Как я перестал стеснятья

Наградил же Господь. При нормальном росте с сто семьдесят см, выделил мне агрегат довольно приличных размеров. И намаялся же я с ним по молодости. По какой-то причине очень стеснялся сего постоянно выпирающего придатка. У некоторых пацанов все было нормально,почти как у девочек, а у меня вечно торчащая штуковина. И доставляло мне это невыносимые страдания. как не прятал, как не засовывал в трусы, а он все торчал. И так продолжалось до тех пор,пока немного не подрос. Примерно лет до четырнадцати. Первой на мои страдания обратила внимание наша соседка. Она работала продавцом в магазине.По нашим сельским меркам почти что небожитель. В эпоху всеобщего дефицита ее должность заставляла всех искать причин для сближения с ней.

Мы с матерью и сестрой после смерти отца жили, перебиваясь, что называется, с хлеба на квас. И не нам было искать подходов к соседке. Только вот как-то раз она сама обратилась к матери с просьбой прислать меня в магазин поработать. Чем мотивировала свою просьбу, я так и не узнал. Что-то типа того, что хватит полкать по улице без цели, если можно немного заработать. И почему именно я,если желающих приобщиться к дефициту было пруд пруди. А может быть как раз по той причине, что я-то совсем этого и не желал. Обязанности были самые простые: подай-принеси-убери. Вечером, после закрытия магазина пол помыть. Не работа, баловство одно. Но за это баловство платили. Сорок рублей в месяц. Мать на ферме получала шестьдесят. И потому вцепился я в эту возможность помочь матери.

Примерно через неделю решила тетя Соня, как звали нашу соседку, провести небольшой учет. Она считает, я передвигаю, снимаю с полок и ставлю обратно. Лето, тепло, даже немного жарко. Моя работодательница в халате на голое тело. Не совсем голое, все же нижнее белье на ней присутствует. И промокший от пота халат очень четко это белье обрисовывает. И бюстгальтер, и трусы. И даже темную растительность на лобке, под повлажневшими трусами. Молодой организм отреагировал моментально. Только я, по привычке, уложил свой агрегат на положение полдень, прижал его резинкой от трусов. Хоть немного спрятал. По крайней мере мне так показалось.

Что показалось тетке, я не знаю, только когда я стоял на лестнице, принимая от нее коробки и ставя их на полки, она, вроде бы нечаянно, покачнулась, уцепилась за меня, и, падая, стянула с меня штаны. Вместе с трусами. Вот оно, это самое мое мучение, и выпало. Точнее даже не выпало, выскочило, закачавшись почти под прямым углом. Крайняя плоть отошла, обнажив багровую головку. И все мои причиндалы оказались на уровне ее лица. А я стою, дурак-дураком. Штаны в районе колен, в руках коробка, которую не бросишь, и прикрыться нечем. А тетка, будто издеваясь, выставилась на мое хозяйство и губы облизывает. А потом вообще в руку взяла. У меня морда не горит, полыхает.

От жара уши в трубочку свернулись. И ведь не повернешься, чтобы коробку поставить, она мою штуковину крепко держит. Потом, вроде спохватившись, отпустила и даже подтянула мне штаны. Поставил я коробку, спрыгнул на пол и к двери. Все, опозорился-то как, теперь точно с работы погонит. А двери закрыты. Мы на время учета закрылись, чтобы никто не мешал. В деревне так: горит свет в магазине, замка с наружней стороны нет, значит можно смело заходить. И ткнулся я с разбега в закрытую дверь. Подергал ее без толку и чуть не разревелся от стыда и бессилия. А тетка мне

- Мишаня, ты чего? Куда побежал? В туалет приспичило?

Тебе бы так приспичило, дура такая! Мне со стыда хоть топись. А тетка, видимо поняв причину моего стремления выскочить на улицу, подошла, обняла за плечи и уговаривает

- Мишаня, прости меня. Нечаянно я, не нарошно. Да и чего такого случилось? Подумаешь, тетка что-то увидела.

А я, со слезами на глазах и в голосе

- Ага, увидела! Сама вон даже подержалась! Теперь всем расскажешь, какой у меня большой. А мне и так уже прятать его некуда.

- Так ты что? Я не поняла? Ты что, стесняешься, что у тебя такой?

- Да! У пацанов вон махонький, аккуратный. А у меня орясина какая-то. все время торчит.

И тут вся сдержанность покинула меня. Я сидел, сотрясаясь в плаче, а тетка гладила меня, что-то говорила,успокаивая. Наконец рыдания стали стихать, превратились во всхлипы. Тетка дала мне попить водички.

- Миш, а ведь ты не прав.

- В чем?

- Таким, как у тебя, гордиться надо. Вот станешь мужиком, так пацаны тебе завидовать будут, что у тебя такой большой. Такие женщинам нравятся.

- Чего хорошего?

- Ладно, Миша,давай-ка мы немного передохнем. Ты винишко пьешь?

Вино, это из буржуйских привычек. Мы больше к бражке приучены. Ее покупать не надо. А тетя Соня уже достала бутылку, откупорила, налила в стаканы.

- Давай выпьем за мир. Помиримся. Не обижайся на тетку старую, очень уж....Да ладно, это потом.

Выпили раз, потом второй. В молодую голову вино ударило быстро. В теле появилась легкость, все вокруг стало каким-то красивым, пестрым. И веселым. И уже произошедшее не казалось таким уж смертельным происшествием. После третьего стакана мы уже смеялись, вспоминая, как я стоял. Тетка, что значит опыт, повернула все таким образом, что я был почти что героем, а тетерей оказалась она.

- Миш, ну что, мир?

- Мир.

- А что бы ты не обижался, так хочешь, я тоже трусы стяну?

Во, мля! Я даже немного протрезвел. Это что же получается? Взамен того, что с меня трусы стянула, сама раздеться хочет? Передо мной? Вот это номер! Так может действительно, ничего страшного? А тетка времени не теряла

- А хочешь, сам сними. Как я с тебя.

И она, скинув халат, встала передо мной.

- Ну что, чего замешкался? Смелей!

И я, присев на корточки перед теткой, несмело потянул ее трусы вниз.

- Не бойся, не порвутся. Тяни сильней!

Потянул. Показался белый живот пониже пупка, темный треугольник волос, бедра, слегка расставленные. Из трусов пахнуло влажным теплом, каким-то мускусным запахом. Сидя в таком положении, дотянув трусы едва до теткиных колен, почти что упирался носом в теткин пах, в треугольник волос, впитывая этот запах, исходящий от ее тела. А она, двинув ногами, совсем освободилась от трусов, каким-то ловким движением отбросив их в сторону. И, взяв меня за руку, потянула вверх. Когда она сняла лифчик, я не заметил, увлеченный разглядыванием нижней части теткиного тела. Понял, что его нет, только упершись носом в грушевидные титьки.

Что запомнил с того, первого раза? Да почти ничего. Все это было как вспышка молнии. А тетка шептала мне в ухо, горячо дыша, одновременно своей рукой просовывая мою куда-то промеж своих ног

- Потрогай, не бойся, не укусит!

И моя рука, раздвинув волосы, накрыла что-то горячее, влажное. И уже смелее, по природным инстинктам, раздвинула губы, погрузилась в глубину горячей расщелины. А тетка, держа меня за шею и крепко прижавшись, накрыв своим ртом мои губы и посасывая их, отступала куда-то, таща меня за собой. Уперлась в стол и неловко завалилась на него спиной, продолжая тянуть меня за собой. Когда она сумела стянуть с меня штаны и как мои причиндалы оказались в ее руке? Мысль эта промелькнула и пропала, потому что тетка, раздвинув ноги, просто вставила мою, горящую огнем головку, во что-то мокрое, теплое. Подавшись навстречу, крепко обхватила меня ногами, надавив на поясницу и понуждая податься вперед теперь уже меня, от чего мой агрегат провалился в самую глубину этой горячей и мокрой пещеры. А потом были качания, стоны и мой быстрый выстрел. Точнее целая серия выстрелов. Тетка слегка разочаровано протянула

-Господи! Мало-то как!

И тут же примолкла, потому что почувствовала, как моя плоть, едва начав опадать, вновь напружинилась, налилась кровью и заполнила ее страждущую пещеру. И вот тут пошло уже настоящее действо. Что осталось в моей памяти? Да почти ничего. Фейерверк искр, каких-то отрывков, видений и звуков. Опомнился от теткиного крика. Вначале даже испугался и остановился, а она, дергая ногами, обхватившими мою поясницу, вынудила продолжить движения. И в какой-то момент прижалась сильно лобком, притянула к себе, так что упал на нее и уткнулся лицом в титьки, затряслась, сжалась в комок и, через некоторое время, расслабилась. Выдохнула

- Уф! Уморил! Подожди.

Она высвободилась, села на край стола с интересом рассматривая мою болтающуюся штуковину, всю в смазке, но вполне готовую к бою. Я стоял, придерживая ее рукой. Кончив первый раз, я стремился, страстно желал испытать то же самое чувство. Только как это сделать, если тетя Соня оттолкнула меня? А она соскользнула со стола, повернулась ко мне задом и легла на стол грудью, выставив задницу.

- Давай!

А что давай? И как? Стою в непонятках.

- Ну давай, кончай!

- А как?

- Всунь мне!

Поняв мои смятения, властно протянула руку назад. Я, догадавшись наконец-то, чего она хочет, просунул в ее руку свою машинку. И она, проведя несколько раз по раздвинутым ягодицам, погрузила ее туда, откуда совсем недавно эта штуковина была изгнана. Подалась тазом навстречу. И я вцепился в ее попу так, что потом остались багровые пятна, задвигался.

- Кончай уже! Не могу-у!

Слышал эту просьбу, этот стон где-то на грани реальности. Меня больше занимало нарастающее в головке чувство жжения, распирания, чего-то еще. И вот оно, расслабление. Задергался, выстреливая в пещерку порцию спермы, прижался, рухнув на спину партнерши.

В голове от звенело, отшумело, зрение пришло в норму.

- Все, отпусти меня. Совсем придавил.

Вернулось чувство стыда. Стараясь прикрыть свою плоть, прижал ее сразу двумя руками. Она была мокрой, в какой-то слизи, липкая.

- Ну чего ты опять?

- А? Что?

- Руки опусти. Чего опять застеснялся? Гордиться должен. Взрослую тетку оттарабанил.

Во, мля! Это я? Я отсношал тетку? И я с уважением посмотрел на свое повисшее сокровище. Неужели кому-то может понравиться такая большая штука? Но вот она, тетка. Сияет лицом, будто в лотерею выиграла. Значит ей понравилось? Сидит на столе, ни сколько не стесняясь своей наготы, смотрит весело, улыбается. Титьки повисли, живот собрался в складочку, прикрывая растительность, но не умея спрятать ее совсем. Ногами покачивает, скрестив их, а бедра все одно немного разведены. Наконец соскочила со стола, оставив на нем мокрое пятно и влажный отпечаток попы.

- Пошли, помоемся, в порядок себя приведем.

Тетя Соня, держа одной рукой мое хозяйство, мыла его. Вытерла. Шлепнула меня по заднице.

- Иди одевайся. И не подсматривай. Мне тоже помыться надо.

Странно. Голой ходить можно, а смотреть на нее нельзя. Ну и не буду.

Допили вино. Закрыли магазин и пошли по домам. Перед уходом тетка сказала, что совсем необязательно, что бы деревня знала, что сегодня меж нами было. Да я и так буду молчать. А вдруг завтра еще даст?

В обеденный перерыв тетя Соня прижала меня в подсобке. Обхватив рукой за шею, крепко целовала, а второй рукой вытаскивала из штанов вмиг одеревеневшую агрегатину. И я уже не вел себя тютей-матютей, смело запустил руку ей в трусы. И стол принял теткину грудь на себя, позволив ей распластаться на нем. А задница была отдана в мое владение. На ней остались следы вчерашней страсти, в виде уже синюшных пятен. Теперь уж я сам, смело раздвинув ( а то как же, уже мужик с опытом!) теткины ягодицы, по ее вчерашнему примеру несколько раз провел головкой от самого верха до самаого низа и, приставив головку к дырочке, подал тело вперед. И она подалась мне навстречу. И мы погрузились в мир волшебства.

Вечером, закрыв магазин, тетка завалила меня на стол, уселась верхом и поимела по полной программе, сама регулируя весь процесс.

Такое насилие над моей личностью мне понравилось. Я был не против такого.

Зарплату мне не повысили. Штатное расписание не предусматривало. Но любовника надо кормить и моя любовница вручала мне пакеты, содержимого которых хватало и мне, и сестре, и матери. И стала частым гостем у нас. мать была неплохой мастерицей по части шитья, так что тетя Соня приносила заказы, оплачивая их опять же продуктами. Натурой, короче. А вскоре сманила мать с фермы к себе в магазин. Тем более, что мне пришла пора идти в школу. Сентябрь. Теперь встречались у нее дома, вечерами. Не знаю, догадывалась ли об этом мать? Скорее всего да. Я перестал стесняться своего большого члена и уже не прятал его, носил гордо. Шепоток по деревне шел, но догадки к делу не пришьешь, да и ссориться с подательницей дефицита ни у кого не возникало желания. На том и заглохло. Обычные сплетни.

Матушка стала с интересом заглядываться на меня, что-то прикидывая в уме и однажды, когда мы сидели вечером дома, подпоив меня, вытянула наши секреты. Женщина, когда что-то захочет узнать, узнает. Чего бы это ни стоило. Ни ругани, ни попреков, ничего этого не было. Единственно, матушка поговорила с моей любовницей на тему разных нежелательных беременностей. Мать есть мать. Скорее всего они пришли к какому-то соглашению, потому что мать стала отпускать меня ночевать к нашей соседке.

По весне тетю Соню перевели в район, заведовать магазином. Отвальную гуляли половиной села. За нее оставалась маманя и теперь уже она переходила в сельскую элиту. Когда гости разошлись, мы трое засиделись за столом. Говорили в основном женщины, я же изредка, когда спрашивали, вставлял слова. Почитание старших заложено у селян в крови. Проводил домой маманю и вернулся к соседке. До утра мы с ней не сомкнули глаз. Натешились до того, что утром я еле дошел до дома и просто рухнул в кровать, отключившись почти до вечера.

Тоска. Любовницы нет. А я уж так привык к постоянным сношениям, что вынужденное воздержание нервировало. Да еще сестра уехала в город, поступила учиться. И бывшая, теперь уже соседка, взяла ее под опеку, пообещав приглядеть за малолеткой. А мы с маманей остались вдвоем. И теперь уже к мамане стал приглядываться, как к женщине. Когда она ходила по дому, в одном халате или в платье на голое тело. Особенно когда она что-то делала, двигаясь так, что эта одежда облегала все ее округлости. А уж когда наклонялась и коротенькое домашнее одеяние задиралось, практически открывая вид сзади, хоть через колено ломай.

Перед Новым годом занимались генеральной уборкой. В деревне традиция - белить перед праздниками. Я двигал мебель, мать белила. Стоя на столе, махала кистью, а я созерцал трусы, обтягивающие ее зад, представлял рыжие волосы под ними, что украшали мамин лобок и мучался стояком. Хоть выскакивай куда и дрочи. Матушка вся забрызгана известью, так что лицо покрылось канапушками белого цвета. Эти же пятна покрывали и ее тело во всех местах, не прикрытых одеждой. Управившись с работой, пошли в баню. Матушка попросила помыть ей спину, отмыть известь. В бане, раздевшись до трусов, не ходить же перед взрослым сыном телешом, встала, наклонившись к лавке, подставила спину. Я тер мамину спину, водил мочалкой, а в глазах стояли круги, туман застилал глаза, в ушах стоял шум, будто барабаны били, руки тряслись. А про то, что из трусов рвалось наружу, и говорить нечего.

Трусы у мамы намокли, прилипли к телу, обрисовывая все, что до сей поры было скрыто под ними. Не сдержавшись, потянул их, намокшие, вниз, оголяя зад. Мать охнула, немного присела и как раз попала попой на обнаженную плоть, что уже давно торчала из-под сдвинутых моих трусов. Мокрое в мокрую щель вошло без проблем, просто провалилось. Она задергалась, пытаясь высвободиться, но прижатая к лавке, в которую упиралась до этого, сделать ничего не могла. Через некоторое время, довольно быстро, я кончил, но не отпустил попу матери, зная, что придет второе дыхание. Продолжая двигаться внутри того места, из которого когда-то появился на свет, почувствовал прилив сил и с новой прытью принялся поддавать задом, погружаясь в горячее нутро. И она не осталась безучастной. Столько лет без мужика!

Тело, в противоречие ее словам, ее категорическим требованиям прекратить, само отдавалось давно забытому и вновь вспыхнувшему чувству. Если бы она хотела вырваться, могла бы сделать это очень легко. Только такая позиция - позиция жертвы, очень хороша тем, что и удовольствие получил и вроде как не при чем. Ведь принудили же. А то, что она получила удовольствие, догадаться было не трудно. Слава Богу, опыт общения с женщинами уже появился. И едва я кончил, мать, резко повернувшись, залепила мне оплеуху. Потом села на лавку, все так же со спущенными до колен трусами, и закрыла лицо руками. Ее плечи вздрагивали, она плакала. Рассыпавшиеся волосы закрывали лицо.

Присев на корточки, отвел их в стороны, взял материно лицо руками, через ее ладони начал целовать, бормоча что-то в свое оправдание. И вскоре ее руки уже гладили мою голову, а я, прижавшись лицом к ее груди, стоял на коленях, не шевелясь, только лишь крепко обнимая матушку за спину.

- Ладно. Раз уж так вышло....Грех ведь это.

- На мне грех, ма.

- И на мне. Могла ведь....Знала ведь....Вырос же...

Это мы уж дома сидим, за столом, после бани. Старательно отводим взгляды, общаемся, будто чужие. И спать рано пошли.

Материн силуэт обрисовался в дверном проеме.

- Спишь?

- Нет, думаю.

Мать зашла, присела на край постели

- О чем думаешь?

- Какая ты у меня хорошая! Лучше не встречал!

- А много ты встречал-то? Кроме Соньки?

- Нет.

- А чего тогда говоришь?

Я лежу на спине, закинув руки за голову, до пояса прикрыт одеялом.

- Тоже мне,знаток нашелся. На мать заскочил и все, уже герой! Срамник! Смотри-ка, выросло у него!

Мать откинула с меня одеяло. Близость женщины, ее запах возбудили меня и та штуковина давно торчала. Не доставалолишь материного движения, что бы она выскочила из трусов. И это движение было сделано. Скользнув ласточкой, материнская ладонь накрыла плоть, обхватила ее

- Дура! Что я делаю? Прости!...

Лежим с мамой. Отдыхаем. Она положила голову мне на грудь, пальцами ласкает головку, оттягивая кожицу и вновь опуская ее, гладит яички, перебирая пальчиками, а я стараюсь достать через ее спину и попу до расщелины, проникнуть туда. Она игриво отодвигает зад, заставляя меня тянуться. Плоть под ее ласками набухает, наливается, увеличивается в размерах. И вот уже она находит дорогу меж маминых ног, а она, лежа на спине, поднимает ножки свои к потолку, наслаждаясь сыновьей лаской. Кровать узкая, но нам места хватает. А скрип ее только прибавляет азарта. Потом мать лежит на боку, а я, проникая в тыла, глажу тити, ласкаю соски. Она закидывает руки за голову, ловит меня, стараясь притянуть к себе. Нам хорошо, как может быть хорошо только двум любовникам, наслаждающимся телесной близостью. И вновь она на спине и ее ноги обвивают меня, пеленая, беря в плен, подталкивая и задавая ритм. Оказалась ненасытной, изголодашейся, жадной до ласки. И последней точкой стала поза на животе, приподняв попу, позволяя мне излиться в лоно.

Проспал и не слышал, как матушка собралась и ушла на работу. После побелки надо было закончить приборку, чем и занялся. До вечера хватило работы и в доме, и во дворе. А вечером поход в баню. По отдельности. Матушка категорически отказалась заниматься любовью в бане, сказав, что не хватало еще по углам, как бездомным, прятаться.

Когда я, помывшись, зашел в дом, стол для ужина был накрыт. И мы, поужинав, плавно переместились на материнскую постель. И тут я начал ласкать ее. Не спеша, как научила, спасибо ей, тетка Соня. От лица к грудям, к животу, к промежности, к бедрам, к ногам. не прикасаясь к заветному месту. И снова тем же путем. И лишь когда мамины стоны и движения жаждущего тела перешли все разумные пределы, раздвинул ножки и все также, не прикасаясь руками к пипке, погрузился в нее. мать охнула, принимая в себя приличных размеров член, подтянула ноги к груди, даже подхватив их руками и отдалась полностью охватившей ее страсти. Ее ноги опускались, оплетали меня, вновь поднимались вверх, вытягивались вдоль тела, упирались в матрас, поднимая попу. Руки теребили мне волосы, царапали спину, тянули за уши. Губы осыпали поцелуями все, до чего могли дотянуться. Она старалась задержать блаженное чувство оргазма. Старалась насладиться его ожиданием, подходом, когда вот-вот-вот оно, скоро, вот сейчас.

И все же тело не подвластно разуму. не в такой ситуации.

- А! ...А!...М-м!...Ма-а-мма-а!!!!

И я тоже что-то замычал, зарычал. Одновременный с любимой женщиной оргазм захватывает. Это не то, когда доставишь ей удовольствие и потом качаешь, стараясь достичь разрядки, уже бесчувственное тело. Вместе - это что-то из ряда вон!

Отдышались. Обнялись, повернувшись лицом один к другому, прижались, осыпая поцелуями,да так и заснули.

На праздники приехала сестра. Привезла подарки, приветы. В праздничную ночь усквозила с подругами. К матери пришли ее товарки. Взрослые тетки со своими разговорами, со своими интересами. И чего мне с ними сидеть? Тем более, что забежали девки, потянули меня на гулянку. Горка, шатания из дома в дом, где встречали чарочкой и угощением, снова горка, с которой скатываешься в клубке из визжащих и брыкающихся тел, стараясь в этой суматохе залезть кому-нибудь из девок в трусы, и получая в замен то же самое. Им ведь, как и нам, интересно проверить и пощупать, что там есть. Мне не жалко. Лишь бы не оторвали. Уже не стесняюсь своего большого члена, даже гордость берет, когда видишь округлившиеся от удивления глаза девок, нащупавших в моих трусах такую дубину.

Промокли и побежали отогреваться в баню к Маринке, соседской девчонки. Перед Новым годом бани у всех топлены и издревле предоставлены для посиделок молодежи. Так уж сложилось, что взрослых парней у нас раз-два и обчелся. До армии еще держатся, кто не уехал в город учиться, а после армии в основном в город перебираются. И потому не удивительно, что в нашей компании почти все девахи старше кавалеров. Вот и Маринка из таких зрелых. Немного посидели, посмеялись, потрепали языками и Маринка предложила мне сходить к ним, взять бражки и чего поесть. Родители оказали щедрость и навалили всего с излихом. Приглашали в дом, да зачем нам их взрослая компания. Притащили бражки, закуски, тут же на полке разложили, принялись гулеванить. В бане сумрачно, лампочка светит еле-еле. Нечего свет жечь,экономить надо. И потому в этом полумраке ощупывания продолжались.

Тем более, что верхнюю одежду, всякие там пальтишки и телогрейки, скинули. Мода на брюки для женщин в деревню еще не добралась, так что под подол залезть трудов не составляло. Вот в сенках у Маринки, пока ходили за выпивкой, потискал ее, залез в трусы. Попищала, но ноги-то раздвигает, значит приятно. И в бане захотелось. Только получилась куча мала. Кто и кого первый полез щупать, теперь уж и не понять, а получилось, что все и всех, до кого руки дотянутся. И когда клубок распался, с удивлением обнаружил, что мои руки находятся в трусах у сестры, а ее рука в моих штанах. Отскочили друг от друга, как ошпаренные, даже, по-моему, покраснели немного.

А потом вновь на горку, куда подтянулась и остальная деревня, приняв для веселья достаточное количество алкоголя. Горка у нас не простая. От телятника до самой реки тянется. Метров триста будет. Пока съедешь, всю задницу промочишь о снег. Не знаю как у девок, а у меня уже штаны полнехоньки снега. И он тает. Вот уже и устали все, веселье сходит на нет. Потянулись к домам. И мы с сестрой пошли к себе. Идти нам дальше всех, на другой край. Отойдя подальше от горки, скрывшись из виду соседей, сестра присела по малой нужде. И мне приспичило. И потому мы с ней, отвернувшись в разные стороны, старательно журчали, окропляя снег.

Из дома доносились голоса пьяненьких баб. Мы не пошли домой, пошли в баню. Надо было хотя бы немного просушиться. В бане сеструха, заставив меня отвернуться, стянула мокрые трусы и повесила их над каменком сушиться. А мне что делать? У меня платья нет, прикрыть задницу нечем. Забрались на полок, прижались, вздрагивая от озноба, и разговорились. Мало ли о чем могут говорить брат с сестрой. Чего-то раздурелись, разбаловались и мои руки вновь попали под подол сестры, тем более, что там как раз в этот момент и было все открыто, трусы-то сохли. Придавил ее, пищащую, задрал платье и шарю. Она пищит, да сама от меня не отстает, тоже мне в штаны залезла.

Так и барахтаемся, переворачиваясь с переменным успехом. То один наверху, то второй. В какой-то момент сестра взяла верх, оседлала меня, прижала мне руки, вытянув их вверх, выше головы. Наклонилась, стараясь не отпустить, не дать мне возможности вывернуться. А задница голая, как раз на интересном месте сидит. А место это сама и обнажила, стараясь не отстать от брата в ощупывании. У меня одежда почти до колен сбилась и так ловко получилось, что своей пипиской она мне головку к моему же животу прижала. Сама елозит, стараясь удержаться, не дать мне ее скинуть. До елозилась. Вспухло все у меня, налилось, отвердело. И она почувствовала это, еще старательней прижимается, попкой шевелит. Губки разошлись, обняли ствол и скользят по нему. От удовольствия аж глаза прикрыла. Ей приятно, а мне как? Мне бы всунуть, да напугать боюсь. И дотерлась сестричка, пока не кончила, прикусив губу и застонав. А потом отвалилась в сторону, к стене села, платье одернула. Пай-девочка.

- А я как теперь?

- Давай, я тебе рукой.

- Рукой я и сам могу. Давай туда.

- Нет, нельзя.

- Девочка?

- Нет, просто нельзя. Ты же брат.

- Но ты же словила кайф.

- Все равно нельзя.

- Я не буду в тебя кончать.

- И что?

- Значит, не в счет.

- Почему?

- Просто не в счет. Это как рукой, только туда.

- А точно не кончишь?

- Постараюсь.

- Ладно, давай. Только быстро.

И сестра начала укладываться на полке.

- Нет. Ты не так.

- А как?

- Как сидела.

- Сверху, что ли?

- Ага.

И она села, точно попав на мой член, который я придерживал рукой. Ее пиписка была намного меньше и тетки Сониной, и материной. И меньше, и уже. Она плотно охватила мою плоть, наседала, двигаясь по ней до самого лобка, приподнималась, выпуская из себя и вновь насаживалась. А когда пришла пора кончать, я обхватил ее за талию, плотно прижал к себе, и, как она не дергалась, выплеснул все, что было накоплено, в эту молодую пипку.

- Дурак! Ты обещал!

- Не получилось.

- И что теперь?

- А что теперь?

- Нам же нельзя!

- Почему? Ты же не будешь от меня рожать.

- Все равно нельзя.

Сама ворчит, сама старательно вымывает сперму из пиписки, присев на корточки. Вымыла. Вытерлась. Начала натягивать еще мокрые трусы.

- Пошли домой.

- Пошли.

- А ты еще дашь?

- Фиг тебе.

- А сама захочешь?

- Перебьюсь.

- Ну и дура. Есть же я.

- Сам дурак. нам нельзя.

Не переубедишь.

Мать на работе. Я управляюсь во дворе, сестра дома. Зашел домой, управившись с работой. Сестра сидит на моей кровати, подогнув ноги, читает что-то. Старенькое, еще девичье платье, обтягивает тело, приплюснув титьки. Подол собрался, оголяя бедра. И судя по всему трусы сестра вновь не надела. Присел рядом, она енмного отодвинулась.

- Что читаешь?

- Книгу.

- Угу, вижу, что не газету. О чем?

- Стихи.

- Есенин?

- Да.

- Интересно.

Разговариваем, а руки уже поползли к титькам, поднимают подол

- Отстань! Нельзя! Кричать буду!

А мне что? Кричи. Кто услышит. Я уже заваливаю ее, шарю по телу, задрав подол и придавив телом.

- Маме скажу-у! Дурак! Отпусти!

Ага, прямо сейчас и отпущу. Вот только всуну, кончу и сразу отпущу. Бьется пойманной птичкой, брыкается, по спине колотит. А я уже и дырочку нащупал, уже и вставил. Напрягся и вогнал на всю длину, до самого ее донышка. Прижался и замер, чтобы пообвыкла. И она, сама кричит, ругается, а сама ноги раздвинула, помогать начала. И закачались в такт.

- Ты дебил. Я теперь все время в трусах ходить буду.

- А я их с тебя снимать.

- Фигушки.

- Еще хочешь?

- Нет, отстань!

Уже успокоились, это просто отходняк такой у нее.

- Как ты можешь сестру? И совесть твоя где?

- Показать?

- Дурак! Маринке показывай.

- Да у нас не было ничего.

- А она говорит, что было.

- Врет.

- А с кем было?

- А не растреплешь?

- Нет! Клянусь!

- А если расскажу, давать будешь?

- Обещаю.

- Поклянись.

- Клянусь!

Это у нас с детства такое. Вроде игры было вначале, а потом как-то в привычку вошло.

- Всегда давать будешь?

- Когда захочешь. Рассказывай!

У самой глазки горят, губы увлажнились. И как им интересно знать, кто и кого, да в какой позе?

- Слушай. Твою квартирную хозяйку.

- Тетю Соню?

- Ее.

- Врешь!

- Чтоб мне сдохнуть!

- Да ты что?! И когда?

И я, глядя в расширившиеся глаза сестры, рассказал, когда и как, и сколько. Знаю, что не расскажет никому, не растреплет.

- Ну вот. Давай, ложись.

- Ты что, хочешь, что ли?

- Не видишь? Сейчас трусы лопнут. Давай-давай, скоро мамка придет.

И сестра, следуя уговору, раздвинула ноги.

- А еще кого?

- А вот это вообще тайна страшная.

По-моему, она догадалась.

- Не может быть! Правда?! А как?...В смысле, как получилось?

- Нормально получилось. Почти как с тобой.

- Ну и правильно! - Сестра успокоилась, приняла какое-то важное решение. - У нее мужика уже сколько не было? Вот! А ей хорошо с тобой?

- А сама спроси?

- Дурак!

Ну вот, обиделась.

- Ну не сердись. Хочешь, покажу что-то новенькое?

Это новенькое сам увидел в журнале у одного пацана. Где он добыл тот журнал, на что выменял? Не суть важно. Сестра загорелась

- А что?

- Ложись.

- Такое новенькое я видала.

- Нет, не видала и не пробовала.

Я и сам, кстати, не пробовал. Не рискнул предложить матери, а вот испробовать с сестрой решился. И когда она, стянув с себя платье, легла, показал то, что подсмотрел в журнале.

Сестра лежала на животе, без сил, измученная моими оральными ласками, испробовав их самой первой в нашей деревне, пусть неумелыми, но новыми, а я буравил ее с тыла, стремясь кончить. И не было никаких просьб не кончать в нее, не было ничего, только сопение и слабое подергивание усталого тела. Не стал кончать в пиписку, вытащил свой член, выплеснул сперму на попу. Хоть этим утешил. Хотя какая разница? Уже столько в нее на спускал, что если забеременеть, так забеременеет.

Две недели, что сестра провела у нас, пролетели быстро. Днем сестрицу огуливал, вечером, когда маменька звала помочь то в сарае, то еще где, доставлял удовольствие ей. Сестра хихикала, смотря на наши шифровки.

Вечером, после проводов сестры, легли в постель, как нормальные люди. И кончив первый раз, дав маме передохнуть, приступил к воплощению в жизнь того, что так понравилось сестре. Ой, что было! Мало простыню не порвала, корябая ее ногтями! Извивалась, кричала до хрипоты. Мне всю спину расцарапала. Одно плохо. У сестры волосики маленькие, не так мешают. А у матери большие, много, так и лезут в рот. И потому после всего, когда уже успокоились, отдохнули, посетовал на это неудобство. И каково же было удивление, когда на следующий день на лобке у матери не оказалось ни одной волосинки. Сбрила подчистую.

А еще, перед сном, умастила себя там духами. Вот это лишнее. Родной запах чистого тела лучше всяких духов. И опять она кричала, металась, извиваясь, по кровати. А когда я попытался проникнуть в нее, крепко сжала ноги, не пуская меня. Опаньки! А мне что делать? А маменька, опрокинув меня на спину, смело, это у нас-то в деревне, взяла в рот головку члена. Сейчас, с высоты прожитого и пережитого, понимаю, что все это было сельской самодеятельностью. И я, и она, все делали на уровне догадок, неумело. Но получилось. Сказывалась новизна ощущений, новизна восприятия.

И когда я, выгнувшись дугой, выплескивал маме в рот сперму, она собирала ее, не зная, что делать дальше, а потом, когда уже ничего не вмещалось в рот, непроизвольно сделала глотательное движение, потом еще одно, потом еще. И так до тех пор,пока сперма извергалась.

Со временем приходит опыт. Да сестрица, сучка такая, набиралась в городе новинок, и, приезжая на выходные, обучала меня. А уж я обучал мать. Так появилась в нашем обиходе поза шестьдесят девять. Только при занятиях с сестрой она доминировала, ложась сверху, а маменька свою тушку располагала в низу. И ласки члена меж титек привезла сестра. Вот тут сто очков форы оставалось за маменькой. Грудь сестры не шла ни в какое сравнение с маминой. Когда мама лежала на спине, сжав титьки руками и приоткрыв ротик, а я, сидя на ее груди, старался, двигаясь меж этих холмов, достать до губ, попасть в их ожидающие приоткрытые ворота, удовольствие получали оба.

Мать, живя полной жизнью, похорошела, даже помолодела. Кожа разгладилась, пропали морщинки, лицо посвежело. И глаза изменились. В них появилась искорка.

Сестра собралась замуж. Дело такое, приходит пора. И мужик ничего, нормальный. парень молодой, но хваткий. И родители у него нормальные, приняли сестрицу на ура. И с жильем в городе определились. Все нормально получилось. Свадьбу гуляли у нас, в деревне. Три дня гулеванили. И тетя Соня, моя первая учительница, на свадьбу приехала. Тоже вышла замуж, нашла себе мужика.

На второй день свадьбы молодежь, оставив старших пить водку, прихватив поесть-попить, пошла на реку. Купались, дурея и балуясь в воде, выскакивая на берег только немного согреться и хватануть стопку. Визгу и писку было как от детишек. Стягивали трусы с особей обоего пола, заставляя платить выкуп, а иначе сиди в воде и мерзни. Через некоторое время подтянулись и прочие гости. Вот тут пошла потеха. если молодые еще немного стеснялись, то пьяные тетки совсем сорвались с тормозов. Объеденившись, могли завалить хоть мужика, хоть бабу и оставить совсем без ничего. Голые задницы, болтающиеся титьки теток и концы мужиков. Все смешалось. Тетя Соня, натянув на мокрое тело платье, позвала меня в сторонку,попросила посторожить, пока она трусы снимет и выжмет. И даже не заставила отвернуться, пока задирала подол и стягивала трусы. Выжав их, не стала надевать, так и держала в руке.

- Ну что, посмотрел?

- Да.

- Изменилась?

- Нет.

- Совсем?

- Поправилась немного.

- Скажи, разботела, как свиноматка.

- Нет, немного. Даже красивее стала.

- Вот врать-то. Дамский угодник. Не забыл?

- Помню. Ты же была первая.

- А сейчас?

Разговоры были окончены. Не стремясь даже отойти подальше от орущей на берегу толпы гостей, особо не прячась, обнялись. И через некоторое время опустились на землю. Тетка задрала платье, согнула ноги.

- Ну иди скорей! Соскучилась по молоденькому. Иди, мой сладенький!

Отодрал тетку как положено, доставил ей удовольствие целых два раза. Нас никто не потерял, даже ее пьяный мужик. Тем более, что почти все сидели на берегу у разведенного костра, пили, ели, орали песни. Кто-то придумал прыгать через костер. Было смеху, когда посоветовали бабам беречь манденки, прыгая через огонь. Мол, опалить можно, и как тогда их еть. Уже по темноте пошли домой. Я спал на веранде. Все хлебные места были заняты. Со мной завалились тетка и мать. Тетка так и шастала без трусов, потеряв их где-то на реке. Места на полу было много, развалились вольготно, а вот укрываться особо было нечем. И потому спали, прижавшись плотно. Ночью посвежело.

Среди ночи, толком не проснувшись, почуял, что стоящий член упирается в чью-то голую задницу. Забыв, что спим трое, приняв эту попу за родимую, мамину, слегка раздвинул ягодицы и вставил возбужденную плоть. И попа задвигалась мне навстречу, мерно насаживаясь на конец. И даже не понял, что с тыла меня подпирает еще чье-то тело. П

равду говорят, что водка до добра не доводит. Когда попа задёргалась, означая, что ее владелица получила удовольствие, осознал, что шоркаю тетю Соню а сзади меня лежит мать и, проснувшись, наблюдает за процессом.

- Хорошо у вас получается!

- Ой, подруга, извини, дуру старую! Я думала что это мой. Спросонья и не поняла.

- Твой, чей же еще. И мой. Ты кончил?

Это уже мне. Я отрицательно затряс головой.

- Ну так кончай.

Тетка уже сидела, обхватив колени. И обе смотрели на меня, а я лежал с торчащим членом.

- Ну чего смотришь? Раздразнила парня, так ублажай.

Матушка уже начинала сердиться.

- А...Может....

- Что, может?

- Может ты?

- Да нет, сама уж.

- Да я уже...

- Не хочешь?

Она согласно кивнула.

- Тогда соси.

- Как?

- Каком. Рот открывай и соси, как соску сосут.

И мать потянула теткину голову к моему животу. та раскрыла рот и приняла в него головку, насадилась поглубже. Принялась сосать.

- Ну все, хватит. Свои сопли слизала и хватит.

С этими словами матушка оседлала меня верхом, заправила конец.

- Попробуй только раньше кончить! А ты смотри, вдруг кто проснется.

Через некоторое время, выйдя во двор и сидя за столом, расположив на нем немудреную закуску и выпивку, они сгибались от смеха, вспоминая только что произошедшее. Перебивая друг друга, вспоминали и представляли в лицах. Выясняли, кто из них лучше. Я дипломатично уклонялся от сравнений, полагая, что обе хороши. Одна лишь разница, что у матери лобок голый, а у тетки порос волосами. А тетка, расчувствовшись, пожаловалась матери, что всем хорош ее мужик, но до параметров паренька не дотягивает, и вдобавок скорострел. И тогда мать посоветовала натянуть ему манду на нос. И описала, в виде инструкции, как это сделать. И пусть вылизывает, если не может иначе. Тетка призадумалась, что-то решила. Ну все, держись, мужик. Додумался бы заставить ее сбрить волосы с лобка. Сама, поди, догадается. Не зря же попросила матушку задрать подол и продемонстрировать голую манду.

Почти год, даже больше, жили с матерью вдвоем. Жизнь вошла в размеренную колею, жили как муж с женой, спокойно. Только вот иногда находило что-то и мог, не дотерпев до дома, задрать матушке подол и пригнуть ее, поставив раком где-нибудь в сарайке. Да и дома находило иной раз баловство на обоих. То успокоимся, а то, как молодожены, удержа не знаем. Как-то разоткровенничавшись, мать сказала, что когда мы с ней на глазах Соньки сношались, такой оргазм испытала, что ай да ну! Я еще тогда испугался, помню, не узнавая матушку. И быстро и бурно, как никогда раньше не кончала.

И тогда я предложил маменьке пригласить в гости тетку. На пару-тройку дней. На выходные. Без ее мужика. И устроить то, чего наша деревня отродясь не знала. И не узнает. Кроме нас троих. И мы сделали так. Но об этом потом, позже.