Варя деревенская. Часть 1: Одинокая в глуши

Стянув соски вниз ещё пару раз, Варя закончила дойку и вылезла из-под коровы, держась за онемевшую поясницу. Тяжело вздохнула, стянула с головы косынку, и вытерла ей пот со лба, рассыпав пряди русых волос по своим плечам.

— Ну что, Буренка, тоже устала?  — Варя ласково погладила, и похлопала корову по округлому, черно-белому боку.

— Мммууу — коротко ответила Буренка, перемалывая жвачку зубами.

Встав со стульчика, Варя снова выдохнула и погляделась на своё отражение в воде длинной коровьей поилки.

Хоть и тридцати лет сама, а выглядела на двадцать пять, не больше. Телом как раз в меру, да и лицом удалась.

Глаза серые, глубокие, губки аккуратные, а уж грудью и задом природа и вовсе не обделила. На такую глянет заезжая, городская, и от зависти помрет. Сметана и молоко, по-другому Варю и не опишешь.

Бездетная, без мужика, истосковавшаяся по мужским рукам.

В последние пару лет Варя и вовсе в постоянной охоте ходила, вся голова только одним и была занята. Иногда даже грешным делом на своего цепного кобеля Тузика поглядывала, но тут же гнала эти мысли прочь, стыдилась их.

А вечером, как подмывалась ко сну, так по два тазика тратила только на то, чтобы все, что за день на бедра натекло отмыть, да трусы отстирать.

Потом вздыхала печально, ночнушку белую натягивала на тяжелые груди, да в одиночестве ложилась на перину.

Румяным лицом к пустому дому, задом к ковру и нагретой печкой стене под ним. Смотрела перед сном на фото стоявшее в рамке на тумбочке. Мама, папа и она на руках у отца сидит.

Осиротела Варя.

Мамы не стало от хвори, а отец уехал на заработки давным-давно, Варечке тогда было пятнадцать годиков всего. Уехал и не вернулся.

Дальше она сама. И картошкой сотки засаживала, и на вырученные деньги корову купила.

Из женщин, к нынешнему времени, в глухой деревне только и осталась, что бабушка Фрося, глухая, да почти слепая. Она может и подсказала бы Варе, как себя утешить, научила бы, как с тоской справиться.

Только не знала она, и не слышала бед одинокой женщины. Сама в тоске прожила, года так с девяностого.

Не сбежали из глуши этой только Фрося, Варя, да дед Еремей, он жил в начале деревушки, у заброшенной конторы.

Еремей был стар, вреден и ворчлив. Не разговаривал, не здоровался, только бухтел себе под нос бессмысленную брань.

Так и жили...

Лет так десять назад, Варя по случаю заметила, что когда моется, то трогать себя приятно бывает.

Понимать-то она толком не понимала, что с ней происходит, но взяла привычку подмываться по три раза в день. Решила она так, что это от воды под лобком в животе щекочет и между ног сладко сводит.

Замечала Варя и то, как соски при таком мытье разбухают, да груди наливаются от этих водных процедур, но значения этому не придавала. Всё думала, что это от того, что ребеночка завести хочется.

Да и права ведь была, если по природе-то судить.

Воду плескала, и изредка, легонько шлепала себя по 

заросшей пухом промежности, а что дальше делать, знать не знала. На том и заканчивалось всё. Ходила она потом бодрая, по огороду работала, за двором ухаживала.

А как спадал задор, снова в тазике теплой воды разводила, и опять себя распаляла плесканием.

Так и тянулись Варины дни. Зимой у оконца с кружевными занавесками мечтала о далекой и яркой жизни, летом по хозяйству крутилась.

И всё было в её жизни размеренно, до этого часа.

Тузик разлаялся, гремя цепью и радуясь, что впервые в жизни может отработать еду. Лаял пёс истошно, вставал на дыбы, упираясь в ошейник, скалился и рычал.

Услышав шум, Варя вернулась с огорода и поставив грабли под навес отерла руки о халат.

Прислушалась.

— Есть кто дома?!  — послушался незнакомый и веселый, мужской голос за воротами.

Нахмурившись и осторожно шагая, Варя подкралась к двери, и посмотрела в щель.

У порога стоял рослый мужчина с белоснежной улыбкой. Плечами широк, собой неплох, хоть и выглядел на свой возраст, лет так под пятьдесят. В руках сумка, и одет по городской моде.

Прямо тут, в полуметре от Вари стоял приличный, живой МУЖИК.

— Это кто?!  — с трудом взяв себя в руки, осторожно окликнула Варя, приглядываясь к топору на завалинке.

— Хозяйка, доброго дня!  — ответил мужчина, обрадовавшись, что застал домочадцев — Приезжий я, заплутал! Пусти на огонек, места много не займу!

— А я...  — растерялась Варя, чувствуя дрожь волнения и страх — А я чужих не впускаю!  — ответила она.

— Не чужой я!  — ответил названный гость — Тут родился, тут вырос, да уехал после. Отвори, не бойся. Я с подарками заехал!

Взгляд Вари растеряно побегал ещё пару секундочек, волнение выросло до предела. Бодрость от подмывания показалась ей просто шалостью в сравнении с тряской, которой било её тело сейчас.

Судорожно сглотнув, она взялась пальцами за холодную щеколду и отодвинула её в сторону, впуская незнакомца во двор.

Отошла на шаг назад, уступая ему дорогу.

В этот момент взгляд Вари случаем упал на свои соски под платьем. Они постыдно топорщились, как два указателя в сторону гостя.

— Ну здравствуй, хозяюшка!  — переступив порог двери в воротах, незнакомец шагнул во двор. Задержав взгляд на торчащих под платьем сосках растерянной Варечки, мужик поставил сумку наземь, и осмотрелся.

Варя быстро утащила лающего Тузика и заперла в будке. теперь из неё слышалось глухое буханье лая.

Он снова обернулся к Варе и смерил взглядом её неполную, но округлую и аппетитную фигурку.

Поглядел вокруг.

Сарайки, куры, баня, да времянка. «Вот вроде и всё богатство»,  — сказал бы любой залетный.

Но только не этот.

— Муж-то твой, дома?  — широко и красиво улыбнулся гость.

— Одна я — скромно теребя платьице, Варечка стояла у завалинки под окном и пялилась на мужчину как на немыслимую диковинку.

Она по-всякому конечно мечтала холодными зимами. Но чтобы тропинки судьбы действительно привели к её порогу мужика...

Такого, несчастная Варя, и вообразить не смела.

— Как это одна?!  — аж отпрянув, ахнул незнакомец — Такая красота и одна?!

— У нас...  — раскрасневшись от смущения и растерянности замямлила Варечка — У нас нет мужиков 

в деревне-то, и дорога тут не проезжая. Ферму как закрыли, и с тех пор никто не приезжал, ни один человек...  — просто и наивно рассказала она — Мне тогда пятнадцать годиков было, когда деревня опустела.

— Так, постой, а пожарники, электрики?  — с явным нахмурился мужчина.

— Ой...  — впервые улыбнулась, и отмахнулась Варечка — Никто к нам не ездит! И плату с нас не берут. Говорят — сюда ехать, бензин дороже выйдет, чем ваша оплата за ентот ток электрический. Вот...  — с готовностью рассказала она, и опомнившись, снова потупила взгляд, скромно и растеряно хлопая длинными, шелковыми ресницами.

— Понятно...  — кивнул мужчина и протянул ей руку для пожатия — Ну что ж, стало быть не в тесноте живешь!  — усмехнулся он — Меня Степан зовут, а тебя как, самородочек лесной?

— Варечка!  — она протянула руку, чтобы ответить на рукопожатие.

Протянула... испугалась с непривычки, и пальчики назад отдернула. Так и не коснувшись мужской руки.

«Это же чудо какое... Настоящий! » — ошарашенно глядя на протянутые к ней живые, и теплые пальцы, потрясенно думала она.

В голове Варечки крутился целый ураган мыслей.

Уставшая от одиночества и перевозбужденная до предела Варя, горько жалела о том, что книжек не читала, и даже не знает, как себя вести. Что делать, что говорить.

Как надо?

Как не надо?

«Только бы не ушел» — крутилась отчаянная мысль в её светловолосой голове — «Только бы побыл ещё немного со мной! ».

Она очень боялась, сделать, что-то не так. Спугнуть его, обидеть, сморозить глупость. Сделать, что-то такое, отчего случится худшее в её жизни — и он просто уйдет.

Трясясь всем телом, и стуча зубами как ненормальная, Варечка с обожанием и помутнением в голове смотрела на человека, которого знала всего одну минуту.

Смотрела, не соображая вообще ничего.

От её живота и в заросший девичий лобок, будто прибой били странные, горячие и щекочущие волны. По ляжкам текло как из ведра. Блестящие, тягучие струи уже доползли до коленок, хорошо хоть платье на ней было длинное.

И самое печальное, а может и радостное, в этом было то, что Варенька даже понятия не имела, как выглядит в глазах незнакомца.

Дрожащая, румяная, аж красна щеками, зрачки расширены, что у кошки среди ночи.

Пальчики волнительно теребят ушки и беспощадно крутят прядки волос.

А соски торчат настолько бессовестно, что если бы она знала хоть, что-то об этой жизни, то просто сгорела бы со стыда.

Но Варя не знала ничего.

Она была проста и чиста, как первая весенняя ромашка в поле. Такой и стояла перед незнакомцем, одинокая и прекрасная будто тот цветок.

Мужчина сменил широкую улыбку на спокойную, внимательно глядя на то, как дрожит и теребит свои волосы Варечка.

— А ты...  — начал он, и слегка прищурившись, подумал секунду. Видимо решившись рискнуть, договорил — А ты Варечка, почему при мужчине в одежде стоишь?  — спросил он, с доброй ухмылкой и прищурился снова, высматривая чувства Вари.

Та дернулась, вздрогнула и резко подняла на него взгляд из-под длинных ресниц.

Влажные и красивые, серые глазки Варечки подрагивали, вместе с темными как колодцы на задворках 

зрачками.

— А...  — приоткрыла она нежные, пухлые губки — А как же тогда надо?!  — воскликнув, смутилась она.

Паника внутри Варечки выросла до небес. Сердце девицы неистово колотилось, колыхая её увесистые груди.

— Платьице и косынку снять надобно — уже начиная тяжело дышать, ухмыльнулся ей мужик, бездумно поддернув, что-то загадочное для Вари, в своей ширинке — А трусы и вовсе неприлично носить — добавил он, покусывая свои губы.

— Простите!  — торопливо сев на завалинку, ответила Варя — Простите, сейчас я, сейчас...

Конечно ей было стыдно обнажаться, но Варя все списала на своё незнание и глупость.

«Он городской, книги читал, в театры ходил, наверное, умный, начитанный. А она-то и манер не знает даже, вот глупая! » — ругала себя Варечка.

Сдернув дрожащей рукой косынку со своей головы, Варя без раздумий бросила её прямо наземь. Привстала, взяла платье за подол и стянула его через голову.

Под насмешливым взглядом приезжего, деревенская дурочка скинула колоши с белых ног, и заведя большие пальцы под резинку, стащила со своих влажных бедер трусы.

Мужик поднял брови, стоя в полном потрясении от наивности и глупости Варечки. Также удивленно, но самодовольно он глянул на её промокшие в промежности трусы. Настолько промокшие, что с них висела мутная тянучка.

Обнажившись, Варечка снова встала с завалинки, и не прикрываясь, с молчаливым обожанием уставилась на гостя снова.

Оценив взглядом её роскошные, большие и молодые груди с упругими сосками, мужчина склонился вправо, разглядывая и её крупный зад, под крепкой, тонкой талией.

Степан скользнул взглядом и по внутренней части тяжелых, шелковых бедер, покрытых слоем блестящей, женской мазни.

Закончив осмотр, он насмешливо покачал головой, и потер лицо руками.

— Ну ты даешь! В А Р Я!  — надавив на каждую буквы имени, выдохнул он, подняв брови. В голосе гостя звучала явная насмешка.

Но Варя не знала, как звучат насмешки и издевки.

— Что?!  — скривилась в мольбе и жутком чувстве вины Варечка — Что-то не так?!  — испуганно спросила она.

— Да нет...  — усмехнулся мужик — Чудо ты, говорю, в перьях! ДИКОВИНА ГЛУБИНКИ!  — теперь уже откровенно рассмеялся он.

Услышав первые в своей жизни ласковые слова, Варя задрожала пуще прежнего.

Теперь она точно знала — «Это любовь. Вот она, нашлась её любовь. Настоящая».

Посмотрев с насмешкой ещё секунду, Степан двинул рукой вперед, и без лишних слов взял Варю за левый сосок.

Взял надежно и небрежно, но не больно. Будто пробуя на ощупь его упругий ствол, размером с наперсток.

Слегка выкрутив, пальцы потянули разбухший сосок вверх, отклеивая грудь от тела под растерянным, и влюбленным до одури, взглядом Вари.

— Ну как? Нравится тебе, В а р я?  — Степан снова уставился в её глаза с ухмылкой.

Но смотреть в них было уже не на что.

Расширенные зрачки Варечки моментально закатились под верхние веки. Коленки её затряслись как в припадке.

Из мохнатой промежности девицы хлестанула тугая струя мочи, смазки и секрета. Струя с напором залила её красивые ляжки и стекла в лужу под дрожащей задницей.

И тут ноги Варечки подкосились...

Она рухнула наземь, разбивая коленки, и продолжая трястись в неизвестном ей припадке 

немыслимого наслаждения.

— Простите... Я сейчас, я...  — шептала она, пробуя встать, с мутным, как грушевый кисель взглядом, и истошно хлопая непослушными ладонями по земле — Что-то голова...— было заметно, что она пыталась сдержаться, но голос Варечки скатился в новый, стон — Маменька... мамень... ка-а-а...  — ещё раз жарко передернулась она, словно озябнув от мороза.

С трудом придя в себя, Варя приподнялась на локте, и будто слепая шаря руками по воздуху, начала пошатываясь вставать.

Степан, всё ещё пребывавший в полном потрясении от этого «чуда глухомани», склонился, и просто легонько щелкнул пальцами по второму соску.

Глаза несчастной девицы опять закатились, и она с громкими стонами упала вновь, перестав соображать.

Сгорая от безумного удовольствия, Варя опять пыталась встать на ноги, чтобы не выглядеть глупо перед Степаном. Но новые, невыносимые взрывы наслаждения под лобком, снова уронили её на спину.

— Простите пожалуйста, я не знаю... не знаю...  — иступлено лепетала она, загребая ногтями землю — Мамочка! Мамочка... ма... мочка...  — беспорядочно шептали её раскрасневшиеся губы.

Покачав головой с насмешкой и удивлением, искренне потрясенный Степан поднял сумку за ручки. Равнодушно перешагнул через трясущееся в оргазме тело Варечки, и поднялся по скрипучему крыльцу.

Упер руки в бока, и с добрым вздохом осмотрел знакомую дверь.

— Эх, здравствуй! Дом родимый! Ну и скучал я, черт побери...  — выдохнул он, и взявшись за ручку, потянул её на себя, входя в сени.

•  •  •

Убранство внутри дома было хоть и убогим, но чистым.

Подушки пирамидкой на клетчатом пледе, ковер советский. Лампочка без плафона. Побеленные с «синькой» неровные стены, низкий потолок.

Все было также, как и в тот день, когда Степан покинул родной дом, уехав в город на заработки.

Всё также, только дочь выросла в аппетитную красавицу, да жены давно не стало. Живи и люби, сколько вздумается.

Вернулся Степан с удовольствием.

После десяти лет постоянных унижений от городской жены, которая зарабатывала больше, и была человеком образованным, Степан Гаврилов от жизни такой — устал.

Все нервы ему эта стерва в городе вымотала. Ходил там на цыпочках, выслуживался, лишь бы из квартиры в Питере не вытурили. Потом жена и вовсе охамела, начала в открытую изменять.

— А куда ты денешься?  — усмехалась она, намазывая тени перед зеркалом, и собираясь на свидание — И кстати, вернусь не голодная, так что мне не готовь!  — бросая помаду в сумочку и выходя за порог, добавляла она — Ты понял?  — обернувшись на выходе подмигивала стерва — НЕ ГОЛОДНАЯ!

— Ненав-в-вижу с-с-суку!  — рычал Степан, потрясая кулаками ей вслед, и каждый раз вспоминал тестя, полковника. Тут чуть слово скажи, она нажалуется.

Плюнул Степан, сдался и сбежал, с ненавистью в сердце, и со свободой на душе.

И вот, он дома!

Бросив сумку к столу, бывший отец семейства грохнулся спиной на Варину кровать прямо в обуви, и закинул ноги на железную душку. Подсунул руки под голову, и устало выдохнул в потолок покрытый известкой.

На крыльце послышались неспешные шаги Варечки.

Снова скрипнула дверь сеней, и обнаженная дочь Степана вошла в дом, понятия не имея, кто перед ней. Все её 

мысли были заняты только желанием угодить и сделать хорошо замечательному гостю.

А ещё...

Ещё она поняла, что после припадка во дворе, она больше никогда не станет прежней. Это было новое, совсем не сравнимое с легким удовольствием от подмывания в тазике чувство.

Это был последний край, к которому она шла все годы мучений. Тот самый, заповедный уголок, к которому и журчал ручеек из её мохнатки день за днем.

Она впервые достигла конца.

Непонятного, шокирующего наивную душу Варечки, но настоящего конца удовольствия. Раньше, Варечка думала, что ей от подмывания водичкой так приятно становится.

Теперь, наивная, и совсем ничего не знающая Варя понимала, что может быть в тысячу раз приятнее.

Но только от прикосновения чужих рук к её соскам.

Если этот мужик уйдет, уедет, обидится, то больше никогда не потрогает их — вот и всё. что она знала. И эта мысль вызывала в ней такой страх, что становилось дурно от паники.

— Не мойся!  — бросил Степан, с насмешкой рассматривая измазанное грязью тело дочки — И приготовь пожрать мне!

— Сейчас, сделаю! Сделаю!  — торопливо закивала Варечка и на трясущихся от слабости ногах, зачерпнула ковшом студеной воды из ведра.