Курятник. Часть 1

Жили мы с матерью в то время в деревне. В какое время? Да в стародавнее. Это когда деревья были большими, трава зелёная и морковка до того сладкая, что и конфет не надо. Да их особо и не было. Зато была целая орава родственниц и маминых подруг, да всё сплошь одиноких женщин разного возраста, но в основном тех, кому за тридцать. Причём очень и очень далеко. И на всю эту родню и прочих знакомых мужиков раз-два и обчёлся. Получился эдакий курятник, когда кур полно, а петух один.

И вот, по достижении того возраста, когда у парня уже во всю стоит, перед роднёй встал вопрос: А почто бы не использовать силушку и возможности родственника по назначению, не делясь со всякими разными, кто нам вовсе не родня и не подруги? А как сказать парню, чтобы не особо его психику травмировать? Оно ведь и так может быть, что испужается, бедолага, прямого предложения, да и станет каким (Тьфу три раза!) импотентом на ентом фоне.

Хотя, с другой-то стороны глянуть, чего акого страшного в бабьей кунке? Дырка, она дырка и есть. А у парня для той дырочки шомпол. Дырки-то в отсутствии мужиков позаросли, чистить надоть, шомполить. Да и не в том дело, что испужается чего, а в том, что ведь на глазах вырос и с детства видел-перевидел своих родственниц, всех этих тёток-бабок-сестричек в полной наготе не раз и не два.

А вдруг не воспримет родственниц как женщин? Работает, к примеру, кто-то в огороде. Лето, жара, вот трусы-то и не надевает, чтобы мандёнка проветривалась. И не особо задумывается по поводу того, что тогда ещё малец чего-то там усмотрит. Мал ещё, не соображает ничего. А и усмотрит, так велика ли в том беда. Пущай посмотрит.

Или вот, к примеру, дома. Да кто же дома-то в полной сбруе ходит? без того за день все эти лифчики-трусики до того тело стянут, что прибегаешь домой и скорее ото всего избавиться бы. Какой тут стыд, когда тело простора просит. А пацан ещё молодой, чего его стесняться. Да и свой же, родной. Вона в баню регулярно и по сию пору всем гамазом шастаем. И что из того, что жопу голую увидит. Пущай привыкает.

Все эти сомнения мучали родственниц до той поры, пока большуха не сказала

— Хватит! Хватит маяться дурью и искать проблемы на ровном месте. Парень в той поре, когда готов в любую дырку, хоть в доске заместо сучка, свой писун вставить. А для проверки сама с ним пересплю и вам всё потом расскажу. И тогда уж будете решать что и как. А то, что парнишка один на нас всех, так то и ладно. Подкормим, подпитаем, поддержим силушку разными травушками-муравушками, вот и будет нам всем специалист по прочистке наших водопроводов и дымоходов. Кому нравится, конечно, с той стороны.

Девки посовещались, подумали, почесали репу и решили, что раз уж матерью 

природой им даны ажно три дырки, грех не использовать их все. Что из того, что, вроде бы, для шорканья предназначена всего одна, коли можно во все. Да и для разнообразия можно испробовать, для нового опыта. Да сгорел сарай — гори и хата! Раз пошло такое дело, надо испробовать всё, что можно. Тем более, что парнишонка свой, молоденький, ни разу не муж, который стал бы попрекать или ещё чего. А с Колей можно всё. Лишь бы раскрутить его. Вот за эту раскрутку большуха и взялась.

Большуха или мамина мать, то есть бабушка, зазвала как-то в гости. Жила она не так далеко, на соседней улице. Можно обойти, а можно и через огород напрямки. Кто ж ноги бить станет, идя в окружную, когда есть короткий путь? Дураков нет. Так что через самое малое время уже был в гостях у бабушки. А у любой, тем более у моей бабушки, внук всегда голодный. По её мнению. Недокормленный, недолюбленный, недо... И потому в первую голову усадила за стол, начала пичкать тем, что Бог послал. А послал он, как в романе Ильфа и Петрова "Двенадцать стульев" много чего. В том числе и бабушкину наливочку на вишне. Ну а апосля того, как живот начал нависать над поясом брюк и стал напоминать животик беременной бабы на шестом месяце, бабулечка милостиво согласилась отпустить худобиночку из-за стола и утянула в комнату, усадила на диван. Не диван, цельный диванище. Сколько разов спал на нём, оставаясь у бабули с ночёвкой. Усадила и разговор завела.

И всё-то ей интересно. Что, да как. Как здоровье? Как учёба? Как дома? Что мать? А что мать? Могла бы и сама попроведовать, всё одно дома сидит. Потом так плавно-плавно перешла на тему мужских и женских взаимоотношений. Типа вот у людей так и эдак, а как это у меня. Организм молодой, потребности в отношениях есть, а вот как я с имя справляюсь. А потом — Бац!  — пыльным мешком по башке: Дрочишь? И что ответить? Врать бабке бесполезняк. Она же у нас ходячий детектор лжи. Её бы любое МВД или любая контрразведка мира с огромным удовольствием зачислила бы в штат и платила приличные деньги. Это же уникум. Поник головой и скромно ответил почти что шёпотом: Дрочу.

— Ну и дурак!  — Возмущению бабули не было предела.  — У нас вона сколько в родне баб, которым еться хотца, а ты семя зазря разбрасываешь. Ты знаешь, что Господь сотворил с Онаном за такое? Лучше тебе не знать. Так что бросай это гнилое дело и давай занимайся нашими бабами.

Опешил. Как это заниматься? Есть их, что ли? Так он же все сплошь тётки мои, да и возрастом далеко старше меня. Жопу мальцу мыли, а я их еть? Да и как же я смогу сказать: Тётя... раздвигай ноги, еть тебя буду?

Примерно это и озвучил бабушке. Та покачала головой.

— Дурак ты, Колька, как 

есть дурак малахольный. Да у нас же бабы голодные, ка волки в марте. У них и спрашивать ничего не надо. Захотел — засупонил и дери её. А она будет только подмахивать да радостно повизгивать.  — Тут бабуля прервала свою речь.  — Постой. Да ты у нас никак ещё не распечатанный? От же я дура старая. Распинаюсь тут, а парень-то и вовсе ничего ни сном, ни духом. Что, угадала?

И что тут скажешь? Угадала в очередной раз. Бабушка засмеялась, потрепала меня по голове

— Не журись, казаче, атаманом будешь. Сейчас я тебя учить стану, а ты будешь бабушку слушать, да чего она говорит делать станешь. Ты не смотри, что у бабушки голова седая, зато манда молодая. Всё, раздевайся, сыночка, учиться будем. Да я из тебя ещё такого любовника для наших баб сделаю, они мне ноги целовать станут.

Я пробурчал

— Ага. Лучше жопу.

Бабка, глухмень старая, расслышала

— Точно. И жопу тоже. Ты разбалакайся давай, меньше разговаривай.

И пока я, подстисниваясь, раздевался, бабуля скинула с себя верхнюю одежду. Не думаю, что то, что осталось на её теле, было ежедневным нарядом. Знать приготовилась бабушка к такому развитию событий.

Нет, трусов на ней не было, а вот чулки да то, что поддерживало титьки, было. Не лифчик. Нет, что-то такое-разэдакое. Но симпатишное. Разделись с бабулей, а что дале делать, даже и не представляю. Не, в мыслях-то не раз и не два всякие действия с женщинами производил, а вот наяву как-тоне очень. И не то, чтобы баб голых не видел, а чтобы вот так, чтобы женщина разделась для тебя, так это впервые. Бабушка вполне сохранилась. Ни кожа не висит, ни сала лишнего нет. В меру упитанная старушка.

Разделись, бабуля и говорит

— Для начала, Коля, женщину нужно разогреть.

И как это делать? На сковороду, что ли, посадить. И в печь, как баба Яга какая. Ан нет. Оказывается надо приласкать, поцеловать, титьки помять и сосочки пососать. Нежно и ласково. От этого мягкие соски становятся твёрдыми и даже увеличиваются, примерно как мой писун при возбуждении. Так что титьки тискаю, соски сосу. Так им имя-то как раз такое: соски. Соси, значит, и не базарь. Бабуля прямо завелась. Даже застонала.

— Ой, Коля, хорошо-то как! А теперь дальше.

И на спину завалилась, ноги расшиперила, манду выставила.

— Вот, Коленька, если хочешь совсем бабе приятно сделать, так поижи ей кунку-то, поцелуй. И баба навек твоя будет. Потому как не каждый мужик на такое соглашается, а бабе это ой как приятно и радостно.

— баб, так манда же...

Бабка перебила

— Да у нормальной бабы манда завсегда чистая и пахнет приятно. Ты понюхай. А если вонючка какая, так с такой и не связывайся. Да ты лизни, не бойся. Нет, не сюда. Дай-ка я руками растяну. Вот, вот. Именно так. Ой, сыночка! И палец, палец внутрь вставь. Да пошевели им тама-ка. Ой, мамочки мои родненькие! Да какой ты у меня хороший. Ещё,  

Коленька, ещё! Аааа! Ах! Ох, пизда старая! Кончила ведь, сучка похотливая. Ты уж меня, сыночка, извини. Давно ведь мужика-то у меня не было. Сейчас, сейчас. Сейчас я тебе хорошо сделаю.

Бабка толкнула меня на спину, наклонилась и... И взяла в рот писун. Ёк кимелёк! Заблажал. Интересно, какой вкус у меня. бабка-то вначале была просто какая-то пресная, а вот когда, как она сказала, кончила, стала немного кислой. Вроде как разведённый уксус для пельменей. Ха! Да у неё манда как раз на большой пельмень и похожа. Ага, пельмень. А у меня вилка для этого пельменя. И пока размышлял, бабуля наяривала, насасывала член. То в рот полностью возьмёт. То вынет да облизывает. То головку прикусит нежно. А то держит рукой и по титькам водит. И так ловко у неё это выходит, что не стерпел и спросил

— Ба, а где ты так научилась?

бабуля вздохнула

— Жизнь большая и не такому научишься. Ну раз ты заговорил, знать успокоился. А что, поначалу дыханье-то спёрло?

И не дожидаясь ответа бабуля, не дав мне подняться, вначале встала надо мной, демонстрируя вид снизу, а потом присела, рукой направляя писун, точнее вилку, точно в пельмешек.

Попала куда надо и заскакала, приговаривая при этом

— В такой позе, сыночка, мужик просто отдыхает и может держаться сколько угодно долго. А чего? Лежи себе да лежи, а баба пущай скачет, работает. И сама подбирает и скорость, и глубину, и всё остальное. А ты её в это время за титьки тереби.  — Я ухватился за бабкины титьки, начал мять соски.  — Вот, вот так. Да не бойся ты, не оторвёшь. Мне нравится, когда погрубее. Шибче прищепни. Ох, бля, опять ведь кончу. Ну всё, сыночка.

Бабка сползла с меня, на спину завалилась

Широко развела ноги в стороны.

— А вот так в основном баб дерут в кровати. На кровати удобнее. Да и не на кровати тоже. Давай-ка, сынок, сверху. Погоди, не спеши, заправлю. Оххх, да какой же он у тебя большой! До матки достал! Не спеши, не спеши. Не гвозди заколачиваешь. Вот, вооот. До упора вставил и замри, дай бабе обвыкнуться, прочувствовать. А теперь ме-е-дленно назад и с размаху вперёд. Да так, чтобы ахнула, вскрикнула. Вот так. И изнава так же. А теперь быстро-быстро. И снова медленно. Да не тока прямо. Вбок-то тоже ударяй. Ох, сыночка, до чего же ты на лету всё схватываешь. Ой, Коленька! Быстрей! Шибче! Ещё! Ммммм! Ссссукааааа!

Бабуля ухватила меня за задницу, прижала к себе, не давая шевелиться, сама подалась вперёд и мне показалось, что мы просто слиплись. Дёрнулась раз несколько, расслабилась, отпустила, выдохнула.

— Вот же как хорошо! Не было н гроша, а тут алтын. Щас, сыночка, передохну да раком встану. А пока дай потетешкаю мальца твоего, который бабушке такую радость доставил.

И бабуля изнава открыла пошире рот, втянув в него головку. Сосёт, причмокивает. Спрашиваю.

— Ба, а если я вдруг того... Это самое...

Бабуля оторвалась, посмотрела

— Спустишь,  

что ли? Так спускай, не держи.

— А...

— Сглотну и всё. Чай не впервой.

И снова сосёт. Оторвалась.

— Ну что, раком вставать?

Спрашиваешь. Конечно. В мечтах сколько раз так драл своих родственниц. Да и не только их. Бабы в деревне-то сплошь жопастые. А в огороде не всегда в трусах работают.

Насмотришься такого, потом и дюрмыгаешь конец, гусака гоняешь. А как иначе? Не вздрочнёшь, так потом болеть всё будет. Дрочишь, а сам представляешь, как в эту дырку вгоняешь дурака. Так что когда бабуля встала раком и задницу выставила, особо и не удивился. Вид почти тот же, что у баб на огородах. Только там стоят раком на ногах, а тут бабуля на четвереньки встала. Встала, зад подставила и спрашивает

— Заправить или сам вставишь?

Обидеть хочет старая. Сам, конечно.

Одной рукой постарался развести в стороны губёшки на манде, второй направил шомпол в дуло. Раз!  — и в точку. Бабкина манда отчего-то стала мокрая, ажник хлюпает. И такое впечатление, что стала шире нашего центрального проспекта.

Шлёпая животом по бабкиным ягодицам, деру манду старую, аж брызги летят. бабка лишь охает.

— Ох! С этой-то стороны бабы мельче становятся. Достанешь даже слониху. А я не шибко глубокая, так что меня продираешь нормально. Ещё, сынок! Не жалей старую! Шибче её, шибче!

Через некоторое время почувствовал знакомый зуд в головке. Знать сейчас кончу.

— Ба...

— Да кончай уже, кончай! Спускай в меня. Не молодка, не понесу.  — А я уже не могу сдерживаться. Прижался к бабкиной заднице, вогнал дурака до упора и задёргался, спуская. Дааа, это вам не в кулак спускать, в манду, хоть и в бабкину. Обалденный кайф. Постоял так и начал на бок заваливаться, не отлипая от бабкиной жопы. Так на пару и завалились.

Лежу, бабку за титьку ухватил, руку сжал, словно кто-то у меня хочет чеё отобрать. Бабка довольнёхонькая.

— Продрал, сыночка, как есть продрал старую. Ничё, отдохни. Уста же. Вон как старался, силы тратил. Ой, а чегой-то у тебя не падает? Ты же спустил, вроде как.

— Да.

— А чего тогда стоит?

— А я знаю?

— Так зачем лежать без толку? Щас Настю позову.  — Это тётка моя, бабкина дочка. Ей вставишь.

Я прям в панику впал. Ладно бабка, а вот тётку-то как еть? Она же... Ну... Тётка всё же. Симпатичная, кстати. А бабка с постели соскочила, меня придавила рукой

— Лежи. Щас Настя придёт.

— Ба, как-то это...

— Что это? Стоит? Стоит. Так чего тебе, для тётки пожалел, что ли? Да она щас мигом.

И выскочила, старая из комнаты, словно козочка молодая, только жопа мелькнула. И буквально тут же в дверях тётка нарисовалась. Голенькая уже. Ну да долго ли халат скинуть. И рядом легла.

Бабкина наука не забылась. Да и когда ей забыться. А тут, получается, повторенье, которое мать ученья. Вот и повторил с тёткой Настёной то, что с бабулей делал. И титьки мял, и целовал. Тётка целовалась умело, присосалась — хрен оторвёшь. Губы в губы, язык ко 

мне в рот. Сама конец теребит. Наконец встала на четвереньки.

— Давай, Коля!

Коля и дал.

Стеснительность прошла, будто её и не было. А желание отодрать тётушку никуда не делось, даже усилилось. Да она ещё жопой крутит, подмахивает. На что уж с бабулей было хорошо, а с Настей в сто раз лучше.

Дрюкаю тётку, а спустить не могу, будто заколодило. Тётка говорит

— Коль, я устала стоять. Ты кончать будешь?

— Не могу.

— Тогда вытаскивай.

— Зачем?

— Без вопросов. Вытаскивай. Вытащил? Теперь чуть выше дырочку видишь? В неё вставляй.

— Так это же жопа!

— А то я не знаю. Конечно жопа. Вставляй, вставляй, не спорь. Только медленно, а то порвёшь. Воооот тааак. Ох, мамочка, какой же толстый! Знала бы, так хоть крем бы взяла. Вставил? Замри.

Замер. Так и стоим, как скрещенные собаки. Через некоторое время тётка говорит.

— Давай, только тихонечко. Ага. Теперь можно быстрее. Давай!

Тётка отдышалась, да и я тоже. Выдохнула

— Ну, племяш, ты и дал.  — Крикнула.  — Мам, ма-а-ам! Иди сюда.

Бабуля ввалилась в комнату приведением. Уже в халате и даже без чулок.

— Чего блажаешь?

— Мам, Колька меня в обе дыры продрал, тогда только и кончил. Будет с него толк?

— Ещё какой будет. Он ить кончил в меня, а у него стоит. Пару раз не вынимая не всякий горазд. А Коленька смог. Так что будут ваши мохнатки трещать, ой будут. Ну всё. Парня в баню веди, подмывайтесь и за стол. Кормить буду.

В бане Настя навела воды, помыла меня. Хотел сам, да она шикнула

— Ещё чего не хватало, чтобы мужик сам мудя мыл, когда баба есть. Стой, не трясись, не оторву. Шибко уж понравился.

Потом сама присела на корточки, подмылась, поливая себе из ковша. В предбаннике вытерла насухо меня, сама вытерлась и домой пошли. Было непривычно идти голым по двору. Всё казалось, что кто-то смотрит на тебя. А Насте хоть бы хны, идёт себе, задницей виляет. Так и дошли.

Дома бабуля нас накормила опять от пуза. Когда наелись, спросила

— Ночевать домой пойдёшь, али у меня останешься?

Настя влезла

— Куда он пойдёт такой усталый? Пусть со мной спит.

Бабка засмеялась

— Понравилось, чё ли ча?

— А хоть бы и так. Отдохнёт Коленька, у него встанет, а я тут как тут: шмурыгай, племянничек, тётку во все дыры. Ну что, Коль, со мной лягешь?

А куда мне деваться. У меня уже пытается встать.

Тётка встала из-за стола, подала мне руку, потянула за собой

— Пошли, пошли. Я тебе колыбельную спою.

Колыбельная звучала недолго. Вскоре Настин рот был занят другим. И это другое было моим членом. И оказался он до изумления чувствительным, отреагировал враз. А Настя, добившись своего, моментом встала раком. Очень уж ей по душе такая поза.

Не знаю, сколько по времени драл свою тётю, но потерял в весе довольно прилично. И с меня, и с Насти пот градом. Да так, что потом, как кончили, пришлось перестилать постель.

А утром Настя оседлала племянника.

И под 

музыкальную передачу с пожеланием доброго утра спела утреннюю песню получившей оргазм женщины.