Зеркало

Много лет прошло с тех пор, как я услышал эту истоpию, однако, я помню рассказ, который поведал мне один седой старик, живший в своей убогой деревянной лачуге прямо на морском побережье. Я приехал в этот город, чтобы, как и все остальные, провести неделю в праздном лежании на пляже, купании в тепло-голубом море и сидении по неоновым барам на самом берегу. Когда я одиноко бродил по пляжу днем в поисках раковин для моей катострофически растущей коллекции, я набрел на домик, приютившийся на сваях, выходящих недалеко в море. На этих же сваях сидел человек. На вид ему было за шестьдесят, и я бы не побоялся назвать его стариком, так как весь его вид говорил о долгой полной невзгод и лишений жизни. Ветхие куртка и штаны из кусков грубо скроенной посеревшей от времени парусины, горбатая спина и мозолистые руки — все это без лишних слов описывало и без того крайне колоритную фигуру. На нем была шляпа из коричневой кожи, которую старик смяв по бокам задвинул на затылок. Говоря о его лице, можно было бы предположить, что оно должно быть покрыто глубокой сеткой морщин, но... Я не видел всего этого. Когда он кинул взгляд на меня, я вздрогнул, так как был поражен блеснувшими голубизной тропического неба глазами. Они пронзили меня насквозь, словно узнавая все, что скопилось у меня внутри, но старик тут же отвернул голову, словно потеряв ко мне всякий интерес. _Я подошел ближе, и он поинтересовался тихим, но в то же время сильным голосом, что мне было угодно. Я ответил, что прилетел сюда совсем недавно и хочу узнать немного об этом городке, услышать его историю и узнать последние новости. Старик лишь усмехнулся, ответив, что о последних новостях спрашивать его все равно, что узнавать о здоровьи телят у курицы, так как последний раз, когда он выходил в свет, все было совсем по-другому. Я спросил его, как он живет, тот ответил, что ловит рыбу и пьет воду, принесенную ему одним мальчишкой, с которыми старик делился потрохами и мелкой рыбешкой для кота. Он спросил меня в ответ, нет ли у меня какого-нибудь ножа, так как его совсем затупился и хорош лишь для закладывания просоленных водой старых книжек у него в лачуге. Я с сожалением ответил, что ножа у меня нет, но я могу принести его вечером, купив в жестяной лавке напротив кинотеатра. Старик ответил, что это хорошо и он будет ждать меня вечером, приготовив в ответ кое-что интересное.

Вечером я вновь шел по песку по направлению к домику на сваях. Солнце садилось, и стайки чаек порхали над водой, выхватывая острыми когтями зазевавшихся рыбешек. На море было спокойно, лишь легкая волна тревожила монументальную картину воды. На этот раз я был хорошо экипирован: в кармане куртки лежал Викторинокс, купленный за один фунт и семдесят два пенса в лавке жестянщика, связка крючков, моток лески и бензиновая зажигалка. Не знаю, пригодилась бы она старику, но я решил взять ее, если понадобится зажечь фонарь, который я приметил над дверью лачуги. Так же из кармана хитро высовывалась бутылка Скотча, которую я прихватил из привезенного с собой запаса спиртного, так как не доверял местному разливу. Я подумал, что она не помешает, так как именно хороший виски как никогда располагает к теплой и незамысловатой беседе.

Старик встречал меня прямо на пирсе, призывно помахав рукой и улыбнувшись беззубой, но весьма широкой улыбкой. Я помахал ему в ответ и ступил на дощатый настил пирса. Мы вышли со стариком на самый край и сели, свесив ноги над морем. Он поблагодарил меня за принесенные подарки, а особенно за крючки, так как давно не видел подобной роскоши, используя лишь кусочки отточеной проволоки в качестве наживки. В ответ на мои подарки, он дал мне старое полупротертое зеркальце в серебряной оправе, объясняя, что оно ему уже все равно не к чему. Старик с недоверием взглянул на бутылку Скотча, но затем придвинул ко мне две полурассохшихся, но вполне еще пригодных деревянных кружки, зачем то стоящих на краю пирса. Он объяснил мне, что обычно наливает в них воду, когда идет рыбачить, так как на море вода расходуется очень быстро. Мы выпили за его здоровье, и он, немного помолчав начал свой рассказ. Я за ранее прошу прощения у тех, кто, возможно, уже слышал эту историю, так как мой пересказ может быть далеко неточен, но, по крайней мере, я постараюсь не упустить не одной важной детали из повествования.

«В одном старом отеле на отшибе этого города,» — начал он, — «на втором этаже жила женщина. Она была в том возрасте, который уже не поддается у женщин точному определению. Иными словами, ей было где-то между тридцатью пятью и пятьюдесятью. Она не была красива. Но было в ней что-то завораживающее, и когда она иногда спускалась вниз к портье, чтобы заказать телефонный звонок в Польшу, все вокруг поворачивали головы, провожая ее заинтересованными взглядыми, полными интереса и желания выяснить историю этой персоны. Но никто так точно не знал, кто она, откуда родом и чем занимается.» Тут старик закашлялся и я постучал его по спине. Он благодарно улыбнулся и отхлебнул еще немного виски. «Эта женщина никогда не читала газет, будто не интересуясь, что творится в окружающем мире. Она почти постоянно проводила время наверху в своем номере. Он был невелик: одна комната, в которую едва помещались двух-спальная кровать, туалетный столик с большим зеркалом, которое практически всегда было завешено и ее дорожным саквояжем, наполовину расрытом и выпотрошенным. На столике были разбросаны в беспорядке косметика и флаконы духов, с потертыми этикетками, а покрывало кровати было полуоткинуто.» Старик вздохнул и в задумчивости постучал ногой по старой покосившейся свае пирса.

«Целыми днями эта женщина сидела на кровати, перечитывая много раз подряд три старые книги или проводила несколько часов на балконе, расположившись в большом старом кресле-качалке.» Тут старик заговорчески подмигнул мне. «Но иногда, редкими вечерами, когда луна ярко светилав полураскрытое окно, она одевалась в красивое платье, красилась и, брызнув на себя духами, откидывала покрывало на зеркале и всматривалась в его потемневшее от старости серебро.» Тут Старик предложил мне пойти на песок, так как ни пирсе становилось уже неуютно от черной воды, загадочно мерцавшей под луной. Мы, взяв кружки, переместились на белый песок в нескольких метров от моря. Я сел, ища какой-нибудь камень для опоры, а Старик просто лег на спину, положив руки под голову и закинув ногу на ногу. Я подлил ему еще виски, и он продолжил свой рассказ.

«Так, раз за разом, день за днем, женщина искала что-то в зеркале. И иногда находила, но это лишь были смутные образы, искаженные светом луны и тропическим воздухом. Она искала и ждала каждый день, когда появлялась луна, но все так и не находила того, что было предметом ее поиска. Но вот однажды, совсем уже отчаявшись, она последний раз взглянула в зеркало, перед тем как уехать туда, откуда она приехала и забыть навсегда этот тихий морской городок, вычеркнув его из памяти. Ее губы беззвучно шептали какое-то имя. настойчиво и призывно она повторяла его. И тут ее ослабевшие от напряжения глаза увидели что-то в зеркале. Сначала смутный образ... Затем силуэт мужчины, который смотрел на нее пронзительным взглядом пламенно-голубых глаз. Она замерла на мгновение. Затем выкрикнула это имя еще раз, (я умолчу о нем, дабы читатель не сравнивал имя со знакомыми ему лицами. Уверяю Вас, что этот человек не мог иметь к ним никакого отношения) вцепившись пальцами в зеркало. Но фигура пропала, и женщина в смятении тихо позвала Его опять. Но он не явился. Не явился лишь для того, чтобы прийти в зеркало в следующую ночь, затем следующую... Но вот, по прошествии месяца или около того Он пропал.