Не родись красивой. Серия: Красивые эротические рассказы

В августе 20... года Вовик Казангапов, призер Орской четвертой школы, обрел новую реинкарнацию. То, что ранее было Вовиком, поступило в столичный вуз, начало жить самой настоящей взрослой жизнью и стало официально называться Володей. Именно так Вовик, то есть Володя, представлялся своим новым знакомым, которых у него теперь было гораздо больше, чем старых.

С жильем повезло: у папиных родственников нашлась пустующая однушка неподалеку от универа, которую те ленились продавать или сдавать. Володя платил им символическую тысячу в месяц и жил как фон-барон в своих (или почти в своих) хоромах. Кроме него, там жила компания подвижных тараканов и старая мышь Мефодьевна, которую он подкармливал чипсами. Работа тоже быстро нашлась: Володя нанялся клеить различную рекламную мелочь. Это было не слишком трудно и не слишком прибыльно, но к большему он пока и не стремился.

Кое-как освоившись, Володя стал присматриваться к новой тусовке. В первую очередь его, естественно, интересовали девушки.

В группе их было много - больше половины. Что и говорить, год начинался нелегко: на улице Володю заглушала Москва, шумная и назойливая, а в универе добивал цветник, сверкающий полуприкрытыми прелестями. Сентябрь выдавался жарким, кондиционеры "Прогресс" не работали, и цветнику было не до комплексов.

Вскоре Володя разобрался, что этот цветник, как и все остальные, делится на три категории. Первую составляли профессиональные красотки - штуки 4 или 5. Вторая была в общем не уродливей первой, но заметно уступала ей в профессионализме. Наконец, третью населяла серая мышатина и примыкающие к ней.

Владимир быстро потерял интерес к первой категории – из-за их недоступности и отсутствия ярко выраженных признаков интеллекта. Он сосредоточился на второй категории, где были красивые и стройные представительницы, не разбазаривавшие себя вправо и влево. У них, вероятно, был тот же уровень интеллекта. Или может быть и нет.

Где-то между второй и третьей категорией находились особи, у которых мозг заметно развился – "ботанический сад", или "колония заучек гладкоперстных". Видимо, им уже в детстве всем долбанули о том, что учение – свет, а макияж – такая тьма, что никакие молитвы не спасут. Иначе Владимир не мог объяснить такого преступного пренебрежения своей женственностью.

Особенно характерной была одна ботаническая особь. Казалось, она чем-то выделяется из этой компании, хотя Владимир не мог понять чем именно. Она выглядела почти ужаснее всех: какие-то потертые джинсы, пыльные халаты, волосы на пол-лица, хипповский платок на голове и, конечно же, нулевой макияж. Единственное, чем она отличалась от других заучек – нежная чистая кожа, видная там, где физиономия выглядывала из-под слоя пыли. На фоне обычных ботанических прыщей это было, пожалуй, странно.

Звали ее не как-нибудь, а Аграфиной. Ее сразу окрестили Графиней и пробовали к ней так обращаться, но она не отзывалась. Позднее Владимир заметил и другое отличие: Графиня двигалась не по-слоновьи, как другие ботанки, а нормально, даже изящно. Не так, конечно, как закручивавшиеся зады первой группы, но и не горбатилась как Квазимодо.

Он пробовал то так, то эдак заговорить с ней, но каждый раз это заканчивалось чувством, что он разговаривает с фикусом. У Графини не было никаких особых примет – ни мимики, ни голоса, ни повадок. Несмотря на все это, она вызывала в нем... не то что интерес, но, пожалуй, любопытство. Она сама тайно косилась на него.

Владимир не понял, откуда возникает эта странная привлекательность: в группе было много более интересных личностей, о которых любил обсудить с ним Василий Потехин, его новый знакомый:

— Вот эти формы! Смотришь — и яйца потеют!

Владимир кивал головой, хотя там были не столько формы, сколько умение их раздеть и подать. Конечно, с Василием он не обсуждал Графиню — тот ничего бы не понял. Да и сам Владимир ничего не понимал.

Однажды они с Потехиным болтали на подоконнике в туалете, у раскрытого окна. Жара не утихала, и остро не хватало воздуха.

— Так сказать, дело такое... — продолжал Потехин. Владимир молча слушал (он вообще больше любил слушать, чем говорить).

И тут произошло странное. В раскрытом створке окна, куда глядел Владимир, вдруг появилась девушка какого-то особенно сказочного вида, как эльфийская принцесса или фея.

У Владимира пробежали мурашки. В следующую секунду он уже понимал — "отражение" — но мурашки продолжали бегать по телу. В тональ им где-то пророкотал гром (или какой-то другой далекий бабах — черт его знает, что в этой Москве может греметь).

Девушка взялась за свои темные локоны, уходящие куда-то за край окна, и стала расчесывать их, как русалка.

Владимир наконец сообразил, в чем дело. Рядом, за углом корпуса, был женский туалет. Отсюда он не был виден, но в раскрытом створке окна отражалось его окно. Хорошо, качественно отражалось: за стеклом была темная стена, солнце светило сзади, — получилось настоящее зеркало. Девушка, как и они, села на подоконник, думая, что ее никто не видит. Казалось, сама Галадриэль сошла из чертогов Лориэна в местный сортир...

В этой истории было что-то очень знакомое.

"Черт!..." - прошептал Володя, глядя в стекло.

- ... Ну как же так, понимаешь... - не унимался Васька. - Эй! Ты, куда пропал, в астрал ушел что ли?

- А?... - пошевелился Володя. - Слушай, Пулюй. Помнишь, ты мне во вторник в шахматы проиграл?

- Ну? - померк Васька.

- Баранки гну! Идем за пивом на двоих.

- Что, в сортире?!

- Зачем? Выйдем на просторы. Иди давай - одна нога здесь, другая там. А я пока помедитирую.

- Ленивое животное! - заявил Пулюй, нехотя слезая с подоконника.

Когда за ним хлопнула дверь, Володя облегченно вздохнул и повернулся к окну. Галадриэль расчесывала локоны, стянула их в тугой узел, повязалась хиппийским платком... Посидела просто так, глядя в никуда влажными, как у сайгака, глазами (они четко отражались в стекле). Потом надела оглобли и исчезла.

Володя вышел из туалета и медленно, ничего не замечая, побрел к выходу, где его уже ждал недовольный Пулюй.

***

После пар Володя увязался за Графиней.

Та шла к метро. Володя соблюдал дистанцию, чтобы его не засекли. Зачем - он сам не знал. Он ничего не знал и не понимал, кроме того, что очень хочет все узнать и понять, и для этого нужно хотя бы не упустить ее из виду.

Парило невыносимо. Небо придавила чернильная туча, и оттуда глухо гремело, как из подвала.

"Ща начнется" - думал Володя, не сводя глаз с Графини. На землю упали первые тяжелые капли, и от каждой на асфальте оставался след, похожий на пятак. Их треск напоминал барабанную дробь в цирке, когда вот-вот, вот сейчас, еще немного, еще совсем чуть-чуть...

Воздух внезапно распух от влаги, пророс прозрачными нитями — и город накрыло ливнем, как колпаком. Каждую секунду ливень усиливался, хотя, казалось, уже было некуда.

Графиня вскрикнула. Володя полез было за зонтиком, но какая-то сила потащила его вперед, прежде чем он успел осознать, что к чему, и вытолкнула на глаза Графине.

— Аааа! — визжал Володя вместе с ней. — Йййохоуу! Ииии!..

— Мама...

— Вот это дaaaaa!..

Они бежали и орали, как дурные телята. Стихия вдруг отменила все условности, и Графиня смотрела на Володю и улыбалась ему, будто они были знакомы с детства. У нее была пронзительно красивая улыбка, сверкающая сквозь ливень.

— Давай к остановке, там крыша! — скомандовал Володя.

— Давай! — Графиня побежала за ним, но ойкнула и остановилась.

— Что?

— Яма какая-то! Под лужей не видно!

Ливень гремел, как артиллерия, и им приходилось орать.

— Давай руку!

В Володину ладонь вцепилась мокрая горячая рука.

— Ааай!..

Володя присвистнул: с Графининой ноги слетели две половинки лопнувшей сандалии.

— И что теперь делать?

— Давай босиком! Снимай вторую!

Графиня послушно разулась.

— В метро так не пустят!...

 

 

— крикнула она.

— Дааа... Слушай!

— Что?

— Я тут недалеко живу! Давай ко мне! Переждем!

— Нууу...

— Пошли! — Володя решительно потащил ее за руку. Графиня потащилась за ним.

— Не так быстро! Я же босиком!

— Вау! — Володя тоже разулся. — За компанию!

Графиня рассмеялась. Рассмеялся и Володя.

Это было похоже на цветной детский сон. «Ля-ля, ля-ляaaa», — запела Графиня, пританцовывая на носочках. Потом забрала руку у Володи и закружилась. Сверху шарахнул раскат грома.

— Гром! Прогремел по крышам, испугал всех кошек гром... — хрипел Володя, изображая Шевчука.

На улице не было ни души — только они, мокрые до печенок, и звенящая мгла, вдавившая город в землю. Перед домом их ждала преграда в виде перекопанной траншеи, раскисшей в кисель.

— Ничего! Вперед! — храбро крикнул Володя и ступил в рыжее месиво. Нога тут же увязла по щиколотку.

— Аааа! — кричала Графиня, вцепившись Володе в плечо. — Аааа! — и с чавканьем выдергивала ступни из грязи. — Надо закатать!..

Подтянув брюки, они влезли, обнявшись, в самую гущу и выбрались из нее в глиняных «сапогах» до колен.

— Всю жизнь мечтала... вот так... Мамaaa!... — хныкала и смеялась Графиня, разглядывая то, во что превратились ее ноги.

— Надо почистить!... Дай сюда! — Присев, Володя стал снимать с них липкие комья.

— Ты что, я сама! — сказала Графиня, но не сопротивлялась, а наоборот — подставила ступню Володе. Та была маленькой и умилительной, как перепачканный звереныш. — Ай, щекотно!

— Таак... Теперь другую!

Ее пальчики, когда он выковыривал оттуда глину, смешно шевелились, как червячки.

— Ты как любишь, чтобы тебя называли? — спросил Володя, когда они входили в подъезд.

— Не знаю... В школе я была Фенькой, Фенечкой. А мама когда-то звала меня Глашей...

— Можно, и я буду тебя Глашей?

— Можно, — кивнула она. — Тебе можно.

Они вошли в Володину однушку.

— Дааа...

— Фффух...

— Охохооо...

Минуту, если не больше, они вздыхали, выпуская пар. Потом Глаша спросила:

— Ты мне дашь, во что переодеться?

— Дам, конечно, только у меня женского нет. Все большое, на меня. Халат какой-то был...

— Хорошо. Кто первый пойдет в душ?

— Отличный вопрос. Бросим монетку?

— Давай!

— Шучу, конечно! Я же джентльмен! Пожалуйста, после тебя.

— Спасибо! — Глаза Влады сверкнули ее пронзительной улыбкой, и она поспешила к ванной комнате. — Здесь?

— Да...

Мокрая одежда прилипла к ней, подчеркивая изгибы бедер и груди. "Там, в ванной, он будет еще более изящным", грустно думал Владимир, потирая в руках мокрую футболку...

— Ааааааа!

Из душа раздался оглушительный визг. Владимир подбежал к двери и после некоторого колебания открыл ее.

— Аааа!..

В ванне кричала совершенно обнаженная Глаша, а по стенам ползали тараканы - около 10 штук или больше.

— Я взяла... а они... прямо на меня... — всхлипывала она, как маленькая девочка.

Владимир вооружился тапком и смело уничтожил всю армию. Жертвы рассыпались на Глашу, и она снова завизжала.

— Сейчас, сейчас... Прости, что так. Вылези пока.

Глаша выпрыгнула из ванны и наблюдала, как Владимир собирает бумажкой остатки тараканьего десанта.

— Готово! — он повернулся к ней.

... Какое-то время они молчали, глядя друг на друга. Затем Владимир хрипло спросил:

— Вопрос "кто первый будет мыться" уже неактуален, да?

Глаша молча влезла в ванну. Владимир, похолодев, сбросил с себя мокрые тряпки и тоже залез туда же.

— Не стесняйся! Что, никогда голых парней не видела?

— Никогда. На фото только, а живьем — нет...

— Что, и сама не... — удивился Владимир.

— А что, это так ужасно?

— Да нет, почему...

У него вдруг кончились слова.

Дело было не в том, что они стояли голыми друг против друга, и Владимиров член уже был настолько возбужден, как нос любопытного зверя.

Не в этом заключалось главное. Важно было то, что Глаша оказалась необычайно привлекательной, а может даже и красивой – настоящей красоткой, супермоделью или чем-то подобным...

Если бы Володя знал, что рядом с ним будет находиться настоящая Божественная Красота, которая сделает все окружающие женщины пустыми тенишками – он бы наверняка подумал, что его разыгрывают. Но...

Вот она – перед ним. Та самая Божественная Красота, от которой захватывает дух и хочется то ли плакать, то ли смеяться, то ли умереть от восторга, то ли "жить троекратной жизнью"... Та самая, которой не бывает. Плавные очертания фигуры, упругая грудь с изящными сосками-пиками, прозрачное лицо неописуемой прелестью и нежностью, влажные зеленые глазки и темно-каштановые волосы почти до пояса, потемневшие и обтяжелевшие от воды...

Володя подумал бы, что здесь присутствует какая-то мистика, если бы контуры Глашиного лица не совпадали так точно с привычными контурами Графини. Без платка и без маски – вместо этого развевающаяся грива, обнаженное тело, поток эмоций, подчеркнувших румянец на щеках и огонь в глазах...

Но – как же, черт возьми...

Какой-то внутренний голос подсказал Володе, что сейчас не время молчать и вздыхать. Сейчас жизненно важно сохранять легкий тон.

— Что ж... все бывает в первый раз, — прошептал Володя. Голос дрожал, не хотел слушаться его... — А что, не худший вариант первого раздевания, правда?

Глаша улыбнулась ему. Озверевший Володя продолжал:

— Я, конечно, маньяк и насильник, но... сегодня у меня выходной. По вторникам я не работаю. Так что ты можешь быть абсолютно спокойна. Мы просто будем мыться, и я просто...

И вдруг, произошло совершенно неожиданное (хотя и вполне объяснимое) событие. Вдруг, на самом неподходящем месте Володя поскользнулся в своей личной ванной, которую изучил за месяц, как облупленную (она, собственно, и была облупленной)... и полетел прямо на Глашу.

Они чуть не свалились вместе, но каким-то чудом Володя устоял на ногах.

Когда он обрел равновесие — оказалось, что они с Глашей стоят, прижавшись грудь к груди, и что Глаша обнимает его за задницу.

Конечно, она просто обхватила Володю, чтобы удержать, и почему-то забыла убрать руки...

Ее влажное лицо дышало в пятимерном расстоянии от Володиного лица. И это расстояние медленно сокращалось.

Душа Володи ушла в пятки. Руки его сами поползли по Глашиному телу, прижимая его покрепче, хрен набух и звенел, как громоотвод... Володя хотел поцеловать Глашу, но вдруг вспомнил фильм "Метод Хитча" — "последний шаг должна сделать она"...

И она сделала его. Приблизившись к Володе так, что глаза перестали ее видеть, она укусила его губы своими губами, будто пробуя их на вкус.

В этом детском чмоке было столько нежности, что Володя вдруг растаял и потек по Глаше, облепляя ее бурными ласками.

Разум, оглушенный передозировкой гормонов, заскрипел и потух.

***

Включился он, когда Володинное тело, опустошенное до тла, сползло с Глаши, как сладкий студень.

Они были в его постели. За окном лил дождь. Уже стемнело и комнату окутал лиловый сумрак.

Володя никогда не думал, что сможет полностью потерять контроль над собой. То, что сейчас происходило с ним, было как бы не с ним, а с каким-то ополоумевшим зверем, который вселен в его яйца и нервы. Володя только что был внутри Глаши — не только его член, но и он сам целиком проник в нее, влез вовнутрь и там обжегся о Глашину сердцевину, сросся с ней, родился и умер в слепящем тепле женского тела...

Пoслe этoгo всe измeнилось. Вoлoдя прeвратился в инoгo чeлoвeкa. Между ним и Глaшей пoявилaсь нeвидимaя связь, кaк будтo бы oни стaли сиaмскими близнeцaми.

Этот опыт был удивитeльным и тревожным. Oн тесно прижимал Глaшу к себе и думал о том, что всего два часа назад он был еще совершенно посторонним человеком...

...

 

 

— Почему ты скрываешь свою истинную природу? — спросил Володя, едва шевеля губами.

Лиловый полумрак молчал. Затем раздался голос Глаши, счастливый и безразличный:

— Скрываю?

— Да. Зачем?

Голос молчал, и Володя продолжил:

— Все девушки хотят быть красивыми, не так ли? Я видел серых мышек, которые подражали красавицам. Я видел красавиц, которые подражали еще большим красавицам, хотя у них и получалось наоборот. Но красавиц, которые подражали серым мышкам, я никогда не видел. Почему ты так делаешь?

Глаша молчала. Затем сказала:

— Мне сложно ответить. Тебе очень важно это знать?

— Вообще-то да, — сказал Володя. Почему-то это действительно было очень важно.

— Ну хорошо. Я с детства была... ну, приличной. И меня всегда таскали во все эти проекты: и Путину цветы вручала, и в моделях была, и мини-мисс Сибирь, и потом уже просто мисс Сибирь, и на мисс Россия номинировалась... Но там уже надо было по-другому вести себя — со всеми спать, с фотографами, с менеджерами... А я не хотела такого... И у меня всегда было кошмарное общение в школе.

— Завидовали?

— Да... и не только. Девки завидовали, пацаны бесились. Сначала мне лестно было, когда совсем малая была. Потом хватило. И потом одна очень плохая история случилась...

Глaша замолчала.

— Какая?

— Можно, я об этом не буду?

Владимир никогда не отличался сорочьим любопытством. Но — странное дело — сейчас он почувствовал, что ему очень, ну прямо-таки очень важно знать, что это за история.

— Расскажи, пожалуйста, — попросил он.

Глаша молчала, и Владимир ждал. Потом она сказала:

— Ну, в общем... Обычные школьные неприятности. Двое за мной бегали, надоели, как мошка... А девки приревновали, поймали меня, связали...

— И?

— И ничего. Начали брить мне голову, но... Как раз вошла учительница и всем потом досталось.

— И все?

— Что «и все»? Ты хочешь, чтобы я рассказала, как мне было, что я чувствовала, когда они меня...

— Нет, нет, ну что ты. Прости меня ладно?

— Могу показать, если хочешь. Включи свет.

Владимир щелкнул выключателем. Желтый свет осветил комнату, постель, и в ней — Глашу. Ее хрустальная красота снова царапнула Владимира нервы.

— Вот, смотри, — она раздвинула густые пряди. — Видишь, тут короткие? Отросли уже...

Владимир пощупал ее гриву.

— Какие у тебя волосы, — сказал он и хихикнул, как дурачок.

— Чего ты?

— Да так. Не могу поверить...

Он сгреб ее и стал тыкаться сразу везде, как щенок в миску, стараясь запомнить каждый миллиметр драгоценного тела — чтобы помнить потом всю жизнь. Глаша пыхтела, закрыв глаза.

— Это у тебя был первый раз, да? — спросил он, слизывая кровь между ее ног.

— Угу...

— Как так получилось? Что такая девушка, как ты, ни с кем и никогда?..

— Ммммм, — простонала Глаша, и Владимир понял, что сморозил глупость. — Ну почему я обязательно должна со всеми?... Я не хочу, как все. Я не хочу, чтобы природа и... и вообще кто-то другой решал за меня, какой мне быть. Я хочу быть такой, какой хочу, а не такой, какой надо. Поэтому я здесь, а не... неважно. Неужели это непонятно?

Глаза даже приподнялись на кровати. Володя покаянно поцеловал ее в лобок:

— Ну извини, извини. Я напрасно это сказал. Простишь?

— Угу... Я не переношу мужчин, ненавижу парней, которые смотрят на тебя, как на ходячую куклу для секса, будто тебя внутри нет вообще, только лицо и грудь... Вот ты запал на меня, когда я "маскировалась". Это совсем другое дело. Ты полюбил меня такой, какая я есть. Думаешь, я не видела, как ты на меня смотрел?..

Володя радостно верил, что все так и было.

— А как ты догадалась "маскироваться"? Сама?

— Почти. Я встретила... ну, одну женщину. Она подсказала мне, как быть, как вести себя.

Каким-то краем нервов Володя почувствовал, что Глаша что-то недоговаривает и что-то важное. Но сейчас прямо перед ним, у самого его носа розовело еще более важное — самое важное на свете...

— Глаш, — сказал он, облизывая ее интимный уголок. — Нескромный вопрос. Ты, когда мы... ну, когда мы это делали — ты кончила? Ты не помнишь?

— Не помню. Я вообще плохо помню, как это было, представляешь? Так внезапно все... и бурно...

Она рассмеялась. Володя вдруг понял, что тоже плохо помнит, "как это было". В его памяти остался какой-то блаженный ком, который нельзя было никак описать, кроме "aaaaaaa!..."

— Тогда давай мы тебя сейчас кончим. Давай? — спросил он.

— Ээээ...

— Давай-давай... расслабься... — командовал Володя. Его уверенный голос подействовал, и Глаша вытянулась, как кошка. — Вот так...

Совсем недавно он нашел видеоролик, где один сексолог показывал, как правильно довести женщину до оргазма. Володя утвердил его метод, как таблицу умножения, и сейчас собирался применить его на практике.

— Вот так... — говорил он, щедро намазывая Глашу кремом от прыщей. (Ароматного масла не нашлось, но так было даже лучше, посчитал Володя.) Когда Глаша стала похожа на блестящую оладью — он начал искать на ее теле "точки любви".

— Расскажи, что ты чувствуешь, — требовал он, прикосновением к ее груди и бедру.

— Чувствую, что ты сжимаешь меня за грудь, — говорила Глаша, — и за бедро... Ааа! Ой-ей-ей...

— Ага! — торжественно вздыхал Володя. — Теперь немного массажа...

Он размазал по ней крем, стараясь подминать те самые точки. Глаше это явно нравилось.

— Ты возбудилась? Сильно? — спрашивал Володя.

— Вроде да...

— Тогда приступим.

Он вздохнул, пожелал себе удачи и полез Глаше между ног.

— Эээ! Ты что? Больно...

«Странно, девушке из ролика не было больно. Может, я плохо возбудил Глашу?» — думал Володя.

— Наверно, мало крема. А вот так? — он выдавил ей в половые губы весь тюбик.

— Так лучше... вроде... Ааа!

Она явно что-то почувствовала.

— Где? Говори! — требовал Володя, ввинчиваясь пальцем в верхнюю стенку влагалища. Но Глаша уже ничего не могла говорить, а только мычала, выпучив глаза.

Володя вдруг понял, что он случайно, с первого же тыка попал в таинственную "точку G", и сейчас главное — не потерять ее. Сжав руку до боли (чтобы та не сползла ненароком куда-нибудь), он вибрировал в Глаше, как показывал чувак из ролика.

Метод явно работал: малиновая Глаша таращила глаза, изумляясь тому, что с ней происходит. Прошло каких-нибудь полминуты — и ее выгнуло дугой. «Так быстро? Нифига себе!» — думал Володя, жадно глядя на Глашин оргазм. Другой рукой он взялся за собственный конец, и через секунду кривился вместе с ней, пустив струю до потолка.

Выдохнув, он решил не останавливаться на достигнутом и углубился в мистическую точку еще сильнее. Глаша захрипела и прогнулась дугой, как жеребец, чуть не выломав Володе палец. sexytales Володя отбросил руку и наблюдал, как во сне, на белые брызги, летящие в него из Глашиной утробы - точь-в-точь, как на том видео. Один из них попал ему на губы. Володя облизнулся: горько-соленое, как морская вода. "Все мы вышли из моря" - промелькнула глупая мысль...

За окном сверкали молнии, будто Зевс-Громовержец знал, что происходит в Володиной хате, и поддерживал его старания. Дикое торжество и азарт охватили Володю.

— А сейчас будет девятый вал! — заявил он и погрузился в безумную Глашу, как штопор, неистово терзая ее утробу.

Глаша запыхалась, как умирающая, и страшно закричала.

В ту же секунду прогремел оглушительный раскат грома, и в комнате погас свет.

Володе показалось, что он с размаху угодил в кошмар. Вся мистика сегодняшнего дня, упрятанная под коркой куда-то вглубь, вдруг всплыла на поверхность и ожила...

— Ого! Как шарахнуло... Выбило пробки, видно... — бормотал он, заговаривая темноту. И тут же осознал, что Глаши нет.

На секунду ему вдруг показалось - он сам не понял,...

 

 

почему, - что ее здесь нет.

Отчаянно цепляясь мыслью за привычное - за простынь, подушки, книги у изголовья,- Володя одной рукой шарил по кровати, а другой - на полке с книгами, где лежал фонарик. Здесь частенько вырубали свет, и если рассудить, было совершенно непонятно чего Володя так перепугался...

— Уф, — вздохнул он, ощущая на своей руке бедро Глашины, немного липкое от крема, хотя совсем не такое, каким было только что. Внутри возникло новое чувство страха, и Володя начал трясти и щупать ее с лихорадочной суетой:

— Глаш... Глаш!

— Мммммм... — раздался ответ из темноты, и Володя бросился целовать ее обожаемое тело.

— А представляешь, чего-то так перепугался...

— Володь!

— Что?

— Больше никогда со мной так не делай. Ладно?

— Но я... эээ... А разве тебе...

— Я прошу тебя. Побереги меня. Побе... Аааа! Аааа!!! — внезапно пронзительно закричала Глаша, и сердце Володи опять провалилось обратно в тартарары. — Это оно! Оно! Оно пришло за мной! Убери его! Спаси меня, Володенька...

Он сам не знал, каким чудом его тело не потеряло ориентацию: где верх, где низ; и рука все-таки нащупала фонарик, и пальцы нажали на кнопку...

Володя ожидал увидеть что угодно, но увидел только голую Глашу с перекошенным от страха лицом, а рядом — жирную мышь, обнюхивающую Глашино бедро.

Глаша тоже увидела ее и перестала кричать. Наступило молчание.

Потом Володя посмотрел на Глашу, Глаша на Володю...

— Ахахахахаха!... — ржали они как черти, выдыхая в хохоте всю суть. — Ахахахаха...

Мышь смотрела на них, как на психов.

— Это... Мефодьевна... — хрипел Володя сквозь хохот. — Я ее... покормить забыл... Ну ты и обнаглела, зверюга... Ахахаха...

Он бесцеремонно сбросил Мефодьевну с кровати и обнял Глашу.

— Я так... испугался...

— А я!... Я как испугалась...

— Ахахаха...

— Ииии...

Последние порции смеха выходили из них, как клубы трескучего газа. Глаза сами собой закрывались, и через минуту Володя с Глашей уснули в объятиях, так и забыв выключить фонарик.

«И никакой загадочности...» — думал Володя, ухватившись за эту мысль, чтобы погрузиться на ней в сон, как на прочной лодке...

***

— И никакой загадочности! — сказал он себе, проснувшись утром.

Абсолютно все, что произошло вчера, имело объяснение — кроме, конечно же, любви, которая, как известно, не имеет никаких объяснений и есть не что иное, как Обыкновенное Чудо.

Все остальное оказалось простым и понятным, как утренний свет из окна. У Глаши были проблемы со сердцем, и от сильного оргазма ей стало нехорошо. В общем она совсем не против оргазмов, но только не таких сильных. А когда ее щекотала Мефодьевна, Глаше показалось, что ожил какой-то детский кошмар, о котором она не стала говорить — сказала только, что он связан с ее покойной мамой.

Глаша совсем не обижалась на Володю и весело смеялась над своими ночными страхами. Володя тоже показывал, как ему смешно, хоть мысленно и материл себя за то, что по глупости чуть не угробил свою любимую.

Хоть никакой загадочности и не было, но Чудо продолжалось. Просыпаться в объятиях с голой Глашей — это вам не с Пулюем трепаться. Володю переполняла такая эйфория, что он готов был порхать, как бабочка, над вымокшей Москвой.

Само собой, на пары они не пошли. Про работу Володя вспомнил только тогда, когда из сумки, на которую он споткнулся, выпали раскрытые объявления. У Володи с Глашей с утра была другая, куда более важная задача: собственные тела и все, что с ними можно проделывать.

Лизанием и прижиманием Глаши во всех доступных местах Володя рычал, как голодный волчонок. Он жутко стеснялся своего восторга (по его мнению, Настоящий Мужчина должен делать свою работу внушительно и методично, как эбиры из порнофильмов), и его утешало только то, что Глаша точно так же рычала, пыхтела и стеснялась.

Он прикоснулся к ее груди, как младенец к матери, и насладился их сочностью и твердостью, которая казалась готовой лопнуть и обливаться сладко-кислым соком. Он ласкал ее интимное место языком снаружи и внутри, достигая мест, куда никто не проникал ранее, и от одной только мысли об этом стонал почти громче Глаши. Он обнял ее, когда уже не мог себя сдерживать, и покрыл себя полностью ее волосами и нежностью живота, и проникал в нее с такой силой, стискивая зубы, чтобы не закричать слишком громко и не испугать Глашу. И видел, что она точно так же стискивала зубы и закатывала глаза...

Потом, когда они избавились от усталости во рту, возникло другое не менее важное дело: оказалось, что они ничего не знают друг о друге. Володя даже не помнил фамилию Глаши.

— Она у меня хитрая: Бесфамильнова, — улыбалась Глаша. — Погугли "Аграфена Бесфамильнова": в сети много моих фотографий.

Володя искал ее в Яндексе.

— Вот она я! Нажми сразу "картинки" — поспешила сказать Глаша, указывая пальцем на экран. Кроме глаз Володя успел увидеть под одной из ссылок - "бесфамильными... потомки... среди людей...". Это было явно не то, и он переключился на фотографии Глаши.

— Вау! Удивительно! Ничего себе! — раздалось в комнате минут пять, если не больше. Гордая Глаша выпятила грудь. С фотографий на Володю смотрело ослепительное создание, взрослое, триумфальное и такое же прекрасное, как настоящая Глаша, но совсем не похожее на нее (хотя было видно, что это она).

— Э-го-го! Что с человеком делают косметика, тряпки и вообще антураж? — удивлялся Володя. — Вот я уже знаю три разных Глаши. Сколько же их еще?

— Ого, — скромно произнесла Глаша. — Посмотри еще вот эту, — и Володя увлеченно рассматривал ее совсем в другом ракурсе.

— А есть голые фото?

— Ну что ты. Мне же в июле только восемнадцать стукнуло... А вообще мне предлагали, и давно уже, но я не велась.

Володя переводил взгляд с фоток на живую Глашу и обратно. Ему вдруг стало жутко: он представил себе, что его душу вселили в такое совершенное тело, не спросив согласия. На миг, на долю секунды он ощутил ответственность за эту красоту, от которой некуда деться, разве что обратно в небытие. И сразу понял, почему Глаша маскируется.

Но понять и принять — разные вещи. Все сильные мира всего, если бы Глаша захотела, уложились бы перед ней штабелями,— но она не хотела. А хотела его, Володю. Ему хотелось кричать об этом на весь мир, и Володя не знал, как удержать этот крик в себе.

— Ты же больше не будешь маскироваться? — спрашивал он. — Покажешь всем, какая ты есть?

— Конечно, буду, — отвечала Глаша. — Зачем показывать всем? Я буду такой только для тебя.

— Но...

Володе это было горько, будто у него отбирали игрушку. Но он решил не портить этот день спорами. До ночи, и даже до утра напролет они говорили, говорили, рассказывая друг другу все, за что цеплялся язык. Они говорили даже во время секса. Оказалось, что если говорить, когда делаешь Это — тогда все получается еще острее и невероятней, чем просто так.

— Так ты выросла в деревне? — спрашивал Володя, вдавливаясь в горячую Глашину утробу.

— Не совсем так... Я родилась на тайжном хуторе, в Забайкалье, а в Читу переехала в шесть лет. Мама... в общем, мне пришлось жить с родственниками, с тетей Анжелой и ее мужем. Они обожают меня, и... ааааа!..

В кaкoй-тo мoмeнт гoвoрить ужe былo нeльзя. Вoлoдя и Глaшa кoрчились oт тoгo, чтo вытвoряли их тeлa, и пoтoм слoвa внoвь oживaли, трeбуя выхoдa, и бeсeдa прoдoлжaлaсь...

***

Пoрядки в унивeрe были стрoгиe, и втoрoй дeнь прoгулять былo нeльзя. Вeчeркoм Вoлoдя с Глaшeй схoдили нa рынoк зa oбувью, и нaутрo кaк ни в чeм нe бывaлo пoявились нa зaнятиях. Глaшa, кaк и рaньшe, былa в свoeм кaмуфляжнoм прикидe, кoтoрый дoпoлнили нeлeпыe жeлтыe бoтинки.

Oнa с рaдoстью сoглaсилaсь пeрeeхaть к Вoлoдe из oбщaги, нo нaoтрeз oткaзaлaсь сидeть рядoм с ним нa пaрaх, и вooбщe кaк-либo aфиширoвaть их oтнoшeния.

— Зaчeм? Зaчeм им знaть? Пусть этo будeт нaшe, Вoлoдeнькa. Тoлькo нaшe, и бoльшe ...

 

 

ничьe, лaднo?

Вoлoдя, скрeпя сeрдцe, тeрпeл. Нo тeрпeть былo труднo, и бoльшe двух пaр oн вытeрпeть нe смoг. Пoслe экoнoмики oн пoдoшeл к Глaшe и, дoждaвшись, кoгдa нaрoд рaссoсeтся, рoбкo oбнял ee зa тaлию.

— Нe нaдo, Вoлoдь, — пoпрoсилa тa, нo Вoлoдя нe мoг сдeрживaться. Сдeлaв eщe нeскoлькo пoпытoк прилaскaться, oн oбижeннo oтoшeл, и пoтoм всю дoрoгу дoмoй дулся нa Глaшу, кoтoрaя спeциaльнo для нeгo снялa oглoбли и плaтoк, кoгдa oни oтoшли oт унивeрa.

Впрoчeм, дoлгo дуться нe пoлучилoсь, и прямo с пoрoгa oни прыгнули в пoстeль, oткудa пoлeтeли, кaк пeрeпугaнныe куры, прeдмeты гaрдeрoбa.

— Ну пoчeму ты нe хoчeшь? — ныл oн, влив в нee вeсь свoй вoстoрг и всю oбиду. — Ну пoчeму?

Нa слeдующий дeнь пoвтoрилaсь тa жe истoрия. Глaшa былa нeпрeклoннa, a Вoлoдю рaспирaлo тaк сильнo, чтo oн стaл дeлaть глупoсти — хaмить прeпoдaм и зaдирaть дeвчoнoк. Зa ним никoгдa нe вoдилoсь тaких финтoв, и нa нeгo смoтрeли, кaк нa бoльнoгo.

Так продолжалось неделю. Потом Владимир сказал Глаше:

— Я так не могу. Я уйду из универа.

— ?

— Не могу я, — повторял Владимир, чувствуя себя идиотом. (Он никогда раньше не влюблялся и не знал, как это правильно делать.) — Мне хочется всем кричать, какое ты у меня чудо... хочется каждую секунду обнимать тебя, целовать, быть рядом с тобой... Не могу больше. Я сошел с ума...

Глаша ничего не ответила. Вечером она была особенно нежна с ним и сделала ему такой минет, что Владимир на пару мгновений превратился в ком искрящего сладкого мяса, не думающий и не чувствующий ничего, кроме блаженства, к которому не лепилось ни одно слово. Он думал о том, что в такие моменты человек, как никогда, близок к смерти, и что оргазм — и есть маленькая смерть с последующим возвращением обратно в жизнь... Оглушенный и опустошенный, он благодарно хрюкал, подставив Глаше хозяйство, и вскоре уснул под ее руками.

Ему снилось, что Глаша сидит на троне, неописуемая и ослепительная, толпа однокашников скандирует «ура», а он, Владимир, ее верный раб, целует милые босые ступни и моет их душистым мылом в золотом тазике...

Утром Глаша разбудила его.

— Ээээ, — моргал Владимир спросонья, и вдруг подскочил на кровати. — Глаш?

— Вставай, соня. Быстренько завтракаем — и на пары,— сказало существо, которое должно было быть Глашей.

Накрашенное как Анджелина Джоли на вручении Оскара, одетое в обтягивающую тунику, с грудью, вздыбленной лифчиком до небес, существо спихнуло Владимира с кровати и утащило его на кухню, где тот долго и бессвязно выражал свои эмоции.

Надлежащих слов просто не существовало. Это была совсем новая Глаша — такая, к которой и подойти-то боязно было, не то чтобы обнять. У Володи было ощущение, что он сидит рядом с божеством, которое по какой-то своей прихоти обращает на него внимание, кормит завтраком и целует в губы.

По дороге божество безжалостно издевалось над его отвисшей челюстью. Изумление, охватившее Володю, плавно перешло в ликование и благодарность: он наконец понял, на что Глаша пошла ради него. В универ влетел он порхая вокруг нее, как пьяная мотылька.

Володя предвкушал эффект, но и думать не мог, вот что он выльется. Глашу просто тупо не узнали. Группа шептала «вaaaaa...», глядя на красотку, севшую с Володеем, но связать ее с очкастой замашкой в платке не хотела и не могла. Ее не узнавали преподы, а один даже всерьез затеял разбирательство — почему это, мол, какая-то посторонняя выдает себя за студентку Бесфамильнову. И только когда Володя с Глашей стали ржать вголос, народ заподозрил, что его не разыгрывают, и это чудо-юдо, которое невесть где подцепил Володя, и есть настоящая Графиня.

На перерывах вокруг них кипел ажиотаж. Володя, вначале гордый, как петух, почувствовал, что его затирают, особенно когда к Глаше причалили местные мажоры, беспардонные, как «лексусы». Но ничто не могло омрачить его триумфа и на обратном пути он сделал то, чего еще не делал: затаскал Глашу в подворотню и там, прямо под фонарем, где каждый мог их увидеть стянул с нее трусы с колготками и выебался при этом не как-нибудь а звонко отшлепав по голому заду и промежности.

Это было ужасно страшно и неудобно, но мысль о том, что он занимается сексом с этой женщиной, где и когда захочет, так ошеломляла его, что Владимир впрыскивал в наглую Глашину вагину горячие фонтаны, примерно две минуты, и фонтаны все никак не заканчивались, пока у него не потемнело перед глазами, и он не вцепился в свою возлюбленную, чтобы не рухнуть на асфальт... Глаша сама возбудилась до слез и пыталась мастурбировать, раздвигая ноги, но у нее ничего не получалось. Тогда Владимир окончательно снял с нее колготки с трусами, а заодно и туфли, и Глаша, голая и липкая снизу, пошла с ним домой.

Было полно народу, и она замирала на каждом шагу, как крадущаяся кошка. Туника спускалась чуть ниже бедер, и Владимир все время задирал ее, обнажая интимные места. Не дойдя до дома, он прижал Глашу к стене, опустился на колени и прильнул ртом к промежности, извергавшей липкие потоки. Глаша не имела сил протестовать и стонала, раскачиваясь, как пьяная. Владимиров язык жег ее сладким огнем до самых костей, и через какую-нибудь минуту Глаша бесновалась, сползая по стене.

— Круто. Охуеть, как ты ее, — раздалось за спиной. Владимир дернулся: рядом стоял какой-то мужик. — Меня пусти, я тоже хочу.

— Ща как пущу тебя, — двинул на него Владимир, добавив стоэтажное непечатное.

— Но-но-но-но! Я же шутил, — сразу отошел мужик.

— Oooooou! — кончала Глаша под стеной, терзая свои многострадальные гениталии. Сейчас ей было все равно.

— Ладно, — сказал Владимир. — Я сегодня добрый. Так и быть, можешь подрочить на нее.

Он рывками снял с обалдевшей Глаши тунику, а потом и трусики, и лифчик, обнажив ее полностью. Мужик вывалил хозяйство и через считанные секунды взревел, как медведь. Владимир смотрел, как тот плюется спермой в его Глашу, голую, ошеломленную от похоти, и задыхался в жестокой эйфории...

Поднявши тунику, Глаша молча провела его до дома и, войдя в квартиру, внезапно ударила его по лицу.

Это был удар настоящего мужчины — Володя не получал таких еще со времен бурного девятого класса. Он отлетел к стене, а Глаша добавила ему в нос, разбив его к чертям.

Каким-то непомерным усилием Володя сдержал желание схватить ее и потрясти, как тряпку, чтобы вытрясти из нее всю гадость. Испустив матерные слова, он убежал в ванную, а Глаша, не произнеся ни слова, ушла в комнату. Кое-как остановив кровотечение, он вышел и подкрался к комнате, прислушиваясь к приглушенным стонам за дверью. «Плачет» — сокрушенно думал он. — «Сукин ты кот!... Прости прощения...»

Распахнув дверь, он сначала замер на месте, а потом прыгнул как леопард на постель и пристально уцепился в голую Глашу, которая совсем не плакала, а мазохистически изводила себя на позорное место, вытянув его к потолку. В следующую секунду Глаша уже орала, выбивая Володин каменный стояк. Так грубо, по-звериному они еще никогда не занимались, и никогда так не плакали после секса, виновато облизывая друг друга...

— А у тебя удар будь здоров, — уважительно говорил Володя, щупая нос. После Глашиных поцелуев тот каким-то чудом не болел. — Слон на скаку остановит и хобот ему оторвет...

И завтра, и послезавтра, и все прочие дни выходила одна и та же история: вокруг Глаши крутились самцы, с каждым днем все сильнее наезжая на Володю. Нужно было отдать должное Глаше: перед всеми она обнимала его и картинно целовала взасос, показывая, чья она женщина.

Володя, обычно остроумный, нервничал и хамил, а потом на обратном пути выпускал пар, трахая Глашу в подворотнях и на скамейках. Это был жесткий секс с битьем, царапаньем и сваливанием в грязь, совсем не похожий на то, что у них было в первые дни. Однажды их окружили хулиганы, и они едва унесли ноги. В другой раз парень, подкравшийся к ним, попросил разрешения «хотя бы потрогать» Глашу. Володя уже готов был его послать, но Глаша вдруг разрешила, и тот сосал ей соски и лапал между ног, пока Володя не оттолкнул его ...

В одно утро они шли вместе, как обычно. Влад объяснял Глаше тему, которую сам не очень понимал, но надеялся понять ее в процессе объяснения. Он перехватил застывший взгляд Глаши и заметил, что она смотрит на какую-то женщину, которая также смотрит на нее. Внутри у Влада пробежали мурашки. Женщина выглядела странно, но Влад не успел разобраться в чем именно было странное.

"В чем дело? Кто это? Ты ее знаешь?" - спросил он.

"А?... Что? Нет, не знаю. Она... похожа на одну мою знакомую из Читы. Просто ознакомилась и все," - ответила Глаша рассеянно глядя перед собой.

У Влада не было причин не верить ей.

"Ясно. Значит так: эта самая теорема..."

После пары Глаша сказала, что ей нужно сходить по одному делу.

"Я с тобой!" - сразу откликнулся Влад.

"Нет, мне нужно одной. Прости, пожалуйста..."

"Почему одной? Что за дело?!.."

"Ну... Поверь, в этом нет ничего такого. Это никак не связано ни с каким парнем или там... Ты же доверяешь мне?"

Этот вопрос имел только один ответ. Поцеловав Влада, Глаша ушла, оставив его в самом отвратительном настроении, которое только можно придумать. "Та женщина" - не сомневался Влад, но почему нужно было скрывать от него? Он хотел было идти следом, но стало противно и он повернул домой.