Переворот. Глава 1

ГЛАВА 1.

Первокурсники, милые и наивные. И такие горячие. Татьяна оглядела напряжённые лица в аудитории и решила, что хочет их всех. Глупые мысли. Разве не положено на работе думать только о работе?

С утра тело пронизывало нервное возбуждение. Озабоченность. Мысли упрямо сворачивали не туда. Обычно выходит совладать с собою, отвлечься, подавить. Но не сегодня. В первой половине дня её писка заявила, что голодна, самым безапелляционным тоном. Категорично. Настойчиво. Ненасытная тварь знает, что вечером свидание с Кириллом, и предвкушала. Провоцировала. Подталкивала. Заставляла грезить. Теперь мокнет, тварь. Течёт! Господи, это же вчерашние школьники! Юные, сильные, красивые... Но не дети. Уже не дети. Мужчинки. Разумеется ещё не все, много девственников. Интересно, кто из них?

Татьяна украдкой изучала подопечных. Оценивающе. Такие разные, и такие похожие. Есть совершенно великолепные экземпляры... Рост, плечи, чувственные губы, сияющие глаза. Они следят за ней. За каждым движением. Так и должно быть — внимательно слушать преподавателя. Только слышат ли? Куда глядят... Она знает. Её не проведёшь. Лишь двое или трое фиксируют внимание на доске. Большинство пялится на её сиськи. На фигуру, на талию, на ноги. На задницу, в конце концов! И не надо болтать про глазки, носик, щёчки и прочую чепуху. Нет, с лицом всё в порядке, если не красотка, то привлекательная женщина во всяком случае. Только юнцам это побоку. В глазки они будут заглядывать своим прыщавым Джульеттам, томно вздыхать, страдать и читать стихи из обязательного школьного курса. А в ней их интересует жопа! Ну, и всё остальное, что там рядом.

Давно не была с молодыми и знойными. Постоянно кавалеры старше. Значительно старше. Пришла пора обратить внимание... Ох, пора...

Ну, смотрите же, смотрите на меня, думала преподавательница, едва заметно прогибая спинку, чтобы подчеркнуть крутой изгиб задницы и выставить повыше грудь. Почувствовала, как на её беззвучный призыв откликнулись. Спину стало припекать сфокусировавшимися лучами жадных взоров. Чтобы предоставить им хорошую возможность рассмотреть ноги, она несколько раз прошлась вдоль доски, поправляя в разных углах написанное. Положила мелок на полку, нагнувшись чуть больше нужного. Самую малость. И немедленно развернулась к классу, обведя взором питомцев. Они поспешно уткнулись в тетради, некоторые отвели взгляд. Не все.

Его зовут Николай Струнов. Застенчивый веснушчатый мальчик. Худенький и длинный. Нескладный. Даже сквозь природный розоватый цвет лица выступила краска. Глаза широко открыты, губы подозрительно шевелятся. Не в первый раз она застаёт его в таком состоянии. Кажется, и на прошлом занятии он потерял контроль над собой, когда у неё случайно сбилась юбка на бёдрах. Он чуть на парту не лёг, увлечённо пытаясь заглянуть под подол. Забавный. Почему он шевелит губами? Воображает, что жуёт её соски? Или что-нибудь более аппетитное? «Да, да, я очень вкусная, — немедленно отозвалась писка, и пустила тоненькую струйку слюны между ног, вся в нетерпении. — Займись этим губошлёпом! Он пойдёт, как ослик на верёвочке... Спорим?»

Татьяна резко развернулась к доске, так, чтобы подол юбки взметнулся, на мгновенье приоткрывая крепкие бёдра, обтянутые золотистым шёлком колготок. Лучше бы чулки, но сегодня на ней босоножки на каблучке с открытой пяткой, а у этих колгот совершенно замечательный низ более тёмного тона, затуманивающий пальцы и след ноги. Уж ей ли не знать, как действуют эти детали на мужчин. Она не удержалась и бросила взгляд через плечо, у большинства юнцов рот приоткрылся, глазами они пожирали её розовые пяточки проглядывающие сквозь дымчатую паутинку ткани. Размер ноги у ней не маленький, тридцать восьмой, но Кирилл утверждает, что у неё самые великолепные ноги, которые он когда-либо видел — слегка полноватые и сильные, как он любит. И ей нравится обвивать своими ногами его шею, пока он обсасывает её расщелину.

А сейчас очень хотелось, чтобы на месте Кирилла оказался один из этих пацанов. Чертовски хотелось. И, чем настойчивее она прогоняла похотливые образы, пытаясь сосредоточиться на уроке, тем настойчивее они овладевали ей. Вдруг представилось, как рыжий Струнов толкает свой конопатый нос в её киску, и жадно втягивает запах, при этом торопливо сглатывая слюну. Она любит, когда мужчины жадно сосут её соки. Чудесная картинка — мокрый и блестящий от женских выделений рот самца.

Татьяне всегда нравилось дразнить представителей сильного пола. Да, чувство заполняющего мясистого стержня прекрасно, но подготовка гораздо увлекательнее, а зачастую и приятнее. Так легко сводить их с ума, превращать суровых гордецов в бездумную секс-машину. Заводит похоть в глазах, когда они жадно разглядывают её тело. Безумно весело наблюдать, что при этом делается с их «достоинством», во всех смыслах. Какие они «сильные» на самом деле.

Если всё-таки соблазнить одного из этих мальчиков? Она, конечно, не позволит ему кончать в себя. Она будет держать его за яйца, чтобы чувствовать, как он подходит к кульминации. И в решающий миг, когда он победно отклячит задницу для решающего удара, она ловко выскользнет. Прежде, чем он сообразит, что произошло. Но остановиться не сможет. Какое жалобное и несчастное выражение на их лицах в этот момент. Она представила: обескуражено смотрит на свой красный мокрый член, оставшийся без горячего и нежного влагалища, который подёргивается и тужится изо всех сил, умоляя сделать для него хоть что-нибудь. Тогда она снизойдёт. Сделает. Поощрительно похлопает снизу по волосатому яйцекладу и несколько раз быстро взведёт затвор. И он выстрелит. И начнёт плескать на неё слизистые струи, закатывая глаза от счастья. Прекрасное шоу, когда самец мечет сперму, и прекрасное чувство руководить его мощными сокращениями.

Кирилл пытался сопротивляться её дрессуре. Но, они так слабы. Привык. Пристрастился. Полюбил это упражнение. Она раз за разом доводит его до кипения, затем пережимает яйца у корня, вынимает дымящийся орган, но не шевелится, не даёт подступившему оргазму разразиться. Убедившись, что семяизвержение отступило, снова запускает звенящий от напряжения член в свою сочащуюся пещерку, обманчиво посулив возможность достигнуть финиша. Но, нет, и во второй раз он останется ни с чем. И только на третий или четвёртый заход, когда Кирилл начнёт буквально скулить, умоляя «дозволить ему»... она освобождает мошонку. И вознаграждение — неповторимое зрелище кипящего гейзера, извергающего во все стороны пенистые струи семени. А бедный мужчинка, содрогаясь от мышечных спазмов, готов рыдать от счастья и благодарности в этот момент.

Это последний урок на сегодня. Можно отправляться домой. Студенты весело машут на прощанье, пока она забирается в свою малолитражку.

Дома Татьяна собиралась принять душ и приодеться. Перспектива приятного вечера вдохновляет. Она разделась до нижнего белья, чтобы чувствовать себя комфортно. По привычке взглянула на дом через дорогу, чтобы удостовериться, не шпионит ли за ней лысый чудак с биноклем. И была разочарована, не заметив никаких признаков старого извращенца. Сегодня такой день, когда она могла его кое-чем порадовать. Ну, и ладно, — сам виноват. То торчит сутками, стёклышками из-за шторы поблёскивает, а то нет его... В конце концов можно вообразить, что он всё-таки там. Это греет.

Напевая про себя, она расстегнула бюстгальтер и бросила его на стул. Подошла к зеркалу и взвесила сиськи в руках. «Ах, Танечка, я люблю твои сиси! Они идеально круглые и упругие, а твёрдые соски бесподобны!» Кирилл сходит с ума по ним. Она потрогала соски, пока они не набухли и не превратились в крепкие нахальные бутончики. Она всё ещё была в колготах и на каблуках. Татьяна повернулась боком и сильно выгнулась, проделав до конца упражнение, которое лишь обозначила в классе. Линия попы и бёдер выглядела просто замечательно,...

Помнится, перед выходом на пенсию лютовал прежний ректор. Не хотелось человеку в отставку, грядки копать. Готов был всех штрафовать и увольнять. И случись, что она подвернулась на опоздании. В своём кабинете он обрушил на неё громы и молнии. Между тем, стареющий и озлобленный на весь белый свет Фёдор Григорьевич имел всё ещё респектабельный вид. Аккуратный, и совсем не замшелый. И она решилась. Что ей терять? В кабинете они были одни. Она сказала, что опоздала из-за нервного срыва.

— Какой ещё срыв, что вы несёте?

— Неловко напоминать, но для женщины личная жизнь очень важна. Сексуальная неудовлетворённость ведёт к истерикам, депрессиям и расстройству психики. Вы же не хотите, чтобы я свои проблемы вымещала на студентах?

— Я, что, любовников вам должен подыскивать?! — возмущённо задохнулся ректор. — Совсем бабы ополоумели...

— У меня есть друг, но он в отъезде...

— Найдите, чёрт побери, другого! Впрочем, ваша судьба и ваши проблемы меня больше не касаются! И ВУЗа тоже.

— Понимаете, я из тех женщин, которые получают оргазм только от ласки интимных зон языком и губами. Такого мужчину сложно найти... понимаете?

Ректор замер на мгновенье, на его лбу выступила испарина, и он нерешительно заглянул в её глаза — кажется, начинал понимать... Она же, скромно потупив взор, только что ножкой не шаркнула от стеснения.

— Ну, почему же... — Фёдор Григорьевич густо покраснел, а очки его мгновенно запотели. Боевой запал испарился, а во взволнованном голосе прорезались отческие нотки: — Любой нормальный мужчина может... и должен, так сказать, оказать честь даме, не понимаю, что в этом сложного.

Она сделала к нему несколько шагов, остановилась, почти касаясь кончиками грудей лацканов его пиджака, и жалобно прошептала:

— С ночи клитор напряжён, внутри всё горит и плавится, ноги дрожат, ничего не могу с собой поделать, а мне сейчас вести практические занятия. Не представляю, как в таком состоянии...

— Ну, что вы, голубушка, право, неужто мы замену не найдём раз такое дело... Чай, не звери... — он метнулся к двери и крикнул секретарше: «Вера Ивановна, организуйте замену в восемнадцатую группу!» Воровато огляделся, и быстро замкнул кабинет на ключ.

Татьяна уже стащила колготы и трусики до колен и сидела голой попой на необъятном ректорском столе.

— Вы не поможете мне...

— Разумеется, разумеется, моя дорогая, — с трясущимися руками солидный мужчина опустился на колени и самым трогательным образом освободил её ноги от обуви и одежды. После чего, кряхтя, втиснулся в своё царственное кресло, не выпуская из потных ладоней женские ступни.

— Начните с пальчиков, пожалуйста, — проворковала Татьяна, и откинулась навзничь с невидимой ему улыбкой на губах.

— Непременно, непременно с них, деточка, они такие вкусненькие, — шлёпал лоснящимися губами седовласый профессор, глотая слюни, и вперив горящий взгляд в развернутую перед ним женскую промежность.

Татьяна, мгновенно возбудившись от собственной наглости и податливости грозного руководителя, несколько раз демонстративно сжала и расслабила мышцы входа во влагалище. Она знала, что вздрагивание срамных губ, и неизбежный выплеск соков изнутри производят на самцов убийственное впечатление. Ректор хрюкнул, закрыл в изнеможении глаза, и припал мокрыми губами к вспотевшим подушечкам пальцев на её ногах. Репрессии для Татьяны были отменены навечно.

Когда она наконец попала в душ, то согнулась и стала играть со своей киской, воспоминания пробудили потребность сбросить напряжение. Она почесала большие срамные губы, вывела наружу и расправила лепестки малых. Затем нырнула двумя пальцами во влагалище, выудила приличную порцию влаги и размазала по всей длине зёва, от промежности до лобка. Поиграв с уретрой, она с облегчением помочилась, после чего расположила указательный и средний пальцы вилкой сверху вокруг набрякшего клитора. Её довольно крупный стебелёк, истомившийся за день, сладко потягивался на своих мускулистых ножках, прося ласки. Ей нравилось это ощущение прилившей крови к половым органам, отчего они казались более мясистыми и сочными. Но нет, решила она. Надо сдержаться. Дождаться мужчины. От воздержания оргазм станет особенно ярким.

Когда к семи приехал Кирилл, он расцеловал её в щёки, и, сияя, заявил, что она выглядит сексуально.

— Ты прекрасна. Это новое платье, не так ли?

— Не трепись, я надевала его десятки раз.

— Ну, оно выглядит новым. На тебе всё смотрится замечательно.

Он подлизывается. Всегда так, когда сильно хочет её. Она видела, как зажглись похотливые огоньки в его глазах. Он наполнялся звериной страстью глядя на неё, и Татьяна любила его за это. Не так, чтобы прям совсем любила, но всё-таки.

Пошли ужинать. На каблуках Татьяна казалась очень высокой, и в ресторане посетители обращали внимание на их пару. Она улыбнулась про себя, исподтишка оценивая глазами особей мужского пола, которые по её мнению готовы были облизать её немедленно, если бы не Кирилл. Получалось, что почти все.

Официант подал напитки и еду. Ей хотелось дурачиться, и она начала дразнить Кирилла. Он легко поддаётся на провокации. На сей раз она доставала его разговором о своих сиськах, не забывая постоянно поправлять и дотрагиваться до них, что вызывало интерес окружающих и беспокойство любовника. На её вопросы, он неизменно восхвалял и формы, и объёмы, и белизну кожи её грудей в самых цветастых выражениях. Она спросила, помнит ли он, когда она впервые разрешила ему кончить на сиськи, и какие были ощущения, когда он уздечкой члена тёрся о возбуждённые соски. Просила рассказать подробно, якобы это очень важно для неё. Кирилл от такой беседы быстро достиг нужной кондиции. Предстояло развлечение, которое она задумала ещё в душевой.

После ужина — кино. Места взяли с краю, у бокового прохода. В темноте зала она тихонько спросила, сохраняет ли твёрдость её «петушок», будто не могла протянуть руку и проверить сама. Ей было известно, как отреагирует Кирилл. Он всегда бесился, когда она называла мужской половой орган подобным образом. «Это не петушок, не шланг, не хвост и не что-либо другое! Это хуй, понимаешь, хуй! Никто не виноват, что самое простое, правильное и естественное слово, обозначающее сей орган, в угоду ханжам и недоумкам назначено нецензурным. При этом все его знают, все употребляют и употреблять будут. Запретами можно что-то изменить? Нет. Пусть предложат другое слово. Какое? Чем оно будет лучше имеющегося? Предмет то тот же самый, от изменения слова понятие другим не станет. Придётся запрещать и это новое слово. От скудоумия...»

— Тсс, на нас смотрят, — шикнула она на него, прерывая гневную проповедь. И тихо прошептала:

— Лучше скажи ещё раз «хуй». Мне нравится, как это звучит.

Он насупился, пытаясь следить за происходящим на экране. Но Татьяна не отступалась. Она положила ладонь на выпуклый бугор его брюк и тихонько попросила погладить ей бёдра. Против этого он устоять не мог. Вскоре юбка была задрана до пояса, а его рука гуляла по нейлону колготок между ляжками. А под её рукой бугор в штанах дорос до размера горы. Рядом с Татьяной место занимала молодая женщина, которая давно и завистливо наблюдала за манипуляциями их рук. Но Кирилл, по вискам которого скатывались капельки пота, ничего не замечал вокруг. Татьяна скосила глаза, встретилась с жадным взглядом соседки, и понимающе смежила веки.

— Кир, у тебя есть платок?

— Да, конечно.

— Ты рехнулась! Здесь? — зашептал он сердито, но в голосе не было убеждённости.

— Ты меня любишь? Сделай это для меня. В платок. Ничего не запачкаем. Мне казалось, что тебе нравится это делать, когда я смотрю, — она не стала уточнять, что собиралась устроить шоу не только для себя. Соседка рядом едва заметно шевельнулась, но расшифровывать её знаки Татьяне было не досуг — Кирилл начал потихоньку расстёгивать молнию.

— Но ты дашь мне сегодня, не увильнёшь, как всегда? Хотя бы в награду, что выполняю твои прихоти, — заскулил он ей в ухо.

— Доставай, не торгуйся, — поторопила Татьяна.

На свет, вернее в полумрак кинозала, выскочил прекрасный, наполненный кровью орган, не менее семнадцати сантиметров длиной и соответствующего объёма, увенчанный маслянистой головкой. Татьяна почувствовала, как соседка слева осторожно положила ладонь на её руку и благодарно пожала пальцы.

— Вытащи яйца, разложи их на брюках.

Во мраке кинотеатра, бордовые от прилива крови половые органы мужчины отлично смотрелись на светлой ткани. Пальцы посторонней женщины погладили и сильнее сжали руку Татьяны. По зрительному залу отчётливо пополз запах возбуждённого самца, на экране демонстрировалась постельная сцена. Женщины, наделённые более чутким обонянием, чем мужчины, безошибочно распознали аромат, и непроизвольно заёрзали на своих местах, нервно поглядывая по сторонам. Эта волна движения, прокатившаяся по рядам, замаскировала энергичные толчки кулака Кирилла, которым он крепко обхватил пенис. В сполохах света, идущего с экрана, было видно, как мясистый пельмень головки деформируется, когда Кирилл его поддевал возвратно-поступательными движениями. Из узкого разреза сочились прозрачные капли и стекали ему на кулак, поблёскивая в темноте. На своей шее Татьяна чувствовала учащённое дыхание незнакомки.

— Быстрее! — скомандовала Татьяна, заметив, что зрители в окружении беспокойно завертели головами. — Не смей накрывать головку платком, мне должно быть всё видно. Лови на лету, — хихикнула она. — Давай, мой хороший! Поддай! — краем глаза Татьяна увидела, как прильнувшая к её плечу женщина облизнулась.

Кирилл выпучив глаза, бешено дрочил вспененный орган, и совсем потерял связь с действительностью. Из его горла вырвался сдавленный хрип.

— Сейчас! Замри! — ликующе прокричала шёпотом Татьяна.

Даже во тьме было видно, как напряглись у него жилы на шее. Он резко подал таз вперёд и вверх, по его телу пробежал мышечный спазм. Из узкого разреза выстрелила первая, самая мощная струя. Ещё одно содрогание — второе извержение! Третий фонтанчик. Четвёртый уже слабее. На пятом сокращении лениво выплеснулась и повисла на пальцах последняя жирная клякса. Он умудрился поймать все струи в платок, быстро отёр им фиолетовый набалдашник.

Татьяна восхищённо задержала дыхание, любуясь шоу в исполнении своего любовника. Горделиво подмигнула обмякшей соседке. Та отцепилась от её руки, оставив следы от ногтей. Запах спермы ворвался в ноздри, кружа голову.

— Молодец, Кир, спасибо, — похвалила она.

Но у кого-то сзади было иное мнение:

— Совсем охренели! — раздался густой бас догадливого зрителя. Ему вторили женские голоса. Вряд ли все из понимали, из-за чего шум-гам, но неладное почуяли многие.

Завидуют, усмехнулась Татьяна. Впопыхах, затолкав непокорный орган в штаны, и потянув хихикающую подружку за руку, Кирилл, пригнувшись, как под обстрелом, кинулся к выходу. Татьяна ловко вытянула из его кулака платок со спермой и бросила его на опустевшее сиденье. Женская рука из темноты живо подхватила эту мокрую вещицу...

Словно нашкодившие подростки они выскочили на улицу, и переломились в припадке дурацкого смеха.

— Ну, что, ко мне? — спросил Кирилл, кое-как отдышавшись и утирая слёзы из уголков глаз. Она кивнула.

В такси она взяла его руку, поднесла к лицу, и, закрыв глаза, втянула запах, оставшийся на его пальцах. Он попытался что-то предпринять, но она отрицательно помотала головой. Так и просидела всю дорогу, уткнувшись носом в его ладонь.

— Выпьешь что-нибудь? — спросил Кир, когда они поднялись в квартиру.

— Нет, мне достаточно. Завтра на работу, — ответила она, усаживаясь в его любимое кресло.

— А я выпью, — упрямо заявил он, и нацедил себе полстакана виски.

Она пожала плечами, посмотрела вскользь на настенные часы, и одним движением задрала юбку до пояса. Кир делал частые мелкие глотки из стакана, наблюдая за ней голодными глазами. Трусиков под колготками у Татьяны не было. Она неторопливо расстегнула пуговицы сверху и аккуратно вынула наружу свои великолепные сиськи. Напряжённые соски, венчавшие тёмно-коричневые ореолы, спелыми вишенками нацелились на Кирилла. Тот осушил остатки пойла разом и, не спуская глаз, плеснул из бутылки ещё. Взор мужчины метался от белоснежных холмов женской груди к промежности, где через капрон телесного цвета заманчиво просвечивался пухлый лобок, покрытый короткими светлыми кучеряшками. Там, где кончалась пушистая поросль начинался глубокий разрез, разделяющий пухлые валики срамных губ. Понимая, что ему хочется видеть больше, Татьяна забросила сначала одну ногу на подлокотник кресла, затем, улыбнувшись, и другую. Теперь ему было видно почти всё. Разъехавшиеся половинки приоткрыли сочный зёв и оттуда вылезла тёмная бахрома малых губок, которые венчал бугорок напряжённого клитора. Капрон колгот натянулся и сплющил эти аппетитные детали. Особенно приятные ощущения ей доставило давление на чувственную кнопочку, давно требующую ласки. Она прикусила нижнюю губу, чтобы не застонать от нарастающей похоти, и бессовестно поёрзала тазом, вызывая трение сикеля о капрон. Проделывать такие штучки на глазах у мужчины было её любимым занятием.

Зрачки Кирилла расширились и прикипели к алой трещине, гипнотически манящей и обещающей блаженство. Он видел, как возбуждена его любовница, по расширяющемуся пятну влаги на колготках. Эти откровенные почёсывания клитора о мокрый капрон туманили Кириллу голову, эта сучка знала, как на него воздействовать. Его собственный орган давно набрал силу после приключения в кинотеатре и готов был к работе. Яйца в мошонке отяжелели, сообщая, что внутри заваривается новая порция спермы. Как же ему хотелось засадить свой стержень в эту сочную гузку до самого корня, чтобы впечатать шары прямо между пышных полушарий. А потом двигаться, двигаться, двигаться, шлёпая кожистым огузком по коричневому глазу, взбивать семя, пока не взорвётся фонтаном, и не зальёт через край горячую, но нежную пещеру. У этой сучки такая узкая и упругая пизда...

— Раздевайся скорее, — хрипло проговорила Татьяна, возбуждение на лице мужчины действовало на неё, как стимулятор собственной чувственности. — Я хочу увидеть ЕГО! И дай мне ножницы.

Он отставил стакан, не глядя выдвинул ящик стола и нервно пошарил там рукой.

— Что ты возишься, скорее!

Кирилл наконец нашёл. Бросился перед ней на колени, протягивая никелированные ножницы. Она схватила их, аккуратно подцепила острым лезвием прозрачную ткань колгот, и в несколько движений вспорола намокший капрон почти до пояса. Наружу вырвалась красная мокрая печёнка половых органов, распространяя острый аромат изнывающей от похоти самки. Кирилл зарычал и сунулся в прореху с широко открытым ртом, одновременно срывая пуговицы со своей рубашки.

— Да, да! — заскулила Татьяна. — Лижи, соси, пей из меня!

Ему не нужны понукания, он всосал ртом сочащуюся плоть и губами выжимал нектар из мякоти этого плода, солоноватый пряный сок. С каждым глотком жажда его только возрастала. Он зарывался носом в горячее упругое желе и, высунув максимально язык, острым кончиком обегал вход во влагалище и дальше, насколько доставал, провоцируя женщину выдавать больше влаги. Ещё и ещё.

Подобное происходило не впервые, и Татьяна знала, что надо делать. Удостоверившись, что Кирилл освободился от одежды, не отрываясь от лакомства, она опустила одну ногу и нащупала пылающий жаром отросток. Пальчиками она осторожно погладила яблоко головки — здесь приходилось осторожничать, для тонкой и чувствительной кожицы средоточия мужского сладострастия капрон был слишком сильным воздействием. Задержалась на секунду на самой вершине тупого конуса, увенчанного разрезом выходного отверстия, слегка надавила подушечкой большого пальца на щёчки залупы, — чертовски увлекательно, прикрыв глаза, ногой на ощупь возбуждать его там — дождалась неизбежной гуттации с подёргиванием члена. Теперь можно тихонько размазать эту тягучую эмульсию по поверхности упругой шляпки грибка. Со смазкой нога в капроне скользит легко, и чем дольше она его гладила, тем обильнее сочилась эмульсия из канала. Кирилл стонал от избытка чувств, нетерпеливо двигал тазом, прижимаясь горячей и упругой шишкой к её ноге. У Татьяны уже вся подошва стала сырой, от пальцев до пятки. «Колготы на выброс, да и чёрт с ними, всё равно порваны, — решила она. — Однако пора подбодрить Кирюху!»

Она оторвала ногу от прекрасного полового органа любовника и снова задрала вверх, ещё выше, чем прежде. Так же подняла и вторую ногу, теперь её колени располагались по бокам от сисек, она была раскрыта перед Кириллом максимально. Поддерживая руками свои ноги под коленями, она поёрзала тазом, сместив задницу на самый край кресла, и теперь опора была только под копчиком. Кирилл приподнял голову и заглянул ей в глаза. Ну, и забавно же выглядело его лицо, мокрое и блестящее от её выделений до самых бровей. На щеках и подбородке блестели жирные капли, и он машинально облизывался. Татьяна недвусмысленно пошевелила задом. Он прикинулся, что не понимает, сделал попытку выпрямиться, намереваясь воткнуть свой истомившийся штык в её пещерку. Но у ней были другие планы.

— Нет, Кир, позже! Потом.

— Опять потом... — в его голосе было настоящее отчаяние.

— Я уже на подходе, — быстро проговорила она. — Ты знаешь, как я люблю кончать. Не разочаровывай свою девочку...

— Я хочу трахать тебя! Мы не трахались уже неделю, — выкрикнул он обиженно.

— Будет, всё будет, мой хороший. Поработай ещё своим язычком, а потом твоя девочка сделает тебе приятно, — она не стала уточнять, когда это потом, и как именно приятно.

Он разочарованно вздохнул, но перед ним во всей красе была призывно развёрстана женская сущность.

— Лизать?

— Да, да! Лизать, целовать, ласкать, сосать. Я кончу от твоего языка и губ.

Чтобы не дать ему опомниться, она опустила руки вниз и, пальцами обхватив полушария ягодиц, сильно развела их в стороны. На столько насколько могла. Его глаза расширились. Он вопросительно посмотрел на неё:

— Там? — голос его сорвался.

— Там, — сказала она твёрдо и требовательно приподняла таз ещё выше. — Сначала нежный поцелуй.

Татьяна знала, что он не сможет воспротивиться, и окажет ей самую интимную ласку. Пару секунд он колебался, но она была уверена, что это только притворство. Наконец Кирилл наклонился и своими мягкими губами трогательно приложился к сморщенному коричневому пятнышку. У ней вырвался непроизвольный sexytales всхлип. Счастливая, она закрыла глаза и запрокинула голову, всецело отдаваясь новым острым ощущениям.

— Давай, давай, мой хороший, теперь языком внутрь, глубже, на сколько сможешь!

Он старался. Он вошёл в раж, дико возбудившись от её извращённого удовольствия. И она знала об этом. Его язык кружил и слюнявил лощину между двумя вздрагивающими холмами, он намочил там всерьёз, так, что Татьяна практически не ощущала трения. Кончиком, он игриво пробегался по лучикам коричневой звёздочки, тогда она расслабляла проход и призывно приоткрывала его. Горячий, гибкий язык мужчины прорывался в прямую кишку на несколько сантиметров, своими энергичными щекочущими движениями даря ей острое наслаждение. Осознание того, где ласкает самец усиливало удовольствие многократно. Она обхватила увесистые чаши груди руками снизу и сжала их. Начала играть с сосками, теребя их пальцами и пощипывая.

— Теперь снизу вверх до конца! — выкрикнула она. Давай, жополиз! Тщательнее, пёсик!

Кирилл начинал от сфинктера, несколько раз погружая в него кончик, затем, сделав язык широкой лопатой, вёл его медленно вверх по промежности, захватывал льющиеся соки из влагалища, проезжал по уретре и, наконец, поддевал крепкий бутон клитора. В этот момент тело Татьяны пронизывал электрический разряд. Она вздрагивала и стонала, а он начинал снова снизу. Океан распутства угрожающе плескался внутри, предвещая шторм. Мужчина что-то почувствовал и увеличил темп, у Татьяны помутился рассудок. Осталась только похоть, подчинившая всю женскую сущность. Он попал в резонанс, и с каждым движением языка по скользкому разрезу её безумство нарастало. Больше не в силах сдерживаться, она опустила одну руку вниз, и пальцами, в несколько отработанных движений, взорвала свой мозг. Сильнейший оргазм сотряс тело, вымывая прочь окружающую действительность, её подхватила неведомая сила, взметнула ввысь, швырнула в преисподнюю. Она билась, кричала, схватив затылок приятеля и вдавив в себя с неистовой силой его лицо, бессвязно ругалась, как пьяный матрос. Опустила ноги, и обвила ляжками голову самца, не давая ему дышать. Пусть ест её сейчас! Только её соки, только её естество!

Если бы оргазм продлился чуть дольше, она несомненно задушила любовника. Как только мышцы тела, сплясав чёртову джигу расслабились, и она выпала из бытия, Кирилл отвалился в сторону. Как сом на берегу, он пыхтел, широко раскрывая рот и хватая воздух.

Татьяне хотелось свернуться клубочком и не двигаться, замкнувшись в нирване. Но она знала, что ничего не выйдет. Мужчина начнёт требовать своё, а ей не хотелось его внутрь. Она не задавалась вопросом почему, просто не хотела и всё. Необходимо было что-то предпринять, и немедленно, пока он навзничь растянулся на ковре. Сделав усилие над собой, она легко вскочила на ноги, и изобразила свою самую лукавую улыбку.

— Отлично, чёрт побери! — воскликнул он, глядя на неё снизу. Его взгляд блуждал между сиськами и разрезом в колготах под юбкой. — Сейчас я тебя продеру по-настоящему! Готовься, сучка! — он намеревался подняться.

Она быстро поставила ногу ему на грудь, предотвращая нежелательный сценарий, и стала пристально смотреть ему в глаза.

— Что, что такое?! Ты опять не хочешь?!

— О, нет, я хочу, я очень тебя хочу, горячий жеребец! У меня крышу сносит, когда я думаю о том, сколько ты спустишь в меня. Моё влагалище сжимается в предвкушении... — она говорила нараспев, медленно водя ногой по соскам его груди. — Но дай мне чуть времени отдохнуть, дорогой, и расслабься сам, ты так славно поработал... Всего несколько минуток, чтобы я набралась сил. Ты же хочешь, чтобы я спустила вместе с тобой ещё разок?

Нога Татьяны блуждала по его телу, мягко надавливая на чувствительные точки, иногда она шутливо пыталась пальцами защемить то там, то здесь кучерявые волосики, но в колготках это получалось плохо. Между тем Кирилл явно начал «подходить», его дыхание вновь участилось и стало тяжёлым. Красноречиво вёл себя и детородный орган, подёргиваясь и истекая смазкой. Глаза мужчины теперь неотступно следили за её ногой. Какой же он смешной, когда нога подбиралась ближе к шее — зрачки собирались в пучок около носа. Татьяна присела на край кресла, он следил за ней, весь красный и потный от натуги.

— Сейчас ты меня трахнешь, да? — спросила она.

— Да! — подхватился он, но замер, потому что сводом стопы она аккуратно придавила горячую жилистую сосиску, стремившуюся к его пупку. — Ах, что ты делаешь!

— А что я делаю? — спросила она елейным голосом, и потёрла подушечкой большого пальца уздечку, разделяющую надутые щёчки — он застонал, и шумно сглотнул. — Мне казалось, что мужчинам нравится, когда ласкают их гениталии ножками, разве нет? Не знаю в чём тут дело, — задумчиво продолжила она, — но почему-то мягкие тёплые женские ступни хорошо воздействуют на ваши возбуждённые члены. Говорят, от этого обильно и сильно кончают. Ты хочешь сильно кончить, Кир?

— Даа... Но...

— Но, что, Кир?! Разве не приятно, когда я вот так массирую твои яйца? — она переместила мысок и катала под пальцами крепкие орешки в волосатом подсумке. От этого мужской орган судорожно задёргался, казалось, что слива головки хочет ещё вырасти, сверх возможного предела. Мочеиспускательное отверстие на конце расширилось, стремясь вывернуться наизнанку, и из него торопливыми каплями выделился прозрачный клейкий сок, сообщая, что самец вот-вот взорвётся.

— Су-у-ука, я хочу тебя ебать, — заскрежетал зубами Кирилл.

— Конечно, ты хочешь меня ебать, я это знаю, — ласково согласилась Татьяна. — Я тоже этого хочу. Но ещё больше тебе хочется кончить. Прямо сейчас. Ай-ай-ай, как стыдно, взрослый мужчина сейчас хочет спустить прямо на пальчикив колготочках! Фу-у-у, какой позор!!!

— Заткнись, тварь! Я тебя ненавижу! Я сейчас встану и отъебу тебя до смерти! — зарычал Кир. — О-о-О, сука! Я не могуууу... — заныл он в конце своей вспышки ярости.

И она отлично понимала, что он действительно не может. Сперма уже рвалась наружу. Как и все самцы в этот момент он становится неадекватным, и готов на всё лишь бы облегчиться, исторгнуть из себя эту буйную субстанцию. Сейчас у него чешется всё тело, но больше всего зудят семенные каналы, атакуя мозг, и усмирить эту пытку может только семяизвержение. Татьяна начала тихонько катать и тереть жилистую колбаску по его животу. Свод арки между пяткой и подушечками пальцев превратился в импровизированную скалку, которой она раскатывала живое тесто. Иногда она ныряла в промежность и легонько поддавала подъемом ноги его яйца, поторапливая фабрику семени. Увидев, как напряглись жилы на его шее и перекосилось лицо, она поняла, что пора идти в решительное наступление. Не церемонясь, она стала резкими движениями гладить член по всей длине, от мошонки до головки. Она понимала, что ему было немножко больно, когда капрон, хоть и скользкий от выделений, проезжал по чувствительной головке, но и одновременно невыносимо приятно. Он мотал головой, глаза безумно блуждали, в уголках рта появилась слюна. Он полностью перестал себя контролировать и отдался сладострастным ощущениям.

— У-у, бля, как классно! Убью, тварь, опять наколола! Ах-ай-ай, ещё, ещё, Танечка, ещё, милая! — бессвязно бормотал он, и все мышцы его тела послушно сокращались в такт движений её ноги.

— Фи-и, какой извращенец! Тебе не стыдно, мужчина?! Дрочил, как мальчишка в кино. А потом? Высосал влагалище, вылизал женщине всю жопу, а сейчас собираешься кончить от её ноги, — она жестоко подначивала его, зная, что это самая правильная линия поведения. Каждое развратное, грязное слово, будили в его воспалённом мозгу образы, стимулирующие оргиастические сокращения. Чем больше унижать его сейчас, тем сильнее настанет разрядка. Этого она и добивалась, чтоб отдал все силы и не приставал к ней с соитием. — Тебе мало, извращенец? Хочешь больше?!

Кирилл сумасшедшими глазами посмотрел на неё и содрогнулся. Под её пяткой прокатился мышечный валик. Сейчас он начнёт спускать, поняла Татьяна. Не долго думая, она оторвала от пола левую ногу, на которую опиралась всё это время, и поместила на его губы, повелительно пошевелив пальцами.

— Давай, целуй, соси, облизывай, гадёныш. Кончай. Я жду! Показывай свой фонтанчик! Быстро, грязнуля!

Кирилл захрипел и выстрелил тугой струёй. Вязкая субстанция пролетела вдоль распластанного тела и жирным шлепком приземлилась на его подбородок. Татьяна захихикала и размазала спущёнку по его лицу. Животное скрутила вторая судорога, и снова густой выброс, на сей раз ему на грудь. Татьяна наслаждалась представлением. Под одной её ногой дёргался и изливался в агонии пенис, а другую, мокрую, рыча и стеная, облизывал и тёрся носом потерявший человеческий облик самец. В эту секунду он напоминал барбоса истосковавшегося по хозяйке. Видели бы сейчас его подчинённые! А семяизвержение не прекращалось, за семь или восемь мощных сокращений любовничек наделал лужицы на всём животе, и мучнистые блестящие капли покрыли его рыжую шёрстку, как утренняя роса траву.

Грязное шоу, которое она устроила, вызывало в Татьяне одновременно брезгливость, маниакальное любопытство и возбуждение. То, что она проделывала с Кириллом, было, разумеется, нечестно, но удержаться от соблазна было невозможно. Позже, во время оргий мастурбации, эти сцены вспыхивали в её голове, как яркие слайды, снова и снова приводя к оргазму. Конечно, сильный крупный хуй внутри — это здорово, но почему-то в отношении Кирилла она стала уклоняться от традиционного секса, хотя размер и формы его достоинства вполне соответствовали самым взыскательным требованиям. Последнее время её больше занимали молодые члены, принадлежавшие неопытным и пылким юнцам. Видимо роль педагога так глубоко въелась в характер, что даже в сексуальной сфере она непроизвольно стремилась обучать, наставлять и... доминировать. Какое же воспитание без некоторого насилия над обучаемым?

Её мысли прервала резкая пронизывающая боль. Придурок, то ли увлекшись, то ли из мести, сильно сдавил зубами её ногу. Казалось ещё секунда, тонкие косточки хрустнут, и этот урод откусит ей пальцы нахрен! Она затравленно вскрикнула, в уголках глаз набежали слёзы. Татьяна не могла поверить — он кусает её, по-настоящему стремиться причинить ей увечье. Всё произошло мгновенно. Рефлекторно, она изо всех сил дёрнула ногу на себя, за неё сработали инстинкты самосохранения. Ей помогло, что нога была в колготках, а капрон напитавшийся слюной и спермой стал очень скользким. Раздирая колготы, ей удалось высвободить пальцы из пасти озверевшего самца. Он завопил страшным голосом, схватился за рот, и живо перевернулся на живот. До неё дошло, что случилось, только когда она увидела кровь из его рта быстро капающую на ковёр. Рядом белел какой-то камушек. Господи, она вырвала ему зуб! Проклятье, теперь он в бешенстве. Она в опасности! Секунда-две, он вскочит на ноги и тогда... Бог знает, что он с ней сделает. Он и так злой, что без траха остался. Изувечит!

На площадке второго этажа она круто затормозила около мусоропровода, нужно было избавиться от жутких колгот, лохмотьями болтавшихся вокруг её ног, и обуться. Тревожно оглядываясь, Татьяна начала стягивать с себя негодную амуницию. Как назло хлопнула дверь. Она вздёрнула голову — пожилая тётка с пакетом мусора. Несколько секунд женщины смотрели друг на друга, потом старшая, которая мигом вычислила ситуацию, усмехнулась и сказала:

— Не выбрасывай, дай мне, — и протянула руку.

Татьяна не колебалась. Какое ей дело? Каждый сходит с ума по своему. Может, заскорузлые драные колготки внесут толику разнообразия в жизнь этой бабки. Она протянула ей влажный комок капрона, источавший характерные ароматы. Тётка жадно схватила его. Не таясь поднесла к лицу, и, прикрыв глаза, шумно втянув воздух через расширившиеся ноздри. Татьяна покраснела.

— Подожди, тебе нельзя так на улицу. От тебя за километр разит дранной сучкой, — весело сказала подобревшая тётка. — Сейчас вынесу туалетную воду, хоть собьешь запахи.

— Не дранная! — запальчиво возразила Татьяна.

— О, о, о! — только и прокомментировала это признание восхищёнными возгласами пожилая. — А это что, кровь? — она заметила содранную кожу на пальцах левой ноги Татьяны. Предупредительно выставила ладонь перед собой: — Ничего не говори, милочка, сама додумаю, так даже вкуснее...

Пока тётка ходила за парфюмом, Татьяна кое-как обулась, разгладила руками одежду, и взбила волосы на голове. Теперь она готова была выйти в люди.

— А трусики? — спросила дотошная тётка, протягивая флакон.

Татьяна презрительно отмахнулась. Тётка понимающе и гадко захихикала:

— Ну, и правильно, я до пятидесяти только зимой надевала. Сидишь, бывало в метро, а мужики вокруг как взнузданные кони, оглядываются и принюхиваются... — она горестно вздохнула и заключила: — Дура была, привередничала, надо было всех подряд, без разбору...

Татьяна сочувственно пожала ей запястье — тётке явно хотелось поболтать на эту тему, но на это не было времени, не ровен час взбешённый Кирилл что-нибудь предпримет.

На улице она протянула руку и остановила такси. Окинула прощальным взглядом дом и двор, где жил бывший любовник, и села в машину на заднее сиденье, от греха, в смысле от водителя, подальше. В салоне распространился густой запах бабкиной туалетной воды, Татьяна приоткрыла окошко. Её примеру последовал и водитель — дядька лет пятидесяти, полный, с роскошными усами под верхней губой. Он несколько раз взглянул испытующе на Татьяну в зеркало заднего вида, она забеспокоилась, не учуял ли лишнего. Всё-таки сидеть с голой не подмытой киской в тесном пространстве с мужчиной было волнительно.

Вскоре мысли приняли другое направление. «Кирюху не жалко. Чёрт с ним. Надоел. Всё равно жениться не собирался, да и она не готова разделить с ним остаток жизни. С зубом, конечно, получилось плохо, но сам виноват». Особого вреда от него не предвиделось, Кир не мститель и не отморозок. Остынет, подумает, взвесит и... забудет. Переключится на другую, парень видный — не пропадёт. «И умелый лизунчик, — добавила, озабоченно соображая, что теперь придётся искать замену. — Хмм, всегда отбраковывала мужиков с усами, — она перехватила заинтересованный взгляд шофёра в зеркальце. — Интересно, когда усы щекочут клитор, это наверное приятно... Поставить опыт? Нет, на сегодня хватит приключений. Сейчас срочно в душ, потом кофе, сигарета и в койку.»

Она ответила на очередную игру глазами в зеркале самым холодным, замораживающим взглядом. Таксист стушевался и до конца поездки смотрел только на дорогу.

Глава 2.

В институте с утра обсуждали новости. Какие-то проблемы с лицензией, аттестацией, аккредитацией... чёрт их поймёт. Короче, неприятности. В ректорате все бегали, как ошпаренные, лекции отменили. К обеду вывесили приказ, что все сотрудники, кроме секретариата и хозяйственников, отправляются в отпуск на два месяца с сохранением зарплаты.

— А потом? — высказала тревожащую всех мысль молоденькая практикантка в курилке женского туалета.

— Как карта ляжет, — философски отозвалась Герасимова — декан факультета курортологии. — Во всяком случае, девочки, надо готовить отходные варианты.

— Интересно, что будет с ребятами? — спросил кто-то. — Допустим старшиv можно придумать нагрузку, но как быть с первокурсниками? Они и поучиться не успели толком.

— Чепуха, — ответила всё та же Герасимова, — распределят по мелким фирмам, позже зачтут, как практику.

— Но это нарушение правил, и что они там будут делать?

— Что угодно: разносчиками, курьерами, учениками продавцов, статистами... какая разница?

Татьяна уселась в свою малолитражку в смешанных чувствах. С одной стороны вынужденный отпуск не мог не радовать, но с другой — неопределённость тревожила и угнетала. Во всяком случае деньги у ней есть, продержаться без существенного снижения качества жизни она могла долго.

Зазвонил телефон, она взглянула на входящий номер и сбросила вызов — это был Кирилл. Раздался повторный звонок. «Упрямый». Посомневавшись лишь секунду, внесла абонента в чёрный список. Общаться не хотелось, да и не о чём. С её стороны интерес к любовнику ограничивался только сексом, никаких других общих интересов у них не выявилось. Да, она произносила слово «люблю», как все. Он тоже говорил. С Киром было интересно какое-то время, но не более того.

Выруливая с территории, она взглядом выхватила «своих». Ребята галдели, обсуждали изменения в жизни учебного заведения. Долговязая фигура Струнова разместилась чуть в стороне от основной группы мальчишек и девчонок, он рыскал глазами по сторонам. Внезапно их взгляды пересеклись. Николай покраснел и отвернулся. «Ого, уж не меня ли выглядывал, паршивец?» Если так, то можно поставить себе пятёрку с плюсом. Захотелось притормозить и заманить юнца в машину. Она ведь теперь «свободная» женщина. Но прилюдно делать этого нельзя. Татьяна вздохнула и стала думать, чем вознаградить себя за неприятности на работе. Имелось одно местечко, куда она давно не заглядывала.

Магазинчик «Интим» притаился в арке большого сталинского дома. Подъехав, Татьяна не спешила выходить из машины, не хотела отказывать себе в удовольствии понаблюдать за посетителями, среди которых встречались любопытные персонажи. Закурила, и начала фантазировать в отношении входящих и выходящих покупателей.

Молодая пара интеллигентного вида, скорее всего муж и жена, или невеста с женихом. Ишь, какие нежности... Нервничают. Девушка краснеет и упирается, парень уговаривает её зайти внутрь, хотя и сам чувствует себя не в своей тарелке. С ними всё ясно: хотят купить свою первую игрушку — резиновый пенис или вибратор. Подурачиться. Заодно в утешение, когда живого муженька рядом нет. Купят, краснея — бледнея, но купят.

Ага, госпожа чиновница направляется к своему лимузину. Шествует с видом боярыни. Позади плетётся красный и потный охранник с пакетами. У парня ошалелый вид, чиновнице хоть бы хны. Или это жена чиновника? Во всяком случае в телеящике мелькает регулярно. Что там у небожительницы? Всё понятненько с вашими пристрастиями, мадам. Из пакета предательски торчит несколько длинных ручек, тщательно упакованных, но легко узнаваемых: стеки и плётки. Чьи ягодицы сегодня отведают этого блюда? Пышные — самой мадам, или поджарые — охранника? Бедный, бредёт обречённо, похоже, что ему достанется. Ничего, боров здоровый, взгреет его хозяюшка в отместку за муженька, который сейчас с молоденькими курочками где-нибудь на Мальдивах отрывается, а после и приласкает. Вот забавно, если он женат. Что они говорят своим бабам по поводу поротой задницы?

Татьяне припомнились студенческие годы. Жила тогда у двоюродной тётки, а та маниакально экономила электричество. Лампу разрешала включать только с семи до полдесятого вечера, затем спать, ни о каком телевизоре даже речи не было. Как ни канючила Танька, мол, и программы по телевизору, и концерты, и фильмы... родственница была непреклонна, на всё у ней имелся один ответ:

— Это у тебя промеж ног свербит. Потрёшь сикель под одеялом и угомонишься без всякого кино с концертами.

Так и шуровали в кроватях, тётка в своей комнате, Татьяна в своей. Полдесятого спать не хотелось совершенно. По два-три захода приходилось делать, прежде чем наступало успокоение и смаривал сон.

Незаметно подкралась зимняя сессия, катастрофически не хватало времени на подготовку. Татьяна рискнула нарушить запрет, дождалась пока тётка затихнет и, включив лампу, засела за учебники. Разумеется, тут же попалась. Экономная родственница стояла в дверях, скрестив руки.

— Ещё раз зажжёшь — выпорю!

Никакие увещевания не помогали. На истерику, что исключат из института, спокойно говорила: баба с возу — кобыле легче. И добавляла: «Кто не справляется с работой за день, завалит и за ночь».

После заваленного зачёта по химии положение стало угрожающим. Трясясь от страха, Татьяна заложила тряпками все щели в двери, выждала добрых два часа. Зажгла. И опять неудачно. Проклятая баба её караулила! Выбор перед ней невелик, либо выметаться на улицу посреди ночи, либо принимать наказание.

— Не вздумай орать, весь дом перебудишь. И принеси ремень покойника из моей комнаты, — это она про мужа. Фраза произвела на Татьяну парализующее впечатление. Надо же — «ремень покойника...» Жутко. Зайдёшь в тёмную комнату, а там покойник на тёткиной кровати, и надо с него ремень снять... А он хвать за руку!

Татьяна заплакала, но за ремнём пошла, понимая, что тётка послала специально, чтоб сильнее унизить. Взяла в руки вещь, которой её собирались стегать и вздрогнула. Посмотрела на суровое лицо в траурной рамке — дядьку она и не помнила, его убило током на заводе десятилетие назад. На удивление кожаный брючный ремешок был как новый. Татьяна ещё раз взглянула в глаза на фото и нехорошие мысли заворочались в голове. Не спроста тётка лелеет этот бич, ох, не спроста. И со светом нарочно затеяла, чтоб подвести её к наказанию. Но что делать-то? Понесла.

Экзекуция проводилась на кухне. При лампе в двести ватт. «На это электричества не жалко!» — подумала Татьяна.

— Рубаху совсем снимай, — скомандовала тётка. — И помни — ни звука!

На кафельном полу босым ногам было холодно, голое тело необычайно чутко реагировало на самое маленькое дуновение. Татьяна поёжилась и покрылась гусиной кожей, казалось, сквозняки тянули отовсюду.

— Сюда, на стол раскладывайся, чего застыла? Долго тебя ждать? Я спать хочу.

— Он холодный!

— Ничего, сейчас разогреешь, — рыкнула тётка. По всему было видно, что она возбуждена. И вопреки своему утверждению, сна не было у неё ни в одном глазу. — Сиськами и животом на стол, руки вперёд, жопу выставить.

Татьяна попробовала канючить, дескать, прости дорогая тётушка, больше не буду. Где там...

— Не тяни резину, на полпути останавливаться не будем. Ничего с тобой не сделается. Меня на этом столе покойничек, знаешь, как пользовал — только перья летели.

«Вот оно...», — поняла Татьяна. Пощады не будет. В тётке это давно сидит — установка. Ей отыграться надобно на ком-нибудь. Жертва нужна. Она вздохнула, и легла на ледяную столешницу, соски мигом отвердели и набухли.

Момент, когда зловредная тётка взмахнула ремнём, она пропустила, только — «вжик»! И ей показалось, что к заднице приложили раскалённый прут. Она подскочила, судорожно хватая воздух ртом, глаза вылезли из орбит и заслезились пуще прежнего. Сильная тёткина рука придавила её к столу, и последовал второй ожог, третий, четвёртый... Татьяна только шипела, и изо всех сил сжимала ягодицы. Она не ожидала, что будет так больно, воспринимала тёткину придурь, как унижение, но действительность повергла в шок. Отец порол её несколько раз в детстве, но делал это настолько гуманно, что в памяти Татьяны порка не ассоциировалась с болью, а когда пришли месячные телесные наказания вовсе были отменены. А теперь её, взрослую восемнадцатилетнюю девушку, голую, ночью, безжалостно лупит двоюродная тётка. Седьмая вода на киселе. Мир в глазах потемнел.

Тётка заходила то с одной стороны, то с другой, примериваясь, где посильнее ужалить красную Танькину задницу. Ожидание удара оказалось мучительнее, чем само истязание. В эти мгновения Татьяна беззвучно рыдая, дрыгала ногами и приплясывала на месте, точно стояла на раскалённой плите.

— Не дёргайся, пока полностью науку не получишь — не разжалобишь.

— Ск-к-колько ещё? — всхлипывая и заикаясь, спросила Татьяна.

— Пока дурь из тебя не полезет, — со смешком ответила насильница, и нанесла подряд три сильных удара, с расчётом, чтобы конец ремня, причинявший самые болезненные ощущения, попал между опухшими красными холмами попы.

— Какая дурь, что вы говорите, тётя! — заскулила Татьяна, пританцовывая на месте и крутя задницей.

— Известно какая — бабья, — охотно сообщила тётка, и с оттяжкой шваркнула ремнём пару раз, норовя попасть под свод девичьих глобусов, чтобы зацепить промежность и сжатые в гармошку срамные губы. — От неё все беды, и дух противоречия. Уж поверь, по себе знаю. Как хлынет юшка из нутра, считай, что дошло. И облегчение сразу, и покой, и порядок. Как шёлковая станешь.

Сначала Татьяна не сообразила о чём речь. Подумала, тётка говорит про кровь, и даже посетовала, что кожа на заднице такая стойкая. Лопнула бы, выступили красные капельки, и всё закончилось. Однако спустя минуту она изменила мнение. «Нет, не может быть. Это невозможно. Она, что, окончательно рехнулась? Имеет ввиду смазку, выделяемую влагалищем? Какое же тут, к чертям, возбуждение!» И испуганно прислушалась к себе. Во-первых, осознала, что одно предсказание сбылось — ей больше не холодно. Какое там холодно? Жарко, как в бане. Всё тело покрылось мелкими капельками пота и скользит по столу. А, во-вторых, с трепетом почувствовала, как намокла вульва и напряжён клитор. Она уже несколько раз бессознательно прижималась к столу сосками и низом живота, стремясь усилить контакт эрогенных зон с поверхностью — какое-никакое, но трение.

Ужаснувшись выводам, подкреплённым внутренним жаром, она застонала от досады, боли и нахлынувшей похоти одновременно. Увидела себя со стороны — лежит нагишом, распластанная, потная, и вот-вот потечёт к тёткиному удовольствию.

— Ну, ладно, ладно, девонька, расслабься, раздвинь-ка ножки, посмотрю, может и вправду тебе достаточно, — её ладонь по-хозяйски нырнула под Танькину попу, и пальцами стала расталкивать сжатые ляжки в стороны. — Давай, не упрямься, или ещё всыпать?

Прикусив нижнюю губу, обливаясь потом и слезами, Татьяна уронила голову на руки, сильно зажмурилась, и подчинилась. Рука тётки погладила шёрстку в промежности, полезла дальше, и, неожиданно легко её толстый указательный палец провалился во влажную норку. Без какого-либо сопротивления. Татьяна охнула.

— Видишь, мокренькая вся, — севшим голосом констатировала тётка. — Потекла дурь твоя наружу, ишь сколько набралось. Конечно, все мозги тебе эта жижа запьянила. Эх, девонька, говорила тебе: чеши сикель регулярно, спускай помаленьку. Сколько похоти и глупости с тебя натекло! Хлюпаешь и чавкаешь, бесстыдница!

Татьяна чувствовала, как рука тётки беспрепятственно месившая склизкую и мясистую вульву, исследуя укромные и срамные уголки, добралась до чувственного стебелька клитора, приподнявшегося изо всех сил в ожидании ласки. Опытные пальцы скользящими круговыми движениями огладили нежную плёнку капюшона, проехались, едва касаясь, по поверхности нервной горошины. Татьяна дёрнулась, как от разряда тока, и застонала в голос, не в силах сдерживаться. Ощущения были столь резкими и сладостными, что затмили боль.

В голове наслаивались неясные, но ужасные и манящие эротические образы, как в калейдоскопе рассыпающиеся и собирающиеся в новые причудливые сочетания фигур, видов, поз... Самые потаённые и грязненькие желания всплыли из глубин подсознания, цепко обхватили щупальцами и потащили к пропасти. И она шла, бежала, летела туда не протестуя. Наоборот, всё её тело пело, дрожало от вожделения, и страстно требовало подчиниться могучему природному зову. Ей уже было наплевать, что к заманчивым высям или глубинам её ведут женские руки, только что причинявшие страдания, а, может быть, именно из-за этого её захватил и закрутил вихрь бесконтрольной страсти.

Указательный и большой пальцы тётки слегка надавили и прошлись взад-вперёд по ложбинкам между большими и малыми срамными губами, массируя мускульные ножки клитора, вызывая его инстинктивные потягивания и подёргивания. Внутри родились и волнообразно побежали слабые импульсы, предвещая громовую разрядку. Татьяна, не сдерживаясь, обхватила ладонями чаши грудей и сдавила пальцами твёрдые орешки сосков. Она давно уже, самым безобразным образом, безотчётно приподнялась на цыпки, и раскорячилась под рукой, сводящей её с ума.

— Эка тебя раззадорило, — сказала тётка дрожащим голосом, и убрала руку с девичьих гениталий. — Дальше сама, милочка, сама. Вот, прямо при тёте своей делай постыдное дело. Давай уж, спускай накопившееся, и помни, чему обязана! — тётка снова стала наносить ритмичные шлепки ремнём по развёрнутым полушариям, не сильно, скорее задавая темп рефлекторным движениям Танькиного таза.

Татьяна нырнула рукой между столешницей и животом. С содроганием и наслаждением нащупала зудящий бугорок и закопошилась там, поскуливая от сознания собственного распутства. Это было в тысячу раз приятнее, чем почесывать комариный укус. Краем глаза она увидела, как, мокрая тёткина рука задрала подол ночнушки, показав на секунду густую лохматую поросль на жирном лобке и толстые розовые губы, привычно нырнула в эти заросли, и задвигалась в том же самом ритме, что и племянница.

Татьяна завыла, забилась, задёргалась. Оргазм навалился с неистовой силой, сорвав последние барьеры и захватил тело девушки судорожными объятиями. Такого она не испытывала никогда прежде. Зазвенели колокольчики, голова стала пустой и лёгкой. Что-то шевельнулось и сжалось внизу живота, внутри — это было новое ощущение. От матки ко входу влагалища прокатилась тугая волна, раз, второй, третий... Из вульвы с силой вылетели мелкие брызги её сока. Татьяна сжала бёдра изо всех сил сил, усиливая сладостные ощущения и безуспешно стараясь удержать струйки, потёкшие по ляжкам. На пол шмякнулись мутные капли просочившейся между пальцами субстанции. Кончая, зарычала тётка, вперившись глазами в лужицу, наделанную Татьяной.

— Прибери здесь за собой, — распорядилась родственница, выходя из кухни. — И свет не забудь!

Наутро Татьяна не показывала носа из кровати, пока тётка не ушла на работу. Когда за той хлопнула дверь, она вскочила и лихорадочно стала собирать чемодан с вещами. Оставаться здесь дольше было нельзя. Она поняла, что попадёт в зависимость от тёткиных пристрастий, сделается её подчинённой, рабой. У неё явная склонность к такого рода развлечениям. Иначе, как объяснить реакцию её организма? Даже сейчас, когда она приняла твёрдое решение бежать без оглядки, внутри что-то вздрагивало при воспоминании о ночном безобразии. Тихий голос издалека коварно нашёптывал: «Не спеши, подумай, попробуй в конце концов ещё разок... « Ну, уж нет, больше никаких проб. Хватит. Если пойти по этому пути, то не остановишься. Засосёт в эту клоаку без остатка, падение в пропасть может быть бесконечным. Она слышала разговоры про лесбиянок. Там далеко не всё так романтично, как представляют в книжках и на экранах.

Нет, бежать немедленно! «Уж если и играть с огнём, то, во всяком случае, не с престарелой и малосимпатичной родственницей, — заключила Татьяна сделку сама с собой. — Пусть тётушка поищет другую дурочку-провинциалку. Старая лиса хочет хорошо устроиться — задумала подловить девчонку, подавить, повесить всю грязную работу по дому, а в награду одаривать извращёнными оргиями сладострастия, опять же, не без удовольствия для себя любимой. « Но куда податься? В общежитии очередь, денег на съёмную квартиру нет, да и подружки из столичных предоставят кров в лучшем случае на несколько дней. Был только один вариант, хотя он и не нравился растерянной студентке.

Воспоминания захватывали, но пора было зайти в магазин. Людка — продавщица издалека приветливо улыбнулась и махнула рукой.

— Как жизнь?

— Вполне. Практически регулярно, — усмехнулась Татьяна.

— Заглянула просто так, или ищешь что-нибудь особенное?

— Может быть, может быть... — неопределённо пробормотала учительница, оглядывая ряды разноцветных искусственных фаллосов на витрине.

Получили новую партию, есть совершенно уникальные штучки. Китайцы просто сводят с ума. Могу уступить опытный экземпляр.

— Почему опытный? И ты знаешь, как я отношусь к китайскому ширпотребу.

— Ах, оставь, качество этих изделий у них всегда было на высоте, а в последнее время стало лучше, чем у европейцев и японцев. Опытный, потому что ещё не поступил в продажу, нет инструкции, ещё не напечатали в типографии, — при этом продавщица доверительно осклабилась и картинно закатила глаза: — Моя вина, задержалась с написанием аннотации. Увлеклась, знаешь ли...

Татьяна понимающе кивнула. Сопроводительная документация поступала на китайском языке, сертификаты и прочее необходимое, разумеется, переводили в бюро, а на описаниях и инструкциях жадный хозяин экономил. Нанимать переводчиков отказался. Проявил смекалку: новые образцы выдавались на дом продавщицам, которые, после испытания их на себе, сочиняли простые и доходчивые руководства по использованию. Особенно нравилось покупательницам, что от себя девушки добавляли небольшие рекомендации и личные впечатления. Инициатива пользовалась успехом, продажи держались на высоком уровне.

— Вправду стоящая вещь?

— О-о-о, не поверишь, первый день я совершила четыре подхода. На второй развлеклась дважды и засела за сочинение, но не удержалась, и стала уточнять нюансы. И уточняла ещё три дня...

Женщины весело расхохотались.

— Беру, если так советуешь. Сколько я тебе должна?

— Здесь, сейчас?! — Татьяна обежала глазами торговый зал. Покупателей было не то чтобы много, но они были.

— Там у нас пару кабинок, для примерки-подгонки аксессуаров, — указала в угол Людка, справедливо полагая, что железо надо ковать пока оно горячо. — Выручай, а я тебе хорошо уступлю в цене.

— Но...

— О, Господи, ты как школьница! Пойдём скорее, пока я свободна, — она прихватила из под прилавка яркую пластиковую коробку и потащила Татьяну за собой.

Хихикая, женщины задёрнули шторку примерочной. Татьяна, склонная к подобным авантюрам, уже возбудилась. Негромкие голоса и шаги покупателей за тонкой шторкой щекотали нервы. А при мысли, что кто-то может вломиться, не смотря на предупредительную табличку, кровь закипала в жилах.

— Не бойся, никто не войдёт, — успокаивала Людка, но то и дело оборачивалась и одним глазом выглядывала в щелку между стенкой и шторой.

В кабине было тесно, Татьяне пришлось опереться на руку продавщицы, когда стягивала трусы. Хорошо, что сегодня она в чулках.

— Надо было взять лубрикант... — спохватилась Людка и сделала движение выйти.

— Стой! — Татьяна схватила её за руку. — Ты, что меня здесь одну хочешь бросить? Да и не нужно ничего.

Продавщица недоверчиво посмотрела на неё:

— Да, ладно...

Татьяна задрала подол и раздвинула двумя пальцами большие губы, внутри всё блестело от влаги.

— Ну, ты даёшь! — озадаченно пробормотала продавщица. — Заводишься вполоборота.

Она распаковала коробку и достала агрегат, Татьяна с любопытством рассматривала конструкцию — сложная, напоминает медицинский прибор. Впрочем, если говорить строго, то всю продукцию этого магазина можно отнести к медицинской технике. Размер главного фаллического тела не впечатлил, дома у Татьяны имелись более крупные экземпляры, зато его веретенообразная форма с бугристой спиральной навивкой завораживала. Имелся второй буравчик поменьше, его назначение не вызывало сомнений, а вот провода с присосками и прозрачные пластиковые трубочки — интриговали.

— Укладывайся, — Людка похлопала по низкой короткой тахте, которую подвинула на середину кабинки.

— Не помещусь, — засомневалась Татьяна.

— Спать собралась? Спинку сюда, а ножки вверх и врозь! Проверено, у меня тут такие матроны пристраивались, тебе до них год одними гамбургерами питаться.

— О-о-о... А куда головой?

— Господи, куда хочешь.

Выбор оказался символическим. Если ногами к шторке, то в случае чего... она окажется развёрстанной во всей красе. Если наоборот, то на стене зеркало во весь рост — опять, в отражении, как на витрине. Решила — к зеркалу выгоднее, можно видеть, что там с её киской делать будут.

— Люд, а вдруг кто-нибудь всё-таки сунется? — в притворном ужасе прошептала Татьяна и почувствовала, как из влагалища выплеснулась и потекла к попе горячая струйка.

Продавщица молчала, она с интересом наблюдала как ползёт по промежности клиентки жирная капля. Хитренько посмотрев на Татьяну, быстро подхватила указательным пальчиком эту субстанцию, и сунула палец в рот.

— Ой, что ты делаешь?! Людка, ты лесби? — запаниковала Татьяна.

— Нет, нет, успокойся, — отвечала та, причмокнув. — Не смогла удержаться, очень захотелось попробовать тебя. Ну, что сказать, — она пожевала губами с видом дегустатора, — ты солоней меня, но есть сахарная нотка. Пикантный вкус. И запах приятный, не рыбный, что-то восточное, пряное. У тебя от природы так, или пользуешься специальным гелем?

Татьяна покраснела и пожала плечами. Такой комплимент даже от женщины был приятен. Чтобы скрыть смущение, смежила веки и изобразила мученическую гримаску, потому что Людка за болтовней начала потихоньку ввинчивать большой конус во влагалище.

— Тебе больно? Если что-то беспокоит, ты говори, не молчи.

— Нет, нормально... — хрипло ответила она, прислушиваясь к ощущениям внизу.

— Ну, вот, как по маслу зашёл, — прокомментировала продавщица. — Вот эти два контакта прикрепи на соски, можно прямо под блузкой, а я пока на вершине бёдер поставлю. Вот так, видишь, сами липнут, легко и удобно.

— На входе распирает, — пожаловалась Татьяна, — а внутри ничего не чувствую.

— Сейчас включу, и почувствуешь, — усмехнулась женщина. — Но ещё надо маленький ввернуть. Ну-ка, расслабляй попку! Хорошо, умница. Поехали! — она щёлкнула переключателем.

Татьяна замерла. Появилось лёгкое покалывание внутри. Оно нарастало и через несколько секунд у ней зачесалось всё, от копчика до лобка. Господи, хотелось залезть туда и расцарапать всё ногтями. В этот момент тело прошил первый чувствительный разряд.

— Ой! — всхлипнула она, но посмотрев на довольную физиономию Людмилы, поняла, что так и надо.

Действительно, слабый ток метнувшись по маршруту: соски — пах — половые губы — клитор — кишечник — копчик — соски, на мгновенье перекрыл зуд, достав до таких потаённых нервных окончаний, которые никак иначе не почешешь. И тут же зуд в кишечнике и влагалище усилился, будто желая повторения, и оно последовало. Снова разряд и секундное блаженство. На сей раз отозвались внутренние мышцы, содрогнувшись синхронно с электрическим импульсом. Соски отвердели, а клитор напрягся. Татьяна чувствовала, что влагалищу процедура понравилась, оно мгновенно разогрелось и сочилось необычайно активно, требуя: ещё, ещё, ещё! Интервалы между разрядами становились короче. Всё её тело содрогалось в сладострастной судороге, когда проходил ток. Это напоминало бесконечную череду микрооргазмов.

— Ой, уй, ай! — тихонько стонала Татьяна. — Ах, ой, ой!

— Правда хорошо? — сопереживая, прошептала Люда.

— Класс! — только и успела сказать Татьяна, и снова ойкнула: — Ой, ой, ой!

Ожили фаллические конусы, их неощущаемые ранее наконечники раздулись, плотно заполняя влагалищный канал. Возбуждённая плоть восприняла это распирающее давление с жадностью изголодавшегося желудка, хищно обволакивая и радостно трепеща. Ребристые борозды, проворачиваясь и мелко вибрируя, причиняли стенкам влагалища чрезвычайно острые ощущения. А в сочетании с провокациями электрических разрядов Татьяна получила столь сильный букет воздействия на либидо, что немедленно взлетела к вершинам удовольствия. Практически каждое движение внутри, — а двигалось в ней непрерывно, — каждый импульс вызывал мышечные схватки. В голове Татьяны померкла действительность, она забыла где находится и стонала в голос:

— Ай, ой, чёрт, как хорошо! Ещё! Ай... О-о-оххх...

Людмила испуганно оглядывалась на занавеску и косила глазом на таймер — стрелка показывала, что ещё минуту надо ждать.

— Что там происходит?! — раздался зычный голос в торговом зале. Людмила втянула голову в плечи — это была Белла Яновна Зондель, коммерческий директор. — Где Рубинова, почему её нет на месте? — громко допрашивала продавщиц начальница.

в оба отверстия фаллоимитаторы.

Именно в это мгновенье занавеску отдёрнула решительная рука:

— Ну, и что здесь происходит?! — раскатисто проревела Зондель, втискиваясь в кабинку своей необъятной тушей. Впрочем, она быстро сообразила в чём дело, и ловко задёрнула за собой шторку, успев заехать локтём в живот сунувшемуся за ней гражданину в шляпе: — Куда прёшь, зараза! Не видишь, здесь женщина разобрана!

Пунцовая от стыда, Татьяна, прижимая к груди упаковку с чудо-агрегатом, выскочила из магазина ни на кого не глядя. Отдышалась только захлопнув дверцу машины. Ждать пока продавщица объяснится с начальницей не стала, схватила все причиндалы, ссыпала в коробку и ринулась к выходу под насмешливыми взглядами покупателей. «Да чёрт с ними! Наплевать».

К дому подруливала уже почти успокоившись. Почти, потому что внизу живота продолжало время от времени что-то схватывать. После этих эпизодических сокращений она чувствовала, как наружу выплёскиваются тёплые соки, вызывая лёгкий зуд в воспалённых половых губах. Хорошо, что на ней тёмная кожаная юбка, иначе мокрое пятно на её заднице лицезрел весь двор.

Идти пришлось тесно сведя бёдра — так и казалось, что влажные струйки вытекут из под подола. Но такой способ движения неимоверно возбуждал — опухшие половые органы, стиснутые и трущиеся в жидком киселе выделений, восприняли это, как приглашение. В голове сами собой закружили похотливые образы. Она ощущала, как вспотела, под сиськами было всё влажно. Татьяна несла только пакет со злосчастным приобретением и сумочку, но отдувалась так, будто тащила пудовую гирю.

«О-па! Вот так сюрприз...» Навстречу ей, помахивая авоськой с буханкой хлеба и бутылкой водки, двигался давешний вуайерист. Был он в широком и мятом светлом костюме, в белых парусиновых штиблетах и с соломенной шляпой на лысой голове. Из кармана торчала смятая газетка. «Господи, кто в век интернета читает газеты?» Ещё больше поразило, что любитель подглядывать оказался столь округлым и малого роста, ранее она видела его только в окне. Типаж из шестидесятых прошлого века, не хватает косоворотки с вышивкой — получится Хрущёв. Взгляд притягивали мясистый нос и толстые чувственные губы. У Татьяны как раз дёрнулось внутри, и она была вынуждена остановиться.

Пенсионер вдруг узнал её и начал забирать правее, обходя женщину по широкой дуге, при этом смотреть он старался в сторону, но не выдерживал, и косил зрачками на неё. Это было и смешно и возбуждающе одновременно.

— Мужчина, подождите! Здравствуйте. Вы меня разве не узнаёте?

Он затормозил, пожал плечами и, вежливо приподняв шляпу, прогнусил:

— Э-э, добрый день... Извините, не припоминаю...

Она улыбнулась.

— Но это не важно, главное я вас узнала. Вы не подойдёте на пару слов?

Он покраснел, из под шляпы по вискам покатились струйки пота, глазки-пуговки беспокойно заметались по сторонам.

— Чем могу, так сказать... — наконец выдавил он с натугой, и заведя за спину авоську с водкой, шагнул к ней.

— Можете, можете, — нервно хихикнула Татьяна, и наклонилась к нему, практически дыша в большое фиолетовое ухо: — Жарко мне, я вся теку — отлижешь мне прямо сейчас. Да или нет? Предложение действительно только один раз...

— Вы... как... что... имеете ввиду, — задыхался он хрипло, отшатнувшись, и пугливо вглядываясь в её лицо. Татьяна спокойно ответила на его взгляд. Она просто ждала ответа. Да — так да, нет — так нет. Он затравленно покрутил головой, не удержался, буквально ощупал её тело глазами, и вдруг сипло выдохнул: — Где?..

— Иди за мной, — она сказала так специально, зная, что, глядя на неё сзади, он дойдёт до нужной кондиции ещё до того, как они доберутся до пожарной лестницы. Когда лифты работают запасным проходом никто не пользуется. Вести домой старичка-боровичка не хотелось, вообразит ещё невесть что. Ей же просто хотелось накоротке реализовать свою фантазию. Быстро и однократно. Как в жаркий полдень выпить залпом стакан холодной газировки. После ругаешь себя — икаешь, рыгаешь, но удержаться невозможно.