Что же они такие глупые

Колесо фортуны переехало меня шестого января двенадцатого года, когда я возвращался из церкви.

Сказать откровенно — я неверующий. Ну, вот так я воспитан.

Мой отец Эндрю Додсон, профессор математики в университете Гасдена, абсолютно индифферентно относится к религии. Моя мама, инженер технолог, тоже не фанат библии. Может быть, именно поэтому мои родители прожили уже сорок два года вместе, и я ни разу не видел и не слышал, чтобы они ссорились.

В семье Лилиан всё по-другому. Нет, ссоры там тоже редкое исключение. Но её "предки" — консервативные католики. Они и своих детей воспитали в духе "истинной веры".

Лилиан Додсон (в девичестве Паркер) посещала богослужения. Нет, она не была вечным завсегдатаем костёла, но, по большим церковным праздникам, присутствовать на богослужении вместе со своей семьёй было для неё обязательным.

А шестое число это, сами понимаете,  — крещение господне. Я отпросился на денёк у Калеба, у моего начальника. У Лилиан в пятницу — свободный день. Завтра суббота и сегодня можно было спокойно заниматься всякой ерундой.

Мы оставили детей на попечение моих родителей, а сами, на BMW Лили, покатили слушать мессу. Я, уважая религиозность семьи жены, частенько сопровождал супругу в церковь.

Вы знаете, мне даже нравилось это безмятежное время. Спокойно посидеть на скамье под распевы хора, подумать о настоящем и будущем... Когда тебя никто не дёргает, никто от тебя ничего не требует и никуда не торопит. Я даже, соблюдая традицию, подходил на святое причастие. Лишь бы жена была довольна.

В этот день, как обычно, предполагался полуночный ужин в моём доме у камина в семейном кругу. Должны были собраться все родственники и Лили и мои, в количестве человек двадцать.

Откуда у меня камин? Да ниоткуда. Настоящего камина у меня нет. Его заменяет электрическая имитация.

Моя мама запекла в соусе кари целую куриную птицеферму. Лили нарубила четыре разновидности салатов, каждого по полведра. Я купил 12 бутылок (коробку!) вина. Между прочим — 52 доллара за штуку. Добавил к этому четыре ящика пива. Короче, к праздничному времяпровождению всё было готово.

•  •  •

Но не получилось.

Мы, после часового сидения в костёле, выехали на шоссе "Уайтсвилл-Роуд" целой семейной кавалькадой и тронулись в сторону моего дома. Отъехав не более сотни ярдов от собора, я потерял сознание.

Вот так вот, ехал себе спокойно и вроде бы моргнул... Открываю глаза — на твою мать, это что за фокус?! Лежу в палате, под капельницей. Ничего не понял.

Попытался реставрировать последовательность событий. Куда там! Сначала сознание медленно восстанавливало память. Только минут через десять я открыл для себя, что я мужчина, что меня зовут Марк Додсон, что мне 39 лет. Что на трассе, видимо, случилась какая-то авария. Потом я вспомнил, что у меня есть супруга Лилиан и четверо детей.

Я запаниковал — Господи!! Дети! Что с моими детьми?!

Уф... Память подсказала, что дочери и сын остались дома. Мне страшно повезло. Просто чудовищное везенье. Хоть начинай благодарить Господа за такую удачу. Представляете, что бы было, если бы мы взяли с собой детей.

С трудом 

повернув голову, я обнаружил женщину, дремлющую в кресле рядом с моей кроватью. Шестерёнки мозгов со скрипом провернулись, и я узнал Линнет Додсон, свою мать.

— Мама... Где... Лили...

Мама подскочила:

— Господи! Марк! Ты очнулся!...

— Мама... Где... Лили...  — настаивал я.

— Она здесь, в этой же клинике. Это "Маршалл Медикал", сынок.

И на мой вопросительный взгляд ответила:

— С Лилиан всё в порядке... Ну... Она выздоравливает...

Я снова провалился в беспамятство.

•  •  •

Следующее пробуждение было более осмысленным и, скажем так,  — более продуктивным.

Пришедший доктор объяснил мне, что от взрыва у меня тяжёлое сотрясение, несколько мелких кровоизлияний под черепом, которые к счастью не затронули кору головного мозга. Лопнули несколько сосудов в ликворе. Однако, что самое тяжёлое — сместился позвонок в поясничном отделе. Но сейчас хирургическим путём этот позвонок вернулся на своё положенное место. Через некоторое время я смогу нормально передвигаться...

Я задал два вопроса:

— Вы сказали... "От взрыва"?

— Да, Марк. Под днище твоей машины была заложена взрывчатка... Думаю, полиция тебе объяснит всё подробней. Я в этих вопросах не специалист.

— И ещё... Вы сказали... "Передвигаться"... А не "ходить"?

Хирург, парень чуть старше меня, вздохнул.

— Поначалу придётся пользоваться корсетом и костылями, потом — тростью. Но через пять-шесть месяцев функция восстановится.

— Доктор... Скажите... Сколько времени... Я здесь нахожусь?

— Недолго, Марк, недолго. Чуть больше двух недель.

Я прохрипел:

— А вы... Знаете... Как там... Моя жена?

— У твоей жены сломано левое плечо и ключица. Кроме того у неё разрыв суставной капсулы тазобедренного сустава. У неё тоже тяжёлое сотрясение мозга. Картина безрадостная, но всё это поправимо. Я сделал всё что мог. И ты, и твоя жена быстро пойдёте на поправку.

— Ещё есть?... Жертвы?

— Нет. Только вы двое.

— Спасибо доктор... Как мне вас... Называть?

— Зови меня Фред. Доктор Фред Разинский.

Мдас... Вот такая ситуация.

Весь оставшийся день я вычислял — кому это я так перешёл дорогу. К вечеру пришел к выводу, что у меня нет врагов. Есть несколько оппонентов, с которыми мы не сошлись в суммах, но не настолько обиженных, чтобы пытаться меня устранить. По всей видимости, произошла какая-то ошибка.

Про врагов Лилиан я даже не задумывался.

— Ну, какие смертельные недруги у преподавателя университета?  — прикинул я, и забыл об этой версии.

•  •  •

Месяц в гипсовом корсете! Это тяжело.

Приходилось много лежать. Доктор настаивал. Он хотел, чтобы позвонок правильно встал на место. Я тоже этого хотел. Тут у нас было полное единство взглядов.

Лилиан вообще не вставала, потому что её левая нога была жёстко зафиксирована.

В наших палатах поначалу постоянно дежурили наши матери. Постепенно, функции восстанавливались, мы уже могли самостоятельно есть и пить. И родственники стали навещать нас по пятнадцать — двадцать минут в день.

Выписали в пятницу (снова пятница) 17 февраля.

Лилиан должна была отлежать в клинике ещё минимум две недели.

Она была загипсована, как мне сказали, в "сапожок". Это приспособление больше походило на скафандр — гипсовый корсет охватывал поясницу и левую ногу до ступни. Она могла только стоять прямо или лежать прямо.

Я, когда первый раз зашёл 

к ней в палату, (конечно, с разрешения доктора) у меня слёзы навернулись. Господи, за что ей такое мучение. Она же ничего никому плохо не сделала.

И вот я выбрался на крыльцо, щурясь от февральского солнца на чистом голубом небосводе. С тросточкой и в тканевом корсете.

Кроме страха, что некто, кто желает мне зла, повторит своё нападение, меня мучило беспокойство, что я потеряю работу. Пропустить месяц в делопроизводстве претензионного сектора, такое может обернуться катастрофой.

Видите ли — я работаю в юридическом отделе завода "Катэрпилар" в моём родном городе Эльбертвилле.

Позволю себе маленькое отступление.

Я, Марк Додсон, тридцати девяти лет от роду, с отличием закончил в 1997 году школу права в университете Таскалузы и получил диплом магистра.

Если вы имеете отношение к юриспруденции, то вероятно слышали историю о том, как выпускник университета, закончивший магистратуру, нашёл серьёзные несостыковки в уставе некоей крупной компании с корпоративным законодательством Алабамы. В юридическом мире эта история имела большой резонанс.

Так вот, это был я. Они меня тут же приняли на работу с условием, что я не стану поднимать шума. И поручили проверку всех уставных документов на предмет соответствия законам.

Через год меня назначили руководителем подразделения претензионной и исковой работы юридического отдела. У меня были в подчинении две женщины. Первая — бухгалтер-аудитор. Вторая — специалист с двумя дипломами — магистр экономики и управления и бакалавр IТ-технологий. У нас отличная зарплата и уважение директората.

Было.

Теперь я не знаю, как ко мне отнесутся, после месячного отсутствия. Хоть моё положение в коллективе я всегда считал устойчивым. Но какие-то твари, решившие меня прикончить, сильно подорвали мой статус в компании.

Но ничего! Ничего. Я доберусь до них. Я подниму всех моих знакомых. Я поставлю на уши полицию. Я найму частных детективов. Я им, мерзавцам, покажу Кузькину мать. Эти сволочи, просто не знают — с кем они связались.

Мама отвезла меня домой на моём "Шевроле Экинок".

"BMW" Лилиан оказался разбитым в хлам и ремонту не подлежал. Хорошо хоть человеческие тела оказались прочнее железа и механизмов.

И прямо на крыльце, когда я даже не зашёл в прихожую, мне позвонил один из моих начальников — административный директор фирмы. Он сразу же взял быка за рога:

— Марк, я звонил твоему лечащему врачу и узнал, что ты уже можешь сидеть и немного ходить.

— Да, Иврин, могу.

— Тогда вот тебе три дня, в виде маленького отпуска и сразу сюда. У нас тут небольшой завал. Юротдел немного накосячил... Ну, ладно, скажу прямо,  — он сильно накосячил... Говоря совсем откровенно,  — он полностью обосрался... Совет директоров недоволен. Калеб уже чуть не плачет. Сильно хочет тебя... Иначе ему голову снесут... Ну, всё. Давай выздоравливай.

Твою мать! Как знал, что какое-нибудь дерьмо приключится. Калеб, это начальник юридического и информационного отдела, мой непосредственный руководитель. Господи, что же они такого натворили?

Наконец дом. Милый дом.

Дети в тот момент жили у тёщи с тестем. Гвен, мама Лили, отвозила их в школу и забирала из школы. Моя мама осталась со 

мной.

Я жил в то время на "Дикси-Сёркл". Прямо перед поворотом на "Саратога-Стрит". Может вы знаете этот большой кирпичный двухэтажный дом. Бывшее административное здание, стоящее вдалеке от дороги, за которым расположен целый комплекс складов, сдающихся в аренду.

Приняв душ, надев чистое бельё, съев кусок курицы и тарелку салата, я сел за компьютер — составить план действий. Расписал всё. Что предпринять, кому позвонить и что купить.

После обеда мне не сиделось на месте, и я попросил маму отвести меня к Лилиан.

•  •  •

Сидя у кровати жены, я тихонько с ней говорил о разном.

Через некоторое время в палату вошли два человека, в сопровождении доктора Радзинского. Он сказал:

— Господа, у вас есть полчаса.

И ушёл.

"Господа" представились. Это были два детектива округа Маршалл. Два Джеймса. Джеймс Хансер и Джеймс Веккер. Они уселись в любезно предоставленные персоналом кресла, напротив койки Лилиан, и начали:

— Мистер Додсон, миссис Додсон, мы сожалеем о случившемся. Это жестокий террористический акт. Но мы уже нашли виновного...

Я живо заинтересовался.

— Вы его задержали?

— Нет. У нас нет такой возможности. Это некто Эдвард Гастман, тысяча девятьсот девяносто второго года рождения.

Я посмотрел на Лили. Она резко побледнела и закрыла глаза. Видимо ей было известно — кто этот молодой человек.

Как юрист, я дам вам хороший совет:  — если с вами говорит полицейский детектив, не перебивайте его. Выслушайте до конца. Это сэкономит вам время и убережёт от ошибок.

Я внимательно слушал.

— Мы, к сожалению, не смогли его допросить. Но нам известны его мотивы. Дело в том, что он вёл дневник и, исходя из записей в нём, он руководствовался ревностью. Эдвард Гастман пытался убить вас, миссис Додсон.

Жена лежала с белыми как мел губами.

Я остановил детективов и спросил у Лилиан:

— Дорогая, с тобой всё в порядке?

— Нет,  — отвечала Лили,  — со мной не всё в порядке.

Я хотел нажать кнопку вызова персонала. Но Лили попросила не делать этого.

— Не надо, Марк. Пусть офицеры закончат,  — попросила жена дрожащими губами.

— Нам нужны ответы на некоторые вопросы, миссис Додсон. Мы можем продолжать?

— Да...  — прошептала жена.

— Так вот. Гастман, был влюблён в вас миссис Додсон. Вы это знали?

— Да,  — коротко кивнула Лили.

— Он пишет в дневнике, что вы с ним были любовниками в течение года. Это правда?

— Да,  — последовал тихий ответ.

— И вам было известно, что этот молодой человек ещё не достиг совершеннолетия.

— Да, мне это было известно.

— Судя по его записям, вот что произошло,  — бесцветно вещал Джеймс.  — Второго января этого года вы, Лилиан Додсон, встретились с Эдвардом Гастманом в кафетерии. При встрече вы сообщили ему, что ваши отношения прекращаются. Как записал в дневнике юноша:  — "Она использовала меня и выбросила на помойку".

Детективы вопросительно смотрели на мою жену.

— Нет. Дело было не так. Я его не выбрасывала... У меня была своя жизнь, своя семья, и я не могла больше обманывать мужа...

Лилиан скорбно опустила голову.

Я напрягся как струна, но, молча, ждал продолжения.

— Эдвард, в расстроенных чувствах решил 

отомстить за такое, как он пишет:  — "глумление над его любовью". Он изготовил у себя в подвале почти килограмм пероксида ацетона, достаточно сильного инициирующего взрывчатого вещества. Пока ваш "BMW" стоял на парковке у католического храма "Виллиама", Эдвард скотчем приклеил полиэтиленовый пакет с изготовленным веществом на днище автомобиля, под сиденьем водителя — монотонно зачитывал детектив.

У меня волосы на голове зашевелились. И я, и жена, были на волоске от смерти.

— При выезде на шоссе, от тряски, вещество сдетонировало. Мужской организм крепче женского. Преступник не рассчитывал, что за рулём окажется не жертва, а её муж. Именно поэтому вы, миссис, живы.

Посмотрев на наши, видимо не совсем здорово выглядящие лица, детектив Веккер продолжил:

— Вчера, в одиннадцать часов вечера, Эдварда Гастмана нашла в подвале его мать. Он повесился на проводе от принтера. Смерть наступила от асфикции. В оставленной записке он обвинил в своей смерти некую миссис Додсон. То есть вас, мэм.

Второй Джеймс, тот который Хантер, вздохнул печально:

— У парня в библиотеке книги Достоевского, Толстого и Гумилёва зачитаны до дыр. Наверное чтение русских классиков отрицательно влияет на психику подростков.

Я застыл в ступоре и шоке.

Моя жена целый год изменяла мне с малолетним пацаном? Ему же ещё было только двадцать! Чёрт!...

И из-за неё мы чуть не оказались на кладбище! Ну и ну... А если бы с нами были дети?

Чёрт! Никак я не ожидал от Лилиан такого. Сорок один год женщине и такая подростковая безответственность. Что же я такого натворил, что она со мной так...

У меня мутилось в голове, плыло перед глазами, я горел негодованием, но понимал, что надо держать себя в руках.

— Так вот, миссис Додсон. Мать покойного Эдварда, миссис Гастман, подала заявление в прокуратуру округа, с обвинением в доведении до самоубийства несовершеннолетнего. Что вы можете сказать по этому вопросу?

Жена закрыла лицо руками.

— Боже... Боже, какой кошмар...

Джеймсы подождали, по их мнению, достаточное время, чтобы жена пришла в себя, и продолжили.

— Мы не вызываем вас в участок и не забираем в тюрьму, учитывая ваше физическое состояние. Общественность бы этого не одобрила.

Но нам нужны ответы. Соберитесь, пожалуйста, мэм и поясните нам вашу позицию. Нам действительно нужны ответы.

Тут у меня включился режим адвоката.

В работе практикующего юриста часто бывают моменты, когда тебя сознательно пытаются вывести из душевного равновесия. В надежде на то, что поддавшись эмоциям, ты совершишь ошибку.

Решение конфликтных ситуаций требует большой выдержки и силы духа. Тут очень важно уметь дистанцироваться от обстоятельств. Воспринимать конфликт как чисто техническую задачу и решать эту задачу без эмоций.

В этот раз мне пришлось приложить чудовищное усилие, чтобы не вспыхнуть и не натворить глупостей. От страшного напряжения всё внутри закаменело, даже сердце стало биться медленнее обычного. Скулы свело, виски заломило, слова выходили с трудом и мои глаза всё время щурились, как от яркого света.

Наверняка, я выглядел страшно. По крайней мере — необычно. Лилиан во время разговора взглядывала на меня с испугом 

и сразу отводила глаза. А полицейские смотрели с настороженным подозрением.

Я справился с накатившей слабостью и хрипло объявил:

— Господа детективы... С этого момента я принимаю на себя обязанности адвоката миссис Додсон.

— У вас есть лицензия на адвокатскую деятельность?  — поинтересовался Веккер.

— Да. Вы можете позвонить в Эльбервилльское отделение "Аmеriсаn Ваr Аssосiаtiоn". Они подтвердят, что у меня есть лицензия на ведение гражданских и уголовных дел.

— Мы не будем беспокоить коллегию, сэр. Я думаю, что вы, известный в городе человек, и не станете вводить нас в заблуждение при таком серьёзном деле.

— Итак. Я прошу вас, господа, учитывая физическое состояние моего клиента, перенести следственные действия на более поздние сроки.

— Мы понимаем вашу озабоченность, но вынуждены будем требовать в суде принудительной доставки миссис Додсон в участок для проведения допроса.

— Да, господа. Я согласен, это ваше право. Но, надеюсь, это произойдёт после выздоровления миссис Додсон. Сейчас, как видите, она находится в нетранспортабельном состоянии.

— Само собой разумеется,  — после выздоровления.

В голове мутилось. Я боялся упасть и держался чудовищным усилием воли. Но сосредоточился и продолжил:

— Хорошо. С такой постановкой вопроса я согласен.

Мы закончили расшаркиваться в любезностях и перешли к прозе жизни.

— Пусть миссис Додсон подпишет вот эту бумагу. Ей запрещено покидать город до окончания следствия.

— Миссис Додсон,  — попросил я,  — подпишите эту бумагу.

После отъезда детективов у меня в голове крутилась только одна мысль — "fuсkеd uр"...

Всё, что выстраивалось в течение четырнадцати лет, рухнуло за несколько минут. Все планы, мечты и надежды рассыпались пылью. Всё оказалось замком из песка.

Или из дерьма. Тут как посмотреть.

Детективы ушли, а я долго сидел в состоянии шока. Наконец, немного придя в себя, заговорил:

— Миссис Паркер,  — мрачно спросил я Лили,  — зачем всё это было?

Жена тяжело дышала. Казалось — её сейчас вырвет.

— Ладно,  — пошёл я на попятную,  — давайте отложим этот разговор на завтра. К вечеру вы должны быть готовы. Постарайтесь взять себя в руки. А теперь — ужинайте и спать.

Вот так вот, просто и буднично, пришли два человека и уничтожили мою жизнь.

Тёща вошла в палату, бледная, не лучше Лилиан. Я понял, что она подслушивала. Моя мама тоже стояла в дверях с вытянутым лицом.

Молча, не глядя на меня, миссис Гвен Паркер начала нервно протирать тело дочери влажной губкой. А я поехал домой. Точнее — меня повезли.

Мама ничего не говорила. Она была не в меньшем шоке, чем я. После ужина я выпил положенные таблетки и ушёл в одну из гостевых комнат. Спать в постели, в которой вероятно грешила с бедным мальчиком моя жена... Нет, увольте. Благо ещё одна спальня оставалась свободной.

Не знаю, почему, но я выключился моментально.

Многие мужчины, с которыми я общался на такие темы, говорили о длительной и терзающей бессоннице, о муках обиды и гнева. Ничего этого у меня не случилось. Добрался до кровати, упал и уснул. Всё.

•  •  •

Утром я ухромал в подвал, где у меня был устроен маленький спортзал.

Взгромоздившись на тренажёр, я погонял себя 

на средних нагрузках, приучая ослабевшие мускулы и нервную систему к движению.

Я шагал на приборе минут двадцать, до тех пор, пока мама не позвала меня на завтрак.

После молчаливой и неудачной попытки утреннего перекуса я ушёл к компьютеру. Есть совсем не хотелось. Мне надо было спланировать мои действия. Ситуация сложилась непростая и следовало быть готовым ко всему.

Плохо, что внутри всё застыло. Мозги ворочались медленно и болезненно. Что-то такое случилось с психикой. Её приходилось подталкивать усилием воли. Поэтому всю информацию приходилось перепроверять на два раза. Но дело не терпело отлагательств.

Я не большой специалист в вопросах уголовного и уголовно-процессуального права, но знаю общие принципы построения законодательства. Поэтому я быстро сориентировался в хитросплетениях кодексов и пояснений к ним.

Потом долго сидел, обдумывая ситуацию, отрешившись от моих личных проблем. Наконец я принял решение — надо ехать в прокуратуру, знакомиться с делом.

Мама сказала мне:

— Сынок, я не могу постоянно оставаться с тобой, мне нужно выходить на работу.

— Мама, не волнуйся. Я отлично справлюсь сам.

Мы обнялись, и я поцеловал маму в щёки и прижал её к себе.

— Мама, я так тебя люблю.

— Спасибо сынок. Спасибо, дорогой. Я тоже тебя люблю... Я тебя попрошу — держи себя в руках, не делай глупостей. Хорошо? Обещаешь?

Я усмехнулся:

— Хм, мам. Глупостей от меня никто не дождётся.

— Я могу не волноваться?

— Абсолютно.

Перед выездом я заглянул под днище моего "Шевроле". Наверно это станет фобией на всю жизнь. По дороге я заехал в клинику, и Лили подписала наш договор об оказании услуг лояра.

Сорок миль до Фор-Пейна прошли в раздумье.

Дело в том, что в нашем маленьком городке прокуратура не представлена. И прокурор со своей командой торчал в окружном центре.

Я катил неспеша, не перегружая резкими движениями позвоночник.

По моим соображениям, если всё пойдёт так, как я предположил, то до суда дело не дойдет. Если только миссис Лилиан не сглупит. С некоторых пор я перестал надеяться на её разумность.

Значит, для того, чтобы всё шло по намеченному плану, придётся серьёзно поработать с клиентом.

В Алабаме иногда зимой выпадает снег. Не часто, но бывает. А в предгорьях и в горах, он ложится каждую зиму и удерживается подолгу.

В этом году февраль выдался на редкость тёплый и солнечный. Табло высвечивало температуру за бортом в 44 градуса.

Контраст между голыми ветвями гикори и дубов, рядом с ярко зелёными кронами желтой сосны, на фоне удивительно голубого неба, действовал как седативное.

Эта поездка успокоила меня и настроила на решительный лад.

Представив все необходимые документы, я получил папку с делом Лилиан Додсон.

Из содержимого я понял, что у обвинения из доказательств есть только дневник бедного Гастмана, его посмертная записка и признание самой миссис Лилиан Додсон. И это всё.

И это всё? Да с таким набором можно с чистой душой закрывать дело за отсутствием улик. Видимо Лили, слава Богу, была достаточно умна, чтобы не оставлять следов и избегать свидетелей.

Я поблагодарил секретаря и поехал домой, как говорится — "с 

чувством глубокого удовлетворения". С одним делом я разобрался.

•  •  •

После обеда я был в палате Лили.

— Позволь мне, Лилиан, обрисовать положение дел. Ты меня слушаешь?

Лили испуганно покивала.

Эта женщина была весьма непроста. В 1999 году она защитила кандидатскую диссертацию по теме "Влияние профессионального правосознания на формирование позитивного права в Византийской империи". За год до этого мы с мисс Паркер сочетались браком, и я много работал, подбирая статьи, книги и другие материалы для её исследования.

После аспирантуры и "кандидатской", Лили начала работать преподавателем в университете Гасдена (там же, где и мой отец). Она вела теорию государства и права.

Потом...

Потом были четыре наших ребёнка. Один за другим.

Последняя наша девочка, наша красавица, наша принцесса, родилась в апреле, четыре года назад. И Лилиан начала готовить материал для "докторской".

Как она могла так оскоромиться с этим пацаном? Что случилось с её головой? Почему она, умная женщина, кинулась во все тяжкие? Непонятно. Да я и не собирался именно сейчас вникать ситуацию. Мне надо было решить более важные задачи. Умение отложить второстепенное в угоду главным проблемам, это элементарные правила тайм менеджмента юриста.

Итак, я начал вполне официально:

— Лилиан, ты сделала глупость. Тебе не следовало признаваться в сексуальных контактах с покойным Эдвардом Гастманом.

— Прости, Марк. Я была под впечатлением покушения на мою жизнь. Сейчас я понимаю, что надо было промолчать.

— Я просмотрел заведённое на тебя дело. Из доказательств у прокуратуры — только его дневник. Посмертная записка, как доказательство, не значит ничего. Да и дневник... Мы выдадим записи в нём за фантазии влюблённого подростка. Это ясно?

— Марк... Мальчик умер... Он умер из-за меня, и я чувствую себя виноватой. Я обязана понести наказание... Это я его убила...

— Так! Стоп! Тут вот какое дело...

Я задумался. Надо было встряхнуть психику жены... Нет, язык не поворачивается назвать её "женой". Пусть будет — "мать моих детей". Да. Так думаю — правильно.

— Когда ты закрутила пошлый роман с ребёнком...

— Я!... Нет!...  — оскорблённо вскинулась Лили.

— Послушайте миссис Паркер, если вы будете избегать называть вещи своими именами, то тогда я отказываюсь вести ваше дело. В таком случае уже другой мой коллега будет вам говорить абсолютно то-же самое. Только это будет уже посторонний человек. Пока что мы можем оставить всё между нами.

— Хорошо, дорогой. Прости, я волнуюсь.

— Лилиан,  — отвлёкся я,  — попрошу тебя об одном одолжении.

— Я тебя слушаю.

— Пожалуйста, перестань называть меня:  — "дорогой", "милый", "любимый"... и другими подобными словами. Пожалуйста.

— Объясни — почему?

— Потому, что это звучит как издевательство. Мне это не нравится.

— Хорошо, я больше не буду. Просто "Марк" пойдёт?

— Да. Давай продолжим.

— Итак, когда ты, сорокаоднолетняя женщина, закрутила пошлый роман с ребёнком, ты убила свою семью. Но ты не страдала по этому поводу терзаниями совести. И не стремилась понести наказание. А сейчас ты хочешь быть наказана за его смерть... Ты хочешь оставить четверых детей без матери, меня — без жены, то есть ты хочешь окончательно прикончить дорогих тебе 

людей. Какой вывод?

— Какой вывод?  — откликнулась "мать моих детей".

— Ты любишь Эдварда больше нас. Больше Алиши, Остина, Сандры и Молли. Про себя я уже молчу... Это любовник у тебя на первом месте, а не твои дети... Что скажешь?

Лили лежала, глядя в потолок и пошевеливая бровями. Думала...

— Вот ты как к этому относишься...  — наконец выдохнула она.

— Это не я так отношусь,  — поправил я,  — это правда и проза жизни. Это, миссис Паркер,  — объективность. Тут или твой маленький трахатель, или твои маленькие дети. Вот такой выбор. И никак иначе. Так что же ты скажешь?

Лилиан судорожно вздохнула:

— Хорошо. Что я должна делать?

Я тоже удовлетворённо вздохнул. Мои психологические заготовки действовали.

— Мы представим дело так... Ты никакого отношения к Эдварду Гастману не имеешь. Ты порядочная женщина и его инсинуации тебя не касаются. Записи в дневнике покойного?... В дневник можно написать всё что угодно. Он начитался сомнительных романов и фантазировал о сомнительных поступках. Это ясно?

— Да,  — вздохнула Лили,  — ясно.

— Посмертная записка, это вещь из той же категории. Твоя вина заключается только в том, что ты при встрече... Первой и единственной встрече в том злополучном кафетерии. Поняла? "Первой" и "единственной"... Запомни — "первой" и "единственной"... Ты при встрече, в резкой форме, отказала ему в сближении. Это ясно?

— Да, доро... Извини... Да, ясно, Марк.

— Теперь о детективах... Во время их посещения ты была под действием обезболивающих и успокоительных средств. Вот копия рецептурного листа. Амитриптилин, это сильнейшее психотропное вещество... Ты просто плохо понимала то, о чём тебе говорят. И ты была поражена тем, что твой ученик попытался тебя убить. Именно так и будешь при допросе объяснять твои "неверные" ответы на заданные в тот день вопросы. Я ясно выражаюсь?

— Да, Марк. Всё понятно.

— Я всё время буду рядом. Чаще смотри на меня. Сомневаешься, как ответить — смотри на меня.

— Хорошо, Марк,  — соглашалась "мать моих детей".

— Дальше. Тебе устроят очную ставку с матерью покойного, с Эмми Гастман. Она будет истерить, давить на психику, обвинять и угрожать. Поняла?

Лилиан покивала.

— Плачь! Плачь от того, что тебе жалко и мальчика, и его мать. Но ты ничего не делала. Ты не понимаешь — о чём она говорит. Реви белугой, но ни в чём не сознавайся. Даже если совесть скрутит тебя, как приступ аппендицита... На кону твоя жизнь, и главное,  — жизнь твоих детей. Ты понимаешь, о чём я говорю?

Лили была крайне расстроена. Но соглашалась.

— Да, доро... Да, Марк, я понимаю.

— Отлично. Если ты где-то оплошаешь, то тебе дадут минимум четыре года, максимум семнадцать. Ты выйдешь из тюрьмы глубокой старухой с искалеченной психикой. Твои дети тебя возненавидят, а потом забудут. Ты не увидишь рождения детей твоих детей и не сможешь нянчить своих внуков. Они вырастут чужими для тебя людьми. Ты искалечишь себе жизнь даже из-за маленькой оплошности при разговоре с детективом, ведущим твоё дело. Поэтому — будь осторожна. Ты хорошо всё поняла?

— 

Да, Марк. Тебе удалось напугать меня до усрачки...  — Лили смотрела на меня круглыми глазами.

Значит — вникла.

— Вот и отлично. Если ты допустишь ошибку, но каким-то чудом тебе удастся избежать тюремного заключения, то ты потеряешь работу, репутацию и уважение детей. Уяснила?

— Да, Марк. Ты всё предусмотрел. Только...

— Погоди. Во время допросов, или, как они это называют,  — "собеседований", ты должна выглядеть так же как сейчас. Запомни выражение своей физиономии. Вытянутое лицо, отвисшая челюсть, широко открытые глаза, растерянно мечущийся взгляд... Это то, что надо. Окей?

— Да-да. Я поняла. Но Марк... Зачем ты это делаешь? Зачем ты спасаешь меня?

— Ты, что — не понимаешь? Лилиан, не будь дурой. Ты мать четверых детей, которые возможно мои родные. Я спасаю своих предполагаемых детей. Ясно?

— Но это твои дети. Марк, как ты можешь сомневаться?

— Ты думаешь — у меня нет повода сомневаться?... Впрочем — я это проверю. Сдам пробы на анализ ДНК. Ладно, на этом — всё. Завтра я приду, и мы с тобой прорепетируем твою реакцию на вопросы и твои ответы. До завтра.

И я ушёл.

•  •  •

Я сходил к Лили ещё один раз, девятнадцатого числа. Мы проиграли с ней все возможные ситуации, и я остался относительно удовлетворён.

Причём я предварительно осмотрел палату на предмет видеонаблюдения. На всякий случай. Всего учесть невозможно, но от основных опасностей Лилиан была ограждена. По крайней мере — я так надеялся.

Больше в "Маршалл Медикал" я не появлялся. Один раз привозил детей, но сам в палату не поднялся. Не было никакого желания видеть эту женщину.

Лилиан Додсон выписали из клиники второго марта.

В парках Эльбертвилля цвели магнолии, а рядом со складами, на границе моего участка, крона жакаранды покрылась облаком фиолетовых цветов.

Весна...

Я привёз Лили домой и дети радовались, крутясь возле неё как восторженные щенки. Лилиан стояла на костылях посреди этого бедлама и откровенно была счастлива. Я смотрел на картину воссоединения семьи, и непроизвольная улыбка наползала на мою физиономию. Семейная идиллия... Мать её.

Мама и тёща устроили грандиозный семейный ужин. И все предки напряжённо поглядывали то на меня, то на Лили, видимо ожидая чего-то плохого. Но я не дал им повода для огорчения. Пировал, вместе со всеми и делал вид, что всем доволен.

Гости уехали по домам успокоенные.

Когда дети легли спать, и мы с Лили остались одни, она решительно заявила:

— Марк, я думаю нам надо поговорить.

— Не сегодня, Лили. Мы отложим наш разговор. У нас с тобой впереди тяжёлая работа и нам не нужно забивать голову всякой ерундой. Думаю, в понедельник придёт повестка, и придётся ехать к следователю. Поэтому тебе нужно как следует отдохнуть и подготовиться. Так что — иди, готовься ко сну.

— Марк, это не "ерунда". У нас тяжёлая ситуация и её надо...

— Лили!  — рыкнул я,  — Мы обсудим это позже!

— Когда "позже"?  — не унималась Лилиан.

— Тогда, когда придёт время. Иди спать!

Как вы наверное поняли, Лилиан старше меня на два года и частенько выдавала командный тон. Я, почти всегда,  — 

уступал. Но только не теперь. Она потеряла право диктовать мне условия. Да и вообще... В отношении меня она потеряла все права.

Я ушёл в свою (гостевую) спальню и завалился спать. За день напрыгался и устал.

•  •  •

За выходные мы так и не поговорили. Только прогнали наши криминальные упражнения ещё раз, отрабатывая удивлённое выражение лица и растерянный тон. Если вы думаете, что это глупости, то вы сильно заблуждаетесь.

А в понедельник с утра пришла повестка. "К пятнадцати ноль-ноль прибыть в городской департамент полиции на "Санд-Маунтинг-Драйв".

— Ну вот, дорогая. Началось.

Всё прошло именно так, как я и планировал. И вопросы, и истерика миссис Гастман, и недоумение следователя по поводу изменения первоначальных показаний. Но полицейские чины ничего не могли сделать с моей железобетонной защитой.

Дело закрыли.

Я отвёз Лилиан домой, а сам помчался через весь город на работу.

Да! Забыл сказать! Калеб действительно оплошал. Он пропустил в договоре ссылку на спецификацию. Понимаете? Спецификация есть, а ссылки нет. Партнёры, воспользовавшись этим упущением, изменили ассортимент поставок. Конечно, они поступили непорядочно, но бизнес есть бизнес, надо использовать все возможности для увеличения прибыли.

Руководство потребовало найти выход из этой ситуации. Нам прямым текстом указали:

— Решите этот вопрос или мы будем считать ваш юридический отдел абсолютно бесполезным для компании. Ясно?

Я ломал голову три дня. И нашёл способ надавить на партнёров. Все мы ошибаемся и все пользуемся чужими ошибками. Бизнес, это не аквариум с золотыми рыбками. В этом болоте плавают акулы и крокодилы. Остальные не выживают.

Где ошиблись поставщики? Они из штата Айова. А местом заключения договора указана Алабама. Понимаете? Маленькая неточность. Но она имела большие последствия.

Я поднял муниципальный реестр зарегистрированных в штате корпораций, и не нашёл там фирмы сотрудничающей с нами. А она обязана быть. В строгом соответствии с федеральным корпоративным законодательством.

Тогда я в частном порядке позвонил в Айову и объяснил директорату предприятия — какую они совершили ошибку, и какая сумма штрафа полагается для внесения в бюджет. Но мы можем исправить это маленькой недоразумение, бла-бла-бла, тру-тру-тру.

Они согласились. А куда им деваться? Сумма санкций такая, что вся операция для них теряет смысл.

Я не отличаюсь щепетильностью. Пришел к административному директору и сказал, что решил этот вопрос. Надо только внести в договорные документы изменения, исправляющие и нашу и их ошибку. Поставка будет совершена в строгом соответствии с нашими требованиями. В Айове с этими условиями согласны.

Калеба отправили на пенсию. Мужик потерял хватку. Увы.

Начальником юридического отдела, естественно, поставили меня. С соответствующим повышением зарплаты на две с половиной тысячи в месяц. Мой годовой оклад теперь составляет $156000.

Впрочем это так... Отступление. Не обращайте внимания.

Когда приехал домой, Лилиан снова завела:

— Марк, нам надо поговорить. Сколько можно откладывать.

Я отрезал:

— Мы поговорим в эти выходные. Я отвезу детей к твоим родителям, и мы сможем обсудить наши проблемы.

Переоделся и пошёл сгребать на газоне прошлогодние опавшие листья.

На этом Лили временно успокоилась.

Чёрт возьми. У меня с новой должностью возникло столько проблем... Хотелось 

отложить решение семейных вопросов хотя бы на месяц, чтобы я мог спокойно выполнить организационную работу, не забивая голову посторонними задачами. По крайней мере, должностные хлопоты отвлекали меня от гнетущих мыслей о том паскудстве, в которое попала моя семья.

•  •  •

С дури я полез в интернет почитать советы психологов по вопросу женской измены. Меня интересовало — можно ли в такой ситуации сохранить семью и как это сделать.

Ну и херня, должен вам сказать.

"Нужно искренне простить". "Забыть и никогда не вспоминать". Как будто у меня на заднице переключатель. Щёлк — простил. Щёлк — забыл.

Что самое смешное во всех этих советах?

Да то, что когда речь идёт об измене жены, то муж "должен понять", он "должен проанализировать",  — что он сделал не так, чтобы довести супругу до состояния измены. Мужику же прямым текстом вменяют в обязанность не просто простить неверную супругу, а самому попросить у неё прощения.

А если изменил муж, то он мерзавец и негодяй, его надо гнобить и гнобить. Без всякого сочувствия и попыток понять.

Интересно — правда?

Короче, я послал всех этих советчиков подальше. В конце концов, я сам учил психологию, правда криминальную и судебную. Но это даже эффективней чем психология общего характера.

Печально, что я потратил на эту ерунду целый вечер.

В субботу я отвёз детей к тёще с тестем. Они всегда были безумно рады внукам, баловали их и выполняли все из прихоти.

Я думаю, что и Гвен, и Томас тратили не меньше четверти своей пенсии на развлечение моих отпрысков и на покупки внукам всякой ерунды. Моя банда всегда возвращалась от бабушки с дедушкой с подарками. Все четверо всегда просто вопили от восторга, когда мы собирались навестить Паркеров.

•  •  •

Мы остались в доме одни. Пришло время разговора и выяснения отношений. Кофе, сахар и сливки. Тросточка — на коленях, костыли — прислонены к столешнице. Я и Лили за кухонным столом.

Посидели молча.

— Лили, ты хотела поговорить?

— Марк, пожалуйста, не торопи меня. Я должна сосредоточиться.

Помолчали ещё...

Наконец Лилиан начала:

— Марк, спасибо тебе...

И на мои удивлённо вскинутые брови пояснила:

— Если бы не ты... Без тебя я бы попала в большую беду.

— Ли, я спасал, в первую очередь, своих детей. Но всё равно, даже учитывая то, что ты моя супруга и тебе положена скидка, ты должна мне шесть тысяч.

И мы оба улыбнулись этой ситуации. Лили пошутила:

— Я могу отдать тебе деньги прямо сейчас. Но я бы предпочла расплатиться по-другому.

Намёк на секс покоробил меня. В душе начал расти тяжёлый камень. Лили увидев мою скривившуюся физиономию, поняла свою ошибку.

— Извини, Марк. Это было действительно неуместно.

— Дорогая, давай перейдём к делу.

Лилиан согласилась.

— Итак, Марк, у нас в семье тяжёлая ситуация. С этим надо что-то делать.

— Предлагай варианты. Чего бы ты хотела?

Лили подумала и спросила:

— А чего хочешь ты, дорогой?

— Ли, мы же вроде с тобой договорились... Никаких "дорогих".

— Марк, позволь мне сегодня называть тебя так... Прошу.

— Хорошо. Только сегодня.

— Так чего ты хочешь, дорогой?

— У меня есть 

план, и я буду его придерживаться.

— Не поделишься?

— Отчего же не поделиться. Первое и самое главное мне нужно акклиматизироваться в моей новой должности.

Лили распахнула глаза:

— У тебя новая должность? Тебя перевели? Куда?

— Это потом. Мы же сейчас собрались говорить вовсе не об этом.

— Но дорогой, мне же интересно. Я беспокоюсь.

Хотел сказать, что теперь это не её дело... Да, ладно. Чего уж теперь.

— Со среды я начальник юридического отдела.

— А Калеб?

— На пенсии.

— Дорогой! Я тебя поздравляю! Это же прекрасно!

Я спокойно смотрел и ждал, пока её восторг уляжется. Лили уловила мой взгляд и смущённо замолчала.

Я продолжил:

— Когда наведу порядок на службе, мы с тобой разведёмся. Надеюсь — без скандала... Чтобы не травмировать детей, мы будем делать вид, что остаёмся мужем и женой до того момента, когда Молли исполнится восемнадцать. Тогда мы продаём дом и расходимся окончательно.

Я говорил с ней глухим бесцветным голосом. В груди опять нарастала тяжесть и боль. Скулы сводило, горло закаменело, и поэтому голос изменился. Стал монотонным и скрипучим.

Лилиан напряжённо смотрела на меня.

— Вот такой план,  — подвёл я итог.  — Мне кажется всё вполне разумно.

— Это плохой план,  — отрезала жена.  — Этот план никуда не годится. Зачем нам разводиться, если мы будем жить в одном доме? Это походит на капризы подростка.

Я открыл рот. Хотел сказать, что уж она-то в подростках разбирается детально. Но... Совершенно ни к чему ёрничать, выплёскивая свою обиду. Мне и так хреново, а от желчных подковырок будет ещё хуже. И я захлопнул рот.

Лили ждала моих объяснений.

— Видишь ли, дорогая, мне нужно будет банально работать, чтобы обеспечить будущее своих детей. Это надеюсь достойная цель?

— Ну! Это правильно! Так и обязан делать настоящий отец.

— Скажи — могу ли я плодотворно работать, если постоянно буду находиться в неудовлетворённом состоянии?

— Ты имеешь в виду — секс?

— Да, дорогая. Я имею в виду секс.

Лили пристально уставилась на меня:

— Я могу дать тебе секса столько, сколько ты хочешь.

Она чего-то недомысливала.

— Дорогая, я не могу заниматься с тобой сексом. Прости, но это физиологически невозможно. Мои... Э-э... Мои органы перестали реагировать на твои "чары". Только горечь и обида. Прими этот факт.

— Послушай, Марк, Это же пройдёт...  — она сама поняла сомнительность своего утверждения и прервалась.

— Лили, дорогая, ты предлагаешь мне всю оставшуюся жизнь ждать, когда "это" пройдёт?

Лилиан задумалась.

— То есть, ты хочешь развестись со мной, чтобы встречаться с другой женщиной.

— Конечно, дорогая. А для чего ещё люди разводятся?

— Но... Но, Марк... Для этого не обязательно разводиться. Ты можешь завести себе любовницу.

— Молоденькую девочку...  — всё же уколол я.

Лили помрачнела, но согласилась:

— Пусть — молоденькую девочку.

Потом заторопилась:

— Дорогой, у нас дети. Нам нельзя разрушать семью.

Я подумал, что Ли слишком поздно поняла, что такого делать нельзя. А вслух пояснил:

— Видишь ли, Лили, при таком варианте возникает риск, что это ты разведёшься со мной, мотивируя уже моей супружеской неверностью.

— Я не сделаю этого.

— Но риск 

есть. Я не хочу оказаться в дураках.

— Хорошо... Хорошо...  — она лихорадочно искала выход. Наконец её осенило:

— Дорогой, мы сделаем так:  — Мы заключим официальное соглашений о свободном браке. И если...

— Стоп, Лили. Что это за "свободный брак". Какова будет сущность этого договора?

Жена пожала плечами:

— Ну... Ты можешь завести себе любовницу...

— А ты?

— А я не могу этого сделать...

— Тогда вопрос — сколько времени ты выдержишь в таком состоянии? Через какой срок ты сорвёшься и наделаешь глупостей? Пойми — в конце этого договора будет маячить развод. Это неизбежно.

— Хорошо,  — посуровела жена,  — мы укажем в договоре, что если я брошу тебя, то уйду отсюда в домашнем халате, без вещей. Дом останется тебе. Опека над детьми — тоже.

— Лили, а мне-то от этого какая радость? Ты уйдёшь из дома в домашнем халате, и думаешь — я, на столе в гостиной, буду плясать "джигу" от счастья?

— Марк,  — подалась ко мне жена,  — ты же ещё любишь меня. Это же очевидно. Найди себе женщину, я не возражаю. Ни слова не скажу. Я заслужила такую участь... Только не надо развода.

— Господи, Лили! Тебе настолько важна запись в муниципалитете?

— Да, Марк. Это... Это стабильность. Это даёт мне ощущение стабильности... И потом. Я же искренне люблю тебя,  — она остановила мои возражения,  — Да-да! Ты мне сейчас не веришь, но я всё же надеюсь, что когда-нибудь... Что хоть когда-нибудь, ты вернёшься ко мне. Не отнимай к меня эту надежду.

— Ну, ладно. Хорошо... Если решить вопрос по твоему... Как ты думаешь,  — я найду себе для секса какую-нибудь шлюху, какую-нибудь оторву? Разве я такой человек, чтобы искать секс на помойке?

— Господи! Марк! Ну, найди себе нормальную женщину!

— Ты предлагаешь мне, как сопливому Эдварду, разбить чью-то семью?

— Дорогой, ты как ребёнок,  — Лили положила ладошку мне на руку.  — В нашем городе уйма одиноких женщин.

— Видишь ли, Лилиан... Ты женщина. Вот ты потешилась с парнем, а потом без сожаления бросила его...

Супруга покраснела и хотела что-то сказать, но я её остановил:

— Дослушай. Ты женщина, а я мужчина. Если у меня роман с женщиной, то я за неё отвечаю. Отвечаю, понимаешь? Для меня было бы нормально встречаться с нормальной, порядочной женщиной. Но я приму за неё ответственность. Так же, как когда-то взял ответственность за тебя.

— Ты имеешь в виду, что это будет твоя вторая жена?

— Ли, у меня сейчас нет первой жены. Это печально, но это — факт.

— Хорошо... Я согласна... Путь будет вторая... Э-э... Ещё одна. Я, пожалуй, смогу найти с ней общий язык. Я даже согласна на то, чтобы она жила в этом доме.

Я покрутил огорчённо головой.

— А дети? Что за пример мы покажем детям? Как мы им объясним такую ситуацию? И опять тот же вопрос. Сколько ты выдержишь. Через какое время сорвёшься. И согласится ли на такой гарем "та" женщина? Всё это нереально. Выход один — развод.

Ли навалилась на стол, приблизив ко 

мне лицо:

— Марк, послушай меня. Послушай меня, Марк. Я же не сделала ничего страшного. Я не подожгла дом, не растратила наши сбережения, не бросила детей, не пыталась тебя отравить. Я же...

Она поняла, что про любовь говорить не стоит.

— Дело не в том, детка, что ты сделала или не сделала. Дело в том, что я чувствую. Мне больно. Ты делаешь мне больно... Просто своим присутствием.

— Мне тоже больно. Дорогой, пойми, я и так уже достаточно наказана.

— А какое отношение это имеет ко мне? Твоё самонаказание не может облегчить мои страдания?

И таким образом "разговор" тянулся безрезультатно больше часа.

В конце концов, мы пришли к выводу, что сломать — легко, а наладить — невозможно. Сдвинув стулья, обнявшись, мы плакали от бессилья. Представляете картинку? Главный юрист международной корпорации и кандидат педагогических наук, обнявшись, рыдают в голос.

Лилиан посмотрела мне в глаза сквозь слёзы так, как будто провожала куда-то далеко и надолго и сказала:

— Спасибо тебе Марк. Спасибо.

— За что, Ли, ты меня благодаришь?

— За то, что не отталкиваешь меня. И не ненавидишь.

И осторожно поцеловала меня в сведённые мучительной горечью губы.

•  •  •

Суббота продолжилась относительно спокойно. Мы больше не пытались терзать друг друга анализом случившегося и поисками лазеек для исправления ситуации.

На заднем дворе я испёк на гриле гору креветок и открыл бутылку "Монтекрус Крианца". Вечер прошёл умиротворённо.

На следующий день Лилиан не удержалась и начала заново:

— Дорогой,  — говорила она,  — мне кажется, мы сможем всё исправить...

— Чёрт возьми! Ли! Почему сразу — "мы"? Как будто это я тебя подтолкнул к предательству. Это оскорбительно. Зачем ты перекладываешь на меня ответственность за твои косяки? Лично я не вижу пути исправления. Это твоя проблема,  — тебе её и исправлять.

— Но...

— Вот скажи мне, Ли,  — что я сделал неправильно? Что я сделал не так, чтобы ты легла под какого-то мальчишку? Скажи мне, пожалуйста,  — где мои ошибки?

Ли посмотрела совсем уж горестно:

— Ты не делал ошибок. У нас всё было хорошо.

— Ты просто успокаиваешь меня. Ты не хочешь окончательно уничтожать моё самолюбие.

— Нет, Марк!  — горячилась Лилиан.  — Ты всё делал прекрасно. И в жизни, и в постели.

— То есть... Мне ничего исправлять не надо? Тогда почему я должен это делать? Почему "мы" а не "ты"?

— Я всё исправлю.

Каждый раз, когда мне напоминали об адюльтере жены, в груди что-то такое каменело. Я глубоко подышал, успокаиваясь.

— Как? Ты мне не даёшь ответа на мой вопрос — как?

— Я буду лучшей женой для тебя.

— А для кого-то ты будешь лучшей любовницей?  — уколол я её, не удержавшись.

Лили психанула:

— Если бы ты только послушал!!...

— Хорошо. Я слушаю... Ли, дорогая, я серьёзно... Сейчас я искренне надеюсь на то, что ты найдёшь выход из этого унизительного и грязного положения. Поэтому давай конкретные предложения.

— Я стану самой лучшей женой...

— Ты не можешь быть лучшей. Ты не можешь быть лучше Синтии Оливер.

— Что у тебя с Оливер?!  — взвилась Лили.

— Она меня даже 

не знает.

— Чем же она лучше меня?

— Ты смеёшься?... У неё приданного было 12 миллионов, она зарабатывает полтора миллиона в год, она любит своего мужа и не изменяет ему. Как ты можешь быть лучше её?

— Так тебе нужно приданое? Тебе нужны деньги?!

Я усмехнулся:

— Ну-ну Лили. Не надо делать из меня монстра и обвинять в меркантильности. Я сам прекрасно зарабатываю. На кой чёрт мне чьи-то деньги? Я их, что — в могилу с собой утащу? Мне нужна та моя Лилиан, которую я боготворил, которая не вывалялась в этом... В этом дерьме.

Дерьмо,  — вот верное слово для характеристики ситуации.

— Господи!  — схватилась за голову Ли.  — Я превращаюсь в заурядную, вульгарную бабу. Дорогой, послушай меня. Я понимаю, что ты хочешь всё решить цивилизованно, разумно и по-человечески. Давай поговорим без истерик. Я постараюсь... Я постараюсь... Просто помоги мне найти выход из этой ситуации.

— А какого выхода ты ждёшь. Я до сих пор не пойму чего ты хочешь... Ну... Из того, что возможно.

— Марк, ты прости меня за...

— Стоп! Не надо так говорить! Не надо просить прощения, говорить — как ты меня любишь и как ты сожалеешь, что сделала мне больно. Не надо.

— Хорошо-хорошо, дорогой... Кхм... Марк. Послушай меня. Послушай, а потом скажешь, что ты думаешь.

— Я слушаю, Ли.

— Понимаешь... Этот мальчик... Он был прирождённый интриган. Талантливый и бессовестный манипулятор... Он загнал меня в угол... Но самое страшное, что он был больной человек. Монстр. Мир должен был облегчённо вздохнуть, когда этот паршивец засунул голову в петлю. Я надеюсь, что ты поймёшь меня...

— Почему ты не пришла ко мне с этой проблемой?

— Не знаю, дорогой. Не могу понять. Я будто была под гипнозом. Я, взрослая женщина, но этот мелкий сопляк так ловко манипулировал... Он то просил, то умолял, то жаловался, то грозил. Он льстил и делал пошлые комплименты, он постоянно старался прикоснуться... Видимо я слаба... И глупа...

И замолчала, глядя в окно, на зеленеющий тёрн вдоль дороги.

— Не знаю, нужно ли тебе это...  — я тоже решил исповедоваться,  — но я постоянно отгоняю от себя картинку. Раздвинутые ноги моей жены, моей любимой женщины. Её розовая щель в обрамлении слипшихся от соков каштановых волос. К этой вагине приближается бледный член. Он прикасается головкой к преддверию, раздвигает валики больших губ, потом лепестки малых губ и проникает внутрь..... Глупость конечно. Мужику было двадцать лет и орган у него, наверняка, в пределах нормы. Но отогнать это навязчивое и глупое видение я не в силах. Не пойму, зачем я тебе это говорю.

— Марк, он умер. Его нет,  — снова начала Лилиан.  — Он больше ничем не сможет нам досадить. Марк, давай выбросим это из головы. Давай попробуем начать всё сначала... Я не любила его. Я даже презирала его. Когда он меня начинал...

Я её перебил:

— Не надо, Ли. Сделай одолжение — избавь меня от подробностей. Ты расковыриваешь раны... Когда. Сколько. Где... Моё 

сознание, конечно, беспокоят такие вопросы, но я запрещаю себе этот интерес. Потому, что это нездоровое любопытство, и от него мне больно. И я хочу, чтобы это стало не моим делом... Да и в конце-концов, стоит ли обсуждать то, каким способом мне плюнули в физиономию.

Я повернулся к ней:

— Я понимаю — ты просто не устояла. Может быть, большой вины тут нет. Может в этом есть даже и моя вина. Но... Теперь у нас просто ничего не получится. Предательство, это смерть любви. И если я тебя условно "прощу" и буду просто дальше жить, делая вид, что ничего не случилось, то это наказание. Я буду наказан неизвестно за что... Жизнь слишком коротка, чтобы потратить годы на терзания и тоску, осознавая себя полным ничтожеством. И, кроме того, Лили...

Я помолчал, формулируя свою мысль.

— В институте много студентов. И нет никакой гарантии, что следующему твоему любовнику не удастся нас прикончить. Я-то ладно. Я прожил уже сорок лет. Хорошо прожил, есть, что вспомнить перед смертью... Про тебя вообще речи нет. Хочешь играть с огнём — играй на здоровье... Но с нами в этот момент могут быть дети... Это небывалое везение, что наших дочерей и сына в машине не было. Я думаю, что тебе лучше единолично рисковать своей жизнью, не подвергая риску наших четверых малюток.

Я, неожиданно для себя всхлипнул:

— Молли совсем маленькая... Я не хочу никого из них хоронить. Это... Это несправедливо и гадко — подвергать их опасности...

Лили смотрела на меня широко раскрытыми глазами и слёзы скатывались по её щекам. Видимо она не задумывалась всерьёз о страшной вероятности развития событий.

Но, в этот момент, до неё "дошло".

Нас окончательно развели в июне.

Судебное решение внешне не сказалось на нашей жизни. Единственное, что удивляло детей — их мать и отец спят в разных комнатах.

Развод прошел настолько незаметно, что тёща узнала об этом только осенью, в октябре или в ноябре. Естественно все родственники тут же были уведомлены. Пошёл шквал звонков и встреч с выражением озабоченности, сочувствия и недоумения.

Но ничего уже изменить было нельзя. И, наконец, вся родня приняла этот факт и успокоилась.

Наши матери знали подоплёку этого беспорядка, но, как ни странно, хранили её в тайне. Видимо справедливо полагая, что слава изменщицы и рогоносца нам, их детям, ни к чему.

•  •  •

А теперь история о другой женщине.

Той же осенью, в ноябре, моя судьба вплотную соприкоснулась с судьбой Кирстин Мартинес. С женщиной на шесть лет моложе меня. В 2013 году ей исполнилось тридцать четыре а мне ровно сорок.

Её мать, мексиканка, иммигрировала в конфедерацию в 1979 году. Она тогда была уже беременна девочкой. Которая, повзрослев, превратилась в красивую девушку, отличающуюся небольшим ростиком и впечатляющими формами.

Бразильская попа в сочетании бюстом, как у актрисы Келли Брук, вызывали слюнотечение у всех без исключения мужских особей нашей фирмы. Когда она входила в контору, работа на минуту приостанавливалась. Все, не отрывая глаз, смотрели на её походку, пока 

она не скрывалась за дверью отдела претензионной работы.

Помните, я говорил о двух женщинах в моём подчинении? Кирстин, это та самая бухгалтер-аудитор.

Кроме выдающихся телесных форм, у неё есть ещё одна особенность.

В двенадцатилетнем возрасте Кирстин, возвращаясь из школы, была сбита велосипедистом. Мерзавец даже не остановился. А девочка попала в больницу с тяжёлым сотрясением. После этой травмы, левая часть коры головного мозга, отвечающая за правую сторону мимической мускулатуры у юной Кирстин Акосты потеряла свои функции. Поэтому улыбка моего бухгалтера-аудитора всегда выглядела иронично насмешливой.

Я, поначалу был раздражён постоянной кривой ухмылкой этой женщины. Пока сослуживцы не объяснили мне — в чём дело.

Но как специалист, Кирсти заслуживает высочайшей оценки.

В ноябре двенадцатого года, я застал странную картину. Кирстин за своим столом заливалась слезами, а Глория и насколько женщин из соседних отделов кружат вокруг неё с салфетками, лекарствами и минеральной водой.

Оказывается, муж Кирстин — Лукьяно Мартинес, забрал все деньги и свалил в неизвестном направлении. Чёрт! Всегда думал, что мексиканцы дорожат своей семьёй превыше всего.

Я успокоил девушку. Попросил её, если начнутся проблемы с платежами за дом, или речь пойдёт о банальной необходимости приобретения продуктов, я всегда помогу. Попросил, чтобы она обращалась за помощью безо всякого стеснения.

И первым делом выгреб из кошелька все наличные, долларов двести, и отдал ей, как уж Кирсти не отнекивалась. Представьте, что она приехала на работу, уговорив водителя автобуса подвести её в долг.

Такая ситуация могла для неё закончиться плохо.

Когда она сказала, что будет искать адвоката по разводам, я тут же снова её успокоил, объявив что у меня есть оплаченная лицензия и пообещав выполнить для неё всю адвокатскую работу. Бесплатно.

Мне было удивительно — как можно было бросить такую симпатичную малышку? На кого её можно было променять? Дурак, наверное, этот её Лукьяно.

Когда Кирсти немного успокоилась, я предложил ей не горевать, а действовать. И она до конца дня занималась своими собственными делами. Закрывала все общие карточки, которые были и без того пустыми, разделила счёт 401k, и заблокировала банковскую ячейку, до которой её ушлый муж ещё не добрался.

А я тем временем написал "исковое" о разводе и требование о запрете на приближение. После обеда отвёз документы в городской суд. Через двадцать минут получил предписание. На этом и успокоился.

Ровно через десять дней Глория...

Кстати, надо рассказать, кто такая Гло. Она специалист с двумя дипломами — экономиста и IТ разработчика. Глория моя старая подруга и соратница. Я пришёл на завод в девяносто восьмом, а она в девяносто седьмом году. Мы работаем бок о бок уже четырнадцать лет, и я не представляю своего отдела без неё. Мне доставляет какое-то садистское удовольствие постоянно выколачивать из руководства повышение ей зарплаты, а она добровольно взяла на себя обязанности моего административного щита. Все в отделе безоговорочно считались с её мнением.

Так вот она сообщила, что Кирстин хочет поговорить. Ну отчего же и не поговорить.

Мартинес вошла расстроенная и испуганная.

— Что случилось, Кирсти? Твой муж объявился 

и досаждает тебе?

Кирсти вытаращила глаза:

— А откуда ты знаешь?

— Видишь ли, девушка, я долго живу и внимательно смотрю на этот мир. Так что — выкладывай...

— И что посоветуешь мне делать?

— Кирсти, у тебя есть запрет на приближение. Используй его на полную мощность. Поняла? В случае чего — сразу вызывай полицию. Не вступай в переговоры. Не впускай его в дом. Пусть он умоляет, угрожает и улещает,  — ничему не верь. Иначе всё закончится плохо. Ясно?

Кирсти помялась:

— Марк... У меня никого нет в этом городе, кто бы смог помочь мне... Мама? Что она сможет сделать?... Может ты?...

— Какая помощь тебе нужна...

— Понимаешь... Лукьяно придёт сегодня вечером... Он обещал... И я...

— Ты можешь не устоять и вернуть его обратно?

— Да, Марк. Ты правильно сказал. Хоть я понимаю, что это грозит катастрофой, но, боюсь... Я не смогу ему отказать.

Я вздохнул:

— О-хо-хо. Женщины... Ладно. Во сколько он придёт.

— Тогда, когда я вернусь с работы.

После шести часов на выходе из конторы меня ждала целая делегация женщин, во главе с Глорией. Дамы были настроены решительно и собирались преподать урок мужу-подлецу.

Феминистки, что с них взять.

— Так, дамы... Прекратите мне это геройство. Я поеду один. Ясно?

Клер Нельсон, наша делопроизводитель, заявила:

— Марк, мы не на работе, и ты не можешь нам приказывать. Мы не оставим девочку в беде.

Я усмехнулся их решительному героизму.

— Да... Мы не на работе. Но подумайте леди вот над чём,  — а если у него, у Лукьяно, есть оружие?... А у вас у всех, без исключения,  — дети. Вы рискуете оставить их сиротами. Как думаете — это оправданный риск?

Женщины смутились и задумались.

Только Клер не унималась:

— Марк, у тебя тоже дети. И там может сложиться ситуация...

Я перебил:

— В этой ситуации хватит и меня одного. Если дело примет криминальный оборот, то я, в конце концов, прошёл школу рейнджеров. А вы, как я понял, собираетесь закидать его тапочками. Это не разумно... Всё. Ступайте домой. Подробности я вам завтра расскажу.

И митингующие разошлись.

Вот, чёрт возьми, почему люди не задумываются о простых вещах? Это меня всегда удивляет.

Только мы вошли в квартиру, как в дверь постучали.

Кирсти даже затрясло:

— Это он... Это он...

— Кирстин, не трясись. Звони в 911. Быстро.

И Кирстин набрала номер.

Я открыл дверь. На пороге стоял...

Да. Мексиканец... Типичный представитель. Смуглый, мелкий, с тонкими усиками.

— Ты кто?  — сходу начал он.

— Я адвокат миссис Мартинес. Хотел бы вас предупредить, что у меня имеется предписание суда, которое запрещает вам приближаться к Кирстин Клемент Мартинес и к её жилищу менее чем на пятьдесят ярдов. Вот бумага.

— Я что, буду орать ей с другого конца улицы? Знаешь что, адвокат, засунь эту бумагу себе в задницу. Я имею право поговорить со своей женой,  — зашипел Лукьяно.

— Кирстин Мартинес не желает с вами разговаривать...

— Кирсти! Детка! Я хочу с тобой поговорить! Просто поговорить!  — завопил мексиканец.

Кирсти вышла в прихожую:

— Луки, дорогой, уходи. Я не собираюсь с тобой говорить. Ты 

обокрал меня. Ты бессовестный человек.

Лукьяно окрысился:

— Слушай меня, адвокат. Тебе лучше уйти с дороги. Иначе я тебе все рёбра переломаю.

Но по лестнице уже гремели ботинки полицейского патруля.

Я вздохнул и улыбнулся:

— Хорошо. Начинай.

Мексиканец схватил меня за лацканы пиджака и попытался оттолкнуть, но разница в весе не позволяла ему это сделать.

На площадку поднялись копы.

— Прекратите немедленно! Замрите все! Руки держите так, чтобы я их видел!

Лукьяно как-то сдулся и отошёл от меня. Полицейский, держащий наготове тазер, потребовал:

— Быстро объясните мне — в чём тут дело. Звонила женщина, и она в опасности.

Я достал постановление.

— Офицеры, я адвокат миссис Мартинес. У меня есть бумага, запрещающая сэру Мартинес приближаться к своей жене. Он,  — я ткнул пальцем,  — проигнорировал моё предупреждение и хотел проникнуть в квартиру силой.

Полиция проверила документы у всех присутствующих, прочитала постановление суда и попросила мексиканского героя удалиться на положенные пятьдесят ярдов.

Тот зыркал на меня, как камышовый кот, но сделать ничего не мог.

Я закрыл дверь и мы, слава Богу, остались в тишине и безопасности.

— Ну, вот и всё,  — подытожил я,  — теперь можешь жить спокойно.

Мартинес трясло. Я усадил её на диван:

— Кирстин, у тебя есть аптечка?

— Н-н-нет...

— Так. Надо ехать в аптеку...

Внезапно меня осенила скверная мысль:

— Погоди, Кирсти! Скажи мне — муж бил тебя?... Он, что — он тебя бил?!

Девушка прятала глаза и нервно ломала пальцы.

— О-о-о, Мартинес. Вон оно что... А почему ты терпела?

— Я любила его... Я думала, что он поймёт, что я его люблю и...

Я только руками развёл:

— Ну, ты даёшь. Как можно любить человека, который тебя унижает физически. Ты, что — мазохистка?

— Нет, Марк. Я... Я просто думала, что это я что-то не то делаю... И я старалась...

— Так. Стоп. Не хочу слушать этот бред. Скажи мне прямо,  — ты боишься, что он ворвётся к тебе ночью и станет снова тебя унижать? Бить?

Девушка, глядя в пол, мелко покивала.

Я подумал пару секунд, потом решился:

— Собирайся Кирсти, поехали ко мне.

— Зачем?

— Тебе нельзя оставаться одной и надо принять что-то успокоительное. Поехали. Заночуешь у меня.

Дома, и Лилиан, и дети встретили нашу парочку с удивлением.

Я коротенько объяснил ситуацию, и все перестали вести себя настороженно.

Мы спокойно сидели, ужинали, перебрасывались незначительными фразами. Но в голове постоянно крутилось некое недоумение. И оно никак не могло оформиться в мысль. А когда оформилось...

— Кирсти, меня удивляет и настораживает вот какой вопрос. Этот твой Лукьяно, забрал все деньги, бросил тебя без средств к существованию. А сегодня вернулся... Зачем?

— Я не знаю...

— Лукьяно... Он кололся, нюхал, покуривал?

— Ну... Ну, да. Он, иногда, курил травку. А иногда и порошок нюхал.

— А ты?

Кирсти удивлённо уставилась на меня:

— Марк, как ты себе представляешь мою работу под кайфом? Да я один единственный нолик пропущу, или припишу лишний, и у "конторы" будут такие неприятности, что меня не просто уволят. Меня прибьют.

— Чёрррт!  — прорычал я.  — Собирайся, поехали.

— Куда? Что случилось? Я не пойму...

— По дороге 

расскажу.

Только Лилиан на пороге остановила меня:

— Марк, я тебя прошу,  — будь осторожен.

— Хорошо, дорогая, я буду максимально осторожен.

Поднявшись на площадку второго этажа, я прижал палец к губам, чтобы женщина вела себя тихо.

— Давай ключ,  — пошептал я.

Ключ не сработал. Я знаком с такими замками. Если изнутри провернуть ручку защёлки, то ключ блокируется. Внутри кто-то есть.

— Кирс, звони в полицию.

— А что говорить?

— Говори об ограблении квартиры.

И Мартинес, спустившись на площадку ниже, стала набирать номер на "сотовом".

За дверью послышались шаги. Я тихо вставил ключ в скважину и ждал. Как только щёлкнула открывающаяся задвижка, я провернул ключ и оставил его в замке.

— Чёрт! Твою мать! Фак! Что за херня с этим замком?!

Лукьяно сначала яростно крутил ручку задвижки. Потом пытался засунуть свой ключ с другой стороны замка. Но мой ключик не позволял ему это сделать. Он шипел и матерился, не понимая — что происходит. А мне нужно было протянуть время до приезда полиции.

Мартинес ковырялся с замком долго, минут пять. Потом прошипел:

— Да и черт с ним. Тут второй этаж...

Я слетел по лестнице и выбежал из подъезда. Как раз подкатила патрульная машина. Те же самые ребята, что приезжали к нам в первый раз.

Я закричал:

— Он сейчас выпрыгнет в окно,  — тыкая пальцем в предполагаемое место приземления Лукьяно.

Когда уважаемый мистер Мартинес рухнул на газон, его тут же скрутили копы.

Я попросил у полицейских:

— Офицеры, проверьте его сумку.

Прежде чем парашютироваться самому, Мартинес выбросил в окно большой саквояж. Когда его открыли, копы присвистнули от изумления. Один патрульный побежал к машине и забубнил что-то в рацию. А второй указал на нас с Кирстин:

— Сэр, мэм, я прошу вас быть понятыми при задержании наркоторговца с партией кокаина.

Вот такие пирожки. С котятами. Шесть килограммов кокаина стоимостью $25000. Непонятно, зачем он выгреб у супруги все её сбережения. По сравнению со стоимостью кокса в его сумке, на картах у Кирстин лежали сущие гроши.

В половине первого после полуночи, я отвёз Кирстин из участка в её квартиру. А сам отправился домой. Надо было хоть немного поспать.

Лилиан ещё не ложилась. Беспокоилась. От её вопросов я отмахнулся:

— Лили, я жутко устал и перенервничал. Расскажу всё завтра.

На следующий день, подходя к своему кабинету, ещё не повернув за угол, я подслушал разговор двух женщин. Говорили Глория и Кирстин.

Последняя удивлялась:

— Я не пойму, как он догадался. Как он понял, что Лукьяно пролезет в квартиру? Тем более что там окажутся наркотики.

Глория ей объясняла:

— Кирсти, ты не забывай, что Додсон — гений. А мы с тобой обычные люди.

У меня грудная клетка стала шире сантиметров на десять. Такого прилива самоуверенности я давно не испытывал.

•  •  •

На суде, Лукьяно, понял, что он попал в крупные неприятности и его упрячут куда-нибудь в "Сент-Клер" лет на пятнадцать, а то и двадцать. И он, зачем-то, начал "топить" Кирстин. Он выставлял её сообщницей и наркоманкой.

Наивный мексиканский мальчик.

Когда пришла моя очередь задавать вопросы, я поинтересовался,  

помогала ли ему супруга перемещать и складировать его "товар". Он энергично подтверждал этот факт. А когда я поинтересовался — почему ни на сумке, ни на пакетах с кокаином, ни на половицах тайника нет её отпечатков пальцев, он начал что-то выдумывать о резиновых перчатках и прочей ерунде. Всё это было настолько неубедительно, что ему добавили один год за лжесвидетельство.

Перед тем, как отправить присяжных на обсуждение, судья горько спросил:

— Мартинес... Мы встречаемся с тобой не первый раз. Ты мог бы, ради приличия, не нарушить хотя бы один закон штата? Смотри — драка в баре, вождение в состоянии алкогольного опьянения, кража спиртного, вымогательство, попытка ограбления. А теперь ещё и наркотики!... Плюс пренебрежение моим "запретом на приближение" и скрытое ношение оружия без лицензии... Ладно. Хорошо... Пришло время присяжным решать твою судьбу.

Бедняге "впаяли" по совокупности восемнадцать лет лишения свободы и отправили в тюрьму Спрингвила. Кирстин полностью оправдали.

Ирвин, от лица совета директоров, поблагодарил меня за участие в судьбе ценного сотрудника.

Да — ценного. Может быть, Кирсти не гений в обычной жизни, но с цифрами она "на ты". Она жонглирует данными так, что у меня в глазах рябит.

А сама Кирстин на следующий день сказала мне так, как когда-то Лилиан:

— Марк, если бы не ты, я бы попала в большую беду.

Я стоял в проходе между столами и ждал продолжения. Но Кирстин всхлипнула, отвернулась и убежала в свой отдел.

Позже Кирстин пригласила меня на благодарственный ужин в роскошный ресторан. Я отказался. Ни к чему тратить деньги. Слишком уж дорогой жест признательности.

•  •  •

И вроде бы на этом всё завершилось. Но нет.

Каким-то образом на завод просочилась информация о моём разводе. И сразу же появилось больше десятка женщин, делающих и двусмысленные, и прямые намёки на интересное "общение".

И тут на стражу моей нравственности встали уже две женщины — Гло и Кирсти. Они выгоняли рвущихся ко мне дам, желающих получить "совет по юридическим вопросам".

Кирсти шипела:

— Вы мешаете работать. За советам обращайтесь к адвокатам... В конце концов, можно ведь крутить задницей в нерабочее время?!

А я, благодаря моим защитницам, спокойно работал, ничего не подозревая. Отслеживал изменения в законодательстве, рассматривал сомнительные предложения и анализировал проекты договоров на предмет возможных лазеек и казусов.

В январе, в понедельник седьмого числа, Кирстин зашла ко мне в кабинет и с порога заявила:

— Марк, у нас будет ребёнок!

Я выронил папку, которую собрался поставить в шкаф.

— Ой... Извини... Я хотела сказать, что нам надо распустить слух, что мы с тобой... Ну, в общем...

Я поднял папку.

— Кирсти, так ведь и убить можно...

— Марк, ну прости. Я просто была в восторге от этой идеи и не смогла сдержаться.

— И что мне это даст?

— Вот ты работаешь, и не знаешь, что творится. Я с Гло не успеваю отбиваться от претенденток на твою руку и сердце. А нам надо работать... А они... Ну...

Я понял, что бездарно выпустил из под контроля настроение в коллективе. Немного подумав — 

согласился.

— Хорошо, Кирсти, запускай эту дезу.

В конце рабочего дня за проходной выстроилась небольшая стайка местных мисс. Мартинес, шедшая рядом, прошипела:

— Ч-ч-чёрт! Наблюдают!

— Ничего страшного,  — успокоил я,  — садись в мою машину. Подброшу тебя до дома.

Кирстин подошла к моему "Экиноку", открыла пассажирскую дверку и гордо задрав подбородок, посмотрела со своей убийственно кривой ухмылкой на раздосадованных соперниц.

По дороге у нас получился разговор.

— Марк, тебе стыдно было пойти со мной в ресторан? Тебе было бы неприятно сидеть за одним со мной столиком?  — спрашивала Кирстин.

Я слегка офигел:

— Нет! Конечно нет. Абсолютно нет... Кирсти, да любой мужчина из всех кого я знаю, был бы рад побыть с тобой на романтическом свидании.

— Только не ты?

— Я тоже был бы рад. Но твоя зарплата в сорок восемь тысяч вряд ли позволит тебе водить начальство по ресторанам. Это не обязательно. И, если ты не умеешь готовить, то...

Договорить я не успел, потому, что последовал взрыв:

— Я?! Не умею готовить?!  — Кирстин захлебнулась негодованием.

Я понял, что брякнул глупость, но путь для отступления был отрезан.

— Да ты знаешь, как я готовлю?! Да я!... Да меня мама учила готовить! Я тебе покажу, как я "не умею готовить"! Сейчас ты увидишь как я "не умею готовить"! А ну — пошли!

Я понял, что попал в серьёзный переплёт. Мы как раз подъехали к пятиэтажке Кирстин.

В квартире, Кирсти посадила меня на диван перед телевизором и приказала:

— Жди!

Через двадцать минут грохота ножей, хруста тёрки и шипения масла на сковороде, Кисти в передничке вошла в гостиную:

— Готово, пошли...

Повернулась и, сердито бормоча:  — "Не умею готовить... Это надо же..." — повела меня в кухню-столовую.

На столе стояли тарелки с обжаренными золотистыми рулетами, бутылка вина без этикетки и подсвечник с тремя свечами.

— Что это?  — некультурно ткнул я пальцем в неизвестное блюдо.

— Это Чимичанга. Пробуй.

Господа! Это было вкусно!

Эта, "чимичанга"... Она обжигающе острая, сочная, с тонкой хрустящей корочкой, просто таяла на языке, приводя все вкусовые рецепторы в восторг. Я пришёл в себя только когда съел последнюю крошку, запивая пряным вином.

— Что это за вино?

— Это мой дядя делает. Он его никак не называет. Просто — "вино".

Это "просто вино" оказалось обманчиво лёгким. И в голове и на сердце у меня потеплело.

— Ну как?  — спрашивала меня Мартинес, со своей фирменной усмешкой.

— Кирсти, это потрясающе!... Слов нет... Ты замечательно, великолепно, превосходно, восхитительно готовишь. Прости, я брякнул, не подумав.

Хозяйка снисходительно посмотрела на меня, как на неразумного ребёнка:

— Я сейчас кухарила так... На скорую руку. Когда я берусь за дело основательно, гости выползают из-за стола придерживая животы.

Она налила нам ещё по бокальчику.

— Давай выпьем за тебя.

— И за тебя,  — добавил я. И понял, что я переусердствовал со спиртным. Мир вдруг стал казаться прекрасным, жизнь замечательной, будущее волшебным, а женщина, сидящая напротив меня за столом, божественной. Я быстренько встрепенулся и прекратил это благодушие. Мир снова вернулся к исходному состоянию. К серости, будничности и скорбности.

Кирстин от 

выпитого порозовела, и начала жестикулировать энергичней чем обычно.

— Я вот что тебе хочу сказать, Марк. Если бы не ты, то я не знаю, что бы со мной стало. Ты меня спас... Мой муж, который должен быть моей опорой и защитой, чуть не утопил меня в дерьме, вместе с собой. Козёл!... Но сейчас не о нём речь...

Я сосредоточился. Начало было настораживающим:

— Продолжайте миссис Мартинес.

— Когда ты стоял там... Там, перед судом. И спокойно доказывал мою невиновность. У меня в душе что-то хрустнуло... Что-то повернулось. Понимаешь?

— Пока не очень...

Хозяйка посидела немного, опустив глаза, потом решилась:

— В тот момент я полюбила тебя. Все остальные мужчины в этом мире перестали существовать и остался только ты. Всё у меня внутри наполнилось этой любовью. Моя душа с того момента принадлежит только тебе. Вот...

Я сидел и, молча, переваривал это сообщение. Кирстин тоже умолкла. Наконец она спросила:

— Что скажешь, Марк?

— Кирсти, это... Хм-хм... Неожиданно. Ты, потрясающая женщина и могла бы взять любого мужчину в этом городе. Я серьёзно. Любой бы побежал за тобой как собачонка, высунув язык. Ты не можешь не нравиться. Ты ходячая виагра. Я представляю, какое это наслаждение — быть твоим любовником и мужем. Часть моего сердца принадлежит тебе. Но я...

— Понятно,  — горько покивала хозяйка.

— Ой, да ничего тебе не понятно. Ты подумай — у меня хвост из четверых детей, я их люблю и не могу бросить. У меня дикая и нелепая семейная ситуация... Я проклят. Не знаю кем. Богом, судьбой или кем-то ещё...

Я посмотрел в печальные карие глаза.

— Я не имею права калечить твою судьбу.

— Я всё это давно поняла. Меня интересуют совсем другое. Скажи мне прямо — как ты ко мне относишься. Мне это очень важно.

Я ни секунды не задумывался:

— Я тобой восхищаюсь.

Она распахнула глаза:

— Что, серьёзно?

— Абсолютно серьёзно. Ты прекрасна, как произведение искусства. Твоё тело, твоё лицо, твоя энергия, всё предназначено для любви и поклонения.

На лицо Кирсти наползала её кривая ироническая ухмылка. Но я-то понимал, что она так блаженно улыбается.

— Кирсти,  — продолжал я,  — я не влюблён в тебя только потому, что запрещаю себе делать это. Сама подумай — зачем я тебе нужен?

Мартинес встала, с грохотом отодвинув стул, подошла и села мне на колени.

— Марк, дорогой, отпусти своё сердце. Зачем ты держишь его в клетке? Отпусти.

И она начала целовать моё лицо. Скажите — что я должен был сделать?

Я "опустил".

•  •  •

Не знаю, как там складывалась интимная жизнь Кирсти с её благоверным супругом. Но когда я немного побаловался с её "фасолинкой", она взорвалась. Просто — взорвалась. Она билась, рыдая сухо без слёз, выгибаясь, становясь на мостик как в эпилепсии и поливая меня сквиртом. Я даже испугался.

Наконец она успокоилась,  — лежала, расслабившись и тяжело дыша.

Я попытался повторить экзекуцию и прикоснулся губами к сокровенному. Кирси оторвалась от подушки, захрипела:

— Нет! Не надо! Я больше не вынесу!...

Потом сама же себя и оборвала:

— Вот дура! Не обращай внимания,  

дорогой... Да — Марк! Да! Сделай так ещё!

Второй взрыв не заставил себя ждать. Женщина залила своей струёй мне лицо и грудь. Мы оказались в луже на мокрой простыне.

Потом были третий и четвёртый разы.

После последнего приступа безумства, Кисти отключилась. Мне показалось, что она потеряла сознание. Но нет. Мартинес дышала ровно и спокойно посвистывала носом.

Умаялась! Уснула! Ну и ну!

Я разложил диван в столовой, поднял девушку на руки и отнёс на новое, сухое место, вместе с одеялом. Она даже не проснулась. Там, рядом с ней, я и сам вырубился.

Проснулся от того, что на меня уселись верхом.

Кирсти взгромоздилась на мои бёдра и сосредоточено засовывала в себя мою утреннюю эрекцию.

Я попытался её остановить:

— Заинька моя, ты же ещё сухонькая. Давая, я тебя сначала языком побалую, а потом...

"Заинька" ткнула мне в грудь пальцем:

— Лежи. Молчи. И не мешай.

— Понял-понял. Лежу и не мешаю.

Она пыхтела, как рассерженный ёжик и ёрзала. Попав нужным предметов в нужное место Кирсти ойкнула и напряглась, сдавив меня бёдрами. Потом медленно расслабилась, блаженно вздохнула и улеглась на меня, чмокнув между делом в утреннюю щетину.

— Сейчас... Я сейчас намокну.

Мартинес пошевелила попкой и мы дружно ахнули. Не знаю, от чего это сделала Кирсти, а я от блаженства нахождения в любимой женщине. Да. Это было истинное, ничем не замутнённое блаженство.

— Так. Подожди,  — остановил я сам себя.  — В любимой? Серьёзно? Любимой?

И сам себе ответил:

— Да, чёрт возьми. Именно так — любимой.

А Кирсти прижалась карандашиками напряжённых сосков к моей груди, и я сразу забыл про всякую философию. Потому, что я попал в рай.

Кирс медленно закачалась на мне. Порозовела и зажмурилась, иногда коротко постанывая от возбуждения. Я не смог сдержать своих чувств:

— Боже, как хорошо... Кирсти, ты чудо... Ты ангел...

Она шептала:

— Хорошо тебе?... Хорошо я тебе делаю?

— О-о, да... Я хочу, чтобы и тебе было хорошо.

— Ох,  — отзывалась Кирс,  — мне так хорошо... Так хорошо... Там, внутри... Так вкусно...

Потом усмехнулась:

— Я такая наглая... Такая бесстыжая...

— Я благодарен тебе за это.

На это раз мы, не спеша, наслаждались друг другом, пока к нам не подкрался жаркий и восторженный экстаз.

"Это" обрушилось на нас одновременно. Раньше такого у меня никогда не было, обычно Лилиан приходила первой. Да и до неё... Тем утром я впервые испытал нечто небывалое. Одновременно с её первым спазмом у меня низ живота скрутило, и я выстрелил так, что казалось — шланг лопнет от напора.

Я мычал, Кирсти всхлипывала и сучила ножками, заливая струйками своей влаги шерсть на моих ногах.

Потом наши тела лежали бутербродиком, сипло дыша и нежно поглаживая друг к другу.

— Боже-Боже...  — думал я.  — Это не женщина, это — награда. У нас с Лилиан такого не было даже в медовый месяц. Я понимал, что со временем весь восторг первых контактов поутихнет, и линия интима сдвинется ближе к рутине. Но даже если всё сохранится в половинном размере от сегодняшнего, то этого будет более чем достаточно для 

вечного восторга. Да!

— Марк, я хочу быть с тобой. Ты же не бросишь меня?  — шептала девушка.

— Да как же я брошу половину моей души. Я без неё не смогу жить.

И мы ещё минут десять целовались. Пока Кирсти не забеспокоилась:

— Марк, сколько времени?

Я взял со стола телефон:

— Три часа двадцать минут.

— О-о-о. У нас ещё есть почти три часа.

Мартинес легла рядом со мной на спину:

— Ложись на меня. Давай попробуем как все нормальные люди. Посмотрим — как у нас получится.

Как это ни странно, но мой посох даже и не думал о покое и безмятежности. Я был твёрд, как никогда и готов к новым подвигам.

До того момента, как нам поехать на работу, я ещё два раза ублажил и Кирсти и себя. И, главное, на эмоциональном подъёме, совершенно не чувствовал усталости.

Кирсти всю дорогу счастливо улыбалась. А когда вышла из машины, и повернулась ко мне лицом,  — я замер.

Она забеспокоилась:

— Марк, что случилось?

— Золотце моё, посмотрись в зеркало.

"Золотце" присело перед зеркалом заднего вида:

— Я что — где-то испачкалась?

— Улыбнись...

Кирс растянула губы в улыбке и снова выпрямилась:

— И что?

Потом, внезапно сообразив — что произошло, она резко вернулась к зеркалу.

— Чёрт! Чёрт!

Мартинес трогала свою правую щеку и губы.

— С ума сойти!...

По дороге до наших кабинетов, Кирсти сияла как утренняя звезда своей сногсшибательной уже симметричной улыбкой. Я смотрел на счастливую Мартинес и спрашивал себя:

— Ну и зачем ты это сделал, старый хрен?

И сам же себе отвечал:

— А вот захотел,  — и сделал.

А потом, с полной самоуверенностью и убеждённостью добавил:

— Я имею право на эту девушку. Право любви. Ясно?

Позже, когда пошёл пригласить "мою женщину" на обед, я нечаянно подслушал разговор. Киртси объясняла Глории:

— Это от того, что он так меня любил... Понимаешь, Гло? Марк меня не трахал, он меня — любил. Он мне все мозги перевернул. Он сделал меня такой счастливой, что я не могу не улыбаться всем лицом. Представляешь?

— Кирстин, я так рада за тебя! Ты уж не обижай его. Он и так, со своей бывшей...

Тут они увидели меня. Я сделал вид, что ничего не слышал и пригласил дам в ближайший от конторы кафетерий-ресторан, в тот самый.

•  •  •

Дальше всё закрутилось очень быстро, как в калейдоскопе.

Мы с Кирсти, в субботу, съездили домой к её матери.

Бланка Акоста работает на заправочной станции. Вы, наверное, знаете эту маленькую бензоколонку на схождении улиц "Гудвин-роуд" и "Роуз-роуд". Она называется интересно — "Перекати-поле".

А живет Бланка в доме, прямо рядом с заправкой.

Я чопорно и официально пригласил Бланку и Кирсти в ресторан "Устричный дом Винцелла" в Гартенсвилле, на берегу озера. Мне там нравилось. Тихое место, вдали от дорог, хорошая еда и тёплая семейная обстановка. Устрицы, запечённые в панировке с лимоном там очень хороши. А если кому не нравятся устрицы, то имелось обширное меню из морепродуктов и речной рыбы.

Короче,  — во время ужина, при большом стечении народа я преподнёс Кирсти кольцо с бриллиантом в 4 карата,  

и попросил стать моей женой.

Кирсти визжала от восторга. А гости заведения, которых набилось человек сорок-пятьдесят, встретили это громовыми аплодисментами. Они не знали, что официально Кирсти была ещё замужней женщиной, но этого им знать и не обязательно.

Пятого февраля, Мартинес получила судебное решение о расторжении брака.

А через две недели, шестнадцатого февраля, мы сочетались браком в костёле "Виллиама".

И дети, и Лилиан, с пониманием отнеслись к моему демаршу.

Только Остин сказал печально:

— Ну, вот. Теперь мы как все...

Когда я спросил — "почему как все", он ответил:

— В классе только у двоих детей есть и папа, и мама. Все остальные живут только с матерями.

Мда. Что-то происходит с семейными ценностями в нашей стране.

Лили не настраивала детей против меня, как бы сделали это большинство женщин. Она честно сказала детям, что именно она виновата в нашем разрыве. Без объяснения подробностей.

И Лилиан, и мои дети, они были гостями на моей свадьбе. А моя Молли, моя принцесса, моё солнце и радость, моя птичка и заинька... Извините, увлёкся... Она в костёле гордо играла роль "цветочной девочки".

А ещё месяц спустя я нашел и купил хорошее жильё на пересечении "Тестил-авеню" и "1-я стрит". Чудный домик, тёмно-красного цвета с черепичной крышей. Позже я покрасил его в небесно-голубой цвет (так нравилось Кирсти). Не такой большой, как мой старый дом на "Дикси", но нам должно было хватить его надолго. Если не на всю жизнь.

Самое главное достоинство этого коттеджа было в том, что он стоял в трёх минутах ходьбы от дома моих детей и моей бывшей жены.

Лилиан, как и обещала раньше, старалась найти с Кирстин "общий язык".

Честно сказать — меня это настораживало. Эти две женщины явно становились подругами. Кирси делилась с Лили рецептами (она действительно готовила профессионально). А Лили рассказывала женщине, младше её на восемь лет, о таинствах материнства.

Всё же Лилиан сдержана и умна. Она очень деликатно осталась в моей жизни. Я всё надеялся, что она встретит свою пару и начнёт жить полноценно. Но она отказывалась устраивать личную жизнь.

Кирсти и Лили сошлись ещё и на почве религии. Обе из глубоко верующих семей, обе католички. Они, каждое воскресенье, одевались в длинные тёмные платья, собирали волосы в пучок, накрывали головы платками и чинно топали в маленький католический храмик на "Дикси-стрит". Он находился в паре сотен метров от моего старого дома. Брали с собой и детей.

Потом, возвратившись с богослужения, утраивали бранч. Чаще всего в доме Лили.

Я не ходил в костёл, ссылаясь на занятость. Но на поздних завтраках после мессы моё присутствие было обязательным. На этом настояли обе женщины.

Однажды, будучи в гостях в своём старом доме, у нас с Лили зашёл разговор о... О разном, короче.

Она призналась:

— Вот ты думаешь,  — что я тебя разлюбила? Нет, ты не прав. Меня очень беспокоит твоя судьба. Твоё здоровье и твоё благополучие. Добавь сюда то, что ты отец моих детей... Я надеюсь...

Она закрыла глаза и вздохнула:

— Я надеюсь,  

что смогу вернуться в твою жизнь. Когда-нибудь...

— Лили,  — сказал я ей,  — да найди ты себе мужика. Что ты мучаешься.

Она усмехнулась:

— Ты думаешь, что "мужики" продаются на птичьем рынке?... Знаешь, я нашла себе "мужика". Да-да. Сейчас покажу.

Она вернулась из спальни с сиреневым мастурбатором.

— Вот мой мужчина, с тех пор как ты ушёл! И знаешь — кого я представляю во время... Во время этих сеансов? Знаешь?

Что я мог ей сказать?...

Ну вот. Я ничего и не сказал. Тем более Кирсти вернулась со двора.

Дети? А что — "дети"? Дети теперь жили на два дома и даже хвалились этим перед сверстниками.

Жизнь вошла в стабильное, хоть и до крайности странное русло. Наши с женой интенсивные эротические упражнения постепенно вышли из области экстрима. Они перестали быть безумным пиршеством и превратились в маленькие ежедневные праздники. Праздники любви и нежности.

И, вполне закономерно, это привело к беременности Кирстин. В начале апреля она за ужином заявила.

— Марк, у нас будет ребёнок...

Я ухмыльнулся, вспомнив её авантюру:

— Что? Опять?

— Дорогой, я не шучу. Я беременна,  — она положила руку на живот.  — У нас будет малыш.

Я не скакал по гостиной как сошедший с ума кролик. Так было тогда, когда Лили забеременела Алишей. А это сообщение я воспринял со спокойным удовлетворением. Обнял жену, прижал её к себе и прошептал:

— Спасибо, дорогая. Я очень рад.

•  •  •

До самого июня жизнь была прекрасна. Это было существование полностью удовлетворённого человека. Во всех отношениях.

Девятого июня (это было воскресенье) в двери моего нового дома постучали. На пороге стоял полицейский.

— Добрый день, сэр. У нас есть информация,  — объявил он,  — что по этому адресу проживает Кирстин Акоста, она же Кирстин Мартинес, она же — Кирстин Додсон.

Я напрягся. Что опять, чёрт возьми, стряслось?

— Да, офицер, у вас верная информация.

— Я могу её увидеть?

— Проходите,  — пригласил я копа в дом.

— Дорогая! Тебя хочет видеть полиция!

Кирсти вышла из спальни. И, тоже настороженно спросила:

— Здравствуйте сэр. Чем я могу вам помочь?

— Мэм,  — доложил офицер,  — вчера, в половине двенадцатого дня, ваш бывший муж, Лукиано Мартинес, бежал из места заключения. Если он появится в поле вашего зрения, мы бы хотели, чтобы вы немедленно сообщили об этом в участок.

Я поинтересовался:

— А как он смог сбежать? Надеюсь, это не составляет секрета?

— Нет, не составляет,  — успокоил меня коп.  — В субботу на Спрингвилл надвигалась гроза, и молния ударила в трансформатор городской подстанции. Электричество отключилось. Сотрудники тюрьмы в это время проходили через ворота с электрическими замками. Двери не смогли запереться... Заключённые находились во дворе на прогулке. Мартинес свалил с ног охрану у одних ворот, ударил в лицо охранника у вторых и убежал.

— А подстрелить его не могли?  — расстроился я.

— Охране пришлось бы стрелять в сторону города. Сами понимаете,  — это чревато.

— И что теперь?  — испуганно спросила Кирсти.

— Теперь есть вероятность, что преступник выйдет на вас. Он уже угнал машину, и полиция Спрингвилла ухитрилась его потерять. Он где-то прячется. Поэтому, мы 

надеемся на ваше благоразумие и гражданскую ответственность. Досвидания.

Полицейский козырнул, развернулся по-строевому и ушёл, оставив нас в минорном настроении.

— Что будем делать?  — спросила Кирс.

— Ничего особенного делать мы не будем. Но мы не станем делать глупостей...

Я внимательно посмотрел на жену и повторил:

— Мы не будем делать глупостей. Хорошо?

— Конечно, дорогой!

Чтобы наверняка "предотвратить" глупости, в понедельник вечером я поехал на "Колониал-авеню" и купил себе пистолет.

Вы наверное знаете, что в маленьком Эльбертвилле, с населением двадцать две тысячи человек, имеется 14 (четырнадцать!) оружейных магазинов. Представляете — сколько оружия на руках у населения. А если учесть сверхлояльные законы Алабамы относительно огнестрела, то я не мог исключить возможности вооружённого нападения от Лукиано Мартинес.

Мне особенно понравилась "беретта-шторм". Легла в руку как родная. Прямо — не хотелось отпускать. Я и не отпустил — отдал тысячу четыреста долларов и ещё три с половиной сотни за патроны, запасной магазин и поясную кобуру.

Тут же, в магазине составил заявку на разрешение скрытого ношения.

Уже во вторник получил лицензию. Сразу почувствовал себя крутым мачо.

Но напряжение нарастало. К среде никаких известий о поимке беглеца не поступало. В городе объявляли о возможном появлении опасного преступника. Предупреждали об осторожности и просили вечерами оставаться дома.

Всё произошло быстро и неожиданно.

После работы мы с женой подъехали к дому, и я уже открыл входную дверь, когда сзади завизжали тормоза. Я повернулся, но Лукиано, выскочил из тойоты, как чёрт из коробки. Машина даже ещё не до конца остановилась, как он был уже в паре метров от меня.

Я потянулся за стволом к кобуре на поясе, но не успел. Мартинес опередил меня буквально на доли секунды. Он ударил четыре раза. Все удары пришлись в живот. Боли совершенно не почувствовал и продолжал вытаскивать пистолет, но внезапно наступила странная слабость. Ноги подкосились и я грохнулся мордой об крыльцо.

Лукиано подступал к Кирсти, крича:

— Я же тебя предупреждал! Я же, сука, тебя предупреждал!

Наконец мне удалось извлечь свою "беретту". Кирсти отступала по коридору спиной вперёд, а Мартинес надвигался на неё, размахивая руками.

Перед глазами заходили тёмные круги. Лёжа, из последних сил, я навел ствол на спину преступника и нажал спуск. В этот момент "погасили свет".

•  •  •

Очнулся в медицинской палате. Лежу под капельницей.

Повернув голову, я обнаружил женщину, дремлющую в кресле рядом с моей кроватью. Поморгав, чтобы разогнать муть перед глазами я узнал Линнет Додсон, свою мать. Дежавю.

— Мама... Где... Кирсти...

Мама подскочила:

— Господи! Марк! Ты очнулся!...

Теперь я начал чувствовать, боль. В животе, внутри, медленно разгорался небольшой костерок. Твою мать.

— Мама... Где... Кирсти...  — настаивал я.

— Она здесь, в коридоре сидит. Это снова "Маршалл Медикал", сынок.

И на мой вопросительный взгляд ответила:

— С ней всё в порядке.

Боль в животе стала просто невыносимой. И я снова провалился в спасительное беспамятство.

Второй раз очнулся с достаточно ясной головой. Боли не чувствовал. Была некоторая заторможенность, но это вернее всего от обезболивающего.

Лежал с закрытыми глазами долго. Пока не начался обход.

Это был тот же доктор,  

который лечил меня прошлый раз. Он посмотрел в папочку, потом достал авторучку-фонарик и посветил зачем-то мне в глаза. Спрятал инструмент и укорил:

— Что-то, Марк, ты к нам зачастил.

— Да вот, Фреди, обстоятельства постоянно не в мою пользу.

— В общем так... Ты знаешь, что произошло?... Мда. Не знаешь... Тебя четыре раза ударили в живот отвёрткой. Удачно, что парамедики быстро среагировали, и доставила тебя ко мне без перитонита. Тебе повезло.

— Видимо не очень...

— Отчего же... Я тебя отлично заштопал. Разрывы кишечника зарастут через пару недель. Даже резекция не понадобилась. Так что — всё весьма неплохо. Четыре дня придется воздержаться от пищи.

— Фред, ты случайно не в курсе, что с нападавшим на меня человеком?

Фред вздохнул:

— Случайно в курсе. Его привезли ко мне, но он не выжил. Ты сначала прострелил ему правое лёгкое, Пуля экспансивная. Разорвала крупную артерию, мужчина захлебнулся бы кровью. Но потом ты попал в позвоночник. Пятый позвонок грудного кифоза раздробил. Просто на куски... Две раны не совместимые с жизнедеятельностью.

— Две? Точно — две?

Разинский усмехнулся:

— Марк, ты сомневаешься в моих арифметически способностях?

— Нет-нет. Всё нормально, Фред. Всё нормально.

После полудня пришли мама и папа, Кирстин и Лилиан, и даже Гвен — моя бывшая тёща.

Отец подошёл, погладил по голове, как маленького и сказал:

— Сынок, я горжусь тобой. Я узнавал — всё будет хорошо. С тобой всё будет хорошо. Извини, я ухожу. Мне надо на работу.

Неугомонный старик. Думаю, он так и умрёт, преподавая на кафедре.

Меня беспокоил только один вопрос:  — Как Лукиано узнал, где мы живём? Как?

Я спросил:

— Кирстин, а ты не знаешь, случайно, кто ему дал наш адрес?

— Знаю,  — опустила глаза жена.

Я вопросительно поднял бровь. Кирсти помялась:

— Мартинес приехал к маме...

— И твоя мама дала ему твой адрес?!  — возмутился я.

— Нет. Она позвонила мне и передала ему трубку.

Я ждал. Кирстин зачастила:

— Марк, он просил денег. Он просил тысяч десять. Он хотел уехать в Мексику. У меня есть на депозитке двенадцать. Я хотела их ему отдать. Он обещал уехать и больше никогда не появляться в моей жизни. Вот...

Я горько поджал губы.

— И ты дала ему адрес?

— Да,  — прошептала супруга.

— А со мной посоветоваться? Нет? Не судьба?

Кирсти тоскливо молчала.

— Тогда вопрос... Ты рассказывала кому-нибудь эту свою романтическую историю?

— Нет, Марк, никому.

— Тогда молчи. Поняла? Молчи, потому, что ты хотела стать соучастницей преступления. Ты задумала помочь беглому преступнику. Ты поняла меня?

Кирстин смотрела на меня расширенными глазами. Я повысил голос:

— Кирс! Ты меня поняла?!

— Да-да, Дорогой. Я тебя поняла. Я никому не скажу.

Я перевёл взгляд на Лилиан. Она выставила ладошки:

— Дорогой, я никому ничего не скажу. Я же не... Марк, Кирсти — моя подруга. Не волнуйся. Я её не предам.

Все тягостно замолчали. Я тоже немного помолчал, потом усмехнулся:

— Первая жена пыталась меня взорвать через четырнадцать лет брака. Вторая пыталась зарезать через четыре месяца после свадьбы. Следующая прикончит меня прямо у алтаря.

— Какая "следующая"?  — заволновалась 

жена.  — Марк, не надо никакой "следующей".

Она кинулась ко мне, Лилиан её жестко задержала.

— Отпусти,  — дёргала руку Кирс.

— Ты хочешь, чтобы у него швы разошлись?  — строго спросила Лили.

Супруга остановилась.

— Марк, я осторожно. Я ничего...

Она подошла к кровати, взяла мою руку, и прижала её ладонью к щеке.

— Марк,  — шептала она,  — выздоравливай. Если ты чего-то хочешь, ты только скажи...

— Я устал. Я хочу, что вы ушли и дали мне спокойно умереть.

Я действительно устал.

Все послушались и вышли из палаты. Все, кроме мамы. Она, сидя в кресле, вопросительно посмотрела на меня и я отреагировал:

— Спасибо, мама. Спасибо, что осталась.