На её месте. Часть 3

После всех этих мелких происшествий, скрытых от глаз за стенами Клуба, моя рутинная жизнь вернулась в свою колею — работа-дом, любимая жена, у которой её сумасшедший период проявится только через месяц, или даже чуть больше. Она светилась счастьем, напевая что-то, целовала меня при встрече, и упорхала на кухню. Без сомнения, это была та самая девушка, которую я боготворил с первого дня нашей с ней встречи, и до этой минуты. Пережив ужасное горе, она смогла найти в себе силы жить дальше, и это меня бесконечно радовало... Но кое-что именно сегодня немного омрачало и тревожило мой покой. Учредители решили собрать нас, как всегда, в самый «подходящий» момент.

— Привет! — её поцелуй сегодня был особенно долгим. — Как на работе? Раздеваясь перед зеркалом в прихожей, я решил не тянуть и сказать ей всё сразу.

— Меня отзывают в командировку. — Я снимаю пиджак, замечая, как волнуюсь, как мне любопытна её реакция. — В Гаагу.

— Это же хорошо! — слышу её голос, она делает последние приготовления к ужину. — Решите насущные вопросы, ты сам недавно говорил, что вам необходимо обсудить детали.

Я вхожу в кухню как раз в тот момент, когда она разливает по бокалам вино.

— Это будет через месяц. — Говорю я. Она на миг останавливается... — Две недели, любимая.

Она ставит бутылку, не долив себе вина, садится за стол... Я вижу тень раздумий на её лице, и через минуту она спрашивает, словно обращаясь к себе, словно меня здесь нет, пусть даже она смотрит мне в глаза:

— Думаешь, я справлюсь?

Я хотел сказать ей «да», убедить в том, в чём сам не до конца был уверен, но дать надежду, поддержать, если не делом, то словом. И, в конце концов, произнести такое знакомое «Отвлекись», зная, насколько сложно отвлечься, или же...

— Мы можем поехать раньше, конечно. Накануне моего отъезда. — Говорю я, но она всё также задумчиво качает головой. — Или ты можешь поехать одна... — Говорю растерянно.

— Не уверена, что есть необходимость... Я думаю, что, всё-таки, лучше подожду тебя. Хорошо?

Я смотрю на неё. Уверена ли она в этом? Всё-таки, это первая длительная командировка, которую я не смогу сократить ни на день в связи с проводящимися по расписанию конференциями. И мне придётся оставить её здесь, одну, наедине лишь со своим желанием...

— Точно? — вопрошаю я. Она кивает — медленно, но потом решительнее, отпивает вина, принимается за еду.

— Да, я справлюсь. Я не отправлюсь туда без тебя.

Не смотря ни на что, я доверял ей. Независимо от того, что происходит, её способность сохранять здравый рассудок меня восхищала. Да, она смогла раскрепоститься окончательно через секс. И теперь периодические всполохи необузданной страсти терзали её сознание, и она, конечно, может удовлетворить их и без Клуба, однако, я доверял ей. Поскольку без доверия любые отношения вообще теряли всякий смысл.

Через месяц она везла меня до аэропорта — весёлая, раскованная, казалось, всё с ней будет в порядке, и она сама, кажется, не •••

слишком волновалась о моём долгом отсутствии в важный для неё период. Я поцеловал её:

— Всё будет в порядке?

— Конечно, — заверила она меня, — не беспокойся.

— Постараюсь. — Улыбнулся я.

— Звони мне, обязательно. — Теперь голос её чуть дрогнул.

— В гостинице, в бизнес центре, да почти везде есть wi-fi, — сказал я, — я всегда буду на связи.

Аэропорт, регистрация. Занудный голос, объявляющий о посадках и вылетах, дублирующий это всё на английском. Где-то через час после всей волокиты я, наконец, сел в зале ожидания возле моего выхода, не имея никакого желания двигаться с места. Я достал планшет, и погрузился в чтение новостей, экономических сводок и всякой подобной рабочей рутины, что была необходима для поддержания бизнеса на плаву. И сквозь свою крайнюю занятость услышал всё тот же назойливый голос: «Рейс 943К в Гаагу задерживается по техническим причинам». Настроение упало, я позвонил жене, услышал от неё море сочувствия и понимания... Её речь успокаивала, разговор помогал скоротать ожидание, кроме того, в зал стали подходить мои коллеги, и я, завершив с ней нашу беседу, присоединился к ним.

Авиалинии КLM, небольшой салон самолёта, где весьма много свободных мест. День воскресенья, вечером я уже прилечу в Гаагу... Некоторые коллеги, с которыми я перекинулся несколькими словами, сообщили, что кто-то улетел ещё вчера. Мне, в общем-то, было всё равно. На конференции, как правило, собирали как можно большее число сотрудников — начальников отделов, директоров департаментов, директоров филиалов нашей компании по России и Европе... Словом, людей будет много, и всем им нужно будет уделить хотя бы каплю внимания, а для меня это процесс весьма утомительный. Кроме того, все те проблемы, что возникают периодически в любом бизнесе, сто раз обсуждались, и повторять их было странно, но мне было любопытно, как мы выйдем из сложившейся ситуации. И я был почти уверен, что это удастся с минимальными потерями.

Шесть часов, аэропорт, Гаага, вечер. Осталось доехать до гостиницы и разобрать вещи. А потом — душ, ужин и сон... Меня приглашали коллеги выпить с ними в местном баре, но я вежливо отказался, мотивируя свой спешный отказ усталостью от долгого ожидания полёта.

Регистрация в отеле прошла почти безболезненно, быстро и без лишних нервов. На моё имя, естественно, уже был забронирован номер, как, впрочем, и для всех членов конференции. Номер «повышенной комфортности». Взяв ключ, я подхватил свой нехитрый багаж, и направился к себе. Любопытно, о какой комфортности идёт речь.

Те, кто много путешествует, поймут, о чём я — коридорам отелей, этой бесконечной галерее дверей номеров, присущ особенный, всегда и для всех отелей одинаковый, запах. Смесь аромата средств для уборки с примесью пыли и ворса ковролина. Всегда с разными вариациями, эта смесь даёт тот особенный эффект понимания, что ты не дома, и даже не будешь там в ближайшее время. Это запах путешествия. Всегда, независимо от города или страны, он объединяет все поездки, любое моё отсутствие, не важно — один это день или месяц.

Останавливаюсь •••

напротив своей двери.

Задержав дыхание, берусь за ручку, волнуясь непонятно от чего. Возможно, от самого предвкушения собственного присутствия здесь. Командировка не слишком длительная, но утомительная, с шестью конференциями по разным проблема, что наверняка совершенно меня измотают, хотя между ними и предполагаются перерывы в один-два дня. Я снова увижусь с теми же самыми людьми, кого вижу практически постоянно, обменяюсь рукопожатиями, перекинусь парой слов о снижении перспектив развития в этой декаде, и вежливо откланяюсь. Звучит, наверное, не столь кошмарно, как кажется, тем не менее, всегда найдутся те, кто захочет поговорить чуть дольше положенного, и таким образом всю командировку ты будешь слушать чужие умозаключения о работе, о которой хотя бы на несколько часов хотелось бы забыть, пусть даже здесь, находясь, так сказать, на вольном выгуле.

Я вхожу.

Опрятный, светлый, немаленький номер на одного. Поскольку отель новый, обстановка была в стиле хай-тек, без излишеств, в чёрно-белой гамме, способствующей сосредоточению. Даже не трачу время на придирчивый осмотр, голова гудит от усталости, от мучений перелёта, который и так был задержан на два часа, так что просто вставляю магнитный ключ в систему подачи электроэнергии — да будет свет. Мягко загудела система кондиционирования, которую тут же я поспешил отключить за ненадобностью, заговорила широкая ультратонкая плазма, висящая напротив кровати. Отыскав пульт, выключил и её. Оставив в коридоре свой небольшой чемодан, прохожу, не разуваясь, сажусь на хрусткое, ослепительно белое покрывало двуспальной кровати, и лишь тогда ощущаю...

В номере пахнет лилиями. Острый, свежий, сладковатый запах почему-то напоминает о солёном море, о сосновых иголках жарким летом, о яблоневом саду рядом с домом бабушки, что навсегда запечатлелся в памяти белым цветущим пятном... Немало удивлённый, оглядываюсь в поисках источника запаха, в белой комнате сложно выискать нужное светлое пятно, но, наконец, взгляд падает на шесть или даже семь собранных цветков, перевязанных белой лентой, заботливо поставленных в стеклянный стакан. Они стоят у хромированной светодиодной лампы — такие же невинно-белые, скромно изогнутые лепестки будто пытаются прикрыть наготу светло-зелёных пестиков с тёмно-оранжевыми тычинками. Яркая пыльца окрасила края белоснежных цветов, осыпалась на белизну кроватного столика, и, кажется, измазала лист бумаги, на котором стоял стакан с цветами. Удивительно, ведь Голландия — страна тюльпанов, но не лилий.

Любопытный стильный комплимент от отеля, никогда ещё мне не приходилось встречать ничего подобного. Либо помпезный перебор с корзинами фруктов, сладостей и прочего сомнительного счастья, либо, что ещё хуже — буйная фантазия от закончившего курсы флористики гения, искромсавшего нещадно то, что спокойно росло в оранжереях без его вдохновения. Но лилии в таком аскетично-строгом функциональном убранстве смотрелись очень гармонично, наполняли помещение свежестью своего неповторимого аромата, и подняли усталому путнику — в данном случае, мне — настроение.

Уже с более оптимистичными мыслями я поднялся с кровати, быстро разобрал чемодан, связался с женой, заодно проверив качество гостиничного wi-fi, и направился в душ.

Ванная представляла собой верх современности — чёрная хромированная сталь смесителей, чёрный кафель пола и нижней каймы стен, что выше были •••

белыми, просторная душевая кабина — в ней вполне могут разместиться двое, и особенность душа заключалась в том, что прямоугольная лейка была встроена в потолок кабины, и регулятор находился здесь же. Вода лилась непрерывно сверху, и можно было выбрать режим струй на панели управления. Тропический ливень, гроза, слабый дождь, массажные струи, дымка... Я разделся, закрыл раздвижную створку и выбрал массаж. Льющийся сверху поток, запрограммированный на разное давление и разную температуру, смыл остатки напряжения, расслабил затёкшие мышцы, тщательно их помассировав, и подарил, наконец, долгожданное спокойствие... Из душевой кабины очень не хотелось выходить, терять это ощущение чистоты и лёгкости, но голод всё-таки пересилил мою эйфорию, так что я вышел из ванной, быстро высушил волосы, надел джинсы и уже возился с пуговицами на рубашке, как в дверь отрывисто постучали три раза.

Путаясь пальцами в непослушных узких петлях, я открыл, рассуждая о том, что сейчас наверняка персонал сдаёт сменщикам свою работу.

— Привет. — Сказал непринуждённо хорошо знакомый мне голос. — Пойдём?•  •  •

своей маленькой личной победой в борьбе против ледяного молчания. Отхлебнув холодный горький кофе, я был готов продолжить вытягивать из него понемногу ту информацию, которая меня так интересовала, поскольку после его ответа я почувствовал себя увереннее. Но он не дал мне заговорить:

— Точнее, я был женат. — Я заметил, как он вцепился в чашку, которую взял. Словно боялся уронить её по неосторожности. — Теперь всё иначе.

Я слегка пожал плечами и вернулся к десерту. Так случается, и случается нередко, хуже, если он пережил нечто более ужасающее, чем развод. Но спросить об этом не позволяла врождённая тактичность, и не хотелось ворошить его прошлое без разрешения.

Странно. Зачем же он здесь?... Моё сознание мечется от одного его образа — властного, страстного, к другому — сдержанному, почти серьёзному, который я вижу сейчас. Вдали от столицы, совсем не такой, как всегда — более спокойный, менее надменный, хотя, разве он не должен быть таким? Ведь сейчас мы не ночью в сердце порока Москвы, мы в центре Гааги, в самом начале вечера, за окнами ещё не успело стемнеть. И завтра в 9:00 утра мне нужно идти на первую конференцию. Неправильно это, неестественно — встречать его тут. Его место — это помпезные золочёные залы Клуба, сдержанная страсть, разлитая в воздухе, эти комнаты, укромные места, холодная Москва, но никак не по-европейски консервативная и тихая Гаага. Он не вписывался в эту обстановку, в это время и в мои планы.

— Понравились лилии? — интересуется, по-прежнему не глядя на меня, делая вид, что крайне занят своим десертом. Боится, что я буду злиться?

— Это от тебя? — удивить меня не так легко, но этот странный жест... Его? Зачем? Своеобразное приветствие на новом месте?... Что происходит с ним, зачем все эти псевдоромантичные знаки внимания, ему что, так интереснее живётся?

Он поднял на меня взгляд, изогнул бровь:

— Ты не читал записку?

Я покачал головой:

— О чём ты?

Он улыбается. Впервые за весь вечер — искренне.

— В этом весь ты, никогда не докапываешься до истин. — Он усмехнулся. Любопытная постановка фразы, однако — неужели он мог знать меня настолько, чтобы иметь право так говорить? — Но, наверное, так даже лучше... — Он наклоняется над столом, ближе ко мне. — Мир полон неожиданностей, вот почему ты так удивился, увидев меня. Я писал, что намерен пригласить тебя на ужин. Собственно, что мы и делаем сейчас. Только как-то вяло. — Снова лёгкая улыбка, он коснулся пальцами моего рукава — такой невинный, смущённый, удивительно неловкий жест. — Но ты не ответил — как тебе цветы?

Растерянный я смотрел на него, не очень понимая, что происходит и как именно мне лучше реагировать на его монолог. Человек, сидевший напротив меня, внушал теперь не только недоверие, но и опасение, внутреннюю тревогу, дискомфорт. Ощущение того, что нужно тут же сбежать, вернулось, хотя я вряд ли сделал бы это. Я ничего не знал о нём. А он был прекрасно осведомлён даже о том, где я остановлюсь.

Эта странная его одержимость начинала •••

меня всерьёз пугать.

— Зачем это тебе?

Он вздохнул — картинно, с лукавой улыбкой на краях губ.

— Видимо, я никогда не узнаю твоего отношения к лилиям. Я не следил за тобой, если ты об этом. Так получилось, что нас снова столкнуло... И я решил ...отправить тебе небольшой комплимент.

Нет, жизнь не может так надо мной издеваться. Более полугода постоянной выдержки, и вдруг мы, вот так просто, остаёмся вдвоём — без Клуба, без моей жены и без её неудержимого желания. Одни...

Жестом подзываю официанта:

— Тwо bоttlеs оf swееt rеd winе, рlеаsе. — Говорю, отмахиваясь от винной карты, предлагая самому официанту сделать выбор. Теперь пришла очередь удивляться моему нежданному спутнику.

— Ты что делаешь?

— Успокаиваюсь. — Пожимаю плечами.

Официант возвращается быстро, с бокалом, наполненным прекрасным рубиновым напитком. Моё нежданный сотрапезник непонимающе наблюдает, как я пробую вино, киваю, одобрив, и, после того, как наш вышколенный гарсон уходит, осуждаю одним махом весь бокал. Вино вишнёво-черешневым привкусом дразнит, пьянит сладостью, интригует раскрытием вкуса. Полнотелое, зрелое, оно как нельзя лучше подходит на роль утешителя. Я, вопреки всей моей вежливости, не предлагаю ему бокал — возьмёт сам, если захочется.

— Откуда ты здесь взялся? — вопрошаю, ощущая, как становлюсь всё смелее. Сейчас я ему всё выскажу.

Он улыбается. Мягко, неуверенно посматривая на мой бокал, берёт его и делает большой глоток. Недолго наслаждается, и отвечает:

— Думаю, догадаться несложно. Мы коллеги.

Слово резануло слух: коллеги? Любопытно, почему же я тогда ни разу не видел его на своей работе? Не встречал этого профиля, этой горделивой осанки, надменности, холодности?... Где же прятала его наша компания до сих пор так, что и на очередной конференции я встречаю его впервые? Хотя, скорее всего, я не обратил внимания — я себя знаю, мог и забыть о чём-то таком, и ещё, увы, я не могу похвастать прекрасной памятью на лица... Хотя... Что-то ворочалось в моей голове, что-то неуловимое... И тут понимание накатывает на меня волнами облегчения:

— Ты ведь из другого филиала, верно? — отпиваю ещё вина. Оно просто невероятное, официант заслужил свои чаевые.

— Департамента. — Поправляет он меня спокойно. — Я директор департамента.

— Не так давно назначен? — продолжаю допытываться, не знаю даже, зачем, ведь мне теперь и так всё ясно. Мне приятно, что всё встало на свои места, как будто гора сошла с плеч. Я мог вздохнуть спокойно и не воображать, что меня преследуют. Он кивнул:

— Да... И ты сам, конечно, в совете директоров... — протянул он. — Впервые я увидел тебя на одном из мероприятий, если помнишь — в Рэдиссоне, в Сочи, полтора года назад, как раз после моего назначения. Ты был весьма уверен в себе, я скажу.

Я улыбнулся. Когда дело касается моей работы, я всегда крайне сосредоточен и собран, и, вероятно, могу выглядеть уверенно. Но это моя работа, если было бы иначе, вряд ли я бы стал тем, кто я есть. Конечно же, я помнил этот трёхдневный кошмар — Сочи, гвалт, сложное принятие решения о слиянии •••

с другой компанией, что далось нам с большим трудом. В результате появилось несколько областных филиалов. Но, по-видимому, тот, кто сидел напротив меня, был директором одного из новых подмосковных департаментов. Что ж, любопытно, конечно, как я смог упустить его из виду?... Хотя, учитывая моё рассеянное внимание, относящееся к людям на подобных мероприятиях, я ничему не удивляюсь.

Он одновременно со мной потянулся к моему бокалу, наши руки встретились, и я отпрянул первым. Он тактично не обратил внимания на мой резковатый жест, и снова отпил вина, глядя на меня поверх стекла. Приятная лёгкость в голове, небольшая спутанность мыслей... Разговор потёк в непринуждённом рабочем русле, мы обсудили акции, поговорили о начальстве, подчинённых и тому подобном, с ним даже оказалось неожиданно легко. Я и сам не заметил, как допил всё вино, чтобы он больше не покушался на него, надо думать, и мы попросили счёт. Голова как-то приятно отяжелела, судя по всему, вино оказалось не только прекрасным, но и коварным. Понадобилось немного времени, чтобы я осознал, что собственное тело моё просто наотрез отказывается меня слушать — сказался долгий перелёт и отсутствие нормальной еды. И это, конечно, не смогло ускользнуть от внимания моего спутника.

— Так, — он оценил ситуацию, — всё понятно. — Недолго думая, он обхватил меня за талию и мы двинулись к выходу.

Мы шли, и я, неуклюже спотыкаясь, так и норовил потянуть нас обоих на чёрную поверхность тротуара. Он чертыхался, но, тем не менее, вовремя подхватывал, возвращал в вертикальное положение, и мы неспешно брели дальше. Странно, совершенно ясное сознание, но абсолютная потеря контроля над телом... Я мыслил чётко, но передвигаться, и, тем более, говорить было весьма проблематично.

— Держись за меня, — сказал он, плотнее прижав меня к себе, — так будет удобнее.

Я был не в том положении, чтобы спорить, поэтому молча обвил его рукой за плечи.

Прохладный воздух приятно освежал, настроение было просто чудесное, мой спутник мягко удерживал меня от падений, и так, не торопясь, насколько это было возможно, мы дошли до гостиницы.

Сгрузив меня в лифт, он смог немного отдохнуть, прислонив меня к зеркальной стене. Сам он отошёл в сторону и вздохнул, глядя на меня. Помню, что я тогда криво усмехнулся:

— Умаялся?

Он, как человек разумный, в дискуссии с моим язвительным телом вступать не стал, и, молча подставив плечо, продолжил наш нелёгкий путь до номера, когда лифт остановился на моём этаже.

С ключом внезапно возникли проблемы — я совершенно не помнил, куда дел неприметную магнитную карточку, и ему пришлось пошарить по всем моим карманам. Нетерпеливая рука сама никак не могла найти его, пока, наконец, не скользнула в карман рубашки, где и обнаружила ключ. Открыв дверь, он сгрудил меня на кровать и сам сел рядом.

И тут меня словно осенило — мы же в номере. Какого чёрта так рано? Мы бы могли ещё провериться, всё-таки погода к этому располагала, почему тогда мы здесь? Мне не хотелось ложиться в такое •••

детское время.

— Нет, пошли... — я даже всерьёз намеревался встать.

— Куда? — спохватился мой спутник, и вовремя пресёк мои попытки. — Тебе нужно выспаться.

Я был непреклонен, и даже сумел его оттолкнуть. Удивлённый, мой спутник сжал губы и повалил меня обратно на постель.

— Тебе надо уснуть, завтра рано вставать. — Спокойно заявил он, невзирая на все мои нетрезвые протесты. — Ложись.

— Не хочу, такая чудесная ночь! — я сопротивляюсь, как могу, отбиваюсь, но вижу лишь его смеющиеся холодные голубые глаза.

Мы боремся, я — за то, чтобы встать с кровати, он — за то, чтобы я в неё лёг. И победить нужно было любой ценой, поэтому я, не смотря на то, что тело меня подводило, как-то пытался им управлять. В какой-то момент мне даже показалось, что я одерживаю верх, но он вдруг резко навалился на меня и прижал собой к матрасу, его глаза встретились с моими, он был так близко, дышал тяжело от борьбы, взъерошенные чёрные волосы, несколько прядей прилипли ко лбу... Холодный лёд глаз смотрел пристально, заглядывал в душу, призывал к усмирению.

— Спать. — Сказал он тоном, не терпящим возражений. И держал меня, пока я не успокоился, и не прекратил трепыхаться в его руках.

Наконец, он оторвался от меня. Ещё несколько минут следил, чтобы я ничего такого не натворил, но я лишь привстал, чтобы расстегнуть рубашку. Только пальцы не слушались, и это простое действие привело мой мозг в ступор.

— Я помогу. — Всё это время наблюдавший за моими бесплодными попытками, мой незнакомый знакомец отстранил мои пальцы, и проворно расстегнул рубашку, помог стащить её с плеч. Он молчал, когда как-то задумчиво провёл руками по моему прессу, и затем взялся за ремень. «Он ведь не впервые раздевает меня», — подумалось мне, но отказываться от его помощи не хотелось. Он, вопреки моим ожиданиям, не посягал на моё тело, просто методично раздевал, а я, как мог, помогал ему, хотя моя помощь ему скорее мешала. Он дошёл до джинсов, расстегнул их, и почему-то остановился:

— Дальше сам сможешь?

Я кивнул, даже вполне уверенный ...в своих силах, и, чуть пошатываясь, встал. Джинсы оказались на полу, и, неловко перешагнув через них, я грохнулся обратно на кровать. Тело охватила непонятная усталость, захотелось спать... Мой спутник молчал, сидя рядом со мной, затем я почувствовал, как он, вздохнув, снимает с меня носки. Медленно, аккуратно, поглаживая мои ступни... Это было странно, но приятно, и моё сознание, хотя и было затуманено алкоголем, зафиксировало этот момент. Только задумываться об этом не хотелось, и поэтому оно задвинуло всё на задний план. Сон накатывал на меня, подобно волне океана, и уже я не сопротивлялся ему. Уже пребывая полусне, я почувствовал, как чьи-то руки пытаются убрать из-под меня покрывало, и, когда им это удалось, заботливо укрывают меня... Я же повернулся на бок, и окончательно провалился в сон.•  •  •

видимо. А ещё я чувствовал свою глубочайшую вину за вчерашнее. Весьма некрасиво было поступать с ним таким образом, ставить в неудобное положение, дотаскивать меня до гостиницы... Нехорошо получилось. Я вспомнил разговор за ужином и прочёл записку, которую вчера проигнорировал, из неё выяснив, что он живёт прямо надо мной. Поэтому за час до начала конференции я уже стучался к нему в номер. Я не знал, что именно следовало делать в такой ситуации, но был уверен, что нужно что-то сказать, как-то загладить своё непростительное поведение...

— Да? — в приоткрытой двери появилась его голова.

— Привет, — я натянуто улыбнулся, — я...

— Заходи. — Прервал он меня, распахнув дверь. — Располагайся.

Я вошёл, всё ещё не зная, что именно сказать ему. Невольно отметил, что номер был поменьше моего. А хозяин его расхаживал передо мной в одном полотенце на бёдрах, и на его коже ещё не обсохли капли воды, стекая по рельефному телу вниз... Я сел в кресло, изредка кидая на него взгляды.

— Ты что-то хотел? — интересуется, вытаскивая вещи из шкафа. Я неопределённо пожал плечами.

— Да... Спасибо за твоё терпение... Вчера.

Он раскладывает вещи на кровати. Мгновение — и полотенце скидывается на пол. Я вижу его мускулистую широкую спину, ягодицы, сильные ноги... Безусловно, мужчиной он был весьма привлекательным, не зря он понравился моей жене, и, думаю, многим другим женщинам тоже. Я не смог оторвать от него взгляда, пока он медленно, не торопясь, одевался, скрывая от меня такое знакомое и незнакомое одновременно, тело. Я бесстрастно наблюдал, как обнажённая кожа закрывается тканью, мягко ложащейся на неё: бельё, носки, рубашка, брюки... Всё это время ни он, ни я не произнесли ни слова. Я смотрел, как его пальцы проворно справлялись с пуговицами, ремнём, молнией, как легко он застегнул манжеты и поправил воротник. Он ладонью разглаживал складки на одежде так, будто и они обязаны были выглядеть соответственно его стилю. Наконец, акт облачения был завершён, остался лишь пиджак. И только после того, как он подхватил его с постели на руку, только тогда он повернулся ко мне и удостоил внимания мою начальную реплику:

— Было бы свинством с моей стороны оставить тебя в таком состоянии одного. Пойдём.

Конференция проходила на третьем этаже современного, огромного офисного здания, выполненного в стиле Московского бизнес центра: тонированное стекло и металл. Ничего нового — переговоры, директора, предложения по развитию, которые обсуждались активно всем составом, сам Александр, имя которого я узнал этим утром от нашего коллеги, что приветствовал его возгласом:

— Александр Олегович!

Удивительно, что мы так и не познакомились. Я так привык воспринимать его без имени, как в Клубе, что мне вчера даже в голову не пришло спросить, как его зовут. И после того, как они переговорили, я, наконец, решил обратить на эту деталь его внимание:

— Приятно познакомиться, — усмехнулся я, — я — Влад.

— Да, знаю. — Улыбнулся он. — Твоё имя легко запоминается.

Мы расселись по местам, и началась привычная работа коллективного ума на •••

благо всей организации. Он сидел поодаль от меня и высказывал периодически довольно неплохие предложения, что выдавало в нём незаурядного руководителя. Я, в зависимости от ситуации, тоже вставлял своё слово, так и проходило наше обсуждение — неторопливо и весьма рационально, даже плодотворно. Меня радовало, что работа спорилась с самого начала, это значило, что к концу наших конференций мы сможем прийти к более высокому уровню руководства теми структурами, что у нас есть.

Мне всегда нравилась моя работа, нравилось, что от меня что-либо зависит, нравилось управлять людьми. Но я всегда находил время на семью и не был женат только лишь на работе, ещё я увлекался большим теннисом, плаванием, любил иной раз пойти в поход в горы, вообще любил всякого рода путешествия, и увлекался видеосъёмкой. Монтаж, подбор кадров — всё это занимало меня неимоверно, и я часами мог монтировать какой-нибудь отснятый материал. В результате получалась вполне приличная документалка о моей с женой жизни, которую можно было бы показать нашим детям...

От семейных вопросов и праздных раздумий меня отвлёк один из топ-менеджеров компании, Вячеслав. Он сидел по левую руку от меня, и, наклонившись ближе, шёпотом спросил:

— Какие планы на вечер?

Я честно признался, что никаких, и его мой ответ устроил:

— Приходи ко мне, сегодня? Что-нибудь посмотрим, пообщаемся...

Высокий, несколько сухощавый, Слава работал в моём филиале в центральном округе Москвы, где и мы довольно часто пересекались — по работе, или просто пропускали стаканчик после работы в соседнем баре, говорили о жёнах, семьях в целом, он был моим ровесником, и в целом неплохим парнем, поэтому общение наше проходило непринуждённо и легко. Мы свободно говорили на разные темы, вот только о Клубе я, понятное дело, умалчивал. Он рассказывал о своей жене и двух чудесных близнецах, был эрудирован в меру, мне с ним было интересно, а найти таких людей на работе было непросто.

— Может, в бильярдную какую-нибудь заглянем сначала, а уже вечером в гостиницу? — предложил я, и он, вполне довольный раскладом, согласился.

Конечно, мне нравилось, что мои вечера не пройдут в одиночестве, что почти две недели я не буду курсировать между бизнес-центром и гостиницей, а буду вести обычную жизнь, не умирая со скуки. Командировка, впрочем, обещала быть любопытной, главное, чтобы Александр не испортил её своим присутствием.

После конференции он подошёл ко мне.

— Неплохое начало, верно? — он качнул головой в сторону графиков, я кивнул. — Думаю, итог будет весьма удачным.

— Согласен. — Сухо ответил я.

— Значит, встречаемся в шесть, в холле? — Слава проходил мимо нас.

— Да, всё верно. — Отозвался я. Последовал краткий миг обмена именами, я познакомил их друг с другом.

— А можно, я с вами? — поинтересовался Александр, внимательно глядя на Вячеслава, и тот широко улыбнулся, опережая меня с ответом:

— Ну конечно.

Я был готов провалиться сквозь землю от негодования. Когда Вячеслав скрылся из виду, я зашипел:

— Какого чёрта ты увязался с нами?

Александр неторопливо побрёл к выходу, небрежно кинув:

— Не хочу его •••

разочаровывать.

— Чем? — поразился я, нагнав его в дверях. — Что ты имеешь в виду?

Он остановился на полпути, так резко, что я едва не врезался в него.

— Ты серьёзно не видишь? — удивился он в свою очередь, и, понизив голос, продолжил:

— Да он просто не дышит даже, когда видит тебя, ему от желания все конечности сводит, а ты действительно ничего не замечаешь?

Я сразу вспомнил, как Слава время от времени прижимался ко мне в бильярдной, показывая мне тот или иной удар, как всегда норовил коснуться, но... Всё это являлось словно ледяным ушатом воды, вылившимся на меня совершенно внезапно, и просто так поверить в какие-либо подобные намерения просто не было возможности. Чтобы семьянин вёл себя так с подобным умыслом?...Он молчал, и я — тоже, не в силах выговорить ни слова, но наконец-то я отмер:

— Никогда не суди по себе.

Александр, ухмыльнувшись, приподнял бровь, но ничего не сказал. И я направился к двери, не обернувшись.

Да что он себе такое позволяет? Мало того, что врывается в мои дружеские отношения, так ещё пытается их разрушить. Зачем ему это? И почему он всегда всё норовит испортить, изменить под себя?..

Я вернулся в отель один, и всё ещё злился, кинул вещи в кресло, сам устало плюхнулся в другое, и сжал пальцами виски. Неужели его присутствие, как Дамоклов меч, будет висеть надо мной? Нет, не хочу... Нет... Видеть его — как видеть собственную тёмную сущность, что время от времени просит подкормки. Хотя я и не хотел с ней сталкиваться, однако, если ты находишься в мире коллег, то обязательно нужно поддерживать с ними какие-либо отношения. Иначе ты будешь за бортом этой корпоративной машины.

Допустим, почти весь совет директоров, кроме меня с Александром, в данный момент заседал в ресторанчике с местной кухней, о чём один из директоров регионального департамента уведомил меня сообщением в WhаtsАрр, с предложением присоединиться к ним. Я вежливо отказался, ссылаясь на неотложные планы. И принялся одеваться.

До встречи с моими коллегами было каких-то полчаса.•  •  •

ему. И уже начинаю об этом жалеть.

Мы вышли в холл ровно в 18:00. Пунктуальностью из всех нас не отличался только сам виновник сборов.

— Наверное, я действительно мало в этом смыслю, — сказал я, опускаясь в просторное кресло в лобби, — но я общаюсь с ним довольно давно, у него чудесные близнецы и жена.

Саша покачал головой, сел напротив:

— Это ещё ничего не решает.

Может, конечно, лично для него самого это и ничего не решало, но вот для меня значило очень многое. Слава очень любил жену и своих дете й, они всегда вместе планировали отдых, вместе проводили выходные, он даже крайне редко надолго засиживался со мной, мотивируя это тем, что ему нужно домой. О чём же говорит этот змей-искуситель с алебастрово-белым горлом, что оттеняется чернотой рубашки? Заметив моё замешательство, он всё-таки решил пояснить:

— Всем хочется отдохнуть от семейной суеты, веришь ли?... — улыбнулся он. Я вздохнул, и уже хотел что-то сказать в ответ, но он прервал меня энергичным приветствием опоздавшего:

— О, Славик! Мы тебя уже заждались!

Немного смущённый таким ярым приветствием, коллега встал рядом с нами:

— Извините, что опоздал... — пробормотал он неуверенно. Высокий и худощавый, он всегда выглядел несколько нескладно, а теперь и вовсе угловато — смущение его не красило. И белая рубашка, что сидела на нём словно вторая кожа, лишь подчёркивала его феноменальную стройность, как и голубые джинсы скинни. Тем не менее, у него были широкие плечи, и очень узкие бёдра, тонкая талия подчёркивалась кроем рубашки, а тёмно-синюю куртку он перекинул через руку. Светлые волосы, имевшие обыкновение непослушно, почти художественно торчать в разные стороны, сейчас были аккуратно уложены.

— Ничего страшного, — заверил Саша нашего общего знакомого, — всё нормально.

От меня не могло укрыться, как он смотрел на него — вызывающе, оценивающе, и было заметно, что Вячеслав робел под этим внимательным, испытующим взглядом.

— Пойдём? — это Александр уже обращался ко мне.

— Конечно, — отозвался я, — пора.

— Да, Саша... — произнёс Слава, но тот лишь ласково улыбнулся, коснувшись ладонью плеча моего приятеля.

— Я — Алекс.

Так я узнал, как нужно называть того, что вечно ходил за мной по пятам.

— Пойдём, я тут один бар классный присмотрел в центре, — они шли впереди, я же немного их сторонился, шёл поодаль, пока Слава взахлёб слушал своего знакомого, — там такая выпивка и такой бильярд!... А вид из окна ещё лучше.

Алекс ненавязчиво приобнял Вячеслава за плечи, пока мы шли до стоянки такси, решив не ждать у гостиницы. Идти было недалеко, и я с удовольствием вдохнул влажный воздух города полной грудью. Алекс балагурил, рассказывал что-то своему новому знакомому, словом, вёл себя так разгульно и по-свойски, как никогда не вёл себя при мне, и всё чаще прижимал Славу к себе — якобы случайно, в порыве дружеских чувств. Тот, кажется, не был особенно против, но точно пребывал в шоке от такого потока внимания, водопадом льющегося на него. Мы отыскали свободное такси, и я объяснил водителю, куда •••

нам нужно. Алекс и Слава разместились на заднем сидении, я сел впереди.

— Сегодня точно повеселимся. — Сказал Алекс. В зеркало заднего вида я видел холодные, хорошо мне знакомые, похотливые глаза, в которых отчётливо вырисовывался образ самого дьявола, и смущённый, растерянный взгляд моего коллеги. Я покачал головой, глядя на всё это. И почему этот тип разрушает всё вокруг себя?

Всю дорогу мы молчали, лишь Алекс изредка рассказывал о той или иной улице, что имела важное историческое значение. Он вскользь упомянул, что бывал здесь раньше, и что ему очень нравилась Гаага. Я же, напротив, не видел в ней ничего такого очаровательного, и предпочитал Гааге немного суетливый Амстердам с его домами, кланяющимися каналам, и уютными улочками.

— Приехали. — Такси остановилось возле бара с непроизносимым голландским названием. Место было явно не туристическое, и тем интересней оно нам казалось.

Я толкнул массивную деревянную дверь. Скрипнув, она обнажила нутро зала типичного голландского бара.

Несмотря на скромную вывеску, само помещение оказалось весьма просторным и занимало несколько этажей. Мы поднялись по лестнице, мимо охраны, выше располагались столики, туда-сюда сновали официанты, а ещё выше находились бильярдные столы, дартс и барная стойка. Алекс уверенно прошёл к ней и стал разбираться с барменом насчёт оплаты стола и выпивки.

Столы были прекрасные, почти новые, традиционно изумрудное сукно ещё не протёрлось от частоты игр и игроков, полированные шары для пула, выставленные пирамидой, ярко блестели цветными боками под лампой. В углу располагалась стойка с киями — потяжелее для русского бильярда, полегче — для пула, было несколько пар перчаток и, конечно, мел. Алекс вернулся — довольный, с тремя кружками тёмного пива и миской нехитрых солёных снэков, которую он умудрился поставить на эти три кружки, и сообщением, что стол заказан, можно приступать. Как я и ожидал, оба моих противника выбрали русский бильярд, играть предстояло в свободную пирамиду, и мне выбора не оставили, а впрочем, я любил все разновидности этой игры.

— А как мы будем играть втроём? — Поинтересовался Вячеслав, опираясь о край стола и периодически прикладываясь к своей кружке. Да, резонно, ведь в пирамиде пятнадцать шаров и выигрывает тот, кто забьёт первые восемь. Впрочем, всё вариативно.

— Кто больше забьёт, тот и выиграет. — Предположил я. — По одному ходу на каждого до первого промаха.

Алекс и Слава согласились, я отправился выбирать кий, а они продолжили о чём-то весело болтать. Их поведение меня настораживало, заставляло приходить в голову всякие мысли, что к деловым отношениям никак не ...сводились, я видел, как Алекс охаживает Вячеслава, и мне это не нравилось. Зачем ему это?... Разве нельзя просто провести обычный приятный вечер с коллегами по работе, не думая о сексе? Хотя, о чём это я, в самом деле, ведь он, кажется, увязался с нами исключительно ради этого.

Я принёс им два оставшихся кия, мел и себе взял перчатки.

— А Влад у нас эстетствует, — заметил Алекс, — тебе идут.

Я молча надел перчатки, проигнорировав его замечание, стараясь меньше •••

обращать внимание на всё то, что он говорит, и разбил пирамиду. Два шара попали в лузы, остальные разлетелись, ударяясь о борта.

— Вяло, — ехидно прокомментировал Алекс мой очевидный непрофессионализм, и подошёл к столу, хорошенько натерев накладку мелом.

Тремя точными движениями он умудрился загнать в лузы пять шаров, на шестом шаре его настиг кикс — кий соскользнул с битка, и удар получился слабой силы, до лузы он не дотянул.

— Здорово. — Выдохнул Вячеслав, восхищённо глядя на Алекса.

— Вот так надо. — Сказал мне Александр с довольной победной ухмылкой, но я спокойно потягивал очень вкусное пиво, твёрдо решив не отвечать на любые его выпады.

Слава неуверенно начал, и я заметил, как кий скользил в его влажных ладонях. Почему же он так волновался? Что заставляло его так трястись и проигрывать? Он загнал в лузы всего два шара, и всё, обычно он был более собран. Я взялся за кий. Для победы или ничьей в этой партии требовалось забить в общей сложности не меньше пяти шаров. На столе их оставалось шесть.

— Давай, подначивал меня Алекс, одному ему известно, зачем, — посмотрим, на что ты способен.

Я пожал плечами, и оценил ситуацию. Наверное, стоило рискнуть, учитывая благоприятное расположение шаров. И я решился. Первый, второй, следом — дуплет. Алекс сжал кий в руках, казалось, полированное дерево сейчас не выдержит и треснет. Я улыбнулся ему и загнал в лузу ещё один шар. Я опередил его. На изумрудном сукне остался только один шар и биток.

— Вот так надо. — Поддразнил я Алекса, тот лишь криво ухмыльнулся.

Мы сыграли ещё несколько партий. Александр, всё-таки опередил меня однажды, и меня постоянно преследовало ощущение, что они вдвоём постоянно играют против меня одного. Слава точно был за Алекса — я видел это в его горящем взгляде, которым он смотрел на него, и это мне совершенно не нравилось. Я планировал весело провести время, а не терпеть насмешки от человека, который вечно пробирается в мою жизнь и приятеля, что, видимо, оказался не совсем тем, за кого себя выдавал. В баре стало душновато, мы взяли ещё по бокалу холодного пива, бледнокожий соблазнитель расстегнул свою рубашку почти полностью, оставив её болтаться на какой-то невразумительной пуговице. Слава, закусив губу, быстро сослался на то, что ему стало не по себе, и исчез в уборной.

— И всё же, с чего тебе на ум пришла эта мысль? — я закатил ещё один шар в лузу поскольку был мой ход. Александр стоял, опираясь о кий, поигрывая с ним пальцами, сжимая полированное дерево, и молчал. Его чёрная рубашка была уже распахнута, на правой руке блеснул серебряный перстень, и небольшая цепочка с футуристичным крестиком украшала шею. Крест был сплетён как бы из веток терновника — шипастый, колючий даже на вид.

— Я же говорил — инстинкт. — Сказал он, и, отпив янтарного пива, поставил стакан обратно. — Разве ты не замечаешь, как он смотрит на меня?

Заметить-то я заметил, но, должен признаться, он •••

привлекал многие взгляды мужчин и женщин в этом баре. Так что смотрели на него практически все посетители — настолько ярким персонажем он являлся.

— И что, здесь все на тебя смотрят. — Пожал я плечами. Пятый шар...

— Да? — услышал я его голос. Я наклонился — прицелиться для удара, и вздрогнул, почувствовав его руки на моей талии, кий соскользнул, биток задел лишь край левого борта вместо шара, а моё сердце подскочило к горлу. — А ты?..

Я кое-как смог выпрямиться. Он прижимал меня бёдрами к краю стола, его горячие ладони ощущались сквозь ткань моей рубашки, пальцами я чувствовал шершавую поверхность сукна, он наседал, я чувствовал его дыхание на своём затылке, ещё секунда — и неотвратимость поцелуя покажется очевидной... Я таял под его руками, он гладил меня по бокам, спине:

— Я уйду с ним. — Заявил так, будто для меня это имело колоссальное значение. — Он нежный, податливый, славно целуется...

— Когда это вы успели? — удивляюсь. Он запускает ладонь в мои волосы, вызывая в моём теле лёгкую дрожь, слегка тянет на себя, вынуждая мою голову повернуться к нему. Нет, это уже просто ни в какие ворота...

— В машине. — Шепчет прямо в мои губы. Я дрожу, мне не по себе от этой близости, дыхание моё сбивчивое, прерывистое... — У него проворный язык... — с этими словами его язык мягко касается моих губ, но я не разжимаю их и упорно пытаюсь отвернуться. Немного разочарованный, Алекс сразу отходит от меня, а я обретаю способность дышать нормально.

Прекрасно. Я нахожусь у него на крючке, он меня заманивает, но зачем ему я, если у него уже есть потенциальные планы на ночь? Хотя, мне до сих пор сложно поверить в их близость. Слава? И вдруг... Алекс... Странно. Но чем бы они ни занимались, меня это мало заботило. Гораздо важнее было то, что он никак не мог отлипнуть от меня.

Славик снова присоединился к нам. Но он был слишком взволнован, поэтому руки его не слушались. И Алекс, естественно, вызвался ему помочь... Лучше бы он этого не делал. Я был вынужден наблюдать за этой невинной сценой, имеющей вполне явный подтекст.

— Держи кий крепче, — наставлял он, стоя позади моего коллеги, — и измени угол наклона к столу, это увеличит точность удара. — Он сжал руку Славы своей рукой. Тот вздрогнул, облизнув пересохшие губы. — Так, теперь прицелься, и... Бей!

Слава сделал удар. Биток отправил шар в лузу.

— Спасибо. — Довольный, обратился он к Саше, улыбаясь. Вряд ли он сам ожидал, что его учитель вопьётся в его губы поцелуем вместо ответа. Я заметил, как Вячеслав зажат, он даже первую пару секунд попытался оттолкнуть своего партнёра, но не смог, и обмяк в его руках.

На них почти никто не смотрел, исключая меня, конечно. Я за этой сценой наблюдал во все глаза, отмечая, как ладонь учителя скользит вдоль спины его ученика. Вот что значит выражать себя открыто — никому и дела нет, кого ты целуешь, •••

с кем спишь и почему хочешь жить именно так. Это твоё неотъемлемое право, и никому даже не придёт в голову смотреть на тебя косо.

Они оторвались друг от друга, Вячеслав посмотрел на меня виновато, но я лишь улыбнулся, нужно было как-то развеять эту неловкость:

— Ну что, теперь поужинаем?

Мы выбрали столик в этом же баре, возле панорамного окна, где нам открывался прекрасный вид на город, поскольку находились мы на шестом этаже старого здания, под самой крышей. Алекс вскользь заметил, что вообще этот дом был аварийным и предназначался под снос, но общими силами владельца заведения и всех, кому бар был небезразличен, здание отремонтировали, и теперь это весьма прибыльное заведение рядом с историческим центром Гааги.

Остаток вечера Слава избегал смотреть на меня, пока Алекс явно развлекался и вёл себя так, словно ничего необычного не случилось. Да и что в этом необычного? Подумаешь, поцеловались. Стоило ли из-за этого прятать глаза, краснеть и смущаться? Просто я раньше не знал этого о нём, теперь же я знаю. Но что изменилось? Почему вообще что-то должно было измениться?

— Расслабься, — Алекс взглянул на Славу, что как-то неохотно ковырял мясо вилкой, — сидишь, как на иголках.

Они оба сидели рядом, напротив меня. И Алексу было удобно провернуть подобный трюк: посмотрев на Славу, он восклицал что-то, вроде: «О, у тебя соус!» и затем сам избавлял Славу от необходимости применения салфеток, используя свои губы. И язык. Вячеслав жутко смущался, но не мог не ответить на поцелуй — уж слишком ...привлекательным был этот бесстыдник.

По окончании ужина я заметил, как рука Алекса гладит точёное бедро моего коллеги, а тот лишь нервно кусает губы в нетерпении слиться с ним воедино. Я был явно третьим лишним в этой замечательной компании.

— Такси? — поинтересовался я, когда мы вышли. Оба кивнули, и я поймал машину.

Ехать было долго, и Алекс мог вдоволь порезвиться со Славой на заднем сидении, но он сел вперёд, чему я был удивлён. Слава сел рядом, машина тронулась.

— Извини... — начал коллега. — Прости за это всё, он просто...

— Ничего, — перебил я его, — я понимаю.

Слава немного помедлил. Он, казалось, что-то хотел сказать, но никак не решался, не мог выдавить из себя ни слова. Его наверняка гложет осознание моей невозмутимости, и он всё равно что-то надумывал в своей голове.

— Я... Мне временами требуется отдых, и, видишь ли... — Сбивчиво произносит он, я спешно перебиваю:

— Мне и в голову не пришло бы тебя за что-то осуждать, это твоя жизнь.

Казалось, моя реплика его успокоила. Помолчав немного, он решился спросить ещё кое-что:

— Мы точно не взбесили тебя таким... Поведением?

Я усмехнулся — знал бы он, каким невыносимым может быть Алекс. Я заметил, посмотрев в боковое зеркало заднего вида, что предмет моих мыслей сам улыбнулся, услышав вопрос.

— Всё в порядке. — Заверил его я. — Не беспокойся.

Слава ещё немного помолчал, а потом придвинулся ближе. Быстро, шёпотом, затараторил:

— Не хочу, чтобы Алекс услышал, — Вячеслав теснее •••

прижался к моему плечу, — но ты всегда, всегда мне нравился. Я ценю твою дружбу, но я больше не могу держать это в себе.

— Ладно, — подивился я такой откровенности, — всё в порядке.

— Иногда мне это нужно, — задумчиво проговорил Слава, — встречи с мужчинами в командировках, или где-то ещё. Понимаешь?

Я кивнул — на всякий случай, и обижать его не хотелось — он ведь не был виноват в том, что его влекло к мужчинам. Да и какое мне могло быть до этого дело?

— Прости, что всё время мозолим тебе глаза, я вижу, что тебе неловко. — Произнёс он сочувственно. Я как можно миролюбивее улыбнулся:

— Будь с ним осторожнее, — сказал я, понизив голос. Слава удивился, но кивнул. Возможно, он подумал о чём-то, что даёт мне право так говорить о его новом знакомом, но мне было всё равно.

Они, что было вполне ожидаемо, отправились в номер Алекса, я же отправился к себе.

— Грустный ты, что-то случилось? — моя благоверная, в тонкой ночной рубашке, с убранными волосами, сидела перед зеркалом трюмо и общалась со мной по планшету. Я сам поставил свой планшет на стол, и принялся переодеваться.

— Нет, — я стянул с себя рубашку, — устал немного, сегодня после конференции, вечером, был в бильярдной.

— Наигрался? — она усмехнулась, и повернулась боком на стуле — я увидел её обнажённое бедро.

— Что-то вроде того. — Сказал я, и сел на кровать. — Кажется, переутомился.

— Или выпил лишнего. — Улыбнулась она. Глаза её блестели. Она была такой соблазнительной в этой жемчужно-белой рубашке, отделанной кружевом. Наверное, ей хотелось чего-то, что я, находясь в Гааге, не мог ей дать.

— Нет, — я покачал головой, — я совершенно трезв.

— И поэтому грустишь? — предположила она и улыбнулась. Тёмное золото волос, ниспадавшее на её обнажённые плечи, было просто прекрасным обрамлением её игривого выражения лица.

— Просто я хочу к тебе. — Признал я, и провёл пальцами по экрану.

Она сразу посерьёзнела.

— Бедный мой, — произнесла сочувственно, — пока тебе придётся довольствоваться только этим.

Она сняла рубашку и осталась сидеть передо мной обнажённой. Прекрасная, как всегда, запустила пальцы между бёдрами — на доли мгновения, чтобы показать мне, насколько она хочет меня.

— Видишь? — подушечки пальцев были в её вязкой смазке. — Я очень тебя хочу... Или... Не только тебя...

Она откинулась на спинку кресла, одну ногу закинула на край трюмо, и мне стало хорошо видно её изнывающее лоно. Я закусил губу и попытался сдержаться, не освободив от белья себя. Она коснулась клитора кончиками пальцев, слегка потёрла его, закрыла глаза... Я смотрел на то, как она наслаждается, и сам возбуждался от этого.

— Знаешь, кто мне запомнился из последних моих партнёров?

Я насторожился. Мне было интересно, но я боялся, что услышу самое худшее из моих предположений.

— Кто?

— Тот, черноволосый любитель подглядываний... — я заметил, что она медленно вошла в себя двумя пальцами. — Я поцеловала тебя ещё после всего, наверняка помнишь.

Я кивнул, сглотнув — самые худшие опасения всё-таки подтвердились. И я сдержал нервный смешок относительно того, •••

что объект нашего разговора в данный момент находился над моей головой с моим коллегой. И они там явно беседы не о кредитных ставках вели в данный момент, и вообще, сомневаюсь, что они о чём-то разговаривали.

— Он был... Так горяч, — она проталкивает свои пальчики глубже, вздыхая, — так напорист...

У меня было странное ощущение — смесь негодования с любопытством. Мне было интересно, чем он её так зацепил, но при этом мне было как-то не по себе от того, что она его выделила, запомнила. Но с другой стороны, она много о ком вспоминала после этих встреч. Просто меня коробило, что сейчас это был именно он. И никто иной.

Она открыла глаза и увидела, что я по-прежнему неподвижно смотрю в монитор, и нахмурилась:

— Что-то не так? — и тут же спохватилась. — Ой, милый, извини, я не подумала, может, тебе та сцена была неприятной...

— Всё нормально, — процедил я, — продолжай.

— Ты уверен?

Я кивнул. И она продолжила. Продолжила рассказывать мне об Александре, что сейчас в номере этажом выше занимался тем же с моим коллегой.

— Помнишь, как он взял меня сзади? — она застонала, чуть прогнувшись. — И шептал мне в ухо, так возбуждающе...

— Что же он нашёптывал тебе, милая? — я и сам начал возбуждаться от такой картины, скользнул рукой по прессу, вниз, сжал член через ткань чёрных боксеров. Возбуждение отдалось покалыванием в пояснице...

— Он говорил: «Это твой муж? Меня так заводит, когда он смотрит, пусть сядет поближе». Помнишь, я попросила тебя тогда придвинуться? Боже, какой он был страстный... — три её пальца совершали возвратно-поступательные движения, и все были в смазке. Я молчал, слушал, и ощущение было более, чем странным. Мы не впервые делали это. Обычная практика, если я далеко. Но сейчас... Меня что-то настораживало и возбуждало одновременно.

— Тебе понравилось передавать мне его сперму? — вопрос удивил даже меня самого. Откровенностью и интересом к этой теме. Она остановилась на миг, отвлеклась, недолго думала:

— Да, — она вздохнула, движения её руки ускорились, — меня это очень завело.

Я почувствовал, как мой собственный орган окреп сильнее от её ответа...

— И что бы ты ещё хотела видеть?... — осторожно интересуюсь, и тяну вниз ткань боксеров, освобождая себя.

Она наблюдает, ей это нравится — как я берусь за свой член ладонью, как делаю несколько быстрых, резких движений, как увлажняю ладонь слюной для лучшего скольжения и другой рукой касаюсь мошонки... Она смотрит во все глаза, дышит глубоко и часто, и смотрит, наблюдает... И, наконец, отмирает:

— Помнишь мужчину... Которого ты направлял? Брал за затылок, и регулировал его движения.

— Конечно, помню. — Отозвался я. Действительно, такое не забывается.

Она немного смущается своих фантазий, ей неловко, потому что она об этом не говорила.

— Я бы посмотрела, как он бы отсосал тебе... — произносит, а затем кусает губы, прикрыв глаза. — Как язык его проходит по стволу, как губы обнимают головку, как он двигается — вверх-вниз, насаженный на твой член... Ах!... — движения её пальцев становятся хаотично-быстрыми, •••

я сам довольно резко подрачивал, снимая с головки капли смазки.

Боже, так вот о чём думает моя жена... Крайне интересно!...Она хочет увидеть, как мужчина делает мне минет, а ведь она могла бы это видеть, если бы Александр не утащил меня в тёмный угол, а расстегнул бы мои брюки прямо там...

— Как бы ты стонал, схватив его за волосы, и управляя им... Темп, глубина... — она расположилась удобнее на кресле. — Он не привык так быстро к такому размеру, и ты приучаешь его, двигаясь в самое горло. — Я сглотнул. О, моя извращённая жёнушка знает, о чём говорит. Возбуждение моё росло, и на месте того мужчины под моими веками всплывал образ Алекса. — Иногда ты позволяешь ему отдохнуть, и отпускаешь его. Но затем всё повторяется.

Она ненадолго останавливается, смакуя момент, я же открываю глаза и смотрю на неё. Да, несомненно — она получает от всего этого удовольствие, ей нравится эта фантазия. Хотя фантазии у неё в основном о ней и том, что могли бы с ней сделать её партнёры, а тут — я, да ещё с мужчиной... Интересно и возбуждающе, я вспоминаю губы Саши на своём члене, и совершенно расслабляюсь...

— Я бы наблюдала за вами, со стороны, рядом... Лежала бы на пурпурном диване Клуба, и смотрела, как он ласкает твой член. Дико заводит, когда мужчина, стоя на коленях, сосёт у твоего любимого. И он тоже возбуждён... Это видно по брюкам и тому, как его рука, опускаясь, гладит его промежность. Он не решался вытащить свой орган, ведь ты ему об этом не говорил, не позволял ему... — О, немного властности действительно не помешает. — И он мучается, бедняга, пока я не прошу тебя разрешить ему меня трахнуть. — Она снова останавливается, но лишь для того, чтобы спросить:

— Ты ведь не откажешь своей жене, разрешить немного повеселиться?

Я открываю глаза, она смотрит — испытующе, и я улыбаюсь.

— Конечно, милая, развлекайся.

— Он быстро раздевается, ты наблюдаешь за этим с усмешкой. Ты сам полностью одет, а я снимаю платье. Он смотрит на меня жадно, и, как только я ложусь, наваливается на меня, входит, целуя мою грудь, как-то быстро и порывисто, но ты, мой любимый, замечаешь это, и шлёпаешь его по голому бедру... — Да, жена моя та ещё фантазёрка. У меня ясно встала эта картина перед глазами. — Что ты ему скажешь?

— Я прикажу ему быть потише, размереннее. — Я подыгрываю ей, хлопаю по бедру и хмурюсь. — Эй, тише, мы не кролики. Аккуратнее и медленнее. Так, молодец, хорошо учишься. — Теперь я мягко похлопываю по бедру, имитируя одобрение. Жена застонала, закрыв глаза, движения её руки были плавными.

— Да, вот так... Спасибо, милый. Ты знаешь, как мне нравится. Давай, я... Поласкаю тебя?

— Давай, милая... — я жутко возбуждён, игра завела меня ни на шутку. — Давай, языком... Люблю твои губы, моя хорошая... — По ту сторону экрана моя жена облизывает губы. — Давай, пососи мне, как недавно •••

наш новый знакомый.

— Да... Я люблю, когда со мной так обращаются. Вдвоём.

— Постой, немного не так... — говорю недовольным тоном, жена настораживается, открывает глаза. — Я хочу глубже... Не получается?

— Милый, мне неудобно, — она принимает мои правила игры, — прости...

— Я покажу тебе, как надо. — Усмехаюсь я, моя жена немного удивлена, ей интересно, что будет дальше. — Смотри, как это делает он... Языком от мошонки до головки, и — в рот. Видишь?

— Да, вижу. Я буду стараться... — Она постанывает, подаваясь на свои пальцы.

— А теперь я вхожу глубже... В горло. Видишь? Так я упираюсь, а теперь преодолеваю сопротивление, и вхожу. Так, не задыхайся, дыши носом. Тебе всё видно, милая?

— Очень хорошо видно. И то, как ты держишь его за волосы...

— А теперь я двигаюсь. — Говорю я, и ускоряю свои движения рукой. — Вперёд-назад, сначала не торопясь... Потом резче. О, как мне нравится.

— Да, я вижу, ты млеешь от его движений. И он не отвлекается от меня.

— Способный... — Я прикрываю глаза, и с моих губ срывается стон.

— Он ускоряется, милый... Ему так нравится отсасывать тебе и при этом трахать меня. — Жена переходит почти на шёпот, и непрерывно постанывает.

— Он всё чаще входит, и... Я чувствую, он кончает, он так громко стонет, слышишь? И дрожит, и я... Я... Ах!... — моя жена зашлась в оргазме, и следом за ней я тоже кончил. Оргазм был яркий, меня трясло, и после него я ещё тяжело дышал, отдыхая. Моя любимая открыла глаза. Обессиленная и томная, она была великолепна.

— Спасибо. — Улыбнулась она.

Я промолчал... Я ещё не совсем отошёл от своих впечатлений. Часть бедра и рука были в потёках спермы, и я посмотрел на них, словно видел впервые... Тёплые капли блестели на коже, так притягательно...

— Понравилось? — поинтересовалась она. Я кивнул, и, поддавшись непонятному порыву, медленно облизнул свои мокрые пальцы. Моя жена смотрела на это, не отрываясь.

— Скажи что-нибудь...

Я немного помолчал. Вкус моего семени на губах отвлекал разум и вызывал где-то внутри новый, хотя и слабый, прилив возбуждения, связанный, по-видимому, уже не только с фантазией моей жены, но и с личным опытом.

— Тебе нравится мысль обо мне и других мужчинах?

Она немного замялась. Отвела глаза...

— Тебе это неприятно, верно? Извини, я не хотела...

— Не могу сказать, что неприятно. — Улыбнулся я и облизнул губы. — Отсасывает мальчик отменно.

Она рассмеялась.

— Я рада, что ты не осуждаешь меня. Когда я видела, как ты взял его за затылок, тогда, я подумала, что было бы интересно, если бы он... Ну, сам понимаешь...

— Да, понимаю. — Отозвался я. — Я люблю тебя. И твои фантазии.

— И я тебя люблю... Спасибо.

— Отдыхай, — я выключаю верхний свет, оставив лампу на столе, — я завтра пойду по музеям, наверное.

— Хорошая идея! — улыбается любимая. — До завтра.

— Пока. — Она отключается. Пустое белое поле с мёртвыми контактами... Я ставлю планшет на зарядку и иду в душ.

Интересное окончание сумасшедшего вечера. Наверху Саша резвится •••

со Славиком, и я даже иногда мог расслышать приглушённые стоны. Включенная вода заглушила эту вакханалию, я расслаблялся, всё ещё слегка возбуждённый. Да, заинтриговала меня моя любимая своей фантазией, очень заинтриговала... Так, что до сих пор она крутится в моей голове, навязчиво, не даёт мне остыть. Вспомнилось поведение Алекса, недостойное при посторонних, его глаза, то, как он смотрел на своего нового знакомого... Всё же, он крайне темпераментен, так странно наблюдать за этим — вот он страстно целует Славика, вот он касается его бедра... В лифте я чувствовал себя крайне неловко, когда, прижав своего партнёра к стене кабины, Алекс целовал его в губы, затем в шею... Перед моими закрытыми глазами встала эта картина. Худощавый Славик и крепкий Алекс. Наверняка Слава словно игрушка в его руках... Стоп. О чём это я? Мне просто жизненно необходимо отвлечься, иначе мои мысли зайдут дальше невинных воспоминаний. И какая-то часть меня, конечно, очень хочет узнать, что там дальше. За пределами моей памяти, в моих собственных фантазиях.

Но я сдерживаюсь. Выключаю воду, обматываюсь полотенцем. Чистая, хрустящая постель принимает в свои объятия. Стоны наверху становятся немного отчётливее, но я накрываюсь одеялом, поворачиваюсь на бок и засыпаю.

Все последующие дни проходили как под копирку. Единственной отдушиной и избавлением от этой назойливой парочки были мои одиночные прогулки по Гааге и её музеям. Я много узнавал, мне было интересно, тонны фотографий вида пасмурного и залитого солнцем города я присылал в сумрачную Москву, отвлекая мою любимую от работы. Вечерами мы таскались по барам, Алекс оказался заядлым игроком в дартс, и мы постоянно соревновались. Он крайне обижался на мой хороший глазомер и высокую точность, будто это бесконечно задевало его тонкую и ранимую душу. Тем не менее, он каждую ночь утешался в объятиях Вячеслава, а я довольствовался изображением моей жены через Скайп. Она раскрепостилась после той ночи, и, получив в прошлый раз моё негласное одобрение, вовсю фантазировала на тему меня и других мужчин. Но дальше минета ничего не шло, возможно,...она немного стеснялась, а может, ей просто неинтересно было приоткрывать эту дверь.

Сам я не подавал никакой инициативы в этом плане, предоставив ей самой решать или ожидая, возможно, нужного момента. Мне самому нравилось, как она говорит об этом, как она стонет, возбуждаясь от этой картины, и как ей нравится, когда я ей подыгрываю. И всегда, всегда в эти моменты передо мной вставал образ Алекса и та встреча с ним, моей женой и его бешеное желание доставить мне удовольствие... Я вспоминал его губы, вспоминал, как мне было хорошо, не смотря ни на что, и как остроты ощущениям добавляло то, что руки мои были зафиксированы.

Жена говорила о разных мужчинах, старательно описывала их внешность, но они впоследствии всё равно стирались, и на их место вставал он — черноволосый дьявол со смеющимися глазами цвета арктического льда. Я не мог стряхнуть это с себя, он постоянно •••

находился рядом, флиртовал, целовал и обнимал Вячеслава, словом, был таким же невозможным, как и всегда. Прекрасным и невозможным. И его близость невольно толкала меня к воспоминаниям о Клубе, к тому, что происходило за его стенами, и я так и не смог привыкнуть к образу делового и серьёзного Александра. Которым он, несомненно, был на конференции — собранным, деловым и спокойным, никакой обычной развязности, никакой фривольности. Мне нравилось видеть его таким, но всё изменялось, когда он выходил за стены бизнес центра. Вместе с Вячеславом. Неизменно. Я уже немного жалел о том, что познакомил их так рано, хотя бы мог несколько дней общаться со своим коллегой без этого кошмарного Алекса, увивающегося рядом. Удивительно, как они, такие непохожие, проводили столько времени вместе. Хотя, они явно мало разговаривали, судя по звукам наверху.

В какой-то момент, на предпоследних уже конференциях, Вячеслав неожиданно резко вытянул меня из общего диалога с коллегами в перерыве между переговорами. Я удивился, мы давно не разговаривали один на один.

— У меня проблема. — Начал он с места в карьер. Вид у него был крайне обеспокоенный.

— Что случилось? — Поинтересовался я, заметив, что он как-то излишне встревожен.

— Я влюбился.

Понятно, почему он настолько встревожен. Будь я на его месте, я бы тоже был встревожен. Или даже паниковал бы.

— И что ты собираешься делать с этим? — Интересуюсь, пытаясь сдержать неуместную улыбку. Ему ведь нужна моя поддержка, а не мой сарказм.

— Я не знаю. — Растерянно говорит он. — Я всегда относился ко всему этому легко, непринуждённо, как к мимолётному увлечению, а здесь... Я не знаю, что происходит со мной, но он завладел моими мыслями. Наваждение какое-то, честное слово.

Я даже не знал, что ему ответить. Я понимал, что гипнотическое обаяние Алекса опутало его своими сетями, и что Алекс, скорее всего, сам относится к этому крайне легко. Даже намного легче, чем Вячеслав.

— Не думаю, что стоит делать из этого что-то особенное. — Протянул я. Вячеслав промолчал. — Он заморочил тебе голову. — Добавил я, решив говорить прямо. — И, думаю, на это не стоит поддаваться.

— Да, ты ведь меня предупреждал. — Заметил Слава. И посмотрел мне в глаза. — Между вами что-то есть? — вопрошает он, я как можно спокойнее выдерживаю его взгляд.

— Нет. — Всё тот же спокойный тон. Главное — не пуститься в оправдания. — Просто я знаю его не с лучшей стороны. Вячеслав отводит глаза, задумчиво молчит...

— Он смотрит на тебя... Как голодный волк на добычу. Хищно, он тебя жаждет, но, учитывая твой статус и то, что ты настолько рационален, он может щёлкать пастью сколько угодно.

— Да? Не замечал. — Я лукавлю, конечно, я всё знаю. Но Славе об этом знать не обязательно.

— Мне хорошо с ним. Но, наверное, ни о каких чувствах речи быть не может. — Он грустно улыбнулся. — Мы прилетим в Москву, и всё закончится.

— Да. — Кивнул я. — Именно так.

А вот лично я не был в этом настолько уверен. •••

Закончится ли всё для меня, когда мы прилетим в Москву, или же только начнётся?..

Весь тот день, я наблюдал молчаливо, как они милуются друг с другом. И всё бы ничего, но я знал, что весь этот роман, как и командировка, скоро завершится. И Слава был прав — Саша периодически кидал на меня жадные взгляды. Но никогда ничего не получал взамен. Да и зачем ему я? Для некоего разнообразия?... Чтобы было из кого выбрать? Или это просто ностальгия? Хотя и существовала вероятность того, что их общение продолжится уже в Москве, я думал о том, что я могу снова встретить его в Клубе. И я опасался этой вероятной возможности. Во-первых, всё могло повториться с моей женой — он ведь ей понравился. Во-вторых, могли участиться его заигрывания, что не пришлось бы мне по вкусу. В основном потому, что в какой-то момент мне надоест сопротивляться.

Тем не менее, всё шло своим чередом. Слава больше не подходил ко мне, и, кажется, успокоился. Я периодически проводил с ними время, но чаще всего спешил в номер к планшету и моей ненасытной жене. И то, что я видел своими глазами между моими коллегами, часто подстёгивало мою фантазию. Мысли мои иногда заходили за пределы безобидного минета, и теперь я иногда подстёгивал мою жену к чему-то более интересному. Таким незамысловатым образом меня заводила мысль о том, что и моей жене всё это нравится.

Мои дни протекали от одного видеовызова к другому. И я верил, что супруге это помогает как-то сдерживать себя, а мне же это помогало снять накопленное напряжение. Она откровенничала, фантазировала, заводила меня, и расслаблялась сама. Чаще это был не один раз за вечер, поэтому, усталые, но довольные, мы затем желали друг другу спокойной ночи, и я проваливался в прекрасное забытье без снов. Меня устраивала такая жизнь. И наши с ней фантазии — тоже. Поэтому я не мог дождаться, когда снова окажусь дома.•  •  •

примерно на такой конференции я и встретил тебя.

Я покопался в памяти — да, в Сочи мы решали и подобные проблемы тоже. И людей тогда тоже прибыло довольно много.

— И я тебя тогда сразу заметил, — сообщил он спокойно, — ты о чём-то говорил с этим жутким типом, Арутюновым. — Я невольно улыбнулся такому замечанию, ведь Арутюнов был из того особенного сорта занудных людей, кто мог заговорить любого буквально до смерти. Его речь — сплошной поток цифр, соотношений в процентах и животрепещущие описания графиков с диаграммами. — Я ещё мысленно пожалел тебя, желая, чтобы ты поскорее от него отделался. Помню, твой строгий костюм — чёрный, в тонкую полоску с немного медным отливом, ослепительно белую рубашку, чёрный строгий галстук. Я хорошо запомнил твою мягкую улыбку и манеру держаться среди всех этих деловых людей... — Он остановился на мгновение, взглянул в окно, за которым прояснялось пасмурное небо. — Меня потом как током ударило, когда я впервые заметил тебя в Клубе. — Продолжил он. — Ты стоял у стены, и взгляд твой был обращён ...куда-то в сторону, и я думал, что ты просто высматриваешь себе жертву, но потом, когда я увидел, как ты идёшь вместе со своей женой... — он закрыл глаза и многозначительно покачал головой. Эта многозначительность мне не очень понравилась. — Не слишком много времени понадобилось, чтобы понять — ты не участвуешь, только смотришь. Это заинтересовало меня ещё больше... — Он посмотрел мне в глаза. Прозрачно-холодный омут снова начал меня затягивать. — Влад, я... Давно хотел поинтересоваться — ты не держишь на меня зла? За то, что было в Клубе между нами? — Он смотрел крайне испытующе, так, что мне становилось не по себе. — В первый раз?

Наверное, я внутренне знал, понимал, что нельзя будет оставить совсем без внимания эту тему. Понимал, что она каким-либо боком огласится, прозвучит, не сможет не вылезти из своего тёмно угла, не задеть хотя бы краем меня и моё спокойствие. И поэтому вопрос не был для меня неожиданным — скорее, я не ожидал, что он задаст его здесь, на конференции, стоя с доброй сотней наших коллег. Хотя, возможно, он побоялся, что не сможет встретиться со мной где-то ещё.

И... Злюсь ли я на него?... Это ведь бессмысленно, я ведь сам пошёл за ним, меня никто ни к чему не принуждал, моё любопытство само привело меня к этому, он лишь дождался нужного момента.

— Нет, я совершенно на тебя не злюсь, — искренне ответил я, — в этом нет ни капли смысла.

Саша вздохнул. Как я заметил — облегчённо. Видимо, его всё это тяготило не меньше, чем меня.

— Хорошо. — Он поставил недопитую чашку с кофе на стол позади нас. — Я беспокоился, волновался, даже боялся, что как-то надломил твою жизнь... Но я и сам не пойму, что происходит, это похоже на какое-то дикое влечение, с которым у меня просто нет сил бороться.

Я усмехнулся про себя и ничего не ответил. Любопытно, а боролся ли он с •••

ним вообще когда-либо? Нет, он вполне мог себя контролировать, как сейчас, например, но временами на него накатывало, будто затмение, то самое непонятное влечение... И он мог пытаться быть ближе. Как в бильярдной, или тогда, в Клубе. Или как в самый первый раз.

Всё было неоднократно, конечно, его знаки внимания были весьма очевидны и в какой-то мере даже настойчивы. Но я умудрялся сдерживаться, не отталкивать грубо, не отвечать резкими выпадами на его порывы, лишь отодвигаться, пытаться держать расстояние, молчать. И держаться... А потом, вечером, вспоминать в мельчайших деталях мой личный опыт с мужчиной, тогда как моя любимая о нём лишь фантазирует. Но скоро, очень скоро, всё закончится.

— А где Слава? — я вспомнил, что не видел его с самого утра, и, зная, что они почти всегда находились рядом, удивился, увидев Александра одного.

— Он вчера улетел в Москву. — Ответил Саша с присущим ему равнодушием. — Не стал дожидаться окончания конференции, появились срочные дела.

— Почему? — я вспомнил наш с Вячеславом разговор на неделе. — Что-то случилось?

Александр как-то помрачнел и пожал плечами:

— Вроде бы ничего. Я сказал ему правду, и ему она не понравилась. Но разве я могу быть ответственным за чужое восприятие? — улыбнувшись, он обратил на меня взгляд.

— Зато ты можешь быть ответственным за свои слова. — Сказал я. — Что же его так задело? Отсутствие сказок про любовь?

— Твоё присутствие в моей голове. — Спокойно ответил он и отхлебнул ещё кофе. — Ладно, до завтра. — Он спокойно скрылся в толпе коллег, и, возможно, даже отправился в свой номер, не желая оставаться на заключительный этап. Я бы не удивился, конечно, если бы встретил его ещё с кем-либо вечером в фойе, а, скорее, был бы поражён отсутствию с ним кого-либо.

Я отставил свой стакан и подошёл к окну. Мысли носились в черепной коробке, хаотично сплетаясь в воспалённом сознании, пока я смотрел на город сквозь стекло.

Моё присутствие в его голове. Оно, видимо, взбесило Вячеслава, наверняка лишив его возможности рассуждать здраво, оно отчасти забавляет самого живущего. А представлял ли он хотя бы на секунду, как его присутствие влияет на мою жизнь?... Как оно ей мешает, как всё переворачивает внутри меня с ног на голову. Естественно, какая разница, что происходит у меня, важны ведь только его проблемы. Мнимые, надуманные и в целом мелкомасштабные.

Я тоже решил вскоре вернуться в гостиницу. Гулять по дождливой Гааге не хотелось, настроение было весьма скверным, несмотря на благополучный исход переговоров в целом. Мы заключили несколько выгодных договоров, и всё шло неплохо. Я решаю спуститься вниз, подышать свежим воздухом, но в последний момент меня что-то останавливает, и я возвращаюсь в зал, что находится на самом верхнем этаже.

Предпоследний день моей командировки пробивался сквозь высоту стеклянной, тонированной в синий, крыши здания. Я стоял, облокотившись на металлический поручень перегородки между конференц-залом и ещё каким-то запертыми помещением, скрытым матовостью стекла. Мысли снова быстро сменяют одна другую, так, •••

что я не успеваю за ними уследить. Иногда я с удивлением ловлю на себе любопытный взгляд главы комитета по связям с общественностью, и неосознанно всё-таки ищу знакомые холодные глаза, не желая смириться с их отсутствием, чтобы именно они меня вытащили на свет из тьмы непонимания, что со мной происходит сейчас.

Я их вскоре нахожу — обращёнными к одному из наших коллег. Александр — в синем пиджаке, всё в той же голубой рубашке, чёрных брюках, как и в первый день моего приезда. Он держится легко и непринуждённо, беседуя о сотрудничестве с нашими новыми партнёрами, в отличие от меня — разбитого, с разбросанными мыслями, с непонятными желаниями, ожидающего каждый миг, когда вся эта невыносимая пытка закончится.

Как я должен был реагировать на слова, вскользь им пророненные? Они слетели с его длинного языка легко, не стоя ему ни капли усилий, а мне необходимо было мучиться бесконечной вереницей вопросов, что постоянно отвлекали меня от основной цели поездки, которая — слава Богу — завершится так скоро. Чего же он сам ждал от меня? Что я тотчас проникнусь его словами? Он меня, скорее всего, с кем-то перепутал — это женщины любят ушами, меня какой-либо откровенностью не заденешь.

Нас снова собрали на очередное, заключительное, совещание. И его я высидел, словно на иголках, стремился упаковать всё в чемодан и уехать. Мне хотелось скорее покинуть это место, чтобы обо всём забыть. И не вспоминать.

Но когда я вышел из центра, меня ждал очередной сюрприз.

Оказывается, пока наш совет директоров обсуждал крайне важные вопросы, в Гааге шёл дождь. Точнее, вода лилась с небес, словно одержимая, и я, не имеющий с собой совершенно никакой от неё защиты, даже того же тренча, беспомощно остановился, зачем-то озираясь по сторонам, прячась отчаянно под коротким козырьком здания. Тёмные тучи нависли над низкими скатами крыш, город вымок вдрызг, и мимо плыли по блестящему чёрному ручью асфальта редкие прохожие. Александр, очевидно, нагнал меня, поскольку, всё так же недвижимый, я всё смотрел на бушующую стихию, на то, как ветер, налетая, треплет нещадно верхушки редких деревьев аллеи. Я услышал эти быстрые шаги, почувствовал лёгкое прикосновение к плечу:

— Ливень кошмарный. — Произнёс он, я повернулся к нему, заметив, что он взглянул на часы. — Чёрт, я так опоздаю...

Я искренне удивился этому замечанию: неужели ему было куда спешить? Здесь, в этом уютном полусонном городишке?

— Ты куда-то торопишься?

Александр в упор посмотрел на меня — внимательно, пристально, заглянув мне в глаза. Мы стояли так с минуту — я, под гипнотическим влиянием его колдовских полупрозрачных глаз, и он — сосредоточенный на мне, будто что-либо для себя решающий. Затем взор его обратился к непроглядной черноте над горизонтом:

— Я всё равно не успею. — Голос его выражал скорее сожаление, чем привычное безразличие. — Может, пойдём? Не сахарные, не растаем. — Он улыбнулся, вопросительно взглянув на меня.

Я не знал, что ему ответить. Составить компанию в получении ...общей ангины? Малоприятная перспектива. Но до гостиницы не так далеко — •••

пятнадцать минут быстрой ходьбы, может, и стоило бы рискнуть, ведь промокнуть от мелких брызг всё подступающей стены дождя тоже не очень хотелось. Александр выжидал моего решения, в конце концов, идти нам было в одном направлении.

— Пойдём. — Я пожал плечами, и подготовился, убрав всё необходимое подальше в свою кожаную сумку для документов.

Александр усмехнулся добродушно над моей мещанской прозорливостью, и мы уверенно шагнули под непрерывный поток воды.

Было холодно, мокро и мерзко, костюм почти сразу вымок до нитки и стал тяжёлой обузой для ходьбы, нестерпимо хотелось снять удавку-галстук, и вообще избавиться от всех этих деталей одежды, что, стремительно превращаясь в бесформенное тряпьё, липли к коже, вызывая дополнительный дискомфорт. Но я не знал, что именно было меньшим злом — стоять под козырьком, ожидая, холодея на ветру, или же, стойко перетерпев всяческие лишения, всё-таки двигаться к намеченной цели, к теплу гостиничного чрева, спасительному уюту номера с душевой кабиной и горячей водой, а также к ресторану с горячим чаем.

Александр шёл впереди меня, быстро, словно добраться до гостиницы было делом жизни и смерти, с рукавов его синего пиджака капала вода. Он слегка ёжился от холода, в то время как я почти стучал зубами от ледяного ветра, что пронизывал меня до костей, проникая через мокрую одежду.

— Влад? — позвал он, когда я несколько отстал, теряя силы от общей невыносимости ситуации.

Подойдя ко мне, он обнял меня за плечи:

— Ты весь дрожишь. — Он принялся растирать их, желая меня согреть. — Прибавим шаг, я помогу.

В голосе его звучало вполне искреннее беспокойство, что меня немного тронуло, растопив слегка мой лёд в отношении к нему. Так мы и шли — двое мужчин, один в объятиях другого, под дождём, невероятно близко друг к другу...

В гостинице нас встретили сочувствующими взглядами — двое мокрых, жалких работника, с которых потоком лилась дождевая вода.

В лифте Александр отпустил меня, и оценивающе посмотрел на лужу, что растеклась от нашей мокрой одежды. Но я весьма удивился, когда мы вместе зашли в мой номер.

— Я приму душ у тебя? — спросил он. Я посмотрел на его мокрый пиджак и промокшие брюки, на рубашку, что прилипла к телу, обрисовав его контуры, и только кивнул. Я молча направился в душ, и, включив воду, под горячими струями принялся согреваться... Подождёт немного, ничего страшного.

— Можно? — он нагло отодвигает дверцу душевой, запрыгивает ко мне в кабину, и закрывает её. Я даже ничего не успел возразить, а он, потеснив меня, уже нежился под потоками воды... Я угрюмо отвернулся от него, взял гель для душа и мочалку... Его присутствие меня крайне смущало, выбивало из колеи, и моё волнение было досадно очевидным — я вёл себя неуклюже, старался быть от него подальше и на него не смотреть. Конечно, мы периодически соприкасались руками, плечами, один раз я задел его бедром, и вообще отвернулся, постаравшись чуть ли не прижаться к пластику, ибо я чувствовал, насколько смущён, стоя с ним, •••

Александром, мужчиной, что однажды уже заманил меня в свою ловушку легко и непринуждённо, в одной кабине. Дотянувшись до панели управления, я сделал воду чуть прохладнее. И заметил, что он внезапно остановился, отвлёкся от энергичного процесса намыливания и просто стоял под душем. Я тоже замер на месте. Всем своим существом я ощущал его взгляд. Я услышал, как он стал двигаться ко мне — не торопясь, будто испугался, что я смогу сбежать. Он близко... Ещё ближе. Ещё шаг, и его руки уже упираются в стенку душа по бокам от меня.

— Прости... — услышал я его голос возле моего уха.

— За что? — хрипло выдохнул я, чувствуя влажной кожей его присутствие. Прохладный душ не помог — мне стало жарко, так, что перехватило дыхание.

— За это... — шепнул он, мягко коснувшись губами моей шеи. От этого целомудренного поцелуя меня кинуло в дрожь снова — я всерьёз испугался, что не смогу устоять, будучи рядом с ним. — И за это... — Он мягко взял меня за подбородок, повернул мою голову к себе и поцеловал.

Он целует нежно, глубоко, с едва сдерживаемой страстью, его язык касается нёба, прохлада капель душа — чувствую их во рту, закрываю невольно глаза, и вижу будто со стороны — мы, мокрые, обнажённые, он закрывает меня собой, словно от себя же пытается защитить, и в то же время давит, прижимает к стенке кабины. Я ответил на его поцелуй. Что ещё мне оставалось делать? Обнажённый мужчина, соблазнительный, прекрасный, жмётся ко мне, ласкает меня, хочет... Языком слизывает с моей распаренной кожи капли... Ладонью касается моей поясницы, упирается в затылок подбородком, ластится, словно кот, вдыхает мой запах, и мягко проводит ладонями по моему телу: плечи, спина, изгиб бёдер, пресс, скользкие от мыла руки приятно меня ласкают, он старается быть деликатным и не напористым, но всё же наклоняется и лижет меня за ухом... Я закрываю глаза и тихо выдыхаю, чувствуя, как горяч его язык, как прохладные струи воды тут же охлаждают его пыл. Для него это звучит как условный сигнал, знак того, что его жертва готова.

— Прости... Но я не могу от тебя оторваться. — Говорит он, нарушая молчание. Моё тело не против его касаний, но разум где-то на задворках бьёт тревогу и созывает на совет оставшиеся в живых нервные клетки, чтобы привлечь их к правильному образу мышления и сложить его в моей голове. Я сам теряюсь в этом противодействии, путаюсь в хаосе, пугаюсь его, пугаюсь и того, что телу всё происходящее явно по вкусу. — Прости, — и он прижимается ко мне сильнее, — прости, — его напряжённый член касается моего бедра, и я вздрагиваю, ощутив это горячее прикосновение, разум постепенно одерживает верх, очень хочется отодвинуться, — Прости... — выдыхает он в последний раз, прежде, чем осторожно коснуться меня пальцами... Прежде, чем попытаться войти ими в меня. И тут логика побеждает окончательно:

— Нет. — Я очнулся от эйфории, смыл осадок неги, и словно пелена •••

в мгновение спала с глаз. — Не надо. — Я выпрямляюсь, стряхивая с себя его руки, быстро ополаскиваюсь, стараясь не смотреть в его сторону, не видеть того разочарования, что отпечаталось на его лице... Он отпускает меня, не сказав ни слова. Отходит. Не выдерживаю, кинув на него быстрый взгляд, вспоминаю ситуацию в баре — у него был тот же, почти потерянный, вид. Я слышу зов своего тела — оно призывает его назад, ко мне, умоляет продолжить, чувствует себя таким же покинутым без его рук, так же, как и в первый раз. Но я, смыв с себя дикое напряжение, выхожу из душевой.

Да, я кошмарный трус, мне не хватает смелости торжествующе удалиться при всём этом, быть гордым за принятое мной единоличное решение, я не хочу ему мстить или его уязвить, у меня нет никакой цели причинить ему боль, но я понимаю, что провоцирую её своим отказом. И я не хочу, не хочу на него больше смотреть. Быстро высушив себя полотенцем, накинув отельный халат, уношусь прочь из ванной.

Сажусь на кровать. С волос ещё капает вода, раздражая меня, но сейчас это не важно. Он скоро выйдет, вся его одежда здесь, и мне придётся его увидеть. Лучше бы он язвительно прокомментировал мой поступок! Хотя бы как-нибудь, чем-нибудь, пусть даже одной-единственной язвительной фразой, действием, чем угодно, лишь бы не этим убийственным молчанием. Только не им.

Но, конечно, придётся смириться с тем, что в ответ я услышал тишину, сейчас ничего уже не изменишь. Я знал, как он к этому отнесётся, но надеялся на его неуязвимость... Здесь же... Всё иначе. Он открыл мне часть своих сокровенных мыслей: «не могу от тебя оторваться», и постоянно извинялся за это. Откуда мне знать, что он не испытывает настоящего сожаления по этому поводу? Конечно, это совершенно не значит, что я обязан отвечать на его чаяния, но я мог бы мягче выразить это, и тоже, в свою очередь, извиниться. Ведь я тоже не виноват, что всё это не приходится мне по душе. Точнее, какая-то часть меня хочет этого продолжения,...а какая-то сходит с ума и пугается всего, что с этим связано. Боится пристраститься, возможно, будто секс вроде наркотика, но у меня есть живой пример перед глазами зависимого от собственных страстей — моя жена, и мне не хочется уподобляться ей. Не потому, что я её в чём-то осуждаю, но потому, что мне не хочется терять голову. Вода в душе перестала литься... Мысленно я готовился к тому, чтобы его встретить... И лихорадочно думал, что ему сказать.

Он прошёл в номер через несколько минут — в полотенце на бёдрах, с влажными, растрёпанными волосами, с каплями воды, поблескивающими на обнажённом торсе. Я скользнул по нему взглядом, и снова опустил глаза. Он собрал свои мокрые вещи, аккуратно сложил их на стол, чтобы не намочить кресло. Я чувствовал его взгляд на мне, но не решался заговорить — ком стоял в •••

горле.

— Всё нормально? — он сел рядом, и тепло его тела взволновало мою кровь, несмотря на всё, я был распалён им.

И я медлил с ответом. Прекрасно понимая, что веду себя как школьница-недотрога, а не взрослый мужчина, я заставил себя посмотреть ему в глаза:

— Думаю, да. — Сказал я. Льдистые глаза его усмехнулись, но он улыбнулся:

— Ты ведь не обязан отвечать на мою ненормальную похоть, — объявил он, — это как раз нормально. Я могу чего-то очень хотеть, но это не значит, что этого хочешь ты. Я уважаю твой выбор, я остановился при одном твоём слове протеста, и тебе не за что извиняться.

Выслушав его внимательно, я подумал о том, что этот человек либо святой, либо дьявол. И во второе верилось проще всего.

— Извини. — Я всё-таки сделал это. Произнёс это слово, хотя мне не за что извиняться. — Извини, что постоянно отталкиваю.

— Но и притягиваешь. — Улыбнулся Александр. — Очень притягиваешь, мне просто сносит крышу, когда ты рядом. Всё путается, и мне хочется только одного — тебя. И самое очаровательное, что ты даже толком не осознаёшь, какую власть надо мной имеешь.

Я снова посмотрел ему в глаза. Власть? Нет, мне нужно остановиться. Прямо сейчас. Иначе я зайду слишком далеко.

— Прости меня. — Говорит он, и я верю в искренность этих слов.

— Уходи. — Знал бы он, чего мне стоит сказать это сейчас. Я буквально наступаю на горло собственным желаниям.

Он удивлён. Несмотря на всю свою игривость, даже погрустнел немного. Но не потерял чувство юмора.

— Ты выставишь меня за дверь в таком виде? — он развёл руки в стороны, намекая на нелепость и откровенность своего наряда, край полотенца задрался, обнажил его бедро... Тем не менее, я кивнул. — Ну, если ты так хочешь... — процедил он сквозь зубы.

В следующий миг я имел честь наблюдать, как Саша вскочил с места, стремительно направился к двери и демонстративно ей хлопнул. Я вздрогнул от этого звука, но вздох облегчения вырвался из моей груди. Наконец-то я от него избавился, и он больше не будет досаждать мне.

Я улёгся на кровать, не заботясь особенно о судьбе моего костюма, что сиротливым тряпьём остался лежать на чёрном кафельном полу ванной, и закрыл глаза. Но тут же моё недолгое спокойствие нарушил стук в дверь. Я не стал открывать, решив, что уборка номера может и подождать, поэтому просто крикнул по-английски, чтобы зашли позже. Но ответом мне было жалостливое:

— Влад, это я, — Саша скрёбся в дверь, — я оставил вещи у тебя, и ключ от номера тоже. Открой.

И действительно, весь его нехитрый скарб остался лежать на столе. Вещи и папка с документами. Однако, я проигнорировал его просьбу, представив, как он стоит там за дверью, босой и в одном полотенце. Мне хотелось проучить его за излишнюю заносчивость.

Он постучал снова.

— Влад, это не смешно, открой. — Его требовательный тон мне тоже не понравился, и я не удовлетворил его просьбу.

Через некоторое время раздался новый стук •••

дверь.

— Ладно, прости меня, я это заслужил, наверное, но открой, пожалуйста.

Никакой моей реакции не последовало и на эти увещевания.

— Мне холодно, — послышалось из коридора, — хотя бы отдай ключ от номера. Можешь не открывать, если не хочешь видеть меня, просто кинь под дверь. — На это он тоже не услышал ничего. Ситуация забавляла меня, особенно меня веселило то, что он, практически голый, замёрзший и жалкий, скребётся в мой номер. Пусть побудет в подобной роли, не всегда же ему всё контролировать.

— Влад! — о, быстро же он устал умолять. — Открой! Иначе я вышибу эту чёртову дверь!

Пришлось вставать. И то ради единственной цели — не ночевать на улице, ведь если этот буйный устроит здесь дебош, то мы рискуем провести последнюю ночь в Гааге на ближайшей лавочке.

Я сгрёб со стола его вещи, в намерении кинуть их в дверной проём и забыть обо всём этом. Однако, план не удался: решительно отодвинув меня в сторону, Александр прошёл в номер.

— И что тебе ещё нужно? — Удивился я. — Вот вещи, забирай и иди.

Он сел в кресло, проигнорировав моё высказывание. Посмотрел на меня внимательно. Я всё ещё стоял, сбитый с толку, и в одной руке сжимающий его папку.

— Ты ведь злишься на меня. Я хочу загладить свою вину. Искупить её, если угодно.

Я молчал, поражённый, но он продолжил:

— Что ещё мне сделать, чтобы ты перестал злиться на меня?

Льдистые глаза смотрели испытующе. Я отмер, положил папку на место, а значит — приблизился к нему. Он не отрывал от меня взгляда.

— Я знаю, ты недоволен, я вёл себя очень нагло, очень, и это непростительно. Что мне сделать, чтобы ты всё-таки простил меня? За всё?

Я молчал. Мне нечего было сказать ему — ему, кто сейчас сидел передо мной, и пытался поймать мой взгляд, что скользил от его плеч к его бесстыдно обнажённым бёдрам. Что мог он сделать, чтобы я простил его за его выходки? За секс с моей женой на моих глазах, за его попытки быть ближе, за его соблазнение меня в комнате третьего этажа? Что мог сделать я, чтобы простить себя за то, что однажды поддался ему? Не на его я злился. А на себя.

— Я много чего умею. — Я с неодобрением покосился на него. — Правда. Ты устал? Я могу сделать расслабляющий массаж...

— Ну нет, — засмеялся я, — так я буду злиться ещё больше.

— Стоп.

— Что?

— Массаж стоп.

Предложение казалось заманчивым. И, что немаловажно, безопасным. Раздумав минуту, я согласился. В конце концов, что я терял?

Александр начал деловито хлопотать по подготовке всего к этому своеобразному сеансу. Для начала он нашёл лосьон для тела среди отельных баночек и бутылочек, усадил меня в кресло, сам встал на колени подле меня.

— Расслабься, — предложил он, — можешь закрыть глаза, чтобы отвлечься.

За всю мою тридцатипятилетнюю жизнь никто не массировал мне ступни. И тем более, этого не делал мужчина. Поэтому я закрыл глаза, откинулся в кресле, Саша •••

притащил ещё один пуфик, и помог мне расположить ноги на нём. Наверное, по его мнению, все приготовления были завершены, и я почувствовал прохладу лосьона и прикосновение его пальцев... Необычно, приятно, слегка щекотно, самую малость. Он мягко массировал стопу, от пальцев к пятке, и, нужно признать, расслабляющий эффект был потрясающим. Я полностью отдался новым для себя ощущениям, чувствуя его руки. Он нежен, аккуратен, ему действительно хочется доставить мне удовольствие, он так старается. Закончив с правой ногой, он принимается за левую. Оказывается, левая нога у меня чувствительнее, и я слегка дёрнулся от щекотки. Саша не растерялся, и просто изменил силу нажима. Я приоткрыл глаза, увидел, насколько он сосредоточен, каждому пальцу он уделял должное внимание, не отвлекаясь ни на что. Я был точно в надёжных руках, опытных и умелых. Любопытно, где он этому научился?

Мне хотелось, чтобы он не останавливался, чтобы эти мгновения длились дольше. Нужно признать, что я мог даже к этому привыкнуть, наверное, стоит сказать об этом моей любимой. Удовольствие имеет свои грани, и эта пришлась мне по нраву — усталость словно сняло рукой, приятная расслабляющая тяжесть появилась в теле. Просто удивительный ...эффект. Мне было настолько хорошо, что я, кажется, слегка задремал.

Из приятной неги меня вывели новые ощущения. Было похоже на касания влажной тканью, только осторожные, немного щекотные, но очень, очень приятные. Необычные касания перешли со стопы на пальцы, и тут я решил открыть глаза. Зрелище, представшее передо мной, привело меня в замешательство: Саша касался моих стоп языком, облизывал пальцы, стараясь делать всё осторожно, словно не заметно для меня. Он делал это с каким-то упоением, ему, кажется, нравилось, а впрочем, иначе бы он этого не делал. Глаза его были закрыты, одной рукой он поглаживал мою щиколотку, и...

— Что ты делаешь? — я не мог промолчать и оставить всё так, как есть. Саша отвлёкся от своего занятия.

— Я... В очередной раз не смог себя сдержать. Кажется. — Спокойно ответил он. — Мне... нравятся твои ноги.

Да, я где-то сам слышал об этом. Футфетиш — по-моему, так это называется. Но это чаще касалось женских ног, а не мужских. И, конечно, это вообще не имело никакого отношения ко мне. Причём, никогда. Он не стал дожидаться моей реакции, и снова коснулся моих стоп языком. Нежное, влажное касание заставило меня судорожно вздохнуть. Я снова закрыл глаза, и расслабился. Уж если ему так хочется, то пусть, ничего плохого он не делал. Мне верилось, что я смогу остановить всё это в любой момент, и, кроме того, никаких иных посягательств на моё тело не было, хотя, если бы захотел, он легко мог бы сдвинуть полы моего халата. Конечно, у меня не было оснований доверять ему, но почему-то мне показалось, что в данный момент он не сделает ничего, что было бы не угодно мне. Тем более, что его ласки были такими приятными, и такими необычными... Он мягко •••

касался моих стоп, совмещая массаж руками с другим его составляющим. Его язык проходил между пальцами, иногда переходил на внешнюю сторону стопы, и это вызывало приятные ощущения, но не более. Однако, когда он прошёлся по подъёму, меня кинуло в дрожь. Мурашки побежали по спине, я всеми силами старался сдержаться, чтобы случайно не выдать себя, но Алекс всё равно уловил мой тихий судорожный вздох. И, смекнув, что его действия мне понравились, начал усерднее работать языком, что вызвало во мне новую волну удовольствия. Я не знаю, как точнее описать это ощущение, ведь ничего подобного ранее мне не приходилось испытывать. Смесь приятной неги с рождающимся возбуждением, что поднимается от кончиков пальцев, которые активно ласкает язык Александра. Он смелеет, не чувствуя моего сопротивления, и руки его ложатся на мои голени, он проводит ладонями до щиколоток и обратно, сдвигая ткань халата, обнажая мои бёдра. Отвлекаясь от моих ступней, он встаёт с колен и подходит ближе... Смотрит на меня сверху вниз холодными глазами, в которых застыло желание. С минуту мы изучаем друг друга, пока он не наклоняется надо мной.

— Ты всё равно злишься, — замечает он, находясь в опасной от меня близости, — что ещё мне нужно сделать?

Он опирается рукой о моё бедро. Издевается, обжигает дыханием мою шею, почти касается губами. Ждёт, вероятно, моих действий, что я оттолкну его, встану с кресла, выставлю за дверь, как уже было сегодня, за все эти назойливые приставания. Но какое-то новое чувство рождается внутри, призывая, умоляя не отвергать его, хотя бы в этот раз. Я оказался в замешательстве, принимая решение, и мне казалось, что прошла вечность, прежде чем я его принял. Оно далось мне нелегко, и я не был окончательно уверен в его правильности, но я его принял. Думаю, что он был как минимум удивлён, когда я резко притянул его к себе и сам впился поцелуем в его губы, раздвигая их языком. Он ответил мне — с жаром, едва сдерживаясь, не касаясь меня руками, лишь упираясь ладонями в мои плечи. Каким же трудом мне дался этот поцелуй! Внутри всё смешалось, пока я его целовал, пока он сам кусал мои губы, наслаждаясь краткими мгновениями моего на это позволения. Я осознавал, что падаю в самую тёмную, самую глубокую пропасть, что могу не выбраться из этой бездны, но мне не хотелось останавливаться. Мне хотелось именно этого — ощутить ещё раз его пыл, его темперамент, понимать, что с ним никогда не может быть размеренно и спокойно. Тем не менее, он покорно ждал следующего моего шага, и я позволил ему забраться на мои колени, чтобы нам обоим было удобнее. Полотенце спало с бёдер Саши, я почувствовал прохладу его кожи, руки мои скользнули по изгибу спины, остановились на пояснице, мы по-прежнему целовались, будто одержимые, и я прекрасно чувствовал то, насколько он не хочет, чтобы это закончилось. Я срывал с его губ •••

стоны удовольствия от ощущения моих рук, что с любопытством изучали его тело, он прижимается ко мне, будто хочет слиться со мной воедино, и всё это — в полнейшем молчании. А разве нам требовались слова? Я слышу лишь его дыхание, да собственную кровь, что рваным пульсом стучит в висках, и сквозь этот навязчивый шум ощущаю его губы, его ладони на моей груди, и то, как он ёрзает на моих бёдрах — нетерпеливо, желая быстрее окунуться в океан наслаждения, а не болтаться беспомощно на его поверхности. Но я ещё не решил окончательно, чего именно мне хочется, поэтому мешкаю, медлю, всячески оттягиваю момент. И, словно желая придать моим мыслям нужное направление, он наклоняется к моему уху и шепчет:

— Хочешь отомстить мне?

Я понимаю, к чему он клонит, и этот его особенный шёпот, запах его тела, бархатистость его кожи под моими пальцами начинают потихоньку оттеснять разумные доводы. Тепло и тяжесть его присутствия на моих коленях приятно согревали. Я ухмыляюсь, чего бы в иной ситуации не сделал:

— А ты хочешь меня?

Теперь он сам впивается в мои губы новым поцелуем. Я воспринимаю это как положительный ответ. Когда он отрывается от меня, я замечаю, что в его глазах арктические льды, кажется, начали таять. Наглый, в чём-то хамоватый тип уступал место другой его ипостаси — внимательному и чуткому любовнику. Сам не знаю, по какой причине я не прекращаю эту игру сейчас же. Я ведь знаю, прекрасно знаю, что будет потом. Меня волнует и одновременно пугает осознание того, что я не останавливаюсь.

— Только мне нужно подготовиться. — С границей леопарда он соскальзывает с моих колен. — Не скучай. — И исчезает в ванной.

Я лишь молчу, ошарашено. Я ведь только что дал согласие на нашу близость. Более того, я сам этого хочу. Да что со мной происходит? Почему именно сейчас? Его темперамент, нрав и общая невыносимость смогли одурманить меня и зародить внутри огонь желания. Я действительно хотел его. Я хотел чувствовать его под собой, хотел слышать его стоны удовольствия, хотел ощущать и его наслаждение, и его боль. Мне хотелось чувствовать его в своих руках, в своей власти, изредка, будто змей-искуситель, нашёптывать сомнительные комплименты его беспомощности, восхищаться его готовностью отдаться мне. Вот так, он не задумываясь совершает поступки по воле самого низменного инстинкта, хотя Алекс, кажется, всегда шёл на поводу своей неумолимо жажды элементарной физической близости. Секс — что может быть естественнее? Особенно для него.

Я медленно, будто во сне, пересел на кровать, разум отчаянно пытался ответить на вопрос, что я сейчас делаю. Вода в душе перестала литься.

Он вышел — нисколько не умеривший свой пыл, всё такой же удивительно притягательный и вызывающий во мне непреодолимое желание обладать. Посмотрел мне в глаза, подошёл ещё ближе... Поцелуй, он укладывает меня на спину, но через мгновение я оказываюсь над ним. Его кожа пахнет мускусом и цитрусами, пока я касаюсь его шеи языком, ладони его •••

скользят по моим бокам, он выдыхает в мои губы, хочет прижать меня к себе, но я держусь на вытянутых руках, упираясь в его плечи, он разводит ноги, хочет обнять мои бёдра, но я лишь усмехаюсь, пресекая его попытки:

— Встань на колени.

Алекс неодобрительно смотрит на меня, ему явно не хочется поворачиваться ко мне спиной, но выполняет мои указания. Встаёт на колени, прогибаясь в пояснице, соблазняет меня, старается завести сильнее,...хотя, куда ещё сильнее? Я и так был на взводе от вида его обнажённого тела, от ощущения его влажной, скрипящей после душа кожи под пальцами. Провожу по его спине, и слышу его стон... Он хочет меня, но я тяну время, у нас ведь вся ночь впереди.

И снова противоречивые мысли стали съедать моё сознание, пока я наслаждался его видом, но он развеял их своей тихой, почти жалобной, просьбой:

— Пожалуйста, сделай это.

Я не тороплюсь. Мне нравится изучать его, нравится проводить ладонями по его спине и прессу, слышать его возбуждённые вздохи, нравится осознавать, что он здесь только потому, что очень, очень, очень хочет этого. И понимать, что я этого тоже хочу. Видеть его на коленях, обнажённого, возбуждённого и не имеющего возможности это возбуждение снять — какое же удовольствие мне доставляет его беспомощность.

— Можно, я... — снова просит он — неуверенно, даже странно видеть его таким. — Нам... Мне... Понадобится смазка.

Я понял, куда он клонит. Но подойти и сделать это самому внутренне что-то мешало. Поэтому, заметив, что я медлю, он повернулся и встал на колени напротив меня — обнажённый и возбуждённый, и посмотрел мне в глаза.

— Можно?

Я снова искупался в холодном океане его глаз. Так странно смотреть на него сейчас, его, ждущего моего ответа, его, смиренного и кроткого, так странно, непривычно. Наверное, это даже правильно, что на все действия ему требовалось моё позволение. Так и он, и я чувствовали себя в безопасности. Правда, в первый раз ему вообще не понадобились чьи-то комментарии и разрешения — взял, не спрашивая, будто своё. Что изменилось? Моё положение или его отношение? Или всё вместе? Я приподнял его лицо за подбородок и шепнул в его губы:

— Приступай.

Я прекрасно помню, как это было в первый раз. Я, связанные глаза, его губы... Второй раз — полумрак Клуба, жарко, мои руки связаны за спиной моим же пиджаком. И сейчас, когда он, получив моё одобрение, скользит по моему телу языком туда, ниже, ниже, и вот его губы касаются головки, и я вздыхаю под его касаниями... Сейчас он нетороплив, спокоен, сосредоточен на моём удовольствии, дразнит меня — ласковый, как котёнок. Я запускаю руку в его волосы, чуть тяну за них, Александр тихо-тихо стонет... Льнёт к буграм вен языком, крепко обхватывает — сам наслаждается, сам трепещет внутренне от радости нахождения рядом. Мне сложно описать, насколько мне нравится всё то, что он делает, я прикрываю глаза.

— Да... — срывается с моих губ.

Моё сознание погрузилось в волны чистого блаженства, и •••

то, что это делает мужчина, уже не казалось неестественным. Александр был нежен, но настойчив, старался дойти до конца — способный... Я невольно сравнивал его с предыдущим своим опытом, но так, как всё делал Саша, не делал никто. Создавалось ощущение, что он чувствовал меня на каком-то ином уровне, чем остальные. Я открываю глаза и смотрю на него, на то, как моя возбуждённая плоть скользит между его губами, и замечаю, что Саша ласкает себя рукой. Не так резко, как это было в Клубе, но размеренно, ласково, невольно я даже залюбовался этим процессом, тем, как он подавал бёдрами навстречу своим пальцам, тем, как он снимал капли смазки и проводил ладонью вдоль своего органа... Я несколько минут наблюдаю, как он наслаждается, как его рука сжимает, гладит, ласкает возбуждённую плоть, и лишь потом резко останавливаю его. Ничего не понимающий Александр смотрит на меня снизу вверх — удивлённо, растерянно, а я наклонился к нему ближе и посмотрел в глаза.

— Нет. — Он заинтересованно смотрит. — Нельзя. — Говорю спокойно.

Саша молчит, стоит на коленях, руки его опущены, но пальцы правой руки блестят от смазки. Я касаюсь его ладони, он вздрагивает от моего прикосновения, смотрит на меня, пока я подношу его руку к его губам.

— Давай... Подготовь себя для меня. — Он приоткрывает рот, и языком касается своих пальцев, облизывает их, ласкает, и всё это — глядя мне в глаза. Всем своим видом он как бы спрашивает меня: «Доволен? Нравится?» И мне нравилось, я вполне был доволен его поведением.

Я отпустил его запястье, и он завёл руку за спину... Я волнуюсь так, словно это я нахожусь на его месте, так, будто это я в унизительно-возбуждённом положении собираюсь ласкать себя. Алекс слегка морщится, разводит бёдра шире, по судорожному вздоху понимаю, что он выполняет мою просьбу. Медленно, очень медленно начинает двигаться, и я любуюсь этим зрелищем... Однако, у меня на него иные планы.

Я запускаю ладонь в его волосы и наклоняю к себе. Снова.

— Не отвлекайся. — Думаю, он, как и я, немного удивлён такому с ним обращению, но он это действительно заслужил после всего, что между нами было. Он слушается, и вновь моя плоть погружается в его податливый рот, я регулирую ритм и глубину, держа моего партнёра за волосы, пока он разминает себя для дальнейших действий.

Уверен, что со стороны мы смотрелись весьма любопытно. Внешность Александра крайне мало располагала его к пассивной роли. Но сейчас я хотел именно этого. И после всего, что он позволял себе в отношении меня, я думаю, что это самое меньшее из зол. Мне очень любопытно, я наблюдаю за движениями его руки — плавными, медленными. Он осторожен, не хочет причинить себе боль, и старается делать всё аккуратно, но вскоре распаляется, становится резче, увереннее. Я сам резок, и сам себя не узнаю в этом образе, но мне очень нравится моя власть, она возбуждает. И то, что он позволяет •••

так с собой обращаться — тоже. Я заметил, что движения его руки участились, прогибаясь, он сам насаживал себя на свои пальцы, и постанывал утробно, я понимал, что близится момент неизбежного, что мы не ограничимся подобными ласками, и от мысли о самой запретности последующего акта моё сознание трепетало. Разумеется, нужно было остановить его и прекратить всё, пока не было слишком поздно, но вместо этого я отстранил его от себя и произнёс:

— Повернись.

Судя по реакции, Алекс не был в восторге от того, что он будет стоять спиной ко мне, я же наоборот, был уверен, что только так и смогу это сделать, и меня не будет смущать его взгляд, то, как он будет смотреть на меня своими холодными глазами. Он встал в позу, на вытянутых руках, напряжённый — каждая мышца будто камень под моими ладонями, когда я провёл по изгибу спины. Волнуется, словно это у него первый раз, я же на удивление спокоен, смотрю на результаты его трудов пальцами и думаю, что этого недостаточно. Необходимость смазки возникла только сейчас, но я взял с тумбочки крем, который он с таким упоением втирал в мои ступни... Думаю, он хотя бы в какой-то степени сможет заменить любрикант. Холод крема заставляет Сашу вздрогнуть, я обильно смазываю им его и себя, медлю, всячески оттягивая неизбежное, но моё желание вынуждает меня пойти у него на поводу.

Саша стойко молчит, когда я пытаюсь войти в него, хотя я не сомневаюсь, что он испытывает дискомфорт. Мне кажется, что он едва позволяет себе дышать, ощущая, как с третьего раза мне всё-таки удаётся проникнуть в него. Я медленно, очень медленно двигаюсь вперёд, и слышу первый вздох Алекса.

— Всё нормально? — осведомляюсь я, остановившись.

— Да, — говорит Алекс, — продолжай.

Я внимаю просьбе, продвигаясь дальше. Мне с трудом хватает терпения, чтобы не войти в него сразу и резко, тем не менее, я не набираю темп. Войдя в него почти полностью, удивляясь его узости, и останавливаюсь.

Хочется касаться его: бархатистой, чуть влажной кожи бёдер, выступы мышц спины, я наклонился и коснулся губами шеи. Он вздохнул, нетерпеливо повёл бёдрами, побуждая меня к действию. И я начал двигаться.

Саша вскинулся, застонал, но я больше не хотел останавливаться, хотя пытался сделать так, чтобы ему было приятнее. Непривычно было ощущать себя внутри него: плотно, горячо, и периодически приходилось добавлять импровизированной смазки. Мне нравилось, что он так открыт, доверчив, я старался не делать ему больно, но всё равно, Алекс иногда болезненно вздрагивал от каждого более-менее ...резкого движения.

Но скоро он обвыкся, через некоторое время даже попросил быть смелее, и я выполнил просьбу. Двигаться стало чуть легче — он расслабился, полностью отдался на мою милость, постанывал тихо, едва-едва. Смирившись с собственной участью, и такой возбуждающий. Я ещё увеличил темп, ласково проведя по его бёдрам, и он застонал чуть громче. Моё возбуждение охватывало меня, завладело мной, и жалость к нему прошла. Я стал •••

жёстче, вхожу в него сильнее, резче, я неистов и немного груб, его чувства отошли на второй план, уступив место моему желанию.

Он, естественно, это чувствует. Мне очень нравится, что сейчас он ощущает меня в себе, что я причиняю ему и боль, и удовольствие одновременно. Мне нравится быть их источником, проводником, родителем, и слышать его утробные стоны...

Он просит пощады, мой незадачливый любовник, решивший слепо мне довериться. Всё ещё не уверенный, что он её заслуживает, я останавливаюсь, дав ему передохнуть. В ямке поясницы образовалась небольшая лужица его пота, вдрызг мокрая спина, он устало опускается на локти, разливая это прозрачное озерцо, и вздрагивает, когда я снова начинаю движение.

Вперёд-назад, то чаще, то реже, мне хочется его извести, то и дело следя за тем, чтобы его крайне шаловливые руки не доходили до его члена. Мне нужно было удовольствие без примеси, то самое, когда именно я являюсь его родоначальником, и ничем оно не подкрепляется, кроме наличия меня, а тем более — мастурбацией. Жестоко? Что ж, возможно, но это оправданная жестокость, она идёт лишь на пользу нам обоим. В результате этого он уткнулся лбом во влажные простыни и рычит неистово, комкая ладонями белую ткань, а я врываюсь, врываюсь, наклонившись низко, и нежно шепчу ему на ухо в непонятном порыве источать пошлости:

— Саша, ты отличная девочка.

Он и вправду таков, и его после всего обязательно захочется пригреть на руках, но пока он раскрыт, пока мой разум утоплен в море неосознанности, он — объект моего неистового желания, моей страсти, моего неиссякаемого любопытства. Интересно, чувствует ли он сейчас то же, что и я в первый раз?..

Рухнул, обессилев. Теперь он весь — подо мной. Распластанный, лежит, не имея возможности двинуться, лишь стонет, стонет, и эти стоны как музыка для моих ушей. Лежу на нём, чувствуя его жар и то, насколько он расслаблен внутри, по моей просьбе он чуть сводит бёдра... Боже, сколько энергии в этих мышцах, сколько силы, сколько нерастраченных ресурсов... Ладонь моя проводит по влажным волосам, и хочется его поцеловать, почувствовать, как его язык будет отвечать на мои касания, но я не стал отвлекать его от основных ощущений. Горько-солёный вкус его кожи на губах, поскольку я целую каждый сантиметр его шеи, приподнимаюсь, опираясь на его же запястья, пока ладони его превращали ткань в бесформенное тряпьё, и, не в силах больше сдерживаться, ускоряюсь — настолько это тело заводит меня. Настолько именно он заводит меня. Наверное, переход был резковатым, поскольку Алекс почти взвыл, сильнее уткнулся лицом в матрас и мелко затрясся. Сокращения его мышц могли говорить лишь об одном — Саша кончил, причём, каждое моё последующее движение продлевало его оргазм, вызывая новые волны удовольствия. Впервые за всё это время я порадовался, что Алекс заглушает сам себя, понимая, насколько громким может быть...

Его наслаждение провоцирует моё — от кончиков пальцев ног до поясницы меня сотрясает агония сладострастия, и я изливаюсь в это •••

рельефное, красивое тело, в это горячее нутро, что приняло меня сегодня, и из горла моего вырывается громкий рык. Я ложусь, нет, валюсь на своего партнёра, сильнее вжав его в постель. Мои руки всё ещё сжимали его запястья...

— Хорошо... — слышу я его голос. Мои губы возле его уха, и я касаюсь ими раковины в приступе непонятной нежности. Мокрый, уставший и такой желанный...

Мой телефон зазвонил почти вовремя. Знакомые позывные Скайпа казались неуместно громкими в наступившей тишине, в которой слышалось лишь наше дыхание. Я потянулся к тумбочке, включил свет и взял телефон.

— Нет, — Саша лениво двигается подо мной, не знаю, как именно желая остановить меня, сощурившись от яркого света, — не отвечай...

— Так нужно. Молчи.

Он фыркнул, а я взял трубку. Супруга была настойчива и не отбивала вызов. Выбрав ракурс, который, на мой взгляд, помогал скрыть лежавшее подо мной тело, я ответил.

Она была, как всегда, прекрасна. Невероятно прекрасна... И сексуальна. Пригладив взъерошенные волосы, я немного натянуто улыбнулся ей.

— Привет.

— Привет. — Она выглядела встревоженной, чуть наклонилась к монитору. Саша ухмыльнулся, и я, чтобы не выдать его, зевнул. — Я тебя разбудила?..

— Я решил лечь пораньше, — ладонью пришлось накрыть рот моего словоохотливого партнёра, — хочу отдохнуть перед поездкой, сама знаешь, как изматывают эти аэропорты. — Саша не растерялся, начав исследовать губами и языком мою ладонь, пальцы... По телу пробежали мурашки.

— Мне тебя встретить? — и всё же, какая она заботливая! Милая, добрая, замечательная... А я — лицемер и предатель, пальцы левой руки которого находятся во рту моего партнёра на эту ночь. И он их очень умело обсасывает...

— Не хочу тебя беспокоить, любимая, я доеду на такси. — Саша языком увлажнял мою кожу — горячим, требовательным...

— Хорошо, милый, как знаешь. — Супруга улыбнулась. — Спи, мой хороший... Завтра увидимся.

— Увидимся, милая, хороших тебе снов...

Лямка её ночнушки игриво спала от движения плеча, но она не стала её поправлять, решив потешить мою фантазию. О, она знала, что делает, вот только не знала, кто со мной.

— И тебе нескучных. — Она отправила мне воздушный поцелуй и отключилась.

Саша выдыхает, и снова берётся за мою руку.

— Тебе нужно было молчать... — шепчу я ему, мои руки проходятся по его бокам. Алексу приятны мои касания, он расслаблен и разморен, и я чувствую, как поцелуи его переходят на моё запястье. Акт некой благодарности за содеянное, или...

Нега моего пребывания с ним начинает отступать, я начинаю чувствовать неприятное жжение вины, бремя её вновь отяготило меня... Высвободив аккуратно руку, я ложусь рядом, снявшись с него, вдруг как-то сразу постыдившись его присутствия — обнажённого и ещё не остывшего от недавнего нашего обоюдного греха. Он... На расстоянии вытянутой руки, нежный, ласковый, будто котёнок, но сильный, добивающийся всего мужчина, лежит на животе, смотрит на меня исподлобья, будто не понимает, какая сумятица творится в моём сознании. Я... Он... Моя жена... Под ним... И зачем я только это вспомнил? Всё так спуталось, что концов не •••

отыскать.

— Не думай ни о чём. — Саша придвигается ближе, нависает надо мной. — Не надо.

Наклоняется, целует — глубоко, сладко, волнительно... Я не отвечаю ему, вопреки здравому смыслу, я охладел, как ребёнок, заполучивший долгожданную игрушку, и поигравший в неё от силы пять минут.

— Она прекрасна, — шепчет в мои губы, — как и тогда, в моих руках... И, уверен, она тебя поймёт.

Я пожал плечами, пытаясь касаться безразличным, но его нельзя было обмануть. — Кому, как не ей, понять тебя... — язык его игриво проходит по моей шее, слегка задерживаясь на кадыке. Его нежность обескураживает меня, особенно после разговора с моей супругой. Но что в этом всём такого? Гаага скроет мои маленькие похождения, а завтра мы вернёмся в Москву. Спишу всё на командировочную безнаказанность, на желание поэкспериментировать вдали от дома, будучи не под надзором, и успокоюсь, засну крепким сном праведника рядом с моим экспериментом, а утром, покидав вещи в чемодан, уеду в аэропорт. И всё, больше ничего не будет — ни сумрачной Гааги, ни этого номера, ни влажных простыней, ни его рядом. «Лови момент!» — шептало развращённое сознание, и Алекс, наконец, получил мой отклик на его мягкие, игривые прикосновения.

Целоваться с мужчиной... В жизни мне не попадалась ни одна женщина, которая целовала бы меня так неистово,...взахлёб. Ничего не было нужно, кроме ощущения того, как его язык борется с моим, как он обводит им мои губы, как я задеваю его нёбо... Вкус его кожи пьянит меня, он садится на мои бедра, подставляется под мои губы — такой настойчивый, такой прекрасный и неистовый в своём желании. Я касаюсь языком его шеи, пока он проводит руками по моему прессу и груди, его пальцы нежны, но моя борьба со мной же, кажется, ещё не закончилась.

— Не надо... — шепнул я, Алекс впился в меня пытливым взглядом.

— Прости, не расслышал? — недовольный тон говорил об обратном, и мне не слишком хотелось его огорчать, но...

— Не надо. — Чуть громче повторил я.

Саша ухмыльнулся, слегка покрутил пальцами мой сосок... Он совершенно не собирался останавливаться, не собирался мне отвечать, лишь продолжал свою игру. Губы его прошлись по моей груди, до пресса, а затем он привстал и чуть раздвинул мне бёдра...

— Саша... — выдыхаю я, зная, что за всем этим последует, но он упирается указательным пальцем в мои губы. Не хочет, чтобы я портил момент, очевидно.

— Ты получил меня, — улыбнулся он, коленом разведя мои бёдра шире, — теперь я хочу тебя...

Мои доводы рушатся, как только моё сознание понимает, что на самом деле не очень хочет ему отказывать. Я молчу, и он целует меня снова, теперь ещё грубее, ещё страстнее. Я отвечаю на его властность не менее страстно, мне хочется показать, что я отнюдь не изнеженная барышня. Ведомый неожиданным даже для меня, пылом, я притянул его к себе, раздвинул ноги...

Больно было лишь в самом начале, и я сцепил зубы... Но Саша двигался вперёд, и первоначальная боль быстро •••

ушла, я охнул от того, что он весь оказался во мне.

— Да... Мне нравится, что ты такой узкий... — Улыбнулся он.

В этот раз он совсем не знал жалости, не знал ласки — им двигала лишь похоть, и поэтому движения его были резкими, не заботящимися о моём состоянии. Но разве не так поступил я с ним некоторое время назад, изливая на него лишь безудержность моего желания?

— Согни ноги, — предложил он, — будет проще.

Я согнул ноги в коленях, стало неожиданно легче и даже приятнее. Всё ещё странно чувствовать кого-то внутри себя, кто дышит тяжело, прижимаясь к тебе, мокрый, взъерошенный, уверенный, наслаждающийся.

И мы целовались. Мне казалось, после этих неустанных поцелуев, губы у меня распухнут. Взяв меня за икры, Саша поднял мои ноги выше, и проникновение стало ещё легче и глубже... И я вдруг почувствовал невероятный прилив возбуждения, стон вырвался из моей груди...

— Вот так, мой хороший... — Усмехнулся мой партнёр, и ускорился. Не в силах сдержаться, я снова застонал.

Это было необычное ощущение — не такое, как в первый раз, а будто глубже, красочнее, и Алекс заглушал мои стоны, почти не отрываясь от моих губ. Нарастающее тепло внизу живота сменилось пожаром, и я не хотел, чтобы он останавливался, однако, Алекс делал передышки, что возвращало моё возбуждение на прежний уровень. Он издевался, конечно, но я не мог на него злиться, да и смысла в этом не было.

Это был не секс, не соитие, это было тем, что ни одна цензура не пропустила бы. Алекс бешено имел меня, а я, подаваясь ему навстречу, желал ещё, сильнее, дольше. Больше ничего не имело смысла в этот момент — лишь наши движения, наши скользкие тела, их жар, он внутри меня, мои ноги, обхватившие его за талию. Я метался под ним, подаваясь навстречу, вспомнив, как в первый раз посмотрел в эти холодные глаза, когда он снял свой шейный платок... Воспоминание подхлестнуло моё возбуждение, и губы Алекса, нагло шепчущие на ухо о моих упругих бёдрах, будоражили моё воображение, а ладони его, скользившие по коже, вызывали в теле лёгкую дрожь. Я чувствовал, что долго не выдержу. Казалось, это понимал и он, но всё равно не останавливался, прекратив оставлять мне краткие мгновения, чтобы передохнуть. И всё смешалось — вкус его губ, его голос, его касания, движения, — всё это превратилось в единый неразделимый ком, что грозился вскоре распасться на наночастицы. Ощущения были настолько острыми, что ни мне, ни Саше не приходилось дополнительно меня стимулировать, что само по себе меня удивило.

Оргазм накрыл меня как лавина: внезапно и полностью. Я выгнулся на постели, не в силах сдержать эмоций, всего меня, казалось, затрясло, в затуманившемся от удовольствия сознании яркими световыми всполохами отдавалось каждое новое его движение, поскольку Алекс не остановился ни на секунду. А затем, прижавшись ко мне так тесно, как только мог, он сам наполнил меня изнутри, застонав, и как было любопытно наблюдать его •••

полураскрытые влажные губы, плотно сжатые веки, чувствовать, как судорога проходит по его мышцам, как он весь отдаётся этому мгновению... Алекс лёг на меня — расслабленного, утомившегося, — как недавно я сам лежал на нём, а затем, когда минуты слабости прошли, посмотрел на меня, пальцем проведя по моему подбородку.

— Нужно в душ. — Сказал он, чуть поёжившись от холода.

Я ничего не ответил, покорно ожидая того мучительного для меня мгновения, когда он выберется из моих объятий и скользнёт под струи освежающей воды. Но он встал и потянул меня за собой:

— Пойдём. — Я улыбнулся и отправился за ним.

Он не спешит. Идёт в кабину, включает воду, жестом приглашает присоединиться к нему, но я качаю головой. Несмотря на то, что я весь липкий от пота, мне не хочется смывать следы своего преступления так быстро. Голый, босыми ногами стоя на холодном кафеле, я прислонился к косяку двери. Наблюдаю за его силуэтом, размытым в матовом стекле душевой. Возможно, я слишком строг к нему. Ведь он так тянется ко мне, что, видимо, не в силах это контролировать. Разве его в этом вина, разве можем мы управлять собственными гормонами, когда нам заблагорассудится? Не уверен. И всё, что я знаю — он этого не умеет или не хочет этому научиться. Как и я не могу больше притворяться каменным изваянием, так и он не хочет жить во лжи с самим собой.

Алекс открывает дверцу душа, но я не двигаюсь с места. Для него это что-то новое: я — и вдруг не пытаюсь сбежать от него. Мне же интересно пережить в себе этот новый опыт, осознать его через совершенно нового, не отступающего, себя. Он тянется за полотенцем, но я перехватываю пушистую махровую ткань раньше, и перекладина оказывается пуста. Саша нервно улыбается, не понимая, какую игру я затеял. Я и сам это не до конца понимал.

— Что с тобой?

Я молчу, изучая, как капли воды падают на дно душевой с его красивого тела. Теперь я мог спокойно признать внутри себя — он красив. И не было в этом ничего странного, ведь я констатировал факт. Просто ранее я не мог его оценить. А сейчас — могу. Поэтому и касаюсь осторожно его ладонями, смахивая влагу с бархатистой кожи, слежу за его реакцией, а он недвижим, будто статуя, замер, почти не дыша, смотрит на мои пальцы, задевающие сосок, будто это вовсе не я несколько часов назад целовал его, как безумный, не я сжимал его плечи, не я просил ещё... Стряхнув с себя воспоминания, убираю ладонь, лишившись тепла его тела. Слегка разочарованный, Саша просит подать ему полотенце, и я выполняю его просьбу.

Вода отрезвляет, долго стою под почти холодными струями, пытаюсь прийти в себя. Любопытно, что делает он сейчас? Накрывшись покрывалом, спит на моей постели? Задумчиво изучает потолок?... Что делает он, когда остаётся один? То, что он делает с другими мне понятно, но что он делает наедине •••

с собой? Я слишком мало знал о нём. Крупицы моих знаний были недостаточными, чтобы даже сказать что-либо личное. Он — мой коллега, успешный, имеющий карту постоянного клиента в Клубе, любит как мужчин, так и женщин. Вот и вся информация. Об особенностях его характера лучше умолчу.

Тянулся ли я к нему с тем же неповторимым рвением? Не уверен. Моё наваждение диктовалось присущим мне любопытством, моим эгоистичным порывом узнать, каково это всё, испытать, понять, пройти через это. Зачем это было так необходимо, ведь не каждый опыт полезен, допустим, совсем ...не обязательно пробовать тяжёлые наркотики, чтобы убедиться, что это — яд. Но однако, к нему меня что-то влекло, что-то толкало на тот путь, где находился он, неизменно сбивая меня с верной дороги. Что-то, что было сильнее разума, иначе я смог бы легко избавиться от этого.

Вода... Она спасала меня от унылых раздумий, и в самом деле — стоило ли оно того? Все мои переживания лишь попытка унять свой страх и неуверенность, только и всего.

Наконец, я вышел из ванной, обернув бёдра полотенцем. Алекс не спал, что меня удивило, он просматривал что-то на своём смартфоне. Правда, когда заметил меня, сразу убрал его на тумбочку. Я забрался под одеяло, так и не скинув полотенце. В моё отсутствие Саша открыл балкон, и свежий воздух постепенно выветривал из номера въедливый запах недавнего секса, щекочущий ноздри.

— Что-то не так? — Саша был проницателен до мозга костей, или просто мой озабоченный вид выдавал меня? Я покачал головой: мол, всё в порядке. Хотя сам знал, что меня так тревожит.

Он коснулся моего плеча. Осторожно приблизился. Тепло его кожи, аромат тела... Навис надо мной, коснулся губами раковины уха... Его дыхание вызвало во мне лёгкую дрожь. Я сам повернул его голову к себе, повинуясь некому инстинкту, и сам поцеловал его, сам проник языком между его губ... Саша слегка опешил, но ответил. Не думаю, что ему привычно было ощущать исходящую от меня инициативу, и мне самому это было удивительно, однако, мои внутренние демоны порока оказались сильнее меня. И, чувствуя под пальцами его напряжённые мышцы, я начал возбуждаться. Саша же целовал меня в шею, в ключицы... Пришлось прервать его слегка, освободиться от полотенца. Я видел огонь страсти в его глазах, он облизнул губы... Заманчиво, но я не стал торопить события, а просто касался его. Проводил ладонями по рукам, изгибу талии, изучал, смотрел, следил... Целовал. Алекс любил слегка хватать мою нижнюю губу зубами и тянуть за неё... Мгновения нежности. Не так был важен секс, сколько эмоции от прикосновений, колебания наэлектризованного воздуха вокруг нас. Алекс нырнул ладонями ниже, к моим бедрам, и принялся их ласкать...

Его дыхание, сердцебиение, тишина, окружающая нас — всё это толкнуло меня к наплевательскому отношению к собственной совести. Что потом меня будет грызть — это будет утром. Или днём. Главное — не сейчас.

Алекс обхватил ладонью мой член, мягко, нежно провёл вверх-вниз. Я подался тазом •••

навстречу его движениям. Он стремился доставить мне удовольствие — не торопясь, медленно, и это было полной противоположностью наших предыдущих опытов. Нет, он всегда был внимателен, но сейчас это не ощущалось сквозь призму его превосходства. Он просто желал сделать приятно нам обоим.

Его рука... Движения... Всё это уносило меня заново в страну чистого сладострастия. Затем он теснее прижался ко мне, и головка его возбуждённого органа оставила влажный след от смазки на моём бедре. Он дышал глубоко и прерывисто, глаза закрыты, убрав свою руку, он позволил нашим телам сблизиться ещё сильнее, и я ощутил бугры вен кожей низа живота, Алекс двинулся, и наша возбуждённая плоть соприкоснулась... Необычное ощущение — чувствовать его так тесно, близко, словно сливаться воедино... Саша медленно двигал бёдрами, таким образом внося разнообразие в наше единение, и явно наслаждался происходящим. Я провёл ладонью по его спине, прижавшись к нему теснее, и сам не знаю, по какой причине, но языком провёл по шее... Солоноватый привкус кожи, его запах сводили меня с ума, вряд ли сейчас я имел возможность думать рационально. Да и какой был бы в этом смысл? В данный момент смысл имел лишь этот акт нежности, что переполнила моего партнёра, и которую он изливал сейчас на меня.

Мои ладони продолжили путешествие по его телу: неторопливо я изучал изгиб поясницы, покатый верх позвонков, мне нравилось его касаться. С каждым моим прикосновением он становился всё податливее, всё уязвимее, и когда мои руки добрались до его ягодиц, слегка сжав их, он не смог сдержать стона. Он не делал попыток войти в меня — этого обнажённого петтинга нам вполне хватало, чтобы погрузиться в пучину телесного удовольствия. Алекс лишь заработал бёдрами усерднее, сильнее вжимая меня в матрас, чувствуя мои ладони ниже поясницы. Мне нравилось к нему прикасаться. Покрытый испариной, он напоминал подтаявшую восковую фигуру. Тепло моих рук его разморило, он лез целоваться, кусая мои губы, языком проходился за ухом, бессловесно, — к чему здесь слова? — за него говорило его ладно сложенное тело, стремящееся к получению удовольствия. Я мог чувствовать прохладу капель смазки, что капала на мой орган, живот, и тут же испарялась от жара наших тел. Я смотрел на него так внимательно, будто хотел навсегда запомнить его таким: взъерошенные волосы, томный взгляд ледяных глаз, красные от поцелуев губы, контур шеи, чёрные короткие волоски на груди и узкая дорожка таких же к паху... Я убрал ладонь, только чтобы провести по этой груди рукой, ощутить его сильный торс, задеть упругие соски... Алекс открыл глаза. Перехватил мою руку, и коснулся ладони губами... Его язык прошёлся между пальцами, и меня словно током ударило. Он лишь ухмыльнулся и продолжил... Описать это ощущение сложно. Я касался подушечками пальцев контура его губ, смазывая его слюной, я входил в его рот двумя, тремя, четырьмя пальцами... Это в большей степени напоминало вариацию орального секса, но какую-то изощрённую. Хорошенько увлажнив мою •••

ладонь, Саша провёл её между наших тел туда, к низу живота, шепнув мне:

— Обхвати их... — и прикусив слегка мочку уха.

Ладонь моя упёрлась в две влажные головки. Саша приподнялся, чтобы мне было удобнее, и мои пальцы, скользнув по коже, обхватили нашу возбуждённую плоть. Вены, пульсация крови вскружили мне голову, от переизбытка ощущений я даже не сразу понял, что следует делать дальше, но Алекс выручил меня, толкнувшись нетерпеливо.

— Давай... — услышал я его голос, и я начал неспешно скользить ладонью по упругим стволам...

Когда я стягивал крайнюю плоть, обнажённые розоватые головки соприкасались, лично во мне вызывая смесь восторга с замешательством, но последнее было от подключившегося не вовремя разума, который упрямо твердил, что держать в руке чьи-то мужские гениталии вкупе со своими не в моих правилах. Однако, я послал его к чёрту, с интересом наблюдая за реакцией своего и чужого тела.

Что это было? Мастурбация? Секс? Осмелев, я резко вёл ладонь вверх-вниз, немного болезненно, но так возбуждающе, сжав наши органы сильнее. Саша стонал тихо, рядом, его дыхание касалось моей шеи, я чувствовал биение его пульса на беззащитном горле, задевая его губами. Ему всё нравилось, определённо. И он доверился мне, что меня и обрадовало, и смутило одновременно. Его тело с ещё большим пылом отзывалось на мои касания, пока я не спеша ласкал нас обоих... Мне было любопытно, и я экспериментировал — сжимал у основания, подключая вторую ладонь и доводя нас буквально до исступления, сосредотачивался лишь на головках, или вообще игнорировал их, я чувствовал себя ребёнком с заманчивой игрушкой, который хочет понять, как именно она устроена.

Но при таком рваном темпе никто из нас не мог кончить. И я, и он, измученный мной, ждали этого момента, но он никак не мог настать, поскольку мне очень хотелось его отдалить, да и два предыдущих оргазма сказывались. Саша чуть ли не всхлипывал от невозможности унять свой пыл, но он был в моих руках, и гордость не позволяла ему попросить ускориться. Поэтому я вовсю играл с нами, издевался, был то резок, то нежен, и изводил нас. Держаться было нелегко, но я пытался, меня заводил то, что Алекс слегка качал бёдрами в такт моим движениям, плотность вен под моими пальцами, его горячая кожа, влажность смазки, его поцелуи... Губами он то скользит по моим губам, то надолго оставался на шее, не смогу передать, насколько я был возбуждён. Наконец, ускорившись, я оставил темп, и Саша пришёл к финишу первым, к смазке на моей ладони прибавилась липкость его семени, что через некоторое ...время подхлестнуло к пику и моё удовольствие. Алекс тяжело опустился на меня.

Мне не верилось, что это просто происходит. Здесь. Со мной, с нами, я лежу в объятиях мужчины, рука моя в нашей сперме, а он останется со мной до утра... Мои мысли прерывает его движение подо мной:

— Дай-ка. — Его рука проскальзывает между нашими телами и берёт •••

мою ладонь. Словно в замедленной съёмке, я вижу, как его губы накрывают мои мокрые пальцы...

Ему нравится. Ему действительно нравится то, что он сейчас делает, и выглядит это настолько же вызывающе, как и сексуально. Никакого возбуждения — просто констатация факта. Но мне не хочется, чтобы он уходил сейчас, мне тепло и уютно под ним, и то, как мы соприкасаемся кожей, непонятно успокаивает. Он уткнулся носом мне в шею...

— Не хочу в душ. — Шепчет он, удобнее устраиваясь.

— Не иди. — Повинуясь непонятному порыву, я обнимаю его одной рукой.

Через несколько минут Алекс спокойно засыпает, не сменив позы. Кое-как дотянувшись до лампы на тумбочке, выключаю её. Разум всё ещё пытается осознать всё происшедшее, но я чувствую, что оно тоже устало всё анализировать и просто плывёт по течению. Усталость затронула и всё моё тело, что требовало отдыха, и, взглянув на время, я понял, что не зря. Последовав примеру Александра, я постарался уютнее расположиться, накрыл нас обоих покрывалом и сам не заметил, как уснул.•  •  •

сел в заказанное такси.

Аэропорты меня угнетали, но мысль о полёте всегда захватывала. Ощущение того, что ты летишь на огромной, почти двухсоттонной, махине там, где не летают птицы, просто волшебное. И я не испытывал страха перед полётами, никогда, даже в детстве, когда мы летали к дальним родственникам в Сочи. Но волокита с багажом, контролем и тому подобным никогда не рождала во мне энтузиазма, хотя её всеми силами и пытались облегчить. Вот только всвязи с недавними событиями, все современные средства, казалось бы, направлены на обратное.

Я перекинулся парой слов с коллегами, но за время командировки мне уже осточертело обсуждать одни и те же вопросы, и поэтому я старался держаться в стороне. Алекса нигде не было видно — наверное, он слишком долго отсыпался после ночи, хотя и ушёл от меня раньше, чем я проснулся. И всё же, что это было вчера? Наваждение? Затмение моего разума? Любопытство? Всё вместе? Стоило ли вообще задаваться этим вопросом, если сейчас я улечу в Москву?..

Я сел возле нужного выхода, Наконец-то объявили посадку на рейс. Кажется, в общей очереди у стойки мелькнула фигура Алекса, но я мог и ошибаться. В глубине души я бесконечно был рад тому, что билет мне достался в хвосте самолёта, и надеялся, что ни одного из моих коллег не окажется поблизости.

Затолкав дорожную сумку в верхнее отделение, я сел на своё место и насколько мог вытянул ноги. Дремота набросилась, будто голодный демон, со стремлением утащить в своё царство, и я не стал ей сопротивляться. Уложив плед на колени, я пристегнулся и, «приведя спинку кресла в вертикальное положение», погрузился в сон.

Я проснулся от приятных ощущений. Не вспомню уже, что мне снилось, но от этого явно было хорошо. Я даже не удивился, что, когда сон окончательно меня покинул, они остались... Но их источник вскоре дал о себе знать тихим откашливанием.

Нет, появление Алекса рядом вряд ли бы когда-либо меня удивило. Но то, что он стоял на коленях подле меня, полтела его находилось в узком проходе, загораживая его, а его губы...

— Ты что делаешь? — зашипел на него я, но он ответил на вопрос не сразу. Выпустив мой член изо рта, он прошёлся по стволу языком, а уже потом, поднявшись с колен и прикрыв меня пледом, но ладонь оставив на моём паху, шепнул в ухо:

— Отсасываю тебе.

Его откровенность меня не смутила, ведь отчасти это тоже было его чертой, как и ходить по очень тонкой грани дозволенного. Я огляделся: семья с ребёнком, что сидела через проход справа, слишком была занята свои чадом, чтобы следить за нами, две девушки слева играли в карты, причём, одна повернулась к нам спиной, а дальняя пассажирка возле окна смотрела что-то на планшете. Сосед, что сидел справа от меня, слушал музыку с закрытыми глазами. Я вздохнул, надеясь, что этой Сашиной выходки никто не заметил. Хотя, крайне сложно быть незамеченным в •••

узком русском допотопном самолёте на дневном рейсе. Я бы ещё понял, если бы была ночь, но Алекса время суток вообще не волновало.

— Возбуждает, да? — колючая ткань самолётного пледа вынудила меня вздрогнуть, а давление его ладони сквозь него нещадно обжигало нежную кожу. Но было в этом что-то... — Когда кто-то может застать... — продолжил Алекс, и забрался рукой под плед. Выдох облегчения вырвался из моей груди. — Я еле успел вскочить на ноги, заметив стюарда, прикрыть тебя и сделать вид, что ищу что-то наверху... — При этих словах мне стало по-настоящему не по себе: нас могли заметить? Возбуждение моё спало, и Алекс разочарованно покачал головой:

— Я же так усердно трудился...

Мгновение — и он снова на коленях, снова ласкает меня, будто рядом вообще нет ни души. Мне же теперь очень сложно сосредоточиться, ведь вокруг столько людей, и больше всего мне хочется отпихнуть его от себя, и не делаю я этого лишь по причине того, что могу привлечь к нам внимание. Я нервничаю, не могу расслабиться, Саша это чувствует, и не торопится, но он весьма упорен в своём нелёгком труде.

— Зачем ты тут? — вырвалось у меня. Отвлёкшись от своего занятия, он поднял на меня взгляд:

— Соскучился.

Вполне в его духе, узнаю прежнего Александра. Хотя, всю прошлую ночь, что он провёл со мной, он таким не был. Сейчас же к нему вернулось былое чувство превосходства, что, полагаю, и заставляло его быть настолько эгоистичным похотливым сукиным сыном.

Пока я обдумывал это, Саша аккуратно застегнул мои брюки, прекратив попытки оживить меня, встал с колен и потянул меня из уюта кресла. Если самолётные кресла вообще можно было назвать уютными.

— Пошли. — Я уже почти поддался, что-то внутри меня, вспомнив недавнюю ночь, шевельнулось в его пользу,... но всё-таки я остался на месте. Сколько можно потакать его желаниям? — Пойдём, — он вопросительно посмотрел на меня, мне показалось, что в холоде глаз сверкнула потаённая мольба, — осуществим одну мою фантазию и проверим кое-что.

И вот, мы идём по проходу, мимо пассажиров, осуществлять одну его фантазию, причём, я усердно делаю вид, что я с Алексом не знаком, что особенно, думаю, веселило наших общих коллег, если они вообще обратили на это внимание. Прошмыгнув мимо стюардессы, Саша раздвинул дверцу туалета, втолкнул туда меня, вошёл сам и захлопнул дверь.

Уверен, что самолётные туалеты могут развить у нормального человека клаустрофобию. Решительно негде повернуться, коленями упираешься в ту самую дверцу, сбоку привинчена грустная пародия на умывальник... А тут — двое взрослых мужчин один из которых сразу кидается на второго, поэтому я, пытаясь оторваться от него, почти падаю на сиденье, опешив от такого напора. Крышка была опущена, что в данный момент было плюсом.

Саша нервно дерёт пуговицы моей рубашки, прикладываясь к моим губам будто к живительному источнику, я позволяю его языку делать всё, что ему заблагорассудится, становится жарко — от наших тел, общей тесноты, его возбуждения, я ловлю себя на мысли, что •••

веду себя не лучше каменного изваяния. Вчера всё было не так. Вчера мне всё нравилось, и я проявлял инициативу. Но ведь это было вчера, прошлое, Гаага, командировка... А сейчас я на полпути домой. В самолёте. С ним. Опять. Да что же я делаю?

— Пожалуйста, — слышу я умоляющий шёпот — что-то новое от строптивого Александра, — позволь... Я очень тебя хочу.

В это мне верилось, ибо его пыл никак нельзя было назвать отсутствием желания. Но здесь?... С ним... Мы еле тут помещаемся, какой ещё секс? Да и общее моё состояние явно не располагало к любовным утехам. Он наклоняется, целует в шею... Нежно, осторожно, будто боится, что я сбегу. Губы на моей коже пробуждают во мне вчерашние ощущения, и Алекс, исхитрившись опуститься на колени, вынуждает меня немного раздвинуть ноги... Молния брюк снова скользит вниз, он освобождает меня от боксеров, и его язык игриво жмётся к обнажённой коже... Я судорожно выдохнул, закрыл глаза, и...

Меня, наверное, накрыло. Возможно, сказалась теснота, духота, то, что мы заперты в кабине полметра на полметра, где соприкосновение — неизбежность, и неотвратимое столкновение с чужим телом даёт такой эффект. Я положил ладонь на его затылок, стал управлять его движениями — Саша сопротивляться не стал, и мне показалось, что я заметил азартный блеск в его глазах. Надо отдать ему должное — оральный секс с ним всегда был полон ярких впечатлений, и этот раз, не смотря на все неудобства, не был исключением. Головка моего члена скользила по языку, упираясь ему в горло, и когда она проходила чуть дальше, Саша стойко выдерживал, не прерывая меня. Опыта ему было не занимать, конечно, и я наслаждался этим, пока мог, пока находился рядом с ним... Мне показалось, что прошла такая сладкая вечность, прежде чем он стал немного сопротивляться моему ускоренному темпу. Я остановился, немного разочарованный, Саша встал с колен:

— Поможешь раздеться? — он был вплотную ко мне, руки его уже расстёгивали рубашку, мне же он предлагал снять с него джинсы. — Давай же, — он подошёл чуть ближе, видя моё небольшое замешательство, — не впадай в ступор.

И в самом деле, с чего бы мне так себя вести, чего я там не видел? Мои руки уверенно берутся за ремень, пуговицу, молнию, и стягивают вниз джинсы вместе с бельём. Алекс возбуждён, на красной головке набухла капля смазки, и я не сдержал себя, провёл по нему ладонью вверх-вниз. Алекс застонал и отодвинулся насколько мог:

— Нет, не сейчас, могу быстро кончить. — И, развернувшись ко мне спиной, уперев левую ладонь в моё бедро, правой направил в себя мой член.

Вот так, без смазки. Больно, туго — и ему, и мне, но, с другой стороны, боль притупила его возбуждение. От слишком резкого движения Алекс даже всхлипнул, но не прекратил потихоньку пытаться насадиться на меня. Я больше наблюдал, чем участвовал, поскольку сам сидел, и двинуться в этом пространстве почти никуда не мог. Но я чувствовал, •••

как Алексу было больно, и предложил:

— Может, лучше лицом ко мне?..

Алекс сдался. Освободился окончательно от всей одежды, оставив на себе лишь расстёгнутую белую рубашку, и сел на мои колени... Я провёл руками по его бокам, восхищаясь рельефом мышц под моими пальцами.

— Ты ведь тоже этого хочешь? — правда, на мой взгляд, подобные вопросы были излишни, поскольку он, голый, сидел на моих коленях, и даже исходя из самого этого положения ответ был вполне очевиден, я решил ответить на этот щекотливый вопрос:

— Конечно.

Александра это удовлетворило, но он снова захотел почувствовать меня в себе, и, приподнявшись, попробовал снова. Моё возбуждение сделало своё дело — смазки было много, и в этот раз всё прошло немного легче. Пусть Саша и поморщился от болезненных ощущений, но ему явно было не так больно, как в первую попытку. Он выдохнул, медленно опустившись почти до конца. Узкий, горячий, сжимает губы, привыкает ко мне, дышит глубоко, закрыв глаза... Мои ладони касаются его бёдер, я провожу по ним — мышцы напряжены, упруги, жёсткость тёмных волосков под пальцами, его дрожь... Наклонившись, он поцеловал меня, выдохнул «Спасибо» в моё ухо и начал движение... Он приподнимался и опускался — медленно, не торопясь, почти ласково, почти нежно, вздыхая, сдерживая себя от громких стонов, периодически целуя меня в шею.

Я, немного сбитый с толку, не знал, что мне делать, но, по мере того, как его движения становились всё увереннее, понял, что единственное, что могу — поддерживать его под ягодицы, усиливая его ощущения. Он снова прижался губами к моим губам, и наши поцелуи были настолько вкусными, что отрываться от них не хочется. Волны возбуждения приятно накатывают на меня, и, не смотря на все неудобства помещения, в котором мы находились, я начинал входить во вкус. Мои ладони ласково поддерживали Александра под бёдра и ягодицы, я целовал его шею, а иногда спускался ниже, задевал губами чувствительные соски, отчего он прогибался сильнее и стонал сквозь зубы. Мне нравилось ощущать его таким податливым, открытым, уязвимым, как вчерашней ночью. Воспоминания подхлестнули мои ощущения, заставив переживать всё немного острее.

Он упёрся ладонями в мои плечи и немного ускорил темп, что вынудило меня застонать в его губы, снова сливаясь в поцелуе. Вокруг нас ходили люди, пока Алекс насаживался на меня всё яростнее, всё стремительнее, они не периодически дёргали дверцу и нервничали, в конце концов стюардесса решила спросить, всё ли в порядке. Алекс не остановился — не уверен, что его что-либо заставило остановиться в тот момент, но сообщил, что всё нормально дрогнувшим, севшим голосом. Я почти заворажённо наблюдал за его удовольствием, оно подстёгивало моё желание обладать им — распалённым, горячим, уязвимым...

Это не могло продолжаться слишком долго. Сделав несколько последних резких движений, он задрожал в моих руках, едва сдерживаясь от того, чтобы застонать громче. Именно подобные моменты мне нравились с ним. Видеть, как он находится на пике наслаждения — бесценно. В этот раз я не кончил, •••

а впрочем, это было не так важно. Но от Александра сложно было скрыть сей факт — с недовольным видом он поёрзал на моих коленях.

— Сейчас, я всё исправлю. — Поцеловав меня, он слез с моих колен, быстро привёл себя в порядок, и снова опустился на колени... Боже, в который раз в своей жизни он это делает? И почему всегда этого хочет? В этот раз я не хочу направлять и контролировать его, мне хочется, чтобы он сам всё сделал, сам выбрал глубину и темп. И Алекс старается, ценит отсутствие принуждения. Язык его требовательный, не ласковый, а вот губы — нежные, мягкие, и контраст этих ощущений в конце концов доводит меня до оргазма. Волна удовольствия прокатывается по позвоночнику, и мне кажется, что дрожь сотрясает меня целую минуту... Не говоря ни слова, Алекс поднимается с колен и привычно целует меня. Меня уже не удивляет, что он передаёт мне часть моего тёплого семени, в какой-то степени, возможно, я даже готов к этому. Пытаюсь отдышаться, жар постепенно отступает, Алекс смотрит на меня чистым взглядом прозрачно-голубых глаз:

— Спасибо.

Я привык не отвечать на его благодарность. И вообще, странная это привычка — благодарить кого-либо за секс. Не без труда встаю, смотрю на себя в зеркало — вид у меня тот ещё. Умываюсь холодной водой, приглаживаю волосы. Нам необходимо выходить, иначе на борту панику поднимут. Мельком смотрю на время — оказалось, вся наша забава длилась от силы двадцать пять минут.

Как ни в чём не бывало, Алекс распахивает дверь, сталкивается взглядом с недовольным пассажиром и издевательски ему улыбается. Следом за ним иду я, и удивляюсь, почему я до сих пор не провалился сквозь землю от стыда. Пока иду к своему месту, ощущаю, что заливаюсь краской под чужими внимательными взглядами, да ещё и проходя вместе с Алексом мимо общих коллег. А он, надо заметить, держится совсем иначе: прямо, немного холодно, если не сказать — высокомерно, ему не до этих взглядом и не до чьего-либо мнения. Он — сам по себе, его это не касается, а вот меня всерьёз беспокоит перспектива обсуждения этого эпизода в рабочей среде.

Мы доходим до моего ряда, я буквально падаю в кресло, резко ощутив, как были напряжены мышцы несколько минут назад. Теперь ноющая боль дала о себе знать. Алекс наклоняется ко мне, берёт мою руку — в знак некоего участия, надо думать, — и шепчет:

— Не обращай внимания. — Да, кому, как не ему, понять, что я чувствую сейчас. — Это их не касается.

Его слова немного приободрили меня, но я не до конца успокоился. Он решил отвлечь меня разговором, увидев корешок книги, что я читал, торчащий из отделения в спинке сиденья передо мной. Сам рассказал о том, что читает сейчас некую псевдофилософскую чушь о методах влияния отдельного сознания на Вселенную и крайне веселится, периодически вступая в дискуссии о ней на форумах. Его рассказ, наполненный изрядно долей забавных подробностей, развеселил меня •••

и сумел привести в чувство. И действительно, какое мне дело до всех этих людей?

Мимо прошла стюардесса и, слегка нахмурившись, сообщила, что скоро мы пойдём на посадку и Алексу лучше занять своё место.

— Слушаюсь. — Он шутливо отдал ей честь, отчего девушка улыбнулась, мгновенно забыв про свою напускную суровость, и пошла дальше. — Увидимся в Москве. — Обратился он ко мне.

— Да, — кивнул я, — непременно.

Уже позже, в Шереметьево, захватив свой багаж и направляясь к выходу, я с удивлением обнаружил, что нигде не видел Александра. Возможно, он прошёл контроль раньше меня, и уже был на пути к своему дому, а возможно, ещё ожидал свой багаж. Я был благодарен ему за то, что он вселил в меня уверенность и спокойствие после нашего маленького самолётного инцидента, и я уверен, что ещё успею объявить ему эту благодарность.

Назвав таксисту адрес, я отправился прочь от аэропорта. Всё дальше от воспоминаний о Гааге, где я не смог, да и не слишком хотел сопротивляться нахлынувшему любопытству. Но всё это в прошлом.

Сейчас я еду домой.