Когда мы были женаты. Из сборника Когда был первый секс Часть 30

ПPOЛOГ: TЁМHАЯ CTOPOHA ДУШИ

Сpeдa, 16 нoябpя 2005 гoдa — 3 чaca ночи

Я блyждaю в мглистом тумане. He знаю, как я попал сюда. He знаю, где находится ЭТО место. Bсё, что я знаю, это то, что туман густой и холодный, и липкий, словно липкие нити гигантской паутины. Я пытаюсь пробиться сквозь эту мерзость, но становится все труднее и труднее. Я толкаю ее руками, которые кажутся слабыми, и понимаю, насколько они малы. Это — детские руки, маленькие детские пальчики, цепляющиеся за серые ленты, плавающие вокруг меня.

Я заблудился, я один, и мне страшно. И мне всего восемь лет. Я слышу звенящий в тумане голос отца:

— Билли, Билли, где ты, сынок? Tебе нужен. Торопись. Помоги мне.

Туман рассеивается, и я оказываюсь на двухполосной асфальтированной дороге, построенной для транспортировки угля к вагонам, ожидающим на железнодорожной ветке в десяти милях отсюда. B кузове грузовиков-монстров с шинами, что выше меня с другом, стоящим у меня на плечах, навален тяжелый груз камней. Я бегу, но расстояние до широкого входа в шахту, построенного для прохода платформ, движущихся по путям в шахту, не уменьшается. Ещё больше читай на sеfаn.гu

Я вижу его у входа. Огромный мужчина с черными волосами, ниспадающими до плеч, как у воина-варвара. B глубине души я знаю, что он никогда не носил длинные волосы, но сейчас это кажется реальным. Земля дрожит, а из дыры позади него вырываются пыль и пламя.

— Билли, поторопись, пожалуйста. Ты мне нужен. Я падаю.

— Я иду, папа! — кричу я. Ho пока я бегу словно в замедленной съемке, он погружается все глубже, а его черты постепенно скрываются густой черной угольной пылью. Он медленно погружается в темноту, и последнее, что я вижу, — его глаза, блестящие во тьме.

— Билли, ты разочаровал меня, сынок. Ты мог бы помочь мне. Почему ты этого не сделал?

— Папа, мне всего восемь лет. Я не смог.

Тихий голос из мрачных облаков говорит:

— Если бы ты меня любил, то пришел бы за мной, Билли.

Он исчез, а я стою на краю черной ямы. Шахта пропала. Осталась только эта расщепляющая яма, из которой поднимаются крики и порывы серно-кислотного ветра.

Рядом со мной стоит моя мать. Она - молодая, хорошенькая блондинка. Она плачет, глядя в яму.

— Почему ты не спас его, Билли? Он был твоим отцом. Он бы для тебя сделал все что угодно.

— Я пытался, мама, я пытался.

Я протягиваюсь к ней, чтобы спрятать лицо в ее руках, но она отворачивается от меня, не говоря больше ни слова и начинает уходить. Не оглядываясь.

В логике сновидений кажется совершенно естественным, что я еду по шоссе номер 20 из Гейнсвилла в Палатку. Сегодня - утро, после того как я стал свидетелем, что Деби сосала и трахала своего черного бойфренда-качетболиста, и разбил свой кулак в кашу, избивая стены своей комнаты, вместо того чтобы набраться мужества и противостоять тому, что он был в постели с женщиной, которую я любил. Но у меня никогда не хватало смелости сказать, что я к ней чувствую. Так она и оказалась в постели другого мужчины, дав ему то, чего жаждал я.

Было яркое солнечное утро, которое я помню до сих пор, но теперь оно - темное и пасмурное, с юродливыми черными облаками, посылающими к земле щупальца молний, и по моему лобовому стеклу начинает стучать пелена твердых как алмаз капель дождя. И, наконец, я - дома приезжаю к одноэтажному строению, бывшему в течение последних десяти лет моим домом, с тех пор как мы жили после смерти моего отца. Того, которого я не смог его спасти.

Я иду под ледяным дождем и стучу в дверь. И стучу. И бью кулаками. Я промок насквозь, но никто не открывает. Когда я сдаюсь и начинаю отворачиваться, хотя понятия не имею, куда идти, дверь открывается. Там стоит она. Сейчас она невысокая, всего метр шестьдесят три, хотя когда-то казалась такой высокой. Ее волосы все еще светлые, теперь они коротко подстрижены вместо длинных распущенных волос, которые любил перебирать пальцами мой отец.

— Мама, я промок насквозь. Впусти меня.

Она стоит в дверях, не улыбаясь.

— Ты позволил умереть своему отцу.

— Мама, нет...

— Все эти годы я заботилась о тебе, даже несмотря на то, что ты убил своего отца. Я кормила тебя, одевала, давала тебе крышу над головой. Даже после того как ты превратился в маленького извращенца и провел все это время, мастурбируя в своей спальне. Даже после того, как у тебя были эти фантазии про меня... ТВОЕЙ МАТЕРИ. Я все еще заботилась о тебе, хотя уже никогда не смогу полюбить тебя снова. Только не после твоего отца. И что же ты делаешь со жизнью, которую я дала тебе? Ты выбрасываешь ее ради какой-то шлюхи с большой грудью. Ты должен был умереть в том доме братства. Это было бы проще и понятнее для всех. Я молилась, чтобы ты умер и не напоминал мне каждую минуту о своем отце и о том, как ты его подвел.

— Ты же не всерьез, мама. И я не мог просить её. Я её люблю.

— Ты не знаешь, что такое любовь, Билли.

Она тихо закрыла дверь перед носом.

Я — снова в темной кладовке в задней части дома братства, где трое мужчин трехают мою жену. Один снизу, один сзади, колотится в ее пышную задницу, даже когда она стонет и хнычет, другой пытается засунуть свой член ей в рот, в то время как она мотает головой. Он хватает ее лицо своими большими руками и пытается засунуть его внутрь.

Она смотрит на меня широко раскрытыми от 60-ти голубыми глазами и стонет:

— Помоги мне, Билл. Спаси меня.

И вот я лежу на больничной койке в Шандсе, подключенный к мониторам и капельницам, в тишине смерти, нарушаемой только случайным шорохом машин. А рядом со мной в тихой палате стоит во всей своей зрелой юношеской красоте Деби и шепчет мне на ухо:

— Какой же ты герой, придурок? Я молю тебя спасти меня, а все, что ты можешь, — лишь выпадать в кому. Если бы не приехала полиция, они бы все еще причиняли мне боль. Большое спасибо.

Я — снова в этом тумане, и хочется завернуться в его влажную, прохладную вату и больше ничего не слышать и не видеть.

Но что-то... может быть, Бог, раз уже я решил, что он — мстительный придурок... не позволяет мне прикрыться и спрятаться от голосов и лиц, вырисовывающихся из тумана.

Из тумана ко мне выходит Лилли Мэй Лонгстрид. Она улыбается, хотя один глаз ее — черная яма, через которую вошла в ее мозг и вышла с другой стороны пуля тридцать восьмого калибра. А рядом имеются еще два пулевых отверстия. Тем не менее, ей удается слабо улыбнуться. Набирай в гугле "с е ф а н   р а с с к а з ы" и читай (18+).

— Как дела, мистер Мейтленд? Посадил еще кого-нибудь из убийц, с тех пор как осудил человека, что убил меня и оставил моих мальчиков без матери, а моего мужа готовым напиваться до смерти? О, я совсем забыла. Ты позволил моему убийце скользнуть. Думаю, я была не так важна, как твои громкие дела.

Она начинает исчезать. Я мог бы сказать, что старался изо всех сил, и что она вдохновила меня стараться еще больше. Но это не имело бы никакого значения. Она все равно была бы мертва, а ее семья разорвана в клочья тремя пулями.

Я знаю, что сейчас сплю, но не могу проснуться. На нашей кровати лежит, растянувшись, Дебора, ее грудь поднимается, ее талия удивительно узкая на фоне массивных выпуклостей живота и ягодиц.

Она - воплощение сексуального желания, и я знаю, что она была у меня и была моей, но когда она поднимает глаза, то смотрит не на меня, а через мое плечо на высокого темноволосого мужчину, выходящего из нашей ванны. На мгновение мне кажется, что это - Рэймонд, студент из колледжа, потерявший ее, потому что не смог контролировать свой фаллос в штанах, но при пристальном взгляде я вижу, что Дебора - зрелая женщина, а это - Даг Бейкер шагает обнаженным к ней.

Я хочу что-то сказать, но слова застревают у меня в горле, а она смотрит на меня и смеется, в то время как Даг постоянно гладит одну тяжелую грудь в большой руке, отдавая и взвешивая ее с каким-то фальшивым чувством любовника.

- Не будь таким мрачным, Билл, - с презрением, написанным на ее лице, говорит она. - Ты должен был понять, что я чертовски устала от твоего толстого, уродливого, лысеющего «я». Ты должен был понять, где я была все эти вечера, когда говорила тебе, что была на встречах и выходила погулять с подругами. Ты знал, но ничего не делал. Ты был равнодушным. Ты знал, что я тебя изменяю. Почему ты упорствовал, сделав все таким трудным?

Даг стоит, гордый и наглый, олицетворяя своей каждого высокомерного типа мужчину, что снова и снова захватывает у меня моих женщин.

Она тянется назад, чтобы поймать твердый столб плоти, поднимавшийся из-под живота Дага и начала мастурбировать его, оглядываясь на меня.

— Ты — такой незначительный мужчина, Борис, во всех отношениях.

Я отвергаю это, потому что нет ответа на такие слова.

И внезапно я оказываюсь перед Полиной Джонсон, женщиной-вампиром, которая либо отравила меня, либо сняла с моих глаз пелены. В своей черной блузке и обтягивающих джинсах она горячая как огонь, словно ее кожа окутывает меня страстью и подчеркивает прекрасные формы ее фигуры. Грудь всегда была моим слабым местом.

— Когда ты решиться быть со мной, Борис? Ты знаешь, что тебе это нужно. Ты чувствуешь связь между нами.

Она делала то же самое на Карибах, доводила меня до оргазма всего в паре метров от того места, где в другой комнате стояли посетители. Мой член напрягался только от ее взгляда. Рассказы на Стивена Кинга точка ру.

Она разрезает меня на кусочки и я выжимаю кровь.

— Ты — такой неудачник, Борис. Ты позволил умереть своему отцу. И твоя мать осталась с тобой на разбитом корыте. Женщины никогда не желали тебя. По крайней мере, как только появлялся кто-то лучше. А Диана была проституткой, пока по ошибке не приняла тебя за мужчину и не бросила всех этих привлекательных парней из колледжа... ради кого? Ради тебя? В конечном счете, она потемнела и бросила тебя. А твои дети отвернулись от тебя. Александра думала о возможности полюбить тебя, но и она потемнела и бросила тебя, чтобы вернуться к Феликсу. Ты должен был знать, что такое случится. Неважно, что они говорят, женщины всегда будут бросать тебя. Против Феликса у тебя не было никаких шансов. Никогда не было. И самое смешное, что ты действительно думал, что у вас есть связь с Кариной? И что она испытывает физическое влечение к тебе? Через несколько дней она будет лежать в гостиничном номере со своим любовником и насмехаться над незначительным мужчиной, который действительно верил, что у нее есть чувства к нему.

Даже в глубоком сне я чувствую в ее сердце тьму и ощущаю притяжение, подобное к подобному.

— Помнишь, Билл? Я — непослушная девочка. Та, которая представляет все то, против чего ты выступаешь. Ты был прав. Я намерена усыпить Пола, чтобы он снова поверил мне, а потом убить его. И мне это удастся, так как на шаг нажмет кто-то другой. Ты заглянул в мое сердце. И ты ненавидишь меня за то, что я собираюсь сделать. Но я это сделаю. А когда на моих руках польется его кровь, ты придешь ко мне. И слизывать ее с них.

Теперь она стоит передо мной, словно в тот день на Караббе, и я не могу выкинуть ее из головы. Ее рука на мне, гладит и сжимает. Как будто внутри меня разгорается черный огонь.

— В тот день я почувствовала в себе то же самое, что почувствовала Алина на Бон Шанс, хотя у нее не хватило ума понять, что это такое. Внутри тебя присутствуют гнев и тьма, которые построили всю твою жизнь. С каждым ударом, с каждым несправедливостью, которую мир насаждает на тебя, они растут. Ты скрывал их и пытался превратить в жажду исправить все. Сделать так, чтобы, как ты думаешь, одобрил бы твой отец. Но он не поймет и не одобрит. Потому что он был хорошим, но простым человеком. А ты в глубине души — ни то, ни другое.

Она стоит достаточно близко, чтобы я мог прикоснуться к ней, и желание схватить ее и притянуть к себе сильнее, чем все, что я когда-либо чувствовал. Может быть, сильнее, чем в ту первую ночь с Дэби. Это — другой вид жажды, но жажда есть жажда.

— Внутри есть источник огня, Билл. Он возник в день написания этого письма Дэби. Только такой человек, как ты, мог разрушить свою карьеру из-за четырех слов. Только адвокат, на грани потери, мог бы ударить мужчину — друга жены — на публичном собрании, рискнув разрушить свою репутацию. Только мужчина, держащийся на грани, мог бы напасть на свою жену в публичном зале суда после развода. Ты делал глупые, глупые вещи. Но ты ничего не можешь с этим поделать, не так ли?

Она отступает от меня и начинает расторгаться в плотном тумане.

— Ты не придешь ко мне, Билл, но я — единственная женщина, которая когда-либо тебя почувствует, оценит и ЖЕЛАЕТ тебя так, как должна хотеть женщина. Потому что внутри мы одинаковы. Плохая девочка и хороший мужчина. Но мы одинаковые.

И я — снова в тумане, где нет никакого направления, ни вперед, ни назад, ни вверх, ни вниз. Кажется, что я провел здесь всю свою жизнь.

Но кошмары, к счастью, не бесконечны. Даже когда я с трудом пробиваюсь в направлении, которое, как мне кажется, ведет вперед, я обнаруживаю, что мои глаза открываются и мое тело поднимается на кровати в моей квартире. Даже когда я почти машинно свешиваю ноги с кровати, завернувшись в простыню, я нащупываю рукой глок, который начал держать сбоку от кровати.

Холодно, но я вспотел. Я открыл форточку, и в квартиру проник ноябрьский холод. Я не знаю, почему потею, но когда в мое сознание возвращаются отрывки кошмара, я смог это понять. Мне снились кошмары, но этот был... чем-то другим.

Это — один из тех кошмаров, что разрывают сердце, что остаются в сознательной памяти как ментальная боль в животе. Большинство из них можно отбросить как простую фантазию, но эта была слишком реальной. Извращенные и искаженные страхами темной стороны души, что роятся, когда ослаблена сознательная защита, но основаны на реальности. И это — самое худшее.

Я делаю глубокий вдох и наслаждаюсь ощущением твердости глока в руке. Есть кошмары подсознания, а есть кошмары реального мира: люди с оружием, использующие его без совести, люди, способные хладнокровно планировать смерть других мужчин и женщин.

Я знаю, даже не подозревая о том, что кошмар, обуревший меня, возник во мне ранним вечером, когда я в морге смотрел на холодное тело Уилбера Белла. Я сказал себе, что сделал все, что мог, чтобы защитить его от Уильяма Каттона и заговора его матери-демона. Но этого оказалось недостаточно. И в глубине души я не смог себя простить. За то, что не спас его. За то, что не спас своего отца. За то, что не сохранял любовь моей бывшей жены. За то, что потерял своих детей. За то, что потерял Алину. За то, что позволил убийце Лилли Мэй Лонгстрит выйти на свободу.

Пока я стоял у окна кондоминиума и глядел на рассвет, разум начал восстанавливать контроль. Я не могу винить себя за все это. Это не принесет никакой пользы. Но кошмарам слишком легко подкрасться, когда ты без сознания и твоя защита ослаблена.

Я ощущаю голод, выхожу в коридор и направляюсь в кухню. Открываю дверцу холодильника, и его свет освещает пустую комнату позади меня. Я смотрю на свои наручные часы: три часа ночи — Час Колдовства. Я достаю двухлитровый кувшин воды со льдом, левой рукой поднимаю его и пью. Это — один из верных признаков того, что я перестаю быть женатым человеком и скатываюсь к беззаботным привычкам холостяка. Внезапно я осознаю, что все еще держу в правой руке глок.

И это говорит мне о том, как сильно потрясли меня события последних нескольких месяцев. У меня никогда не было оружия, я никогда не держал его в своем доме, не в последнюю очередь потому, что не желал иметь его там, когда дети были маленькими. Я никогда не чувствовал себя обязанным держать оружие ради личной безопасности. Но теперь все кажется по-другому.

Я закрываю холодильник и прохожу по прохладной плитке к входной двери, чтобы убедиться, что она заперта, и цепочка, которую я установил, тоже на месте. Потому что мне все еще имеется смутное спокойствие, но я знаю, что это - остатки кошмара, а не какой-то подсознательный намек на то, что в квартире что-то не так.

Я проскальзываю обратно в кровать, кладу глок на край стола в пределах легкой досягаемости. Я натягиваю на себя одеяло и откидываю голову на пуховую подушку. Когда я смотрю в окно, уличный фонарь освещает дорожку из дождевых капель, стекающих по стеклу, и я слышу, как дождь шуршит по окну и крыше над головой.

Вы никогда не бываете так одиноки, как когда лежите в постели ночью, слыша дождь, а рядом с вами нет теплого человеческого тела, к которому можно прикоснуться.

Внезапное испуганное искрежение сотового и набрать номер Дэби поражает меня так сильно, что я почти бросаю его, прежде чем успеваю остановиться. Мелочи продолжают подкрадываться и напоминать мне, что, как бы я ни старался, она - все еще в моем сердце.

Уставился в потолок, окутанный тьмой. Я чувствовал, как мой разум свободно живет сквозь годы, и сознательно пытался замедлить дыхание, чтобы взять под контроль стук моего сердца.

Независимо от того, что говорила мне Паула Доннелли в реальном мире и в мире снов, у меня была во всех отношениях хорошая жизнь, что действительно имело значение. Марк Камбер, с белыми дредами, бывший моим соседом по комнате и настоящим другом, планировавшим заниматься банковским бизнесом своего отца в Атланте, выпивавшим и напивавшимся со мной, кто познакомил меня с несколькими теплыми женскими телами, что делали меня счастливым по ночам до Дэби, лежал в могиле за пределами Атланты.

Он не успел даже до окончания университета, чтобы позволить отцу увидеть в 1986 году, как он получает степень бакалавра. Одна секунда неосторожности на автостраде, по дороге на выходные к семье, привела к тому, что ему оторвало руку, раздавило грудь левым колесом и голову с ветреными дредами, которые он так высоко ценил, почти аккуратно отрезало длинным острым осколком от ветрового стекла. Рассказы на Стефан точка ру.

Его похоронили в закрытом гробу, в то время как его мать и сестры плакали. Его отец, трезвенник, ушел в запой, продолжавшийся почти месяц. Я говорил с друзьями, которые поддерживали связь с семьей, и они сказали, что его отец после этого так и не стал прежним. Три года спустя на простой двуполосной дороге в сельской Джорджии его автомобиль "Линкольн Таун" врезался в определенное дерево на скорости не менее двадцати миль в час. Это классифицировали как несчастный случай, чтобы его жена и дочери смогли обналичить полис страхования жизни на миллион долларов. Но все, знавшие его, знали правду. Некоторые раны слишком глубоки, и от них невозможно оправиться.

Марк не был женат. Не испытал радости от рождения ребенка. Он не оставил после себя ни кусочка. Он был умным, веселым, хорошим парнем, и его стерло с лица земли, как будто он никогда и не существовал. Время от времени на протяжении многих лет я думал о нем. И каждый раз, когда я начинал чувствовать, что жизнь была ко мне слишком суровой, память о нем возвращала меня к реальности.

Я лежал один в маленькой комнате, вдали от всех и каждого, о ком я когда-либо задумывался или был близок: Дэби, Алина, Би-Джей, Келли и Майра. Даже моя мать была за полшага отсюда.

Я был здесь ранее. Карта - отсутствует. Под стуком дождя я укрылся.• • •

Отчаялись сохранить ее от неожиданной временности или смены семейной команды. Конечно, она регулярно менялась кроватями со всеми своими троюродными братьями-подростками, но они поддерживали ее дальше от реальности и гарантировали, что она будет далека от временности.

Но люди в Мичигане знали, что такое холод. Они смеялись и выходили играть в снежки с коротким рукавом, когда температура зимой переваливала за четыре с половиной градуса. Так что пять градусов в Джексонвилле не было чем-то особенным. Но они чувствовались. На ее памяти это казалось холоднее, чем минус семь в Мичигане.

Открывая входную дверь и запирая второй замок, который, как она думала, никогда не установит, она поворачивалась с ощущением, что за ней кто-то наблюдает. В сырой, пронзительной темноте, освещенной только мерцающим фонариком, никого не было. Но она не могла избавиться от этого чувства. Хуже всего было сознание того, что там может кто-то быть. У нее больше не осталось роскоши наивно верить, что такое случается лишь в фильмах или телевизионных полицейских шоу. Из-за Билла она жила в тревожере.

Она поднялась на второй этаж и аккуратно заглянула в спальню Би-Джэя. Тот лежал под одеялом и храпел, телевизор в его комнате все еще был включен, тихо играла музыка. Она выключила его и тихо вышла из комнаты, задержавшись лишь на мгновение, чтобы нежно погладить его по волосам. Она помнила, как делала это, когда он был маленьким мальчиком, но с тех пор прошло много лет. Она посмотрела на него сверху вниз и не могла отделаться от мысли, что сейчас он отвернется, и он уйдет, как и Келли. И в доме будет так чертовски тихо.

Она скользнула под одеяло и открыла ящик тумбочки. Она подняла лежавший в нем пистолет и держала его в руке. Что-то в эту ночь, возможно, тот факт, что она знала, что случилось со стариком, бывшим важным свидетелем по делу Билла, заставило ее почувствовать себя неловко. Наконец, она вернула пистолет в ящик стола. Знать, что он — рядом, было достаточно. Она не хотела, чтобы он был там, где она могла бы легко его достать. Таким образом произошло слишком много трагических случайностей.

Она легла на спину и прислушалась, дождь слегка постукивал, а затем поднялся до сильного грохота, когда ветер швырнул его в окна. Кровать была чертовски большой и чертовски пустой.• • •

дверь и увидеть Брента Дэя, местного полицейского из кондоминиума, стоящего в нижнем белье и держащего свой стандартный полицейский пистолет.

— Мисс Мартинес, мне очень жаль, но мне показалось, что у вас беда. Вы в порядке?

Он осмотрел ее с ног до головы, задержавшись на мгновение на груди, но он был порядочным женатым полицейским, и за те два года, что был соседом, никогда не делал ничего неподобающего. А она не хотела объяснять, что у нее все в порядке, группе новых полицейских.

— Я в порядке, офицер Дэй. Простите, что разбудила вас. Миссис Дэй в порядке?

— Просто напугана до чертиков. Что случилось? Звучало словно конец света.

— Просто очень-очень плохой кошмар. Слава Богу, они у меня теперь бывают не так часто.

Он огляделся с того места, где стоял.

— Вы уверены, абсолютно уверены, что ничего нет? Я могу зайти и осмотреться, а вы сможете остаться с Хуанитой до тех пор пока я не проверю ваш дом.

Она легко коснулась его плеча и произнесла:

— Уверена. Я выпью чашку кофе, а затем приму успокоительное. Пожалуйста, вернитесь к своей супруге. Вы больше не услышите меня. Если кто-то еще позвонил в полицию, скажите им, что все хорошо.

Наконец, он удалился, и она снова заперла дверь на два замка. Она направилась на кухню, налила себе чашку кофе и подогрела его в микроволновке. Протянув руку над раковиной, она открыла флакончик с таблетками и достала два особенно мощных препарата. В ее голове билась пульсация, а боль из шеи перекинулась на плечи. Она поворачивала шею вперед-назад. На ней был прочный бюстгальтер TriplE E, обеспечивающий максимальную поддержку - самый надежный бюстгальтер из всех возможных. И она не снимала его никогда, если только не была с мужчиной.

Но даже в таких случаях они были слишком тяжелыми. Некоторые врачи предсказывали, что ей придется уменьшить их размер до сорока лет, иначе повреждение шейки матки и спины может потребовать хирургического вмешательства, независимо от степени уменьшения.

Она знала, что это неизбежно, но не сейчас. Было что-то, что она должна была сделать, и она не могла это сделать без этого тела, которое превращало большинство мужчин в безнадежных слабаков.

Она налила себе бокал белого вина и присела перед большим панорамным окном своей квартиры, которое теперь покрывали струйки дождя. Она подняла маленький пистолет Walter PPS и глянула в ночь.

— Теперь вы можете уходить, — прошептала она, глядя на игры света и тени на стекле. Фигуры медленно складывались в одно целое и отдалялись от окна; их лица были бледными, а из ран, которые убивали их, все еще текла кровь.

Она улыбнулась им, освободила Вальтера, подняла пустой револьвер и, наводя его на старика, стоявшего впереди, начала нажимать на курок.

— Пока ты не застанешь меня спящей, ты не сможешь меня испугать, — прошептала она тихо, представляя себе каждый щелчок курка и пулю, разрывающую плоть знакомых призраков. Они смотрели на нее безжизненными глазами, и ей пришли вспоминания о ночах, когда они действительно пугали ее. Со временем они потеряли эту силу.

Единственное, чего ей на самом деле жаль было то, что она не может убить их снова. Самое ужасное в призраках заключалось в том, что их можно было убить только один раз. А самое хорошее в воспоминаниях заключалось в возможности убивать их снова и снова.

Утром он будет интересоваться.

— О, я гарантирую, что ты будешь в хорошем настроении,— прошептала она тихо и затем слегка заснула.

Он долго лежал без сна. Ему придется отойти от Мэри. Он найдет другую женщину, проведет с ней несколько ночей и убедится, что Блад и другие понимают, что его отношения с Мэри охлаждаются. Это причинит боль Мэри, но будет безопаснее для нее.

Блад был сумасшедшим. Все это знали, но его сумасшествием можно было мириться. Пока он доверяет тебе и не подозревает в твоей преданности ему, ты будешь в полной безопасности. Если же у него возникнут какие-то подозрения...

Он вспомнил пикник на одном из поместий Блада, достаточно просторном и уединенном, чтобы быть защищенным от посторонних глаз. Туда пришли пятьдесят помощников, сторонников и подхалимов для того чтобы выпить и употребить любое известное наркотическое вещество — любое наркотическое средство известное человечеству — не боясь проблем. Читайте рассказы на сайте Стефана (ссылка).

С собой Бобби Уотсон привел свою супругу Эви. Она была высокой и полной брюнеткой, и все знали, что Блад, а также другие помощники шерифа, интересовались ею до того, как она стала женой Уотсона. Но у Блада было странное настроение. Он взглянул на Бобби и Эви, стоящих рядом с местом для барбекю, где готовился целый баран, и подошел к ним.

Все чувствовали, что что-то необычное происходит. Они начали разговаривать втроем, а потом Блад обнял Эви за плечи и спокойно сказал:

— Почему бы тебе не найти одну из этих привлекательных девчонок, Бобби, и хорошо провести время? Мы с Эви пока найдем уединенное местечко для разговора.

Бобби молча посмотрел на него, его рука опускалась к револьверу.

— Есть ли у тебя проблемы с этим, Бобби?

Эви встала между двумя мужчинами и произнесла:

— Бобби, не сходи с ума. Мы просто пойдем... поговорим о всем с Бладом. Все будет хорошо.

— Нет, это неправда, Бобби. Я начинаю беспокоиться о тебе. Пора тебе вернуться домой. Я отведу твою милую жену обратно в нашу хижину и займусь ею так, как раньше. А когда я закончу с ней, каждый парень здесь захочет попробовать ее на вкус.

— Нет.

Блад молча смотрел на него.

— Ты уверен, что я не смогу завладеть ею?

Дикон подумал, что молчание продолжалось долго, хотя прошло всего несколько секунд, когда Блад быстро вытащил свой Colt 45 и одним точным движением, похожим на атаку гадюки-гремучей, выстрелил Эви в затылок. В то время как она боролась на земле, Блад повернулся и выстрелил Бобби в руку так точно, что он успел еще дважды поразить его в ноги.

Помощники шерифа приподняли его и изъяли у него служебное удостоверение, прежде чем он успел отреагировать. На поляне воцарила тишина. Единственное, что раздавалось – это треск горячих углей в яме для гриля.

— Ты должен был передать ее нам. Она была бы с нами какое-то время, и мы не повредили бы что-то... значимое.

Блад повернулся спиной к Бобби и подошел к телу его супруги. Дикон понимал, что произойдет сейчас, но не мог отвести глаз. Он не мог отвернуться или закрыть их, когда Блад наклонился над телом, опустил ее джинсы вниз по женским бедрам, а затем трусики. Дикон знал, что будет тошнить, но он должен был оставаться сдержанным.

Когда он опустил штаны, чтобы показать свою эрекцию, Блад взглянул на Бобби.

— Вот она была действительно привлекательной девчонкой, а ты знаешь пословицу: "Не ленитесь, и не придется нуждаться".

Вокруг них были люди, как мужчины, так и женщины, которые, казалось, отдалялись от освещенной огнем поляны, и Дикон слышал из темноты звуки рвоты, но удерживал глаза открытыми, а пища и напитки, которые он съел, оставались в его желудке. Блад проник в ее женскую полость и начал двигаться в ней. Ее голова болталась словно сломанная кукла, пока Блад продолжал свои действия. Читайте рассказы на cефaн точка pу.

По мере того как ночь продолжала течь, Дикон осознал, что его отвращение смягчается пониманием того, что Эви стояла выше всего этого. Что Блад делает сейчас – всего лишь урок для всех остальных людей находящихся здесь. И Дикон знал, что это будет не так легко для Бобби как для его умершей жены.

Когда воспоминания вернулись к тому вечеру и женщине, что лежала рядом с ним, Дикон осознал, что никогда не сможет заменить Бобби и обеспечить Мери безопасность, даже если придется больше не видеть ее или устроить ей работу где-то далеко от Сацумы.•  •  •

чтобы частная жизнь объекта вызывала большой интерес у людей, которые его содержали, но им было приказано докладывать о каждом детале, касающемся объекта.

Отправка заняла всего несколько мгновений и прикосновение его пальца. Он откинулся на спинку стула и выпил глоток пива. Хотя он не мог это осознать, он знал, что зашифрованное сообщение проходило через тысячи промежуточных точек до тех пор, пока его почти невозможно было проследить до источника.

Он допил пиво, бросил банку в мусорное ведро на кухне и выключил компьютер. Собираясь выключить свет и вернуться в постель с будильником на шесть утра, он подошел к окну третьего этажа, выходящему на северо-восток. S e f a n . r u — новые рассказы о реальных людях.

Дождь, возможно, утих за те часы, пока он спал, но сейчас наружу бушевала новая буря, бросая капли в стекло словно пули. Он протянул руку и приложил ладонь к оконному стеклу. Холод проник в его тело. Как всегда в это время года, это удивляло его.

Здесь была Флорида, даже если это была Северная Флорида — страна солнечного света, апельсиновых садов и женщин в купальниках, которые прыгали своими упругими задницами и округлыми грудями перед возбужденными мужчинами, делая вид, что показывают свои достоинства для лучшего загара и демонстрации своей модной пляжной одежды другим женщинам.

Он наслаждался временем, проведенным на пляжах юга, поэтому был уверен, что существует и другая сторона Флориды. Однако Джексонвилл не представлял из себя эту самую "другую" Флориду. Под пронзительный звук дождя он вспоминал о своих утренних прогулках по побережью Коста-Рики, где температура никогда не опускается ниже двадцати двух градусов, а дождь приносит лишь приятное ароматное прикосновение небес.

Он устроился на кровати и продолжал слушать дождь, погружаясь в сон о прогулке по белому песку коста-риканского пляжа под утренним дождем. В его фантазиях возникла образ соблазнительной женщины, которая владела английским лишь двумя словами: "да" и "больше".