Сын Танелона

Во все времена военная доктрина орков отличалась неказистостью и простотой. Если ты пеший воин, то после рёва боевых труб ты несёшься на противника так, словно тебе на пятки наступает сам вождь. Самые нерасторопные зеленопузые кончают жизнь под ногами своих собратьев, даже не добежав до позиции противника. Если же воин оказался достаточно прыток, то ему представляется удача врезаться лбом в стену щитов, либо напороться на выставленное копьё немного раньше, чем та же судьба постигнет бегущих сзади. Несясь на врага, орки всегда оглушительно ревут, вопят, рычат, воют, ругаются на сородичей и посылают оскорбления в адрес врага. Со стороны это выглядит грозно, демонстрация бесстрашия сильно деморализует противника. Тем не менее, в первом столкновении погибает большинство авангардных зеленокожих, только самые крупные и сильные, а так же отстающие вступают в рукопашную кучу-малу. Если же ты всадник, то... схема практически не меняется, лавина орков верхом на бурых вепрях мчится в бой под оглушительный свиной визг, похрюкивание и свист бичей. Если в кавалерии есть ещё и «громыхалка», оркский вариант боевой колесницы, то шум достигает поистине неописуемой силы! Иных тактических схем кроме как «просто иди и убей» орки не постигают принципиально! Не то чтобы они действительно слишком тупы, просто желание выжить отходит для этих уродов на второстепенные позиции, когда всплывает вопрос о сохранении традиций.

Вождь Махрудж Эбрег Гхар был самым выдающимся оркским военачальником, известным среди людей за последние восемьдесят лет. Однажды у него зачесалась левая пятка, отчего зеленопузый внезапно решил повоевать с Хагондийским королевством и Извечными Домами одновременно. Вождь неплохо начал, навёл шорох в пяти соседних стойбищах, убил вождей, сожрал их детей, на всеобщем обозрении покрыл вдов, чем установил свою законную власть и собрал достаточно рубак для начала грабительского похода. Малая орда в восемь тысяч пеших и две тысячи всадников подошла к юго-западным границам Хагондии три месяца назад. Далее Махрудж сделал ещё один умный ход, он не стал атаковать сразу, ведь пешие добирались до его ставки гораздо медленнее. Подождав полторы недели, вождь вступил на землю королевства с полной ордой. Конечно, люди уже знали о грядущем визите, всё же полторы недели несколько тысяч орков не могут оставаться незамеченными. Фактически, если в радиусе трёх дневных переходов от любого человеческого поселения появится хоть один орк, об этом будут знать абсолютно все! Если же учесть численность орды, то нетрудно догадаться, что к моменту начала войны три четверти государства уже знали о приходе орков.

Орки всегда приходят не вовремя, это истина, освящённая древностью. Хагондия уже несколько лет состояла в напряжённых отношениях с торговым протекторатом Миллады. Молодому монарху оказалось не с руки терпеть то, как соседи наживаются на поставках сырья из его государства, перепродавая его дальше на восток в пять раз дороже! Король совершенно справедливо поднял цены, отчего лорды-негоцианты пришли отнюдь не в восторг! Большая часть регулярной армии Хагондии перебралась ближе к восточным границам, неоднозначно намекая милладцам, что их наёмные войска будут встречены со всем хагондийским гостеприимством, если что. Южные и западные территории королевства остались почти без охраны со стороны короны. Приграничные феодалы издревле привыкли сами решать свои проблемы и пока справлялись. С северо-запада к Хагондии прилегали территории Извечных Домов. От эльфов никогда не было хлопот, лишь бы сами люди не приближались к их границам. Поэтому, когда орда покатилась по всему западному приграничью, оставляя после себя лишь пепелища и горы дерьма, даже вооруженные знанием люди мало что смогли противопоставить. Самые разумные хагондийцы заблаговременно покинули насиженные места и двинулись вглубь страны, самые упрямые обновили частокол, приладили ворота покрепче и стали ждать.

Очень немногие бароны пытались хоть как-то помочь своим вилланам, фактически мало кто из них мог что-либо сделать. Времена, когда на западе феодал не мог выжить без личной армии, закончились два поколения назад, после того, как голова Грамхара Железностопа была доставлена в столицу, наколотая на пику и больше великих оркских вождей с тех пор не появлялось. У баронов остались лишь компактные дружины для защиты замков и поддержания порядка.

В мирное время наёмники мозолят всем глаза. Псы войны, воины звонкой монеты, шлюшьи мечи, так нередко за глаза величают этот сброд обыватели, чьи жизни выпали на периоды спокойствия и процветания. Если ты обычный человек, живущий обычными заботами и берегущий свою жизнь, то нелюдимые типы разной степени потрёпанности, носящие при себе оружие и глядящие вокруг с голодным блеском в глазах, так или иначе, вызовут в твоём уме недобрые мысли. Отчего-то мнение о наёмниках резко меняется, когда под стенами ревёт орда, предвещая резню и пожары. Собравшись вместе, более двух десятков западных феодалов создали временную военную коалицию. Король ясно дал понять, что его заботы полностью обращены к востоку, а десять тысяч зеленопузых... Что ж, Хагондия переживала набеги впятеро больших орд, и ничего, стоит и по сей день. К тому же запад никогда не радовал казну своевременными и обильными вливаниями, там нечего особо защищать, пусть же прижимистые бароны подумают, что они могут сделать для короны, а не что она должна сделать для них.

О том, чтобы воевать с Махруджем поодиночке и речи быть не могло, орки довольно легко взяли штурмом два замка из тех, что были ближе всех к западной границе, несмотря на то, что прежде опыта в осадных работах у них не должно было быть. Теперь они постепенно уходили дальше на север и уже начали доставлять неприятности Извечным Домам. Железо и огонь, вторглись в леса вместе с ордой и эльфам это очень не понравилось! Бароны призвали под свои знамёна наёмников со всего запада и из центральных областей, всех наёмников, которые ещё не ушли на заработки в Бальвар, где началась гражданская война и обеим, точнее трём сторонам бальварского конфликта, нужны были умелые солдаты.

Орда вернулась из лесов, с небольшими потерями и многие рубаки несли на себе ожерелья из листовидных ушей. Вопреки ожиданиям, Махрудж Эбрег Гхар не повёл орков вглубь страны, а повернул на юго-запад и покинул королевство, практически не встречая сопротивления. Орки просто обогнули Арсово поле, на котором их собирались встретить объединённые дружины баронов, и покинули королевство. Чтобы вернуться в числе пятнадцати тысяч. Слухи о победах Махруджа взбудоражили оркские стойбища, и многие малые вожди подались к удачливому полководцу в услужение.

В первый раз зеленопузые встретили серьёзное сопротивление под замком Хангриль. Они четырежды пытались прорваться к воротам через позиции наёмников, но каждый раз, когда угроза прорыва становилась особенно серьёзной, со стен летели выкрики барона Сальзы: «два экстола надбавки каждому, пережившему этот день, если победим» и псы войны удесятеряли усилия, отбрасывая рубак обратно. В конце концов, орда была оттеснена от замка, и сражение продолжилось в открытом поле под Эригре. Три месяца боёв с переменным успехом, орки то прорывались глубже западных пределов, собирая кровавый урожай, то отступали под напором людей, то снова вгрызались в плоть Хагондии зубами. Игра в поддавки закончилась, когда наёмники и орда сошлись на правом берегу Сиксты. Именно в том бою в небе появились длинные бронебойные стрелы с чёрно-белым оперением, и боевые отряды Извечных Домов впервые вступили в эту войну. Усилиями людей и эльфов орки были загнанны в Сиксту и многие из них остались в ней, так и не добравшись до противоположного берега... Пожалуй, хуже орков плавают только гномы. С того дня раз за разом Махрудж получал удары один другого сильнее, он сдал позиции у Кишии, проиграл под Лезлой, долго стоял, но в итоге бежал после боя на Талом холме. Последнее сражение было запланировано у озёр Старой Девы. Совет баронов и делегация высокородных эльфов ... сформировали военный штаб, который постановил: победа у озёр Старой Девы должна стать последней в череде битв, и орки, точнее их остатки, должны быть окончательно выдворены из Хагондии. Не то чтобы остроухих как-то волновала судьба человеческой державы, «сотни человечьих королевств растут и увядают, пока одно древо тянется к небу» говорят они, но у Извечных Домов ещё остались неоплаченные счёты с орками, и, хотя эльфским лесам больше ничего не грозило, чаша мести должны быть испита до дна!

Ходриг Балдуртен мог сойти за гнома издали, но вблизи всё же становилось понятно, что он чистокровный человек, просто низкорослый, коренастый, толстокостный и бородатый. Из-за малого роста ему приходилось постоянно залезать на переносной помост, по-другому он просто не мог наблюдать за ходом битвы. А Ходриг обязан был видеть всё, что происходило сейчас перед его глазами, ибо он командовал двухтысячным отрядом наёмников. Они несли имя Скидийских Воробьёв, хотя настоящих выходцев из Скиды в отряде осталось почитай что ничего, но зато все — отборные ветераны.

Предшественник Ходрига капитан Ворнстрог, создавал отряд во времена своей молодости, он прошёл всю жизнь с верными людьми, завоёвывая славу человека из стали, в чьей груди бьётся сердце из солнечного огня. Разумеется, капитану приходилось пополнять ряды своих воинов свежей кровью после многочисленных битв и сражений. Уходя в посмертие, он приказал Ходригу принимать командование, а затем и Ходриг вёл этих людей за собой. Много лет вёл, хороня боевых братьев и принимая новых. Так получилось, что с того дня, когда Скидийские Воробьи покинули пределы родного государства, они так и ни разу туда не вернулись, зато проскитались по всему континенту от огненной степи Валрахии до ледяных фьордов Танелона. Сейчас в отряде Воробьёв сражались представители большинства рас и разумных видов ойкумены. Да, прямо сейчас они и сражались с орками, плечом к плечу с другими наёмниками, привлечёнными звоном монеты. Сам Ходриг родился в Ефростаре, что можно понять, глядя на природные пигментные пятна на скулах, шее и предплечьях, а так же на тёмно-рыжие волосы. Настоящие же скидийцы имели в основе своей вытянутое телосложение, жёсткие чёрные волосы и кожу коричневого, с кремовой мягкостью цвета. Правда с годами она темнела и становилась почти чёрной, как у Лорута, Силпы и Кангата, которые в этот момент были баклуши, играя в листы рядом с помостом.

— Ещё не пора? — Силпа, мастер короткого клинка, быстрое убийство, удар в спину, метание ножей и бой с двумя кинжалами, вот в каких делах он преуспел. Сам Силпа тоже похож на кинжал, высокий, худой, с резкими чертами лица и острой маковкой.

Лорута, латник от бога, может таскать на себе столько железа, что порой диву даёшься, его щит всегда прикроет товарища, его полуторник, покрытый боевыми царапинами от острия до навершия всегда найдёт зазор в обороне врага. Кангата, человек, которого боги наделили спокойным характером и огромной силой, заключённой в могучем теле. Этот «телок» на своём жизненном пути претерпел превращение из захолустного увальня в мудрого клирика войны, принял апоскисианство и уже без малого двадцать пять лет проповедует свою веру молотом на длинной рукояти. Помимо этой троицы в отряде осталось ещё пятеро скидийцев, тех самых, что безвестными и голодными бродягами собрались когда-то под самодельным знаменем молодого Ворнстрога, ублюдка, рождённого от уличной потаскухи и оставшегося безымянным аристократа. Но другие пятеро сейчас в гуще событий, принимают на себя удар левого фланга оркской кавалерии.

То знамя, старое, потрёпанное, покрытое швами и заплатами как боевыми шрамами, и по сей день реяло над ставкой Скидийских Воробьёв. Белый воробей на чёрном поле. Как уже было упомянуто, Ворнстрог нашивал вырезанного из наволочки воробья на чёрное полотнище самостоятельно, отчего признать в сей кляксе птицу мог только человек ну с очень богатым воображением. Позже, когда отряд уже заработал репутацию и кое-какую казну, капитану Ворнстрогу предлагали изготовить новый, красивый стяг, на котором будет узнаваемый геральдический воробей, и он согласился бы, если бы не категорическое несогласие воинов, не желавших видеть над своими головами ничего, кроме замызганной, но счастливой белой кляксы, больше похожей на воробьиную какашку, чем на воробья.

— Поздно, — с досадой выдохнул капитан.

Троица игроков синхронно подняла головы.

— Туда глядите, — указал Ходриг вправо, прямо на всадника, стремительно приближающегося к ставке. — Баронов вестник. Если эти благородыши сейчас примутся ломать мои тактические выкладки, я швырну им их золото в лицо и... Не, не швырну. Просто ноги из гузна повырываю.

Вестник подъехал к ставке и с явным трудом скатился с седла. Довольно молодой парень в плаще, намоченном кровью. Кровь же капает с левой руки, висящей как плеть.

— Вам послание, господин капитан.

— Не надо мне твоих посланиев, паря, — хмуро отмахнулся Ходриг, — у меня всё схвачено! Люди сражаются! Виш? Мы держим этих грёбанных зеленопузых, а когда они выдохнутся, начнём теснить! У них не осталось резервов, они не знают, чё это такое, резервы, а у меня ещё три сотни мечей ждут своего часа, и у Далотринга одна! К тому ж орки давят именно сюда, разумеешь? На мой, левый фланг, курвы жабомордые! Мне тут тяжелее всего, так что менять что-то сейчас — бред! И вот это всё иди и скажи своему суверену!

— Дело не в орках и не в людях, господин капитан! — воскликнул бледный то ли от кровопотери, толи от негодования гонец. — Дело в эльфах!

Ходриг несколько мгновений с интересом смотрел на вестника:

— Ну и чё замолк? Дальше я сам должен догадываться? — хмыкнул капитан.

— Их полководец здесь, на левом фланге с отрядом телохранителей. Он пришёл поддержать вас и попал в окружение... Что с вами?

Плечи Ходрига часто подрагивали, губы тоже, он стыдливо опустил лицо и тихо хрипел, но в один момент не выдержал и начал хохотать во всю глотку. Ефростарец топал ногами, размахивал руками и так мотал башкой, что борода не поспевала. Отсмеявшись, капитан утёр слёзы и выдохнул. У него болело нутро между грудиной и брюшиной.

— Ох, просто расскажи кому, треплом прозовут. Так братки?

Ветераны выражали свои чувства гораздо скромнее, но и по их лицам нельзя было сказать, что они очень уж обеспокоены.

— Я не...

— Не разумеешь? Разве? Разве не смешно, что мудрый остроухий лорд, который воюет, наверное, с тех пор, как мой прапрапрапрапрадед перестал сцать под себя, внезапно попал в окружение? И к кому! К тупым злобным берсеркам! Разве может такое случиться с эльфами, бессмертными неувядающими свидетелями истории, которые, курву их мать солдатским копьём да в обе дырки, всё знают и никогда не ошибаются?! Нет! И оттого, что такая дрянь случилась, мне только смешнее!

— Вам не должно быть смешно, господин капитан! Вам должно быть боязно! — воскликнул вестник и слегка покачнулся. — Помните ли вы, что эльфы без лордов не воюют! Если Салсар аэн Шиидхари там сейчас умрёт, четыре тысячи стрелков и лёгких пехотинцев просто выйдут из сражения и отправятся на север!

Ходриг раздражённо дёрнул усом. Конечно, он знал, что к вопросу лидерства остроухие относятся примерно так же, что парадоксально, как орки — нет лидера, нет войны и точка!

— Посему вам лучше бы пустить свои резервы на...

— Ещё раз посмеешь мне указывать, как распоряжаться людьми, человече, яйца бантиком завяжу! Мои резервы никуда не двинуться кроме как на орков! Всё, слово сказано, а что до этого высокородного недоумка, то... Самсон! Самсон, демоново семя, вставай, отрыжка ледяного великана! Вставай!

— Не ори. — Самсон встал.

То, что недавно казалось тёмным валуном, лежащим рядом с помостом, поднялось, распрямилось, и превратилось в мускулистого гиганта, имеющего к человеческой расе очень слабое отношение. Танелонцы, дети Танелона, земли, где половину года властвует холодный зимний день, а вторую половину убийственно холодная зимняя ночь. Они похожи на людей, если не считать ороговевших ногтей, острых зубов, ужасающей силы и громадных габаритов. И ещё пары небольших рожек на лбу, разумеется. Если взять мускулы со всего человеческого тела и разделить их на десять равных частей, а потом той же мерой измерить танелонца, то получится, что у него этих частей двадцать две. Обычный танелонец на две-три головы выше даже очень высокого человека, а так же как минимум в полтора раза шире в плечах, сильнее в десять раз, выносливее в пятнадцать, болевой порог высший из известных, инстинкт самосохранения примерно как у орка. Живут танелонцы до ста пятидесяти-двухсот лет, волосы растут исключительно на голове, но не на лице. Танелонские воины никогда не стригутся, считая, что сила их расы таится в волосах, взрослый мужчина носит копну чёрных как ночь волос, свободно свисающую до ягодиц и лишается их только если проиграет поединок с равыни. А равными себе танелонцы считают только танелонцев. Они не признают метательного оружия даже в охоте, из брони носят исключительно латы из толстой, угольно чёрной кожи с металлическими шипами на плечах и предплечьях. Танелонцы не обманывают, не лгут, говорят то, что думают и никогда не задумываются над тем, что говорят, любят женщин и выпивку, хотя ни на что не променяют сечу.

Четвёртый король Хагондии, праправнук основателя государства правил во время засилья аристократической власти, его, короля Валедо Четвёртого прозвали Бессмертным, за то, что он пережил одиннадцать покушений, но усидел на троне. Монарх не мог верить своему двору, своей гвардии, своей жене и, что совсем печально, даже своим любовнице и любовнику. Пребывая в отчаянии, он выписал из Танелона пятерых воинов, пятерых гигантов в чёрной броне. Танелонцы не лгут, не придают, не польщаются на злато. Скорее кто-нибудь ухватит солнце руками, чем танелонец откроет спину нанимателя для кинжала. За последующие шестнадцать лет было совершено ещё шестнадцать покушений, почти по одному на каждый год, все закончились провалами и летящими с плахи головами, а Валедо Бессмертный оставался невредим... пока один из телохранителей его не убил. Случайно. Монарх подавился вишней, а танелонец попытался похлопать его по спине, но перебил хребет...

— Самсон, ступай и помоги эльфскому лорду, пока его орки не отымели и не убили... Или пока они его не убили и не отымели. Кажется, это правильная последовательность, когда дело касается зеленопузых и долгоухих. Ты идёшь?

— Иду... Иду... — Гигант лениво взвалил на плечо секиру, собрался с мыслями и запел. Танелонцы всегда шли в бой, распевая одну из тридцати священных боевых песен, по одной на каждый из тридцати родов, живущих в Земле-Без-Тепла. Песни не только сообщали богам и предкам, что потомок идёт сеять семена смерти, но и помогали быстрее войти в боевой транс. — Юмартака, валта он тэйдан омисса касиссанне, юухдистукаа, люукаа маахан нойрюйтаянне! Миталлинкийтойсин сиивин, кохти тотуутта маткаткаа, вельесуннам вирелла войттоон ратсастакаа!

— Берегитесь там! — крикнул капитан в спину Самсону. — Я спустил чудовище с цепи, теперь кто не отбежит, тому кердык!... Кстати, о смерти, эй, кто-нибудь, перевяжите этого парю, пока в нём вся кровь не закончилась! Эй, ты как, человече?

Когда-то Танелон был домом для великой цивилизации магов, учёных, философов и прочих мудрецов, постигавших устройство мироздания. Что погубило их? Неизвестно, великая цивилизация обратилась в ничто, а потом из безжизненной снежной пустыни пришли танелонцы, могучие гиганты жадные до крови, до побед, до смерти и чужих мучений, причащающиеся плотью проигравших, пожирающие друг друга для выживания. Кто боится орков, тот просто не знает детей Танелона. Один из них пришёл издалека, один из них принёс свою секиру и песню, которая сопровождала души умерших на его родине веками. Люди расступались перед тяжело бегущим Самсоном, Воробьи знали, если Самсон идёт, лучше расступиться, но если он несётся, роняя клочья пены изо рта, лучше просто упасть и притвориться мёртвым. Танелонец пересёк позиции наёмников, словно бежал не среди людей, а среди пшеничных колосьев, которые не могли ему помешать. Когда он вырвался на передовую, то сразу вступил в рукопашную.

Ymmä rtä kä ä, valta on teidä n omissa kä sissä nne

Yhdistykä ä, lyö kä ä maahan nö yryyttä jä nne

Metallinkiiltoisin siivin, kohti totuutta matkatkaa

Veljeskunnan vierellä voittoon ratsastakaa

Углубляясь в позиции зеленокожих всё дальше и дальше, Самсон раз за разом вздымал свой двухглавый топор и опускал его на квадратные голов, проламывал черепа, разрубал туловища, парировал, отбрасывал широких коренастых дикарей назад и с рыком набрасывался на них как голодный пещерный медведь. Вскоре людей вокруг совсем не осталось, только орки, только враги. Тянущиеся отовсюду боевые тесаки и топоры, уродливые, перекошенные ненавистью ещё в материнской утробе хари, пасти, полные острых зубов, исторгающие свирепое рычание и воинственные выкрики. Орки не боятся, орки видят гиганта, убивающего их и стремятся к нему как какие-то уродливые сумасшедшие бабочки стремятся в огонь бушующего пожара... А Самсону хорошо, он близок к экстазу, ведь рядом нет тех, о ком приходится думать, нет людей, которых нельзя убивать, только целое море врагов, чья ненависть к нему, чьё желание убить бьёт в него, Самсона, словно в набатный колокол, а он отвечает стократ более сильным ударом!

Koko maailmaa vaikka uhmatkaa tä tä totuutta julistakaa

Joka metallia haluaa se metallia saa,

Meitä turha on vastustaa

За его спиной просека, выложенная фрагментами тел, оркское оружие ломается, встретившись с секирой, оркские доспехи рвутся как мешковина, толстые оркские мускулы сдают, когда Самсон наваливается со всей мощью, хрипя священные слова с вылезающими из орбит глазами! Руби, секира, руби их! Ещё крови! Ещё боли в руки! Ещё трупов, извергающих содержимое! Пусть кости трещат, пусть трещит плоть, пусть дохнут враги и их ярость питает воина, который живёт только в битве за жизнь, а вне её — лишь существует! Сеча, дева в платье из содранной кожи, Сеча, дева ступающая по выпущенным кишкам, прекрасная и омерзительная Сеча, сжимающая топор и кубок, богиня, посылающая благословение, прекраснейшая богиня, с ликом, омытым кровью, напои сына Гнева! Напои кровью того, кто жаждет! Сеча!

Valloittakaa pohjoinen maa joka kuuluu teille

Vahvistukaa sillä tie on avoinna sankareille

Myrskyä vahvemmin voimin kohti totuutta matkatkaa

Veljeskunnan vierellä voittoon ratsastakaa

Враги падали один на другого, а он шёл всё дальше и дальше, изрезанный, истыканный короткими стрелами, покрытый густой чёрной кровью, слепой, не могущий видеть ничего кроме лезущих отовсюду зелённых морд, мелких и жалких уродцев копошащихся у его ног! Секира поднялась, секира упала, голова отлетела, блок, удар коленом, тычок обухом к горло, сапог проламывает череп, замах, удар, двое падают бездыханными, разворот, парирование, кулак крушит челюсть, разворот, рубящий удар, лезвие проламывает рёбра.

Koko maailmaa vaikka uhmatkaa tä tä totuutta julistakaa

Joka metallia haluaa se metallia saa,

Meitä turha on vastustaa

Когда над сечей начала играть музыка? Когда рёв труб и орков стал столь мелодичен? Когда грохот и лязг сталкивающегося оружия стал сплетаться в бойкий весёлый мотив? Когда ушла боль? Когда орки стали такими медлительными, почему они ползают, как мухи, увязающие в дерьме? Разве это важно? Важно убить их! Убить их всех! Рубить! Крушить! Пусть они умрут! Сила против силы! Давайте, вот он я! Я иду к вам, я хочу дотянуться до ваших шей и свернуть их! Я хочу сделать ожерелья из ваших зубов! Я хочу наслаждаться вашей агонией, когда буду вытаскивать и наматывать на руку ваши кишки! Вы моя пища! Мои яства! Я сожру вас всех и поделюсь с богами, ничтожные хиляки! Ну же! Ну же! Ещё! Ещё!..

Самсон больше не мог петь, он не мог больше думать или говорить, он не мог больше ничего, кроме как убивать, песня и резня призвали на него то, что танелонцы называют благословением богов — боевое безумие. Движения гиганта ускорились, ощущение боли полностью исчезло, сила ударов не просто рубила твёрдые оркские тела, они взрывались от соприкосновения с оружием, разваливались на части. Орки не успевали даже понять, откуда пришла смерть, как их черепа оказывались проломлены, руки оторваны, кишки выпадали на землю, позвоночники крошились, а по их телам вышагивала смерть с безумным неживым лицом. Тяжёлая танелонская секира рубила и рубила, порхая вокруг хозяйского тела, убивая прежде чем кто-то успеет нанести удар. Время стало абстрактным для Самсона, он растворился в стихии войны и лишь продолжал движение, наугад выбирая направление, кладя на землю поверженных врагов, прежде чем сделать хоть один шаг. Возможно, прошли минуты, а возможно всё это безумие длилось часами, но вскоре вокруг не осталось никого, ни одного живого орка, чтобы его убить, пустота, залитая светом угасающего солнца. Потеряв возможность убивать, Самсон потерял стимул двигаться. Сознание медленно всплыло из розовой дымки, он осознал себя как личность, с трудом заворочались какие-то мысли, он куда-то шёл, что-то делал... Его послали? Куда? Зачем?

Самсон стал оглядываться вокруг, но не видел никого, кроме расчленённых зеленопузых, во рту пересохло как в старушечьей манде, горло болело, будто по нему прошлись железным ёршиком, мышцы издавали сухой треск при каждом движении, в некоторых местах на руках расплылись гематомы, там мышцы пострадали особенно сильно во время тяжёлых даже для танелонца нагрузок. Гигант посмотрел на свои пустые ладони и только теперь серьёзно встревожился — секиры не было! Оружие нашлось быстро к его облегчению, оно застряло в черепе громадного орка, лежащего на земле и придавленного тушей своего же скакового вепря. Разрубленные половинки рогатого шлема валялись поодаль, у раскинутых рук дикаря лежали обломки щита и сломанный боевой тесак. У вепря тоже был прорублен череп, прямо в середине широченного лба. Самсон узнал работу своего оружия. Он не помнил, как завалил этого здоровяка, но не сомневался, что это сделал именно он!

Танелонец упёрся в морду орка сапогом, схватился за рукоятку и с третьей попытки выдернул оружие. Этот зеленопузый оказался самым крупным, в росте он наверняка не уступил бы самому Самсону, а в ширине даже превзошёл бы! Доспехи склёпаны из различных кусков металла и кольчужной сетки, на плечах меховой плащ, во многих местах кожа проткнута украшениями — добытыми клыками, золотыми и железными серьгами. Морда размалёвана синей краской. Самсон бы не удивился, если бы узнал, что прорубился до ставки вождя и завалил самого Махруджа! Только это было теперь неважно, вот он, Самсон, стоит израненный, покрытый кровью, но живой! И вот они, орки, сколь бы сильны они ни были при жизни, все стали равны в своём ничтожестве после смерти. Мусор. Одноразовая пища для топора и стервятников.

Самсон отправился обратно, следуя по эдакой уродливой тропинке выложенной трупами. Он шёл буквально по своим следам.

— Ох ты ж, Самсон идёт! Эй, Самсон вернулся!

Скидийские Воробьи стали лагерем намного дальше того места, на котором сражались несколько часов назад. Совсем скоро поле брани начнёт смердеть, и лучше в это время не находится с подветренной стороны, да ещё и так близко. Вокруг капитанского шатра выросли потрёпанные старые палатки, загорелись костры и уже кое-где начинали звучать песни. Ещё через несколько часов все вокруг будут пить и плясать, горланить заученные ещё в молодости куплеты, радоваться тому, что выжили и проливать вино за тех, кто сложил голову. Но не сейчас. Сейчас все зализывают раны, ротные несут капитану списки потерь и, судя по трём внушительным сундукам, вокруг которых стоит охрана, наниматели решили не затягивать с оплатой. Удивительный прицедент. Ходриг говорил с какими-то людьми, он сидел, они стояли, капитан кивнул под конец и беседа закончилась.

— А, Самсон вернулся! А-хой! Посмотри на себя! Сухая кровь пластами слезает!

— Вижу.

— Ну и как, справился с заданием?

— Что за задание? — угрюмо спросил гигант.

— Долгоухого из окружения вывел?

— Не помню. Может быть.

— А может быть, ты просто его порешил, когда он тебе попался?

— Отстань от меня Ходриг, а то и тебя порешу. — Самсон чувствовал себя как с тяжёлого похмелья, ему хотелось просто молчать и не напрягать голову ответами на дурацкие приставания низкорослого человечка.

— Успокойся, паря! Всё прошло, как нельзя лучше для нашего брата! Кажется. Ты отвлёк на себя половину оркской орды. Вроде бы это ослабило напор на эльфскую дружину, и они вырвались из окружения. Вроде бы они тебя даже видели, ты прорубался шагах в десяти от них, но, кажись, не заметил?

— Откуда такие сведения?

— Да так, остроухие на хвосте принесли. Были здесь двое, тебя искали.

— Сколько времени прошло?

— С тех пор как ты пошёл спасать несчастных эльфов — семь часов, с тех пор как битва закончилась — три.

— Кажется, я убил вождя.

— Ну, знаешь, это меня не особливо так удивляет. Орки даже не додумались дать сигнал отступления, просто пёрли и пёрли пока мы их всех не порубали, засранцев этих. Видать оттого и пёрли, что ты Махруджу башку отрубил.

— Разрубил.

— А эт детали, паря! Пить будешь?

— Сперва дело.

— А и чёрт с тобой! Проваливай! Эй, дайте этому монстру его мешок и его нож! Да и крюк свой возьми, мне только и хлопот, что следить, как бы мы твой скарб не утеряли, перебираясь с места на место!

Получив свои вещи, Самсон отправился обратно в поле. Он шёл по вороньему пиру, внимательно присматриваясь к оркам, безошибочно находил жертв своей секиры и быстро делал дело, а именно, отрубал головы, руки и ноги, вырывал из пастей по одному зубу, наиболее приглянувшемуся, клал его в мешок и шёл дальше. Его тело болело, требовало отдыха, покоя, но гигант не мог думать ни о чём, пока не собрал Семена Гнева, как называют это танелонцы. Он мастерски разделывал туши, рвал зубы ещё и ещё раз. Дело затянулось до ранней ночи, пришлось трижды отбиваться от волков, пришедших на запах падали. Различать следы своего оружие и чьего-то ещё стало трудно, но он продолжал, пока не почувствовал глубокое удовлетворение от проделанного.

Вернувшись в ставку, он увидел то же, что видел после каждого отработанного контракта: люди, чей век короток даже по меркам танелонцев, веселятся вокруг костров, пьют и едят, о чём-то спорят, тискают маркитанток, дерутся. То тут, то там говорят слово в память о павших братьях по оружию, а потом снова начинают смеяться. Люди быстро восстанавливаются, с их коротенькими жизнями нельзя особо часто и надолго впадать в уныние.

— Самсон, выпей!

Ему поднесли ведро с приделанной сбоку ручкой, специально сварганили эту штуку для него ещё тогда, в самом начале, когда он пошёл в ту же сторону, что и наёмники. Танелонцы не ходят с людьми, они не присоединяются ни к каким человеческим, гномским, эльфским и прочим походам или устремлениям. Но бывает так, что они просто «идут в ту же сторону», по своей воле, оставляя за собой право в любой момент пойти в другую сторону. Кислый эль, недостаточно прохладный, танелонцы любят, чтобы от питья зубы холодом ломало, если, конечно, это не тёплый густой хафур с коричной стружкой.

— Садись жрать! — крикнул Ходриг, взмахнув бараньей ногой как булавой.

— Нет. Мыться.

— Что? Где ты собрался мыться?!

— Это озёрный край, человече, здесь много воды.

— Проваливай, но твои бараны долго горячими не останутся!

— Я и холодное мясо люблю. И сырое.

Самсон прошёл с Воробьями через десятки сражений, но он никогда не был одним из них, ему не причиталось ни одного экстола за проделанную работу. Зато Ходриг добровольно подрядился выставлять гиганту ведро эля и двух жаренных баранов после каждой оплаченной битвы. В походе же Самсон ел то, что сам добывал, а добывал он много, так что нередко подкармливал и двухтысячное войско половиной степного быка, или медвежатиной.

На родине танелонцы редко совершают омовении, даже в жилищах этих гигантов стоит жуткий мороз, воду они потребляют, грызя лёд, к тому же на таком холоде нелегко вспотеть или запачкаться. На крайний случай вокруг всегда полно снега, чтобы смыть кровь и промыть раны. Зато все танелонцы просто обожают горячие источники! В Танелоне всего пять мест, где есть обширные районы, лишенные снега из-за жара, идущего из-под земли. Там же есть и каменные ямы с горячей парящей водой. Любое насилие рядом с источниками считается недопустимым, даже самые непримиримые враги обязаны вести себя почтительно к дарам земли. Никто не может запретить танелонцу прийти к источнику и омыться в бурлящей воде, это священное право каждого! За испражнение в источник очень легко можно не досчитаться сперва ног, потом рук, потом жизни. Покушение на чистоту источника ввергает гигантов в дикую ярость.

Самсон нашёл себе небольшой пруд, даже не пруд, а прудик который можно обойти двадцатью человеческими шагами. Это маленькое водяное зеркальце ютилось под сенью деревьев практически на опушке кадорипосовой рощи. Гигант стянул сапоги, покряхтев, развязал шнурки, удерживающие кожаный доспех, отстегнул ремни, на которых держались наплечники, и скинул броню на землю. Она могла казаться обманчиво неказистой, но слой спрессованной обработанной кожи толщиной в человеческий палец защищает весьма неплохо. Танелонец потянулся с хрустом и стоном, ощущая на коже, пахнущей прокисшим старым потом, касание ветерка. Скинув штаны и наручи, он вошёл в воду. Дно сразу уходило вниз, никакого плавного спуска, берег каменист и довольно высок. Для человека. Самсон окунулся несколько раз, затем сел, облокотившись спиной на каменистое возвышение как на спинку каменного трона и подтянул к себе секиру. Пришёл покой. Вода была тёплой для человека, но недостаточно тёплой для Самсона, и всё же это было приятное ощущение. Гигант тихо мурлыкал какой-то мотив низкими басовитыми звуками и, что казалось очень смешным, заплетал волосы в косу.

Прошло без малого час, а гигант так и не вылез из воды. Он успел перемыть свою одежду, выскоблить засохшую кровь отовсюду, где она скопилась, а скопилась она везде, омыть секиру и выбросить всё на берег сушиться в тёплой ночи, но сам вылезать не хотел. Ноздри Самсона раздулись, блаженно сомкнутые глаза открылись. Он почуял их за несколько минут до их появления, не звук, но запах и ветер возвестили о приближении гостей. Их было двое, и они вышли из зелени как из-за ширмы.

— Я думал, что от эльфов пахнет цветами или чем-то таким, про что треплются менестрели, когда описывают титьки эльфских барышень, но нет, пот, кровь, дерьмо. Всего этого я, и с людьми общаясь, нанюхался довольно. И дома тоже. Чего вы рыщите? Из орков не ушёл никто, вождь не дал приказ отступать, так что...

— Можно ли и нам омыться здесь?

Двое, действительно двое. Пол определить на вид нелегко, оба могут с одинаковым успехом сойти как за баб, так и за мужиков. Эльфы очень высоки, на голову-полторы выше нормального человека, среди них не найти стариков или старух, только дети, которые с годами превращаются в вечных юношей и юниц. Тела их втянуты в длину, отчего они кажутся тонкокостными и изящными, а многие люди так и вовсе восхищаются ими. Самсон всегда считал длинноухих неженок в лучшем случае не такими уродливыми, как орки и не понимал этой людской любви к большим глазам с миндалевидными зрачками, изящным губам, длинным тонким пальцам и прочей вечной красоте... Настоящий танелонец только тогда красив, когда на его теле шрамов не меньше, чем пальцев на руках и ногах! Так что минувшим днём Самсон стал намного красивее в понимании родного народа. Эльфы носили кожаные доспехи с редкими элементами из металла, за спинами плащи серо-коричнево-зелённого цвета, мягкие кожаные сапоги. Из оружия длинные копья для молниеносных выпадов, одноручные кривые клинки без гард, метательные ножи и кинжалы, никаких луков и даже копья по виду слишком тяжелы, чтобы их порядочно метать.

— Вокруг шесть больших озёр и десятки озёр помельче... Но священное право каждого омываться у той воды, что ему милее, так что мойтес