День рожденья с продолжением... Часть 15

Даже не одеваясь, только обернувшись по подмышки полотенцами, накрутив на головы какое-то подобие тюрбанов да обувшись в "шлёпки", девки, красные как рак, щебеча и пересмеиваясь, отправились в дом. Олежку тоже заставили обуть "шлёпки", согнуться до земли, и в таком положении тащили на цепочке, и то ли для устрашения, не то для забавы, глядя как он сжимается и подёргивается внутри, слегка похлопывали хворостиной. Осознавая, что уже близка скамья и длительная жестокая порка, он только вздрагивал всем телом и обречённо вздыхал. Тот же ветерок обдувал его распаренное, насыщенное жаром тело, освежал, остужал и охлаждал, напитывал лёгкой душистой прохладной. И он не заметил даже, как его втащили в прихожую дома, бросили около ведущей на второй этаж лестницы. Девки прошли во внутренние комнаты, Лера возвратилась почти сразу.

Под этой лестницей было устроено какое-то помещение, которое Олежка вначале принял за кладовку. Лера отперла дверь, дёрнула Олежку за цепочку, толкнула его туда. Кладовкой это оказалось лишь наполовину, в самой высокой части, где была площадка. Ближе к понижению верхней лестницы темнел спуск в хозяйственный этаж, куда вела крепкая пологая деревянная лестница с широкими ступеням и гладко оструганными перилами. В кладовой же на стенах были приделаны полки, и на одной из них стояли штук пять или шесть стеклянных трёхлитровых банок. Лера осмотрела их содержимое.

- Так... Черноплодка с красной и с белой смородиной... После баньки - самое что надо! Бери вот эту! Смотри не урони! Иначе все стёкла будешь собирать ртом! Под плетьми! А потом всю шкуру спустим! Будет не жопа, а кусок сырого мяса!

Бережно неся банку, он следом за державшей цепочку Лерой вошёл в застеленный дорожкой коридор левой части дома с несколькими дверями с обоих сторон. Вошли в самую первую слева. Там оказалась просторная комната, в которую по правую руку от входа выходила своей передней частью большущая красивая печка, выложенная из кирпичей с узорами, со скользящей топочной дверкой. Из огромного окна виден был весь участок. Обойдя печку, минуя небольшой переход вдоль боковой части этой печки, они вошли в красиво обставленную большую комнату, с ковром на полу, с двумя громадными, от потолка до пола, окнами, где за овальным столиком на гнутых ножках, с искусно инкрустированной "под мрамор" деревянной столешницей, сидели на табуретках-"троножцах" - с тремя ножками - остальные девки, обернувшиеся всё в те же банные полотенца. Лера достала высокие узкие стаканы из чешского стекла, Олежке было велено открыть банку. На её горловину одели крышку с дырочками и длинным изогнутым носиком-рожком. Олежку больно стеганули цепочкой.

- Чего вылупился как баран на новые ворота? Разливай сок! И чтобы аккуратно, хоть одну каплю уронишь - прибьём!

Боясь рассердить госпожей, Олежка налил стаканы до самого края. Но его уже давненько мучил усиливающийся позыв в туалет. Девки это заметили ещё в бане, но специально тянули, то ли ради издевательства, то ли просто ждали последнего предела, чтобы не таскать его лишний раз.

- Смотрите, девчата, он сейчас кажется накапает на ковёр! - вдруг захохотала Женька.

- Представляю, какой ужас ждёт его жопу, если это случится! - зашлась смехом Вероника.

Лера рванула за цепочку, и заставив встать на четвереньки, выволокла в коридор. Почти напротив входа в комнату с печкой, справа по коридору, оказалась не то глубокая ниша, не то открытый тамбур с дверью в глубине. Там и был туалет, почти ничем не отличающийся от городского, с унитазом и бачком. Даже после спуска воды бачок наполнялся, из бака на верхнем этаже. Лера дождалась пока Олежка справит дела, после чего его на четвереньках, стегая цепочкой, выгнала в прихожую, где заставила обхватить руками самую нижнюю балясину перил лестницы, и наручниками сомкнула запястья. Девки стали смотреть какой-то фильм, не то по телевизору, не то видео.

Через час или чуть меньше отдохнувшие и остывшие после бани девки, в одних купальниках, скорее похожих на три крохотных лоскутка ткани, - два вверху и один внизу, держащихся на каких-то ниточках - оживлённо переговариваясь и смеясь, выбежали из дома; только Вероника, явно стесняющаяся своего некрасивого болезненного тела, накинула сарафанчик. Ещё через недолгое время все они вернулись обратно. С Олежки сняли наручники и за цепочку поволокли куда-то. Завернули за дом справа. Там метрах в десяти от забора, между домом и баней была отсыпанная песком ровная площадка, то ли чтобы загорать, то ли ставить там надувной бассейн. Теперь на этой площадке параллельно забору стояла скамья, одна из тех, что были в беседке, вмятая в землю ножками до поперечных перекладин. Олежку подтащили поближе и пихнули ногой в зад.

- Сам ляжешь, или применить силу? Учти, в последнем случае наказание будет ку-уда строже!

Рядом появилась задержавшаяся в доме Вероника, принёсшая сумку с "инструментами" для истязаний и две уже знакомые Олежке толстые подушки. Олежка посмотрел на смеющиеся бездушно-безжалостные лица девчонок. Внутренний озноб прокатился по всему его телу. Он обречённо вздохнул, и замирая от ужаса, следуя приказам, покорно лёг на скамейку животом, головой в сторону торца дома так, чтобы ноги оказались у самого конца скамейки, а впереди было бы значительное место. Поёрзал, устроившись удобнее. И тут же его запястья охватили грубые жёсткие верёвки, впились, больно врезалась в кожу; сначала обмотали каждую руку, затем руки стянули вместе. Этой же верёвкой его привязали к скамье у поясницы так, что руки одновременно притягивались к нижней плоскости лавки, окрутили ещё два раза, туго затянув. Таким же образом как и руки Олежке опутали ноги под коленями и у лодыжек, под бёдра ему подоткнули подушку так, чтобы попа была выставлена несколько вверх, а ноги в обоих местах на́туго притянули к скамье. Плечи крепко прихватили под мышками, ко рту примотали вторую подушку и вместе с нею свободными концами верёвки туго привязали к лавке голову. Завывать и орать он мог теперь только в подушку, глушащую звуки. У него была отнята возможность даже кричать!

Лера обошла скамейку кругом, подёргала верёвки проверяя, насколько крепко привязан Олежка, осталась довольна.

- Теперь у нас не поскачешь! - она обернулась к подругам. - А то начнёт дёргаться и подпрыгивать, так смотришь, и перевернётся вместе со скамейкой!

На всякий случай поднесли два ведра, Лера взяла какой-то шланг и открыла краник. Хлынула мощная струя воды, вёдра наполнились в считанные секунды. Зажав конец шланга, она издали обрызгала Олежку холоднющей водой. Также попавшие под брызги девки отскочили с визгом и хохотом. Повернув кран обратно, Лера вытряхнула из сумки её содержимое, несколько минут перебирала орудия истязания, и наконец выбрала плетёный бич. Пока подруги собирали обратно остальное, Лера одним движением руки развернула его, взмахнула в воздухе и громко, по-пастушьи, хлопнула им. Разведя обе руки, взяла этот кнут за рукоятку и за середину, натянула и подёргала. Затем, вертя им словно прыгалкой, подошла к Олежке и подсунула ему этот бич под самые глаза, давая рассмотреть полностью. Гибкий, эластичный, длиной метра два с половиной или даже побольше, он был сплетён единым целым с короткой рукояткой, довольно толстый у основания и совершенно тонкий в конце.

- Милёночек наш, - прозвенела она медовым голосочком - вот это, что сейчас будет учить тебя слушаться госпожей и хорошо себя вести, тоже именуется хлыст, ещё одна его разновидность. Им мы додадим тебе то, что не закончили утром. Потом тебе предстоит наказание за твою вторичную дерзость. И, не забывай, сегодня ты ещё должен будешь получить первую часть наказания за твою попытку бегства! Но это, последнее, будет только разогрев, назавтра, следующая часть, будет куда покрепче! Хоть и сегодня денёк предстоит нелёгкий! Но это ты уже сам виноват!

Марина сняла тапок и крепко треснула им Олежку по попе. Тот взвыл и дёрнулся. Он даже не мог представить, что от удара резиновым тапком может быть столь сильная жгучая боль! А Лера меж тем отошла в сторону, и показывая девкам приёмы обращение с хлыстом, стала то вертеть его концом в воздухе в разных плоскостях, то выписывала им "восьмёрки", причём работала почти что одной только кистью руки, и лишь немного помогая локтём. Коротким взмахом она даже не сбила, а буквально срезала кончиком хлыста довольно толстую, с палец, ветку клёна. Продолжая учить подруг, делала различные взмахи, показывая, какими движениями это достигается. Олежка лежал, весь холодея внутри, с остановившимся дыханием, непроизвольно подёргивая попой. Плечи у него тряслись.

- Гойда! - вдруг взвизгнула Лера. Никто не успел заметить что произошло, настолько движение оказалось быстрым. Увидели лишь, как по телу Олежки пробежала судорога, он задёргался насколько это было возможно, глухо завыл и закричал в подушку. На его попе раздулась красная полоса, потёк тонкий ручеёк крови. Не занося руку назад, Лера лёгким движением взбросила кончик хлыста вверх и несколько влево, описала им в воздухе нечто вроде длинной петли, щелканула снова, опять взметнула хлыст, но уже немного в правую сторону. Опять петля, и тут же - резкий хлёсткий щелчок с резкой протяжкой...

Работала она только кончиком, прямо-таки играя хлыстом, который в её руках извивался как живой. На Олежку падал просто град резких, рассекающих кожу ударов. Его трясло, как это было возможно он извивался и бился под этими падающими на него каждую секунду ударами, верёвки врезались ему в кожу, на запястьях из-под них уже сочилась кровь. А Лера, ни на секунду не останавливаясь, продолжая осыпать Олежкину попу хлёсткими жалящими ударами, стала медленно передвигаться вокруг скамейки. В ногах она несколько задержалась, и размахивая хлыстом в горизонтальной плоскости, с невероятной быстротой начала стегать Олежку по самому низу попы, налево и направо. Тот затрясся и задёргался ещё сильнее, заходясь диким воплем, заглушаемым подушкой. Хлыст буквально резал кожу. Бёдра у Олежки тряслись, по телу шли судорожные волны. Вцепившись в эту подушку зубами, он елозил по скамейке животом насколько позволяли путы. Меж тем Лера, не ослабляя порку, обошла его с другой стороны и снова задержалась в головах скамейки. Всё так же взбрасывая бич, она попадала кончиком в самый низ попы и резко протягивала вдоль то правой, то левой Олежкиной ягодицы. Последним, двадцатым ударом она завершила порку, обойдя полный круг.

Девки восхищённо ахали, подталкивая друг дружку под бока. Марина взяла хлыст, сделала несколько пробных взмахов в воздухе, и поняв, что так играть бичом у неё явно не получится, стала драть Олежку обычным образом. Отмерила на глаз расстояние, и вдруг рассмеявшись как будто бы ни с того ни с сего, слегка присела, приподняла левую руку, взмахивая ею посчитала "Раз, два, три!", и присев ещё чуть-чуть сразу со смехом громко и продолжительно пукнула. Девки на несколько минут зашлись в хохоте. После этой небольшой клоунады, разрядившись, Марина взмахнула хлыстом. Но даже занося кнут далеко за плечо и делая резкую протяжку, у неё не выходило с каждого удара просечь кожу, а ввиду значительной длины ремня удары оказывались у неё не особенно меткими, и ей нечасто удавалось хлестнуть раз за разом по одному и тому же месту. Но исстёганная Олежкина попа воспринимала удары всё тяжелее, даже то, что Марина переходила с одной стороны на другую мало облегчало его положение.

Из ковша ему несколько раз окатили спину водой, Марина вновь огрела его тапком по бедру. Олежка дёрнулся и слабо застонал.

- Живой, куда денется! - захохотала она. Но всё же девчонки решили несколько передохнуть в доме, что-то там обсудить, заодно глотнув чего-нибудь холодненького.

Те недолгие минуты что отсутствовали девки, промелькнули для Олежки как одно мгновение. Абсолютно без сил, уже почти не осознавая окружающее, он лежал распластанный на скамейке, страдая буквально всем телом. Попа горела, саднила, ощущение было таково, словно по ней прошёлся железными когтями какой-то громадный неведомый зверь, разодрал кожу, вывернул наружу плоть. И эта боль заполоняла тело, отдаваясь в каждом нерве, жгла огнём. И только лишь когда Вероника, берясь за хлыст, шлёпнула его по попе ладонью, по нему опять прошёл этот противный внутренний холод, он вздрогнул и простонал.

Вероника, некоторое время примеряясь, сделала несколько взмахов в сторону, затем начала крутить этот бич у себя над головой. Раскрутив его, она резко бросила руку вниз, Олежку вновь свела судорога. Но результат почему-то не устроил её. Она встала к скамейке левым боком, отвела руку с хлыстом, и во время взмаха развернулась к скамье лицом. Звонкий резкий щелчок, Олежка опять забился и задёргался, короткая протяжка, после чего его скорчило ещё более. Такой вариант Веронике понравился. Следующий удар оказался ещё хлёстче и больнее, потому что она подалась вперёд плечом, а в момент удара отдёрнулась взад. Олежку трясло как под током. Он сжался в ожидании следующего удара, но здесь почему-то избиение вдруг прекратилось. Женька отвязала от скамейки его голову, и приподняв и повернув к себе за волосы, с удовольствием оглядела его перекошенное, искажённое страданиями лицо. Она спустила "лоскуток", не скрывающий совершенно ничего, ну разве что только саму её щёлку, сняла с одной ноги держащие его "ниточки", и села верхом на скамейку, приподнимая Олежкину голову.

- Ты понимаешь, что сейчас должен будешь делать. И делать это ты должен аккуратно, как всегда. Если только сделаешь хуже, или, не приведи тебе, вдруг хоть немножко укусишь - получишь ещё дважды столько, сколько уже получил! Никто не будет смотреть, что это случилось нечаянно! Ясно? - и Женька придвинулась под самое Олежкино лицо, а сама, несколько откинувшись назад, прижала его рот к своей промежности. - Продолжай, Ника, - кивнула она головой.

Теперь удары падали на Олежку куда реже, хоть и были они сильнее - Вероника растягивала наказание, чтобы Женька успела получить удовольствие. Запустив язык в её вагину, прижавшись к ней губами, он при каждом ударе кривил лицо в гримасу, кричал и выл. В результате этой непроизвольной мимики его губы тряслись и сжимались, язык часто и мелко дрожал. В эти секунду она только плотнее прижимала к себе его рот. Всё это, вместе с воздушным сотрясением, гонимым криками, вкупе с созерцанием вздувающихся кровавых рубцов и Олежкиных мучений, доставляло Женьке столь яркие ощущения, что она завывала, дёргалась и тряслась, и пару раз едва не опрокинулась со скамейки в бурном, бешеном экстазе. А Вероника через каждые пять ударов переходила с одной стороны на другую, секла размеренно и очень больно, тоже имея удовольствие от вида страданий Олежки.

Женька получила полный оргазм незадолго до окончания Вероникиной "смены". Видя, что подруга "отпала", она уже побыстрее хлестанула Олежку последние четыре раза, поспешила отдать хлыст Женьке, а сама заняла её место.

Приподняв сарафанчик - трусов на ней не было - она направила Олежкины губы и язык в те точки, от касания к которым получалось наибольшее возбуждение и удовольствие, а Женька, примерившись, точно так же размеренно и неторопливо принялась за истязание.

Олежка протрепетал верхней губой по её возбуждённому клитору, взад-вперёд провёл языком вдоль щёлки и начал короткими движениями проталкивать язык вовнутрь, сильно напрягая его. В этот момент резкий жалящий удар обжёг его попу, резанула жуткая боль. Он заорал что есть мо́чи, задёргался и затряс головой. Вероника охнула, надвинулась на него, теснее прижимаясь к его губам. Едино лишь акустического воздействия хватило чтобы завести её и дать первую волну оргазма. Женька это заметила. Второй удар был ещё мощнее и хлёстче. Жуткий Олежкин вопль передал приятную вибрацию на её клитор и губки, а его язык судорожно задёргался в щёлке. В такт его вибрациям она стала делать движения своей промежностью, "ловить" и направлять их на свои наиболее чувственные места. Ей нравилось как напрягается Олежкина попа от ужаса перед следующим ударом, в ожидании его. Как подёргиваются его ягодицы, когда Женька медленно протягивала по ним хлыст, шевеля им из стороны в сторону, и как бьётся он, когда этот хлыст со свистом оставлял вздувающуюся, иногда кровоточащую полосу. Почти теряющему сознание Олежке доставляло нечеловеческого труда контролировать себя, под такую безумную боль доставлять максимум удовольствия развалившейся перед ним изнывающей госпоже. Хорошо ещё, что Женька также не торопилась, чтобы Вероника тоже смогла получить полную меру наслаждения, а теперь, когда он мог ещё и кричать, порка стала переноситься чуть легче. Видя, что крики возбуждают его хозяйку, он и старался громче орать, чувствуя, как пробегают по её бёдрам волны судорожных импульсов.

Порка закончилась раньше, чём Вероника получила окончательный оргазм - видимо, чтобы не кончить раньше времени, мгновенно, она намеренно как бы отключила воображение во всей его широте, тормозила в себе осознавание и ощущение всего происходящего во всей яркости и многогранности, а под конец не успела запустить этот процесс с такой силой, чтобы он проглотил её полностью. Она стала шлёпать его по спине, царапать, сильно таскать за волосы, и через несколько минут, разглядывая его почти что чёрно-бордовую, слезящуюся какой-то липковатой прозрачной жидкостью попу, вспоминая как полосовал по этой попе бич, получила мощнейший оргазм. Лера с Мариной, наблюдая за экзекуцией, явно жалели, что не додумались во время порки заставить Олежку делать им куни.

На Олежку шарахнули остатками холодной воды из ведра, Лера осмотрела его попу, чего-то там поморщилась и качнула головой. На его ягодицы накинули вымоченную тряпку.

- Переждём часок-полтора, подзаживёт, и тогда посмотрим. Во всяком случае за свою утреннюю дерзость он должен быть наказан, так что сегодня закроем эту тему. Розгами и крапивой. Насчёт наказания за попытку бежать - посмотрим, если не сегодня, то завтра он получит двойную порцию.

Чего-то судача, смеясь и вспоминая, девки уши в дом. Отсутствовали они достаточно долго, Олежка даже несколько расслабился. Облака на небе шли теперь достаточно быстро, тугой плотный ветер нет-нет да задувал на защищённый холмами участок, отгонял подлетавших слепней и комаров. Под мокрой холодной тряпкой попа у Олежки уже не так саднила, зато усилилось, проходя вовнутрь, жжение. Затекло связанное тело, особенно руки, всё вместе давало усиливающиеся с каждой минутой страдания.

Девки вышли сытые и подобревшие. Похлопывая себя по сытому пузу, Марина обошла Олежку, откинула уже высохшую тряпку, намочила, протёрла исхлёстанную кожу с сочащейся влагой. Через пару минут залезла на него, грубо, с силой раздвинула болевшие "булки" - Олежка не выдержал и закричал - и всунула в попу страпон. Пока она получала удовольствие, остальные девчонки сидели в беседке и над чем-то хохотали. Кончив, Марина шлёпнула Олежку, подруги подошли все разом, несколько споря кому быть следующей. Наконец Вероника навыверт сдёрнула с себя сарафанчик - под ним у неё не было абсолютно ничего - и стала продевать ноги в петли страпона. И в это ж мгновение вдруг стало очень быстро темнеть. Ослепительно яркая вспышка залила пространство мертвенным светом, и через считанные секунды трескуче-раскалывающий грохот со множеством раскатов заложил уши, уходя куда-то словно выкатывающимися друг из друга ударами. Девки даже слегка присели от неожиданности. Из-за вершины холма быстро выдвигался край тёмной клубящийся тучи. Ещё одна довольно длительная вспышка. Об землю звучно шлёпнули первые увесистые капли. Девки похватали вещи и с пронзительными визгами со всех ног кинулись в дом - Вероника чуть не упала, запутавшись в подвязках страпона. В это же время с неба рухнул каскад воды. Уже ниже по склону до забора и дальше - всё скрывалось за пляшущей пеленой дождя. Через водостоки на доме и бане с шумом хлестали потоки, в какие-то минуты по склону понеслись бурлящие ручьи, стекающие в канавку вдоль нижнего забора и по стокам под ним уходящие за пределы участка. Струи дождя поливали Олежку, текли по волосам, заливались в лицо, он же мог только мотать головой и отфыркиваться.

Ему уже стало достаточно холодно. Заметно дрожа и стуча зубами, Олежка попытался как-то елозить телом, сокращать мышцы. Скамейка также оказалась вся залита, с неё стекали ручейки, под животом хлюпало. Верховой ветер скручивал дождевые струи в потоки, с силой швырял из вниз. Но эта льющаяся с неба холодная вода, орошая его истерзанную хлыстом попу, приносила облегчение. От прохлады не так горели вздувшиеся рубцы, становилось легче опухшей коже, утихала боль. Полусумрак озарялся частыми мерцающими вспышками совсем близких молний, то резко-трескучие, то грохочущие множественными взрывами раскаты грома следовали один за другим. Олежке уже хотелось чтобы какая-нибудь из этих молний ударила прямо в него, и тогда - сразу конец всем мучениям, в сотую секунды... Но ближайшие разряды били несколько в стороне, где проходила ЛЭП или находились вышки связи.

Сначала вместе с дождём, а затем и вместо него посыпался довольно крупный, с фасолину, град. Ледышки довольно чувствительно колотили по телу, но падая на попу, оставшиеся на ней градины охлаждали её сильнее, почти полностью притупляя боль. Олежка совершенно замёрз. Почти не контролируя себя, он приподнялся и уже почти что назло девчонкам справил нужду на скамейку - всё равно смоет!

Но видимо девки то ли испугались что он может заболеть, и тогда возись с ним, то ли их взяло опасение что как-то попортится от воды скамейка, и тогда родители Леры начнут ругаться, но они, закутанные в клеёнчатые дождевики, выскочили из дома, отчаянно ругаясь все вчетвером схватили скамейку с обоих концов, кое-как втащили её по лестнице пару раз чуть не уронив, и оставили на веранде около двери. Туда хоть и не попадали дождь и град, не задувало, но всё равно гроза принесла и похолодание, и голому вымокшему Олежке было достаточно зябко.

Примерно через полчаса на веранду вышли Марина с Женькой, проверили насколько высох Олежка, и отчаянно матерясь, кое-как развязали мокрые верёвки. Его сорвали со скамьи рывком за цепочку, но совершенно затёкший и замёрзший, он просто грохнулся на пол как деревяшка. Не в силах пошевелиться, он слабо реагировал на пинки, едва только ворочался при угрозе принести плётку.

- Нет, ты посмотри! Это чучело просто измывается! Ты, кончай придуряться, или назначить тебе лишнюю порку? - Марина стала хлестать его тапком по бёдрам и животу, перевернула ногой и треснула по болевшей попе. Олежка закричал и попытался встать, но снова растянулся.

- Ну смотри же теперь! - процедила Женька, но вместо того чтобы продолжать понукания девки сели за столик и достали сигареты. Пока они курили, к Олежке вернулась кое-какая возможность двигаться, и его, дрожащего и ослабевшего, пинком затолкали в дом, по коридору затащили во вторую по счёту дверь слева, где оказалась довольно большая кухня. Кроме газовой там же была и дровяная плита, уже недавно затопленная - рядом в специальном ящике всегда находился некоторый запас дров. Девки, кто в халатике, кто в сарафанчике, расселись за широким массивным столом, покуривали и о чём-то болтали. К форточной раме был прицеплен почти неслышно работающий вентилятор. Около двери стояла одноразовая миска с парой вареников, куском обгрызенного и изжёванного, но не доеденного и выплюнутого по причине жилистости сала, обгрызенная же хлебная корка и с горсть ягод черноплодки из компота. Туда же были свалены какие-то остатки рыбных консервов и куриные кости с хрящами. Женька с силой ткнула Олежку лицом прямо в миску - "Это тебе! Жри!". Другие девчонки стали развешивать над плитой мокрые подушки.

Олежка кое-как устроился на локтях - благо наручники на него не одели, поскольку запястья у него оказались до крови истёрты верёвками - и начал через тошноту поедать объедки. Марина села на стул позади него и от нечего делать стала шевелить и тыкать большим пальцем ноги его яички и член, приподнимать и подбрасывать их, а палец второй ноги засовывать ему в анальное отверстие. Олежка сделал вид, словно он не замечает издевательских прикосновений, и только сопя проглотил изжёванное сало, обгрыз головки с костей.

- Ты чего за собой оставляешь недоеденное? - прикрикнула Женька. - Кости чтобы тоже съел целиком!

- Это полезно! Кальций! - захохотала Вероника.

- Ты знаешь, для чего мы растопили плиту? Не только чтобы просушить подушки! - продолжала Женька. - Это чтобы ты, замёрзший цуцык, мог бы хорошенько погреться, но только не около плиты, а на ней! Разложим, так вмиг разогреет до последней косточки, если не будешь слушаться!

Даже стекло в окне зазвенело от сумасшедшего хохота. Марина чуть не грохнулась со стула, даже и вместе с ним.

- А что, неплохая идея! Но сначала следует хорошенько прогреть его попку крапивкой, пока она не завяла! И розги уже просолились, так что чего же мы ждём? - сказала она и ткнула Олежку в дырочку. - Долго собираешься ещё вкушать? Ну-ка, покажи удовольствие хрюканьем! Или не понял, что велено? - цепочка со свистом легла ему на спину, оставив вздувшуюся фиолетовую полосу.

- Хр! Хрры! Хр! Хр! Хрры! - кое-как выдавил из себя Олежка. Девки с визгом захлопали в ладоши, заходясь смехом.

Тучи быстро тянулись по небу, вовсю гулял грозовой ливень. Девки порешили продолжить наказание в дровянике, где как раз и находились орудия этого наказания. Вопрос встал лишь в том, в каком положении это наказание проводить. Тащить туда громоздкую и длинную скамейку, которую там не поставить особо устойчиво, не вмять ножками в твёрдую почву, они не захотели. Сошлись на том, что стоящему на четвереньках Олежке кто-то из них будет зажимать между ног шею, а две другие - стегать с двух сторон, одна прутом, а другая крапивой, после десяти ударов они поменяются "инструментами", и так же поступит и вторая пара.

Но дрова в плите уже прогорали, и девчонки решили несколько подождать, чтобы запечь в горячей золе под углями картошку. Олежку заставили облизать пальцы на ногах у Марины и загнали под стол. Так прошло ещё больше получаса, затем, наевшись, они сцепили ему руки наручниками и поволокли несчастного Олежку в дровяник. Скинув дождевики, начали выбирать место поудобнее. Тут Марина что-то шепнула Лере, указывая куда-то. Девки разошлись довольными криками. В углу, около поленницы стояли довольно старые массивные ко́злы. Олежке расковали руки и приказали вытащить эти ко́злы на середину сарая и поставить в паре метров от поленницы. Вероника пошла за верёвками.

Грубо схватив его за волосы и за руки, Олежку швырнули на брус ко́зел. В следующие мгновения он был переброшен через ко́злы так, что повис на них вниз головою; ноги ему растянули в стороны с такой силой, что захрустело в паху́, Олежка взвыл от боли. Не обращая внимания на его крики, девки ловко привязали его за ноги и за руки к ножкам ко́зел. Лера смочила тряпку в рассоле где мокли розги, и обтёрла ему ягодицы. Исхлёстанную попу обожгло и защипало, Олежка заныл и задёргался.

- Это полезно, хорошо обеззараживает. Впрочем, крапива имеет тот же эффект. Так что не бойся, помереть не дадим! - усмехнулась Лера.

В это же время другие девчонки вынули из ванночки и прислонили к ко́злам десятка два прутьев подлиннее. Первой парой стали Марина и Вероника. Первая вооружилась гибкой розгой, а другая выбрала около десятка лучших стеблей крапивы с наиболее широкими листьями, взяла их через газетный кулёк, несколько раз встряхнула в воздухе, расправляя и расширяя этот веник.

- Ну-с, приступим благословясь! - Марина крутанула прутом, и сделала широкий замах. Стеганула. Быстро и резко, не напрягая руки́, по правой, дальней от неё Олежкиной ягодице. Он задёргался, и мгновенно поперхнулся каким-то отрывистым, словно то ли хохочущим, не то кашляющим криком. Поперёк ягодицы протянулся багровый рубец. В середине его кожа вдруг несколько расползлась в стороны, жгучая боль резанула вглубь, жутко защипало. Вероника, встряхнув ещё раз пучок крапивы, хлопнула им по той же половинке попы, несколько задев и другую, внутренние стороны ягодиц и середину попы, дырочку, чуть ниже неё, и до самого копчика. Словно тысячи муравьёв разом впились Олежке в попу, по коже как опахнуло огнём, нежные места внутри загорелись страшной болью. Тем временем Марина полоснула по левой стороне. Снова как огненный стержень вошёл в него, опять защипало. Вероника, тряся "веник", стегнула поверх рубца от розги, попав и в середину. Олежка заюлил и запрыгал.

После третьего удара отломился конец у прута, от следующего он сломался вовсе. Вероника выжидала, пока Марина выберет новый прут, взгрела Олежку. Но и её крапивный "букет" оказался уже основательно истрёпанным, ей пришлось отойти за свежими стеблями.

Порка продолжалась, становясь всё более мучительной. Сначала удары розгой и крапивой воспринимались в отдельности, сами по себе. Но затем они начали дополнять друг друга, сливаться один с другим, но уже не вдвое, а втройне больнее каждого в отдельности, вся попа у Олежки покрылась зудящими волдырями, которые в следующий момент рассекал прут, и тут же рубец, очень часто с просечками кожи, в которых оставались впившиеся частицы коры или дерева, накрывало огнём от крапивы. И Марина, и Вероника обновляли "инструменты" уже по третьему разу, на десятом ударе третья розга разлетелась, а от третьего пучка крапивы оставались измочаленные стебли. Подруги поменялись местами, чтобы удары розгой можно было б наносить с наибольшей силой.

Девчонки распалялись с каждым новым ударом. У Вероники получалось настолько крепко, что прутья, несмотря на свою гибкость, ломались после третьего, а иногда даже и второго удара. Хлестала она с оттяжкой, чаще старалась попадать по самому низу попы, в складку между бедром и ягодицей. Марина не отставала. Хлеща крапивой в самую середину, по дырочке и около неё, она делала протяжку по правой ягодице, а вытянув по левой - залезала в середину. Истрёпанные пучки крапивы тоже отлетали один за другим, Лера и Женька даже всерьёз забеспокоились, не потребуется ли идти за нею снова. Олежка захлёбывался и задыхался от воплей.

Когда Женька погладила его прутом по попе прежде чем "распечатать ему свой визит", как она выразилась, он лишь мелко дрожал будто в ознобе. Попу как обливало огнём, она жутко зудела, наливались волдыри, неимоверно саднили и щипали язвы от розог. Олежка и представить себе не мог, что именно розги окажутся страшнее всего!

Встав несколько боком, Женька прошлась снизу вверх и чуть-чуть наискосок попы, несколько захватив внутреннюю сторону ягодицы. Выступила кровь. И поверх - жгучий удар крапивой. Олежка зашёлся в криках.

- Эть как извивается! Сейчас прошпарим тебя ото всех болезней! Эть! Эть! Эть! - приговаривала Женька, заменившая уже четвёртый прут. - Помнишь, за что тебя? Госпожа не спрашивает - рот на замке! Эть-та!

К концу порки действительно остались штуки четыре самых вялых стеблей крапивы, которые Женька всё-таки не стерпела "доистратить" - "за крики". Розог зато осталось вполне порядочно, на несколько дней, как посчитали девчонки - "Зато лучше размокнут и больше просолятся!".

После порки еле живого Олежку подтянули на брус ко́зел несколько выше, уложив не поясом а бёдрами. Марина обтёрла намоченной в солёной воде тряпкой его попу, выковыривая ею же впившиеся в его кожу и влипшие в язвы мелкие фрагменты розог - Олежку заколотило от дикого жжения. Девки одели страпоны. Но сейчас это для него оказалось облегчением - гель для страпона охладил, умерил и затушил боль и жжение на отхлёстанной крапивой дырочке. Олежка, измученный и опустошённый, почти не реагировал на боль при вхождении страпона, лишь тупо дёргался при слишком сильных фрикциях и кричал только тогда, когда девки прижимались своим телом к его ягодицам.

Отвязанный, Олежка сразу не смог пошевелиться - одеревенели и болели связки в бедренных суставах, и только несколько крепких ударов и прутом, и цепочкой заставили его кое-как подняться, чуть не упав. Он уже не помнил, как по приказанию девок он вернул на место ко́злы, собрал и отнёс на компост ошмётки крапивы, а переломанные прутья занёс на кухню, для растопки плиты - в его голове уже всё терялось словно в плавающем тумане.

Продолжение следует...