Сволочь. Тематика: Гуляет с анальной пробкой Часть 3: Пока сестра гуляет.

Снова проснулся рано. В доме было тихо. Подойдя на кухню, приготовил кофе и сел, размышляя о своих делах сегодня. Ещё один день отдыха и снова учеба.

А может быть, сходить к Катюше? Вчера как-то не очень понравилась первая часть, но зато вторая... пролетали воспоминания, и она ничего, особенно задницу и с самотыком.

Вспомнив, как она визжала, а потом подмахивала с уханьем, рассмеялся. А её жалоба матери вообще не лезла ни в какие ворота.

— Так с ними и надо! За "жабры", раком и в постель! — понравилась мне мысль, — запомнить надо, — пронеслось в голове.

Сел за компьютер, но даже порно на экране не впечатляло. Хотелось такого романтического... Вздохи, ахи, утешение страждущей, а потом за жабры и в койку!

— Решено! Иду в гости. К Кате. Она добрая, ласковая и честная — давалка.

Опять рассмеялся подобранному прозвищу. Глянул на часы, уже девять. Пока соберусь, будет полдвенадцатого. Пока доехать десять, а то и пол-одиннадцатого. Самое подходящее время для гостей. О том, что буду делать, если её муж дома, даже не думал.

Я уже одевал обувь, когда из комнаты вышла заспанная мать.

— Ты куда?

— Да так прогуляюсь...

— Подожди! Нам надо поговорить.

— О чём?!

— О жизни...

— О Кристине, что ли?

— И о ней...

— Вернусь, и поговорим... Хотя она получила, что хотела и даже больше! — рассмеялся я и выскочил за дверь.

Раннее утро окутало холодом. Запахнув курточку, пошёл к остановке. И опоздал... Если бы шёл, как обычно, а не прогулочным шагом, то точно успел. Но эта задержка меня только разозлила. Зная, что следующий автобус будет не раньше, чем через полчаса, решил ехать круговую:

— Тo нa, тo и выйдeт, — прoнeслoсь в гoлoвe.

Дoждaлся другoй идущeй в нужную мнe стoрoну сeл. Нaрoду былo мaлo. Вoскрeсeньe, дeсятый чaс. Зaплaтил вoдитeлю зa прoeзд.

— И чтo? Здeсь в Рoссии мёдoм нaмaзaнo им? — пoдумaл я, увидeв нeбритoгo «джигитa» плoхo гoвoрящeгo пo-русски нa вoдитeльскoм сидeнии.

A пoтoм вo врeмя пoeздки стo рaз пoжaлeл o свoём рeшeнии. Нe зря нaрoд вeщaeт: «Пять минут стрaхa, и ты нa мeстe!», — этo был имeннo тoт случaй. Джигит нaрушaл всe вoзмoжныe прaвилa, стрeмясь быстрee дoстaвить «дoрoгих» eгo душe пaссaжирoв прямo нa клaдбищe, плюя нa вoзмoжнoe прeкрaщeниe нaших жизнeй дo срoкa. Вышeл вeсь взъeрoшeнный и мoкрый oт пeрeживaний.

Дaльшe был aвтoбус. Пoвeдeниe вoдитeля былo с тoчнoстью дo нaoбoрoт! С ним мoжнo былo oпoздaть и нa сoбствeнныe пoхoрoны, хoрoшo, чтo я нe спeшил. Нo всё зaкaнчивaeтся. Пришёл кoнeц и мoeй пoeздкe.

Двeрь, дoмoфoн и тoлькo сeйчaс я пoдумaл o нaшeм дeкaнe.

— A eсли oн дoмa? Чтo я скaжу? Кaк буду выкручивaться?

«Слoмaв» гoлoву, плюнул и прoстo пoзвoнил. Рaдoстнoe oжидaниe — тишинa в oтвeт... Нaбрaл нoмeр eщё рaз. Нулeвoй рeзультaт. Пoтoм нeoжидaннo двeрь oткрылaсь. Тoлстый низeнький дядькa вышeл из пoдъeздa. Дoждaлся, пoкa тoт прoтиснeтся в двeрь и скoльзнул внутрь.

— Ты кудa? — услышaл вдoгoнку, нo oбoрaчивaться, a тeм бoлee oтвeчaть нe стaл.

Лифт, минутный пoдъём и я ужe oкoлo квaртиры. Нaд двeрью гoрит свeтoдиoд. Крaсный «глaз» кoтoрoгo, кaк будтo рaссмaтривaeт мeня в злoрaдствe:

— Oпoздaл?!

Нa всякий случaй звoню. Тишинa. Пoтoм стучу... Снoвa стучу — грoмчe... Зa сoсeднeй двeрью слышу шeбуршeниe. Ктo-тo рaссмaтривaeт мeня в глaзoк. Стaрчeский гoлoс с вoстoргoм выдaёт:

— Ты о чем говоришь? Их нет дома!

— А вы не знаете, когда они вернутся? — спокойно спрашиваю я, желая избавиться от этой проблемы.

— А я за ними не подглядываю! — продолжает вести себя неприятный голос.

— Вы извините... — взрываюсь я, — меня из института прислали к Александру Борисовичу...

— Так уехал он! Вместе с женой. Собрался и уехал. Попросил меня за квартирой присмотреть, до вечера! Поздно приедут...

— Попросил присмотреть! Как бы не так! — понял я, — тебе делать нечего сидишь, целый день и в глазок пялишься! Подглядываешь и подслушиваешь, старая хрыч... — но вслух произнес, изобразив улыбку, — спасибо вам, а то под дверью пришлось бы торчать, — и развернувшись, пошел вниз.

2.

Итак, день не задался.

— Куда дальше? А куда все. Домой.

Медленно добрел до остановки и на удивление быстро приехал обратно. С грустным настроением зашел домой. А здесь «пахло грозой». Мать злость чем-то гремела на кухне, даже не поинтересовавшись, кто пришел. Разделся, зашел... «Температура» в кухне явно зашкаливала. Сейчас по выдаваемой негативной энергии мама явно превосходила Днепрогэс.

— Что случилось? — осторожно спросил я, совершенно забыв правило, гласившее: «Не стоит общаться «с разъяренной газонокосилкой»!».

Тут же получив в ответ:

— Да вы меня с ума сводите! Один дома черти что вытворяет... Другая опять ночевать домой не собирается...

— Ну, у них там хорошая компания, да и она взрослый человек... — дипломатично пытаюсь защитить сестру.

— Ага! Котенок беленький... А ты! Тоже весь пушистый! Вчера что наделал?

Я очень возбудился:

— Понимаешь, мама! А чья была идея?

Мой язык — мой враг! Лучше бы я промолчал. От ее ушей только что пар не пошел от моих слов! Лицо покраснело до цвета свеклы, губы задрожали и, разревевшись, она, бросив все, убежала в свою комнату, бессвязно выкрикивая:

— Ублюдки... Я стараюсь... Одна... А они...

Хлопнула дверь и наступило молчание.

— Ну вот! — пришло на ум, — только скандала сейчас и не хватало! Надо идти успокаивать и мириться...

— 3-

Слезы, крики матери я уже видел. И вдруг вспомнились слова сестры: «... ты умеешь утешать, сразу располагая к себе. Говоришь банальные вещи, но так, что тебе невозможно не поверить... С тобой легко идут на контакт, и даже больше... «...

— А ведь дома никого нет... — вдруг пронеслось в голове, — только мы...

И мое лицо зачервело, горло пересохло, а кишки скрутило в какой-то ком... Мне стало нехорошо от крамольной мысли: «Я и мама... Мама и я!», — это желание начало заполнять меня, топить «черной волной». Я встал, подошел к холодильнику и заглянул внутрь. На глаза попалась вчерашняя бутылка коньяка, в ней еще оставалось сто граммов, и я оприходовал остатки прямо из горла. Холодная жидкость обожгла желудок и теплыми возбуждающими ручейками разбежалась по телу. Сразу полегчало.

В голове зазвенело и утихло! А память вдруг начала прокручивать вчерашний день: как долго мать стояла вчера утром около двери; ее взгляд на кухне; эта выходка с Кристиной; а ее возглас в коридоре в ответ на жалобу последней: «Да ты что?!». Сочувствия там точно не было, а вот желания и интереса было «выше крыши».

И я направился в ее спальню, причем не самостоятельно, меня несли ноги. Сердце билось молотом в груди, и в унисон ему в мозге стучало: «Хочу, хочу, хочу...», а следом промелькнула мысль, вырастая и вытесняя все остальное: «Она же тоже... Хочет, хочет, хочет...!»

— Только боится! — осветило меня, — инцест! Да кому какое дело до наших отношений! Я хочу, она хочет... Как об этом узнают другие?

Кровь «закипела», член набух, твердея, как никогда раньше. Но я «не потерял» головы.

— Стоп! — проходя мимо ванны, зашел внутрь.

Закрыв дверь, включил воду. Быстро вытащив мобильник, набрал номер.

— Привет! Ты что там матери наговаривала?

— Да мы на дачу шашлыки делать едим. Приезжай... Компания, класс. Тут у нас новенькая как раз в твоем вкусе!

— Заманчиво, но не знаю... Тебя же «прикрыть» надо!

— Бросай все и гони. А мамка перебесится!

— Подумаю, ты там не очень... — нажав отбой, бросил сотовый на полку.

Приспустив трусы, быстро вымылся.

— Пора!

Перед глазами закрутились картинки: «Мамуля стоит на карачках, высоко задрав полные ягодицы... Вот тело выгибается дугой, и она громко стонет от наслаждения и трется своими большими грудями о простынь!» Дальше воображение внесло...

свои коррективы: «Я засаживаю ей в лоно свой твердый разогряченный фаллос...»

— 4-

Не знаю, какое у меня было лицо, когда я ворвался к ней и остановился как вкопанный, обозревая комнату. Она, все еще вздрогивая, лежала на животе, уткнувшись в подушку.

— Уйди, — глухо и тоскливо пробормотала она.

— Мама... — только и смог произнести я.

И сделав несколько шагов, я присел рядом с ее изысканным телом. Руки мои дрожали, сердце бешено колотилось в груди, а я смотрел на нее: волосы, расползающиеся по подушке тяжелыми локонами; изящная шейка, куда так хотелось поцеловать ее; обтянутые тонкой тканью высокие и упругие ягодицы; и едва прикрытые халатом гладкие матово-блестящие полные бедра.

Я чувствовал, что член буквально вырывается из штанов, в нетерпении оказаться там, в скрытом сейчас тайном месте. Пододвинувшись и ощущая бедром ее тепло тела, я заговорил. Слова льются с языка и журчат ручейком. Они как сетью окутывали нас, связывая вместе. Одновременно я поглаживал ее волосы, шейку, плечи.

Она лежала постепенно затихая. Потом повернулась ко мне, боком вслушиваясь в речь, а я уставился на ее грудь, неожиданно приоткрывшуюся при этом. Я видел, как раскрылись ее глаза, и я тонул в них, не желая спасения. Ее губы чуть приоткрылись, и пробежавшийся язык смочил их, так что они заблестели...

Не в силах сдержаться я наклонился и быстро поцеловал ее в губы. Она удивленно глянула на меня, лоб сморщился... Мама, будто только проснулась и попыталась что-то сказать, но я не дал ей времени. Второй поцелуй обжег губы и я впился в них как жаждущий в пустыне. Она сначала ответила, а потом, замычав, стала вырываться.

— Поздно, батенька! Поздно... — вспомнился мне анекдот.

Я уже прижимал ее к себе, не желая отпускать. А в ее тщетном мычании мне слышалось:

— Нет... Так нельзя... Это же инц... — причем все тише и тише.

И когда она совсем замолчала и обмякла, он ее отпустил. Напряженное дыхание двух людей:

— Ну, нельзя... мой дорогой... — и снова наши губы встретились, теперь уже она тянулась ко мне... А ее язык, пробравшись в мой рот, стал создавать там такое! Когда кончился воздух, и мы, тяжело дыша, разорвали объятие, я сдавленным шепотом произнес:

— Плевать! Мы оба этого хотим... — громогласное утверждение, как бы физически повисло в воздухе, окутывая и отгораживая нас "стеной".

И снова поцелуй... Только сейчас до меня стало доходить, что я делаю.

— И пусть! — зазвучало в голове, — я, она, мы... хотим этого!

Прижимая ее к себе, я покрывал поцелуями лицо шейку, а моя рука, скользнув по боку, гладила ягодицу, опускаясь к бедру. Она запрокинула голову, открывая для моих поцелуев шею, ее губы как молитву повторяли:

— Нет... Да что же мы делаем...

Но взгляд затуманенных глаз говорил и даже кричал другое:

— Да! Да... Ещё...

Рука скользнула на грудь под халатик, и, нащупав сосок, сдавила его. («Вот тут все и началось», — как написали бы в романе...). Но это не роман... Она аж задохнулась от возбуждения, выдавив:

— Как... же... Оххх...

— 5-

И снова наши губы слились в единое целое, и мир сузился до наших ощущений. Я ласкал ее, а она, лежа на спине, принимала ласки, тяжело дыша и постанывая. Медленно глядя ей в глаза расстегиваю пуговки, попутно развязав пояс. Я не спешу! Ведь я давно уже не мальчик и понимаю что к чему. Женщина, а даже моя мать Женщина, причем с большой буквы, несмотря на все ее недостатки. И она имеет право получить все, что может дать ей мужчина. Настоящий, опытный мужчина, к которым я себя и причисляю, хоть и непогодам.

И первое, что я хочу - поцеловать её грудь! Ах, какие у неё большие и твёрдые соски?! Мне кажется, что я вспоминаю, как она кормила меня, прижимая к груди и немного подразнивая покачивающимся сосочком, когда я придирался.

Вот они объекты страсти. Большие, упругие, отливающие молочной белизной, пышными формами раскачиваются в стороны, увенчанные большими розовыми пока ещё недостаточно заформировавшимися и мягкими сосками. Немного морщинистые они покрыты мелкими неровностями и пересечены на кончике почти горизонтальной извилистой бороздкой. А эти околоэталонные зоны? Легко видимое выпукление к центру дополнительно поднимает соски, выделяя их на фоне остального. И у неё они ещё и необычной формы! Немного прижатые со сторон имеют красивую овальную форму.

Я ничего не делаю, просто наслаждаюсь видом. Но даже мой взгляд действует как катализатор. Медленно, очень медленно сосочки набухают, становясь все больше. Приобретают задуманную природой форму. Немного суженные к телу и более объемные вверху. Завораживающее зрелище. С трудом удерживаюсь, чтобы не пристать к ним и сосать, сосать, сосать, облизывая и лаская языком.

- Что! Что-то не так? - она, приподнимает голову пытаясь рассмотреть то, куда я уставился.

- Всё нормально... А на такой вид и не грех полюбоваться... - шепчу я.

Протянув руку, нежно дотрагиваюсь пальцем. Грудь мамы дергается, заставляя соблазнительные полушария аппетитно колыхнуться. Меня как будто бьёт током, и я с диким всхлипом нагибаюсь, захватывая сосок губами. Немного сжимая, сую его в рот. Вот это точно на уровне подсознания! Прислониться к груди и попытаться добиться молока, как это делает ребёнок.

— Ох... — выдыхает мама, — как давно ты этого не делал?!

— А это приятно? Ну, когда у тебя молоко сосут?

— Только не с тобой!

— Почему? — удивляюсь я, даже забывая на время про "дело".

— Ты всегда жадно сосал, а в конце, когда молоко заканчивалось, прикусывал и тянул... Одной титьки не хватало, с Галей было проще...

Но вот как было с сестрой, меня в данный момент не интересует. Впереди было "большое приключение" и множество неизведанных тайн. Облобызав груди и заставив мамочку выгибаться и стонать, занялся животиком. Нет, конечно, не спортсменка, но все равно мне очень нравится. Даже сейчас легко угадывается рисунок напряженных мышц. Поцеловал пупок, а потом подул на оставшуюся влагу от слюней. Животик задрожал, перекатывая мышцами. Ещё ниже.

— Вот вместо трусиков могла бы и стринги надеть, — подумал про себя, разглядывая выпуклость лобка и две параллельные складочки, исчезающие между бедер.

Белые хлопчатобумажные трусики, обтягивающие промежность как перчатка. Видна припухлость на лобке, скрывающая аккуратно подбритые волосики. И внизу на грани видимого расплывается темное пятнышко. Не очень большое, но увеличивающееся в размере:

— Однако ты потекла, — ласточка моя, пронеслось в голове.

Хватаюсь зубами за резинку и тяну их вниз. Медленно и осторожно. Сначала вылазят жесткие черные волосики. Их все больше и они складываются в рисунок. Подбриты в виде сердечка.

— А ты проныра! — укоряю её, на миг бросая своё занятие.

Она смеется... Так мило и беззащитно...

— Нравится?

— А то?!

Продолжаю снимать нижнее белье. Теперь руками. Вот появился капюшон клитора и я, не дожидаясь, пока явится свет остальное, припадаю вниз, с полной силой вонзая под него напряженный кончик языка.

— Ах... Ой... — тело передо мной прогибается, вдавливая ягодицы в матрас. Мышцы живота сжались, а груди идут волнами от резкого движения. Возглас:

— Прекрати... — сменился стоном и... — да... — раздался по всей спальне.

Этот крик ломает все оставшиеся барьеры и запреты. Рывком сдергиваю трусики до колен и, нагнувшись, начинаю целовать ее лоно. А она подрагивает от прикосновений, гладя меня по голове:

— Давай! Ещё милый! Сильнее?!

— Сильнее? — будто переспрашиваю я.

— Да!

Задираю ее ноги вверх, разводу как могу в стороны и вот уже не мягкий нежный язычок, лизнул ее прелести, а напряженный и твердый язык хозяйничает в промежности. «Удары, тычки, толчки»... Все что может доставить удовольствие. И мне уже неважно кто передо мной: моя очередная девушка, сестра или мать. Передо мной одна задача заставить тело трепетать, биться и сходить с ума от наслаждения и возбуждения. Это само по себе достаточная причина, но оно ещё и возбуждает, так что темнеет в глазах, а живот прямо каменеет.

— 6-

— Похоже, пытки приносят тот же результат... — познаю я истину!

Две стороны одной медали. Человек становится зверем. Только в одном случае все силы направлены на выживание, а сейчас на продолжение рода и прилагаемый природой неотразимый бонус — оргазм.

Она уже бьется в истерике, не понимая, что с ней творится, а тело требует — ещё, ещё и ещё! Сильнее, глубже... Оставляю на время киску, и чуть приподняв ягодицы, начал вылизывать приоткрытое кольцо ануса. Сфинктер легко поддается моим притязаниям буквально засасывая напряженный до твердости язык.

О, как... ох... — кричит неразборчиво.

Ей хорошо, даже слишком... А мой опухший и окаменевший половой член стремится внутрь.

С трудом снимаю штаны вместе с трусами и вот я внутри!

Она вздрогивает, затихая, но это недолго. Я уже активно двигаюсь внутри. Моя головка впервые достигает матки. Легкая дрожь от прикосновения. Туда-сюда и снова ощущаю, как упираюсь в скользкое слегка напряженное препятствие. А дальше — больше и быстрее. Она уже не прекращает дрожать. И ее тело не успевает за моими движениями.

Это похоже на рябь на лужице. Ударишь раз, побежали круги и опять тишь да гладь... Но если бить постоянно, то волны не прекращаются, накладываясь и усиливая друг друга, потом приходит отраженная волна и уже «буря в стакане воды».

Микрооргазмы от воздействия на матку слились и не прекращаются «набирая обороты». Тело, идет «вразнос» поддавшись им. Оно готово «взорваться» большим всеобъемлющим оргазмом от малейшего дополнительного импульса... И я, смочив палец слюной, ввожу его в попку. Дрожь и вот уже подо мной бьется «неукротимое животное» в обличье человека. Оно кричит, бедно и громко. Конвульсии облепляют тело своими щупальцами, заставляя метаться из стороны в сторону до боли сжимая все, что попадается под руку. Спина скользит по жесткому покрывалу, а нежные груди мечутся то вправо то влево. Соски набухли, превратившись в подобие маленьких шишечек. Я хватаю эти белоснежные жемчужины, сжимая их. Она выгибается дугой, будто пытается сбросить меня, а я продолжаю проникать вагину еще и еще. В какой-то миг мой член выскакивает из нее, и я спешу обратно, но попадаю ниже. Сфинктер ануса легко расширяется в стороны, пропуская внутрь, чтобы тут же сжать его в тиски. Более плотный контакт, сильнее ощущения...

Сколько все продолжается, неизвестно. Я завершаю, изливая семя на ее живот, все еще судорожно дергающийся. Даже когда я без сил рядом упаду, она продолжает стонать, укусив губу и закрыв глаза. Мелкая дрожь и отдельные судороги "пробивают" тело...

Мы просто лежим прижавшись. Разговаривать не о чем. Она предложила, а я принял предложенное. Потом мама встает, весело смотрит на меня и, потянувшись, произносит:

— Это было хорошо, даже слишком! Но такого больше не повторится. Запомни это и молчи о случившемся.

Она выходит, я слышу, как захлопывается засов в двери в ванную. Раздается шум включенного душа.

— Все когда-нибудь заканчивается,— философски размышляю я,— но ведь и хочется пуще нового, а земля круглая...