Откровенно говоря

Её зовут Мира. Мира Кирилловна Белоусова. Женщина сорока лет. Мать одиночка.

Это я про действующих лиц.

Так вот. Мира работает преподавателем истории искусств. Где? Да не важно... У неё специальность такая — искусствовед. Не очень денежная, двадцать восемь тысяч в месяц. Иногда попадаются подработки репетитором. Правда, не часто, и сезонно.

Но Мира была довольна. С её нетребовательным сыном и собственным аскетичным характером ей вполне хватало.

Сын Артем, которого мать ласково называла "Тёма", учится в Кутафинке, на юриста. И четыре часа в день подрабатыватывает сотрудником архива в том же университете. Двенадцать тысяч. Не особо разгуляешься. Но это — оптимальный выбор, так что...

Можно сказать что, он очень удачно устроился. Живут они на Ольховском, и до места учёбы (и одновременно — места работы) можно элементарно, за десять минут дойти пешком. А сама Мира ездит на работу на машине покойного мужа, до Резервного проезда.

Живут она вдвоём с сыном, в трёхкомнатной квартире. После отца осталась квартира, машина и неплохие сбережения.

Куда делся отец?

А его убили. Застрелили в шестом году. В апреле.

Как она его просила — не связываться с этими нерусями! Нет, не послушался. Оставил Артёма сиротой.

После смерти Алексея Артёмовича приходили какие-то тёмные личности, требовали денег. Но Мира подключила свои связи, вплоть до депутата госдумы Кобзона, и их оставили в покое.

Так они и живут. Не богато, но и не бедствуют.

Артём, в восьмилетнем возрасте тяжело переживший смерть отца, как-то замкнулся в себе. Он рос тихим и спокойным пацаном. Ни в школе, ни в универе, друзей у него особо не водилось. Девчонками он как-то не интересовался. Учился, работал, свободное время проводил с компьютером и с матерью.

Мира уж было думала, что он того... Нетрадиционный. Она осторожно поговорила с сыном на эту тему и ужаснулась...

Нет, не его половой ориентации...

Как бы это объяснить...

Её убило слишком взрослое, даже старческое мировоззрение сына. И её неосведомлённость в его жизни, в жизни самого родного человечка.

Она совершенно не знала юношу, с которым рядом живет.

Они редко говорили с ним по душам. Да что там "редко"! Никогда не говорили. Мира упустила взросление сына.

Учится ребёнок на "хорошо", не шкодит, не хулиганит. Вечерами — дома. Чего ещё, вроде, надо?

А тут прикоснулась к холодному и точному разуму. Видимо в результате детской травмы, связанной с потерей отца, у парня что-то стряслось с эмоциями.

Тёмка не плыл по течению жизни, он целенаправленно рулил к одной, известной только ему, цели.

Оказывается, у него вся жизнь заранее распланирована, и каждый год расписан чуть ли не по дням.

Например — жениться он планировал в двадцать первом году, когда ему стукнет двадцать три, и он закончит универ...

Ещё, оказывается, у него уже есть договоренность с компанией, и по окончании университета его готовы принять на работу. Благодаря успехам в обучении, и по рекомендации кто-то из руководства Кутафинки.

Мать, сказать честно, ни сном ни духом, не знала ни о планах, ни достижениях сына.

Накормила, напоила, спать уложила, спросила — как дела Тёма? Получила ответ — нормально. И всё.

Здоров, •••

спокоен, денег не просит, ну и хорошо.

Правда, последнее время, для того, чтобы перед уходом на работу поцеловать сына в щёчку, Мире приходилось вставать на цыпочки, а сыну наклоняться. Но это же не повод волноваться. Скорее радоваться надо. В покойного деда пошёл.

Тот (тоже Артём) был под два метра ростом. Умер через три года после смерти единственного сына. Будь жив Алексей, дед может быть и дольше бы пожил, но не судьба...

Вот такая семья. Тринадцать лет без мужика в доме. Тёмка, конечно, старался помогать матери всем, чем мог. Но...•  •  •

Артёма.

Подошла со спины, обняла, прижалась, чмокнула в висок.

— Чего не спишь?

— Не знаю. Не спится что-то...

— Мне тоже. А что делаешь?

— Да с Саньком треплемся.

— Может завтра не пойдёшь на учёбу? Отоспишься...

— Не мам, завтра обязательно надо быть. Завтра тема — правовые проблемы франчайзинга. Я не могу пропустить. Ты не волнуйся, я с субботы на воскресенье отосплюсь.

Мира так и стояла, обхватив сзади сына, прижавшись к широкой спине, и положив голову ему на плечо. Сказала грустно и задумчиво:

— Да... Вот уже и сорок. Совсем старуха...

— Мам! — перебил Тёма, — Ну какая же ты старуха? Ну? Ты посмотри на себя в зеркало. Ты молодая, красивая женщина...

— Ой, сыночка, не льсти. Я уж знаю, что годы пошли на закат. Как-то я всё пропустила...

— Что всё? — удивился Артём.

— Любовь... Поклонников... Счастье.

— Мам... Ты прости меня, — ласково приклонился сын щекой к её плечу, так, что в душе у Миры потеплело, — Это же ты из-за меня, так замуж и не вышла... Прости.

Мира обхватила сына ещё крепче.

— Тёмушка, мне тебя не за что прощать. У меня есть ты, и в этом моё главное счастье...

Артём нахмурился, посмотрел в лицо матери снизу вверх:

— Слушай, мам, а найди-ка ты себе мужика. А?

— Ох, Тёмка, да кому я нужна?

— Но-но. Как это "кому"? Да такой женщине любой будет рад.

— Ой, Тём, не собирай. Какой это — "такой"? Я уже всё... Второй сорт.

Сын даже всерьёз обиделся:

— Как это второй? Что ты такое говоришь? Ты у меня красавица. Всё что надо — у тебя на месте, всё при тебе. Всё там, где нужно — в полном порядке. Так что ты это зря, мам. Очень зря.

Он взял руку матери, поцеловал её ладошку, а потом приложился к ней щекой.

— Спасибо, сынок. Спасибо, что поддерживаешь меня. Но я-то знаю, что ты мне просто льстишь.

Артём аж встал. Повернулся, посмотрел на искренне огорчённое лицо Миры. Покачал удручённо и осуждающе головой.

— Ну-ка иди сюда.

Он, за руку, подтянул мать к шкафу с зеркалом до пола.

— Смотри. Что ты видишь?

— Тетку в ночной сорочке — хмыкнула мать.

— Погоди...

Тёма включил верхний свет.

— Смотри внимательней... Как думаешь, когда мужик впервые видит женщину, на что он обращает внимание?

— Ну... На макияж, на причёску, на лицо...

— Нет. Абсолютно неверно. Он смотрит на... На совершенно противоположную часть тела.

— На попу, что ли?

— Именно. И там у тебя всё в порядке, уверяю тебя. Да и лицо...

Он подтащил мать ближе к зеркалу.

— Смотри. У тебя большие, просто огромные глазищи. Очень красивые. У тебя прямой ровненький носик, правильные, яркие губки и симпатичный овал лица. Видишь?... У глаз немного морщинки, так это придаёт пикантности женщине.

Мира молча, удивлённо смотрела на своё отражение.

— Идём дальше, — деловито продолжил сын.

— Шейка. Она у тебя длинная, как у балерины. У других женщин голова сидит прямо на плечах, а у тебя нет. Это красиво. Это очень красиво... У тебя ровные, круглые, очень •••

женственные плечики и красивые руки. Такие плечи наверняка приятно целовать.

Мира изумлённо и несколько обиженно посмотрела на сына, он говорил очень лестные вещи, но, в то же время, оценивал её как лошадь на торгах, по статям.

Ошарашено хмыкнула. А сын продолжал:

— Твоя грудь...

— Так. Стоп, Тёма. Про грудь не надо.

— Почему?... — удивился Тёмка. — Мам, мы с тобой взрослые люди. Мы с тобой самые близкие люди на свете. И, мне кажется, мы можем откровенно говорить на любые темы.

Мира подумала, что если сейчас она скажет — "ну, не на такие же", то разговор просто прервётся. А ей этого не хотелось. Так приятно было выслушивать комплименты своей внешности. В душе от этого разливалось счастливое тепло. И она уступила:

— Можем, конечно... Мне, Тёмочка, иногда, очень одиноко. Ты со мной никогда не поговоришь...

— Ну, мам... Я смотрю, как ты вертишься в жизни, так и не лезу. Думаю — тебе не до меня. Мне тоже, знаешь, иногда... Сильно тоскливо.

Давай сядем, — предложила Мира, — и ты мне расскажешь, какая я... хе-хе... красавица.•  •  •

педагогику учила. Только я всё время забываю, что ты у меня не только мой ребёнок, но и мужчина. Прости. Я не смогла воспитать тебя без отца так, как положено...

— А чем же я плохо воспитан? — ухмыльнулся Артём.

Мира недоуменно пожала плечами...

— Не волнуйся, мам. Ты правильно меня воспитала. Всё правильно.

Мира прислонилась к сыну, прижалась к нему, положила голову ему на грудь. Внутри потеплело. Возникло ощущение покоя и умиротворения. Так бы и сидела, приникнув к сыночку всю жизнь.

— Ты такой мускулистый...

— Так в Кутафке есть ФОК, там и тренажёры. Я частенько там зависаю.

— Да... — всхлипнула Мира, — разве я когда-нибудь думала, что буду сидеть, прижавшись к совсем взрослому сыну и говорить с ним о моей груди.

— Но это случилось. И это, по моему мнению, хорошо.

— Говорить о груди?

— Вот так сидеть и чувствовать, что я твой сын а ты моя мама... Ну, и говорить о твоей груди, тоже.

— Мне кажется, это немного неправильно.

— А мне кажется, это правильно, что мы так свободно разговариваем, — откликнулся Артём. — Мне продолжать?

— А давай, — потешила Мира свой маленький азарт и маленькое любопытство.

Что ещё сын может сказать приятного? И даже, немного, сладко-тревожащего.

— Так... Талия... Это я сказал. Теперь попа.

Мира напряглась. Приготовилась к чему-то. К чему, непонятно.

А сын очень серьёзно разглагольствовал:

— Вот какая попа должна быть у женщины? Большая — да. Круглая — да. Гладкая — тоже да. Но это не всё. У попы должна быть длинная... М-м-м... линия, между ягодицами. Понимаешь? Мне, например, не нравятся кургузые девичьи попки, у которых эта линия кончается возле копчика. Какая-то недосказанность во всём этом.

Мать хохотнула:

— Ну, ты у меня философ. Ценитель поп...

— А что. Это же правда. Для того, чтобы эта линия поднималась высоко, нужно иметь большие и крепкие ягодицы. Как у тебя. Ты их тренируешь?

— Нет, как-то. Не до тренировок.

— Значит от природы у тебя такая красота.

Мира выскочила из пледа, подошла к зеркалу, повернулась спиной.

— Тём, включи свет.

Артём щелкнул выключателем, подошёл к матери.

Та приподняла ночную рубашку и слегка сдвинула вниз трусики. Посмотрела на отражение.

— Действительно. Никогда об этом не задумывалась.

— Постой так. Обрати внимание на ножки. Как гармонично они сочетаются с попой, и как стройно они выглядят.

— Ну не знаю, — засомневалась Мира.

— Вот смотри. Вот отсюда, — Тёмка похлопал мать по тазобедренному суставу, — и вниз, нога должна идти по ровной линии, без всяких выступов или углублений. И бедро должно быть не слишком толстым, и не слишком тонким. Тогда это красиво. Да.

— Прямо вот так, — Мира провела ладошкой, обозначая плоскость.

— Снаружи, вот прямо отсюда — и вниз. — указал Тёмка. — А внутри, между ногами, чтобы можно было только-только просунуть линейку. Это идеал... Ну и прямота ног тоже имеет значение... А в общем плане, твоя фигура, в форме груши, идеальна для женщины.

Мира тихонько напела:

— Ах, какое блаженство, знать, что я совершенство, знать, что я идеаааал...

Тёмка развернул её лицом к зеркалу.

— •••

Повернись-ка передом. Так... Смотри. Промежность не должна быть плотно зажата ляшечками. Но и не должна оставлять между ног, ворота, как у дойной козы. В этом треугольничке должен быть виден маленький-маленький просвет. Вот это — красиво. Это говорит о хорошей физической форме дамы.

Мира покраснела, быстро закуталась обратно в плед и плюхнулась на Тёмкино ложе. Про красоту её промежности она даже и помыслить не могла. А тут такое откровение.•  •  •

глядя на мать, как-то по-детски буркнул:

— Ну конечно! А жить без оргазма тринадцать лет — это нормально! А застой в тазовых органах — это нормально! А плохое настроение от недостатка этого... Близости — это нормально!

Повернулся к матери.

— Мама, я же беспокоюсь за тебя. За твоё здоровье. Мастурбатор ты не хочешь... Тогда это самое малое, что я могу для тебя сделать... И ничего негигиеничного в этом нет.

Мира несколько затупила.

— А как же?... Как я могу?... Ты же не можешь...

Наконец выдала нечто вразумительное:

— А ты что, уже так делал?

— Делал.

— С кем?

— С Иришкой. Ей нравилось.

— Кстати, а где она сейчас? Почему не приходит?

— Она с родителями в Калининград уехала.

Снова надолго повисло молчание.

— Ох, Тёма, у меня от твоих разговоров, мозги вразнос.

— Подумай, мам. Мне кажется это хороший выход. Можно сказать — оптимальный. Не воспринимай это как... Как блуд. Это будет просто лечение.

— С одной стороны — да, — объясняла мать, — а с другой, ты же мой сын. И языком меня... Нет для меня это неприемлемо. Господи, — Мира схватилась за голову, как будто уже согрешила, — как я тебе в глаза буду смотреть?!

Она долго со всхлипом вздыхала и охала.

— Мам, ты боишься?

— Конечно боюсь...

— Чего ты боишься?

Вопрос остался без ответа. Тогда Артём начал размышлять сам:

— Ты боишься, что после этого я перестану тебя уважать. Или ещё хуже — начну тебя презирать. Не будет этого. Вон, Ирку я ещё больше любить стал....Если ты боишься, что кто-то узнает и осудит, так знаешь... Другим об этом знать совершенно не обязательно. Это наше, внутрисемейное, дело, и оно никого не касается. Никто, ни одна живая душа, не будет знать. Тогда чего ты боишься?

— Тёма! — рассердилась мать, — Я женщина. Мне положено бояться. Вот я и боюсь.

Потом обеспокоено поинтересовалась:

— А как это вписывается в твою долгосрочную программу? Это не нарушит твои планы?

Артём обнял маму, чмокнул её в макушку.

— Всё в порядке, мам, всё под контролем. Ладно, думай. Я тоже буду... Может что-то другое придумаю.

Снова долго сидели молча. Мира не выдержала:

— Тёма, а расскажи своей тёмной, необразованной матери — как это происходит?

Тёмка поднял брови, пожал плечами.

— Ну, как... Женщина ложится на кровать. Поперёк. Попкой к самому краю... Снимает трусики... Я становлюсь у кровати на колени и приближаюсь... Ну...

— К промежности, — подсказала Мира.

— Ну, да... Она раздвигает ноги и кладёт ступни мне на плечи. Вот такая поза.

— А дальше?

— А дальше парень делает всё что хочет.

Мать насторожилась:

— И кусает?

— Ну... Покусывает. А так — губами, языком, иногда — пальцами.

Артём вспомнил:

— А мы с Иришкой ещё так делали — она ложится на бочёк, одну ножку приподнимает, чтобы я смог достать... А я, тоже лёжа, её... Обрабатываю. Хоть спереди пристроюсь, хоть сзади.

— Да... Как методика-то предохранения от детей продвинулась.

— И техника тоже.

— Ты имеешь в виду... Эти?... Резинки?

— Да. И их тоже. А ещё есть поза, называется 69. Но я её никогда не пробовал.

Мать посидела •••

в задумчивости, уставившись в экран с заставкой, посопела.

— Ну, спасибо, сынок. Просветил.

— Да чего там. Ты главное — постарайся понять — приемлемо это для тебя или нет.

— Ну, не знаю. Честно сказать, я бы предпочла просто по нормальному...

— Если ты захочешь, то можно и по нормальному. Воспримешь это как врачебную процедуру.

Мира подскочила, глаза как блюдца, грозно рыкнула:

— А вот об этом даже и не думай.

Артём спокойно смотрел на неё снизу вверх и печально улыбался.

— Мам, ты сейчас такая смешная. Напуганная и разъярённая. Посиди ещё со мной минутку, да я уже спать лягу.

Мира ещё долго сидела, прислонившись к сыну, пока тот не задремал.

Потом встала, освободилась от пледа, поцеловала Тёмку в щёчку.

— Мда... Задал ты мне задачку.

И пошла в свою комнату. Спать.