Последние люди на земле

У Вуду нет глаз.

... нет, не так.

Конечно, глаза у него есть — где-то там, за очками, но черные линзы, на свету леденцово отблескивающие красным, полностью скрывают его взгляд. С ним трудно общаться — никогда не поймешь, куда он смотрит. Лицо у Вуду неприметное, на такого глянешь и забудешь спустя час — мягкие черты, округлый подбородок, легкая небритость (такую, кажется, теперь считают сексуальной?) и аккуратно подстриженные волосы, уложенные на косой пробор. Недорогой костюм, складная трость.

Губы мягкие и нежные, чуть припухшие. Мамочка Джо (в простонародье — просто Жора) предпочитает смотреть именно на них. Губы Вуду ничего не выражают. Как и лицо. Как и глаза, скрытые черными очками. Вуду прохладный, отстраненный от мира, и ни одна эмоция не пробивается сквозь подживающую корочку его равнодушия.

— Кто-нибудь появился?

Мамочку Джо расстраивает этот вопрос. Она делает умеренно грустное лицо — даже не зная, заметит ли Вуду её старания. Он кажется слепым — или почти слепым. По крайней мере, тросточку он использует не как незрячие, а как чертов денди. Прихватывает ее под локоть и поднимается по ступеням навстречу мамочке Джо. Смотрит непроницаемыми линзами очков и повторяет:

— Кто-нибудь есть?

— Работаю над этим, — внутри мамочки Джо живет барыга по имени Жора. Жора любит деньги, а этот клиент удивительно щедр, несмотря на свою слепоту (или почти слепоту?) и недорогой костюм.

У мамочки Джо не абы что — у нее серьезная контора под опошлившимся прикрытием в виде массажного салона. Это вам не дешевые шлюхи, обслуживающие дальнобойщиков; это солидные клиенты и большие деньги. А Вуду — хороший клиент. Девок и парней потребляет умеренно, особыми изысками в сексе не отличается, товар не портит, платит хорошо. Так хорошо, что мамочке Джо не хочется его терять.

Одно плохо — удовлетворить его запрос не так уж просто.

— Мне нужен кто-то вроде Николая, — Вуду не любит салон, и потому они беседуют снаружи, прямо на ступенях. — Это что, так сложно устроить?

Николай — он же Колян, — недавно пошел на вторую отсидку. По дури оприходовал малолетку — мамочка Джо точно знает, как давно созрела эта малолетка, и с какой восхитительной легкостью она садится на хуи всеми тремя своими дырками, но закон неумолим. Кажется, Вуду вложил немало сил и бабла, чтобы его имя не прозвучало на суде.

Кстати, сам он малолетку не трогал. Даже пальцем не коснулся. Да и плевать ему было на Софочку — ему нужен был Колян. Чертов Колян.

— Я в затруднении, — призналась мамочка Джо, комкая рукав наманикюренными ногтями. — Сам знаешь, красивого мальчика, красивую девочку...

— Мне нужен кто-то вроде Николая, — отрезал Вуду. Солнце подсвечивало линзы его очков — сейчас они были янтарными.

— Может, если ты согласишься на блондина...

— Брюнет, около сорока, метр девяносто и выше, — лицо у Вуду равнодушное, но в голосе чувствуется металл. — Стрижен коротко или брит налысо. Здоровый, как бык. Джо, сладенькая, с твоими-то связями... Подумай. Может, хоть кто-нибудь?

«Сладенькой» престарелого трансвестита уже давно никто не называл. Мамочка Джо усмехнулась, сделав скидку на мнимую слепоту •••

Вуду и крайнюю степень его отчаяния, пересчитала деньги и деловито их спрятала. Вуду платил даже за информацию.

— Сделаю все, что могу.

— Позвони мне.

Вуду хочет казаться равнодушным, но вместо этого кажется нервным. Ему нужен мужик габаритов Коляна, и нужен срочно.

Когда он уходит, мамочка Джо предпочитает вернуться в салон. Там пахнет душно и сладко — пионами, жженым сахаром и чем-то пудровым, напоминающим о туалетных столиках симпатичных девиц.

Данила сидит у окна с мобильником, забросив ноги на стол, и сбивает свиняток злобными разноцветными птичками. Ботинки его высятся на столешнице непоколебимо и гордо, как символ протеста против системы. Судя по расслабленной позе, он видел весь разговор с Вуду, отодвинув ленту жалюзи.

Мамочка Джо уселась рядом, посмотрела задумчиво и уточнила:

— Как тебе Вуду?

Данила хмыкнул и поскреб пальцами бритый затылок.

— Интеллигентный мудак. Либо у него три высших образования и своя юридическая контора, либо он режет в подвале людей.

Он помолчал и добавил:

— Либо и то, и другое.

— Никого он не режет, — отрезала мамочка Джо. — Он у меня на постоянке. Отлично платит, ходит регулярно... Возьмешься?

Данила идеально подходил под запрос. Мамочка Джо обласкала взглядом разворот его плеч и тоскливо вздохнула — в Даниле сто девяносто пять сантиметров росту и сто кило весу, он мощный, словно из дерева вырезанный. Смуглая кожа, дюжину раз сломанный нос, грубое лицо — Данила выглядит хищно и уголовно в один и тот же момент. На нем столько шрамов, что мамочка Джо не берется их пересчитать. Глубоко посаженные карие глаза, разбитые в очередной драке губы, жесткие темные волосы от макушки до лба — виски и затылок у него гладко выбриты.

Некрасивый. Здоровый. Тугой, как пружина в старом советском пистолете. Он весь — клубок упругой яростной злости. Вуду будет в восторге.

Данила так долго молчал, что мамочке Джо пришлось повторить:

— Возьмешься?

Данила скинул ноги со стола, грохнув ботинками об пол, небрежно сунул мобильник в карман и забросил куртку на плечо.

— С хера ли?

— Тебе бабки нужны, — напомнила мамочка Джо. — А он щедрый.

— И что мне теперь, в шлюхи податься?

— Тебе не нужно с ним спать, — её голос прозвучал заискивающе.

Данила помолчал, а потом отвернулся и вышел из комнаты.•  •  •

шагах от лавки и безошибочно повернул голову. Глаз его не было видно за темными стеклами. В отличие от Данилы, чью расстегнутую куртку полоскало ветром, Вуду был тепло одет и застегнут на все пуговицы — строгие серые брюки, теплое двубортное пальто и шарф. На руках — перчатки из тонко выделанной кожи. Волосы треплет ветром — челка, ранее заглаженная на бок, фантазийно взъерошена, и видно, что волосы у Вуду мягкие и отливают рыжиной.

Данила с какой-то ослепительной, почти отчаянной точностью понял — этот парень красив. Непримечателен, небрит, кругловат лицом и подбородком, но в нем есть что-то терпкое и охуительное.

— Даниил Воржак, — сказал Вуду. — Нас не представили.

— Разберемся без размалеванного педика, — цыкнул языком Данила. Мамочку Джо он не любил. Уважал, конечно, но не любил. — А ты у нас кто?

— Вуду.

— А на самом деле?

— А это не важно, — безмятежно улыбнулся Вуду. Ветер плясал в его волосах, ероша темно-рыжие, почти каштановые пряди.

Данила наклонился вперед, разглядывая чужое лицо, и сказал:

— Ну давай, натурал из Курска. Расскажи, зачем я тебе.

Вуду помолчал, задумчиво наклонив голову — словно оценивал Данилу и решал, стоит ли с ним говорить. Потом сложил трость и сел на лавку, коснувшись плечом чужого бедра. Данила вздрогнул, но решил, что роль быдла нужно играть до конца, и ноги со скамейки не убрал.

— Я звоню, ты приезжаешь, — сказал Вуду. Он догадывался, что Данила уже в курсе подробностей, но признавал за ним право услышать их лично. — Сбрасываешь свои шмотки, берешь шлюху, присланную мамочкой Джо, и возлежишь с нею, как мужчине положено быть с женщиной.

Данила хмыкнул.

— А без библейских цитат?

Из-за черных очков не было видно, но Данила готов был поклясться, что Вуду закатил глаза.

— Берешь девку или парня, которых выберет мамочка Джо, и трахаешь в моем присутствии так долго, как я скажу, — сообщил он. — В таких позах, в каких я захочу. С такими игрушками, какие я выберу.

Все, как говорила мамочка Джо. Гребаный извращенец никогда не участвует — только присутствует. Ему нужен один постоянный самец, полностью отвечающий его вкусам, чтобы бурно и с огоньком жарить какую-нибудь шлюху. Пол, возраст и внешность шлюхи при этом не оговариваются — Вуду на них плевать.

— А у самого что, хуй отсохнет? — оскалился Данила. — Нахрена тебе я? Еби их сам.

— Мне, — сказал Вуду, выделив голосом это слово, — нравится смотреть, а не ебаться.

— Да ты больной, — присвистнул Данила. — Как это называется? Вуайеризм с девиациями?

— Вуайеризм и есть девиация, — равнодушно откликнулся Вуду. — Но да, можем остановиться на термине «вуайеризм».

Данила помолчал и прикурил еще одну самокрутку. Обычно в этот момент его спрашивали, что за дрянь он курит, но Вуду даже не поморщился. Лицо у него было спокойное и немного сонное. А может, усталое.

— Так что? — помолчав, спросил Вуду. — Ты согласен?

— Я...

Сыр в мышеловке. Мамочка Джо называла Даниле его гонорар, и цифра выглядела не просто соблазнительно — она пьянила, дурманила и подкупала количеством цифр. С последней нормальной •••

работы он вылетел почти полгода тому назад, а на разгрузке фур много не заработаешь.

— Согласен. Мне где-то расписаться кровью?

Вуду усмехнулся, и это была первая человеческая эмоция, которая отразилась на его лице.

— У тебя есть вопросы, — утвердительно сказал он. — Задавай.

Данила ощупал его взглядом, катая в пальцах самокрутку.

— Глаза...

— Не слеп, — сказал Вуду, — но близок к этому. Трость нужна на всякий случай.

— Оплата...

— Наличкой. Сумму называешь ты, отталкиваясь от цифр, озвученных мамочкой Джо. Я не торгуюсь.

— Периодичность?

— Раз в неделю, когда я этого захочу, — Вуду встал, намекая, что время вопросов подходит к концу, и резким движением руки разложил трость. Сейчас она была похожа скорее на прут для порки, чем на вспомогательное средство для слепых. — Твоя обязанность — приезжать по первому звонку.

Данила помолчал и кивнул. А после, спохватившись, продублировал свой ответ вслух:

— Ясно. Мне подходит.

Голос у него был хриплый — то ли прокуренный, то ли простуженный. А может, просто сорванный от крика.

Вуду вежливо улыбнулся и повернулся спиной. Данила спрыгнул с лавки и оказался на полголовы его выше.

— Эй, — выдохнул он. — А ты? У тебя ко мне есть вопросы?

Его царапнуло острым чувством неправильности. Как будто Вуду не должен был уйти — и помешать ему нужно было любой ценой.

Тот остановился. Повернул голову, и Данила впервые увидел его профиль, не прикрытый очками.

— Мы — последние люди на земле, — сказал Вуду.

Ветер игрался с его волосами.

— Зомбиапокалипсис. Все вымерли. Мы последние, а я — слепой как крот, — продолжил он. — Как ты поступишь?

Данила выбросил окурок, но промазал — ветер подхватил его над мусоркой и потащил по набережной, ударяя о бордюр.

— Я...

Вуду смотрел на него. Взгляд его чувствовался даже сквозь красные линзы.

— Я брошу тебя, — твердо сказал Данила. — Ты обуза. А я планирую выжить, найти какую-нибудь не сожранную зомбяками бабу и возродить человечество.

Вуду улыбнулся уголками губ, и эта едва заметная эмоция на его лице была такой зовущей, такой неумолимо гипнотичной, что Данила чуть не ухватил его за руку, пытаясь удержать, поцеловать, сделать хоть что-нибудь.

Не схватил. Не удержал. Только спросил:

— Почему «Вуду»?

Рыжий бес усмехнулся, и стекла его очков ало блеснули.

— Потому что, — сказал он, словно обкатывая каждое слово на языке, наслаждаясь им, и только после этого озвучивая, — мне так нравится.•  •  •

стиснув зубы. Спустил обильной струей, обляпав ладони и не издав ни звука — будто хриплые вздохи и стоны могли бы выдать его грязные мыслишки человеку, спящему на другом конце города.

А может, Вуду сейчас не спал. Может, он трахался с кем-то, и потому не нуждался в своей извращенной утехе.

Он позвонил под вечер четвертого дня, и Данила сразу снял трубку.

— Приезжай, — сказал Вуду. — Адрес скину смс-кой, такси оплачу.

Данила молчал, и Вуду каким-то десятым чувством понял, что его мучает.

— Ты не будешь при мне ни с кем ебаться, — сказал он. — Сегодня не будешь. Просто познакомимся поближе.

Данила агрессивно выдвинул челюсть.

— Ты же вроде не любишь трахаться?

— Я люблю трахаться, — сказал Вуду. — Но с тобой — не буду. Держи себя в штанах, солдат — под «познакомиться поближе» я имел в виду именно «познакомиться поближе».

Данила молча попытался одной рукой натянуть носок, второй прижимая к уху мобильник.

— ... а не то, что ты там себе придумал, — закончил его собеседник.

Чистая футболка нашлась на кухне. Задубевшие от холода джинсы — на балконе. Чувство собственного достоинства не находилось нигде.

— Приедешь?

Данила уже застегивал молнию куртки. Даже одной рукой он одевался, как пожарник — пока спичка горит.

— Давай адрес.•  •  •

чем смотрю.

Данила сбросил куртку. Подхватил края футболки и потянул их вверх — черная ткань задралась, открывая упругие мышцы живота, обнажая широкую грудь и ключицы. Тело у него было крепкое и неподатливое, как камень.

Данила непослушными пальцами расстегнул ремень и скинул джинсы. Переступил через скомканную ткань, по одному стащил носки, подумал и решительно стянул с себя трусы. Какая уж тут стеснительность.

Вуду склонил голову, словно одобряя его решение. Приблизился, положил ладони на округлые плечи и улыбнулся, глядя черными линзами очков прямо ему в лицо. Данила вздрогнул.

— Не нервничай, — сказал Вуду. — Ты привыкнешь.

Он провел ладонями снизу вверх — по мощной шее, подбородку и небритым щекам. Погладил подушечками пальцев мочки ушей — уши у Данилы были знатные, дерзко оттопыренные, но его бандитский шарм это не портило. Вуду провел пальцами по бритым вискам, на которых уже пробивалась щетина, расчесал ладонью гребень жестких волос на макушке. Ощупал упрямые складки на лбу, тронул глубокую морщинку между сведенных бровей, скользнул подушечками пальцев по ресницам. Спустился ниже, прикасаясь к широкому, ломаному-переломанному носу, очертил линию губ и сладки у рта, снова прикоснулся к подбородку.

Данила забыл, как дышать.

— Красивый, — Вуду улыбнулся и спустился ниже, оглаживая шею и ямочку между ключиц. Накрыл ладонями мощные мышцы груди, обвел аккуратные окружья сосков, задержался на шершавой поверхности шрамов.

— Походу, на ощупь ты видишь так же хуево, как глазами, — Данила оскалился, но спихивать чужие руки не стал.

Вуду беспечно улыбнулся.

— То, что ты выглядишь, как разбойник с большой дороги, не делает тебя уродом. Не конфетный мальчик, конечно... но я и не конфетного мальчика себе искал.

Когда он скользнул ладонями по крепким бокам, Данила вздрогнул и на секунду задохнулся. Чужие ладони деловито ощупывали его ребра, поджарый живот с выпуклыми линиями мышц, изрезанную шрамами кожу, и все это было чертовски возбуждающе.

Жаль, — подумал вдруг Данила.

Жаль, что он не хочет трахаться.

В следующую секунду Вуду прильнул к нему, обхватив обеими руками, и положил ладони на лопатки. Провел сверху вниз, ощупывая каждую мышцу, медленно погладил ложбинку позвоночника и взял в ладони крепкие ягодицы. На мгновение стиснул их пальцами и отпустил, провел руками по бедрам, словно любуясь, взял в ладонь тяжелые крупные яйца.

Данила постарался не дышать. Член его высился гордо и непоколебимо, но стесняться тут было нечего — своей елдой он заслуженно гордился.

Чужие пальцы прошлись по члену — снизу вверх, ощупывая каждый изгиб, плавным движением сжали головку. А потом Вуду сделал такое, от чего вся кровь у Данилы отлила от мозгов и ударила в пах.

Он опустился на колени. Не сосать, конечно — он даже рта не открыл, не облизнул призывно губы, ничем не проявил своей заинтересованности. Просто наклонился и продолжил осмотр — провел ладонями по бедрам, погладил теплые впадинки под коленями, ощупал крепкие подтянутые икры. Самыми подушечками пальцев провел по стопам — щекотно и ласково. Данила закусил губы, пытаясь не выдать себя участившимся дыханием. Сердце у него в груди колотилось, как заведенное.

— Охуенный, — признал •••

Вуду. И встал, спокойно опустив руки вдоль тела. Линзы его очков равнодушно поблескивали. — Откуда мамочка Джо тебя такого достала?

Данила пожал плечами и с трудом разлепил пересохшие губы:

— Старые связи.

А потом в дверь позвонили.•  •  •

к себе для поцелуя. Губы у него горчили, отдавая вкусом сигарет и дешевого пива.

Вуду молчал.

Данила налег на мальчишку, упираясь в кровать коленями и устраиваясь между узких бедер. Сбито дыша, придержал ладонью член, поспешно раскатывая по нему резинку, пару раз дернул ладонью снизу вверх и толкнулся, со стоном вбиваясь в тесную, но явно привычную задницу. Парнишка выдохнул и обхватил Данилу руками, вцепившись пальцами в его ягодицы. Потянул на себя, словно помогая его члену войти глубже, откидываясь на постель и запрокидывая голову, сильнее разводя тощие ноги и неровно постанывая. С размерчиком Данилы парню наверняка было больно, но он знал свое дело и изображал энтузиазм.

Вуду молчал.

Данила коротко глянул через плечо — тот сидел, все так же устроившись подбородком на скрещенных пальцах, и, кажется, даже с дыхания не сбился. Данила сдвинулся выше, прихватив губами мочку чужого уха, и с силой двинул бедрами, вгоняя член в подставленную задницу и налегая грудью на грудь. Он был тяжелый, горячий, двигался грубо и размеренно. Телом по телу — наверное, со стороны это и правда выглядит дрочибельно; особенно когда дешевая шалава, подложенная под него мамочкой Джо, обхватывает его тело ногами и запрокидывает голову, раскинувшись на простынях. Теперь Данила не чувствовал ни стыда, ни смущения — только азарт, только желание доказать Вуду... что доказать? А черт его знает.

Данила двинул бедрами, засаживая так, чтобы чертовы искры из глаз! Чтобы парень вздрогнул, поджимаясь каждой мышцей, чтобы заерзал на сбитых простынях, снова насаживаясь и елозя, чтобы стонал не наигранно, а взаправду — Данила хорош, его телом упиваются, на его член садятся с искренним удовольствием, так почему бы и нет? Он уперся локтями в кровать, рыча и быстро, почти торопливо двигая бедрами — слишком хорошо, слишком спонтанно, слишком нежные и сладкие у парнишки оказались губы, чтобы мозгов хватало еще на что-нибудь. Он трахал белобрысого шлюшонка — а видел перед собой только непроницаемые черные линзы, ярко алеющие на свету.

Толик вскрикнул, откинувшись головой на подушку, и застонал, сильнее сжимая ногами бока Данилы, царапая ногтями его бедра. Он был податливый, жарко и сладко стонущий — может, мамочка Джо все-таки лучше знала, кто нужен Вуду? Не красавчик с гламурной мордашкой, а парень с таким голосом, чтобы крышу сносило.

Данила обхватил любовника обеими руками, полностью укладываясь сверху и вжимая его в кровать, двигая бедрами с ничтожно малой амплитудой. Закусил губы, глядя парнишке в лицо и каждым движением растягивая тесное нутро, почесывая каждый его нерв. Толик всхлипнул, неожиданно открытый, обнаженный, извивающийся на горячих простынях, а потом застонал, кончая на очередном толчке. Данила вскрикнул, почувствовав липкое между телами — то ли от удивления, то ли от яркого, бесстыдного восторга. Закатил глаза, всхрипнув, как загнанный конь, и бурно кончил, с отчетливой пульсацией спуская глубоко в растраханную задницу. Оргазм был вязкий и густой до умопомрачения — мозг погрузился в него, как в сладкую содовую, и отключился к хренам.

Несколько минут Данила приходил в себя, •••

а потом обернулся. Черные линзы очков влажно поблескивали — Вуду смотрел на него, спокойный и невозмутимо-равнодушный. Только ладони его были крепко прижаты к столешнице. И губы были слишком яркие — искусанные.•  •  •

ее бедра, раздвигая языком влажные складочки, резко и глубоко погружаясь, а потом скользнул выше, втягивая в рот податливую плоть и трогая, трогая без конца, вылизывая, даже прикусывая. Аллочка подвывала от восторга. Кажется, даже Вуду, спокойного хладнокровного Вуду наконец-то пробрало.

— Да-а-а-а, да, ниже и еще р-р... ра-а-аз...

С Аллочкой было прекрасно. Но лучше всего на свете была не она; лучше всего на свете было — понимать, что человек у тебя за спиной не может оторвать от вас взгляда.

Уже потом, много позже, когда отработанная до седьмого пота Аллочка вернулась из душа, Вуду сказал:

— Я буду готовить рыбу. Поужинаешь со мной?

Темноволосый ангел поцеловал его в небритую щеку и забрал со стола свои трусики.

— Вино есть?

— Обижаешь!

В это мгновение Данила впервые за вечер почувствовал себя несчастным. Глубоко, беспросветно несчастным — настолько, что дыхание перехватило. Но Вуду взглянул на него, блеснув темными линзами очков, и улыбнулся.

— Останешься?

Данила почувствовал, как падает-падает-падает. На самое дно.•  •  •

О-о-о, — протянул Данила, стащив с себя трусы и остановившись на пороге комнаты. — О!

— Алик, поздоровайся с дядей.

Алику было лет девятнадцать. Шикарно сложенный мальчишка с замысловатыми татуировками на шее и руках, узкими бедрами и идеально сметанными щиколотками. Волосы у него были коротко стрижены, и только челка падала на лоб жесткими, иссиня черными прядями. Алик нервно улыбнулся, дернув уголком рта, и пальцами зачесал свои лохмы к макушке. Темная шевелюра, серые глаза и брови вразлет.

— Еле нашел, — признался Вуду, устраиваясь на привычном месте и забрасывая ногу за ногу. — Нравится?

— Тебе же вроде похуй, кого я трахаю?

— Мне похуй, — не стал отрицать Вуду. — А Коляну было похуй, с кем ебаться. Как и парню до него.

Данила притянул к себе парнишку, зарываясь пальцами в жесткие волосы. Поцеловал в шею, ощущая, как вздрогнуло чужое тело — кажется, Алику происходящее было не в кайф.

— Но у тебя есть выраженные вкусовые предпочтения, — закончил свою мысль Вуду. — И если я могу найти тебе охуенного, едва совершеннолетнего брюнета в татушках, то почему бы и нет?

Данила усмехнулся и прошелся языком по краешку чужого уха. Парень тихо, едва слышно дышал — красивый и неподатливый, а может, только играющий в недотрогу. Данила толкнул его, усаживая в изголовье кровати, прижимая лопатками к деревянной спинке. Уселся между раздвинутых ног — лицом к лицу, медленно поглаживая по бедрам и крепким бокам.

— Подарок засчитан, — сказал он. — Может, в следующий раз презентуешь мне тачку?

— Неа, — откликнулся Вуду. — Совсем зажрался?

Данила засмеялся и влез на кровать, спокойно подхватив парнишку под колени. Усадил его к себе на бедра — верхом, зажимая между собственным телом и спинкой кровати. Медленно поцеловал, пытаясь добиться хоть какого-то отклика — но либо парень был неопытной шлюхой и не умел имитировать энтузиазм, либо ему не нравился конкретно Данила.

— Ну, чего ты как мертвый?

Парень молча выдохнул, помедлил и все-таки позволил втянуть себя в поцелуй. Данила сунул руку между телами, медленно провел пальцами по мягкому чужому члену — и сжал свой собственный, почти больно стискивая пальцами у основания. Двинул ладонью снизу вверх, накрыл головку, стирая клейкую каплю смазки — и наклонился в сторону, с трудом дотягиваясь до тумбочки. Пока он раскатывал презерватив по члену, парень под ним застыл, как неживой. Данила ухмыльнулся, устраиваясь между красивых, покорно раздвинутых ног, и направил член ниже, пройдясь головкой по самому чувствительному местечку на чужой промежности — там, где собран целый бутон нервных окончаний. Не особо нежничая, надавил головкой между ягодиц, протискиваясь внутрь, придерживая за бедра и медленно насаживая на себя.

Парень невнятно матюгнулся, для устойчивости упираясь руками в плечи Данилы, и насадился на член до упора. Возбужденно выдохнул, помедлил пару секунд и резко задвигался — словно подумал, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, и решил разобраться с этим поскорее. Данила вздрогнул, обеими руками обхватывая сильное упругое тело, и накрыл ртом его губы.

— Медленнее! — не обязательно было смотреть на Вуду, чтобы понять, •••

как он сейчас выглядит. Он взбудоражен — наклоняется вперед, чтобы рассмотреть детали, и скользит чувствительными кончиками пальцев по столешнице. Рыжие патлы всклокочены, и это добавляет Вуду дерзкого, почти животного обаяния. — Медленнее, пусть мальчик почувствует его в себе. Такой хуй грех не распробовать.

Данила усмехнулся, медленно прикоснувшись языком к языку — и внезапно сжал объятия, фиксируя парнишку между собой и спинкой кровати, не позволяя ему сдвинуться ни на сантиметр. Медленно двинул бедрами — не вперед-назад, а словно покачиваясь, сдвигая член в чужом теле, но не позволяя на него насадиться. Поцеловал в шею, жадно вбирая в рот татуированную кожу и оставляя засос.

Вуду встал, со скрежетом отпихнув от себя стул, и подошел к кровати. Мальчишка плотно сжал губы, обрывая поцелуй, — кажется, присутствие Вуду смущало его куда сильнее, чем то, что его насаживали на чей-то хуй. Хуй был делом привычным. Слепой наблюдатель в бликующих на свету черных очках — нет.

— Тебе это нравится, парень, — усмехнулся Вуду. — Всем это нравятся. Когда за ними наблюдают, когда их хотят, когда ласкают взглядом каждую-каждую линию тела... Эй, старлей, верно я говорю?

Данила простонал что-то, что при наличии фантазии можно было расшифровать как «да», и двинул бедрами. Он знал, чувствовал каждой клеточкой, что парню хочется выть от досады: беднягу растягивало, распирало изнутри, он ощущал, как от члена внутри подводит живот — сладко и неприятно разом, — но кончить не мог.

— Теперь по чуть-чуть, — сказал Вуду. — Как я люблю.

Данила давно уже знал, как он любит — с кем, в какое время суток, в каких позах и в каком темпе. У Вуду было много разных «как я люблю», — например, с коротко стриженной брюнеткой «как я люблю» подразумевало, что Даниле придется лизать, доводя девчонку до исступления. С грудастыми блондинками «как я люблю» было другим — таких Данила брал, поставив раком, и драл грубо, быстро, до остервенения. С парнями было сложнее — «как я люблю» могло означать замысловатую позу, определенный темп или медленный, изысканный, почти невыносимый петтинг, который Данила мог продолжать часами. Разных «как я люблю» было много, и казалось, что их легко спутать, но Данила отличал их каким-то звериным чутьем.

— Вот так, — заворожено сказал Вуду, глядя, как парнишка обхватывает чужое тело ногами и нетерпеливо ерзает. — Потихоньку...

Данила наклонился, обеими руками хватаясь за спинку кровати, и резко двинул бедрами. Всего один раз, но глубоко и мощно, почти подбрасывая мальчишку сильным толчком. Зарычал и укусил его в губы, сжимая пальцы на деревяшке с обеих сторон от чужой головы — и двинулся снова, и снова, и еще раз, медленно, но основательно, каждым толчком провоцируя на сдавленный всхлип.

Вуду смотрел.

Несчастный Алик, распятый на спинке кровати, ошеломленно охнул и сбился с дыхания, мучительно кусая губы. Он сжал плечи Данилы, впиваясь ногтями и оставляя на коже кровавые лунки, сдавленно всхлипывая и постанывая на каждом толчке, коротко поджимая пальцы на ногах.

— Ему нра-а-авится, — нараспев протянул Вуду. В голосе его было веселье. — Ему все •••

это нравится.

Данила засмеялся и навис над чужим телом, грозя рано или поздно все-таки сломать кровать, расшатав спинку. Но сейчас постель была крепка, как никогда — только поскрипывала на каждом движении. На каждом медленном. Сильном. Глубо-о-о-оком движении. Все его тело двигалось размеренно, как часовой механизм — секунда передышки, сильный толчок, глухой шлепок бедер о раздвинутые ягодицы, медленное движение назад, когда член до середины выскальзывал из чужого тела, секунда передышки, сильный толчок...

Вуду смотрел.

Данила чувствовал его взгляд спиной, подрагивая каждой мышцей.

— Тебе это нравится, — сказал Вуду, и Данила с кристальной ясностью понял, что сейчас он обращается не к Алику. — Тебе нравится быть моей сучкой, нравится их ебать, пока я на тебя пялюсь.

Алик застонал — низко и бархатно, с хрипотцой, прогибая спину и стараясь насадиться сильнее.

— Заткнись, — Даниле трудно было говорить. Ему хотелось трахаться, а не болтать. — Мне нра-а-а... авится... но заткнись.

Вуду засмеялся, и в ответ на это Данила вцепился в теплую, так удобно подставленную шею мальчишки, собирая зубами складку кожи. Стиснул её до синяков, ни на секунду не прекращая двигаться и не разжимая зубов, тихо рыча и чувствуя во всем этом какое-то особое, поистине животное единение. Сдавленно промычал и задвигался резче, набирая темп — сложно сдерживаться, когда внизу живота так жарко пульсирует, так сильно требует разрядки, что хочется двигаться, двигаться, двигаться, дергаться всем телом, дрожать и орать в голос, цепляясь за чертову спинку. Данила разжал зубы и запрокинул голову, наконец-то вскрикнув — а потом еще, и еще, и снова, с силой толкаясь бедрами, вцепившись в лакированное дерево до побелевших костяшек. Парень заскулил, но драться не стал, вздрагивая и двигаясь сам — упорно желая получить еще, еще, еще чуть-чуть больше, сжимая для уверенности чужие плечи, боясь потерять то ли равновесие, то ли голову. А после — вскрикнул, кончая себе на живот, обильно изливаясь и без сил откидываясь спиной на деревянную спинку.

Если от такого зрелища Вуду не кончит, — вдруг подумал Данила, — то его уже ничто не проймет.

Он двинул бедрами, закрыв глаза и полностью сосредоточившись на своих ощущениях, кусая и без того искусанные губы. Крупно задрожал и подтянулся на руках, прижимаясь к чужому телу, почти распиная любовника на спинке кровати, привставая на коленях и чувствуя, как мозг затапливает вязким и горячим. Таким же вязким и горячим, как то, чем он сейчас накачивал задницу Алика — отличную, шикарную задницу, в которой теперь было так влажно и скользко.

Данила простонал и медленно опустился задницей на пятки, пытаясь отдышаться после забега. Парнишка опустил ресницы и медленно провел рукой по животу, с каким-то почти исследовательским интересом собирая сперму ладонью. Так же медленно вытер пальцы о плечо Данилы и равнодушно отвернулся. Словно и не он только что выл от восторга, ерзая на крепком члене.

— Неряхи, — осуждающе, но весело сообщил Вуду. — Отпусти мальчишку.

Данила с трудом разжал пальцы и перекатился, падая спиной на постель. Алик неслышной тенью проскользнул мимо Вуду и исчез •••

в ванной.

— По-моему, я его только что изнасиловал, — с легким сомнением сказал Данила. Вуду поправил галстук и опустил рукава рубашки, спокойно застегнув манжеты.

— Глупости.

— Но он...

— Он под тобой кончил, — уронил Вуду. — И получит за это бабло. Никто его не принуждал.

— Тебе плевать, — отрезал Данила. Вопросительных ноток в его голосе не было. — Тебе плевать, что они чувствуют.

— Кто?

— Ребята и девчонки, которых я трахаю.

Вуду пожал плечами. Он выглядел расслабленно и равнодушно.

— Не путай секс за деньги с сексуальным рабством.

— Это же люди.

— «И у шлюх есть душа», — насмешливо процитировал Вуду. — Знаю-знаю. Мне плевать. Я им за это плачу.

— Ты и мне платишь, — сказал Данила, спокойно раскинувшись на простынях. Тело после оргазма было ватным и тяжелым. Только в такие моменты он мог расслабиться и не думать о том, как сильно ему хочется разложить Вуду на любой горизонтальной поверхности.

Очень сильно. До темноты в глазах.

— Ты платишь и мне, — повторил он. — Тебе и на меня плевать?

— Мы живем в мире, где и без зомбиапокалипсиса всем плевать друг на друга. — Вуду усмехнулся и наклонил голову. Данилу скрутило мучительным желанием его поцеловать — провести по щекам большими пальцами, обхватить ладонями его лицо и прикоснуться губами к губам. Может, тогда Вуду перестанет казаться таким равнодушным?

— Помнишь наш первый разговор? — спросил Вуду. — Будь я слепым калекой в мире живых мертвецов, ты бы бросил меня, не задумываясь.

Данила молчал.

— Да к черту зомбиапокалипсис! — Вуду эмоционально взмахнул ладонью. — Возьмем наш мир. Будь я слепым калекой, нуждающимся в помощи, ты бы поступил так же. Ты здесь только потому, что я тебе плачу. Ты совершенно так же равнодушен к моим чувствам, как и я — к твоим. Зачем делать вид, что это не так?

Данила стиснул зубы, задыхаясь от злости. Все, что говорил Вуду, звучало правильно, но в то же время правильным не было.

— Я...

Нет, не бросил бы, — хотелось заорать ему.

Нет, нет, не бросил бы! Но сказать это вслух — значит, практически признаться Вуду в любви. А Данила его не любил — то, что он ощущал к выродку в темных очках, было смешанным, спутанным, но совершенно точно не являлось любовью.

— Вызови Алику такси, когда выйдет из душа, — сказал Вуду, отворачиваясь. — У меня сегодня стейки. Тебе как всегда?

— Не, давай поменьше специй, — почти на автомате откликнулся Данила. — Ты мне в прошлый раз чуть кишки не спалил.

— То есть ты вылил себе в тарелку ведро табаско, а я виноват?

— Я о твоем маринаде!

К черту зомбиапокалипсис, — подумал Данила. И Вуду с его мысленными экспериментами тоже к черту.

— Отличный маринад, семейный рецепт...

— В нем была половина таблицы Менделеева, девятнадцать видов перца и афганская дурь.

— Это не дурь, это мой секретный ингредиент, и...

— ... если я его узнаю, тебе придется меня убить.

— Бинго!

Придя на кухню, Данила коротко, словно невзначай прикоснулся ладонью к чужому плечу. Вуду был занят готовкой и даже не заметил •••

этого, но Данила почувствовал, как все его внутренности скрутило отчаянием.

Они — последние люди на земле. Вокруг них больше нет мира, нет льющейся в душе воды, нет покрытого замысловатыми татуировками Алика.

Есть только Данила и слепой рыжий бес.

Если это не любовь, то что же это?•  •  •

«клюнув» навершием в сторону живота — твердо зная, до чего достанет, — и Олежка откликнулся протяжным стоном.

Вуду неровно вздохнул. Его реакции Данила всегда чувствовал острее, чем вздохи, стоны и вопли любовников. Он медленно потянул игрушку на себя — а потом снова вперед, стиснув пальцами ребристый силикон. Не сбавляя темпа, задвигал рукой, свободной ладонью надавливая на основание игрушки. Между ягодиц у Олежки было растянуто до красноты, а резиновый хуй входил легко и удачно — особенно если знать, как поднажать. Олежка облизнул пересохшие губы, нетерпеливо толкаясь на крепкую силиконовую херовину, и Данила поднажал, загоняя её до самой пластиночки-стопора. Навалился на чужую спину, сминая ягодицы скользкими от смазки пальцами и укладываясь между лопаток колючей щекой.

— Ты у нас теперь самый гламурный, — сообщил он. — Розовый хуй в жопе и все такое...

— Вуду обманывает бедных продавщиц, — засмеялся Олежка. — Они-то думают, что этой гламурной елдой ебут нашего сладкого кругломордого котика.

Данилу бросило в жар от мысли, что Вуду мог бы стоять раком на этих простынях, постанывая и принимая в себя розовый силикон. Картина была почти сюрреалистичная.

Сладкий кругломордый котик кашлянул в кулак, призывая к порядку, и через всю комнату швырнул в Данилу свернутой газетой.

— Поболтайте мне тут. В следующий раз куплю каждому по кляпу и розовому ошейнику с шипами.

Данила засмеялся и задвигался — всем телом, толкаясь, кажется, даже бедрами, оскальзываясь пальцами на гладкой силиконовой поверхности. Закусил губы, пытаясь не загонять игрушку слишком глубоко — не в глубине удача. Удача в плавном, ритмичном скольжении всего шести-семи сантиметров елдовины — закругленной, бугристой, растягивающей нежное чужое нутро. Олежка зажмурился, комкая в пальцах простыню и приглушенно постанывая. Он упирался лбом в постель, вздрагивая от каждого движения, и даже короткие рыжие волоски у него на затылке встали дыбом. Еще спустя секунду Олежка прикусил губу, крупно содрогнулся и не удержался на подломившихся руках, кончая и совершенно теряясь от ударившего в голову удовольствия.

Данила застыл, подрагивая и все еще обжимая пальцами резиновый член. Медленно потянул игрушку на себя, пройдясь всеми выпуклостями и округлостями по Олежкиной многострадальной простате, и равнодушно уронил дилдо на постель.

— А-а-а-ахуенно, — сообщил Олежка, раскидав руки-ноги по простыням. Вуду откинулся на спинку стула, расслабленный и совершенно удовлетворенный — как будто это его здесь ебали.

Ночь за окнами была горячей, густой и пахла белоснежными цветущими каштанами. Судя по тому, как старательно вжаривала весна, она твердо решила стать летом.

— Поздно-то как! — засуетился Олежка. — А мне еще малому на завтра биологию делать.

«Малой» приходился ему то ли сыном, то ли племянником, и Олежка принимал в его жизни самое активное участие. Когда делового папашку (или дядю, черт его разберет) увезло такси, Данила курил на балконе. Из одежды на нем были только тапки. Вуду открыл дверь, пару минут постоял рядом и сказал:

— Останешься?

Не на ужин, — это Данила понял сразу.

И не потрахаться — это он понял тоже.

— Зачем?

Вуду равнодушно пожал плечами.

— Переночуешь. Утром позавтракаешь нормальной едой, а не своими дошираками.

Данила молчал, •••

смяв сигарету губами. Весь ужас ситуации был в том, что он хотел Вуду до боли, до мучительного стояка. Хотел всегда, каждую минуту их встреч, каждую секунду, которую он трахался с левыми шлюхами.

Он хотел Вуду. А Вуду предлагал ему остаться, но не звал в свою постель. Данила мог переночевать на серых простынях, слушая через стену размеренное чужое дыхание, а утром уйти.

Он щелчком выбросил сигарету с балкона и проследил, как алый огонек исчез в темноте. Обернулся, взглянул в непроницаемые темные очки и сказал:

— Ладно. Почему бы и нет.•  •  •

перед тем, как войти», — сказал Вуду. — Мобильник вон, валяется. Нехрен таскать его с собой в душ.

Он убрал в шкафчик коробок с пузырьками и набросил рубашку. Вышел из ванной, оттолкнув Данилу крепким плечом.

— Я спать.

Данила взял в руки мобильник и застыл. Все недодуманные мысли навалились на него, парализуя мозг и тело.

Не ведись, не ведись, не ведись.

Не привязывайся.

Данила боялся не того, что Вуду торчит. Пожалуй, это было бы даже предсказуемо. Данила боялся того, что почувствовал в этот момент. Он не хотел и не мог этого чувствовать, не хотел связываться с чужой жизнью, чужими зависимостями или чужими болячками. Что бы Вуду себе не колол, это не должно было никоим образом касаться Данилы.

«Мы — последние люди на земле.»

Под одеждой Вуду оказался чертовски красивым, но теперь это было не важно.

«Зомбиапокалипсис. Все вымерли. Мы последние, а я — слепой как крот. Как ты поступишь?»

«Я брошу тебя. Ты обуза.»

Когда Вуду вышел из кухни с чашкой чая, Данила уже застегнул штаны и натягивал футболку.

— Я домой, — бросил он.

Вуду молчал.

— Позвонишь, — Данила влез в кроссовки и, не глядя, затянул шнурки.

Может, он и хотел потрахаться с Вуду. Но он точно не планировал влезать в его жизнь, не хотел с ним связываться общими воспоминаниями, не хотел ничего знать о нем и о его проблемах, заботиться о нем и волноваться за его судьбу. Аллочка была права: Вуду ему платит. Придумаешь себе то, чего нет, впустишь в себя это чувство — и тебе кранты.

— Пока.

Вуду молчал. Дверь за Данилой с грохотом захлопнулась.•  •  •

сумбур не царил у него в голове, одно он знал точно. — Нет, не хочу.

Он помолчал, разгрызая крылышко, и хмыкнул:

— Где еще я так классно подзаработаю?

Вуду смотрел на него так долго, что у Данилы по загривку поползли мурашки. А потом улыбнулся.

И все стало как раньше.•  •  •

влезть на него, — если даже прикосновение к его пальцам срабатывает как электрошок.

— По-моему, это было неплохое свидание, — твердо сообщил он. И внутренне напрягся, ожидая реакции. — А за свидания не платят.

Вуду долго смотрел на него, а потом улыбнулся.•  •  •

хвостом, но парень даже не вздрогнул — конский волос соскользнул по смуглой коже, не причинив ей вреда.

— Хочешь меня отшлепать, — сообщил Дрон, — шлепай чем-нибудь другим.

Данила засмеялся и зажал кончик хвоста в ладони, а получившейся щеточкой провел по внутренней стороне его бедра. Движение было плавным и ласковым — Дрон принял правила игры, усмехнулся и шире развел ноги. Подхватил себя под задницу, раздвигая пальцами крепкие ягодицы, ничуть не стесняясь и предлагая себя с пошлой откровенностью человека, уже получившего предоплату.

Скрипнул стул — Вуду откинулся спиной на деревянную спинку, внимая зрелищу, но не сказал ни слова. Данила весело оскалился и взял игрушку в рот — крупную, гладенькую, из литого серебра, даже на вкус отдающего металлической прохладой. Медленно двинул головой, покрывая цацку слюной, отстранился и провел кончиком языка по всей длине прорези.

Дрон наблюдал за ним голодно, забывая моргать. Данила выпустил игрушку изо рта и надавил закругленным концом между чужих ягодиц, разом погружая пробку на половину длины. Толкнул снизу вверх — так, чтобы самым кончиком задеть простату, и провернул игрушку в чужом теле, медленно, почти лениво ввинчивая ее внутрь. Дрон плотно сжал губы, напрягаясь всем телом — мышцы под его кожей выпукло вздулись и опали. Его душило жарким, пьянящим возбуждением, характерным для каждого, кто любит секс, живет сексом и зарабатывает сексом на скучные бытовые нужды.

Данила поднажал, вгоняя пробку до конца — так, что широкая часть засела в районе простаты, а тугие мышцы обхватили перемычку, оставив снаружи заглушку и крепящийся к ней лошадиный хвост. Дрон промычал, плотно поджимая губы и закрыв глаза, а потом выдохнул сквозь зубы:

— ... классная игрушка. Твой бойфренд знает, на что тратить бабло.

— Он мне не...

Вуду засмеялся и с любопытством устроился подбородком на скрещенных пальцах. Данила осекся, а потом закончил:

— Да. Он знает.

Он обнял Дрона, притянув к себе и позволяя сдвинуть ягодицы. Смял их ладонью — грубо, пытаясь задеть и пошевелить заглушку, а затем провел ладонью по хвосту, разглаживая спутанные волосинки. Дрон прижался к нему, чуть подрагивая, кусая губы и возбужденно потираясь о чужое тело. Редкая шлюха с таким искренним кайфом подходила к работе — разве что Олежка... да и тот был капризный, как кошка, и кайфовал под настроение.

Данила улыбнулся, обнимая Дрона одной рукой, а второй медленно наматывая лошадиный хвост на кулак. Легонько потянул, приводя в движение пробку — так, что широкая часть сдвинулась ниже, туда, где особенно туго, а если потянуть еще чуть-чуть — игрушка выскользнет, выглянет наружу поблескивающим гладким краем. Данила помедлил, сохраняя сладкое чувство натяжения, и отпустил, позволяя пробке вернуться на место. Дрон дышал медленно и через нос.

— Ну, — сказал Вуду, — так зря я трачу бабки или не зря?

Данила заворчал, ощущая, как сладко подрагивает под ним сильное чужое тело.

— Не зря, — выдавил он, притираясь крепким стояком к бедру Дрона. — Но в следующий раз, когда пойдешь за покупками, бери меня с собой.

— Обязательно, — согласился Вуду. — В субботу сойдет?

Данила перевернулся и положил ладонь •••

на чужую макушку, толкая Дрона вниз. Напрягся, поджимая пальцы на ногах и ощущая, как вокруг члена сомкнулись умелые чужие губы.

— Да, — сказал он. — В субботу идеа-а... а-а-а-ально.•  •  •

похож на нарика?

Данила молчал.

— «Не хочешь ничего очень личного», надо же! — престарелый трансвестит всплеснул руками и откинулся на спинку кресла. — Ну и дурак же ты, Данилка. Если ты сейчас так о нем волнуешься, то почему не расспросил его раньше?

Данила с трудом разлепил спекшиеся губы:

— Я думал...

— Нихуя ты не думал, сладкий, — мамочка Джо погремела ящиками и достала бумажку, записала на ней что-то размашистым врачебным почерком. — Если бы ты думал, то давно бы обо всем поговорил. Если он тебе нравится, то придется рано или поздно узнать всё «очень личное», из-за чего он может пропасть на две недели.

— Он мне не...

— Ну конечно. А мониторы ты мне просто так ломаешь.

У мамочки Джо могли быть проблемы с гендерным самоопределением или ориентацией, но слабостью ума она не страдала. Ни яркий макияж, ни накладные ногти на откровенно мужских пальцах не уменьшали значимости ее слов.

— Вот адрес больницы. Придешь после восьми, раньше его навещают родственники.

— У него есть...

Мамочка Джо закатила глаза и отдала ему бумажку.

— Конечно, у него есть родственники. Разберись в себе, Данилка. Ты хороший парень, но тупой, как пробка. Хочешь любить его — люби, а не делай вид, что не хочешь с ним сближаться.

— Но он...

— Скорей всего, у вас ничего не получится, — холодно отрубила мамочка Джо. — Но, чтобы узнать, нужно хотя бы попытаться.

Данила молчал. Бумажка с адресом жгла ему пальцы.

— Все, вали отсюда, — скомандовала мамочка Джо. — Не то заставлю платить за окно, монитор и психологическую консультацию.

— Я, — сказал Данила, и запнулся. — Ты...

— Я просто гений и красотка, — подсказали ему. — А ты мне очень благодарен. Отвали, убогий, мне еще кабинет в порядок приводить...•  •  •

него был равнодушный. — Все мои проблемы — и с почками, из-за которых я здесь, и с глазами, и с ногами, и черт знает, с чем еще, — связаны с диабетом. Я не могу заниматься любимыми видами спорта, потому что если я разобью колени или мне расквасят нос, то заживать все это будет долго, весело и с осложнениями. Я не могу жрать все, что хочу, а если жру, то потом расплачиваюсь за это. Я сам себе — сплошное противопоказание.

Данила упрямо наклонил голову, но не сказал ни слова.

— В мире с мертвяками я бы сдох, с твоей помощью или без нее — признался Вуду. — Я люблю этот мысленный эксперимент, потому что в нем есть что-то очень-очень горькое. Это как жрать рябину. И фу, и забавно.

Данила молчал.

— Все, — сказал Вуду. — Теперь вали. Хочу поспать.

Данила взялся за уголок его одеяла, стиснул его в ладони и твердо сказал:

— Не прогоняй меня. Ладно?

Вуду молчал, и Данила почувствовал себя так, словно сейчас решается его судьба. А потом Вуду снял очки, опустил голову на подушку и расслабился. Данила хотел взять его за руку, но решил, что это будет сопливо и по-гейски.

— Чем ты так покорил мамочку Джо, что она дала тебе мои координаты? — спросил Вуду. — Природным обаянием? Пулей в колено? Коробкой вислоухих котиков?

Данила стеснительно повел плечом.

— Вышвырнул в окно ее монитор.

Вуду засмеялся, и Данила впервые увидел, как в уголках его глаз собираются узкие продольные морщинки.

— Придется оплатить ей ремонт. Давай в следующий раз ты не будешь ничего ломать?

— Давай в следующий раз ты не будешь вести себя, как пидарас, и не отключишь мобильник?

— Туше, — признал Вуду. — Хочешь знать, как меня зовут?

— Как?

— Михаил, — он повернул голову и улыбнулся, пялясь невидящими глазами куда-то в потолок.

Данила усмехнулся.

— А фамилия?

— Если ты её узнаешь, — поучительным тоном сказал Вуду, — мне придется...

— Да-да, я помню, — проворчал Данила. — Ну ты и зануда. А если узнаю у врачей?

— Тогда сам будешь платить за ремонт мамочке Джо.

— Зануда.

— Мудак.

— Нытик.

— Слон в посудной лавке.

— Для посудной лавки у мамочки Джо работает слишком много шлюх.

Они засмеялись. Скучная британская классика соскользнула с кровати и с грохотом приземлилась на пол.•  •  •

пока взбирались наверх. Тридцатиградусная жара плохо вязалась с физическими нагрузками на заброшенных стройках.

— Мне тут нравится, — сказал Данила, и взял его за руку.

Не за ладонь, конечно — за сухое запястье. Подтащил к краю крыши и встал так, чтобы пятки еще находились на твердом, а носки кроссовок нависали над обрывом. Судя по ледяному, совершенно идеальному спокойствию на лице Вуду, грохнуться с высоты шестнадцати этажей он не боялся.

Данила стиснул пальцами его запястье.

— Чувствуешь? — спросил он.

— Что?

— Тишину, — сказал Данила, на мгновение прикрыв глаза. Верхушки сосен волновались. На такой высоте ветер был сильным — он трепал рубашку Вуду, раздувая ее белым парусом, и ерошил его рыжие лохмы. — Мы — последние люди на земле.

Вуду молчал, упираясь тростью в край крыши.

— Я хочу снова ответить на твой дурацкий тест, — сказал Данила. — Нет, я бы тебя не бросил. Я бы собрал ебаные запасы всех ебаных аптек в округе, я бы нашел для тебя инсулин, я бы нашел для тебя еду, я бы сделал все, чтобы ты выжил. Я бы хотел заботиться о тебе просто так, даже здесь, в этом мире, и не потому, что ты мне платишь.

Вуду освободил запястье и пригладил ладонью растрепавшиеся волосы.

— Знаешь, что на этот вопрос отвечал Колян? — сказал он. — Он тоже сказал, что бросит меня. И отвечал так каждый раз, когда я спрашивал.

Данила дрогнул уголком рта.

— И что? Такой ответ устраивает тебя больше?

— Такой ответ позволяет безболезненно расстаться в любой момент нашей жизни, — объяснил Вуду.

— Ты меня... — у Данилы даже голос сел. — Ты предлагаешь расстаться?

— У нас и отношений-то не было, — холодно сообщил Вуду. — Я много об этом думал. Я решил, что ничего этого не хочу.

Он отступил от края, но Данила не дал ему уйти, вцепившись пальцами в его руку. Вуду дернул запястьем, но освободиться не смог.

— Почему? — выкрикнул Данила. — Какого хуя?

Вуду застыл, приподняв подбородок.

— Потому что веселеньких адекватных отношений, когда всем в кайф, со мной не получится.

— Я знаю, что ты диабетик. И что? — растерянно сказал Данила. — Меня это не пугает. И чем бы ты там не зарабатывал на жизнь, меня не пугает тоже. Хотя я до сих пор подозреваю, что ты режешь людей.

— Окей, — сказал Вуду, не оценив шутку. — А без секса ты проживешь?

— При чем тут...

— При том, — хмыкнул он. — При том. Знаешь, сколько охуенных проблем несет с собой диабет? Я собрал почти все.

Данила молчал, не разжимая пальцы на чужом запястье.

— Я полный импотент, — сказал Вуду. — Я не могу, Данила, я ничего не могу. Только смотреть со стороны и получать от этого своеобразный вуайеристский кайф.

Ветер полоскал его рубашку, забираясь в ворот и раздувая рукава. Лицо у Вуду было злое — в его округлых чертах не осталось ни капли привычного равнодушия.

— И все? — спросил Данила. — Ты только потому пытаешься от меня съебать?

Вуду дернул плечом и не ответил.

— Во дурак, — сказал Данила, и сделал то, •••

о чем мечтал месяцами, день за днем, день, мать его, за днем, изводясь от мучительной, невыносимой, парализующей нежности. Он обхватил ладонями его лицо, удерживая Вуду и не позволяя ему отшатнуться, и быстро, жадно прижался губами к губам. Скользнул по их мягкому капризному изгибу, медленно раздвигая языком и проникая в жаркий, податливый рот. Вуду словно онемел в его руках, не пытаясь оттолкнуть, не пытаясь ответить, а потом влажно и медленно прикоснулся языком к языку.

Данила обхватил его руками, жадно провел пальцами по волосам и придержал под затылок, а потом скользнул ниже, ощупывая, прижимая к себе, задыхаясь от мучительной, взрывающей изнутри боли — такой сильной, что хотелось орать.

Орать так громко, чтобы услышали птицы. И ветер. И последние студенты, бредущие по залитому солнцем университетскому двору.

— Мне же плевать, — сказал Данила, отрываясь от мягких чужих губ и задыхаясь, словно его оставили без кислорода. — Мне плевать, плевать. Я с тобой хочу. Не трахаться, не жить, я просто хочу быть с тобой, когда ты позволишь.

Вуду дышал в его руках, спокойный и теплый, и летнее солнце делало его шевелюру медовой, вызолачивая каждую мягкую прядь.

ЭПИЛОГ

— А вы же русские? Вы же русские, да?

Вуду повернул голову. Судя по голосам — двое девчонок; судя по упругому, отрывистому движению Данилы (тот сбросил ноги с шезлонга и любопытно вытянулся) — девчонки симпатичные.

— А мы вас видели в столовке, — сообщила юная леди Номер Раз. — Думали, у таких шикарных кавалеров наверняка есть дамы.

— А вы тут одни, — протянула юная леди Номер Два. — Тут все по парочкам, даже поболтать не с кем.

И они засмеялись.

Данила пересел на шезлонг к Вуду, подвинув его крепким бедром — освободил для девчонок место под зонтом. Солнце пекло, как заведенное.

В Турции был кромешный ад. Слишком много солнца, слишком много людей, слишком много чуваков, пытающихся впарить экскурсии на ломанном русском. Навязчивый сервис с большой буквы «Н». Но пока Вуду выбирал между Марокко и Кубой, Данила сам решил, куда они едут на отпуск.

— ... вы с другом давно тут отдыхаете? Уже были на Памуккале?

— Мы уже были на Памуккале!

— Там так красиво!

— Четыреста шестнадцать фотографий!

— Очень вкусное вино, у нас была остановка с дегустацией...

— Как думаете, двадцать долларов за рахат-лукум — это очень много? Может, если покупать не в торговых центрах...

Данила вскинул указательный палец, пытаясь прервать болтушек хоть на секунду. Дождавшись внимания, он все тем же пальцем указал на Вуду.

— Он мне не друг.

— Просто познакомились тут?

— Вы из одного города?

— Из одной страны?

— Вы всегда завтракаете вместе, и мы подумали...

— Он мой бойфренд, — закончил Данила.

Вуду улыбнулся, спокойно притерся плечом к гладкому и загорелому плечу Данилы.

— О! — сказала юная леди Номер Раз.

— Правда? — сказала юная леди Номер Два.

А потом болтушки-хохотушки рассмеялись.

— Вас так задрали попытками познакомиться, что вы прикидываетесь геями? — уточнила юная леди Номер Два. — Неудивительно, тут нормальных мужиков днем с огнем не сыщешь...

Данила развернулся — мощный и основательный, как •••

танковая башня, — и спокойно поцеловал Вуду, придержав его ладонью под затылок. Вуду пихнул его ладонью, — показушник! — но отталкивать на стал, спокойно зажмурив глаза.

Мир был влажным, горячим и пульсировал в такт прибоя. Их поцелуй длился, и длился, и длился до бесконечности, а девчонки смотрели на них растерянно и завороженно.

— Ой, — сказала юная леди Номер Раз. — А мы подумали...

— А вы не скрываетесь?

— А тяжело жить таким, как вы?

— А мне кажется, геи — это так мило...

— У меня был один друг-гей, мы общались в нете. Он был забавный такой, знаете, с эмо-челочкой.

— А вы давно вместе?

— А вы из России?

— А думали куда-нибудь переехать?

— Говорят, в Дании к геям вообще очень хорошо относятся...

— И в Швеции.

— И в Америке.

Таких болтушек-хохотушек на любом курорте — пачками, собирай — не хочу. Вуду знал этот типаж — такие девчонки липли на Данилу, как пчелы на мед. Сперва они будут смеяться и расспрашивать, а потом — пить вместе с Данилой и Вуду коктейли, прыгать вместе с ними на пенной дискотеке, громко и сладко стонать на сбитых простынях.

Нет, конечно, они не сразу согласятся. Они будут смущаться, отшучиваться, весело и пьяно хохотать. Они будут спрашивать — а что, твой друг не присоединится? А он не ревнует? А ты с нами обеими справишься, а, ковбой? Но Данила справится. Каждая линия его тела, каждая мышца, каждое надавливание его пальцев и мягкого влажного языка словно созданы, чтобы ублажать и доводить до сладкой посткоитальной истомы.

Девчонкам понравится. Как и тем, что были до них.

Вуду не ревновал — он знал, что Данила кайфует не потому, что может пялить обгоревших на солнце блондинок. Данила кайфует, потому что в компании этих блондинок он может вести себя совершенно по-хозяйски — сжимать пальцами колено Вуду, целовать его в шею, быстро и порывисто прижимать к себе.

— О, там стрельбища из воздушки, — Данила вскинулся и быстро, торопливо поцеловал Вуду в губы. — Точно не пойдешь?

— Там пекло, — сообщил Вуду, обмахиваясь журналом. — Иди сам.

— Девчонки?

— Ой, а ты меня научишь?

— Там есть инструктор. Алёна?

— Я останусь, — юная леди Номер Два, назвавшаяся Алёной, откинулась на шезлонге, и волосы ее с шорохом рассыпались по идеальным плечам.

— Я уже скучаю, — спокойно и серьезно сказал Данила. Провел кончиками пальцев по плечу Вуду, прикоснулся к щеке.

— Ты еще не ушел, — напомнил Вуду, тоже откидываясь на шезлонг. Закинул ногу за ногу и пошевелил пальцами, пытаясь стряхнуть с них налипший песок. — Вали давай.

Данила засмеялся.

— Это не мешает мне скучать!

После его ухода Алёна долго молчала — Вуду даже подумал, что ее разморило от полуденной жары.

Море било размеренной тихой волной. На пляже воцарилась тишина — люди расползлись кто к аниматорам, кто пожрать.

— У тебя классный парень, — сказала Алёна. Голос ее звучал задумчиво.

Вуду улыбнулся и обхватил губами трубочку, сунув ее в пластиковый стакан с водой.

— Да, — сказал он. — Самый лучший.