Третья ночь Пурарериеффы 14. Глава Брачный ночь секс

Часть первая

Сегодня было просто непозволительно красиво. Хрустальность воздуха превышала допустимую для осознания норму. Движение его было едва заметно как для взгляда, так и для кожных рецепторов. Температура колебалась от плюс шестнадцати, до плюс десяти. Сияние звёзд слепило.

— Госпожа?

— Да.

— Я могу вам чем-то помочь?

— Зачем?

Тишина в ответ. Улыбаюсь.

— Просто, вы стоите так уже два с лишним часа, не двигаясь.

— Сегодня красивая ночь.

Пауза.

— Да, возможно...

— А тебе никогда не хотелось быть чистокровной мышью, Потч?

— Кхем, неожиданный вопрос... даже не знаю,... наверное, всё-таки хотелось. В детстве.

— А сейчас?

— Нет.

— Почему?

— Уж слишком много я насмотрелся на них, чтобы понять, что половина их крови — это лучшее, что они смогли дать мне.

— Ты так сильно ненавидишь свой род?

— Да не то, чтобы...

— Наверное, я и вовсе вызываю у тебя отвращение? Я же — истинная Мышь, да ещё и её квинтэссенция.

Оборачиваюсь. Юноша стоит в пяти шагах от меня. Стройный. Молодой. Красивый. Человеческий.

— Госпожа, не надо.

— Что не надо?

— Не надо этого делать.

— Чего?

— Прогонять меня и грустить.

Удивлённо вытягиваю шею.

— Грустить?

— Да. У вас всегда появляется такой взгляд, когда вы решаетесь на что-то неприятное. Не надо, я не ненавижу вас, у меня нет отвращения... не печальтесь, я буду с вами пока буду вам нужен.

— А ты мне нужен?

— Я же Потч — постоянно — оптимальная трудоспособная частица.

— Откуда ты...

На лице его, появляется смущённая улыбка.

— Просто подслушал однажды, когда вы случайно упомянули это в разговоре со своими друзьями. Простите.

— Случайно... Хм...

Я подошла к нему, оказавшись почти одного роста. Он остался недвижим, благодаря уже давно выработанной привычке к абсолютному послушанию. Сердце его громко и слегка быстро билось. Дыхание было глубоким и ровным. Запах — знакомым и пряным, словно, он недавно что-то готовил. Я потрогала его плечи, руки, ладони, длинные чуткие пальцы. Провела по линиям на руке и запястью. Мышцы его чуть дёрнулись и снова расслабились. Отпустила. Прошлась взглядом по торсу, шее, спокойно замершему лицу, тонким губам, орехово — медовым глазам, тёмно-русым, вьющимся волосам. Обошла. Дотронулась до мышц на спине, лопаток, поясницы. Провела ладонью по талии и снова обошла, остановившись напротив. Между нами было сантиметров десять. Я чувствовала его дыхание и жар, исходящий от тела.

— Ты принадлежишь мне, Потч.

— Так и есть, госпожа.

— Я тебе совсем не понимаю.

— И не надо.

Поднимаю глаза. Он смотрит на меня чуть сверху. Он спокоен и как-то... особенен.

— Почему?

— Потому что, я обречен, быть убитым вашей рукой. Потому что только вы властны, забрать мою жизнь и именно вы, в конечном итоге, её и заберёте.

— Что за ерунда?

Он только светло улыбается. В его облике сквозит какая-то тайна и печаль.

— Разрешите поцеловать вас.

Снова удивлённо раскрываю глаза.

— Зачем это?

— Сегодня красивая ночь.

— Хм...

Легонько улыбаюсь.

— Пожалуй...

Он наклоняется. Его руки, едва ощутимо, медленно и мягко заходят мне за спину, и берут в кольцо, прижимая к себе. Волосы касаются моей шеи, а губы — моих губ.  

Нежно, легко, сладко. Запах пряностей и мускуса заполняет ноздри. Организм невольно отвечает не поцелуй и губы наши уже плотно касаются друг друга. Я целую его и закрываю глаза. Он крепко держит меня за спину, скользя руками от поясницы до шеи. Запускает пальцы мне в волосы, и я расслабляюсь.

Потч... зачем ты это делаешь. Я же не люблю тебя.

Поцелуй постепенно выходит из-под контроля и вот, уже раскаляется в страсть. Я не могу его остановить... я не хочу его останавливать. Будь со мной. Будь со мной сегодня. Не отпускай.

Его губы оставляют мои, он перехватывает меня и берёт на руки.

— Ты отнесёшь меня в спальню?

— Да.

— Ты будешь спать со мной?

— Простите меня.

Не могу сдержать улыбку. По сердцу разливается радость и тепло. Почему-то хочется плакать. Прячу лицо на его груди.

— Прощаю.

Мы идём в спальню. Я на его руках. Так уютно, так тепло. Не хочу никуда уходить из этой теплоты. Крепко хватаюсь за его рубашку.

— Мы пришли, госпожа. Уже можно отпускать.

— Ага...

Он мягко опускает меня на постель, которую заменяют мне большие цветные матрасы и миллион подушек, разбросанных по всему полу огромных спальных покоев. Выпрямляется.

— Только не уходи.

— Вы же знаете, я выполню любой ваш приказ.

— Мне кажется, что стоит закрыть глаза, и ты исчезнешь.

— Вы будете скучать?

— Я буду помнить.

Он поднимает руки и снимает рубашку. Кладет её рядом. Его тело дышит молодостью и красотой. Мышцы плавно огибают кости, перекатываясь тугими жгутами под смуглой кожей. Он опускает руки к ремню.

— Стой.

Он останавливается и молча ждёт дальнейших приказов. Вокруг нас темнота. Звёздный свет проходит сквозь вырезанные окошки в овальных стенах. Шелестят тончайшие шёлковые занавеси. В этот шум вливается металлический звон подвесных колокольчиков.

— Я не могу.

Его взгляда почти не видно за волосами и тенью. Он молчит. Я закрываю глаза и откидываюсь на спину. Лежу. Минуты катятся, словно тяжёлые бусины по доске.

— Мортимер.

— Что?

— Моё имя Мортимер Уайт и я полукровная мышь, дитя человека. Я лишён дара полёта и не могу отращивать крылья, подобно моим сородичам. Я могу однажды оступиться и упасть с Бон-Бона. И я разобьюсь, возможно, погибнув ещё на подлёте к земле, умерев от разрыва сердца. Я смертен и не страшусь этого. Я знаю смерть, и я видел её много раз. Я смотрю на неё и сейчас.

Он замолчал. Секундная стрелка сделала несколько оборотов.

— Однажды, во время своих странствий, я повстречался с божеством, лик которого, священен для нас и чья воля, даёт нам жизнь. Оно поведало мне о многом и в том числе, о том, как я умру. Оно показало мне вас. Вы были моим убийцей. И я не мог этого изменить. Мы стали связаны, словно невидимые цепи приковали мою волю к вашей. Вы стали моим Хозяином. Я почувствовал, как сильно и преданно прикипаю к вашим словам и мыслям. И чем больше проходило времени, тем всеобъемлюще была моя 

привязанность. Я уже не мог без вас и вскоре, стал непоколебимо выполнять любой ваш приказ. Мне это нравилось.

— Потч...

— Я — Мортимер, госпожа. И вы правы, я вас ненавижу.

Словно молния ударила в моё сердце. Стало так больно, что я сжалась и схватилась руками за грудь. Слёзы подступили к глазам. Да что же это за...

— Убирайся.

Он развернулся и тихо вышел. Я не сдержалась и зарыдала, зарывшись лицом в подушки. Стояла ночь, светили звёзды, а моя бесконечно — длинная жизнь, словно остановилась. Я чувствовала, как секунды с трудом продираются сквозь двойную спираль времени, застревая в железных шестернях. Я не люблю его. Я ведь не люблю его. Зачем я плачу? Почему так больно? Я же не могла этого сделать. Он же просто...

Чьи-то руки внезапно крепко обняли меня сзади и сильно-сильно сжали. Шею защекотали упавшие пряди.

— Прости меня, не плачь.

— По... морти.

— Не надо. Я не должен был всего этого говорить, просто накопилось, и когда ты меня остановила, не смог сдержаться. Я слишком сильно тебя хотел и... просто обиделся.

— Ты...

— Я просто глупая элементарная частица. Простите меня, госпожа.

Я лежала так, всхлипывая, а он меня обнимал, молчал и гладил по голове.

— Я не люблю тебя, Потч.

— Я знаю.

— Почему тогда, мне так больно от твоих слов?

Он молчит. Я переворачиваюсь на спину, он лежит рядом.

— Вы знаете ответ, госпожа. Просто, вы никогда в нём не признаетесь, ибо, это невозможно — королеве мышей влюбиться в своего слугу-полукровку.

Он смотрел на меня, его глаза были печальны и виноваты. Тёмные кудри раскидались по подушке, обнажённая грудь вздымалась и опускалась в такт глубокому дыханию.

— Да, это невозможно.

Я перевернулась на бок и коснулась его руки, ключицы, груди, живота. Перевела взгляд на лицо, неотрывно следящее за мной. Потом наклонилась и мягко коснулась его губ. Почему-то, они показались мне солёными. Он еле заметно дёрнулся и через одно долгое мгновение, ответил. Теперь наш поцелуй был другим. Он был горький, терпкий и совершенно невкусный. Я оторвалась от него и отодвинулась.

— Сегодня был долгий день, Потч, я устала.

Он смотрел на меня три с половиной секунды, после чего послушно кивнул и аккуратно встал. Поднял скинутую рубашку и, поклонившись напоследок, вышел.

Какая же долгая ночь... Я лежала недвижимо, закрыв глаза и просто слушая окружающий мир. Потом, встала, вышла на балкон, всей грудью вдохнула холодный прозрачный воздух и одним плавным движением, спрыгнула с перил вниз, уже в падении, превращаясь в трёхметровую золотокрылую летучую мышь.

Часть вторая

Король ледяного народа не спал. Он спокойно разбирал скопившиеся за месяц бумаги, когда в окно его покоев, с шумом и ветром, влетела гигантская, растрёпанная и заснеженная мышь. Она подслеповато огляделась, на несколько секунд ослепнув от сияния льда и наконец, сообразила превратиться в человеческую форму.

— Здравствуй, Пурарериеффа четырнадцатая. И что же, это занесло тебя в такую даль, да ещё в столь поздний час? Ваш континент далековат от моего архипелага. Наверное, пришлось 

несколько часов через море лететь.

— Два с половиной, если точно. И да, далековат.

— Ии?

— Я... мм... я...

Ледовик, уже заинтересовавшись спектаклем, отвлёкся от своих записей и развернулся к гостье, хитро поблёскивая фиалковыми глазами.

— По правде, я искала утешения, Лилиан, и почему-то, решила обрести его у тебя.

— Ого, утешения! Чего-чего, а этого у меня обычно не просят. Чаще всего, это мольбы о помиловании или прощении, но никак не... любовь.

Он откинулся в кресле и оглядел девушку с головы до пят. Её кожа отливала бронзой, золотые волнистые волосы каскадом ниспадали с плеч, достигая земли, а обнажённое тело в золоте узоров, было стройным и безупречным, как и подобает королеве.

— Допустим, я соглашусь. Что я получу взамен?

Девушка широко улыбнулась в ответ, и лучик веселья немного раздвинул тьму печали в её глазах.

— Доступ к моей сети на год и две тысячи кристаллов памяти.

— Слушай, а ты до утра бронировала или по часовую?

— И триста пятьдесят карат сервисного обеспечения.

— Идёт!

Девушка рассмеялась в голос. Мужчина довольно улыбнулся. Половину своего гонорара он уже отработал.

— Ну-с, приступим?

— Приступим, приступим, дай хоть согреться.

— Это в центре-то Фиро-эсколя? Тебе и двадцати лет не хватит поднять здесь температуру хоть на градус. Давай лучше, метаболизм перестраивай, как ты умеешь. Я ведь тоже... холодный.

Девушка всё ещё, улыбаясь, приступила к процессу. Внешне, изменения были не сильно заметны, только губы её чуть посинели, да сердцебиение замедлилось. Скоро, оно должно было стать совсем редким, чтобы температура наших тел совместилась, и мы смогли бы нормально заниматься любовью...

Мысли короля ледовиков унеслись куда-то вдаль, сопровождаемые этим сладким словосочетанием.

— Эй, Лилиан, ты что, заснул?

— Нет, прости, просто мысленно уже трахался с тобой.

— Эй!

— Что? Думать мне никто не запрещал.

— Думать — это, знаешь ли, моя прерогатива.

Ледовик встал и близко подошёл к девушке, оказавшись выше неё на целую голову. Его глаза светились ровным неоновым светом, отражённым от льда стен. Белая кожа была подобна снегу, а длинные серебряные волосы, походили на струи замёрзшего стекла. От него веяло холодом и бесконечностью. Он провёл ладонью по её щеке, губам, взял за подбородок и слегка приподнял.

— И как, получается?

Девушка дёрнулась, но он не дал ей вырваться и, захватив рукой её голову, а другой талию, сжал и впился жадным поцелуем. Холод его губ и языка обжигал даже подготовленный организм. Его лёд был безжалостен, и мороз проникал под кожу, вливаясь в вены. Нет. Ещё было слишком рано спать с ним, нужно было больше времени на подготовку, но, отступать было уже поздно и девушке не оставалось ничего иного, как довериться захватывающей её силе и позволить ей заморозить свои раны.

Наконец, поцелуй прервался, мужчина подхватил чуть подторможенную девушку на руки и понёс на свою кровать. Положил на серый атлас, хрустнула корка льда, тонким слоем покрывающая его.

— Ты что-то стала так молчалива.

— С... собака.

Лилиан Всесветлый, только широко развёл губы в довольнющщей улыбке, и хитрости в 

его глазах прибавилось в три раза.

— Ну что ты, мы ещё даже к самому интересному не приступили.

— Ты слишком холодный.

— Это да... хотя нет, ты всё же неправа.

Мужчина разделся, оказавшись совершенно — обнажённым и поджарым. У него не было такой мощной мускулатуры как у Потча, но, чёткий рельеф мышц, под мраморно — белой кожей, почему-то вызывал непроизвольный страх. Он залез на кровать и навис над девушкой, щекоча кожу волосами. Потом наклонился к её шее и медленно провёл языком от самой ключицы и до уха, зависнув нам ним.

— Я ледяной.

По девушке, словно прокатилась волна стужи. Кожа шеи тут же покрылась тонким прозрачным слоем.

— И я буду не только целовать тебя, милая. Я буду трахать тебя своим членом во все дырки, а потом кончать тебе в рот и ты будешь сосать у меня, хотя, вся уже будешь закована льдом. Моим льдом. Я заморожу тебя и отымею так, что твоё расколотое сердце забудет, что на свете вообще кто-то существует. Я выполню свою часть договора, ведь ты сделала самый верный и самый неудачный выбор партнёра для утешения. Никто кроме меня, не умеет так качественно вылечивать... любовь.

Я не помню, что было в эту ночь. Холод и мрак так прочно сковали моё тело и мозг, что сознанию было не под силу пробиться сквозь их цепи. Я помню только вспышки действий — ярких, острых и бешенных. Моё тело не починялось мне. Его переворачивали, наклоняли, сжимали, заставляли делать все, что хотелось захватившему его существу. Только иногда «включаясь», я понимала, что в моё горло входит огромный член, а волосы зажаты в кулак и меня с силой и упоением долбят, нисколько не стесняясь своих действий. Потом в меня бурно кончали, и пронзительный лютый холод спускался по горлу внутрь и я снова отключалась.

В редких просветах памяти, я то стояла на коленях раком и меня брали сзади, то я уже прыгала верхом, а в следующий момент уже лежала, придавленная лицом в подушки, и мою задницу пороли с тем же остервенением, как в начале. Я потеряла счёт этим «вспышкам», под конец, совершенно отключившись и уже не отличая реальность от тёмного небытия.

Лилиан сидел на кровати и с наслаждением щурился на солнце, медленно выползающее из-за горизонта. Девушка на его кровати была без сознания. Она почти не дышала, даже сердце билось еле — еле. Всё её тело покрывала толстая корка прозрачного голубоватого льда.

— Да, это была просто отличная ночь. Давненько мой член не был так счастлив. Всё-таки живая тёплая плоть намного приятнее этих жёстких куриц из моей прислуги. Надо будет ещё кого-нибудь себе захватить из «живых».  — Король улыбнулся своим мыслям.  — Правда, обычные человечки, скорее всего, подохнут уже через две минуты, а с трупом развлекаться я как-то ещё не настроен. Если только, Пуффу ещё раз надоумить...

Ледовик окинул взглядом девушку и мысленно облизнулся. Возбуждение его ещё не прошло и хотелось наплевать на 

всё, и продолжить пляски, но... солнце уже встало, а значит, их ночи подошёл конец и договор требует дальнейшей неприкосновенности.

— Фф... Давай, Лилиан, держи себя в руках. Это не какая-то там шлюха из деревни, а королева мышиного народа и тебе ещё с ней политику вести. Фиро-Эсколь не продержится на одном лишь холоде, ему нужны продукты и вещи, а никто, кроме мышей, на всём материке, так благосклонно к ним не относится. Надо и меру знать.

Ну, вроде полегчало. Король встал, оделся и присел на край кровати, проводя рукой от головы девушки до пальцев ног. Ледяная корка под его рукой медленно и неохотно плавилась, истончалась, пока, наконец, не исчезла совсем. Затем, лёд ушёл с простыней, с кровати, с пола и стен, обнажив покрывающий их мрамор. Наконец, комната полностью лишилась ледяного убранства и стала ощутимо прогреваться. Солнце светило всё сильней. Температура повысилась от минус семидесяти до плюс шести.

Лилиан покачнулся, тяжело дыша от невыносимой жары и на негнущихся ногах, дошёл до единственного тёмного угла в спальне и рухнул на пол, чтобы прямые лучи солнца не попадали на него. Через несколько минут девушка очнулась и со стоном боли, выпрямилась на кровати. Казалось, у неё болела каждая мышца. Ноги сводило судорогой, и всё тело мелко трясло. Она оглядела комнату и заметила скукоженного в углу ледовика. Ему явно было плохо... жарко?

Наконец, мозг стал возвращаться и мыслительно — анализаторные способности резко и по-хозяйски перехватили управление организмом, экстренно возвращая его во все параметры нормы.

Заключение

Полный анализ физиологического состояния:

Целостность скелета: в норме.

Целостность тканей: 60%

Метаболизм: Низкий порог восприятия превышен в пятьдесят четыре раза.

Общая температура тела: 25 градусов.

Опасность для жизнедеятельности: высокая.

Необходимо приступить к срочной реанимации всех систем.

Приступить к реанимации.

Вдох. Выдох. Открываю глаза. Я сижу на кровати, свесив ноги на пол. В большое распахнутое окно напротив, светит солнце. Судя по его размеру и вторичным признакам, сейчас около тринадцати минут восьмого утра. Желудок выдаёт информацию о голоде. Надо поесть.

Оглядываюсь. Взгляд вычленяет в общем пространстве выбивающийся из него объект. Поиск соответствий выдаёт образ короля ледовиков — Лилиана Всесветлого. Присматриваюсь. Явные признаки схожести есть, но реальный экспонат закован в толстую глыбу тёмно-синего льда в углу комнаты и почти не поддаётся анализу. Что ж, плевать.

Встаю, подхожу к окну и, не медля ни секунды, прыгаю из него на улицу. Тело схватывает трансформация и уже через несколько секунд, лечу над крышами ледяного царства в сторону дома. Я не помню, зачем приходила сюда, вроде, мне что-то было надо, а вроде, нет. Надеюсь, Потч догадается сорганизовать мне горячую ванну по прилёту, иначе я съем его на завтрак.

При воспоминании о слуге, внутри что-то невразумительно дёрнулось на секунду, но тут же заглохло и больше не давало о себе знать. Я не обратила на это внимания, и не поняла, что-то это «что-то», было моё сердце, треснутое, но надёжно и прочно скованное нетающим льдом. Лилиан Всесветлый сдержал своё слово и 

честно выполнил свою часть договора. Он «вылечил» любовь и теперь она оказалась надёжно и на многие года вперёд, спрятанной под ледяной коркой безразличия.

Так, началась эта история и пройдёт целых пять столетий, прежде чем, луч света пробьёт лёд, и корка его треснет, обнажив самое горячее и самое живое сердце.