Венера в униформе. Глава 4: Пятнадцать минут стыда

— Ты, вероятно, все время догадываешься, на чем ошибся? Первертыши обычно искусны в заметании следов. А ты, ничтожество, смог оскорбиться прямо здесь. Хотя, я даже боюсь представить, сколько моих трусиков ты испачкал своим половым органом, пока я тебя не разоблачила! Придется выбросить все. С другой стороны... почему бы не заставить тебя носить их на учебу? Ты наверняка будешь вполне согласен. А колготки? Чтобы на уроках не было скучно, будешь засовывать своим задом в капрон и мечтать, чтобы учительница оставила тебя после уроков на перевоспитание. Может быть, я так и сделаю. Если будешь послушным. А послушным ты будешь, потому что если нет, я тебя так избью, что ты неделю с кровати не встанешь. Вот... эти твои любимые колготки достались тебе. Нужно было возвращать на место все то, что берешь, а не изнашивать до дыр. Мама случайно заметила мне об их пропаже, ей наплевать на подобные мелочи, но я почему-то догадалась, что тут дело недоброе. Тем более зная, с каким испорченным маленьким первертом приходится жить под одной крышей. Я вообще с детства подозревала, что с тобой что-то не так. Ты всегда всех сторонился, всегда витал где-то далеко в своих грязных мыслях. Теперь-то я понимаю, что это были за мысли. Думаешь, я не заметила, как ты на меня глазел, когда я примеряла какую-нибудь новинку? Да ты пожирал меня глазами. Наверняка уже тогда тебе не терпелось влезть в мои вещи! Мерзавец! А как застыл на меня по утрам! На юбку, на гольфы, туфли, пожирал все свои проклятые фетиши! Меня тошнит от тебя, ты будто в грязи меня валял каждый божий день! Только от твоих взглядов было невозможно отмыться. А как ты наслаждался побоями. Я даже представить себе не могла, что ты намеренно выводил меня из себя, чтобы только побольше полежать у меня в ногах. Оттуда ведь легче заглядывать под юбку, правда? А в тот раз мы с подругами ради смеха связали тебя и использовали как матрас, так что, когда мы тебя отпустили, у тебя стоял так сильно, что брюки по швам рвались! Да и на маму ты не прочь был поглазеть! Фу! Ты хоть сам понимаешь, как это мерзко? Стоит ей надеть костюм построже, и ты уже слюни сдержать не можешь! Тебе просто необходима какая-нибудь начальница, которая бы наказывала тебя за любое проступок. Ничтожество, какое же ты ничтожество!

В общем, зная тебя, развратника, я решила немного поиграть в детектива. С утра я приклеивала к дверцам наших с мамой шкафчиков для одежды волосы, чтобы, если кто-нибудь их откроет, узнать об этом. Чувствовала я себя чертовски глупо, возилась с этими волосами и клеем, но нужно же было с чего-то начинать. Не могла же я все время караулить тебя, спрятавшись внутри. К тому же ты слишком труслив, чтобы начать действовать пока в доме кто-то есть. Я признаюсь не особо надеялась на успех. Ну, пропали колготки, ну и что? Может прислуга выбросила, может ещё что. Не станешь же каждый раз подозревать в краже какого-нибудь извращенца. Однако, если извращенец прямо под боком, лучшей кандидатуры не сыскать. Я дождалась, когда ты вернешься из школы и ушла погулять, намеренно оповестив тебя о том, что вернусь не скоро. А уж маму вообще ждать раньше десяти вечера не приходится. Так что тебе, засранцу, был дан зелёный свет. Каково же было мое удивление, когда вернувшись, я обнаружила волосы разорванными! На обоих шкафчиках! Ты, оказалось, был тем ещё модником! Из моего шкафчика стянул то, из маминого другое, то же меня привереда. И времени даром не терял. Мне даже было немного грустно, что расследование так быстро подходило к концу. Ты оказался неудачником не только в обычной жизни. В качестве извращенца ты ещё более жалок! Попался с первого раза. Но оставалось еще раздобыть улики, одних волосков было явно недостаточно. Поэтому в следующий раз, уходя на "прогулку", я оставила веб-камеру включенной. И ты знаешь, что я увидела на записи когда вернулась?

О, Всевышний, лишь бы не это! Если у Эрики есть записи моих развлечений, это полная катастрофа. Я пропал, пропал! Мысли беспорядочно кружились в голове. Я закрыл глаза, пытаясь проснуться, потому что не верил, что все происходящее со мной не было жутким кошмаром. Еще полчаса назад я был на вершине блаженства, добравшись до объекта поклонения, смиренно ожидавшего меня в Эрикином шкафу, а теперь я стремительно погружаюсь все ниже и ниже в зияющую бездну отчаяния. Боже, как бы я хотел, чтобы этого не было. Я молился Богу, чтобы он вернул меня в прошлое и я исправил бы все. Я стал бы нормальным человеком, прошел бы мимо той злополучной кипы журналов, из которой я выудил ТОТ САМЫЙ экземпляр; занялся бы спортом и изгнал из себя эту рабскую слабость женственного мазохиста; не украл бы эти проклятые колготки. И никогда, никогда, никогда бы не надел эту злополучную униформу! До боли стиснув глаза и сжав зубы, я молился, истово как никогда, чтобы Бог услышал просьбы своего непутевого сына и избавил меня от постыдной участи быть распекаемым жаждой издевательств сестрами.

Я открыл глаза...

... и...

... все осталось по-прежнему.

Я по-прежнему лежу на кровати, одетый в униформу сестры, сидящей за компьютером в высоком кожаном кресле и перекинувшей ногу на ногу. Бог не услышал моих мольб. Зная его строгий характер из уроков катехизиса в школе, я понял, что этому злобному бородатому тирану наверняка нужно ввергнуть меня в какие-нибудь отвратительные и ужасные мучения, и только потом, когда я буду полностью развлечен и превращен в безвольное создание, он дарует мне спасение. А пока орудие его кары, повернув ко мне свое прекрасное лицо Немезиды, командует:

— Пора, скорее ко мне!

И я, опасаясь задержки и новых потрясений, быстро подскакиваю к креслу своей неожиданно-негаданно обретенной Госпожи и замираю в ожидании, уставившись, как она и говорила, в носки её лакированных туфелек. Я даже не удивляюсь тому, как быстро она вошла в роль, и как мало времени ей понадобилось, чтобы сломить во мне всякое сопротивление.

— На колени! — выдает она еще одну порцию повелений для проходящего дрессировку песика Петера, который незамедлительно выполняет этот приказ, бухнувшись на колени так, что они хрустнули о пол.

— Ну что же, онанист чертов, хочешь взглянуть со стороны на свои грязненькие забавы, которые ты тут устраивал, думая, что никто не видит?

Я не даю очередной порции мольений вырваться изо рта и вместо "Эрика, пожалуйста. Эрика, не надо" выдаю лаконичное "Да, Госпожа". Четко и ясно, как и было велено. Только хвостом не виляю от преданности.

— На экран смотри.

Несмело, тщательно избегая скользить жадными глазами по белоснежной коже Эрикиных ног, я перевожу взгляд на монитор компьютера и с ужасом узнаю в движущихся на экране картинках самого себя, робко вползающего в комнату Эрики. Маленькая дрожащая фигурка в тишине пустой комнаты, я оглядываюсь по сторонам, будто ожидая, что моя сестра выпрыгнет из-за угла и вмахнет мне по голове ногой в полете. Убедившись, что все в порядке, я прикрываю дверь и направляюсь к её шкафчику для одежды. На мне мамина блузка, застегнутая под самое горло, поверх которой я надел жакетик с французским рукавом, облюбованный мной с того дня, как я впервые увидел его на материнском теле. На ногах мамина же юбка-карандаш, плотно стягивавшая мои бедра, которые терлись друг о друга и дополнительно взвращали член, который я вскорости затяну в узенькие трусики Эрики, выуженные из её шкафчика. Моя миниатюрная копия на экране сбрасывает с себя мужские трусы и натягивает кружевное узилище на дрожащий от возбуждения член, видимый очень отчетливо благодаря сильнейшей эрекции.

Я помню этот день. Я помню, как сильно был возбужден, примеривая этот новый жакетик, помню, как нежный шелк блузки облегал тело и слегка щекотал соски. Как плотно облегал шею туго застегнутый воротничок. И как чудесно сжимали промежность кружевные трусики. Поискался еще немного в шкафу, я достал туфли на каблуках и, надев их, окончательно завершил образ бизнес-леди. Строгой с сотрудниками на работе, но мечты лелеющей быть униженной всем коллективом...

 

После тяжелого трудового дня, когда гнев офисных клерков будет бить через край и найти выход в порке ненавистной начальницы. По пути на кровать малоопытный в хождении на каблуках экранный Петер неуклюже спотыкается, что вызывает у Эрики смешок. Я ложусь на кровать и начинаю себя ублажать. Как и сегодня, сперва я ласкаю себя руками. Продолжаю пальцами по лаканам пиджака, считаю пуговки на блузке, а затем медленно задираю юбку, до тех пор, пока не получаю доступ к трепещущему в тенетах трусиков члену. Я не спешу даровать ему свободу, предпочитая изматывать, шаловливо постукивая пальцами по вздутой от возбуждения головке и изредка прикасаясь к чувствительной уздечке. Если не сдержусь, то от нескольких прикосновений к нежной плоти я могу излиться прямо в трусики. Это недопустимо, ибо, во-первых, сорвет все удовольствие от мучительных ласк сдерживаемого оргазма, а во-вторых, оставит неопровержимые доказательства моего незаконного пользования сестринским нижним бельем. Эх, знал бы я тогда, что нахожусь под безстрастным глазком видеокамеры, и все мои меры предосторожности уже ничего не значат. Порочные ласки неотвратимо сохранялись в памяти компьютера, чтобы теперь засвидетельствовать мое падение.

— Ну что ж, как видишь, из меня получился отличный детектив. Хотя если принять во внимание, какого тупицу мне надо было вывести на чистую воду, это скорее сарказм.

Черт бы меня побрал! Кто же знал, что она установит камеру? Неудивительно, что я так и не заметил её. Черный шарик на столике. Да я просто не обращал на неё никакого внимания. Гораздо тщательнее я напрягал свой слух на предмет щелчка входной двери и поднимающихся шагов. Мысли же о том, что Эрика пойдет на такую хитрость никогда не посещала меня во время моих мастурбационно-партизанских вылазок. Я ведь скрупулезно запоминал то, как лежат её вещи, чтобы после развлечься с ними разложить в том же виде по своим местам. Однако, как оказалось, вся эта щепетильность была напрасной.

Эрика переводит на меня взгляд, отвернувшись от монитора, на котором вновь и вновь, закольцованный в бесконечный повтор воришка Петер дергает себя за пенис, одевшись в женские трусики. На её лице удовлетворение. Она победила, как ни посмотри. В её руках все козыри и теперь мне уже не отвертеться. Придется привыкать к роли безвольной подстилки и мечтать, что когда-нибудь моя покорность ей наскучит, и она выбросит меня из реальности, обратно в мир фантастического подчинения и бесплотных Домин с их воображаемыми хлыстами.

***

— Ну что ж, сеанс окончен, дамы и господа, — подводит итог белокурая Киприда, — вина презренного раба доказана, самое время ему получить заслуженное наказание.

Её взгляд скользит по мне, её новой игрушке, мягкой, податливой, бесконечно дружелюбной к пользователю и всегда готовой к употреблению.

— Ого, а твой приятель, похоже, не разделяет этого мнения — улыбается Хозяйка.

Я, не понимая о чем она, следуя за ее взглядом, наклоняю голову и только спустя несколько секунд обнаруживаю смысл своего полового органа, находящегося в жалком состоянии.

Видимо от страха и презрения, от осознания того, какому ничтожеству он принадлежит, мой пенис поспешил максимально уменьшиться в размерах и скрыться от Эрикиного взгляда, полного отвращения к этому хилому кусочку безвольно висящей плоти. Я и так не могу похвастаться размерами мужского достоинства, а сейчас и вовсе решил бы лучше спрятать его поглубже в трусы. Тем более, что насмешки Эрики совсем не способствовали ни подъему самооценки, ни эрекции.

— Действительно ли он менее извращенец, чем ты? — усмехается она. — Его что уже не возбуждает унизительное положение, в котором вы оба оказались? А ну-ка верни его в рабочее положение, да поскорее! А то меня воротит от этой соломинки.

— Что... что ты имеешь в виду? — мямлю я непонимающе.

Я опять опускаю ее титул, но моя сестренка, похоже, все же еще и сама не освоилась со своим новым статусом, поэтому пропустила это нарушение этикета "раб - Хозяйка" мимо ушей.

— Что не ясно? Я хочу, чтобы он стоял так же, как когда я только что пришла! Начинай дрочить! Живо!

Господи Боже, я никак не могу окончательно поверить в то, что со мной происходит! Моя собственная сестра приказывает мне мастурбировать, а сама собирается рассматривать меня, пока я буду раздражать свой слабый член и закатывать глаза, сгибаясь под истомой удовольствия.

— Занимайся самоудовлетворением, как неряшливая проститутка! Тебе все равно не привыкать к этому занятию.

Она сильным ударом ноги опрокидывает меня на спину.

Я оказываюсь в шоке, но скорее всего лежать неподвижным бревном будет лучшим решением, чем подчиниться приказу. Я глотаю ком в горле и начинаю действовать. Начинаю я, как обычно, с медленных движений, кончиками пальцев водя вверх-вниз по опавшему и сжавшемуся половому члену. Он стал таким маленьким, что я держу его лишь двумя пальцами. Впервые в жизни я не ощущаю сладостных спазмов, когда горячая кровь наполняет мой пенис. Теперь я чувствую только пустоту, будто дергаю рукой воздух или что-то принадлежащее не мне. Я никак не могу заставить свой член принять хотя бы подобие вертикального положения. Он хлюпает у меня в руке, словно презерватив с водой, но никак не желает наполняться силой. Ускоряю движения, но это приносит лишь боль. Я открываю глаза и вымученно смотрю на Эрику, мол, не получается ничего, как ни старайся.

— Да что же это такое? — вздыхает она разочарованно, — ты вообще хоть на что-нибудь способен? Похоже, что твое положение недостаточно унизительное для тебя, чтобы твой хилый отросток встал. Что ж, это очень легко поправить.

Она садится мне на лицо. Я едва успеваю что-то понять, а мир вокруг уже суживается до размеров её промежности. Однако ощущение близости её щели действует безотказно и моему разуму вовсе не нужно что-либо понимать, тело реагирует куда быстрее. Какой сладостный запах. Он проникает прямо в мозг, стягивая волю к сопротивлению шелковым шнуром и оставляя лишь желание идти на поводу у его обладательницы. Запах женщины! Я впервые вдыхаю эту восхитительную эссенцию так близко к непосредственному источнику. До этого, я мог лишь догадываться о непреодолимой власти, которую она оказывает на мужчин, лишая их всяких сил и превращая в послушные тряпочки. Теперь же, я мог убедиться в этом сам. Я лишён своего эго. Я плыву в горячей сладостной потоке к самому жерлу кипящего вулкана, от которого меня отделяет лишь тонкий шелк кружевных трусиков. Я ничтожная песчинка в океане блаженства, моё высшее счастье вылететь пылью из-под туфелек Богини, прогуливающейся по золотому пляжу.

Мой инструмент постепенно, но верно начинает наливаться силой. Едва почувствовав, что он окреп, я крепко сжимаю его и начинаю энергично двигать. Недостаток кислорода, жар амбиций, ощущение своего унизительного положения действуют на меня более эффективно, чем всякая "Виагра". Мой инструмент вновь наполнен желанием, и я полностью счастлив, размышляя под попкой сестры о том, что если все мои страдания будут похожими на это, то я с радостью отдамся ей в рабство. Ведь лучшей судьбы, чем кончать, будучи прижатым ее бедрами, вдыхая прекрасный запах ее лона, я бы не пожелал. И за это удовольствие я легко выполню такую рутинную мелочь как вылизывание туфелек или исполнение роли пуфика для просмотра сериалов для Эрики и ее подруг. Все эти унижения казались столь малой ценой за счастье вновь оказаться под ее благоухающей попкой, что я готов был запрыгать от счастья. Наивный глупец! Знал бы я тогда, через что я буду вынужден пройти, чтобы только иметь возможность прикоснуться к собственному инструменту, я бы вылетел из-под своей сестренки быстрее пули! Но я продолжал самоудовлетворяться и, в забытьи от истомы, покрывать поцелуями трусики Эрики.

Почувствовав, что я начинаю дергаться в приближающихся спазмах оргазма, Эрика резко вскакивает с меня и командует остановиться. Ха! Легче остановить гоночный болид, вышедший на финишную прямую, чем меня, когда я на грани того, чтобы кончить. Однако у моей ...

сестры хватило на это сил. Я забыл о всяком оргазме, согнувшись пополам от удара в живот. Ловя перекошенным ртом воздух, я одновременно прощался со столь быстрой возможностью кончить, понимая, что Эрика не даст мне такого простого облегчения, не наигравшись как следует. Наверняка мне нужно будет пройти через ад, чтобы его заслужить.

— Если я что-то приказываю, ты должен выполнить немедленно! Если ты замешкаешься, я превращаю тебя в отбивную, понял? — кричит эта тварь.

— Да, Госпожа, — прохрипеваю я сквозь кашель.

— Руки по швам!

Несмотря на боль и желание свернуться калачиком, засунув большой палец в рот и превратившись в младенца, я вытягиваюсь в струнку. Пенис, еще недавно готовый разорваться брызгами спермы, разочарованно дергается. В руках у Эрики была пара черных резиновых обручей. Я непонимающе хлопал глазами, задаваясь вопросом, зачем они ей, но потом, когда она обмотала один из них вокруг основания моего, вскочившего на дыбы пениса и с силой затянула, я мгновенно все понял. Проклятая тварь, вот на какие мучения она хочет меня обречь! Мне предстоял жуткий стояк без возможности расслабиться! Пенис будет каменным до тех пор, пока она не соизволит освободить его. Я сам так развлекался, перетягивая своего дружка, пока он не синел, но каждый раз освобождал, едва почувствовав больное напряжение, которое уже не мог стерпеть. К тому же, я опасался последствий. Кто знает, что станет с членом от такой длительной перевязки? Вряд ли что-то хорошее.

Эрике же явно было плевать на все эти предостерожности. Я не сдержал крика боли, пронзившей пенис, но нашел в себе силы, чтобы не схватиться, как раньше, за её руки. Обмотав мой член пару раз этой тесьмой, она повязала аккуратный бантик. Затем она принялась за яички. Она явно не церемонилась, зная, как нежно и беззащитно это место у мужчин, и какого бережного отношения оно к себе требует, потому что делала все намеренно грубо и с подчеркнутым отвращением. Покрытые сеткой вены, мои яички раздулись. Завязав бантик и там, Эрика оценивающе оглядела результат своей работы.

— Вот так-то гораздо лучше, теперь твой конек уже не опустит свою головку. Немного неприятно, наверное, но что поделать, если ты не в состоянии держать его в напряжении самостоятельно, а я не хочу испортить себе удовольствие, увидев, как он опадает. Так что терпи, братец.

Я лежал, прислушиваясь к ощущениям. Член начал пощипывать, и я знал, что скоро пощипывание перейдёт в онемение, а за ним придет боль. Нужно хорошенько выслужиться перед Эрикой, думал я, чтобы не довести до этого. Моя Хозяйка тем временем занимает место на своем троне. Подошвы её туфель перед моими глазами.

— Хорошо, теперь, я думаю, пора бы уже переходить к наказанию,— доносится до меня её голос,— и если учесть, как сильно ты проштрафился в прошлом, имея наглость надевать на свой поганый конец мои трусики, оно будет суровым. Твои грехи до сих пор оставались безнаказанными, но сейчас пришло время платить по счетам. Прибавим к этому одежду мамы и конечно мою новую униформу, которую ты, сволочь, испортил своим мерзким телом. Ну ничего, на сегодняшнюю экзекуцию она будет твоей, можешь благодарить свою Хозяйку за такой щедрый подарок, я ведь прекрасно понимаю, что ты кончаешь от одного её вида, а уж быть в ней выпоротым — это вообще пик блаженства.

И она была полностью права, поэтому я набрался смелости и, не дожидаясь приказа, бросился целовать носки её лакированных туфелек. Сестра не отернула ног, и я перевел дыхание, расслабив спину, готовящуюся прогнуться под градом ударов за действие без команды. Однако Эрика не стала меня бить, ей похоже понравилась степень моей признательности, поэтому она даже потрепала меня за загривок как котенка.

— Ты умница, уже понимаешь, что любая благодарность Госпоже должна быть оказана незамедлительно. Пока что ты не заслуживаешь целовать что-либо выше моих туфель, хотя и в будущем ты можешь рассчитывать лишь на поцелуи в задницу, да и то после того как я схожу в туалет.

Я испугался от ее слов. Неужели она доведет меня до этого?

Я на мгновение перестал покрывать поцелуями ее туфли и она заметила мою нерешительность.

— Да-да, это ты тоже будешь делать, можешь не сомневаться, никуда не денешься. И поверь, возможность вылизать мою дырочку будет для тебя подарком. Придет время, и ты будешь изнывать от желания подлизываться ко мне и метаться в попытках услужить мне, только бы я позволила тебе дотянуться до моей попки язычком.

Да она оказывается извращенка похлеще меня! Я даже и подумать не мог, что моя сестрица, застегнутая на все пуговицы своего показного достоинства, с которым она всегда прогуливалась по улицам, ловя завистливые взгляды прохожих и заставляя парней исходить соками по ночам от осознания того, что как бы они не старались, ЕЁ им не заполучить никогда, может пожелать, чтобы кто-то вычищал ее задний проход от остатков экскрементов. У неё, как я помню, и парня-то никогда не было, она всецело была поглощена учебой, спортом и общественной деятельностью своего клуба, в который входили такие же как она напыщенные самодовольные интеллектуалки и воинствующие феминистки. Тема секса была ею благополучно проигнорирована. Но тогда же я вдруг и понял, что та же сексуальная закрепощенность, что и у меня, подавленная пуританским воспитанием строгой мамы и воинственных католиков учителей в нашем колледже, где мы имели счастье слушать Слову Божьему, одновременно учась испытывать высшую степень отвращения к собственному телу, наверняка и стала источником и причиной ее противоестественных желаний. Мама никогда не разрешала Эрике заводить парней, а когда разговор о них заходил за столом, старалась всячески их унизить, обзывая самыми изощренными оскорблениями. В такие моменты я был рад провалиться под землю. Все-таки у меня между ног тоже болтался маленький пистолетик, который вроде бы должен был свидетельствовать о моей принадлежности к ним. Поэтому львиная доля всех оскорблений, произносимых за ужином, хотя и была посвящена "мужланам" вообще, все-таки благодаря акцентам, которые мама расставляла перед очередным комментарием в немалой степени была адресована мне. Хотя мама никогда не отказывала себе в удовольствии напомнить мне, что к настоящим мужчинам я имею весьма отдаленное отношение, это никоим образом нельзя было расценивать как показатель моего достоинства. Скорее даже наоборот. В представлении мамы, я стоял на гораздо более низкой ступени, чем лакающий перед телевизором пиво, вконцец опустившийся работяга, способный удовлетворить свою жену исключительно по праздникам. Впрочем, это верно, я наверняка не смог бы и этого, учитывая весьма и весьма скромные размеры моего пениса и еще более скромное отношение к противоположному полу, у которого я готов был валяться в ногах, но никак не предподносить в подарок залихватский трех, на который просто не был способен.

За маской неприступной госпожи Совершенства, одетой в юбку, которая даже не раскрывает коленей, застегнутую на все пуговицы блузку и туго завязанный галстук, скрывалась развратная садистка с изобилием невоплощенных извращенных желаний. И, похоже, что продолжительное напряжение, вызванное невозможностью удовлетворить свои тайные вожделения, серьезно подорвало ее неустойчивую подростковую психику, отравленную гормональными бурями и ежедневной пропагандой христианских догматов. Мне кажется, ей приходилось находиться в постоянном конфликте, разрываясь между образом благовоспитанной леди, которой она должна была быть на людях, и жаждущей власти садисткой, которой ей хотелось быть. Что ж, теперь ей больше не нужно воздерживаться от своих сексуальных прихотей; к счастью для нее появился послушный раб со множеством подобных извращенных страстей, с которым она могла делать все, что пожелает, не боясь возможных последствий и не опасаясь возмущения покоренного и подавленного под каблучок ничтожества. Союз запутанных узлов и трепещущего в ожидании сильных ударов ... задницы был скреплен взаимным желанием, чтобы наконец-то сбросить оковы до смерти отравившего нас воспитания и отдаться во власть охвативших наши юные души страстей. И чем извращеннее форма блаженства, тем лучше. Хотя она никогда бы не признала, что так же зависима от чувства владычества и желания унижать, как и я от ощущения своего ничтожества и жажды быть развлеченным. Мы оба оказались монстрами системы воспитания, которая с детства оберегала в тесном коконе любое, даже самое маленькое проявление чувственного вожделения, полагая, что человеку следует заботиться только о духовном совершенствовании, презирая порочные потуги удовлетворить свои низменные страсти. В итоге наши изувеченные накопившейся похотью души превратились в бездонные колодцы, жаждущие самых отвратительных удовольствий тела, которых нас так настойчиво лишали все это время.

Так что моя дорогая сестрица может сколько угодно называть меня жалким червем и до посинения вопить, что она вовсе на меня не похожа. Глубоко внутри, она такая же грязная развратница, мечтающая о таких же точно похотливых забавах, что и её брат извращенец. Разница единственно в том, что она сверху.

Эрика мастерски отдавала команды своему новообращенному чистильщику обуви. Четкие и лаконичные, сдобренные уничижительными оскорблениями, они мгновенно расставили акценты моего нового положения. Я больше не мог позволить себе роскоши поломаться в нерешительности. Теперь мой язычок был на короткой привязи, и Эрика могла дергать за невидимый поводок, то ускоряя, то замедляя темп. Я сосал её каблук, будто вкуснейший леденец. Да для меня он и был таковым. Захватывая его губами, я двигался вперед-назад, елозя по нему и чмокая от неожиданного удовольствия. Я с упоением бросился в это занятие, не жалея слюны, полируя лакированную поверхность. Голова кружилась от осознания того, что я, здесь и сейчас, занимаюсь тем, чего так долго желал. Вылизывать туфельки на Эрикиных ножках куда как приятнее, чем лизать их отдельно от моей прекрасной сестренки. Здесь ощущение раздавленности не было надуманным. Мне не приходилось распалять воображение, как когда я лобызал её или мамину обувь, представляя, что меня заставили заниматься этим унизительным занятием. Сейчас понимание моей полной подчиненности возбуждало сильнее самых изощренных фантазий. Я лижу туфли своей сестры, и мне это явно нравится.

— Так держать, раб. Ты будто член сосешь, а не каблук, да так ловко, что я подозреваю у тебя немалый опыт в этом деле. А, шлюшка? Доводилось уже сосать член?

— Нет, мадам, — на мгновение отвлекшись от поцелуя каблучкой смущенно пробормотал я. Хотя фантазировал об этом не раз, уж не знаю, что тому виной, латентная гомосексуальность или желание превратиться в девочку — шлюшку.

— Хм, ну ничего... придется учиться. У меня в классе есть парочка парней, которые бесконечно восхваляют свои огромные члены. Достали уже, честное слово. Ну, вот я думаю, ты и проверишь, так ли они хороши на деле, как на словах.

Боже, сначала она обещает накормить меня дерьмом, а теперь добавляет в меню минет! И непонятно еще, что хуже.

— Ладно, хватит! — говорит Эрика, отталкивая мой жаждущий рот от своей туфельки — тебя нужно еще хорошенько наказать, не забыл? А то я погляжу лизать подошвы для тебя совсем не в тягость. Ну-ка марш на кровать и встать на четвереньки!

Ну ничего себе! Да она и впрямь не намерена играться со мной. До чего же моя сестренка готова дойти, если её не остановить?

Я располагаюсь в определенной позе и, предвкушая наказание, сдерживаю дрожь возбуждения. Мне было до чертей страшно, но вкус той грязи, что на меня выливалась, глушило чувство самосохранения, и я, как крыса, шагал за мелодией флейты все дальше и дальше в темные глубины, выбраться из которых мне уже было не суждено.

Член, надувшись и покраснев как сосиска, болтается между ног, соблазняя дотянуться до его алчущей головки и освободить от напряжения. Возбуждение растет, но сбросить его я не смею, боясь ослушаться Хозяйку. Я и не успел заметить, как стал думать о своей сестре только в новоприобретенном господском качестве. Неужели я такая безвольная тряпка, что хватило всего нескольких минут, чтобы моя рабская сущность полностью взяла верх над чувством самоуважения? А вообще, кого я пытаюсь обмануть? Бороться с самим собой я никогда не умел, и стоило Эрике чуть-чуть надавить, как я мигом прогнулся, превратившись в изящное кресло для тепленькой хозяйской попки.

Я слышу, как она роется в шкафу. Затем достает оттуда что-то.

— Подними юбку!

Я подчиняюсь и поднимаю юбку вверх. Трусики так и остаются спущенными, поэтому моя обнаженная попка блестит аппетитным сиянием. Я только начинаю обдумывать, что Эрика собирается со мной проделать, как на мою задницу с шипением обрушивается жгучий удар. От неожиданности я вскрикиваю и пытаюсь повернуться. Механически прикрываю рукой место удара, от которого исходит тепло, но Эрика кричит:

— Встань так, как стоял!

И тут же наносит второй удар, обжигающий мне руку. Спешно отнимаю её от задницы и снова принимаю удобную позу для порки. На тыльной стороне ладони остается полоса от удара. В её руке замечаю плетку. Откуда у неё взялась такая штуковина? Вместо разъяснений Эрика махается.

Я сжимаю половинки задницы, в надежде, что это поможет облегчить боль. Однако следующий удар разбивает это предположение на мелкие осколки. Эрика бьет с полной силы, удары хлесткие и невероятно болезненные. В моей голове стремительно пронеслись сравнения реальной порки и воображаемой. По шкале удовольствия реальная безнадежно проигрывает.

Моя попка дрожит под градом ударов, которыми она без устали осипает зад своего провинившегося братца. Постепенно теряю силы, мои руки трясутся и подгибаются. Видно, способность к безжалостному отшлепыванию передалась ей от мамы. Способная ученица, черт бы её побрал! Удар за ударом выбивает из меня все человеческое, оставляя животный страх перед каждым новым замахом. Но всё же замечаю, как постепенно к боли начинает примешиваться отголосок удовольствия. Голова начинает наполняться фантазиями. Я воспаряю и смотрю на себя со стороны. Едва могу сдержать рвущиеся изо рта стоны, мне кажется, что каждый её удар разрывает нежную кожу моих ягодиц. Она порет меня самозабвенно, полностью отдаваясь роли прекрасной истязательницы. Чувствую, как мой член пульсирует при каждом ударе, готовый разразиться семенем. Если бы не тугая перевязь, я бы давным-давно уже истек соками. Порка обостряет мое желание куда сильнее, чем фотографии обнаженных женщин. Чувствую всю мерзость ситуации, в которой нахожусь, и это распаляет мое извращенное чувство прекрасного, заставляя думать о том, что все, что происходит со мной — это не какой-нибудь грязный водевиль в домашних декорациях, а извращенное представление в багряных тонах для удовольствия одного единственного зрителя — моей волокой сестренки, ставшей в одночасье свирепой критикессой, удовлетворить которую не под силу даже самому Господу Богу со всеми его дешевыми Содомами и Гоморрами. Происходящее уже не кажется мне ненормальным. Как легко мы с сестрой перешагнули эту скучную обыденность! Подумать только, меня порет собственная сестра! Я полностью в её власти. Продолжающиеся удары вводят меня в какой-то экстатический транс. Я уже не могу опираться на руки и в изнеможении падаю. Из уголка моего рта течет тонкая струйка слюны. Больше не могу терпеть боль, поэтому начинаю дергаться в беспамятстве, отбиваясь от плети. Эрику это лишь забавляет. Она наносит удары куда придется. И когда плеть жалит головку моего члена, издаю вопль умаляющегося. Боль заставляет меня свернуться в комок, дрожащий под градом ударов. И когда внезапно они перестают сыпаться на мое тело, не сразу решаюсь отнять руки от головы и оглянуться, а еще какое-то время извиваюсь под эхом свистящей в моих ушах плети.

— Ты действительно непослушная девушка — говорит Эрика, прижимая свою руку к моему возбужденному члену. Я напрягаюсь, ведь до сих пор к нему прикасались только мои руки. Ощущения потрясающие. Мягкая ладонь словно излучает электрические разряды. Я искривляюсь, желая только того, чтобы она крепче схватила мой ствол и принесла блаженное удовлетворение. Я мечтаю вылить свою сперму в её ладонь. Хочу видеть, как белая вязкая жидкость струйками выливается из алой головки и стекает по её аккуратным пальчикам с маникюром. Хочу испачкать её безупречность, осквернить своим ничтожеством её совершенство. Хочу соединить нас в неразрывный тандем. Мерзкий неотесанный раб и бесподобная Хозяйка. Инь и Ян с добавкой засохшей спермы.

Эрика подливает масла в огонь моего наслаждения, продолжая выдавать реплики о том, какая я распутница:

— Только больше возбудилась от секса, похотливая девчонка! Ты заслуживаешь более сурового наказания, — констатирует она.

Некоторое время Госпожа мучает меня, медленно гладя фиолетовый член, видя, как я извиваюсь и умоляю её прекратить, а потом резко шлепает по головке. Заскуливая, я поджимаю ноги, защищая нежную плоть. Я трусливо пытаюсь спастись бегством, полностью забыв про расклад сил на доске. В результате после продолжительной борьбы я лежу поверженный на животе, задрав попку высоко кверху, всем своим видом символизируя покорность.

Эрика заставляет меня раздвинуть половинки моей горящей от секса задницы и обнажить нежную кожицу сфинктера. Я дрожу от страха, но не смею противиться. Сначала она слегка похлопывает по беззащитной дырочке кончиком плети, а потом, усиливая удары, приступает к яростному хлестанию. Я издыхаю в стонах, кусая простыню, но ничего не могу поделать. Боль пронзает меня насквозь, когда плеть жалит мою дырочку.

Я мaлeнькaя дeвoчкa, кoтoрaя чувствует сeбя винoй. В свoeй фaнтaзии я прeдстaвляю, чтo пoлучaю удoвoльствие oт этoгo и нуждaeться в наказании. Но рeaлизoвaть этo сложнee. Осoбeннo когдa мeня буквально выбрасывaeт oт удaрoв и некуда деться. Я начинaю кричaть, потому чтo боль становится невыносимой, и, к моему удивлению, она прекращается.

Вслед за этим она замедляет темп, и я чувствую, как что-то давит на мое горящее от наказания задний проход. Она собирается меня анально трахнуть плетью. Моя попка рефлекторно сокращается при проникновении конца плети внутрь, пытаясь избавиться от постороннего предмета. Но ей не доходят мои просьбы о пощаде. Она вонзает в меня плетку и выгибает меня дугой от боли. Я, конечно, экспериментировал с пальцем, вводя его в свой задний проход и стараясь массировать простату. Выражалась моя пассивная натура, желающая быть податливой и послушной по отношению к доминирующему партнеру. Однако боль оказалась невыносимой, особенно уставшая от плетки дырочка саднила и вызывала неприятное жжение при каждом движении вперед-назад. Я начал вырываться и кричать, но сопротивлялся недолго. Эрика резко вынула из меня плетку, что заставило меня закричать еще громче, и ударила меня рукой между ног прямо по болтающимся яичкам. Мой крик оборвался, дыхание перехватило и я скорчился, хватаю ртом воздух.