?  — уточнила она после паузы.

Уже сам этот вопрос говорил о том, что она давно для себя всё решила и теперь будет считать часы до первого сеанса.

— В восемь вечера, разумеется.

— А почему не утра?  — окончательно выдала она своё нетерпение.

— Видишь ли, Кати, те процедуры, которые я тебе рекомендовал, желательно проводить непосредственно перед сном. Ну, или хотя бы как можно ближе к этому времени. Понимаешь?

— Понимаю, понимаю...  — донеслось немного разочарованным тоном сквозь надеваемое через голову кружевное платье.

А я стоял и смотрел, как скрывается под его пышным подолом аккуратная девичья попка.