Наваждение

Все это происходило в 1980-х годах в одном из городов нашей необъятной страны. Мои родители были обычными советскими людьми. Мама работала художником-оформителем, а отец был инженером-наладчиком на молокозаводе. Жили как все, ничего необычного. Недалеко от нас, минут в пятнадцати ходьбы, жали бабушка с дедом. Бабуля — мать моей мамы, была невероятной женщиной. Тогда, в силу возраста, я не мог определить её возраст. Для меня тогда все женщины делились на девочек, девушек, взрослых тетей и бабусек. Моя бабушка, Ирина Александровна, была взрослой тетенькой, хотя уже много позже я подсчитал и выяснил, что ей тогда было всего лишь 49 лет. Она работала каким-то начальником в аэропорту, её даже увозила и привозила с работы служебная машина. Дед, Михаил Иванович был старше бабушки на два года, он работал шофером, сейчас их называют дальнобойщиками. Я их обоих очень любил, а они баловали меня как могли. Я был их первым, и, наверное, самым любимым внуком. Дедушка с бабушкой были очень интеллигентной парой. Когда дед был дома, они всегда вместе ходили в театры, на выставки, концерты и другие мероприятия. Мои родители в этом плане были куда проще. Выходные они проводили либо на даче, либо просто находились дома. После рождения моего брата, Димки, все в нашем доме стало вертеться вокруг него, а до меня им особо не было дела. В основном я большую часть времени проводил либо во дворе с пацанами, либо у бабушки с дедушкой.

События, произошедшие со мной, в основном, связаны с бабушкой и мамой. Поэтому постараюсь поподробнее их описать. Моя бабушка никогда не любила, когда её так называли. Она просила звать её по имени.

— У каждого человека есть свое имя, неважно кто ты — сын, внук, бабушка, папа, — говорила она, — и людям больше нравится, когда к ним обращаются не по родственным связям, а по его имени.

Вот я и обращался к ней по имени — Ирина, Ира. Хотя маму я звал мамой, и она не была против.

Бабуля не была картинной красоткой, но она была невероятно обаятельной женщиной. Тогда я в этом ничего не понимал, а сейчас я бы охарактеризовал её как очень интересную женщину. Ростом Ирина была где-то около 165 см, жгучая брюнетка с большими черными глазами и очень длинными, чувственными ресницами. Её немного смуглая кожа была нежной и бархатистой. Ирина обладала красивой стройной фигурой с немного широкой попкой и большой грудью. Она очень любила себя, точнее ухаживать за собой. Из дома она всегда выходила только при полном параде. Я крайне редко видел её без каблуков, почти всегда на её ножках была обувь на достаточно высоком каблуке. Иногда Ирина брала меня, и мы вдвоем шли гулять в парк культуры, я и моя бабуля, одетая с иголочки, с идеальным маникюром и неизменной алой помадой. Её всегда льстило, когда меня принимали за её сына. В такие моменты Ирина улыбалась и лукаво подмигивала •••

мне. При всей её утонченности и элегантности, она могла вкрутить крепкое словцо, но это всегда звучало не пошло, а как-то забавно. Один раз мы были вдвоем у неё дома, и каждый занимался своим делом. По телеку фоном шла какая-то передача, и там какой-то мужик заунылым голосом читал стихотворение Пушкина «Во глубине сибирских руд...»

— Семь баб Михайлова ебут...  — тут же сымпровизировала Ирина.

(Михайлов её коллега по работе).

Я не понял смысла этого выражения в силу возраста.

— Что это значит? — спросил я.

— Да ничего особенного, пустяк в рифму, — отшутилась она.

И таких приколов в исполнении моей бабушки было довольно много. Но это случалось только когда мы были одни. Так получилось, что мы с ней сильно сблизились из-за того, что мне после занятий проходилось идти не домой, а к ним. Дома меня нагружали всякими дурацкими поручениями, связанными с уходом за Димкой. Мне, конечно же, было совсем не интересно ходить на молочную кухню и по магазинам, а хотелось сделать уроки и побегать во дворе. Вот я практически и перебрался к деду с бабулей. Они были этому только рады, ведь большую часть времени деда не было дома, а Ирине одно было скучно. Однако когда дед возвращался из рейса, я всё-таки жил дома.

Моя мама тогда была внешне очень похожа на Ирину, только немного выше её и худее. Она была шатенкой с зелеными глазами. У мамы была тоже красивая крупная грудь, но чуть меньше бабушкиной. Я много раз видел грудь мамы, когда она кормила Димку. Мама была доброй, но обладала довольно резким характером, и могла жестко отчитать меня за проступок. Честно говоря, я побаивался её и старался не обострять с ней отношения. Как бы то ни было, тогда мы с мамой не были сильно близки, мне казалось, что с рождением брата вся её любовь была отдана ему, а я был вроде как уже взрослый.

А вот с Ириной мы наоборот были очень близкими людьми. Она почти никогда не ругала меня и не отчитывала за мои шалости, постоянно рассказывала мне разные истории и на их примере давала мне понять что плохо, а что хорошо. Делала она это мастерски, и я не сразу сообразил, что это был такой воспитательный процесс. Обычно вечерами, когда мы оставались одни, после вечернего чаепития, мы валялись на диване, и Ирина дарила мне очередную интересную байку. Как-то раз она рассказала удивительную историю своей семьи. Оказывается, её дед привез себе жену с войны. Перед революцией 1917 года Россия вела в Закавказье войну с Турцией за освобождение Армении, а дед Осип тогда служил в казачьем войске. Когда грянула революция, Россия, не успев поставить Турцию на колени, стала возвращать свои войска домой. Одновременно из Турции бежали сотни тысяч этнических армян, проживавших в Османской империи. Турки не щадили армян, ни детей, ни женщин. Они массово истребляли их всеми доступными способами — расстреливали, сжигали •••

и варили заживо, резали и топили. В самой Армении тогда свирепствовал сильнейший голод, молодые девочки выходили на дорогу и садились на обочину в надежде, что их кто-нибудь заберет. В противном случае, большинство из них ждала голодная смерть. Вот и мой предок тогда сжалился над одной девчушкой, которой тогда было всего четырнадцать лет, и попросил разрешения её родителей забрать её с собой. Они плакали, но благословили молодых. Тогда дед Осип оставил им почти все, что у него было съестного — мешочек сушеного гороха, немного муки, сахара и шматок солонины.

После возвращения с войны они осели в одной из станиц у родителей деда Осипа, немного наладили быт и через полтора года обвенчались и родили первую дочь Лидию, которая впоследствии родила дочку Иру — мою бабушку. Потом водоворот революции опять призвал деда Осипа на службу. И в 1924 году он снова вернулся домой. Только тогда они с женой Ашхен зажили как семья. Её стали называть на русский лад — Аней. Позже у них родилось еще трое детей. Получается, что моя бабуля была казачкой с армянскими корнями. Дед Осип рассказывал бабушке, что многие тогда с войны привозили с собой невест. Не всех из них тепло принимали в станицах, но в основном люди не были против выбора своих ребят.

Меня до глубины души поразила эта история, я не мог поверить, что такое было возможно еще не так давно в историческом масштабе. Но не верить Ирине я не мог, она никогда не врала и не фантазировала, поэтому я безоговорочно слушал её.

— А моя мама знает эту историю? — поинтересовался я и Ирины.

— Конечно, знает, — ответила она.

— А почему тогда она никогда мне не рассказывала? — Не знаю, наверное, не хотела тебя пугать.

— Но я бы не испугался, я уже взрослый.

— Спроси маму сам, может еще что-нибудь вспомнит, — улыбнулась Ирина.

— Выходит, я тоже частично армянин?

— Выходит так.

Мы еще немного поболтали и легли спать. Ночью мне снились кошмарные сны, навеянные услышанной историей.

Со временем у нас Ириной появилась своя вечерняя церемония. Каждый вечер она делала ванночки для своих ножек, наливала горячей воды в тазик, добавляла туда настой какой-то травы и парила в этом составе свои ступни.

— Ноги за день устают, — объясняла она мне, — да и для кожи полезно.

Действительно, кожа на ступнях у неё была нежная, розового цвета. Потом она укладывала меня спать и перед сном почти всегда массировала мне спину. Мне было так приятно, что я почти сразу засыпал.

— Ира, давай я тебе тоже сделаю массаж, — как-то раз предложил я.

Мне искренние хотелось сделать приятно своему любимому человеку.

— Давай, попробуем, — ответила она и легла рядом.

Я присел на колени и стал массировать ей спинку. Получалось вроде неплохо, тонкая ткань ночнушки не мешала мне проминать мышцы шеи и спины.

— Тебе очень тяжело? — спросила Ирина.

— Нет, совсем не трудно.

— Можно тебя попросить помять мне не спину, а ноги?

— Конечно, помну.

— •••

Мне так будет гораздо приятней, ноги сильно устают, ведь я на работе постоянно двигаюсь, да еще на каблуках.

Я пристроился с краю кровати и положил ножки Ирины себе на колени. Она продолжала лежать на животе, а я стал по очереди разминать ступни её ножек. Это оказалось совсем несложно. Мы продолжали болтать, а я делал свою работу. Ирина охала от удовольствия, что подтверждало качество моих стараний. Так появилась наша традиция массажа друг друга. Только впоследствии я массировал её ножки сразу после ванночек. Тогда кожа была совсем распаренной и нежной. Покончив с ванночками, Ирина ложилась на спину на диван, а я садился сбоку и клал ножки на свои колени, так было удобней. А потом, когда я заканчивал, я ложился в кровать и она мяла мою спину. Ничего подобного у меня дома не было. Мы никогда и никому не рассказывали об этой нашей традиции. Вроде ничего такого мы и не делали, но видимо оба понимали, что это никого кроме нас не касается.

А потом произошло событие, которое и изменило мою жизнь и в целом восприятие противоположного пола. Конечно же, я уже видал письки девчонок — моих сверстниц. Но никакого особого восторга они у меня не вызывали, нежные, гладеньки щелочки. Одним словом было скорее любопытно, но никак не захватывающе.

Как-то летом, в один из выходных дней, я по обыкновению был у Ирины и ближе к вечеру отправился погулять во двор. Мы там чем-то занимались, уже не помню чем конкретно, слонялись без дела. И вот когда вся ребятня вышла гулять, кто-то предложил играть в прятки, что и было поддержано единогласно. Мы стали играть и постепенно увлеклись этим процессом. Все носились, не замечая ничего вокруг. В очередной заход я убежал подальше и спрятался между гаражами. Их было несколько рядов, и находились они на значительном удалении, так что я рассчитывал, что найдут меня не скоро. Сознавая свое превосходство, я затаился в укрытии. Мое сознание было полностью поглощено игрой, и все мои инстинкты стали подчинены только одной цели — не быть обнаруженным раньше времени. Вдруг неожиданно для себя я ощутил чье-то вторжение в мое пространство. Я резко обернулся и увидел, как какая-то пыхтящая женщина влетела в пространство между гаражами, то есть моё укрытие, остановилась метрах в трех от меня, подняла подол платья и, удерживая его подбородком, стянула с себя трусы, которые свернулись рулончиком и замерли в районе её колен. Женщина была по моим ощущениям 30—40 лет, худенькая с длинными рыжими волосами. Она встала в странную позу, на прямых, но чуть согнутых в коленях ногах, наклонивши туловище вперед, слегка оттопырила попу. Как только она приняла такое положение, я сразу услышал шипящий свист вылетающей жидкости.

— Еле успела, — сообщила она глядя на меня, — чуть не описалась.

Я остолбенело смотрел на нее не отрывая глаз. Мне было интересно, что это такое пушистое виднеется у нее между ног и •••

как она в такой позе умудряется писать. Последнее совсем не укладывалось в шаблоны моего сознания.

— Она что, писает попой? — вертелся вопрос в моей голове, — да нет, такого не бывает.

Женщина заметила мой интерес, но нисколько не смутилась, а напротив, изменила положение своего тела. Она села на корточки, и я уже отчетливо видел, как немного ослабевшая струя бьёт откуда-то из раскрывшейся раковины, которая вокруг обрамлена темными волосами.

— Никогда не видел, как писает женщина? — обыденно спросила незнакомка.

— Нет, — еле выдавил из себя я.

— Ладно, посмотри, — улыбнулась она.

Я продолжал стоять как вкопанный и наблюдать за происходящим. Женщина, видимо решив обеспечить мне лучший обзор, опустила свою попку еще ниже и шире расставила ножки. Теперь я достаточно хорошо видел, как у её письки раскрыты какие-то крупные лепестки, а из розовой пещерки вылетает струйка мочи. Но еще меня удивило, что вокруг всего этого великолепия растет много густых темно-коричневых волос. Избавляясь от последних капель мочи, женщина стала сокращать мышцы своей письки, и я увидел как эти, не то лепестки, не то створки раковины, стали приподниматься, сходиться и расходиться. Такая трансформация снова удивила меня не на шутку. Женщина окончила сикать, потрясла попкой, и встала в полный рост. Она стояла передо мной со спущенными трусиками и задранным платьем, что давало возможность мне любоваться её естественной красотой. Она покопалась в своей сумочке и вынула салфетку. Снова немного присев, она промокнула свою письку, и выпрямилась. Дальше она неспешно расправила трусики и натянула их на себя, поправила платье и осмотрела себя со всех сторон.

— Ну, вот и все, — сообщила она, — я спасена.

Женщина улыбнулась мне и удалилась. А я так и продолжал стоять как истукан, переваривая пережитое. Меня трясло от психологического перевозбуждения, сердце бешено колотилось, и, казалось, что его стук слышно на другой стороне двора. Немного отойдя, на ватных ногах я поплелся домой. Мне уже не хотелось никаких игр, в сознание вонзилась увиденная картинка. Я отчетливо понимал, что стал свидетелем какой-то тайны, прикоснулся к ранее неведомому. Я почувствовал, что мне очень понравилось увиденное, и хочется увидеть ещё раз это творенье божье. Не осознавая причин, я буквально физически ощутил потребность испытать снова пережитые эмоции, это стало каким-то наваждением.

Ирина сразу заметила изменения в моем поведении.

— Что случилось? — взволновано спросила она, — тебя кто-то обидел?

— Нет, все хорошо, — ответил я, хотя до сих пор ощущал небывалое волнение.

— Почему ты не хочешь рассказать? — не унималась Ирина, — я ведь вижу, что тебя всего аж трясёт, ты не заболел?

— Да нет, все нормально, — оправдывался я, — ничего у меня не болит.

— Странно, ведь я тебя не ругаю никогда, — сказала она, — не хочешь рассказывать — не рассказывай. Мой руки и давай ужинать.

Мы поели и продолжили наш вечер за телевизором. А немного погодя, приступили к нашему ритуалу. Заняв привычное положение, я разминал стопы Ирины, а перед глазами стояла картина сегодняшнего приключения.

— Давай, рассказывай уже, — игриво •••

сказала Ирина, — я же вижу, что что-то произошло. Обещаю не осуждать и не ругать тебя что бы не произошло.

— Мне стыдно тебе говорить об этом, — решился я заговорить, — только не уверен, что тебе нужно знать про это.

— Тогда точно рассказывай, — уже с интересом сказала она, — сумел заинтриговать, так не томи. Люблю истории, о которых всем не расскажешь.

Немного поколебавшись, я изложил, как все было. Ирина слушала меня, не перебивая.

— Действительно, необычная ситуация, — заключила она, — а что ты в это время испытывал?

— Не знаю точно, мне было и стыдно и интересно одновременно, — признался я.

— Почему же?

— С одной стороны, мне, наверное, нельзя было смотреть на неё, а надо было отвернуться, а с другой стороны я просто не мог отвернуться.

— Разве ты никогда до этого не видел женских писек?

— Видел только детские, у девочек.

— А взрослые не видел?

— Нет. Где бы я их увидел...

— Наверняка за мамой подглядывал.

— Нет, не видел. Она никогда не давала такой возможности.

— Так ты говоришь, что тебе было интересно. Тебе понравилось, что женщина писала или что ты увидел её письку?

— Мне все понравилось. Только не все получилось хорошо рассмотреть.

— У неё сильно волосатая писька? Поэтому ты не рассмотрел?

— Да, волос было много, но я увидел, как в раскрытой щелке раздвинулись какие-то створочки, а из них она писала. Но я не совсем понял, как у неё получилось писать стоя?

— Ничего необычного в этом нет, женщины умеют так писать. Еще женщины не могут долго терпеть, если сильно хочется писать, то нужно делать это как можно быстрее, потому что может быть уже поздно.

— Может описаться?

— Да, и такое может случиться. Расскажи лучше, что тебе еще запомнилось.

— Там у нее внутри все было розового цвета. И она когда заканчивала писать шевелила своими нижними лепестками.

— И ты говоришь, что она потом стояла без трусов и показывала тебе свою письку. Она что, делала это специально?

— Не знаю, наверное, да.

— Интересный был у тебя сегодня денек!

— Да. Запомню его на всю жизнь. У меня до сих пор перед глазами вид её этой... короче письки.

— Она называется вульвой. Есть еще и другие названия, потом ты их сам узнаешь. Что так сильно запомнилась?

— Конечно! Мне так было интересно и так сильно понравилось.

— Хотелось бы снова её увидеть?

— Да где же я её снова увижу?

— Я не конкретно про эту женщину, я про вульву. Наверное, было бы интересно снова увидеть?

— Да.

— Ладно, уже поздно. Давай спать, мелкий развратник.

Она помяла меня как обычно, и мы разошлись по своим кроватям. Всю ночь я ворочался, мне снились сны с рыжей женщиной, которая без перерыва демонстрировала мне свою вульву. Следующий день я провел как в тумане, я не замечал, что происходит вокруг, а думал только о женщинах и что у них спрятано в трусиках. Мне очень хотелось снова увидеть эту красоту, •••

даже не просто увидеть, а разглядеть все детально.

Я стал смотреть на маму и Ирину совершенно другими глазами, всегда был в готовности, если вдруг они допустят оплошность и у меня появится возможность увидеть их сокровенное место. Уж тут я окажусь рядом, не упущу такую возможность. Но ничего не происходило, ни мама, ни Ирина не давали мне ни малейшей возможности даже чуть-чуть увидеть эту красоту. Прошло время, и я немного успокоился, но интереса не утратил. Мне по-прежнему очень хотелось снова испытать пережитые один раз эмоции.

Как-то раз я массировал ножки Ирины, которая лежала на диванчике и была в тоненькой ночнушке чуть выше колен. Хотя я наверняка знал, что на ней были трусики, все равно украдкой пытался заглянуть ей между ног. Ирина заметила моё любопытство, но делала вид, что не видела моего интереса, и заглянуть туда не позволяла. Мне все больше и больше хотелось увидеть этот удивительный женский орган, и я стал украдкой подглядывать за Ириной. Мне казалось, что она дразнит меня. Временами она очень откровенно нагибалась в поле моего зрения, иногда задирала ножку чуть выше обычного, а иногда не застегивала нижнюю пуговичку своего халатика. Несколько раз я видел её трусики, но не более того. Мне хотелось большего, наверное, у меня сформировалась одержимость желанием увидеть прелести взрослой женщины.

Однажды Ирина принесла какое-то диковинное масло. Оно находилось в небольшом флакончике, было бледно-желтого цвета и пахло пряным запахом.

— Если не сложно, натри сегодня им мои ноги, — сказала Ирина, — оно очень хорошо снимает усталость мышц.

— Хорошо, натру.

— Вот и славно!

Наступил вечер и во время массажа я стал втирать это масло в ножки бабуле. Масло оказалось очень приятным в использовании и быстро впитывалось в кожу. Кожа моих рук также стала нежной и шелковистой.

— Это дорогое масло. Мне достали его по большому блату, — сказала Ирина, — если хочешь, то я и тебе натру ноги.

— Нет, не надо, — ответил я, — они у меня не болят.

С тех пор мы иногда стали использовать это масло во время наших процедур.

Моя жизнь продолжала своё размеренное движение. Я учился, жил на два дома, бегал на улице. Короче, ничего необычного. О том случае с рыжей женщиной я больше ни с кем не делился. Из близких людей о нем знала Ирина, и больше никого посвящать я не хотел. А пацанам не стал говорить по причине ревности, я все ещё таил надежду, что мне когда-нибудь ещё раз повезет. С этой мыслью я не редко слонялся в районе гаражей, но кроме всяких алкашей и малолетних засранцев там не встречал. Позже я забросил это занятие в виду его полнейшей бесперспективности. Видимо, такой шанс предоставляется в жизни не так часто.

Я продолжал свои попытки подглядывания за мамой и Ириной, которые не имели положительного результата. Мама вообще не замечала моего интереса к интимным вопросам, а Ирина продолжала давать мне мельком увидеть её нижнее бельё. Но •••

вот однажды наступил момент.

По обыкновению я втирал масло в стопы Ирины, а она довольно посапывала. Я бросал короткие взгляды в надежде заглянуть ей между ног, однако ничего увидеть не получалось. Вдруг, я понял, что можно попробовать другой вариант. Растирая ступни, я постепенно стал втирать масло в голени. Ирина не возражала, и я усердно растирал её ножки уже от пяток до колен.

— Приятное ощущение, — томно произнесла Ирина, — как будто маленькие разрядики тока пронизывают.

Я еще некоторое время продолжал процедуру, и украдкой наблюдал как ночнушка задралась ещё выше и уже было видно самый низ её бежевых трусиков. Ирина как будто не замечала этого и продолжала расслаблено млеть. Мне хотелось перенести свои манипуляции на бедра, но боялся спугнуть свою, уже вроде близкую удачу. Поднявшись немного выше колен, я все же решил закончить.

В другой раз все опять повторилось в точности. Я в нерешительности втирал масло в ножки, слегка касаясь коленочек.

— Давай чуть выше, — попросила Ирина.

Меня не нужно было просить дважды, и я стал постепенно подниматься выше по бёдрам. Масло под моими руками быстро поглощалось нежной кожей. И вот я, наконец, добрался до трусиков Ирины. В этот раз на ней были синие мягкие хлопковые трусики с узкой резинкой, высоко расположенной на поясе. Ирина поднимала по одной ноге, обеспечивая мне доступ к задней части бедра. Я обрабатывал ножки со всех сторон иногда нечаянно прикасаясь к нижней части трусиков. Ирина, вроде бы, не была против, так как не делала попыток прекратить мои действия. Я переключался с одной ножки на другую, и вот растирая масло по верхней части бедра, я стал легонько запускать пальчик под ткань трусиков. С каждым движением я продвигался чуть дальше и дальше. Вот я уже стал ощущать пальцем волосики на письке Ирины. Она пока не реагировала, а продолжала расслаблено лежать. Теперь я уже полностью видел все, что находилось ниже пояса, правда прикрытое материй, и даже слегка прикасался к её заветному месту. Дальше я уже совсем осмелел и проникал пальцами все дальше, откровенно гладя волосики. Ирина положила руку поверх моей, и я понял, что не стоит продолжать.

— Ты действительно хочешь увидеть её? — прямо спросила она.

Я потупил взгляд, положил руки между своих ног и опустил голову, предчувствуя что-то неладное.

— Очень хочу, — сознался я.

— Я в принципе не против, если ты посмотришь, но меня кое-что смущает. Я уже старенькая, и не уверена, понравится ли тебе, и потом, если кто узнает, то я умру от стыда. Ты понимаешь меня?

— Ни в коем случае я никому не разболтаю и ты совсем не старая, а очень красивая. Покажи, пожалуйста.

— Это очень плохо. Мне нельзя показывать тебе. Но ведь ты уже давно шпионишь за мной. Наверное, тебе действительно сильно хочется увидеть мою вульву. Только помни — ни одно душа не должна знать об этом, не хвастаться ни пред кем и не сболтнуть случайно. •••

Хорошо?

— Я клянусь, что кроме нас никто знать не будет. Покажешь?

— Вот ведь интересно получается, в моем детстве мальчишки просили меня показать им, а теперь вот ты, мой внук, просишь об этом же. Ладно, посмотри.

Мой пульс был, наверное, на грани человеческих возможностей, дыхание рваное. Трясущимися руками, очень аккуратно я стал стягивать с Ирины трусики. Вот уже показался лобок, покрытый черными волосиками, а мне все ещё не верилось в реальность происходящего, и вот уже она — щелочка её письки, в самом верху которой красовался густой завиток. Ирина высоко подняла ноги, приглашая полностью избавить её от белья. В этот момент я взглянул с тыльной стороны бедер и заметил пирожок её письки из которого виднелись загадочные лепестки. Я снова испытал то чувство, которое открыл во время созерцания писающей дамы. Мне не терпелось все посмотреть и потрогать, но я понимал, что нельзя спешить и суетиться. Раз Ирина разрешила, то теперь можно все не спеша изучить.

Она лежала передо мной абсолютно голая снизу и в ночнушке сверху. Тут она села и через голову сняла оставшуюся одежду. Теперь Ирина была полностью обнажена. Я смотрел на нее, почти не дыша, а она, смущаясь, отвела взгляд в сторону.

— Ну что тебе показать? — прервала тишину Ирина.

— Не знаю, — растерялся я, — можно все посмотреть?

Я все ещё сидел на диване, а она встала передо мной почти вплотную. Её писька находилась прямо перед моими глазами, и я завороженно смотрел на неё. Потом я поднял глаза и впервые увидел её грудь. Она была большой, несильно отвисшей с небольшими темными сосками.

— Смотри и трогай все что хочешь, только нежно, не делай мне больно, — попросила она.

Я погладил её грудь, слегка сжимая её ладошками, потом перешел на волосики внизу живота. Сначала я просто гладил это сокровище, а потом стал аккуратно щупать пальцами. Ирина включила торшер, снова легла на диван и, согнув ножки в коленях, немного раздвинула их.

— Вот это да! — восхищенно выпалил я.

— Что, что там? — заволновалась Ирина.

— Красиво! — восхищался я совершенно искренне.

Я пристроился в её ногах, и с любопытством стал разглядывать её письку. Тогда я еще не очень разбирался в интимных тонкостях, только потом стало понятно, что Ирина поддерживала там порядок — подстригала волосики и подбривала «зону бикини». Поэтому было все хорошо видно, что сильно радовало меня.

Я видел две пухленькие половинки пирожка, разделенного щелочкой в которой плотно уложены темные кожаные складочки. До этого мне казалось, что у женщин там все какое-то большое, а в действительности у Ирины писька оказалась совсем небольшой, аккуратной. Я легонько стал трогать половинки пирожка и дотронулся пальцем до уложенных в щелочке складок.

— Что ты делаешь? — сказала Ирина, — так не ничего не увидишь, надо вот так.

Она пальчиками раздвинула щелочку, и смятые складочки разошлись в стороны. Мне открылся прекрасный вид её лона. Оно было гораздо более красного, насыщенного цвета по сравнению с писькой рыжей женщины.

— Попробуй •••

сам, только не сильно надавливай, — сказала Ирина, убирая руки с письки.

Я большими пальцами развел в стороны половинки пирожка, и мне опять открылось её лоно. Было очень интересно и необычно трогать самое сокровенное место любой женщины, тем более что эта женщина моя родная бабуля. Наверное, не стоит говорить, что её голенькая писька, представленная мне на обозрение, произвела на меня сильнейше впечатление. Тогда, за гаражами, я видел эту красоту только в общих чертах, а теперь она была перед мом носом.

— Вот из этой дырочки женщины писают, а из этой детей рожают, — показала пальчиком Ирина, — а это малые половые губы, которые ты принял за створки. Они действительно работают как створки, закрывают вход вульвы.

Ирина слезла с дивана и села на корточки передо мной. Мне стало видно, как эти губки разошлись в стороны и открыли вульву. Надо сказать, что губки письки Ирины были не такими большими, как у той женщины, её писька выглядела намного аккуратней.

— Если женщина будет писать не присев, то дырочка не откроется, и моча по губкам будет течь во все стороны. Поэтому девочки писают сидя.

— А как стоя получается? — поинтересовался я, — ведь я видел как у неё получалось.

Ирина приняла такую же позу, как та женщина за гаражами. Она расставила ноги, слегка согнув их, и наклонилась вперед, отставив попку.

— Посмотри, — сказала она.

Я заглянул сзади и увидел полностью раскрытую письку Ирину и её писательную дырочку, направленную прямо на меня. Мне этот вид очень понравился, все прекрасно было видно — и пухлый пирожок в черных кучерявых волосиках, и свисающие по бокам малые губки, и блестящую от смазки пещерку её лона. Ирина еще немного попозировала мне и встала передо мной.

— Ну что, все посмотрел, все понял? — ласково спросила она.

— Ага, — кивнул я.

— Понравилось, интересно было?

— Очень!

— Тогда давай заканчивать представление, я итак что-то увлеклась.

Она взяла трусики, расправила их и не спеша перед моими глазами надела их, а вслед за ними и ночнушку. Она трепала мою голову, а я все еще был под впечатлением. Мой небольшой член все это время непрерывно стоял, но я стеснялся, что Ирина это заметит. Мы пообнимались и разошлись спать. Как и прошлый раз, всю ночь я видел женские прелести во сне. Я их трогал, гладил и щупал.

Потом наша жизнь стала, как и прежде. Ирина вела себя, словно ничего и не было. А я стеснялся её попросить еще, почему-то казалось, что больше она не согласится.

— Ира, а потом можно будет еще разок посмотреть? — как-то спросил я, набравшись смелости.

— Наверное, не стоит, я итак себя ругаю за это, — ответила она, — неправильно это и нехорошо.

— Но ведь ничего плохого не случилось, — пытался уговорить её, — я сохраню нашу тайну.

— Да я не про это, в твоей надежности я не сомневаюсь, — сказала Ирина, — действительно, небо не упало и солнце не перестало светить. Но ты пойми, ты мой внук, •••

и показывать себя без трусов плохой поступок. Единственное, чем я оправдываю себя — я помогла тебе разобраться в устройстве женского тела. Тебе лучше найти девчонку, которая поможет тебе.

— Где же её найти? — расстроился я.

— Всему свое время, — успокоила она меня, — поверь, уже скоро у тебя все наладится в этом вопросе. Надо только самому прикладывать усилия, для достижения цели. Только никогда, слышишь никогда, не добивайся этого силой. Тогда ты не будешь иметь право называть себя мужчиной. А ты ведь мужчина?

— Конечно!

— Вот и славно, я не ошиблась в тебе.

— А может потом можно будет глянуть на нее? — спросил я цепляясь за последнюю ниточку надежды.

— Посмотрим, — ответила она, — я пока не готова.

Так закончился очередной период моей жизни, подаривший мне такие сильные впечатления и яркие воспоминания. Мы стали жить своей обыкновенной жизнью. Я больше не приставал к Ирине с просьбой, а она не упоминала об этом случае. Я решил для себя, что если она сама захочет показать мне, то обязательно даст понять, а самому не стоит клянчить — это бесполезно.

Как-то глубокой осенью у меня воспалилась крайняя плоть. Было очень больно и некомфортно, каждое движение вызывало жгучую боль в паху. Я не знал что делать, как о таком сказать кому-нибудь и как самому попасть к врачу. Вскоре мама сама заметила, что со мной что-то не так.

— Что тебя беспокоит? — спросила она, — болит что-нибудь?

Я не хотел говорить о своей проблеме при других членах семьи и ответил, что все нормально. Мама пристально посмотрела на меня, но промолчала. Чуть позже я шепнул ей на ухо о своей проблеме. Мама все поняла и подала знак мне зайти в ванную. Там я ей рассказал, что со мной случилось.

— Наверное, ты грязными руками трогал, — сказала мама, осмотрев мою болячку.

— Не знаю, может быть, — ответил я.

— Давай попробуем сами вылечить, а если не получится, то тогда уже к врачу, — предложила она.

— Хорошо, — согласился я, — только я не хочу, чтобы все знали.

— Я уже поняла, — сказала мама.

Мы стали запираться в ванной, где я снимал трусы, а мама обрабатывала ранку перекисью и какой-то мазью. Через неделю все прошло и мама вертела мой член, рассматривая со всех сторон. А у меня он опять начал вставать.

— Это мне благодарность за лечение? — хихикнула она.

Мне стало очень неловко, но от маминых слов он встал еще сильнее.

— Я не специально, — пытался оправдаться я, — он сам встает.

— Да не тушуйся, это нормально, — успокоила меня мама.

Увидев, что мама не сердится, я вдруг решился спросить её, ведь, наверное, сейчас был самый удобный момент.

— Мам, а можно мне тоже посмотреть у тебя? — тихо спросил я.

— Что посмотреть? — растерялась мама.

— Твою, эту... в трусиках... письку, — промямлил я.

— Зачем? — как-то просто спросила она, — тебе, что интересно увидеть, как она выглядит?

— Да, очень интересно, я никогда не видел, — пришлось соврать.

— Ладно, покажу, — спокойным голосом сказала мама.

Она еще •••

раз убедилась, что дверь ванной закрыта и повернулась ко мне. Мама спустила легкие штанишки, в которых ходила дома, и осталась в одних трусиках. Я не отрывая глаз, смотрел на подушечку темных волос, спрятанных под тонкой тканью черных трусов. Трусики были обыкновенные, фасона на манер купальных плавок. Мне были видны темные волосики, торчавшие из-под нижних резинок. Мама продолжала стоять передо мной, и я опустился на колени, чтобы лучше было видно. Опять я испытал сильнейшее волнение в предвкушении, что снова смогу любоваться красотой женского тела.

— Неужели это происходит наяву? — подумал я, — в это невозможно поверить.

— Снимать? — шёпотом спросила мама.

— Да, — кое-как выдавил я из себя.

Мама спустила трусики до колен и слегка подалась вперед подставляя мне свою письку. Под трусиками кожа была светлой, почти белой. Я смотрел на её сильно волосатую письку, и мне ничего не было видно. Я рассчитывал, что будет как Ирины, что она будет с волосами, но все можно будет рассмотреть.

— Тебе не понравилось? — удивленно спросила мама.

— Нравится, — ответил я, — но ничего не видно. Я хотел посмотреть, как там все устроено.

— Тебе не угодишь, — серьезно ответила мама.

Она пальчиками развела в стороны волосы своей шевелюры, и вот уже стало видно щелочку. Я попробовал сам раздвинуть эти дебри, но мама дернулась.

— Не вырывай мне волосы, — шепнула она, — давай потом.

— Хорошо, — согласился я, в душе радуясь, что мероприятие не окончено.

Мама натянула трусики и штанишки, и мы вышли из ванной. С этого момента я стал жить надеждой на скорую встречу со своей мечтой. Мне не верилось, что мама так легко согласилась на мою просьбу, казалось, что все происходит во сне. Но, к моему счастью, все было наяву.

Я, как и всегда жил то дома, то у деда с бабулей. Ничем примечательным этот период не обозначился. Наступила зима, и прошло достаточно времени с нашей с мамой шалости. Я уже стал переживать, что мама либо забыла, либо передумала. Второе меня огорчало больше.

В воскресенье батя взял Димку и повел его на свой завод, там был предновогодний детский утренник. Мама отказалась идти, сказав, что пойдет в садик на утренник. Таким образом, мы остались дома вдвоем.

— Я помню свое обещание, — сообщила мама, — только объясни, зачем тебе это.

— Мне просто интересно посмотреть, как выглядит женская писька, — сказал я.

— И все? — спросила она, — тебе просто интересно увидеть письку женщины или именно мою письку?

— Просто письку женщины, детские я уже видел, — сказал я.

— Тогда понятно, — ответила она, — а то я переживала, что ты извращенец у меня. А ты просто глупый любопытный малыш. Сейчас все посмотришь, только обещай никому ни слова, особенно Димке не сболтни.

— Обещаю, мам, — заверил я её, — это тайна только для нас.

Мама ушла в ванную и плескалась там минут двадцать.

— Иди ко мне, — позвала она меня.

Я вошел внутрь, мама лежала в воде и мне были видны её грудь и •••

черный треугольник между ног. Я уже расстроился, что меховой покров не позволит увидеть её письку во всей красе.

— Потрешь мне спинку? — спросила мама.

— Да! — сразу отозвался я.

Она встала в полный рост, и у меня на душе отлегло — растительности между ног стало намного меньше, мама подготовилась к показу. Я намылил её спинку и намылил мочалку. Не спеша, очень нежно я стал мыть её красивое тело. Мама стояла ко мне спиной, опираясь на стену, она с удовольствием подставляла своё тело под мои руки. Я намывал ей спину и пытался рассмотреть её письку, выворачивая шею, чтобы заглянуть снизу. Но увидеть её нормально все никак не получалось, только мельком мой жадный взгляд выхватывал фрагмент её пирожка когда мама переминалась с ноги на ногу.

— Хватит, наверное, — сказала мама и развернулась ко мне.

Она немного постояла так, а я не сводил взгляда с её письки. На ней было немного пены, но все же было видно щелочку. Не знаю, что чувствовала мама, но мне показалось, что она испытывает некоторое смущение. Потом она села в ванну и смыла с себя остатки мыла, а я поливал её из лейки душа.

— Давай уже выходить, — сказала мама, — поможешь вытереться?

Радуясь в душе, я утвердительно кивнул. Мама встала в полный рост, и я принялся вытирать её мягким полотенцем. Начал я сверху, вытер шею, плечи, спину, грудь и стал медленно продвигаться вниз. Вот я уже вытирал животик, попку и подобрался к заветному местечку. Мама поставила одну ножку на край ванны, давая возможность вытереть её между ножек. Наконец, моему пытливому взору открылся вид её писечки. Половинки мохнатого пирожка разошлись в стороны, и мне стало видно, как нижние губки открылись как створки раковины. Мамина писька была гораздо больше, чем у Ирины, малые губки выглядели как две лепешки с неровными краями. Они были тёмненькие, но все же светлее чем у бабули. Внутренняя сторона пещерки тоже не была алого цвета, она скорее была светло-коричневая. Но! У мамы было кое-что другое — маленькая галочка, образованная соединением губок вверху, заметно торчала из щелочки. Много позже я узнал, что это великолепие называется клитор. С упоением я продолжал вытирать тело моей мамочки, обрабатывая полотенцем ножки и стопы. Мама охотно подставляла их мне, а я, стесняясь открыто разглядывать её прелести, украдкой бросал взгляды между её ножек. Наверное, мама сама хотела, чтобы мне было все видно, и слегка придвигалась к моему лицу. Тогда я все хорошо рассмотрел, одно лишь меня огорчало — мне не удалось разглядеть её пирожок сзади. Видев это раньше, у Ирины, я точно знал какая красота открывается с этого ракурса, но попросить маму об этом я стеснялся. Мне казалось, что она итак показала мне очень много, и, может быть, покажет еще потом.

— Ну что, все увидел? — поинтересовалась мама.

— Ага, — ответил я.

Мама стояла в ванне, уже готовая вылезать из неё, а я все еще вытирал •••

капли с её тела, которые давно закончились. Её писька была на уровне моего лица, и я никак не мог насмотреться на неё, особенно заманчиво смотрелась кожаная складочка, торчащая их щелочки. Мама меня не торопила, а я все тёр и тёр. Вдруг, сам того не осознавая, я прикоснулся губами к щелочке и поцеловал. Просто поцеловал, чмокнул, ощутив губами жесткие волосики.

— Зачем ты сынок? — тихо произнесла мама, — не надо.

— Я хотел показать, как я тебя люблю, — ответил я, — мне хочется, чтоб тебе было приятно.

Мама продолжала стоять, она не отстранилась, не стала отталкивать меня, а просто гладила мою голову. Я еще несколько раз чмокнул мамину щелочку, интуитивно останавливая себя от соблазна запустить в неё язык. Только слегка дотронулся кончиком языка до торчащей кожаной складочки.

— Не щекочи меня, — хихикнула она, и отстранила меня.

Я отошел и помог маме выбраться из ванны.

— Заканчиваем? — спросила она.

— Да, — согласился я, глубоко вздохнув.

Я вышел из ванной, а мама еще осталась одеваться. Позже она вышла, не выдавая своим поведением никаких изменений. Мы попили чай, и перебрались на диван, включив телек.

— Все посмотрел? — спросила мама, — только не пойму, чего там интересного? Волосы да складки морщинистые.

— Нет, мам, это красиво, — ответил я, — у мальчиков все не так, а у тебя там пухленький пирожок, покрытый волосиками, а внутри пирожка такой ротик с длинными губками, открывающими вход в женское тело.

— Ух ты! — только смогла вымолвить мама, покраснев от смущения, — не думала, что кому-то такое может понравиться. Если тебе так сильно нравится, то потом можешь еще посмотреть. Только давай ты не часто будешь просить, иногда я сама буду показывать тебе.

В моей душе все звенело от радости. Теперь я точно знал, что еще смогу увидеть самое интересное, привлекательное и красивое создание из всего того, что существует на планете. Без какой-либо задней мысли мне вдруг сильно захотелось сделать маме приятно, чтобы она почувствовала мою заботу и любовь.

— Давай помассирую тебе ножки, — предложил я.

— А ты умеешь? — удивилась мама.

— Умею, — ответил я, перемещаясь на край дивана.

— Ну давай, попробуем, — недоверчиво согласилась она.

Я привычно положил мамины ножки себе на колени и отработанными движениями стал разминать её ступни. Мамочка стала возбужденно сопеть, что указывало на правильность моего предложения. Ей нравились мои манипуляции так, что она закрыла от удовольствия глаза. Я нежно, но настойчиво проходился от пальцев до пяточки, особенно тщательно прорабатывая перешеек. Закончив с одной ногой, я приступал к другой, а размяв ступни, перебрался к мышцам голени. Тут мама чуть не кричала, она инстинктивно одёргивала ножки, реагируя на прикосновения к напряженным мышцам.

— Как же приято! — просопела мама, — первый раз мне делают массаж ног.

Я ничего не ответил, а продолжил сеанс. Мама уже привыкла к моим рукам, и не так остро реагировала на их движения.

— Спасибо, сынок, — сказала она, — так приятно мне еще не было. Где ты так научился?

— Нигде я не •••

учился, — ответил я, — просто чувствую как нужно.

— Фантастика! — промурлыкала мама.

Теперь массаж ножек стал еще и нашим с мамой ритуалом. В этом деле я уже «набил руку», и баловал своих женщин, стараясь сделать им максимально приятно. Как и с Ириной, с мамой это была только наша история. Я почему-то не хотел посвящать еще кого-нибудь в неё. Видимо, мама это также понимала. Частенько, когда мы были дома вдвоем, она сама просила размять ей ножки, а я никогда не отказывал ей в этой малости.

Иногда мама приглашала меня к себе в ванную, помочь с вытиранием. И каждый раз мы играли в нашу игру, я вытирал её и смотрел на письку, а она как всегда подставляла мне ножки для обтирания, давая возможность посмотреть между них. В конце процедуры, я всегда целовал её щелочку, и маме, наверное, это нравилось. Она знала, что так будет и уже сама стояла в ванне, ожидая поцелуйчик туда.

Как-то раз произошел случай, выпадающий из общей канвы наших отношений. Она пришла домой сильно уставшая, и, не раздеваясь, легла на диван, закрыв глаза. Она была в блузке и юбке, а также черных колготках. Было видно, что день выдался трудный, мама лежала почти неподвижно.

— Что случилось? — спросил я.

— Да ничего, — отозвалась она, — просто открывали выставку, и я устала невероятно, все тело гудит.

Я присел и стал мять её ножки. Мне приятно было ощущать ступни через тонюсенькую ткань колготок, ведь раньше мне не доводилось трогать маму через капрон. Она безвольно вытянулась в полный рост и охала от удовольствия.

— Спасибо родной, — сказала она, — мне очень хорошо.

Я продолжал в привычном для себя ритме. Прошелся по ступням и голеням, немного помял коленочки. Мама кайфовала.

— Надо колготки снять, резинка впивается, — с досадой сказала мама, — но лень вставать.

Я просунул руки вглубь и нащупал резинку. По моим ощущениям, она действительно была очень тугой. Зацепив её, я попытался стянуть колготки, но не вышло. Мама только рассмеялась.

— Надо все-таки встать, — вздохнула она и села на диван.

Я решил помочь маме, и стал расстегивать блузку. Мама нашла в себе силы встать на ноги, а я продолжил расстегивать блузку, а потом юбку. Сняв оба предмета гардероба, я принялся снимать колготки. Для меня стало открытием, на сколько тугая у них резинка и сама ткань очень плотно обтягивает тело. Кое-как стянув их, я увидел глубокий рубец от резинки на маминой пояснице, и стал разминать его. Мама стояла в одних трусиках и лифчике, а я массировал затекшие места. Она крутилась, подставляя уставшие после дневной экзекуции места. Наконец, она остановилась и нагнулась поцеловать меня.

— Спасибо, это было божественно, — сказала мама.

— Да ничего, пожалуйста, — ответил я.

— Устал, наверное, — как-то хитро глянула на меня мама.

— Неа, не трудно, — пожал я плечами.

— Нужно ополоснуться, — игриво сообщила она.

Она ушла в ванную, где провела минут двадцать. Вышла оттуда в свежих розовых трусиках и рубашке, подвязанной на животе. •••

Смотрелась мама очень интересно. Тогда я еще не знал про сексуальность, мною не руководили половые инстинкты, было просто интересно познавать неведомое ранее, в данном случае — тело женщины. Уже много позже я прогонял в своей памяти моменты изучения женских прелестей, анализировал обстоятельства, и пришел к выводу, что мне тогда не хотелось полового контакта, а нравилось именно видеть, любоваться этим невероятным женским органом. Конечно, потом случилось мое знакомство с онанизмом, и вот тогда, зрительные образы, полученные ранее, мне сильно пригодились. Но даже в это время в моих фантазиях никогда не случалось физических контактов, а только лишь созерцание.

Мамочка снова прилегла на диван, а я продолжил массировать её ножки. Через некоторое время она полностью расслабилась, и я уже подумывал попробовать проделать тот же трюк, что и тогда с Ириной — потихоньку запустить пальцы под трусики. Было желание просто попросить маму показать мне, но я почему-то стеснялся, и не решился приставать к ней с этой просьбой. Я впился взглядом в тонкую ткань, немного просвечивающую и почти полностью демонстрирующую мне писечку моей мамы. Мама то ли делала вид, то ли действительно не замечала моего внимания, но никак не показывала своего участия. Я усердно продолжал колдовать над её ножками, а она млела от удовольствия и тихонечко постанывала. Вдруг мама приподняла попку и поправила трусики — видимо они натянулись и врезались в промежность. В это время я мельком заметил краешек её пирожка, покрытого каштановыми волосиками. Мой орган мгновенно отреагировал на это и налился кровью. Стало некомфортно сидеть, но пришлось выбирать — терпеть или лишиться зрелища. Я выбрал первое.

В очередной раз я перешел к другой ножке, а освободившуюся мамочка поставила на диван, согнув в колене. В этот момент нижний край трусиков слегка сдвинулся в сторону, обнажив часть её пирожка. До заветной щелочки оставалось буквально пару сантиметров. Все моё внимание было приковано туда. Я продолжал делать свою работу, не отрывая взгляда от открывшегося вида. Казалось, что еще чуть-чуть и трусики совсем съедут в сторону, и откроют вид на предмет моего интереса. Я всячески старался незаметно повлиять на упрямую ткань, которая ни в какую не желала сдавать свои позиции. Уже стало видно край щелочки, но полностью её, заполненную складочками коричневых губ, увидеть не удавалось. Мой интерес уже перемешался с азартом, а я, одержимый желанием увидеть это, продолжал разминать мамины ножки.

— Да посмотри уже, — вдруг сказала мама, улыбнувшись, — давно бы попросил.

Я, не мешкая ни минуты сдвинул в сторону ненавистную ткань. Наконец, вот она, заветная, так давно желанная красивая писечка моей мамы. Мамочка смотрела прямо мне в глаза, а я не мог оторвать взгляд от такой красоты. Вроде бы я уже много раз видал вульвочку моей мамы, но мне по-прежнему было интересно на неё посмотреть, я испытывал те же эмоции, как и в первый раз.

В большой щелочке неаккуратно расположились смятые губки, края которых были очень темного, •••

почти черного цвета. Раньше, при искусственном освещении, не удавалось хорошо рассмотреть все детали, да и чтобы заглянуть туда приходилось буквально выламывать шею. Сейчас все было иначе — это великолепие располагалось в считанных сантиметрах от меня, полностью предоставленное мне на обозрение.

Осторожно я положил ладонь на щелочку и почувствовал ощутимую пульсацию вульвочки. Мама была возбуждена не меньше моего, но старалась не подавать вида, просто спокойно лежала в ожидании дальнейших действий. Подержав руку еще немного, я погладил волосики вокруг щелочки. Они были приятными на ощупь, но жестковатыми, и воспринимались по-другому, не так, когда я касался их губами. Аккуратно, большими пальцами обеих рук, я раздвинул в стороны губки. Открывшаяся пещерка блестела от смазки. Я продолжал рассматривать всю эту красоту, не решаясь трогать её пальцами. Мне наконец удалось хорошо рассмотреть то место, где смыкались губки, то есть клитор. Из-под кожаной складочки выглядывала бусинка нежного розового цвета. Мамочка лежала неподвижно, не мешая мне изучать содержимое её трусиков. Неожиданно для самого себя, мне захотелось поцеловать мамочку в эти губки. Я стал наклоняться, для осуществления задуманного, но мама, видимо разгадав мой план, быстро прикрыла все своей ладошкой.

— Не надо, — сказала она, серьезным тоном, — так будет совсем неправильно. Нельзя так делать.

— Почему, мам, — ответил я, — я просто поцелую.

— Это плохо, нельзя детям целовать писи взрослых, — ответила мама, — к тому же я сильно стесняюсь.

— А можно как всегда сверху поцеловать, — спросил я.

— Тебе это прямо необходимо? — спросила она, — откуда такое желание?

— Мам, я не знаю, — совершенно честно ответил я, — ты ведь меня рожала, твоей писе было больно, а я хочу пожалеть её.

— Да, было больно, — согласилась она, — но ты все равно глупый малыш.

Мама убрала руку, и я прильнул губами к верхней части щелочки. Несколько раз я чмокнул маму туда, стараясь все же коснуться языком торчащей складочки. Мама была напряжена и готова в любой момент отстранить меня, но это не потребовалось, так как я не стал заходить за рамки дозволенного.

Она продолжала лежать со сдвинутыми трусиками, а я продолжал массировать ножки, перейдя на бедра и обрабатывая их со всех сторон. Мама поправила трусики и перевернулась на живот, не произнеся ни слова. Я воспринял это как просьбу проработать заднюю часть бёдер и попку. Именно так я и поступил. Не особенно обращая внимание на мамину попку раньше, сейчас я оценил красоту этой части женского тела. Крупная, выдающаяся попка мамы, была невероятно приятной на ощупь. Было приятно сжимать руками развитые, крупные ягодичные мышцы, обхватывая их с разных сторон. Наверное, именно с той поры я стал заглядываться в первую очередь на женские попки, и только потом оценивал все остальное. Даже моя первая любовь была выбрана мною за выдающуюся филейную часть. Тогда я очень долго добивался её расположения, а потом еще дольше близости. В те времена склонить девушку к сексу было сложно, но я этого и не добивался, •••

и, в конце концов, я уломал её на куни. Я был в восторге, а вот ей не то чтобы сильно понравилось. Мы стали практиковаться и количество переросло в качество. Я целовал и покусывал её круглую, идеальную попку, а также вылизывал её девочку, доводя мою подругу до изнеможения. Как только она перестала комплексовать и целиком отдалась процессу, мы оба стали получать невероятное удовольствие. Позже она избавила меня от необходимости мастурбировать, помогая мне разрядиться другим способом. Классического секса у нас тогда так и не случилось, это произошло гораздо позже. Но это уже тема другого рассказа.

Общаясь со своими женщинами, Ириной и мамой, мне было достаточно впечатлений для удовлетворения своих интимных потребности, которая выражалась в желании созерцать женское тело. Ирина так и не разрешила еще раз увидеть её вульвочку, а вот мама иногда меня баловала. Правда иногда Ирина все же дразнила меня пикантными сценами, но не более того. Мама нередко приглашала меня потереть ей спинку, а потом растереть полотенцем, чему я всегда радовался как в первый раз.

Мы все хорошо понимали, что наши отношения зависят от взаимного доверия, и никто из нас не посвящал в это кого-то еще. Ни мама не знала о моих шалостях с Ириной, ни Ирина ничего не знала о нас с мамой. Мне нравилось, что они не подозревают о нашей общей тайне, соединяющей нашу семью невидимыми нитями.

Потом я повзрослел и стал реже их видеть. Появилась своя семья, дети. По возможности я заскакивал к старикам и родителям, а еще реже мы всей семьей наведывались к ним. Водоворот событий стремительно понес меня по взрослой жизни, в которой уже не было тех моих приключений, которые отчасти сформировали меня как мужчину, научили ценить женщину и любить её тело.

Когда мама осталась одна, она уже было совсем старенькой. Время превратило её, некогда очень красивую женщину, в старушку. Я стал чаще заезжать к ней, помогать по хозяйству. Ей было трудно залезать и вылезать из ванны, и я сам мыл её. Конечно, произошедшие с её телом метаморфозы, удручали меня, но было очевидно, что нас ждет то же самое в будущем. Я полностью вымывал мамочку, а она меня благодарила, чем смущала меня.

— Помнишь, как ты первый раз попросил меня раздеться? — как-то раз спросила мама.

— Помню, только не раздеться, а снять трусики, — поправил я.

— Знаешь, чудно как-то, — продолжила мама, — ведь я раньше никому её не показывала. А тут твой интерес почему-то толкнул меня на такой шаг.

— А разве папе ты не показывала? — спросил я.

— Нет, папа меня никогда не просил об этом, — ответила мама, — он сам всегда стеснялся. В детстве мальчишки предлагали показывать друг другу, но я тогда не хотела. И вот твое внезапное предложение...

— Спасибо мам, что разрешила мне увидеть, — сказал я.

— Да на здоровье, — улыбнулась мама, — никому вроде не стало хуже от этого.

— Да, мам, — ответил я, — тогда увидеть •••

голую женщину было большой удачей, все пацаны мечтали об этом. А мне так повезло...

— Да уж везенье так везенье, — рассмеялась мама.

— А Димке разве не было интересно заглянуть тебе в трусики? — спросил я.

— Не знаю, он никогда не спрашивал, — ответила она, — может быть и подглядывал, но я не замечала.

— А если бы попросил показать, ты бы согласилась? — продолжил я.

— Не знаю, провокационный вопрос, — сказала мама, — наверное, нет. Такой связи как с тобой у нас с ним не получилось.

Закончив с помывкой, я обтер маму, традиционно чмокнув её в лохматый лобок, и высвободив из ванны. У нас частенько случались приступы ностальгии во время водных процедур. Мама делилась со мной разными воспоминаниями, а я открывал её свои секреты. Иногда мне хотелось рассказать о рыжей женщине и Ирине, но всегда останавливался. Наверное, мне хотелось выглядеть плутом в её глазах.

Много чего было в моей жизни, обо всем не расскажешь. Только воспоминания, что я вынес из молодости, оказались самыми глубокими. Ничего настолько сильного и невероятного со мной не происходило, хотя, наверное, порой стоило поступить совсем по-другому. Увы... Однако, история не терпит сослагательного наклонения.