Встреча

Дверь кафедры тихо скрипнула. Я сидел к ней спиной, низко склонившись над своим столом, и составлял план занятия. И не стал оборачиваться. Разгар учебного дня — мало ли, кто может заглянуть сюда во время пары.

— Привет, — от звука его голоса меня всего передернуло.

Все эти годы я старался не вспоминать о нем, гнал от себя любые мысли, связанные с тем, что произошло тогда. Даже женился, но моей супруге так ни разу и не удалось доставить мне наслаждение, хотя бы приблизительно похожее на то, что я испытывал с ним. И вот теперь он здесь, стоит у меня за спиной и смотрит на меня, прожигает своим холодным, но таким манящим взглядом. Я ощущал его буквально кожей...

Тем временем он сел на стул перед моим столом и улыбнулся.

Боже, как же он красив! Тогда он был безупречен, а сейчас... В нем что-то изменилось — исчезла пугавшая меня тогда отрешенность и обреченность, кожа, все еще остававшаяся бледной, уже не казалась зеленоватой, глаза все такие же черные, но кажется, будто они не поглощают свет, а излучают его.

Я невольно улыбнулся ему в ответ и покраснел до самых ушей, вспомнив легкие прикосновения его губ к моей шее. Мне вдруг до боли захотелось ощутить их снова, и я чуть подался вперед.

— Как ты живешь? — но он не шелохнулся. Его тонкие шелковистые губы по-прежнему растягивала добродушная улыбка, а изящные ладони с длинными тонкими пальцами лежали скрещенные поверх моих бумаг.

— Нормально, — я кивнул и выпрямил спину.

Нет, я не должен! Он тогда обманул меня, использовал, как бумажную салфетку, втоптал в грязь мои чувства, воспользовался моим доверием... и исчез. Как и тогда, сейчас я не знал, что задело меня больше — то, как он использовал меня, цель, ради которой он пошел на это, или его внезапное исчезновение...

— Ты все еще дуешься на меня? — он наклонил голову влево.

Я не ответил.

Ну, как я мог обижаться на эти глаза, на эти губы, на эти щеки?! Нет, нет, нет! Я ни дня, ни часа, ни секунды не обижался, я готов был обвинять в случившемся кого угодно, но только не его... Но сейчас я не мог выдавить из себя ни слова. Я не был готов к этой встрече...

— Миш, — его пальцы вдруг коснулись моего запястья. Я вздрогнул, но руку не отнял, — у меня к тебе дело. Давай встретимся где-нибудь вечером, посидим, поболтаем...

Я сглотнул комок и хрипло произнес:

— В четыре... в «Машинке»...

Он улыбнулся еще шире:

— Отлично. Буду тебя ждать...

С этими словами он поднялся и этой своей манящей, плывуще-танцующей походкой направился к выходу. Я проводил его жадным взглядом. На пороге он остановился, взявшись за ручку двери:

— Ты это... прости меня... я действительно не должен был... всего этого делать... с тобой, — он коротко посмотрел на меня и поспешно вышел в коридор.

До самого конца пар я был сам не свой — мое сердце колотилось так, что мне казалось, оно вот-вот остановится. Руки тряслись, и я несколько раз ронял мел. Внизу живота что-то периодически сладко сжималось, заставляя меня краснеть, когда кто-то смотрел на меня слишком пристально.

И вот, наконец, когда пары закончились, я быстро попрощался с коллегами — даже не стал слушать как всегда чрезвычайно интересную речь профессора Куровцева — буквально слетел по лестнице вниз, выскочил во двор и...

Он стоял на крыльце, облокотившись о перила, и смотрел куда-то вдаль. Как и раньше, он был в черных брюках, подчеркивавших стройность его ног и приятную округлость бедер, и темно-красной рубашке, выгодно оттенявшей бледность его кожи.

У меня перехватило дух, а он повернулся ко мне лицом, будто почувствовав мой взгляд, и снова улыбнулся. У него за щекой была конфета. Мятный леденец — я помнил, другие сладости он не признавал.

— Ну что, пойдем? — он перекатил конфету языком за другую щеку.

Я снова сглотнул комок и кивнул.

Он развернулся и первым спустился по лестнице. Я пошел за ним следом, но ноги меня не слушались. В ушах стучало. В глазах темнело. Я чувствовал, как мне становилось все теснее в брюках. А он шагал в двух шагах впереди меня, будто дразня этими легкими покачиваниями бедер, изящными движениями рук и головы, когда он отбрасывал непослушные волосы со лба. Мне хотелось обнять его все еще тонкую талию, прижаться к его упругой спине, гладить его мускулистую лишенную волос грудь, но я не смел — я помнил, он не любил, когда инициатива исходила от кого-то, кроме него.

Наконец, мы приблизились к низкому заборчику, обтянутому рекламным баннером какого-то пива, прошли вглубь к угловому столику. Он сел у обшарпанной стены, а я усмехнулся про себя — он по-прежнему не любил, когда кто-то стоит у него за спиной.

— Что ты будешь? — он поднял на меня глаза, и я чуть не стек под столик.

— Выбери сам... — тяжело выдохнул я.

Он усмехнулся и поднял руку. К нам тут же подошел официант — мой студент со второго курса. Он вежливо поздоровался, а я готов был провалиться на месте.

— Два кофе, пожалуйста, — сказал Шон с улыбкой. — Один с молоком и сахаром, второй черный и без сахара.

Официант кивнул, посмотрел на меня с ехидной ухмылкой и исчез в здании кафе.

У меня вспыхнули уши, а его улыбка стала еще шире:

— Чего ты стесняешься? Ну, увидел тебя твой студент в обществе старого друга, и что тут такого? Разве друзья не могут встретиться после работы и поболтать за чашечкой кофе?

— Друзья? — переспросил я и сам удивился тому, что в моем голосе зазвучала обида.

Он чуть вскинул брови:

— Чем тебя не устраивает эта формулировка?

— Я... — мысль тяжелым камнем скатилась на язык, больно ударилась о зубы и покатилась дальше в желудок. Я хотел ему высказать все, но не мог — слишком много людей вокруг, слишком много знакомых, студентов и преподавателей, которые считают меня примерным семьянином... Я что, действительно мог бы закатить ему истерику, как обиженная любовница?

— Миш, я понимаю, как я виноват перед тобой... — он умолк, когда мой студент выставил перед нами чашечки с кофе.

— Ты не понимаешь, — выдохнул я и отвел глаза.

Да как он может понять? Одно дело, когда тебя бросают по какой-то причине — не сошлись характерами, разные взгляды на семью и воспитание детей, измена или рукоприкладство. И совсем другое, когда к тебе приходит мрачный человек и приносит говорящий портрет твоего бывшего студента, который сообщает тебе, что все случившееся было спектаклем и что все это было нужно для того, чтобы уничтожить вселенную. И ты не можешь даже попросить объяснений, потому что он просто исчез, оставив в комнате в общежитии все свои вещи. Я почувствовал, как у меня задрожал подбородок и на глазах выступили слезы.

— Ты не сможешь понять, — сказал я, невольно всхлипнув. — С тобой никогда не обходились так. Тебя никогда не использовали лишь как орудие...

Он отвел глаза:

— Прости... вернуться сюда было плохой идеей...

Он резко поднялся, но я придержал его ладонь, свободной рукой размазывая по щекам слезы:

— Ты хотел о чем-то поговорить, — успокаиваясь, проговорил я. — Прости... я тебя слушаю...

Он снова сел на свой стул, взял в руки чашечку с кофе, сделал большой глоток — все это не глядя на меня:

— Есть у меня один знакомый, — наконец заговорил он. Я напрягся. — Он служил в армии, был тяжело ранен... Сейчас он совершенно здоров, ты не думай... — я прищурился и крепко стиснул зубы. — В общем, он хочет учиться, но его не берут. Говорят, мол, после такой травмы ему нельзя напрягаться...

— Боюсь, я не смогу тебе помочь, — на этот раз резко встал я.

Да как он смеет! После всего, что было между нами, после всех этих лет мучений и терзаний, он вот так запросто приходит ко мне и просит обеспечить поступление его очередному любовнику?! Да кем он себя возомнил?

— Погоди, Миш, — он поймал мою руку и поднялся вслед за мной. Я попытался высвободиться из его пальцев, но это оказалось сложнее, чем я думал. — Он не мой любовник, — он заглянул мне в глаза, и я снова растаял, как таял тогда, как таял всего несколько минут назад. Колени подкосились, в брюках снова стало тесно, и я тяжело опустился на стул. — Он просто брат... одной хорошей знакомой... И я не прошу, чтобы ты каким-то образом пытался повлиять на приемную комиссию. (fotobab.ru) Позанимайся с ним — он уже давно окончил школу и, вероятно, многое забыл... За деньгами дело не станет...

— Не нужны мне твои деньги, — по замыслу это должно было прозвучать гордо и независимо, но на деле получилось жалко и умоляюще, будто я собирался попросить его еще о чем-то вместо денег...

Он улыбнулся:

— Нет, любой труд должен быть оплачен... А заодно... ты ведь наверняка знаешь, от кого зависит решение в приемной комиссии...

Мое сердце вдруг громко бухнуло и провалилось, а он продолжал:

— Сведи меня с этим человеком... и я тебя не обижу... — с этими словами его тонкие длинные пальцы коснулись моей щеки. И мгновение назад умершее сердце вдруг ожило, забилось, затрепетало, как осиновый лист на ветру.

Я подался ему навстречу:

— Конечно, — одними губами проговорил я, — я все сделаю...

Он тоже подался вперед. Я уже чувствовал этот волшебный аромат его тела, который когда-то сводил меня с ума, ощущал его горячее дыхание на своих губах, когда он резко вскинул руку вверх:

— Официант! Счет!

Затем он поднялся и, пользуясь моим замешательством, сунул в нагрудный карман купюру:

— Я знал, что на тебя можно положиться, — весело и, как мне показалось, нарочито громко сказал он, звонко хлопнул меня по плечу и растворился в толпе расходившихся по домам студентов...