Три рассказа. Порно рассказы

1. Ёжиково молоко.

Утром по дороге в школу я влез ногой в говно. Какие-то ёбаные твари насрали прямо на тротуаре. Отойдя в сторону, я, матерясь, стал тщательно тереть кроссовком по жухлой траве оставляя на ней коричневые полосы и разводы. В это время из-за соседнего дома показалась Нинка, бодро пиздующая в сторону школы.

— Нииинкааа!!! ,  — закричал я, продолжая как можно быстрей елозить ногой по траве смешивая пожелтевшие листья с грязью и говном. Вот так и с жизнью, подумал я, вначале все прекрасно, а потом кто-то вытирает о тебя ноги, безжалостно втаптывая в дерьмо. От этих мыслей настроение стало ещё хуже.

— А?  — отозвалась Нинка.

— Хуйна... гыгыгы. Дело есть,  — я, бросив приводить свою обувь в порядок, подбежал к ней и пристроился рядом.

— Привет,  — как можно деликатней поздоровался я, разглядывая её не по годам зрелые сиськи.

— Чо надо?  — она брезгливо поморщила нос и подозрительно посмотрела на мои кроссовки. От нее самой пахло каким-то сладким дезодорантом, свежестью, мятной жвачкой и манящим запахом юной женщины, от чего в моих брюках произошло заметное шевеление.

Нинка училась в параллельном классе, имела классные сиськи, ахуенную жопу и пиздец какой прыщавый ебальник, напоминавший разбомблённую фашистами пашню.

— Слушай, хочешь, подскажу, как тебе от прыщей избавиться?

— Пошёл на хуй, дурак,  — ответила она, демонстративно отвернувшись и прибавляя скорость.

— Да погоди ты, я серьёзно,  — я не отставал, семеня сбоку, стараясь завладеть её вниманием,  — у меня сеструха двоюродная есть, Юлька, может знаешь, в чертятнике на повара учится, так вот, она вообще вся в прыщах была от ушей и до манды, её вся родня уёбищем с детства звала, думали, так целкой и помрёт, а теперь вся гладкая, как жопа,  — я ненароком бросил взгляд на Нинкину сраку,  — женихов меняет, чаще чем прокладки во время течки. Один ей даже пизду лизал, она сама хвасталась.

— И чо?  — безразличным тоном спросила Нинка, усиленно пытаясь скрыть свою заинтересованность.

— И ничо. Всё дело в ёжикином молоке,  — сказал я, заговорщицки понизив голос.

— В чём?  — Нинка остановилась, вылупившись на меня, как женщина-кошка на дрессировщика Куклачёва.

— В ёжикином молоке,  — повторил я, как можно серьёзней,  — Юлькины родаки, как поняли, что с такой харей замуж ее никогда не выдадут, все бабки, что на квартиру откладывали, потратили, в Америке заказали молоко ёжиков, за бешеные тугрики, даже кредит брать пришлось. Зато два раза помазалась и ни одного прыщичка. Ну, не считая тех, что она своими сиськами называет.

— Пиздишь,  — Нинка даже перестала дышать от волнения.

— Да отвечаю, потрёшь пару раз и кожа сразу гладкая как на залупе, не веришь у Юльки спроси,  — для убедительности я махнул рукой куда-то в сторону стоявших на углу мусорных баков, подразумевая, что где-то там находится Юлька, готовая всё это подтвердить в любой момент,  — Это ж тебе не химия какая, а натуральный продукт. Тибетская медицины, йопте. Слыхала про такую? Все богачи сейчас только ей и лечатся.

— Ну и 

где же я тебе это молоко ёжиков возьму?  — в её голосе сквозила издёвка, смешанная с неподдельным любопытством.

— Вот это хуйивознаит. Вообще, товар дефицитный, сама понимаешь, дойных ёжиков ещё поймать надо. Да и надои у них небольшие, от сезона зависит и от породы тоже. Можешь, конечно, сама попробовать в лесу за химзаводом поискать, я там нескольких видел в начале весны, а можешь меня попросить, я у сеструхи отолью из флакона, ей всё равно уже не надо, а там ещё чуть-чуть осталось.

— Чо вот так просто возьмёшь и отдашь?  — у Нинки алчно горели глаза и дрожали от возбуждения руки.

— Ну не так просто. А вот если отсосёшь, то без вопросов.

— Иди нахуй, урод,  — Нинка обиженно поджала губы и опять ускорила шаг.

— Ну... Нин, дело конечно твоё,  — я, чуть отстав рассеяно поковырял носком кроссовка асфальт,  — но ты бы подумала. У Юльки родаки вон сколько бабла отвалили, а я тебе почти даром предлагаю. Короче, смотри сама, хули. Я так чисто по дружбе помочь хотел, не хочешь — не надо, Ленке из второго подъезда отдам, у этой кобылы тоже прыщей больше чем у комодского варана.

Нинка задумалась. Видно было, как в её башке скрежетят шестерёнки прикидывая потенциальную выгоду.

— Ладно, Нин, я спешу,  — мы уже подошли к школе,  — если вдруг надумаешь, приходи сегодня часа в четыре вечера ко мне на хату, у меня как раз родаков не будет,  — я ей подмигнул и пошёл в сторону своего класса. До звонка оставалась пара минут, а биологичка ебануться как не любит опоздавших.

•  •  •

Нинка пришла без пяти четыре. Робко позвонив в дверной звонок, она вошла в квартиру с обречённым видом Наташи Ростовой, которой вместо придворного бала предложили обслужить толпу дальнобойщиков в придорожном кафе на трассе Ростов — Махачкала. Что поделаешь, наша жизнь это всего лишь череда жертв, на которые мы вынуждены идти ради заветной цели. И с этой истиной иногда приходится сталкиваться слишком рано.

— А ты не обманешь?  — спросила она покраснев. Ох уж этот образ русской женщины, нарисованный пером классиков, преисполненный жертвенностью и сомнением. В нём есть что-то сакральное и высокодуховное.

— Бля, Нина, нахуя мне тебя обманывать? Вот уже специально для тебя подготовил,  — я потряс в воздухе флакончиком от магнезии с белёсой жидкостью внутри,  — эксклюзив, нах. Главное, чтоб сеструха не узнала ничего, а то мне пиздец влетит.

— Только чур никому не рассказывай,  — смущённо попросила Нинка, снимая курточку.

— Само собой,  — я расстегнул ширинку и достал хуй. Она, присев на корточки, закрыла глаза и обхватила его губами, покачалась с носка на пятку, ловя равновесие и устраиваясь поудобней.

Бля, как же она самоотверженно и вдохновенно сосала. С таким старанием, как будто от этого зависела судьба вселенной. Видимо в этот момент она восторженно представляла, как с её, покоцанного недоебитом и нарушенным обменом веществ, еблища сошли все прыщи, а богатенькие принцы выстраиваются в очередь, чтоб полизать её сочный вареник и 

подарить ей за это новый айфон. Чувствуя приближение финала, я схватил её за уши, щедро посыпанные золотушной коркой, и прижал к себе посильней, заставляя проглотить всё до последней капли. После того, как она встала на ноги, пошатываясь и шумно дыша, словно загнанная лошадь, я скрепя сердцем протянул ей заветный флакончик.

— На, держи. Только не забудь, мажешь вечером перед сном, и не смываешь до утра. Потом спасибо ещё скажешь.

Нинка, жадно схватив пузырёк, сразу же, не оборачиваясь и не говоря ни слова побежала домой, видимо торопясь срочно помазать свою прыщавую ряху.

Даже не попрощавшись, вот ведь тварь неблагодарная, а ведь мы были так близки. Стало немного обидно, будто меня использовали, словно какую-то вещь.

Вот и делай после этого людям добро. Я посмотрел в окно на серое небо, сквозь тучи которого нерешительно проглядывали редкие лучи солнца, и загрустил. Человеческая неблагодарность всегда немного ранит, особенно, когда ты этим людям доверяешься и идёшь навстречу. Почему-то никто не хочет думать, каково тебе потом. Ты, как дурак надеешься на какое-то понимание, но постоянно одно и то же, только глухое эхо от уходящих вдаль шагов и пустота.

•  •  •

На следующее утро я, проснувшись с привычным бодрым стояком, первым делом прокрался в ванную, где под шум воды, представляя Елену Малышеву, обильно подрочил в ещё один пустой флакончик из-под магнезии, наполнив его примерно на треть. Ведь людям нужна моя помощь.

Ирку из 9 «Б» от заикания вылечил, Нинку от прыщей вылечил, сегодня будем лечить Ольгу из 10 «В» от косоглазия. Тибецкая медицина, йопте.

Преступление и наказание.

В 1981 году я, практически не испытав трудностей, поступил в ПТУ. Впереди меня ожидало большое светлое будущее: выучусь, получу специальность, женюсь на грудастой тёлке, буду строить дома благодарным советским людям, нажираться по выходным до потери сознания. Но главное, наконец-то закончились эти остопиздевшие уроки, эти бесконечные параши в дневнике и вызов родителей в школу. Детство кончилось, да и на хуй такое детство. Впереди взрослая жизнь.

После четырёхлетнего перерыва я опять приехал к бабушке в деревню на Волге. Впереди целое лето. Как же пиздато всё-таки жить!

В соседнем доме живёт председатель местного колхоза «Красный тракторист», Павел Егорович. У него две дочки, двойняшки, Маша и Нюра. Не знаю, как так изъебнулась природа, но у одной из них болезнь Дауна. Маша учится в Куйбышеве в медицинском институте, а Нюра каждое утро приходит к нам во двор, и мы подолгу разглядываем друг друга. У неё очень смешная грушеобразная голова и маленькие поросячьи глазки, которые смотрят в разные стороны. Комплекцией она напоминает небольшого борца сумо и у неё совсем нет сисек, хотя она старше меня года на три-четыре. Стрижка короткая, рваная, задорными пушистыми клочками. Она ковыряется в носу, и то и дело выпускает небольшую струйку слюны, а когда смеётся, слюни начинают пузыриться. Я стараюсь общаться с ней как с нормальным человеком: «Привет, как жизнь молодая? » Нюра улыбается: «Гыыыыыы». «Хорошая 

погода сегодня? ». «Гыгыггыыгыгы». «На речку то пойдём? ». «Аыаааыыыаааы» — радостно верещит Нюрка и, раскрасневшись, начинает ссать. Тёмно-жёлтые струи мочи текут по ногам, пенятся и образуют забавную лужицу на земле. Я пытаюсь сдерживать смех, но меня распирает так, что приходиться убегать в дом. Такие вот небольшие деревенские радости.

В последних числах июня, приехала она. Маша. Машенька. Маруся. Словами: «красивая стала сука што пиздец» этого не передать, это вообще никакими словами не передать: главное конечно грудь, ближе ко второму номеру, однако ж груди эти торчат, нарушая закон всемирного тяготения, хоть и видно, что она без лифчика, а при удачном ракурсе через майку отчётливо видны маленькие острые соски. Кожа с лёгким загаром. Попка точёная, упругая — орехи можно колоть, глаза блядские-преблядские, волосы длинные блондинистые, короче дрочить не передрочить.

Чем я полдня собственно и занимался, спрятавшись в сортире. А она, как нарочно, на заднем дворе прополкой занялась. Стоит, согнувшись, юбка задралась, трусы в жопу врезались, всё как на ладони, даже часть половой губы видна, во всяком случае мне так показалось. Потом в другую сторону развернётся, груди туда-сюда, туда-сюда. Это просто праздник какой-то. Чего я с ней только не вытворял, озабоченное воображение паренька рисовало невзъебенные мизансцены, особо быстро спускалось, когда представлял, как сую ей между сисек. В общем ебу я её по-чёрному раз в шестой уже, дело то молодое, и тут она распрямляется так, смотрит в сторону сортира и говорит с улыбкой Моно Лизы: «Серёж, ты купаться то пойдёшь? ». Я кричу ей: «Да, да, конечно», а сам додрачиваю второпях. Она опять улыбается и уходит в дом, видимо за купальником.

Идём мы с ней через лес на речку, а она такая умная стала. Рассказывает всякие вещи, которые ни на одну голову не налезут. Говорит, мол, есть такой учёный, теорию придумал, что каждый мальчик хочет убить своего отца, чтобы потом выебать свою мать, при этом каждая девочка хочет уебошить свою маму и переспать с отцом. Вот такая хуйня, не знаю, правда или нет.

Или теории эксгибициониста Сартра, тоже без полбанки не разберёшься. Больше всего конечно заебала мне мозг Достоевским (извечные вопросы, Гитлер, тварь ты злоебучая или право имеешь), а я чего-то поддакиваю, а сам на сиськи украдкой пялюсь и хуй опять вставать начинает. «А ты где учишься? »,  — спрашивает вдруг. Ну я не растерялся: «Да вот в физическое училище поступил, физиком буду, ядерщиком, теория относительности там, электроны, ядра, в общем физика, ну ты понимаешь? ». Лицо поумнее сделал, вроде прокатило, смотрю, в глазах у неё уважение ко мне заиграло.

Не знаю, поверит ли мне мой благодарный читатель, но отдалась она мне точно, как по часам, на третьем свидании.

Нам потом преподаватель по облицовочным материалам на уроках рассказывал, что правильная женщина даёт на третьем свидании, а на первом даёт только блядь, вот.

Правда, не знаю, кто кому отдался, если уж быть до конца честным. Бегали мы под вечер по 

полю с подсолнухами, вроде как в салочки играли. И я вроде как упал, а она оказалась на мне, тоже вроде бы случайно. И говорит: «Попался? », а сама хвать меня за хуй, из треников его вынула и ловко так в себя запихнула. Я потом долгими вечерами не раз анализировал этот момент и понял, что в тот вечер она пришла на свидание без трусов.

Скачет на мне и приговаривает с придыханием: «А хых, знаешь ты хых, Серёжка хых, что от онанизма, хых можно ослепнуть, хи-хи хыхых? ». А мне уже пофиг всё стало, слышу плохо, мало чего соображаю, сказать ничего не могу, но ебу не останавливаюсь, благо догадался подрочить перед рандеву. Ох и славно я ей сарафан обвафлил в тот вечер,  — вот он где бля космос, вот она тайна мироздания, ебитская сила!

Этот праздник плоти и души продолжался около недели, где мы тока не еблись: в сарае, в лесу, в поле, в реке, даже на дереве, причём, Маша оказалась жутко ненасытной девчонкой, она же научила меня позе 69 и много чему ещё...

И вот однажды говорит она мне грустно так и не совсем понятно, сбиваясь через каждое слово:

— А вот мог бы ты, ради любимого человека, на всё пойти? Знаешь, как у Достоевского, тварь или не тварь. Вот ты мою сестру видел? Знаешь, как она страдает. Тебе это сложно понять... Она до пяти лет была нормальной, как я, а потом с ней чего-то случилось. Это же не жизнь, а мучение сплошное. Вот мог бы ты её... это... таво... ради меня?

Ну думаю, пиздец, ёбанулась что ли? То есть не думаю, а так прямо и говорю, хотя до этого случая матом перед Машей не ругался:

— Ну вас всех на хуй с вашим Достоевским, я может и тварь, но убивать никого не стану.

Она повеселела и говорит:

— Ты совсем придурок, я не об этом тебя прошу, можешь её трахнуть?  — ну думаю, точно ебнулась, а она не унимается:  — Вот ты представь себе двадцатилетнюю девку, которая ни разу в жизни не трахалась, а ведь она такой же человек, она ведь всё чувствует, всё понимает. Женские причиндалы у всех одинаковые, я тебе как врач говорю. А на лицо можно полотенце набросить, чего ты как маленький? Нюрка каждый день себе яблоки туда засовывает, мать тока вынимать успевает. Вот представь себе.  — я представил Нюру, запихивающую в себя яблоки, и глупо засмеялся. Маша обиделась, ужасно разозлилась и выпалила:  — Ну и пошёл ты на хуй, скотина бесчеловечная, дрочи себе в своём сраном туалете, а меня забудь ваще!  — выпалила и ушла.

На третий день беспробудного дрочилова, я понял, что нахожусь в тяжелейшей зависимости от Машиного запаха, от её блядских глаз и пухлых губ, от её постоянных незлобных подъёбок. А самое страшное было то, что мой кулак был абсолютно не похож на её горячую, мокрую пизду...

Она загорала на раскладушке, я 

окликнул её и, сделав очень серьёзное лицо, тихо сказал:

— Идущий на смерть приветствует тебя,  — вспомнилось что-то из уроков истории.

Маша оценила шутку.

Во время быстрой ебли в её свинарнике, мы и разработали план действия. Это историческое событие должно было произойти в её доме, через пару дней, когда все уедут на свадьбу в соседнее село.

Я неплохо подготовился, ни разу не подрочив в то утро, и в нужное время перешагнул порог её дома.

Нюра лежала на большой (видимо родительской) кровати у стены, абсолютно голая, она улыбалась и пускала слюни. В воздухе стоял тошнотворный запах мочи. Маша села на кровать, достала мой хуй и принялась его сосать. Я закрывал глаза, стараясь не думать о пердящем неподалёку существе, но едва я пытался взобраться на Нюру, стояк пропадал. Через двадцать минут Машу осенило: «Давай сначала меня, а ей положим на лицо подушку». Так мы и сделали, минут через пять, когда я уже был готов кончить, я закрыл глаза, резко выскочил из Маши и на ощупь засадил её сестре. «Гыаыыгыгагыаыгы».  — глухо донеслось в ответ.

Я чувствовал себя пионером-героем в момент ахуической пытки раскалённым металлом, я скрипел зубами, я пытался представить что-нибудь прекрасное и не мог, но мужественно продолжал ебать. Неожиданно тело Нюры охватила дрожь, её заколбасило и она стала орать что-то нечленораздельное. Я испугался и открыл глаза, подушки не было, а на меня смотрело довольное мычащее лицо, с булькающими пузырями на губах и, небольшой соплёй, торчащей из ноздри. Меня вырвало. И вот тут это чудовище обдало меня мощной струёй мочи, а когда я попытался с неё слезть, она намертво схватила меня за плечи. Я никогда не подозревал, что дауны обладают такой физической силой, я просто не мог ничего сделать, хотя со второго класса занимался классической борьбой. Проссавшись, Нюра начала срать, а в сенях послышались какие-то звуки. Маша выбежала «быстренько посмотреть, кто там ещё припёрся». «Это пиздец»,  — подумал я и уебал лбом по ненавистному рылу, но это ничуть не ослабило её хватку, она вцепилась в меня ещё сильнее и заверещала, как резаная свинья, при этом продолжая срать.

В горницу не спеша вошли родители Нюры, её бабушка, дядя (местный участковый милиционер) и ещё какой-то хуй с балалайкой. Последней зашла Маша, с полностью безучастным лицом.

— Ох ты девочка моя ясноглазая, ох ты горе то какое!  — заверещала мать,  — Что же ты Сирёженька, ирод ты окаянный, чёж ты с девочкой то нашей сделал? Мы же к тебе как к родному!

«Ясноглазая девочка» с кровоточащей ссадиной на лице перестала плакать и уебала мне с локтя так, что я улетел с кровати.

— Преступное деяние налицо, паренёк, пиздец тебе, 117-ая, клянусь честью мундира, сучонок,  — подхватил дядя.  — А знаешь, чего на зоне делают с насильниками? Ууууу. Тут тебе и свидетели, и улики,  — он указал рукой на кучу говна, так, во всяком случае, мне показалось.

Председатель Павел Егорыч всё это время стоял с 

таким лицом, будто был готов в любую минуту оставить меня без яиц. Я посмотрел на Машу, и мне захотелось плакать,  — она улыбалась, нет, она не просто улыбалась, она уссывалась, но «про себя», и мы оба это понимали. Я схватил хозяйское одеяло и принялся стирать с себя дерьмо.

Неожиданно Егорыч протянул мне свою натруженную трактористскую ладонь и хрипло произнёс: «Добро пожаловать в нашу семью, Сергей! Решай конечно сам, тебе жить! Мы тебе всегда будем рады, парень ты вроде не плохой, руки — ноги на месте».

«Два дня у тебя, Серый, на раздумье... «— ехидно добавил участковый. Я выскочил из этого смердилища и побежал домой.

Дед Антон сидел на крыльце и курил: «Чё, внучок, хороша Маша, да не наша?! ». Старый хуй, у меня вся жизнь под откос, а он шуткует блядь. Мы зашли в избу, присели на скамью, и я рассказал ему всё от начала и до конца. Он внимательно слушал, пожёвывая губами, постоянно вставляя фразу «Иш оно как». «Чё заладил то? »

— Чего мне делать то теперь?  — трясло меня нипадецки.

Дед ухмыльнулся:

— Всяку тварь, на хуй пяль, бог увидит, хорошенькую пошлёт... О... Коров кажись гонят.  — встал, покряхтел и вышел из избы. Придурок старый. Заснул я только под утро, и, надо сказать, с нехорошими мыслями.

На следующий день, когда Нюра по традиции пришла к нам во двор, дед Антон достал с чердака двустволку, подошёл почти вплотную к моей наречённой невесте и выстрелил в её добродушное улыбающееся лицо. Перезарядив ружьё, он, тихо насвистывая, направился к дому председателя.

Прощённое воскресение.

Я стоял на балконе и смотрел на скользящие по стеклу капли дождя. На улице, словно тараканы, суетились маленькие человечки, пытающиеся скрыться от нахлынувшего на них ливня. Было немного грустно. Нудный звонок в дверь отвлёк меня от печальных мыслей.

На лестничной площадке стоял мокрый и хмурый Славик, держа в руках пакет с логотипом популярной сети супермаркетов. Сквозь полиэтилен отчётливо просвечивались силуэты двух поллитровок. Я посторонился, пропуская его внутрь.

— А твоя где?  — спросил он озираясь.

— К матери умотала,  — я неопределённо махнул рукой куда-то в сторону, проходя на кухню.

Зайдя вслед за мной, Славик поставил на стол две бутылки водки и пакетик сухариков со вкусом краба. В ответ я набрал из крана кружку воды, достал из холодильника плавленый сырок и вынул из шкафчика две рюмки. Пока я наливал водку, Славик долго задумчиво смотрел на свои вымазанные в мазуте ладони, он, когда не бухал, подрабатывал в автомастерской. После небольшой внутренней борьбы, он всё-таки подскочил в сторону ванной комнаты, чтоб их помыть.

— Мой тут,  — я указал на раковину, заваленную грязной посудой,  — в ванной смеситель поломался.

Потерев свои лапы о полотенце, и оставив на нём грязные разводы, будто им только что вытерли яйца несколько вышедших из забоя шахтёров, Славик как-то сник. Потом залпом выпил рюмку, покрутил в руках солонку в виде зайца с отбитым ухом, поднялся и выпалил на одном дыхании,

— Я 

твою Зинку выебал.

— В жопу?  — зачем-то спросил я.

— Нет... обыкновенно... в пизду,  — он немного стушевался,  — ну и в рот тоже... чуть-чуть,  — добавил он после небольшой паузы.

— А нахуя сознался?  — уточнил я, наполняя ещё по одной рюмке и машинально поглаживая свою голову, видимо в поисках рогов.

— Ну так прощённое воскресенье же. Положено. И ты простить тоже должен. Традиция такая,  — Славик стыдливо отвёл от меня взгляд.

— Чо в натуре?

— Ага.

Мы немного помолчали. На душе у меня было паскудно. С Славиком мы дружили со второго класса, и такого предательства от него я не ожидал. Ощущение было, как будто в тарелке с холодцом обнаружил чей-то длинный курчавый волос. Никогда бы не подумал, что измена близких людей может так больно ранить. Реально, даже плакать захотелось. Как в шесть лет, когда двоюродный брат Вовка Головин вместо конфеты подсунул мне завёрнутое в фантик говно.

— А пизду ты у неё лизал?  — поинтересовался я, чтоб как-то поддержать прервавшуюся беседу. Про очко у него спрашивать я почему-то постеснялся.

Славик неловко кивнул и отвернулся, пряча глаза.

— Понравилось?

— Ага.

— Мне тоже нравится,  — я ощутил какую-то духовную близость со Славиком. Всё-таки не каждый день общаешься с человеком, способным обсудить с тобой вкусовые качества пизды твоей супруги, это по-своему роднит,  — А ещё нравится, когда она мне палец в жопу засовывает... средний,  — увлечённо продолжил я, вспоминая самые яркие моменты нашей с Зинкой интимной жизни, но Славик как-то странно на меня посмотрел, и я, осёкшись, переменил тему,  — ... ну и что мы будем делать дальше?

Новоявленный герой-любовник, немного замявшись, выдавил,

— Зинка ко мне, наверное, уйдёт, ты же не обидишься?

Я согласился. Всё-таки прощённое воскресенье, хули. Хотя расставаться с Зинкой не хотелось. Мы с ней жили уже четыре месяца, и она охуенно солила огурцы и варила украинский борщ. К тому же я только недавно подарил ей на восьмое марта новую ситцевую ночнушку.

— Квартиру вам придётся разменять,  — Славик, с видом фашистского оккупанта в белорусской хате, по-хозяйски оглядел обстановку, потерев пальцами отклеившиеся на стене обои — но ты не переживай, первое время поживёшь у меня на даче, мы же кенты. Телек тебе оставим, холодильник тоже у меня есть, и до города не далеко, полчаса на велосипеде. Все нормально будет.

«Действительно. Глупо сейчас расстраиваться из-за такой хуйни».  — подумал я, стряхивая с майки остатки крошек от сухариков и запивая выпитую водку тёплой водой из кружки.

•  •  •

Труп Славика я притащил в ванную и бросил рядом с трупом Зинки, ещё с утра признавшейся, что отсосала своему начальнику на почте. Дождь на улице так и не прекращался, поливая всё вокруг. Взяв на балконе ножовку по металлу, я принялся методично разделывать тела, стараясь не повредить жёлтый от времени кафель. От процесса меня оторвал звонок телефона. Вытерев выпачканные в крови руки о трико, я глянул на экран и ответил,

— Здорово, Петрович.

Звонил мой бригадир,

— Здорово, Виталя, как дела?

— Нормально,  — я посмотрел на содержимое 

ванной, Зинкина левая нога была отпилена больше чем на половину,  — чо хотел-то? Тоже прощения попросить?

— Нахуя?  — Петрович немного растерялся и задумчиво засопел в трубку.

— Ну типа прощённое воскресенье, все дела... ,  — я в уме прикидывал, сколько мне понадобится мусорных пакетов.

— Да не пизди, прощённое воскресенье месяца полтора назад было, сегодня первое апреля, подъебывать всех надо. Я вон тёще в банку с кремом для рожи клея ПВА захуячил целый пузырёк,  — Петрович радостно захрюкал,  — ахуенная идея?

— Заебись,  — ответил я,  — обоссаться просто.

— Так, что ты смотри, Виталь, поосторожней там, чтоб никто не наебал, а то сам знаешь, шутников дохуя разных.  — продолжил, похрюкивая этот доморощенный Коклюшкин.

— Спасибо, Петрович, постараюсь. Меня хуй наебёшь.

Я выключил телефон, вновь взглянул на содержимое ванной, и взял в руки ножовку.