Невинная душа. Часть 3

В настоящее время, в небольшом городе Червоневск...

Мы молча ехали домой от Елены Владиславовны. Звук мотора моей Астры создавал монотонное рокочущее сопровождение. Ни у меня, ни у нее не возникло никаких размышлений о том, что произошло. Если изначально мы оба погрузились в океан размышлений, сомнений и эмоций, то вскоре стало ясно, что мы не справимся с этим потоком. Мы поняли, что произошедшее требует времени для переживания и что наше эмоциональное истощение полностью окутало наши души и заполнило их пустотой, в которой больше нет места для угрызений совести и прочих негативных мыслей. Я даже не мог однозначно ответить самому себе - поступили ли мы правильно.

Такие мысли кружились в моей голове, вероятно, и в ее голове тоже. Она все время смотрела в окно на серые силуэты высотных зданий, пролетавших мимо нас. Вероятно, она не могла перенести встречу наших глаз. Когда я подъехал к ее дому и припарковался рядом с подъездом, мы просто сидели минуту, ничего не говоря. В напряженной и мрачной тишине можно было услышать только наше волнующееся дыхание. Затем она опустила голову и прошептала: "Я не виню тебя за все это... Возможно, я всегда слишком сильно эмоционально относилась к этому, но будет лучше для нас больше не видеться".

Она коснулась своих губ двумя пальцами, а затем приложила их к моим губам, передавая свой поцелуй. Ее глаза были полны слез и безмерной отчаяния. Я знал, что в данный момент мои слова не помогут и что Кате нужно время для осознания происходящего. Что бы я ни сделал сейчас, это только оттолкнуло бы ее еще больше от меня. Поэтому я позволил ей уйти.

Я просто наблюдал, как ее фигура удалялась, знакомая до боли, глядел на покачивающиеся бедра в такт, на мелькающие каблучки туфель - она больше не оборачивалась и через мгновение исчезла за массивной железной дверью. "Какая женщина", вдруг пришла мне в голову мысль, "кажется, ты была настоящей там, прирожденной соблазнительницей, наслаждалась своей силой и властью. Я уверен, что через пару дней ты позвонишь мне и предложишь еще одно запретное свидание. А может быть, ты никогда не позвонишь".

Домой я вернулся с чувством тяжелого расстройства, злой как на себя, так и на весь мир, не зная, как себя вести с любимой и что делать дальше. К своим прежним проблемам добавилась эта новая, и жизнь опять казалась тащит меня на самое дно. Лицо горело от непонятного возбуждения после продолжительного пребывания на сильном ветру, глаза резали острая боль, и все тело ощущало угнетающую усталость. Я набрасывался на кровать после быстрого мытья и, не понимая почему, вдруг начал вспоминать яркие картинки нашего последнего интимного момента.

Чем больше я восстанавливал эти образы в памяти, тем сильнее возбуждение охватывало меня, тем сильнее я желал повторить что-то подобное, и тем меньше у меня было сомнений относительно нравственности наших действий с Катей. Это было прекрасно, это было захватывающе. Мы стали двумя соучастниками. Пусть Бонни и Клайд грабили банки, а мы всего лишь играли с благочестивой дурой, но это все равно связывало нас невидимыми нитками единения так же сильно, как самую известную пару преступников. Разве от этого мы не стали еще ближе, как кровавые сообщники?

Мы уж точно не Ромео и Джульетта — мы Фернандес и Бек, ну только не такие уродливые. Мы два злодея, помешанные в своих больных желаниях. Я глупо заулыбался придуманному сравнению, мое настроение совершенно неожиданно приподнялось, вместе с моим бойцом, ожившим от всех этих грязных мыслей. Оказывается, только-то и надо было выбросить глупые переживания. Даже интересно, куда приведет меня эта волчица в овечьей шкуре. Пожалуй, стоит быть более аккуратным, надо самому больше контролировать ситуацию, но разве это возможно с моей безумной прихожанкой.

Постепенно я позабылся болезненным сном, прерываемым между тем не совсем различимыми видениями. Все мелькало, словно кинолента, склеенная из нескольких бессвязных частей, словно фильм Тарантино, словно пестреющие на перроне лица прохожих, когда ты проносишься мимо них на поезде. Я с трудом соединял разрозненные куски воедино.

То перед глазами проносились голые тела Кати и Лены, то неизвестное длинное шоссе с бесконечным потоком машин, то вдруг совсем дикая лесная поляна, то блестящие золотые купола, а то жующая жвачку корова черной масти с загнутыми большими рогами. Неожиданно бешеный круговорот сцен остановился как раз на той самой корове, которая уставилась на меня огромными волоокими глазами с предлинными ресницами. Установившаяся вдруг тишина резала уши непривычностью и в ней я отчетливо различал жужжание многочисленных оводов и чмоканье челюстей животного. Я ничего не мог понять и также глупо таращился на корову как она на меня.

Переведя взгляд чуть в сторону, я с некоторым изумлением заметил худосочного белобрысого пастушка с непомерным для него сыромятным кнутом, перекинутым через плечо.

— Кто это? — спросил парнишка с неподвижным лицом, не проявляя никакой реакции.

Едва я успел начать размышлять о возможном ответе, как все вокруг снова зашаталось и понеслось дальше, неустанно и беспрерывно, так что я не успевал заметить ничего конкретного. Через мгновение, однако, мир вновь остановился перед невысоким деревцем, которое я без труда узнал как осину — как и каждый русский. И вновь в тишине, нарушаемой легким шелестом дрожащих листочков, раздался звонкий голосок. На этот раз это была прекрасная девочка лет семи-восьми, одетая по образцу обычной деревенской грибницы.

— Кто это? Скажи мне ее имя.

Как и ожидалось, карусель снова начала вращаться после этих слов и через пару минут остановилась на старом кладбище, поросшем густой травой и небольшими деревьями. Прямо передо мной виднелась очень старая могила, едва различимая из-за насыпи, если бы не крест сверху, который дожди и ветра сравняли с поверхностью. Я заметил, что крест отличается от того, который мы обычно видим — это греческий крест с равными концами.

— Ну же, спроси меня, кто это, — выразил я свое нетерпение. — Зачем ты играешь со мной, мое воображение? Что нужно мне увидеть?

В ответ на мое слово поднялся сильный ветер, но благодаря тому, что он дул мне в спину, я не испытывал проблем с дыханием. Хотя стоять на ногах было сложно из-за его сильного напора. Под действием порывов ветра крест на могиле задрожал и скрипнул, а затем не выдержал ударов стихии и ломкого дерева — со скрипом упал на бок и затем полностью повалился на землю. После этого вихрь почти сразу же стих, перейдя в легкий бриз.

Внезапно мне пришла мысль осмотреть развернутое крестообразное сооружение. Подойдя ближе, я увидел необычное расположение его перекладин, аккуратно вписанных между четырех горящих больших квадратных свечей, стоящих на надгробии. Загадкой оставалось то, почему ветер не смог погасить свечи, хотя сумел разрушить траурный знак до самого основания.

На всякий случай я еще раз обратил взор на этот символ природной силы и постарался запомнить его как можно лучше. Моё путешествие, созданное моим умом, продолжалось и я знал, что это еще не конец. Земля под надгробием начала стремительно подниматься, словно кто-то из-под нее пытался выбраться. Я потерял равновесие и неловко упал на спину, сильно ударившись затылком о какой-то камень.

Мне казалось, что я провалялся так целую вечность, глядя на черное ночное небо, усыпанное бесчисленными звездами. Я не мог подняться, ощущая силу, прижимающую меня к земле, а в ушах раздавался непрерывный шум детских голосов: "Кто она? Кто она? Кто она?" Я закрыл глаза и всеми силами закричал: "Я не знаю!"

Тут я осознал, что лежу уже не на надгробии, а на асфальтированной тропинке перед небольшой лестницей из каменных ступеней, ведущей к большой смотровой площадке. На этой площадке высотой великанской стрелы с окрашенной в зеленый цвет крышей росло строение, напоминавшее либо церковь, либо башню. Мне показалось, что в его форме было что-то фаллическое, и блестящий золотой шар сверху выглядел точно как настоящий эрегированный член.

Я встал на ноги и, подойдя ближе к маленькой церковной часовне, попытался осмотреть окружающий холм. Горы простирались на горизонте с мягкими скатами, а под ними сверкал незнакомый город тысячей огней. Он кипел своей ночной жизнью, которая не доносилась до меня - не слышно было шума автомобилей или гама людских голосов, не слышно было шуршания бесчисленных пакетов, разбросанных ветром.

В непосредственной близости от холма стояли одноэтажные домики на окраине города, а за широкой улицей в виде огненного полукольца тянулись высокие здания из стекла и бетона. Я не мог определить, что это за место, но точно знал, что раньше я здесь не был.

Очарованный, я продолжал рассматривать эту красоту, пока не почувствовал на себе напряженный взгляд со спины. Резко повернувшись, я увидел старушку, сгорбленную и одетую во все черное, стоящую на лестнице с коваными перилами, ведущей к церковной часовне.

Заметив, что я обернулся в ее сторону, женщина низко опустила голову, закрытую черной шалью. Поняв, что моя встреча с ней была предназначена, я решительно пошел к ней.

— Вы ждали меня здесь? Что мне нужно знать? — спросил я.

— Тебя, конечно же, родимый. Но не прилично обращаться ко мне без имени или ты его забыл? — промолвила моя собеседница.

— Я не знаю вашего имени, — раздраженно ответил я. — Коровы и деревья разные... Я ничего не понимаю.

Тут худощавая костлявая рука, сильно сжимая, схватила меня за запястье и старуха, подняв голову, прошептала:

— А взгляни в кошельке своем, не найдешь ли там имени моего.

Я в ужасе глядел на пронзенное иглами бледное лицо, уставившееся на меня безжизненными мутными глазами. Сердце бешено билось от страха, но во мне не было сил даже просто пошевелиться, не то чтобы убежать, и как маленький ребенок я просто закрыл глаза. Когда я открыл глаза, старухи уже не было, а я оказался в уже знакомой мне деревенской избе, в которой побывал в прошлом своем сне.

Однако вокруг произошли большие перемены: теплая комната со стеными полыщами исчезла, столы и скамьи были поставлены на свое место и все вымыто. В дальнем углу под узким окном стояла кровать, на которой кто-то спокойно храпел густыми грудными раскатами. Колыбель тоже была на своем месте, но судя по выступающим из нее углам хлопчатобумажной материи, там спал ребенок, покачиваемый заботливой рукой девочки лет восьми, которая сидела на стуле перед колыбелью и сама была полусонной.

Чья-то теплая ладонь прикоснулась к моей руке и, глянув вниз, я увидел кикимору, которая боязливо оглядывалась на меня своими грязными глазками.

— Ох, скоро будет забавно, — сдерживаясь, посмеивалась она, — как раз подоспел.

Несмотря на то, что существо вызывало во мне прежнее отвращение своим отталкивающим видом, где-то в глубине души я даже обрадовался увидеть старую знакомую вместо того безумия, что происходило до этого.

— Почему я снова здесь? — спросил я нечистого.

— Спроси у хозяина, — презрительно хмыкнула кикимора, — но сейчас он занят и не может развлекаться, как тебе хочется. Ты не единственный, кто жаждет всех яблок.

Я попытался сказать что-то еще, но моя собеседница поспешила к выходу, переваливаясь с одной ноги на другую. Она открыла дверь, и в комнату тут же ворвался рыжий бандитский кот. Этот усатый преступник на своих бесшумных лапах быстро перебежал через комнату и оказался на кровати. Комната наполнилась громким рыком довольного животного, которое шевелится с одной ноги на другую и затаивает острые когти в мягкое одеяло.

Спящий на кровати человек зашевелился от неожиданного вторжения в свою спальню и прошептал хриплым голосом:

— Кисонька, кисонька!

В темноте пятистенка я едва мог разглядеть силуэты, только рука плавно скользила по шерсти кота, вызывая маленькие искры статического электричества, которые освещали ночь. Кикимора снова подошла ко мне и осторожно взяла меня за рукав, указывая на кровать, чтобы я не шумел.

— Я не кисонька, я домовик! — произнес кот и тут же набросился на бедную женщину.

Мы приблизились и я заметил, что на кровати идет борьба двух тел. Вместо кота сверху активно шевелился уже знакомый мне старик со шкурой. Женщина пыталась оттолкнуть незваного гостя, восклицая: "Отец, что вы делаете? Это неприлично", но было очевидно, что ей не хватает сил избавиться от нападавшего. Когда она поняла, что ей не удастся сбросить тяжелое тело чудовища, она просто начала отпихивать его лапы всеми доступными способами, которые выглядели белыми и толстыми под подолом ночной рубашки.

— Пожалуйста, будь потише, глупышка, — проговорил домовой, — ты заселилась в чужой дом без разрешения хозяина. Хочешь вернуться на свое прежнее место?

— Не обижайся, покормительница, я не намерен никого обидеть. Просто забыла спросить у тебя разрешение при переезде из-за всех этих хлопот. Если хочешь, я испеку для тебя такие блины на Пасху и всегда буду помогать. Мы оба несчастные люди, — сетовала женщина.

— Раздвигай ноги и перестань шуметь, — рявкнул старик, — мне нужно не только блины от тебя. Ты очень привлекательна со своей острой сексапильностью и меняющимися нарядами. Очень сложно устоять перед тобой с такими соблазнительными грудями и задом. Давай по-своему подарю тебе удовольствие, только не шуми так сильно, чтобы всех разбудить.

— Как можно? — скулила крестьянка, которая сама с интересом поджала подол перед нападающим демоном, поняв, что угроза не такая страшная, как казалась, — разве люди занимаются такими вещами с духами?

— Что в этом такого? — хмыкнул дед, направляя свое оружие в мохнатую щель, — где твое сладкое яблочко? Плохо попадать, все поросло волосами как у тебя. Ты вдова и еще полна соку, почему бы не побаловать себя.

— Дай-ка я возьму его... сюда, — шептала женщина горячо, направляя ствол прямо в горячую норку между ног, — я уже полгода без мужской ласки, а ты поселился здесь и заметил меня. Что будет? У тебя такой большой.

— Тихо, Агрепина, — прошипел домовой, — позволь мне закончить свою работу.

Сквозь мутное окно под кроватью едва пробивался бледный лунный свет. Несмотря на это, я видел почти все происходящее и мог представить остальное благодаря единобразию событий. При этом казалось, что голубки, барахтающиеся в складках простыней, не замечали меня и не обращали внимания на мое присутствие.

Рыжее чудовище с яростным напором навалилось на несчастную и стало исступленно долбить ее своим, по-видимому, немалым в размере членом. Мне было прекрасно слышно, как звучно хлюпает на всю комнату ее переполненное соком влагалище, под остервенелыми ударами мужской плоти. В такт этим ударам пищала Агрепина, обхватившая насильника пухлыми ногами, стараясь заглотить своей чавкающей пиздой его стержень целиком.

Кикимора в непонятном жутковатом пугающем танце скакала вокруг совокупляющейся парочки, ехидно посмеиваясь и приговаривая какие-то неразборчивые заклинания. Со стороны все выглядело до крайности отвратительно, но я в странном возбуждении продолжал наблюдать за этим диковатым половым актом и даже подошел еще ближе, стараясь рассмотреть получше все детали. Старик, тяжело пыхтя от усилия, продолжал налажено загонять член в размякшую и разопревшую от удовольствия крестьянку, которая только и могла что ахать: «как мило, хозяюшко, еще же, еще...»

Женщина страстно сжимала в объятиях волосатое чудовище, источавшее противный козлиный запах, и его любовное мастерство явно нравилось ей. По прерываемым ...

 

временами ее стонам и конвульсивным движениям конечностей, я догадался, что она уже не меньше трех раз кончила, при этом, не проявляя никакой усталости и утомления, а уж тем более намерения прекратить соитие. Ее изголодавшееся по плотским утехам тело требовало новых и новых порций сладкого блюда, готовое ряди этого отдаться полностью на волю нечистой силы.

Наконец, и домовой притомился от буйной скачки, которая неминуемо привела его к разрешению. Он застыл в самой крайней точке, загнав свой ствол в голодное похотливое нутро крестьянки, как только мог глубоко. Его мохнатая рыжая тушка почти не двигалась, лишь слегка подрагивая судорогой, но я знал, что в тот самый момент потоки спермы один за другим затопляют женскую плоть, расплываются по слизким трубам, разнося с собой не только миллионы неприметных головастиков, но и палящее нестерпимым огнем наслаждение оргазма. Агрепиница взвыла.

Мужчина старшего возраста, легко похлопал ее по округлой ягодице и быстро спрыгнул на пол.

— Что тебе нужно? — рявкнул он в мою сторону, — вы не даете нам покоя, даже бабу не дают занять. Такую сочную ягодку отрывают.

— Занимаешься такой гадостью, — ответил я, рассматривая передо мной широкую крестьянку, которая наслаждалась оргазмом.

— Как она хороша? — подмигнул мне домовой, гладящий свою любовницу — нравятся сиськи? Они не помещаются в две ладони. А ее киска такая мягкая, словно шелковая. Сейчас вернусь к тебе после Грунечки.

— Все равно отвратительно, — выругался я.

— Смотри на него, какой прекрасный парень, — хмыкнула кикимора, — сам так делает с Гекатой и все-такое, а домовик отвратительный. Нужно было ему подрезать все пальцы ножницами.

— Убирайся, — сказал я, — мне нет дела до вас, вы появляетесь в моих снах, а не я приходил к вам. Вы черти полосатые уже достали меня, то коровы, то деревья, то кладбища с часовнями. Чего я от этого имею?

— Ой-ой, — заголосила кикимора, — достучалась.

— Значит, она сама решила тебе показаться? — недовольно спросил старичок.

— А кто она такая? — все больше раздражался я, — во всех своих снах они про нее спрашивают меня.

— Спрашивают? — удивился старичок, — мы не знаем ничего про ту девушку и твою куму. Только ты можешь назвать ее имя, именно для этого она тебе явилась, у них нет над тобой власти.

— Я ничего не понимаю, — выдохнул я в растерянности, — почему у меня такое странное воображение.

— Со временем ты разберешься со всей правдой, хотя не послушал нашего прежнего совета. А мне сейчас нет времени играть в ваши игры, видишь, какая красотка у меня лежит. Мне не нужно заниматься твоими женщинами.

Я снова вгляделся в полуобнаженную женщину. Она действительно выглядела привлекательно, хотя ее лицо было не видно в полумраке. Нежные изгибы ее больших грудей и широкие белые бедра, не скрытые ночной рубашкой, притягательно вырисовывались и под тусклым светом луны, раскрывая красоту здоровой русской женщины в зрелом возрасте. Она наслаждалась послевкусием страстного секса, разливающимся по ее телу, и совершенно не обращала на нас внимания.

— Кто она? — спросил я у домового.

— Вдова. Ее муж погиб вместе со всем имуществом на Воздвижение, она осталась одна с детьми. Так ей и пришлось оселиться в этом доме, так как он стоял пустым. Мне не помешало бы немного развлечься с этой милой женщиной. Пусть родит мне ребенка для подполья, — похихикал он.

— Ты серьезно задумал завести ребенка с ней?

— А почему бы и нет. Я буду иметь женщину и не смогу в нее вложить свою семя, — ухмыльнулся старик.

Сам не зная почему, я протянул руку к крестьянке, положив ладонь на ее теплое потное бедро. В ответ она издала стон и положила свою сильную рабочую руку поверх моей. Моя рука плавно скользнула вниз, ощущая каждую выпуклость ее кожи и быстрый пульс нагретого от страсти тела под ней. Моя рука уверенно достигла ее цветка, расположенного между ног, и зацепилась за густые кусты жестких волос. Проникнув через темнеющее пятно под белым животом, пальцы неожиданно провалились в широкую горячую промежность, излучающую особый запах наполненной страстью женской интимности. Женщина от таких прикосновений издала рык, требуя немедленного удовлетворения, очевидно даже не понимая, кто ее ласкает.

Я почувствовал липкую влагу чужой спермы на пальцах и резко одернул руку.

— Довольно, — вспылил домовик, — давай отсюда. Мы с кумой еще повеселимся с Груней, а ты иди.

Старик сильными руками ухватился за мои плечи и потянул от кровати. Я начал падать, стараясь сложится как-нибудь так, чтобы в очередной раз не набить себе шишку, но, так и не коснувшись пола, проснулся в своей кровати запутанный в сбившихся мокрых простынях.

10.

1856 год, д. Семеновская

Пореченского уезда Смоленской губернии

С высоты холма отец Илья, несмотря на сгущающиеся сумерки, различил несколько десятков серых нахохленных бревенчатых домов, выстроившихся в шеренгу на противоположной стороне ложбины. В период ранней весны деревня выглядела особенно уныло и безрадостно со своими, распухшими в нескончаемых потоках жидкой грязи, дорогами, покосившимися оградами палисадников, костлявыми скелетами редких черных лип и тощими перепачканными в навозе коровами, бродящими по еще голым полям с непроходящей тоской в слезливых глазах.

Однако у иерея было самое что ни на есть хорошее расположение духа и предвкушение скорого ночлега пусть и в таком удручающем месте, лишь еще больше радовало его уставшие от долгой дороги ноги. Он уверенно зашагал по раскисшему спуску, рассчитывая без проблем найти и приют, и теплую похлебку для своего урчащего еще с пропущенного обеда живота.

В первом же доме его приняли с неподдельной радостью гостеприимства и усадили за стол. Расслабившись в тепле избы, священник с удовольствием набросился на холодную калью, поставленную перед ним разбитной молодухой, озорно улыбавшейся ему весь вечер.

— Куда вы направляетесь, отец? — заинтересованно спросила девушка, провоцируя своим движением рук поднять свою полную грудь в виде креста, — в Верховск стать вторым священником?

— Нет, сестра, — улыбнулся мужчина в ответ, не обращая внимания на непристойность собеседницы, — я являюсь полковым священником. Сейчас я отправляюсь к части после того, как был ранен по делам епархии.

— Где вы сражались с турками, отец? — воскликнула девушка с интересом.

— Мне не приходится сражаться с врагами, моя задача заключается в укреплении веры и облегчении страданий раненых. Я был в самом Севастополе, там находился 25-й пехотный полк и защищал северную сторону. Там и меня задел осколок. Это была Божья воля.

— Где вы получили ранение? — спросила хозяйка с интересом.

— Прекратите! — строго проговорил мужчина, сидящий за столом, — хватит задавать глупые вопросы. Дайте отдохнуть от дороги священнику. Он стоял за нашу русскую веру и Царя, а вы даже поесть не предложите. Как там, отец, правда ли, что турки все черные черти с рогами?

— Французы привезли своих арабов, они действительно черные и называют их так. Но у них нет рогов, хотя они похожи на чертей и полны злобы.

— Ого, как интересно! — воскликнула девушка, приводя в порядок выпавшие длинные золотистые локоны, — Хотелось бы увидеть этих противников и узнать о том, какие они внутри, может быть такие же как наши мужчины.

— Ты молчишь! — раздраженно крикнул глава семьи.

— А я что? — возразила крестьянка, надувая губы, — Вы всегда не даёте слово батюшке вставить. У нас собственная нечистая сила есть без черных зубастых.

— Вот ум у этой женщины ограниченный, — пробормотал мужчина, — у нас нет никаких нечистых сил, все мы православные христиане и посещаем церковь, чтим священное писание.

— Как нет, — возмутилась в ответ молодая женщина, — а что насчет бабушки Устиницы? Она явно колдунья, уже пятый день не дает нам покоя, ее грешная душа не принимается антихристом.

— Не говори глупости, — отозвался хозяин, — я ...

 

понимаю, честно говоря, если бы человек был нечистым и обладал разными демонами, то его прихватывала сатана и черт заселял его тело. Но когда видно такое чтобы черт ходил в церковь и еще и принимал причастие? Так что Устиница не колдунья совершенно, это всего лишь обычная женщина, которая просто болела.

— Ага, обычная! — зло прошипела хозяйка из-за стены. — Из-за того что в их доме одни распутницы привели вас, глупых мужчин, к своим извращениям, вы и защищаете старую. Она действительно колдунья, вся их семья — одни колдуньи. Они порочными телами запутали всю деревню в гадости. Господь не зря наказал Наталью, я помню, что сама она пошла на эти дела в молодости.

— Ты еще что-то знаешь? — отозвался мужчина с некоторым страхом, — это все лишь слухи женские.

— Конечно, все это женские сплетни, — возмутилась хозяйка, подойдя к столу, — а Петров мальчик видел, как они поклонялись отвратительным деревянным идолам. Это все правда. И что черт прилетал ночью любоваться Натальей — об этом каждый знает. Если бы ты не был настолько тупым, то и сам бы сообразил.

— Вот как ты разговорила.

— А правда ли это, что эта бедняжка умирает? — включился священник, — почему ее не исповедуют и не проводят обряд отпевания?

— Ну, дело вот такое... — запнулся хозяин, — отец Александр отказался ехать. Дорога сейчас не лучшая весной, снег только что растаял, да и других дел много.

— Плохая дорога, — насмешливо перебила его жена, — она ведьма, поэтому батюшка не едет к ней. Говорят, Устиница уже соблазнила одного семинариста, а ее внучка давно интересуется отцом Александром.

— Как так получается? — возмутился священник, — Сколько лет этой Устинице?

— Восемьдесят восемь примерно, — вмешалась молодая женщина, — никак не умирает. Никто из нашего района столько не прожил.

— Так значит нет надежды, что скоро уйдет с этого света? — еще больше разгневался гость. — Что за приход у вас такой? Как можно оставить христианскую душу без покаяния? Я даже мусульманам в Севастополе помогал перевязывать раны. Господь приказал каждому служителю беспокоиться о рабах, а у вас крестьянка осталась без прощения грехов. Сразу же проведите меня к ней.

Хозяева с недоумением переглянулись, но решительность священника, только что вернувшегося с войны и горящего желанием справедливости, не давала им возможности противиться ему. Праведный гнев иерея и его пылающие глаза могли бы одолеть целую армию демонов, поэтому они без возражений отправили Оносьицу проводить гостя в дом ведьмы, храня в сердцах злобу за то, что та начала этот разговор.

На улице уже было темно, идти по разрытой множеством скотины дороге без единого фонаря было не просто. Путники то и дело спотыкались и скользили по грязи, но держась друг за друга для поддержки, они продолжали двигаться все дальше и дальше. Девушке явно нравилось гулять с молодым привлекательным священником, и она несколько раз, будто случайно поскользнувшись, прижималась всем телом к спутнику, давая ему возможность насладиться прикосновением к ее упругим грудям или обнять ее тонкую талию без жира.

Однако наш герой был слишком погружен в свои размышления, чтобы обращать внимание на приятные вздохи своей спутницы, не говоря уже о том, чтобы неприлично трогать ее привлекательное тело, как соблазнительно оно ни выглядело. В его душе звучал какой-то внутренний голос, который поторапливал его найти загадочную ведьму.

Через двадцать минут они достигли окраины деревни и увидели маленький старый домик, из окна которого теплым светом мерцала свеча. Священник и Оносьица долго стучали в разбухшую от влаги дверь, но им не открывали. Наконец, на пороге появилась высокая худая фигура молодой женщины, завернутая в платки и лоскуты.

— Оносьица, это ты? — приветливо ответила она приятным голоском. — Извините меня подруга, бабушка очень плохо себя чувствует, ее жжет лихорадка.

— Мы пришли из-за этого, Василиса, — ласково сказала гостья. — Не только я одна, отец Илья тоже здесь был, он хотел помочь бабушке Устинии избавиться от грехов.

— Ой, я не знаю, сестра, — пожаловалась хозяйка, оглядываясь по сторонам. — Она совсем нездоровится, в ней просыпается зло, она рычит и глаза ее горят ужасно. Я сама боюсь ее.

— Позвольте мне взглянуть, — решительно сказал священник, передвигая девушку в сторону. — Где она?

— В избе, — запинаясь ответила она. — Я живу здесь в сарае сейчас, так как со мной страшно быть рядом.

Отец Илья без колебаний открыл дверь и вошел в полутемную комнату со старыми потолками и закопченными стенами. Внутри царил удушливый и отвратительный запах, который разъедал не только носы, но и вызывал слезы на глазах. Маленький тусклый свет от сальной свечи едва освещал комнату, но со временем священник привык к полумраку и стал различать окружающие предметы.

На грязной скамейке, на которой было навалено множество различного хлама, сидела старуха на корточках. Она смотрела дикими глазами на вошедшего, словно не осознавая своего окружения. Ее одежда была почти отсутствующей, а те осколки, что прикрывали ее наготу, были полностью истлевшими от времени и небрежного обращения. Длинные седые волосы жирными клоками свисали до самого пола. Крючковатый нос и впалый беззубый рот дополняли образ, делая старуху похожей на персонажку из сказки.

Однако больше всего священника поразил длинный кусок плоти, покрытый жесткой щетиной, который шевелился на скамейке - это был явно хвост какого-то животного. Старуха продолжала рычать непрерывно, словно клокоча языком, застрявшим у нее где-то в горле. Она озиралась безумными глазами, не спуская при этом взгляда с гостя больше, чем на секунду.

Внезапно, с резвостью дикого зверя и подобным ему рыком, она на четвереньках метнулась к двери, преодолевая это расстояние одним прыжком. Казалось, она явно нацелилась придушить посетителя. Однако тот не пошел ни на малейший шаг назад. Человек, прошедший через ужасную горницу войны, не мог быть испуган такими угрозами. Отец Илья только осветил старую женщину крестным знамением и произнес:

- Примите Дар Святого Духа. Кому вы простите грехи, тому они будут проститы; а кому оставите, на них и останутся. Я пришел от имени Господа нашего по его зову, чтобы ваша душа, грешная и страдающая, обрела покой.

- Ты несешь смерть не меньше меня самой,- зашипела старая женщина и остановилась прямо перед священником.

- Верно,- спокойно ответил отец Илья,- я вернулся из места, где царили страдания и смерть была моей постоянной спутницей.

— О-хо-хо, — засмеялась в полный голос ведьма, сжимая глаза над высоким мужчиной, который стоял перед ней, — сколько душ ты спас на поле битвы, священник?

— Я сделал все, что было в моих силах, — спокойно ответил мужчина, — У нас был один мальчик, лет десяти. Он всегда бегал к орудиям, приносил провизию солдатам и интересовался пушками. Мы не позволяли ему идти на передовую линию, но солдаты очень привязались к нему. Он был таким шалуном. В августе его руку оторвало английским ядром во время сильной обстрела. Он лежал в грязи со стекающей кровью и не добрался до орудий. Еда разбросана рядом, земля горит, а он жаловался: как же без хлеба будут солдатики. Я был рядом и успокоил его душу. Мое лицо было последним, что он увидел; мои слова были последними для него. Этот мальчик стал самым важным моим делом, именно этого хотел от меня Господь.

— Какой ты глупый, — продолжала смеяться старуха, — ты что, собираешься спасти мою душу? Надеешься простить все мои грехи?

— Именно для этого я здесь, апостольский голос привел меня к тебе.

— Ха-ха, апостольский голос, — еще громче хохотала она, — ты хороший человек, священник, но мы служим разным господам. И у тебя даже нет понятия о том, кто твой настоящий хозяин.

— Мне это известно. Я верен Триединому Господу и исполняю Его волю, — уверенно сказал священник.

...

— Ты ничего не знаешь. Я тоже раньше не знала ничего. Была я еще очень молода и глупа. Сейчас я расскажу тебе историю Устиницы, а потом скажешь мне можешь ли прощить мои грехи.

История Устиницы:

Мне тогда было совсем немного лет. Я жила далеко отсюда, но на Руси все места очень похожи друг на друга, так что эта деревня казалась мне как моя. У нас в деревне жил злой человек. Он занимался колдовством и разными видами волшебства: готовил зелья, поклонялся злым духам, хотя у него были иконы в доме и он посещал сельскую церковь. Но он не исповедовал православную веру. Пришло время его умирать, так же как и для меня сейчас, но его душу не принимали. Тело уже было мертво, а душа бродила как запертая в клетке с отвратительным запахом. Все потому что он не передал свое колдовское знание кому-то другому, а без этого невозможно уйти на покой. Но кто захочет самостоятельно запустить черноту в свое сердце?

Вот и решил человек тот обманом и хитростью передать свою нечестность. Однажды в ночи к нему пришла девушка аппетитная и соблазнительная, которая привлекала внимание всех мужчин в деревне. Она рассказала ему, что разгневала Параскеву-Пятницу и сейчас она находится под угрозой опасности. Ведьмак сразу понял, что у него появился случай. Он не знал, к какому духу она на самом деле обратилась, но решил добавить травы-беспокойника в огонь, чтобы расслабить гостью и удовлетворить ее своей страстью. Затем он передал ей щепку от священного дерева вместе со своими магическими знаниями.

Такие колдуны поступают - они дают незаметно предмет, который зачарован и содержит злое обучение для невинной души. Если не избавиться от этого предмета, то сам станешь колдуном, будешь летать на шабашах и заниматься развратом с чертями. Так говорит народ. Но все это не так просто.

Я не знала никаких хитростей, взяла эту проклятую щепку и отправилась к женскому духу, которого указал мне ведьмак. Он неслучайно послал меня к ней, потому что он служил ей давно и выполнял для нее темные дела. Он захотел, чтобы я стала прислужницей Мокоши вместо него.

Я пришла к ней, поклонилась и начала умолять ее о пощаде для нашей семьи из-за моей глупости. Я обещала больше не работать в пятничные ночи. Она начала меня порицать и угрожать бедой. Но я призналась ей, что я не работала веретеном, а удовлетворяла свое плотское желание, потому что была чрезмерно жаждущей греховных удовольствий. Тут богиня изменилась.

Она подошла ко мне и нежно обняла меня, но не так, как обычно подружки обнимаются, а похотливо. Ее горячие губы целуют меня, а ее руки проникли между моих ног и начали совершать вызывающие и желанные движения. "Ты также ласкала себя?" - спросила она, и у меня закружилась голова. Я хотела убежать, но внутри разгорелся огонь. Она была такой красивой, всю излучала нежностью, и пахла как полевые лилейные цветы. Ее шаловливые руки приятно массировали мою интимную зону. У меня не было сил противиться. На самом деле, зачем сопротивляться? Мои отвратительные губы самостоятельно целовали ее, а ее язык вторгался в мой рот, чтобы насладиться сладким вкусом.

Она положила меня на мягкую траву и сняла всю одежду. Мне было стыдно, но она хвалила мои большие груди и шелковистую кожу. Я чувствовала слабость, раздвигала свои прелести и ласкала себя рукой. Хотя я не знала, как заниматься любовью с другой женщиной, все происходило интуитивно. Так, как я удовлетворяла себя раньше, так она теперь удовлетворяла меня.

Богиня прижалась к моей влажной киске своими губами, и она была настолько возбуждена, что выделения текли от желания. Когда ее язык проник внутрь меня, я застонала от удовольствия. У меня текли слезы из глаз, не могла дышать и все звенело в ушах. Я молила ее не останавливаться и продолжать облизывать меня. Это было так миленько и сладко, что я потеряла рассудок. Я гладила ее нежные плечи, перебирала шелковистые волосы и шептала ей ласковые слова, а она продолжала удовлетворять меня. Я даже не представляла, что такое возможно.

Конечно, после таких ласк я испытала оргазм и моя влага брызнула ей в лицо. Но это не смутило Мокошу, она просто облизывала этот сок и хвалила его сладкий вкус.

- Тебе нравится заниматься любовью с женщиной? - спросила она.

- О да, очень нравится. Захарий удовлетворил меня своим членом, но твой язык и игривые руки превосходят его - ответила я.

Она говорила мне, что я ей нравлюсь и что любовь в моем сердце горит неспроста, а по дару Бога. И мне нужно делить эту любовь с другими.