Как я с целкой Милки Лобутич знакомился

Зачем — не знаю, и не спрашивайте, ну вас в манду с вашими вопросами, но я, как сейчас помню, назначил своей однокурснице Милке Лобутич свидание в зоопарке. Собственно, это Лобутич настояла, мне больше цирк нравится. К тому же и денек выдался прохладный — плюс пять, а под таким градусом Цельсия гораздо приятнее держаться за хот-дог в «Макдоналдсе», чем за сиськи на ветру.

Девушка сразу раскусила мое настроение, но не поддалась, и мы, взявшись за руки, кружились по зоопарку от клетки к клетке, как поезд детской железной дороги.

— Хочу покормить уточек!  — сказала она, когда мы окончательно подмерзли у вольера с горными козлами.

Кстати, мне понравилось дразнить этих козлов с витыми рогами, напоминающими макароны спиралькой. Особенно, конечно, приятно издеваться над самцом. Он еще молодой еблан и принимает за соперников всех посетителей зоопарка.

Я подмигнул в его глаз, подернутый поволокой ярости, и сказал Милке:

— Уточек надо запекать на углях, и, кстати, на подушечки от геморроя идет пушок из-под крылышек молодых самок — он там самый нежный.

Милка зябко повела плечами: с понтом ее оскорбили в лучших чувствах,  — но, подумав, распустила молнию куртки. Наверное, опытная девушка все еще надеялась раскочегарить меня видом на свои трясущиеся груди. На ее поведении явно сказывался месяц бесплодных ухаживаний, которыми Милка пыталась усыпить мою бдительность.

А на грудях-то у нее — толстый вязаный свитер! Я пренебрежительно сплюнул, и мы потопали к пруду, где вскоре все и началось.

В миниатюрной сумочке предусмотрительной Милки оказалось полбатона.

Ах, как радовалась подруга, прикармливая белого лебедя, из-под носа которого так и норовили спиздить халявную добычу какие-то недомерки непонятного окраса! Я наслаждался, любуясь неловкими, угловатыми замахами девушки, и думал: а хорошо бы тебя отыметь, милая...

И вдруг к нам присоседилась группа молодых людей, начавших бесстыдно ругаться матом. Стоявшие рядом с нами мамаши с детьми сразу слиняли от греха подальше любоваться белыми медведями и другими мартышками, ну а мы остались, хотя нервы мои мгновенно обнажились до предела.

Естественно, эти уебаны недолго пялились на птичек. Они быстро сообразили, что рядом есть более привлекательные жертвы для острот. Первым отпустил сальность по адресу Милки белобрысый хер в очках, по виду совершенное чмо.

— Девушка, гы-гы-гы, а давайте поебемся...

Милка покраснела, но сделала вид, будто бы это гнусное предложение относилось не к ней. Я благодарно погладил ее по попе, что было замечено молодыми людьми. Один из них, здоровенный шкаф в спортивном костюме, высрался еще более отвратительно:

— Мудак ты, Петя. Она же целка, а целки не ебутся. Они в рот берут. Правда, девушка? Или тебе больше в жопу нравится?

— Эй ты, полегче на поворотах...  — сказал я негромко, внутренне скорбя о последствиях.

— Ты мне? Га-га-га! Не ссы, я вижу, что ты обосрался. Ты, наверно, принял меня за кого-то. За кого, ебан в рот? Я в профиль на любого похож, даже на Якубовича из «Поля чудес». Твоя какая станция? С Университета небось! У-ни-вер-си-те-та...

Ей-богу, я и словечка не мог 

вставить, чтобы остановить поток ядовитой злобы, лившийся на мою голову. Да и на хуй бы слова — тут надо по еблу и желательно с обеих ног. Я крепко зажмурился, представляя, как его жирная туша взлетит от удара, зависнет на парапете и плавно шлепнется в заросшую тиной воду.

Но вот беда: трясущееся очко почувствовало слабину в шнуровке на правом ботинке. Я принял озабоченно-деловой вид и, конечно, нагнулся, чтобы ее подтянуть.

Я надеялся, что самый нетерпеливый из молодых людей воспользуется приглашением — даст мне по беззащитным ребрам ногой и я получу моральное право уйти «в отключку», чтобы не связываться с этими уродами.

Но тут вмешалась Милка Лобутич:

— Ошибаетесь, козлы! Я давно уже ебусь! И в рот беру, и в жопу даю, а теперь оставьте нас в покое!

Молодые люди возбужденно загалдели, окружая нас плотным полукольцом, разомкнутым у ограждения пруда. «Оставить в покое»... О, наивная! Когда я разогнулся, мне пришлось поморщиться, увидев перед носом несколько расчехленных хуев, готовых проверить Милку Лобутич на пробитость целки.

— Но я даю только ему...  — сказала Милка Лобутич дрогнувшим голосочком и ткнула в меня пальчиком.

Девушка, моя девушка с надеждой глядела на меня! Она верила: я не подкачаю. И откуда у баб такое самомнение... И лживость их бабская достала, если честно. Надо же такое ляпнуть!

— Э-э, парни,  — объясняю торопливо,  — я и пальцем не трогал ее вообще, не то что членом!

— Ты еще скажи, что у тебя не стоит на нее!  — угрожающе сказал жирный шкаф, беря меня за ворот и тяжело дыша в лицо.

— Да мы и целовались-то всего пару раз!  — прохрипел я, обеими руками смещая в сторону член этого придурка, упершийся мне в живот.  — Мил, ну скажи ты им...

Милка Лобутич молчала, потупясь, будто не нас застукала моя мамаша, когда я нежно целовал ее в разгоряченную щечку. Точно! Всего и был-то один этот поцелуйчик, блин!

Как ни странно, эти уебаны не стали проявлять здоровую мужскую солидарность. Чьи-то руки потянулись к моим штанам, скользнули по молнии, влезли в трусы...

Неужто пидоры?

Но нет, меня подтолкнули к Милке с душевным наказом:

— Ну-ка, выеби подругу, падла!

Впервые в жизни я с таким ужасом глядел в створ бедер девушки, спустившей передо мной трусики. Да, да, Милка Лобутич проявила бестактность, под давлением обстоятельств и под крики «Браво! Бис! » спустив их без моего разрешения. Она встала раком, опершись на парапет, и нетерпеливо притопнула ножкой. С ужасом увидел я, как зашевелились бледно-розовые губки аккуратной пизды, до которой я рассчитывал добраться самое раннее после дуплета по Третьяковке и Театру на Малой Бронной.

Деваться некуда. Надо ебать. Тем более холодный ветер угрожал застудить обнаженные яйца, а на хрена мне осложнения!

Засаживать я старался как можно осторожнее и продавил не больше, чем на треть своей довольно вялой шишки. Вдруг Милка сбрехала и насчет целки — потом объясняйся с разгневанными родственниками...

Но меня раскололи.

Мне навесили по уху, обшарили карманы и вытряхнули в пруд все документы и 

единый проездной билет. Водоплавающие всполошились. Они накручивали круги вокруг тонущих бумажек, пытались склевать с них табачные крошки и, наверное, целлюлозу.

В довершение издевательств мне прозрачно намекнули, что выебут в сраку корочкой батона, той, что Милка уронила в грязь, когда оголяла попу.

В ответ на это я немедленно выбросил белый флаг и, мысленно перекрестившись на случай вензаболевания или СПИДа, засадил на полную катушку. К счастью, пизда сдалась без сопротивления, хотя и в тот момент член стоял вполсилы,  — это я ответственно заявляю на случай последующих судебных преследований.

«Значит, не целка! » — мелькнуло в голове. Конечно, это был плюс, ну а все остальное? Я не жду ответа на этот прямой вопрос. Вас бы поставить на место и заставить ебать любимую девушку, то есть, как оказалось, женщину, но какая к черту разница!

Ну а дальше пошел процесс.

Уебаны, взявшие нас в плен, притихли. Возбужденно водя языком по губам, жирный шкаф после каждого толчка оглаживал поясницу Милки и поощрительно шлепал меня по ягодицам.

Неловко признаваться, но именно это придало члену недостающее возбуждение, без которого ебля — не ебля, а голимая порнография. Несмотря на отвратительную, недружественную атмосферу и незримое присутствие тысяч окружавших меня животных, я почувствовал близость благополучного завершения полового акта и наподдал тазом. В глазах — я чувствовал это!  — появилось яростное выражение, как у того горного козла в вольере.

Да, я снова почувствовал себя на коне, то есть полноценным человеком, мужчиной! Плечи расправились, живот втянулся, пятки с носками раздвинулись на ширину боксерской стойки.

Милка Лобутич заскулила и тоже наподдала, будто задом почуяла плотоядный дух, заструившийся из мудей.

Жирный шкаф начал отсчет:

— Десять! Девять! Восемь!..

И я, как послушное дитя, кончил на счет «Один! ».

Вынув член, я тщательно обтер его носовым платочком и с сознанием исполненного долга качнул перед зрителями: нате, дескать, отсосите.

Но на меня, ну и на член, который теперь и не думал опадать, никто даже не взглянул. Радостно гогоча, жирный шкаф помог Милке разогнуться и спросил ее:

— Ну что, сестричка, довольна?

— Ох, Вадик, спасибо тебе большущее...

Сестричка... Вадик... Я ничего не понимал, растерянно глядя на быстро рассасывающуюся толпу уебанов.

Наконец, Милка примирительно хлопнула меня по плечу и внесла ясность:

— Ладно, извини... Попросила братика помочь раскрутить тебя на палку, а то сессия парит, а в голове запарка: как тебя, мудака, завалить на себя. Фу, как гора с плеч... И вали-ка ты теперь на хуй!

Милка Лобутич не стала ждать, когда я приду в себя. Обнявшись с братцем Вадиком, она почапала вдоль пруда к выходу, явно потягиваясь от воплей наслаждения, которые все еще издавала только что отъебанная пизда.

Провожая их неприветливыми взглядами, к водоплавающим снова потянулись мамаши, подзывая бесчисленных деток.

— Постыдились бы... в общественном месте!  — сказала мне старушенция в затрапезном летнем пальто, откровенно плюясь при виде моего хуя, который я забыл убрать в штаны.

«Бабуля, бабуля, где ты раньше-то была, дура ты старая! » — сказал я про себя, привел в порядок одежду и для эмоциональной разрядки 

пошел дразнить горного козла.

Ну и попрыгал же у меня этот туповатый ревнивец! Хотя, если честно, теперь я немного ему сочувствовал...