Дарёна Дубравна. Часть 4

А и славится на весь белый свет Русь-матушка своими красотами. Не сыскать больше нигде такие леса да луга, реки да озёра. Берегут же родные края днём и ночью богатыри могучие. А на равные страже и богатырши прекрасные. А красивейшая из них, несомненно, младая Дарёна Дубравна. И до того хорошо девица и лицом и станом, что набивались к ней в мужья непрестанно. Даже то, что все женихи ей едва ли по грудь, никого не смущало. Но вот беда: от плотского глада изнемогая, богатырша дюжинам парням отдавалась, а с девичеством так и не рассталась. Не нашлось никого, кто смог бы её целочку пробить, молодец девственности лишить.

Оттого по совету лесной знатки пустилась девица на поиски члена в путь-дорожку дальнюю. В пути же время не теряла: дело пытала, от трудов не лытала. И коня себе богатырского справила, и меч разящий раздобыла, а главное — любовь людскую и дружбу стяжала. Не беда, что конь её не больше версты может держать, а Меч-Леденец нужно каждый день сосать. Сами знаете, когда у девки между ног горит, она ради члена и горы своротит.

А ещё давно известно, что ежели баба от недотраха страдает, то по каждому пустяку раздражается и вообще на весь мир озлобляется. Так и хотят злые силы, что жаждут Русь сгубить, плотским голодом Дарену обозлить, добрых людей защитницы лишить. Для того и подослали к ней беса коварного, чтоб в пути вредил, к заветному члену богатыршу не пустил. Только бестолку всё. Идёт уже богатырша по тем краям, где нечисть родится и где искомый ею узник томится. Тут-то сказ и продолжается.

День уж клонится к закату, остановилась красна девица отдохнуть. Тут откуда не возьмись появляется парень молодой — молодой да не простой. Сразу видно, что силен да статен, и на лицо несказанно приятен. Учтивостью расположение вызывает, у костра посидеть дозволения испрошает.

Не пристало богатырше русской ночью путников прогонять, пригласила у огня ночь переждать. А вот гость подлецом оказался — это тот пресловутый бес к ней подобрался.

Беседу задушевную молодец заводит, а сам до того красив, что Дарёна с него глаз не сводит. О путешествии гость вопрошает, богатырша не кривя душой отвечает, мол, суженого-ряженого ищет, чтоб счастье женское обрести.

Тут молодец ей и говорит:

— Зачем тебе далеко идти, коль блаженство можно здесь найти.

— Хоть и ловкий ты нахал, да уж ростом больно мал. Мужем моим тебе не стать, ты ж мне едва до груди.

— Замуж тебя никто не неволит. За то, что пустила к огню, небывалые ласки тебе подарю. А там сама решишь, стоит ли по миру ноги топтать, когда удовольствие можно и так получать.

— Будь по-твоему. Мне ж и правда невтерпёж, да и ты собой хорош. А мужу будущему скажу, что сама нечаянно огурцом порвала.

Обрадовался бес, что всё так легко получается, что девица по воле своей развращается. Такую бесчестную распутницу будет просто охмурить, своей воле подчинить.

— 

Токмо боязно мне девичество терять, твой несомненно большой член принимать. Ты уж мне страсти придай, языком между ног приласкай.

Так промолвив, красна девица вдруг сама броню дубовую снимает, дивные груди свои оголяет. Бес как красоту такую увидал, так мигом в плен похоти попал. Оно и не мудрено: любой, у кого член в штанах болтается, разве же спокойным останется, когда прямо перед глазами такие девичьи груди — молодые, налитые, большими шарами вперёд выпирают, сосочками торчащими ласкать зазывают. А покуда нечистый на красоту юную пялится, богатырша дальше от одежды избавляется.

Груди полные руками сжала, да глядя в глаза, озорно облизала. По стану стройному да крепкому ладонями ведёт, смотри, мол, красавец, что тебя ждёт. Юбку пальцами поддевает, да прогнувшись с круглой задницы снимает. Увидал бес, как ягодички упругие обнажаются, да ложбинка меж ними углубляется, так от похоти совсем ошалел, кралю на месте поиметь захотел. Одежду вмиг с себя сорвал, пред девицей нагой предстал.

Ох и хорош собою бес оказался! Телом строен и силен, членом толстым одарён. Большие яйца свисают, взор девичий привлекают. Дарена и в самом деле еле сдержалась, чтобы не потрогать. Да и бес уж о деле забылся — до того красотою прельстился. Только собрался нырнуть между бёдер широких да стройных, как богатырша ему и говорит.

— Неудобно так лежать — спину что-то больно трёт, отдаться неге не даёт. Ложись лучше ты, а я верхом присяду. Пошире бёдра разведу, спину что есть сил прогну, оттого нежная щёлка моя разомкнётся, девственной дырочки язык твой коснётся.

Соблазнился нечистый, очень уж манит его красота молодой богатырши. Наземь тут же лёг, богатырша над ним скалой возвышается, а тому хоть и страшно стало немного, а всё ж красотой восхищается. Ноги длиннющие да мощные будто деревья ввысь устремляются. Стройный могучий стан будто из камня высечен, а за огромными грудями лица почти не видать. Да и самой Дарене, чтобы беса увидать, пришлось руками сиськи раздвигать.

Не выпуская из пальцев сосцов, да с гордой осанкой краля медленно на корточки садится, щелка её страстью так и сочится. Всё ниже Дарена на расставленных ногах опускается, щелка девичья бесстыдно размыкается. Доселе спрятанные лепестки оголились, капельки влаги упасть с них собрались. Бес от предвкушения изнемогает, языком целочку нащупать желает. Вот уже меньше вершка остаётся...

А богатырша вдруг — раз!  — и на грудь ему уселась, да не бережно верхом, а всем весом целиком. Под мощной попой ребра захрустели, у беса аж лицо и глаза покраснели. А Дарёна полыни горькой сорвала, да в рот ему натолкала. Как ведомо, Полыни нечистый страшится, а то, что пред ней бес, красна девица давно догадалась.

— Отвечай нечистый, ты почто за мной следишь, всю дорогу мне вредишь?

Выплюнул языкастый полынь, покривился, ложью постыдной затем разразился.

— Что ты, Дарена Дубравна, богатырша славна! Кто ж посмеет тебе вредить? Я ж путник простой, попросился к огню на постой. Увидев тебя, красотою пленился, мужским желанием распалился.

Не по 

нраву пришлась Дарене ложь гнусная. Девица за яйца беса схватила, да в руке сразу оба сдавила. Нечистый диким волком завыл, но обману своему не изменил.

— Зачем же ты, Дарена, простого человека мучишь? Ты же защитница земли русской!

Такие слова совсем разгневали богатыршу. Пуще прежнего яйца сдавила, и мало что на руку не накрутила. Тут уж лукавый запел соловьём.

— Сжалься надо мной, богатырша. Сам против тебя зла не имел, да против воли хозяев пойтить не посмел. Тебя тёмные силы хотят погубить, землю русскую защитницы лишить. Всё как есть поведал, и теперь тебя молю — сохрани мне жизнь мою!

— Что ж ты так затрепетал и трусливо хвост поджал? Бесам смерть здесь не грозит, воротишься в свой мир и всего делов-то.

— Вортоиться ворочусь, да позора не обернусь. За оплошность да бездарность каждый сможет меня унижать, бить без причины и сзаду снош...

— Ясно. Что ж, коль так, то будешь до той поры мне служить, пока сама не решу я тебя отпустить. Но коль приказу моему воспротивишься али без усердия служить будешь, в тот же миг в ничтожном виде отправишься навстречу позорной обиде.

Дабы пояснить, что под ничтожным видом она понимает, красавица яйца бесу оттянула и пальцы посильней сомкнула.

— Уговор?

Под попой рослой богатырши бес задыхаться, да за ядра свои боится, потому на всё соглашается. Кое-как слово вымолвил.

Но грош цена словам нечистых, своим коварным да хитрым на весь свет прослывшх. Дабы не удумал он уговор нарушить взяла Дарена кольцо, что стражница моста ей подарила, яйца бесу ещё сильней оттянула, да кольцо на них замкнула. Кольцо непростое, заговоренное — нечистой силе его не снять. Так и подчинила беса себе на службу.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дорожка хаживается. По незнакомым краям Дарена твердой поступью идёт, коня верного под уздцы ведёт. Следом за ней нечистый ковыляет, скованные ядра то и дело поправляет. Посмотрела на него Дарена и говорит:

— Слушай бес, может, ты и не парень вовсе?

Оскорбился бес, приосанился — сколько девок с ним переспало, сомнений ни у одной не бывало.

— Ты ж меня нагим видала и сама в руке держала. Почто такими глупостями обижаешь?

— Ну как же, у парней в штанах яйца, верно? Верно. А у яиц должна быть скорлупа. Я твои шары сдавила, а скорлупа не захрустела. Знать, не яйца у тебя в штанах, а подделка, по сему и ты не мужик.

Бес от гнева раздухарился, грязной бранью разразился. Принялся рассказывать, что он-де такой мужик, что дюжину девок за раз ублажит. Вокруг Дарены так и пляшет, руками возмущённо машет, про кольцо на ядрах уж забыл, да голос богатырши его остудил.

— Дюже много, нечистый, болтаешь, а в дороге мне не помогаешь. Сам чуть в в угли не угодил, и меня не предупредил.

Оглянулся бес и видит, что прям возле пяток его земля кончается и поле тлеющих углей начинается. Оказалось же, что не поле это вовсе,  

а настоящая река, что острые скалы опоясывает — вся красным заревом переливается, воздух над ней маршевом вздымается.

— Так я ж в пламени рождён, огнём не буду поврежден. Жара я не ощущаю и беды не замечаю. Одежда полыхнет-сгорит, мне ничто не повредит.

— Вот и славно, а то пришлось бы голову ломать, как на ту сторону попасть. По углям я не могу идти, будешь ты меня нести.

Бес сначала рассмеялся, но смекнул, что шутки нет, и тут уж растерялся. По-другому на девицу теперь поглядел, сглотнул и аж похолодел. Мало того, что ростом до груди, да и в целом богатырша больше его раза в три поди.

— Это ты, красна девица, придумала не по уму, я ж тебя не подниму!

— Хочешь сказать, что я толстая?

— Что ты! Что ты! Я лишь о том, что для столь могучей богатырши богатырский конь и есть — на него прошу и сесть.

Конь же богатырский, хоть и был простой, но жизнь заставила выучить язык людской. Посему, как услыхал он такое предложение, незаметно начал отступление. Дарена же рассудила, что конь ей здоровый ещё пригодится, посему решила к бесу грозно обратиться.

— Слушай меня да не ослушайся. Ты мне на службу присягнул, за язык тебя никто не тянул. Коль не выполнишь ты мою волю, будет тяжкой твоя доля. Либо на тот край меня перенесешь, либо смерть позорную найдёшь.

Делать нечего. С силушкой бес собирается, перед тяжким трудом разминается. На богатыршу украдкой поглядывает, так сказать, конец свой оттягивает. А Дарене ждать надоело, приказывает браться за дело.

Стоит богатырша молодая, руки в стройный стан упёрла, ноженьки длинные расставила, а бес к ней сзади подходит, да с мощных бёдер глаз не сводит. А как спину-то согнул, да под юбку заглянул, вновь обо всем позабыл, мало что слюну от страсти не пустил. Уж сколько девок он сношал, но столь красивого вареника меж ног ни у одной не видал. Нежные голенькие губки пухлостью восхищают, лепестки внутренние совсем закрывают. Так и хочется их разомкнуть и елду меж них воткнуть. Дарена же вновь его подгоняет, позором несмываемым стращает.

Тут бес в себя пришёл и с ужасом стал понимать, какую лошадь надо будет на плечи поднять. Как бы не раздавила его волнуется, а всё же девичьей попой любуется. Да и как не любоваться, когда ягодички до того ладные да круглые, что аж юбку приподнимают, а сам бес хвост бы отдал, но промеж них бы членом влез. Но не решился поддаваться искушению, испытывать женское терпение.

Вздохнул нечистый пару раз, просунул голову Дарене между ног, не восхититься их упругостью не мог. За бёдра девицу приобнял, плечами в ягодички прелестные упёрся, что было сил, напрягся, поднатужился, но токмо и смог что на вершок да на чуток приподнять. Да и как такую богатыршу поднимешь, когда даже попа девичья вдвое шире его плеч. Вновь попытавшись, нечистый отдыхает, силушку собирает, а сам тем 

временем гладкую кожу на крепких бедрах поглаживает, а обхватить руками не может, до того могучие.

Надоело Дарёне, что бес её за бедра лапает, дождалась, когда он снова её поднять попытается, подпрыгнула, да и взгромоздилась ему на плечи. Под весом молодки хребет захрустел, бес от натуги лицом покраснел. А обратно на землю поставить не решается, ведь ежели приказ хозяйки выполнить не сдюжит, тем самым уговор нарушит. Придется в преисподнюю позорно возвратиться, а заодно шаров мужских лишиться.

Вот и ковыляет, зубами искры высекает, словно тростинка сгибается, под богатыршей косточки трещат, коленки на каждом шагу дрожат. А Дарена сидит на нем, отдыхает, длиннющие ноги бесу до колен свисают. С просевших плеч богатырша начала съезжать, пришлось сильнее бёдра сжать. И до того шею сдавила, что беса чуть не задушила.

Чувствует девица, что нечистый под ней силу теряет, от напряжения дрожит и ноги едва переставляет. А ну как до берега не дойдет и в угли горячие вместе с ней упадет. Стала Дарена его подгонять, наказанием стращать да в слабине укорять. Мол, только и могёт, что исподтишка вредить да похваляться, а на поверку может лишь в ногах валяться. Слова такие беса разозлили, оттого помчал вперёд что было силы.

Едва угли позади остались, ничком наземь повалился, когда колени подкосились, а девица ноги подняла и сверху попой приземлилась. Бес под ней едва трепыхаться, под богатыршей вздохнуть пытается. А та на спине сидит, вставать не спешит, лишь с насмешкой говорит:

— Что-то нечистый ваш брат измельчал — юную девушку на плечи поднял, и тут же концы едва не отдал.

Много колких слов в ответ у беса было, но из сдавленной груди лишь одно выходило:

— Ы-кхы!

— Одним словом — слабак. Толи дело витязь русский — двух девиц на плечи посадил, двух на руки подхватил, а ещё одну...

Вруг услышала Дарена топот копыт, глядь, а это конь её верный по углям летит. Ногами искры высекает, брюхо чуть не опаляет. Уж почти достиг он берега, как вдруг грива занялась, на счастье Дарена быстро нашлась. С беса одним махом рубаху сорвала, язычки пламени ею хлестала. Лишь подпалины остались, но конь и тому рад был, хозяйку он благодарил. А девица и вопрошает:

— Ой ты конь бесстрашный, да конь богатырский! Ты зачем в угли красные полез, ты ж не огнестойкий бес?

— Как же могу я оставить в чужом краю свою спасительницу, от волков избавительницу? Авось пригожусь тебе на чужбине.

Так жеребец Дарене ответил, а нечистый ушам своим не поверил — где это слыхано, чтобы животина человеческим языком изъяснялась! Сам же лежит, надышаться не может. Когда богатырша с него встала, бес шумно вздохнул — всё воздуха мало. На спину со стоном перекатился, корит судьбу, что чуть с жизнью не простился. Лежит, тяжко вздыхает, тут Дарена его окликает:

— Ленивый бес, кончай лежать, будешь вслед за мной бежать.

Нечистый застонал, помятое тело с земли поднял. Гнусное ругательство сквозь зубы отпустил, но всё 

же за девицей засеменил.

Дарена Дубравна, богатырша славна, и по чужому краю гордо шагает, бес за ней следом едва поспевает. Едва поспевает, яйца ему кольцо сжимает, но всё же есть они, а потому кралю взглядом так и пожирает. Всё любуется, как Дарена крутыми бедрами качает, а юбка на девице столь коротка, что прелестную попу почти оголяет. А как богатырша поправить обувь нагнулась, да как юбка эта вверх потянулась, так на красоту круглых ягодиц, елда тут же навострилась. А уж как девичий пирожок — юный да нераспробованный, голенький да сдобный — между ног у ней увидал, так мигом все мысли кроме одной растерял. Вспомнил он дивную упругость и решил, что пусть хоть в лепешку девица раздавит, а прикосновение такой красоты он непременно вновь испытает!

Накликал бес такими мыслями на себя беду — подходят они к глубокому рву. Ров тот узилище витязя окружает, ни войти ни выйти не позволяет. Отвесные стены в три человеческих роста — пересечь такой будет непросто.

— Давай-ка, бес, вперёд полезай, а как прыгну к тебе, меня ты поймай. Чего стушевался, не ты ли силушкой похвалялся?

Нечистый такое как услыхал, от страха чуть не задрожал. Недавние смелые мысли пропали, а едва лишь вспомнил, как богатыршу нёс, так все кости застонали. Принялся тут бес юлить, свои чары применять и умело хитрить. Говорит Дарене вкрадчиво:

— На взгляд не все можно понять, ты прикоснись и проверь, осилю ли тебя поймать.

А девица, что ж таить, и сама мечтала такое тело на ощупь оценить. На живот ему руку положила, между мышцами пальчиком водит, невольно страсть в себе заводит. Молодым да сильным телом восхищается, и другой рукой уже под юбку себе забирается. Едва голого лобка коснулась, неуёмное желание в юных чреслах проснулось. Хочется девице, уже по бедрам течет, о стыде позабыв, Дарена щелку себе трёт. Одною рукой свой пирожок натирает, другую парню в штаны запускает. Но только члена большого коснулась, конь толкнул её так, что девица очнулась.

Поняла она тут же, что это чары бесовские, коими они девиц охмуряют, воли своей подчиняют.

Разозлилась богатырша на беса за его коварство и на себя, что чарам поддалась. Нечистого за шею поймала и от земли рывком оторвала. Гордо во весь рост стоит, нечистый надо рвом висит. Рука Дарены мышцами бугрится, смазка по ногам струится, от недотраха богатырша злится. Хотела лукавого на дно с силой шваркнуть, но вовремя гнев смирила и подлого раба всё же не убила.

— Повелеваю тебе внизу меня ждать, а как прыгну, должен будешь поймать.

С этими словами пальцы разжала, бес на дно рва приземлился, об камень едва не убился. А Дарена коню своему богатырскому и говорит:

— Благодарю тебя, конь верный, что от наваждения спас. Беспокойно дальше без тебя идти, но через пропасть эту нет тебе пути.

Жеребца за шею руками обхватила, и непонятную дрожь по телу ощутила В пламени страсти мелькнула мысль на миг: а ведь 

конь — тоже мужик! Пока до безумства женский голод не довёл, велела спутнику на месте дожидаться, а сама поспешила в ров спускаться.

Вниз посмотрела — бес тут как тут. Разбежалась Дарена и прыгнула на него задом вниз. Кабы не уговор тот строгий, убрался бы бес подобру-поздорову. А так руки вытянул и ловит, сам богов нечистых молит.

Угодила Дарена точнехонько на руки, да разве ж такую богатыршу удержишь. Вот и бес не удержал, тут же на спину упал, а девица своей прелестной попой приземлилась на него. Мышцы не выдержали вес богатырши юной, затрещали косточки под задницей упругой. А Дарена приосанилась, на рабе своём сидит и слышит, как что-то под нею хрустит.

Наконец богатырша с бедолаги поднялась и поняла, что перестаралась. Круглой попой ребра сломила, грудь до хребта ему продавила. Лежит бес ни жив ни мертв.

Стала думать и гадать, как нечистого на ноги поднять. Как ребра продавленные ей распрямить да сплющенный живот восстановить. Наконец придумала. Губы бесу ладонью обтерла, устами своими нежными приложилась, вдохнула так, что на грудях доспех затрещал, и стала беса через рот надувать. Дует богатырша, старается — у беса грудина расправляется. Но вот незадача: грудь его прежнего виду стала, а живот так и остался впалым. Надобно что-то другое придумать.

Уж неведомо, как до такой мысли дошла девица, и тем более неясно, как смогла на то решиться. Штаны с беса стащила, красивый елдак его оголила. Уж чем, а членом бес был щедро одарён, понятно теперь, как девок соблазняет он. Вспомнила Дарена, как Меч Леденец сосала и аж в горло протолкнула, и теперь на живом члене пухлые губки сомкнула. И это сто крат приятнее было, дивные ощущения для себя она открыла.

О деле всё ж не забывая, богатырша воздуха в грудь набрала, головку плотнее губами обхватила, и дунув бесу в член, живот восстановила. Нечистый принялся тихо стонать, Дарена решила пока уд изо рта не выпускать.

Стала к бесу жизнь возвращаться, начала елда его силой наливаться. Почувствовала тут девица, что необъяснимо приятно ей мужской член во рту ощущать, ещё приятнее, чем Меч Леденец сосать. Думала об этом Дарена, размышляла, вдруг слышит — начал бес по-другому стонать. Поняла девица тут, что женские желания все же верх стали брать, и не заметила сама, как начала сосать.

Но негоже богатырше русской бесов ублажать, посему она смутилась и подальше отстранилась. А нечистый ей и говорит.

— Ой ты Дарена Дубравна, девица желанна, уж меня ты оживила, дюже сильно возбудила. Яйца семенем полны, токмо их кольцо сжимает, опустошить не позволяет. Не могу я так идти — нужно девицу найти... Да и ты сама страдаешь, без мужика изнемогаешь.

— Напрасно утех любовных ждёшь, больше чарами меня не проведёшь. Когда решу тебя освободить, тогда и будешь у бесовок ласки просить.

Хотел было бес поспорить снова, но Дарена сказала, что велит подсадить, и он замолчал по добру по здорову.

Тогда приказала богатырша нечистому на дне ожидать,  

чтоб не смог коварный раб никуда убежать. Сама же по скале отвесной поднялась и поняла, что до цели своей добралась.

Высится ограда из камней острых, как бритва. Камни яму обрамляют, а на дне её узник от мук изнывает. Прикован несчастный нагим за руки и ноги к скале. Пригляделась Дарёна, а узник-то собой хорош, всё тело сплошь мышцы, да на лицо пригож. А главное, за что девичий взгляд зацепился,  — большой красивый уд, что ровно вверх торчит, на себя присесть велит.

Да только, похоже, не одна Дарёна на члене прекрасном попрыгать желает, на выступе над пленником голая девка танец исполняет. Ох и хороша девка! Станом стройна, задом кругла, груди — капли налитые, ноги длинные, прямые. А до чего гибкая-то! В танце кошкой изгибается, девичьими прелестями похваляется. То сиськи пышные выпятит, то задницу сочную отклячит, а то и вовсе ноги расставит, передок выставит, крутыми бёдрами качает, лобок да щёлку натирает. Словом, столь соблазнительна девка, что глаз не отвести. Вот пленник от вожделения и страдает, от переполненных яиц изнывает.

Тут девка и говорит томным голосом:

— Хочешь меня, богатырь могучий? Вижу что хочешь, вона как елдак стоит. Только не насладиться тебе девичьим лоном. А моё тело прекрасное не тебе лапать, и киску тугую другой будет трахать.

Поразилась Дарёна подлости — день и ночь доброго молодца соблазнять, и не только не давать, да ещё и унижать! Такой низости не стерпела душа русская, и решила богатырша правду восстановить, девку к совести призвать, а узника освободить. Но что-то её насторожило, посему решила Дарёна тайком подойти присмотреться. Подкралась к девке, за камнем затаилась, выглянула... Батюшки!

Так это ж бесовка! Вона, рожки из-под волос виднеются, да на крепком животе знак хозяина имеется — большая серьга с цепочкой в пупке. Бесовки эти — известные шалавы. Черти и бесы их во все дырки сношают, в перерывах честный люд искушать посылают. А им только того и надо. Теперь понятно, почему над несчастным так измывается — нечистым оно превыше всего в радость.

Что ж, бесовскому отродью пощады не будет. Нужный миг Дарёна выжидает, бесовка пляшет и ничего не замечает. А как снова нагнулась грудями к пленнику, да попу круглую отставила, богатырша её так под зад пнула, что бесовка через всю яму полетела, в воздухе кувыркалась, за камни рухнула и там потерялась.

А Дарёна к краю подступила, в мощное тело да елду взгляд вонзила, и с замирающим сердцем спросила:

— Не ты ли тот славный витязь, что пятерых девиц за раз через огненну реку перенёс? Двух на плечи усадил, двух на руки подхватил, а пятую на уд насадил, да целую версту так носил?

— Я,  — ответил узник.  — А кто...

Дарёна больше слова ни сказала, от вида члена стоящего её страсть обуяла. С елды взора не сводя, одним махом груди от доспеха освободила, юбку на поясе рванула, с высоты трёх аршинов на член сиганула.

Увидал узник, что летит на него голой щелью 

да огромной задницей не просто девица, а здоровенная богатырша, и не на шутку испугался.

А Дарёна, как на уд приземлилась, так с девичеством и простилась. Елдак богатырский её целочку пробил, аж треск раздался, да по самые яйца в молодке оказался. Сидит красна девица верхом, уста сладкие приоткрыты, очи ясные распахнуты — впервые ощутила, как уд мужской лоно заполнил. Да сразу какой уд! Толстенный — аж каждый изгиб да венка чувствуется, и вообще здоровенный — до самого нутра достал.

Витязь же под ней от страха едва отходит, даже то, что красавицу девичества лишил, до него пока не доходит. Шутка ли, когда на тебя такая богатырша с верхатуры сиганула.

Сидит девица на члене, а у самой глаза таким желанием горят, что даже бесстрашному витязю не по себе сделалось. И не напрасно. Дарена на всю длину его члена привстала — по толстому стволу капля девственной крови сбежала, а затем с размаху вниз опустилась, на огромную елду до предела насадилась. Мощными бедрами молодца придавила, сама же блаженство неземное ощутила. Понравилось, знать, ей именно так.

Всякий раз, как богатырша с размаху опускается, бедняга под весом её весь сгибается. Толстые цепи на руках и ногах от натяжения звенят, у молодца все мышцы от напряжения хрустят.

Хоть и тяжело узнику под ней, а всё же дырочка у девицы столь тугая, что что никак не сдержаться — когда седьмой раз Дарена села, витязь задрожал и стал изливаться. Но негоже за быстроту над ним потешаться — сколько можно на женские прелести впустую возбуждаться. Столько времени без девки, лишь бесовка-красавица голой рядом крутится.

Дарена же, впервые с мужчиной любовью занявшись, обо всём об этом не знала, но когда семя горячее в её лоно хлынуло, особое наслаждение испытала! Как стал крепкий член горячее семя изливать, велит ей женское начало глубже уд в себя принять. Могучие бёдра на любовника опустила, круглой попой на яйца надавила, да так что всё из них выжала.

Накончал добрый молодец в богатыршу так, что больше изливался лишь один рыбак. У другого бы член после такого поник, но у витязя уд не ослаб ни на миг. А девица тому и рада — её юному телу много больше надо.

Пуще прежнего краля распалилась, в запястья витязя пальцами вцепилась. Руки намертво к земле прижимает, роскошными грудями перед самым лицом качает. Да и молодец времени не теряет, со стоящих сосков взгляд не спускает. Продолжает Дарена страстно сношаться, снова стали мужские шары семенем наливаться. Заметила девица, что они вновь так раздулись, что ягодицы опять их коснулись. Ещё резвее богатырша прыгать начала, так так что ходуном ходила вся скала. Ещё несколько прыжков, узник рвётся из оков, в девку словно конь кончает, а та е... стись не прекращает.

Скоро сказка сказывается, да нескоро молодка трахом пресыщается. Три дня и три ночи Дарена на бедолаге скачет. Тот под нею чуть живой лежит, только елдак всё так же стоит. Ничего вокруг уже не 

замечает, лишь время от времени в девицу кончает. А богатырше настолько полюбилось в свою щелку член совать, и горячее семя в себя принимать, что остановиться не могёт, как пить дать от недотраха с ума сойдёт. А дело всё в том, что хоть на мужике три дня скакала, а сама ни разу ещё не кончала.

И вот, когда солнышко вновь стало вставать, начала Дарена глубоко и шумно дышать. Всем телом задрожала, диким зверем зарычала, аж бесов на целую версту распугала. Губу до крови закусила, по могучему стану волна жара прокатила. То себя за груди лапает, то молодца в порыве страсти царапает. Наконец за соски себя схватила, и первый раз в жизни спустила. Уж солнышко ясное полностью встало, а девица всё ещё бурно кончала.

Наконец с довольным рёвом прогнулась, и от блаженства неземного очнулась. Отдышалась, огляделась, будто кумекая, где и как очутилась. Увидела, что всё на молодце верхом сидит, а тот под ней ни жив ни мертв лежит. Тут радость и счастье Дарена испытала, что с витязем добрым женщиной стала. Теперь как только желание станет вновь одолевать, сможет она член между ног принять.

Вдруг осознала кое-что Дарена и устыдилась. С молодцем девичества лишилась, три дня и три ночи любилась, он же в неё столько накончал, что едва богам душу не отдал... А как его зовут даже не спросила.

Поняла она ещё и то, что хоть полмира обойдёт, но такой шикарный член едва ли где найдёт. Решила богатырша молодца с собой забрать, чтоб по первому желанию плотский голод утолять. И разумеется негоже доброго человека в мерзком узилище оставлять.

Посему за оковы Дарена схватилась и вдруг немало удивилась — не иначе как ещё сильнее стала, ведь толстые цепи легко разорвала.

На том диковины не кончились. Встала, значится девица с члена, длинны ноженьки распрямила, по бедрам лишь женская смазка стекает, но ни капли семени лоно не выпускает. А ведь по невероятной мужской силе витязь в неё столько накончал, что из дырочки девичьей рекой должно течь. Вспомнилась Дарене байка, как в Усладу — её матушку-красавицу — стая волколаков за ночь столько наспускала, что та животом будто беременной стала. По своему животу руками провела и удивляется — как был плоский, так и остался, только будто ещё крепче сделался. Не иначе как тело всё семя вобрало и от этого ещё сильнее стало.

Узника Дарена совсем освободила и легко мужика на плечо положила. За камни одной рукой цепляясь, на вершине скалы вскоре оказалась. Доспехи вновь свои надела, но непростым оказалось это дело. Мнится богатырше, что юбка ещё меньше бёдра прикрывает и ещё труднее доспех на девичьи груди нарезает. Неужто ещё больше в росте добавила и в женской красоте прибавила?

К знакомому рву Дарена подошла, своего беса-раба на месте нашла. Сидит, хозяйку покорно дожидается, без разрешения уйти не решается. Увидал он богатыршу и за жизнь свою испугался, за ноющие ребра схватился и 

в дальнюю стену вжался. Захныкал нечистый:

— Ой ты, Дарена Дубравна, ты ж милосердна и славна! Меня, ничтожного, ты не губи, насмерть уж не раздави. Не приказывай снова ловить, взамен всю жизнь буду служить.

На его счастье, когда богатырша на члене спустила, злость и раздражение её отпустили. Чувствуя небывалую силу в ногах, сама на дно спрыгнула с узником на руках. Над дрожащим бесом во весь рост возвышается, и снисходительно лишь усмехается:

— Перестань, нечистый, дрожать. Не будет никто тебя убивать. К тому же разве не в этот ров третьего дня бесовка прилетела? Кабы я снова тебя придавила, неужто она бы не подлечила?

— Истину молвит добрая госпожа, сюда она рухнула, и до чего ж хороша! Хотя с тобою, конечно, не сравнится, нет-нет! Все эти три дня выход искала, и от боли шипя прелестную попочку потирала. Токмо не знаешь ты наших девок! Коль увидят, что кто-то слаб и в беде, ещё больше будут издеваться на радость себе.

— Ох, и подлое ваше бесовское племя! И ладно бы себе одним вредили, так и многих добрых людей на то совратили. Не пристало русской богатырше вам уподобляться, не собираюсь я не над тобой издеваться.

Хотел бес хозяйку поблагодарить, и уже собирался перед ней лебезить, но тут Дарена одной левой его за пояс схватила и с размаху вверх на стену запустила. Только следом выбираться собралась, вдруг откуда не возьмись голая бесовка показалась — та самая, что над узником плясала и, красотой своей дразня, истязала. Подошла и молвит:

— Ой ты, грозная богатырша. Пред силушкой твоей покорно голову склоняю — так по заднице мне поддала, что до сих пор хромаю. Хотя даже когда меня в задницу драли и огромные елдаки промеж булок пихали, и то потом ровней ходила. Теперь же к милосердию твоему взываю. Помоги изо рва проклятого выбраться, не дай простой девке тут в муках скопытиться.

Сжалилась Дарена над непутёвой. Витязя поудобней на плечо взвалила, а бесовка на закорки ей залезла и за шею обхватила. Веса их богатырша будто и не замечает, а вот как упругие груди к спине прижимаются, явно ощущает. Наверх богатырша поднялась, с верно ждавшим её конём обнялась. Только смотрит, за три дня на скале ослабел бедняга. К огненной реке они подошли, а у скакуна на бег силы не нашлись. Головою он поник, опечалился на миг, но с духом собрался и говорит:

— Видать, расходятся наши пути, по горячим углям мне уже не пройти. Не поминай лихом.

— А не спеши ты себя хоронить! У нас в краю родном ещё дела.

Тут к богатырше бес робко подходит и тихим голосом такую речь заводит:

— Ой ты, Дарена Дубравна, богатырша славна, позволь нам с тобою пойти, отныне здесь нам жизни не найти. Клянёмся служить тебе отныне, а предадим — съедим полыни.

Подумала Дарена, поразмыслила, вздохнула и ответила:

— Так и быть, клятву вашу принимаю, сопровождать меня разрешаю, но за злые 

дела покараю.

Сказав это, Дарена Дубравна бесчувственного витязя на руки подхватила, коня на плечи взвалила и с ними по углям бегом припустила.