Обыкновенная история или Секс истории

Написано по мотивам реальных событий.

***

Эта история началась, когда Сэм сбежал в Нью-Йорк и подыскивал себе комнатушку.

Он сделал, как умный: пришел по газетному объявлению. Правда, газета валялась на мусорке, и актуальность объявления была под вопросом. Но Сэму повезло — дешевая комната все еще была свободна.

Кроме Сэма, был еще кое-кто, считавший, что ему повезло. А именно — эффектная брюнетка с пышными буферами.

Они одновременно подошли к дому № 234 по 41-й стрит, одновременно поднялись по старой пожарной лестнице — и даже пытались одновременно войти в дверь на 6-м этаже.

— Ты воспитанный, да? — буркнула брюнетка, проткнув Сэма локтем.

— А... а ты... а что... — Сэм, если честно, просто хотел ощутить ее тело, и кроме двери, для этого не нашлось подходящего места.

Брюнетка не слушала его, и он шел за ней. Оба они искали что-то — и очень скоро выяснилось, что именно:

— ... шесть-три, шесть-четыре... шесть-семь... — считала брюнетка цифры в номерах, шевеля пухлыми губами; — ... Шесть-девять! — Она вошла и хлопнула дверью прямо Сэму по носу.

— Эй, принцесса, твою мать! Глаза на жопе раскрой! — возмутился Сэм, подпустив нью-йоркского колориту.

— Ты тоже сюда? — скривилась принцесса.

Сомнений не было: оба они пришли по одному объявлению, оба имели виды на дешевую комнату №69 с водой и сортиром, всего за сорок баксов в месяц. И оба не собирались сдаваться:

— Я первая вошла! Я смотрю, ты фрукт! Манеры так и прут. С каких помоек вы сползаетесь в Яблоко? * — хладнокровно гудела брюнетка, не тратя на Сэма лишних нервов.

___________________________

*Большое Яблоко — жаргонное название Нью-Йорка. — прим. авт.

— Ты... ты больная, да? Я по лестнице первый шел! Я...

— Какие проблемы, котятки? — вмешалась пожилая хозяйка-негритянка. — Живите вместе. Вам же выгодно будет. Так платили бы по сорок, а вместе я с вас буду брать по двадцать пять с носа.

— Что? Дарить тебе лишние восемнадцать баксов? С какой это стати? Договорено сорок — значит сорок, по двадцать с каждого!..

— Ладно, сорок шесть баксов — и точка. И так будете платить по двадцать три вместо сорока. Насрите мне в рот, если вы найдете что-то похожее по цене. Согласны хоть вместе жить-то?

— А что? — брюнетка обернулась на Сэма. — Кровать есть, диван есть. Когда надо будет переодеться, он отвернется или выйдет в тубзик...

— Вот еще! С этой... — Cэм запнулся потому, что хотел ввернуть ядреное нью-йоркское словцо, но не смог вспомнить подходящего.

Впрочем, он тут же сообразил, что играет против себя.

Брюнетка развернулась к нему, оценивающе разглядывая его. Она была не первой молодости, с точки зрения Сэма, но потертостью и не пахла: сочная кожа, ни единой морщинки, нахальные глаза-буравчики — и обалденные тугие сиськи, рвавшие край платья.

Строго говоря, брюнетка была «ух!», как сказал себе Сэм, моментально краснея от ее взгляда. Он вдруг понял, что у нее дико смазливая мордаха и пухлые губки, которыми Сэм вдруг проникся, как заводной музычкой, и оттого покраснел еще гуще.

— Ну, Пятачок? Ты розовый, как Пятачок. Ты читал «Винни-Пуха»?

— Читал, — соврал Сэм. — Ладно, детка, бизнес есть бизнес. Заметано.

— Ну вот и славно, — засуетилась хозяйка. — Аванс двадцать баксов — и живите себе, и хоть это самое...

— Как тебя звать, док? — брюнетка подала ему руку. Она была на голову выше его.

— Сэмюэл Дэджер, — ответствовал Сэм, стараясь говорить хрипло. Рука была теплой и очень живой.

— Привет, Сэмми! А я Джузи. Ты не ширик?

— Чего?

— Ну, не ширишься? Не колешься ширкой, короче?

— Вот еще! — Сэмми густо покраснел, так как всю последнюю неделю мечтал попробовать.

— Вот и классно. Ты не думай, я не полиция нравов, просто ширики буйные, а я буйных не люблю... Получила свою зелень — и канай отсюда, кровосос, эксплуататор, буржуазия! — весело оскалилась она на хозяйку.

— Будешь обзываться — отключу воду, — отозвалась та.

***

Очень скоро они перестали отворачиваться друг от друга.

Уже на третий или четвертый день Сэм видел Джузи в нижнем белье, фигея от матовой мягкости ее тела, а еще через пару дней Джузи показала ему голую спину, пружинистую, как надувной дельфин из Сэмова детства. Еще день или два — и Джузи, переодеваясь и увлеченно пересказывая Сэму новости, повернулась к нему голым боком, а затем и сиськами.

Это получилось само собой, непринужденно — но Сэм все равно офигел, когда ему открылся профиль гологрудой Джузи, болтающей про всякую ерундовину. Он кричал и колол ему нутро, этот профиль, сисястый и бесстыдный до визга, и у Сэма, как видно, что-то сделалось с лицом:

— Ты чего? Наверно, еще ни разу голых сисек не видел? Ну, смотри уж, ладно, мне не жалко, — прищурилась она, не обращая внимания на возмущенное сопение Сэма. — Можешь даже потрогать.

— Вот еще! — буркнул Сэм и дрожащей рукой потрогал сиську, упругую, как желейный пудинг.

— Ээээй, ты что??? прямо в сосок долбанул!... А если тебя такими клещами за это самое, а? Понравится, а? — Джузи хотела ухватить Сэма между ног, но тот отпрыгнул. — Какой прыгучий!

Она делала вид, что все это само собой, между прочим, и светила голыми сиськами еще минут пять, но Сэм видел, как ей приятно бесстыдничать перед ним. Прошло еще сколько-то дней, и Сэм снова офигел: когда он вошел в комнату — его взгляду открылась розовая сердцевинка Джузи, переодевающей колготки. Ее голое нутро зияло меж раздвинутых ног, и это было невозможно, как всемирный потоп, как НЛО, как черт знает что...

— Упс! Прости, я не слышала. — Джузи и не думала прикрываться, и только чуть сдвинула коленки. — А что, и пизды никогда не видел? Конечно, не видел, раз сисек не видел... Да не смотри на меня так, а то я потеку! Мне это при тебе совсем не надо... Отвернись, Пятачок!

Но уже через пару дней он никуда не отворачивался, и Джузи переодевала при нем трусы, колготки и все на свете, разгуливала голышом и даже подмывалась, ничуть не стесняясь его. Ее глазки-буравчики сверкали от бесстыдства, а бутончик маслился влагой, как утренняя роза.

Она была великолепна, и ее тело, пружинящее тугими выпуклостями, возбуждало в Сэме, кроме похоти, еще и странное чувство умиления, которое никак не связывалось у него с голой бабой. Оно было похоже на чувство, которое Сэм испытывал, глядя на пушистых котят, пестрых заморских птиц, забавных карапузов и прочие чудеса природы. С голой бабой, знакомой Сэму досконально по журналам, у него связался только лихой азарт самца. И вот, когда он впервые увидел женское тело живьем — это оказалось совсем непохоже на журнальных телок.

Умиление переходило в щемящий восторг, когда Джузи расчесывалась по утрам, мокрая и томная после мытья, и солнце отблескивало на кончиках ее сосков. Сэму хотелось тогда чего-то, чего он и сам не понимал — то ли приласкать Джузи, то ли написать ее портрет, то ли спеть ей песню, — но меньше всего ему хотелось, чтобы насмешливая Джузи узнала о его чувствах, и он грубовато дразнил ее, не перегибая, впрочем, палку.

Вскоре стало просто неприлично убегать от нее в ванную, чтобы переодеть трусы, и Сэму пришлось оголить драгоценный кол, тщательно скрытый под слоем тряпок.

Взгляды Джузи обжигали его кипятком, и тот мгновенно вытянулся, как нос Пиноккио: