Возле бассейна. Часть 15

Клонит и клонит искуситель жену Арсения к сопливому члену. И нет у него к жертве похоти: ни жалости, ни сочувствия. Хочет получить, что ему хочется. И в этом — весь настоящий Большаков.

А бедная Томочка? Она не в силах уже держать опорой рукой ни собственный вес, ни давление мужской руки сверху. Её сопротивление ежесекундно тает и тает...

И — вот оно! Мучительное для Томочки и желанное для Бориса Петровича мгновение. Тёплое дыхание женских губок достигло вздыбленной плоти!

Тело совратителя пробивает лёгкая дрожь, которая переходит в нервное содрогание. Сладкая судорога идёт от затылка — по спине — до самого крестца.

Нечто похожее испытываешь за секунду до выброса спермы...

Но рано! Рано, мальчик, рано!

Всё самообладание Бориса Петровича направлено на сдерживание преждевременного извержения.

Натренированным действием, прикусывая кончик языка, он создаёт болевое ощущение. И эта боль, в который раз, помогает опытному «кормильцу» малафьёй сдержать извержение.

Муки борьбы с самим собой, длились мучительно долго (так показалось терпящему), но, наконец, прошли и победитель шепчет обессиленной голубке:

— Попробуй, как он горяч... как благодарен твоим заботам... Как хочет ответить тебе невинным поцелуем... Не отталкивай то, что оживила... Только один, всего один поцелуй... Ну, что тебе стоит? Коснись, хотя бы губами...

Зубки, о которых Борис Петрович мечтал ещё в загсе, на Томочкиной свадьбе, послушно раздвигаются... Влажные уста — на «клубничке». Осторожно трогают подрагивающий от нетерпения фаллос...

Девочка ещё сомневается... Да и запах непривычен... Но Большаков знает — это только в начале, до первого движения язычком...

Крепкий локоть дожимает нерешительную головку, и «клубничка» наполовину во рту.

Движением паха «малыш» подается навстречу открытому рту, и «клубничка» входит по уздечку.

Снова толчок. Быстрый, короткий, решительный. Новое продвижение — самую малость, но вглубь...

Девушка упираются кулачком в бедро физрука. Пытается податься назад. Но контроль ситуации есть. И Томочкин рот остаётся в разинутом состоянии. Всё-таки диаметр в 5 см не подарок. Это не Сенечкина сарделька! К нему надо привыкнуть...

Молчаливое противоборство продолжается.

Новое движением пахом навстречу сопящему носику. Новый участок толстого фаллоса вползает между губ... Потом — ещё... И — ещё...

Локоть Бориса пропускает... голова блондинки дёргается вверх... Локоть давит... Рот движется вниз, к венами раздутого хуя...

«Клубничка» чувствует нёбо... Очередной приступ сдерживания, после которого — ритмичное движение по члену. Раз за разом повторяющееся.

Усилия сверху ослабевают. Голова спортсменки получает некую свободу... И уже не стремиться выпустить освоенное... Наоборот — начинает покачиваться. Самостоятельно... Томочка, уже без подсказки, САМА, плотным кольцом губ делает Борису Петровичу хорошо. САМА ощупывает кончиком языка уже приятную уздечку, САМА, осторожными движениями «изучает» продолжение хуя, САМА облизывает «малыша» и... наконец-то! СОСЁТ!

Ощущение самца, я вам не передам. Оно неописуемо!

Да и самке, её большая вафля уже — в кайф. Ведь во рту у неё — нечто новое! Толстое, горячее, упругое...

В затуманенном мозгу девчонки только одно — бессмысленное и безответное: «Мамочка, что же я делаю!? »

А к Большакову пробиваются сигналы ипостасей. Подсказывают, что самое время похвалить партнёршу за проявленное усердие.

Борис Петрович не против:

— Умничка...  — говорит он поглаживая двигающуюся голову:  — Соси милая... единственная... Соси, сколько войдёт... Всё сама... только 

сама... Для своего удовольствия... Пользуйся сколько захочешь... Соси и наслаждайся... Мы оба делаем это добровольно... Ох, какой кайф от твоих губок... твоего язычка... Какое наслаждение... сладко то как...

Любо Борису Петровичу давать самую ПЕРВУЮ вафлю замужней бабе! Именно замужней! Её и учить ничему не надо. Получила за щеку и трудится, как и положено трудится замужней бабе над хуем!

•  •  •

Сидит Большаков, откинувшись на спинку скамьи, балдеет. Не мешает Томочке сосаться с «малышом». Чувствует залупой, всей натянутой кожей и венами вздутого хуя, каждую клеточку девичьего рта, щекотание её язычка... Слушать сочное чмоканье слюны «верной» жены Арсения...

Балдеет и неспешно соображает: «Спустить в рот или, сначала,  — в пизду? » — а сам уже не одним, а двумя пальцами дрочит мокрую пещерку «супружеской неприкосновенности». Разрабатывает узенькую киску к визиту приготовленного соской «малыша»...

Решил: «Для первого раза,  — накормлю! »

Улавливает ускорение ритма Томочкиной головы, добавляет в работу пальцами вращение и, ощутив судорожное сокращение мышц девичьих ляжек (верный признак начала оргазма), прижимает хорошенький носик к заросшему паху.

Узкая гортань «посопротивлялась» и — пропустила.

Самое время сливать в желудок жены Арсения всё, что накопили яйца!

А в них — было что иметь! И очень жаль, что в темноте, при взбросе, не видна сплющенная мордочка с выпученными глазами. А Борису Петровичу хотелось бы видеть это лицо. Лицо изменяющей женщины. Именно сейчас, в момент глубокого проникновения в её расширенный до предела рот.

Утешился мыслью, что посмотрит на это в дневное время... В другой раз. Куда теперь новая блядь от «малыша» денется! Путь то проторён! НУ, может, поартачится для приличия... А потом будет сосать за милую душу...

От этой мысли Большаку стало ещё краше. Так, что мужик не сдержал эмоций:

— Сука, как же хорошо ты это делаешь...  — говорил он, стреляя струю за струёй.  — Глотай, милая... Всё до капли — всё — твоё... глотай на здоровье...

Голова Томочки дёргалась, но не отпускалась. Прижатая носом к паху губящего, пускала пузыри, давилась, но... глотала, глотала, глотала...

«Интересно,  — философствовал, спускающий вместе с шефом Петрович,  — если есть, на самом деле, между супругами какая-то виртуальная связь, то муж должен принять сигнал, что его жену только что выебали в рот... Или нет? »

«Оно тебе надо?  — сливал свою порцию малафьи кайфующий Борик.  — Еби и наслаждайся, как это делают другие... »

«Другие» — то бишь — Я, сливали в Томочкин рот молча.

«Да сколько же в НЁМ этого накопилось!? » боролась с обильным потоком классная соска...

•  •  •

Разрядившись, Большаков помогает выебанной в рот Томочке оторваться от хуя, откинутся на спинку скамьи. Сам сидит рядом и терпеливо ждёт, когда та откашляется...

— Борис Петрович, вы...  — пытается говорить «накормленная», но Борис опережает:

— Я люблю тебя, малая! Люблю, как никто другой! Ты ТАКОЕ сотворила, что я, до сих пор не верю... О чём мне только мечталось! Возродила и... отсосала. Теперь мой «малыш» в полном здравии и может многое...  — Борис Петрович поворачивает новоявленную распутницу личиком к себе и крепко целует в пряные от малафьи уста.

Губы Томочки не отвечают. Девица оглушена случившимся.

Не дав 

ей опомниться, мужик заваливает вафлистку спиной на скамью, задирает спортивные ножки, отработанным движением стягивает спортивное трико, оголяет от поясницы до колен. Шлёпнул по открытой попочке, нащупал мокрую пилотку.

Слюнявый «малыш» было ткнулся в очко, но хозяин сказал: «Рано! » и направил в бутон «плачущей» пизды. Неспешно двинул тазом,  — и «малыш» начал медленное входить в узкую вагину. Сначала — на треть... Потом — наполовину... Потом — ещё... и ещё...

Вскрик очнувшейся девицы:  — Больно же!  — не останавливает.

«Не целка, потерпишь! » — балдеет в голове патрона счастливый Борик.

А «малыш», уже, почти полностью, в глубине жаркой теснины. Малая пауза... и — началось размеренное покачивание поджарой задницы ёбаря.

Тамара царапает БП спину, пытается толкнуть в широкую грудь. Бесполезно! Процесс оплодотворения Сенечкиной жены начался.

— Борис Петрович... Что вы делаете? Зачем?.. Я замужем... Ох! Ой... Не надо... Как больно... У вас он такой большой... Я не привыкла... Перестаньте! Ах... Не надо...

Поздно же ты девочка спохватилась! С булавы «малыша» не соскочишь!

Мошонка Бориса Петровича шлёпают по булочкам упругой попы. Чавкающий звук тугой пизды для ипостасей — что гимн всемирному блядству! Тонкий запах ебли, опьяняет... Капли пота появляются на лице трудяги...

Самое время говорить пошлости. Непременный ритуал всех финишных утех Бориса Петровича. Пусть чистенькая жёнушка, завершает свой медовый месяц на чужом хуе с напутствием в распутство, получает нужные рефлексы развлечения, тайного для мужа...

Подумаешь стонет: «Не надо, не надо... »

«Учитель» твёрд и непреклонен:

— Надо, Томочка, надо!  — говорит он, голосом Бориса Петровича.  — Твоя пизда, в самый раз для большого хуя. Слышь, как ей нравиться?.. Аж чавкает... от удовольствия... Кайфует. Как тебе такой размётчик? Привыкай... И шевели, сука, бёдрами, не сачкуй! В рот тебя уже выебали, теперь пусть и пизда потрудится... Учись подмахивать... Будут ебать тебя в подвалах и, где попало, мужики... и дворовая пацанва. Хром... По кругу... Во все дыры разом... Не согласна? А куда ты теперь денешься, познавши силу чужого хуя? Раз дала, дашь и потом, тайком от мужа...

От этих гадких предсказаний Томочкино тело стало оживать, упруго подмахивать.

— Давай, Томочка, давай! Запоминай, что такое ебля на стороне. Слаще её для замужней бабы ничего нет... Сучка моя сладкая, шалава мужнина, блядь спортивная... Только представь, как будешь сосать у своего соседа... Как подмахнёшь начальнику по работе... Представила? Ух, как завелась! Проняло то как!.. Хорошей блядью будешь, Томочка... Ещё, ещё, ещё! Давай!.. Сука, ненасытная... Счастье моё холостяцкое... Двустволка, заряженная...

•  •  •

Потом Томе будет стыдно за то, что позволяла себе ТАКОЕ слушать. Что потеряла чувство меры, увлеклась, была столь активна...

Но это будет потом.

Теперь же, с каждым ударом твёрдого члена, отвечая на активный долбёж и словесный бред, познавала сладость первой измены, запоминала энергию разврата, заражалось таинством запретного блуда.

Но это — потом, потом, потом. А сейчас...

— А-ах,  — стонала во всю Томочка, двигая тазом навстречу глубокому проникающей плоти.  — Ах, Борис Петрович! Что вы говорите?.. Что, вы, со мной делаете?.. О-о-о-о...

— Ебу тебя, милая, ебу. Как ебёт сейчас твой Сенечка какую-нибудь вожатую или повариху...

— Нет... он 

не такой...

— Ебёт! Ещё как ебёт! Для того и в поход пошёл. Там все друг друга ебут... Весь мир этим занимается! Всем от этого хорошо... Чем же мы хуже? Тебе сейчас как? Сладенько? Ещё прибавить? Ты только скажи...

— О, о... Нет! А, а... Не говорите глупости, Борис Петрович. Я этого не хотела... это вы... А, а, а-а-а-а...

— Соска ты моя желанная. На хуй надетая. Давай, девочка, давай. Один раз живём. Ебись и еби меня. Будет, что вспомнить... Как тебя в пионерском лагере пялили... Вот так! Вот так!.. Умница! Ещё! Ещё! Ещё... Не останавливайся. Сейчас, кончу... ебиииии...

Первая струя малафьи пошла в глубину матки.

— Не надо в меня... Не надооо...  — стонала Томочка, выстреливая навстречу вязкой малафье свою порцию секреции.

— Поздно, дорогая. Поздно. Чего, добру пропадать?  — «утешал» извивающее тельце Борис Петрович, вдавливая «малыша» в доступную матку.  — Для того и замуж выходила... Чувствуешь, как хуй в тебе дитятко высматривает? Загадывай, кого хочешь... Мальчика или девочку?

Томочка тоненько скулит. Обхватила сильными ножками голову ебаря и тянет её до грудей, умоляет поласкать их тоже...

Мужик не сопротивляется. С удовольствием мнёт большие титьки. Он удовлетворён. Понадобилось меньше месяца, что бы его мечта осуществилась. Роскошнейшая замужняя красавица лежит под ним. Разомлевшая, накормленная спермой и оплодотворённая...

Что ещё желать 32-летнему холостяку?

•  •  •

Не спеша, смакую пережитое, Борис Петрович, завершал «работу», вытирал, заранее припасённым платочком (подсказка Петровича), всё ещё крепкий член и подтекающую манду партнёрши.

Он бы ещё кое-что в ней освоил, но до смены дежурства для этого не осталось времени.

Натянул на ослабевшую Томочку её приспущенные штанишки. Заговорил словами ласковыми, одобряющими. Никакой пошлости. Это всё в прошлом, и... в будущем... Но не сейчас. Поцеловал в губки, в глазки, в лобик, в ещё не прикрытые груди — каждую дыньку поочерёдно... Погладил взъерошенную головку...

Постепенно девушка оживает. С помощью заботливых рук садится. Большаков напряжённо ждёт, что будет дальше? Истерика, слёзы, упрёки? Или содеянное будет спущено на тормозах? Очень щекотливый момент, от которого зависят все последующие действия обеих сторон. Даже, ипостаси, что до этого вели себя очень активно, выжидающе притаились...

Каким-то чужим сиплым голосом Томочка произносит первую фразу:

— Борис Петрович, зачем мы это сделали?

Местоимение «мы» Борису Петровичу и его ипостасям по душе. Есть в нем и оптимизм, и намёк на продолжение. Борик даже рискнул намекнуть шефу о девичьей попке.

«Об этом мне решать! » — грубо одёрнул хамоватую ипостась хозяин. А Томочке сказал, как можно ласковее:

— Всё нормально, детка. Ничего сверхъестественного... Обычные отношения между мужчиной и женщиной...

— Вы меня обманывали.  — говорит Томочка.  — Вы не импотент.

— Клянусь гимном Советского Союза, не врал! Ты сама «малыша» оздоровила. Это ТВОЯ заслуга.

— Ничего себе «малыш»! Между ног, как поршнем прошлись...

— Жалеешь, что помогла?

— Не знаю... Но почему так?..

— Ненасытно?

— Да.

— Девять лет воздержания, не аргумент?

— Девять лет?  — дурочка верит и в это.

— Почти половина твоей жизни... Давай, провожу до корпуса. Устала, наверное.

— Голова кружиться...

— Это пройдёт. Повторим несколько раз 

и привыкнешь.

— Ну, уж нет!  — голос девушки обрёл звонкость.  — С вами только свяжись, Борис Петрович, снова обманите.

— Честное слово, не обману! Сказал — повторим, значит повторим!

— Я не в этом смысле.

— Так и я не в этом.

Томочка тихонько засмеялась. Трудный момент послесексовой неловкости успешно преодолен...