Карлсон, который... Часть 2

Эхо вопля Малыша ещё не успело даже отразиться от соседних домов, как Карлсон, презрев боль и позор, метнулся в окно, чёрной молнии подобный. Этому штопору могли бы позавидовать не только асы медлительных шведских ВВС, но и самые суровые челябинские алкаши. Чёрная рука ухватила мальца за шкирман, вторая — за ногу, и он только чиркнул вторым сандаликом по асфальту.

Взмыть так же красиво Карлсон уже не мог — горючее таки почти кончилось, но плавно приземлиться с жертвой онанизма на руках у него получилось.

В окне замаячила бородатая физиономия Гуннара Свантесона, которому не удалось скрыть разочарование:

"Вот же Бэтмен хуев! Теперь до 18 лет лишний рот кормить, мать его через перераспроёбаное ухо в жопу!"

Однако он быстро спохватился: не дай бог соседи заметят его недовольство — донесут в ментовку, где его выебут и высушат, а главное — передадут Бетан в семью каких-нибудь пидоров, и на этом кончится его халява, придётся довольствоваться раздолбанной сорокалетней Ингрид. Вспомнив круглую попку так некстати сбежавшей Бетан, Гуннар ощутил весьма недетское возбуждение, и возникшая от этого в его голосе дрожь вполне удачно вписалась в ситуацию:

— Малыш, ты в порядке?

Малыш, уже поставленный на обе ноги, но всё ещё не отошедший от первого в жизни оргазма, усиленного неебательским стрессом, смог только кивнуть.

Гуннар запоздало сообразил, что вот этот нигер с пропеллером только что спас не только Малыша, на которого было насрать, но и возможность продолжать так полюбившися ему шалости с дочкиной попкой. Адреналин с задержкой вышиб из него пот, и Гуннар опёрся руками о подоконник, почуяв, как враз подкосились ноги. В общем-то насрать на самом деле, чья она дочь — вдруг подумал он, а вслух сказал с облегчением:

— Поднимайтесь! Надо отпраздновать день рождения Малыша! И если встретите Бетан — зовите и её!

Бетан обнаружилась в подъезде. Она добыла заныканную старым Олафом початую бутылку и изрядно к ней приложилась. Ноги перестали её держать и она села на ступеньку, удивляясь, что сознание осталось ясным. Локи его знает, что старый Олаф там набодяжил — он отличался склонностью к рискованным экспериментам с алкоголем, и потому страдал от провалов в памяти, из-за которых не мог потом найти распиханные по всем углам алкошедевры.

— Тугой бледный жёпка, идти верх с нами!

— Ик! Нне пойду!  — пьяно мотнула головой Бетан.

— Почему?

— Нне могу!

— Ты бояться? Не бояться, я буду в ряду... Вряд ли... Подряд... А! Рядом!

Бетан подняла глаза и вдруг заметила, что нигер-то вполне симпатичный. Когда Данка Сигурдссон сделала себе завивку, у неё были такие же милые кудряшки, только блондинистые. А губы... Данка удавится со своими инъекциями — у этого лётчика они всё равно больше! Вот бы он ими... Бетан утаила продолжение мысли даже от себя, но всё равно густо покраснела.

— Я его спасти, мы праздновать!  — объявил Карлсон, поднимая руку Малыша,  — Есть варенье?

— Варенье?  — задумалась Бетан. Переключиться мыслями на еду было сложно, но варенье же можно намазать на... Она снова вспыхнула, потом поспешно 

кивнула:  — Ннаверное, есть!

Карлсон облизнул свои пухлые губы, чуть не достав языком до кончика широкого носа, и Бетан снова залилась краской. "Этим бы языком, да..." — и снова оборвала себя на полумысли.

Наверху, подгоняемый адреналином, Гуннар уже накрывал поляну. Боссе бестолково путался под ногами, и Гуннар налил ему пол-стакана убойного, но ароматного зелья, купленного из-под полы у всё того же Олафа. Боссе маханул залпом, закашлялся, потом чуть не блеванул, потом ядрёный напиток начал действовать, и Боссе завис, прислушиваясь к ощущениям. Тепло разлилось по телу, смывая напряжение и развязывая язык.

— Бать, плесни, а?

— Мал ещё!

— Бать, плесни, а то матери расскажу, как ты Бетан лапал!

— Вот уёбыш! На, выпей, и никому ни слова, а то хуй чего ещё налью!

Фрекен Бок, расставлявшая посуду, застыла на месте и недоумённо изогнула бровь:

— Вы что, СЕКСИСТ?! Вы смеете ЛАПАТЬ ЖЕНЩИН?!!

— А ты вообще молчи...  — он пошарил по карманам, и выудил бумажку, на которой по его просьбе русский турист написал латинскими буквами пару слов, когда пьющий с ним Гуннар, мешающий шведские слова с английскими, рассказал, что домработница у него хоть и носит теперь шведскую фамилию, но изначально была радикальной феминисткой, протестовавшей незнамо против чего почему-то перед зданием шведского риксдага. Её приняли полицейские, она им рассказала слезливую историю про политические гонения, подкрепив её основательными минетами всем заинтересованным сотрудникам, и её пристроили на работу в благонадёжную шведскую семью, где новоявленная фрекен Бок вскоре принялась за старое — то есть за борьбу с кем попало неведомо за что. В общем, проникнувшись горем шведского собутыльника, добрый русский записал ему на бумажке пару волшебных слов, которые надлежало сказать, когда домомучительница начнёт его низводить и курощать.

Итак, Гуннар выудил бумажку и, прочитав текст, повторил:

— А ты вообще молчи... Подстилка!

Турист обещал мгновенное волшебное действие, и не обманул.

Фрекен Бок замерла с открытым ртом, из которого доносилось только прерывистое сипение.

Тем временем Боссе опрокинул вторую, и глаза начали его подводить. Он пытался сфокусироваться, но не получалось. Он попытался спросить у отца, что это за херня, но вырвалось только что-то вроде:

— Дык... Ёпта... Бля?

— Та отож!  — отозвался Гуннар, тоже успевший накатить ещё рюмочку.

"Это ж-ж-ж неспроста!" — многозначительно подумал Боссе, и в его мозгу родилась восхитительная схема, результатом которой должен был стать неограниченный доступ к живительному нектару дяди Олафа. Для этого ему показалось хорошей идеей привести в чувство мать.

— Бать!.. М-м-м...

— Чё? Ты кого мудаком назвал?!

— Не. М-м-мать... ну, это...  — Боссе невнятно поводил руками в воздухе.

— Ммать?  — тупо переспросил Гуннар. Он не видел свою мать уже лет пять, и не жаждал новой встречи. Мать ударилась в феминизм, гринпис и какую-то тантрическую хуйню, и при каждой встрече пыталась втянуть Гуннара в очередную свою секту, где почему-то всегда в обязательном порядке практиковалось сексуальное наставничество в отношении новичков. Причём мать на правах старшего члена секты всё время пыталась играть активную роль, используя добытый где-то по случаю феноменальных 

размеров полированный страпон из какого-то священного дерева.

Воспоминания были не из приятных, Гуннара передёрнуло, и чтобы забыться, он снова накапал себе четыреста капель зелья.

В этот момент дверь распахнулась, и в квартиру вошли Малыш и Карлсон. На их плечах висела Бетан, волоча ноги и поминутно норовя соскользнуть, отчего Карлсону постоянно приходилось подхватывать её под промежность. Бетан на самом деле вполне могла держаться за плечи своих помощников, но не могла же она упустить такой шанс!

Очередная попытка Карлсона помочь оказалась такой удачной, что Бетан от избытка чувств промычала:

— Ммммама!  — и сползла на пол.

— О! Мама!  — вспомнил очнувшийся Боссе и на нетвёрдых ногах двинулся туда, где всё ещё лежала Ингрид.

Поднять её оказалось непростой задачей, и Боссе смог лишь перевернуть её, после чего обессилел, привалился к стеночке рядом и захрапел.

— Куда они все делись?  — подумал вслух Гуннар.

— Туда!  — махнул рукой Малыш. Это было его первое слово после вылета в окно, и Гуннар на радостях протянул ему свою рюмку. Малыш незамедлительно опрокинул её залпом, как папа, и мгновенно окосел. Впрочем, стресс зато сняло, как рукой. Малыш поднёс к своему лицу ладонь, и увидев большой палец, залился радостным идиотским смехом.

Сипение фрекен Бок перешло почти в ультразвук, лицо приняло свекольный оттенок, и Гуннар даже малодушно допустил мысль, что русское заклинание оказалось чересчур могучим, и не стоило так прямо... Додумать он не успел, потому что Карлсон подошёл к застывшей полуголой девице и резко наклонил её вперёд.

— Зря стоять. Пускай работать,  — сказал он, засаживая фрекен Бок по самое дальше некуда.

— НЕ ТУДААА!  — заорала было та, но Карлсон ощутимо шлёпнул её по заду и назидательно произнёс:

— Твоя закрыть рот и открыть жёппа, женщина-пидарас!

Та не желала сдаваться, и снова раззявила рот, чтобы что-то сказать, но в этот момент Гуннар, движимый христианским состраданием к ближней, влил ей в рот остатки зелья из бутылки. Домработница ошеломлённо заткнулась, поначалу боясь даже вдохнуть этот жидкий огонь.

Впрочем, первый шок быстро прошёл. Мало ли горилки она выпила! А уж самогон у деда Грыця был небось помощнее этой шведской дряни... В голове приятно шумело, тело ритмично раскачивалось, и столь же ритмично ощущение пустоты внутри сменялось ощущением наполненности... Э-э-э!

— Ты что делаешь, падла?!  — заорала она, оборачиваясь к негру, который крепко держал её за бёдра.

— Женщин ебать пизда. Женщин-пидарас ебать жёппа. Белые называть это логика...

Над Стокгольмом сгущались сумерки. В одних окнах зажёгся свет, в других — наоборот, погас. Добропорядочные жители либо ужинали перед телевизором, степенно обсуждая новости, либо уже готовились ко сну.

В квартире Малыша давным-давно крепко спали по углам в живописных позах, изредка взбрыкивая, Боссе и Бетан, мама и папа, и даже сам Малыш, и только Карлсон, похрапывая на ходу, машинально продолжал свои фрикции, крепко удерживая в объятиях спящую фрекен Бок, по лицу которой блуждала счастливая улыбка...